НаградаПерсонажи: Бэкетт, Норрингтон
Категория: джен
Рейтинг: PG
[1]
Когда Бэкетту впервые сказали о коммодоре Норрингтоне, он подумал, что ранее уже слышал это имя, но ни самого Норрингтона, ни обстоятельств, при которых это случилось, припомнить не смог.
С тех пор, как он увидел его у себя в кабинете, грязного, взлохмаченного и заросшего бородой, в мнении своем он утвердился – они встречались ранее.
Но когда?
Хорошему руководителю – хорошая память. Бэкетт был отличным руководителем и память имел соответствующую, но вот этот факт своей биографии не мог из нее вытянуть никакими уговорами. Это действовало раздражающе. Даже мучительно. Джеймс Норрингтон стал его занозой до тех пор, пока не явился в его кабинет в новой форме, парике, гладковыбритым и сияющим, как начищенный медяк. Тогда Катлер вспомнил и улыбнулся, легко, иронично, едва заметно.
- Доброе утро, адмирал.
[2]
- Значит, нам больше не о чем беспокоиться?
- Не о чем, Ваша Милость.
Моложавый худой господин, сидящий за столом, сделал небрежный жест рукой. Непосвященный человек мог не понять его значение, потому что казалось, что он не значил ничего, но Бэкетт знал: этот жест – символ того, что им довольны. Он хорошо знал его и руку, из-под которой он выходил, белую, холеную, с длинными, как у пианиста, пальцами. Такие часто рисовали на картинах, но Катлер видел подобные руки только раз в жизни: у лорда Тауншенда.
- Замечательно, - сказал лорд и воззрился на Бэкетта пустым немигающим взглядом. Тот терпеливо сносил его, не шевелясь, как будто перед ним находилась распустившая капюшон кобра, а не один из самых могущественных министров Британии. В сущности, Катлер не видел между ними большой разницы.
- Бэкетт, скажите, я мало плачу вам?
- Нет, Ваша Милость, - спокойно, без толики удивления ответил он.
Тауншенд поморщился.
- Вот что. Сейчас во дворце будут награждать морских офицеров, а после будет бал в их честь, разумеется, с фуршетом. Оставайтесь и поужинайте, как следует.
Уголки его рта растянулись в короткой улыбке. Бэкетт не без интереса отметил, что она была дружелюбной и даже… заговорщической. Это было так забавно, что он не выдержал и улыбнулся в ответ.
Катлер смотрел награждение без всякого удовольствия. Они все были скучны и неотличимо похожи друг на друга. Офицеры стояли, выпрямившись, с гордыми и радостными лицами. На редких из них было написано, что запах жаркого и танцы манят их больше, чем возможность получить награду из рук первого министра. «Жрать и плясать!» - гласила невидимая надпись на их лбу, которая, однако, бросалась Бэкетту в глаза со всей ее очевидностью. И первую ее часть он безоговорочно поддерживал.
Скучно было до тех пор, пока Катлер не заметил одного из лейтенантов, стоявшего с краю и имевшего такое выражение лица, будто ему в зад вставили раскаленный шомпол.
- Кто этот офицер, милорд? – спросила у грузного и начавшего седеть джентльмена его молоденькая жена, повернувшись к нему и случайно задев Бэкетта сложенным веером.
- Который, Мэри?
- Вон тот, его сейчас награждают.
- Это лейтенант Норрингтон. Говорят, - сказал он полушепотом, - что награде он совсем не рад, и высказал кому-то мнение, будто получил ее незаслуженно.
- Не может быть, - решительно отозвалась леди. – Таким, как он, нужно вручать награды постоянно. За заслуги перед женской половиной человечества.
- Мэри?!
Катлер вдохнул божественный запах жареного гуся и прикрыл глаза в предвкушении.
[3]
Все-таки воспоминания иногда – крайне полезная штука. Они дают повод для размышлений и разговора. Конечно, если есть, с кем поговорить.
Растянувшись на корме маленькой лодчонки, Бэкетт прислонился спиной к борту и поднял голову вверх, уставившись на непроглядный, плотный, как дымовая завеса, туман.
Туман был везде, он окружал лодку со всех сторон, и Катлер бы сдохнул во второй раз - уже от скуки и безделья, не сиди в соседнем корыте предатель Норрингтон.
- Знаете, - сказал он, улыбнувшись, и повернулся к адмиралу. – Я ведь видел вас в Лондоне, давным-давно.
Джеймс удивленно приподнял брови.
- Где же?
Их голоса разошлись эхом в спокойной тишине этого странного места.
- В тот день, когда вас награждали за какое-то там сражение. Вы стояли с правого краю, и физиономия у вас была… кхм. Как будто вам хочется по нужде, но нельзя.
Норрингтон усмехнулся. Один, другой раз. А на третий выдал улыбку во всю ширь. Бэкетт удивился – он не помнил за ним такого.
- Что? – спросил он, и голос его прозвучал раздраженно, хотя никакого раздражения он не чувствовал.
- В то сражение, о котором вы говорите, я в самом его начале подскользнулся на трапе, приложился головой и до конца пролежал в отключке. Но наша «Виктория» одержала победу, афишировать такое было неловко, и меня тогда повысили.
Катлер посмотрел на адмирала во все глаза, а потом рассмеялся.
- А. То есть, вы сделали такое лицо, потому что вам было стыдно. Очень благородно.
Адмирал фыркнул.
- Вообще-то, нет. На самом деле, мне было смешно.
И Норрингтон смеялся, весело, прямо-таки с мальчишеским задором, словно осуществлял то, что ему не удалось сделать много лет назад в присутствии высокопоставленной особы.
Глядя на него, Катлер улыбнулся. Легко, иронично, едва заметно – как всегда, когда ему по-настоящему хотелось улыбаться.
- Знаете, Норрингтон, а вы не такой идиот, каким кажетесь.
- Благодарю.
С минуту они молчали.
Лодки бесшумно скользили по зеркально гладкой воде. Это и было зеркало, в чем Бэкетт убедился сам, когда из интереса взглянул на нее, и сквозь туман перед ним одна за другой встали картины его прегрешений. Всё это было скучно, и он отвернулся, так и не досмотрев.
Сейчас Катлер лежал в прежней позе, с радостью осознавая, что шея здесь не затекает и не болит. А еще не хочется спать, и жажда совсем не мучает.
- И все-таки какой тогда был превосходный гусь. Черт возьми.
Джеймс отвлекся от созерцания воды и взглянул в его лицо, освещенное слабым белесым светом. Он хорошенько запомнил его выражение.
Даже мертвецу полезно помнить, как выглядит блаженство.
