Глава 2http://pleer.com/tracks/1073717Bcng
Первый раз тревожный сон я увидела в Рождество и на протяжении нескольких недель видела его каждую ночь. Причем содержание этого сна, проснувшись, я вспомнить не могла — от него оставалось только ощущение неотвратимо приближающейся беды. Разумеется, на моём поведении это не могло не сказаться. Люциус ничего не спрашивал, но время от времени я замечала, как внимательно он смотрит на меня. Однако каждый раз, когда я собиралась поговорить с ним, словно кто-то невидимый накладывал на меня силенцио — я не могла, просто не могла вымолвить ни слова об этом сне. Тогда я стала следить за своим поведением и вести себя непринуждённо, чтобы Люциус лишний раз не беспокоился.
Поначалу мне снился какой-то знакомый предмет. Что это было — понять я не могла. Но с каждым разом сон становился всё отчётливее, и примерно через месяц я смогла понять, что снится мне гобелен с родословной Малфоев. А ещё через пару недель я смогла разобрать, какую именно его часть я вижу во сне.
На следующий же день я, не привлекая к себе внимания домашних, осмотрела гобелен — однако на том месте, которое мне снилось, был только фон.
Несколько дней я раздумывала, что это может значить. Каждую ночь во сне мне открывались всё новые подробности, поэтому я была почти уверена, что на этой части гобелена что-то выткано. Правда, чтобы проверить это, нужно было дождаться момента, когда в доме не будет ни Люциуса, ни Астории, ни Драко.
В скором времени такой момент наступил.
Подойдя к гобелену, я снова всмотрелась в него — и снова не увидела ничего необычного. Тогда я потихоньку начала водить пальцами по ткани, стараясь не пропустить ни дюйма. Не знаю, что произошло — но внезапно на том месте, которое я считала пустым, я почувствовала рельефную вышивку, а в следующий миг на ткани появилась надпись.
— А вы и в самом деле умны, — послышался за моей спиной незнакомый мужской голос. Говорил он немного странно: по-английски, но его произношение было каким-то… несовременным и с сильным французским акцентом.
Вздрогнув, я резко обернулась. С противоположной стороны галереи, прямо по воздуху ко мне приближался призрак. Первое, что я отметила — он был одет в старинную одежду: такую носили, наверное, рыцари конца раннего и, может быть, начала высокого средневековья. Однако кольчуги и прочих военных атрибутов на нём не было — только длинный кафтан, штаны и невысокие сапоги. По всей видимости, при жизни человек был довольно обеспеченным. Когда призрак подплыл ближе ко мне и я смогла различить его лицо, то вздрогнула ещё раз. Я посмотрела на гобелен, ища подтверждения своей догадке, и, найдя нужный портрет, снова перевела взгляд на привидение. Сомнений у меня не осталось: передо мной оказался призрак Генри Малфоя, сына Арманда — первого Малфоя, переселившегося в Британию вместе с Вильгельмом Завоевателем.
— Сэр Генри? — спросила я.
— Действительно, умны, — усмехнулся он. — Но я предпочитаю, чтобы меня называли Анри.
— Прошу вас, сэр, — глубоко вздохнув, спокойно сказала я, — вы можете мне объяснить, что всё это значит? Что происходит?
— Конечно, — всё так же насмешливо улыбаясь, ответил мне сэр Генри. — Но для начала — прочтите ту надпись, которую вы начали читать.
Я повернулась к гобелену — но на месте надписи снова был пустой фон. Я удивлённо взглянула на призрака.
— Что вы делали до того, как надпись появилась? — спросил он.
— Это семейная черта Малфоев, сэр, — сердито спросила я, вновь поворачиваясь к гобелену, — не давать прямого ответа на вопрос, а ждать, когда собеседник сам догадается?
— По-видимому, да, раз вас она так раздражает, — самодовольно-язвительно ответил мне сэр Генри.
— Ваш правнук достиг в этом совершенства, — пробормотала я, водя пальцами по ткани. — Максимилиан, — прочитала я, когда надпись появилась вновь. А увидев, что от этого имени тянется тонкая ниточка к портрету самого сэра Генри, обернулась к привидению и выдохнула потрясённо: — Это ваш сын? Но почему? Почему не видно надписи? И вы, сэр? Сколько я здесь живу…
— Слишком много вопросов, причём сразу, — поморщился призрак. — Я отвечу на каждый, можете не сомневаться. Но только там, где нашу беседу не смогут услышать.
— Кабинет Люциуса? Библиотека? — предложила я.
— Нет, — покачал головой Генри. — Там в любой момент могут появиться непрошеные гости.
— Тогда ничего иного, кроме наших с мужем комнат, я предложить не могу, — немного подумав, сказала я. — Однако и там Люциус может появиться в любой момент. И если он услышит, как я в супружеской спальне разговариваю с мужчиной — он может сделать неправильные выводы, — слукавила я в попытке выяснить что-то о призраке — хотя бы то, намерен ли он встретиться с моим мужем.
— Насколько я помню, на хозяйские комнаты наложены чары, не позволяющие попасть туда кому-то, кому не позволит сам хозяин дома, — ухмыльнулся сэр Генри. — Эти чары были наложены ещё моим отцом. Так что постороннего мужчину вы не смогли бы туда привести даже при желании. Но можете не беспокоиться — я исчезну до того, как появится ваш муж. В конце концов, следить за приближением одного человека гораздо легче, чем за приближением нескольких.
* * *
— Итак, что вас интересует? — спросил меня призрак, едва я переступила порог спальни. Как и следовало ожидать, сэр Генри оказался там раньше меня.
— Располагайтесь, где вам будет удобно, — съязвила я, усаживаясь в кресло. — Для начала — я хотела бы узнать, откуда вы взялись, сэр? Сколько лет живу в Малфой-мэноре, но ни разу не слышала, чтобы в поместье обитало привидение, а вам, насколько я понимаю, не менее восьми сотен лет, сэр.
— Видите ли, мадам, я не совсем обычное привидение, — не менее язвительно ответил он.
— Да уж, и разговариваете вы со мной весьма обходительно для Малфоя из средневековья, — пробормотала я.
— Пожалуй, я расскажу вам о себе, — после довольно продолжительного молчания сказал сэр Генри. — И если после моего рассказа у вас останутся вопросы, то я отвечу вам на них.
Призрак несколько раз проплыл из одного конца комнаты в другой. Я молчала и терпеливо ждала. Наконец, он завис передо мной и начал свой рассказ:
— Как вы правильно поняли, мадам, при жизни я был сэром Анри Малфоем, сыном Армана — первого Малфоя, поселившегося на острове. Родился я здесь, после брака моего отца и моей матери, и так же, как и все мои потомки, воспитывался в ненависти к магглам и магглорождённым волшебникам. Мой отец был богат и пользовался расположением сначала короля Вильгельма Первого, а затем и его сына. Я привык к тому, что все вокруг ищут моих дружбы и внимания. Мне исполнилось двадцать пять лет, когда я встретил самую чудесную девушку на свете. Её звали Гвинет, и она была очень сильной волшебницей. Но о том, что она магглорождённая, я узнал позже. Не забывайте, мадам, что в мои времена Статута о секретности не существовало, и магический мир не был изолирован от маггловского, — предвосхитил он мой вопрос. — Поэтому узнать магглорождённого волшебника с первого взгляда, как сейчас, тогда было невозможно. Правда, к тому времени, когда это произошло, она успела завладеть всеми моими мыслями и чувствами. Понимаете, в ней я не чувствовал той фальши, которую чувствовал в тех людях, которые называли себя моими друзьями. Я уже сказал, что привык, что моей дружбы ищут — и я прекрасно понимал, что ищут не ради дружбы как таковой. Вы знаете, — усмехнулся он, — меня это даже не огорчало: отец с детства внушал мне, что у того, кто богат и обладает властью, друзей быть не может. Гвинет заставила меня усомниться в этом.
Мы собирались пожениться. Я не хотел видеть своей женой никого, кроме неё. Но я знал, что мой отец никогда не допустит этого. Тогда мы решили пойти на хитрость. Да, отец ненавидел грязнокровок, но от своей крови он никогда не отказался бы. Поэтому я сказал ему о своём намерении жениться только когда узнал, что Гвинет ждёт ребёнка. Однако своего отца я недооценил. Он согласился обеспечить безбедное существование моему сыну, но при условии, что я не женюсь на Гвинет и мой сын никогда не станет Малфоем.
Призрак замолчал.
— А дальше, сэр? — спросила я его после затянувшейся паузы. — Что было дальше?
— Я отказался, решив, что Гвинет и наш ребёнок для меня важнее. В конце концов, я был волшебником, я был, несмотря на это, воином… И я был Малфоем. Свою семью я смог бы обеспечить хоть в маггловском, хоть в магическом мире. Я мог быть рыцарем, как маггл — всё равно магические способности позволили бы мне избежать смерти и увечий, которые подстерегали неволшебников. А мог, как отец, оказывать определённые услуги сильным мира сего. Вы ведь знаете, каким образом Малфои нажили своё состояние? — Когда я согласно кивнула, он продолжил: — Однако в Британии отец вряд ли позволил бы нам жить спокойно.
— И вы решили уехать? — спросила я.
— Да, — кивнул призрак. Он помолчал, явно раздумывая о чём-то, а потом спросил: — Скажите, что вы знаете о Вильгельме Рыжем?
— Ну, насколько я помню, — ответила я после небольшой паузы, во время которой я вспоминала всё, что мне было известно о сыне Вильгельма Завоевателя, — то на протяжении всего его царствования происходили восстания. А если не считать войн с Шотландией и Уэльсом, то основной его задачей было удержать нормандское наследство своего отца…
— Верно, — одобрительно кивнул сэр Генри. По всей видимости, именно это он и хотел услышать от меня. — Король был слишком занят противоборством со своим братом Робертом, герцогом Нормандским. И это противостояние должно было сыграть на руку нам с Гвинет. Там, где правил король Англии, мы укрыться не могли — настолько сильное влияние на Вильгельма Рыжего имел мой отец. Он сумел бы добиться королевского приказа о нашей поимке. Однако даже в угоду моему отцу король вряд ли отдал бы приказ разыскивать меня за пределами королевства, тем более на территории земель, принадлежавших его брату, за которые он как раз боролся. На землях герцога Роберта мы могли чувствовать себя в безопасности. Безопасности относительной, конечно, поскольку в любой момент король мог помириться с братом и нормандскими баронами, и мой отец не замедлил бы воспользоваться этим. Ближайшим местом, где мы точно могли укрыться, была Франция. Французский король поддерживал Роберта Куртгёза, поскольку это было ему выгодно, но мир между братьями не означал мир между Англией и Францией. Мы решили отправиться во Францию. Тайком, конечно же. А если называть вещи своими именами, то решили сбежать.
Но за несколько дней до назначенного срока произошло непредвиденное. На наш дом напали. Тогда Малфой-мэнор ещё строился, был гораздо меньше по размерам и хуже защищён. Каким образом это произошло, я долгое время не мог понять, но в меня попало заклинание.
Я пробыл под действием заклинания около месяца. Когда я пришёл в себя, первое, что я сделал — встретился с Гвинет. Однако меня ждало разочарование. Гвинет сказала, что обманывала меня, что никогда меня не любила и что ребёнок, которого она ждёт — не мой. Сказала, что за то время, пока я находился в бессознательном состоянии, она вышла замуж за настоящего отца малыша и что они собираются уехать отсюда. Она вернула мне перстень, который я ей подарил — тот самый перстень, что сейчас надет на вашу руку.
Я невольно посмотрела на свою правую руку и сжала украшение пальцами левой руки.
— Люциус сказал, что он способен помочь своему владельцу в самый трудный час, — сказала я.
— Таково предание, — с грустной улыбкой подтвердил сэр Генри. — Этот перстень подарил мне отец на совершеннолетие, и это единственная вещь, которую я хотел забрать с собой из дома. За исключением золота, конечно, золота, на которое мы стали бы жить. Как видите, на кольце изображён герб моей семьи. За себя я не волновался, но для Гвинет печатка с гербом Малфоев могла бы стать неким подобием охранной грамоты, если вдруг меня не оказалось бы рядом.
— Почти такие же слова сказал Люциус, когда дарил этот перстень мне, — негромко сказала я. — И после его слов кольцо стало словно теплее.
— Неудивительно, — покачал головой призрак. — Это волшебный перстень.
— И вы поверили ей, сэр? Поверили Гвинет, что она любит другого? — вернулась я к его рассказу.
— Я не мог ей не поверить, — горько усмехнулся он. — Если учесть, что вся наша встреча происходила на глазах её мужа.
Снова наступило молчание. Я не прерывала его: нетрудно было понять, что воспоминания причиняют боль моему собеседнику, хоть он и был привидением.
— Сказать, что я был рассержен, — значит, не сказать ничего. Я был в бешенстве, — наконец продолжил он свой рассказ. — Я ушёл из её дома и уже на следующий день сделал предложение девушке из богатой магической семьи, на браке с которой настаивал отец. Всё было так, как хотел отец: пышная свадьба, на которой присутствовала вся знать и даже сам король. Через три месяца после свадьбы моя жена понесла.
— А потом вы узнали, что ребёнок, которого ждала Гвинет, был всё-таки вашим, — сказала я, когда сэр Генри снова замолчал.
— Верно, — ответил он. — Я стоял возле гобелена с родословной и пытался понять, на каком месте появится портрет моего наследника, и в это время увидел, как от моего портрета потянулась ниточка, а вслед за ней появилась подпись «Максимилиан». Знаете, как будто кто-то невидимый вышивал на моих глазах — стежок к стежку цветными нитями. Я не был рядом с Гвинет, когда она рожала моего сына, но я словно присутствовал при его появлении на свет. Это было незабываемое чувство, — в голосе сэра Генри появились и тут же исчезли ностальгические нотки. — Потому что портреты на гобелене появляются в момент появления малыша на свет, вы ведь знаете об этом?
Я кивнула, подтверждая его слова.
— Однако когда радость от рождения сына поутихла и я смог рассуждать здраво, я начал думать о том, к каким последствиям может привести появление надписи на гобелене. Семья моей жены была довольно влиятельной, и ссориться с ними было бы неразумно. Появление же на семейном дереве имени моего незаконнорождённого сына наверняка не понравилось бы моей жене, а поскольку она была единственным и поэтому любимым ребёнком, то скорее всего с её семьёй возникли бы большие проблемы. А мой отец ради влияния в магическом обществе был способен на всё. В том числе и на то, чтобы умертвить своего внука. Я вижу, что вас это не приводит в ужас, — заметил он.
— Я столько лет прожила с Люциусом. Я знаю, на что способны Малфои ради власти, — ответила я.
Сэр Генри насмешливо улыбнулся.
— Разумеется, я не мог допустить смерти нашего с Гвинет малыша. К счастью, отец в тот день был в отъезде, а моя жена плохо себя чувствовала и не покидала своей спальни. Я использовал единственный приемлемый для меня способ защитить сына — сделать его имя на гобелене невидимым. Однако я не мог допустить, чтобы оно было невидимым совершенно, поэтому сделал так, чтобы при приближении определённого предмета чары невидимости рассеивались.
— Перстень, — сказала я.
— Вы правы, — сэр Генри сделал в мою сторону едва заметный полупоклон.
— И что было дальше, сэр? — спросила я.
— Я приложил все силы, чтобы найти Гвинет и попросить у неё прощения. Разумеется, быть вместе мы уже не смогли бы: я был женат, а она была замужем. Я хотел встретиться с Гвинет, чтобы попросить у неё прощения за то, что поверил её лжи. Почему-то я чувствовал себя виноватым перед ней. Собственно говоря, это был единственный раз в моей жизни, когда я испытывал чувство вины. И ещё хотел сказать, что я буду заботиться о нашем сыне. Я не мог дать ему своё имя — но, по крайней мере, он и Гвинет ни в чём не нуждались бы. Поиски Гвинет велись втайне от моего отца и жены, и поэтому продвигались медленно. Да и сама Гвинет сделала всё возможное, чтобы её не нашли, так что напасть на её след мне удалось только через несколько лет. Она отправилась во Францию, как мы и планировали.
— И что случилось, когда вы встретились, сэр? — спросила я.
Призрак отлетел от меня к окну.
— Мы не встретились, — глухо ответил он, не глядя на меня. — В тот же день, когда Гвинет родила нашего сына, она умерла. И малыш тоже прожил всего несколько часов. Единственное, что я нашёл — это две могилы на деревенском кладбище. Я был благодарен людям, у которых Гвинет нашла приют, за то, что они успели крестить малыша, потому что иначе его похоронили бы за воротами церкви, и я никогда не узнал бы, где он похоронен.
— Мне жаль, сэр, — сочувственно сказала я.
Призрак снова оказался возле меня.
— Единственное, что я чувствовал после того, как вернулся в Англию — это гнев и ненависть к мужу Гвинет, который позволил ей оказаться далеко от дома совершенно одной и позволил ей умереть. Я нашёл его. На это ушло ещё несколько лет, но я нашёл его. А когда нашёл, я его убил, — сказал сэр Генри, и впервые с начала нашего разговора меня пробрала дрожь: он искренне любил свою Гвинет, но во всём остальном он оставался Малфоем, и действовал хладнокровно, как истинный Малфой. — Но перед смертью он рассказал мне, что жениться на Гвинет его заставил мой отец. Сразу же после того нашего разговора она уехала из его дома.
Снова наступила пауза, которую я не осмелилась прервать.
— Вы ведь знаете, что я никогда не был хозяином Малфой-мэнора? – спросил призрак. Я кивнула. Люциус в обязательном порядке требовал от Оливии и Николаса, чтобы они знали свою родословную наизусть, и я тоже с удовольствием слушала мужа, когда он рассказывал об этом нашим детям. — Я умер раньше моего отца, и после его смерти род возглавил мой сын. Перед смертью я попросил отца рассказать мне, что он сделал, чтобы разлучить меня с Гвинет. Вот так и вышло, что на смертном одре я узнал, что заклинание, из-за которого я едва не умер, не попало в меня во время нападения на наш дом, а оказалось проклятьем, наложенным моим родным отцом и подействовавшим именно во время нападения. Отец сказал, что никогда не допустит, чтобы Малфои породнились с магглами. И снять это проклятье мог только один человек — это Гвинет. И она сделала это, как того и хотел мой отец. Я пришёл в себя в тот же день, когда Гвинет обвенчалась с тем магглом.
— Это ужасно, — сказала я. Ни один жестокий поступок Малфоев, о котором я знала до этого, не вызвал во мне такого потрясения, как то, на что оказался способен Арманд Малфой. — Получается, у Гвинет было только два выхода: либо позволить вам умереть, либо спасти вашу жизнь, но отказаться от любой возможности быть вместе с вами?
— Верно, — одобрительно кивнул несколько раз призрак.
— Это грустная история, — после недолгого молчания сказала я. — Но всё же я не понимаю, каким образом она связана со мной.
Сэр Генри усмехнулся:
— Видимо, не так уж вы и умны, как я решил в начале нашего знакомства. Подобные проклятья не исчезают со смертью того, кто их наслал. Проклятье Армана Малфоя действует до сих пор. И на этот раз проклят ваш муж, мадам.
