Глава 20. Возвращение.Уже наступает осень, когда меня выписывают из больницы. Машина дяди быстро едет в сторону Литтл Уингинга, по стеклам барабанят крупные капли дождя. В салоне висит напряженное молчание: дядя недовольно сопит, время от времени бросая на меня яростные взгляды через зеркало заднего вида. Очевидно, он до сих пор не может простить мне упущенной компенсации. Встретив меня на пороге больницы, он сказал лишь, что тетя с кузеном остались дожидаться нашего возвращения дома, а потом как воды в рот набрал. Я отворачиваюсь к окну, пытаясь развлечься созерцанием серого пейзажа.
Все мои раны затянулись, бинты сняты, и меня можно считать абсолютно здоровым. Я усмехаюсь, вспоминая лицо медсестры, когда она слой за слоем разматывала бинты. Она с жалостью смотрела на длинные красные рубцы и бормотала что-то насчет того, что «шрамы только украшают мужчин» и что они не будут меня беспокоить, разве что к перемене погоды. Похоже, она приняла мой равнодушный взгляд за признак шока. Но мне и правда все равно. Эти шрамы не лучше и не хуже тех, что покрывали мое тело тогда, в «прошлой» жизни. Это просто часть меня, неотъемлемая и настолько обыкновенная, что даже не стоит внимания. Куда страшнее обычно душевные раны. Но мое приключение закончилось вполне благополучно, и, пожалуй, мне не в чем себя винить. Разве что в том, что из-за меня окружающие вновь оказались втянуты в неприятности, но это не ново, ведь так? По крайней мере, мне удалось исправить последствия своей невнимательности с наименьшими потерями.
Когда мы добираемся до дома номер четыре по Тисовой улице, я выхожу из машины и с удовольствием разминаю затекшие мышцы. Вдыхая свежий воздух с запахом осени полной грудью и глядя на такой знакомый двухэтажный дом, я чувствую непонятное тепло в груди. Ну все, совсем свихнулся в этой идиотской больнице. Уже радуюсь возвращению на Тисовую.
Едва зайдя в прихожую, я улавливаю восхитительный аромат курицы с яблоками – коронного блюда тети Петуньи. Сама тетя смотрит на меня каким-то странным, очень внимательным взглядом. Я спиной чувствую, как она провожает глазами каждое мое движение, и от этого становится неуютно. Я ловлю себя на мысли, что не знаю, чего мне ожидать от своих родственников.
Мы рассаживаемся за празднично украшенным столом. Дядя тут же утыкается взглядом в тарелку, ни на кого не глядя. Тетя продолжает сверлить меня все тем же странным взглядом. Дадли молчит, поедая обед без своего обычного аппетита. Я с некоторым чувством вины отмечаю, как он побледнел и осунулся за эти недели. Под глазами кузена залегли темные тени. Он явно неважно спит в последнее время. Похоже, наше приключение не прошло для Дадли даром.
– Что отмечаем? – спрашиваю я просто для того, чтобы прервать молчание.
Мой невинный вопрос вызывает презрительное фырканье со стороны дяди. Дадли молчит, еще ниже склоняясь над тарелкой. Да что здесь, черт побери, происходит?
– Твое выздоровление, – отвечает тетя нейтральным голосом.
– А. Ну спасибо, – растерянно отзываюсь я.
После этого никто не произносит ни слова.
Сразу же после обеда я иду в свой чулан, от которого уже успел несколько отвыкнуть. Однако открыв дверь, я пораженно замираю. Где моя кровать? Где настольная лампа в сорок ватт? Где, черт возьми, книжные полки? Вместо этого в чулане громоздятся чистящие средства, швабра для мытья пола, пластиковые ведра, пылесос и стиральная машина. Самый что ни на есть обыкновенный чулан, какой можно встретить в любом среднестатистическом английском коттедже. И ничто не говорит о том, что я жил в этом чулане вот уже семь с лишним лет.
– Почему все мои вещи выбросили? Вы что, не думали, что я вернусь из больницы? – брякаю я первую пришедшую в голову мысль выходящему из кухни дяде.
– Была б моя воля, так бы оно и было! – недовольно бурчит дядя. К счастью, судя по его обиженному тону, его волю как раз-таки не учли.
– Тогда где мне жить? Здесь, между шваброй и пылесосом? А может, вообще во дворе?
– Не дерзи, мальчишка! – рявкает дядя. – Петунья почему-то решила, что будет лучше, если ты займешь вторую спальню Дадли, – он поджимает губы и обиженно сопит. – Так что все твое барахло теперь там.
С этими словами дядя удаляется в сторону гостиной, громко топая и что-то ворча. Я пожимаю плечами и иду во вторую спальню Дадли. С каждой минутой моего пребывания на Тисовой количество вопросов лишь увеличивается, а давать ответы мне, судя по всему, никто не собирается.
Пока я бесцельно брожу по своей новой комнате, свыкаясь с непривычной обстановкой и пытаясь найти среди общего хлама те вещи, которые перенесли из моего чулана, дверь медленно, словно неохотно, отворяется. На пороге стоит этот новый, осунувшийся и неразговорчивый Дадли. Я разглядываю чуть склоненную вперед голову и упрямый взгляд и испытываю неприятное чувство, будто вижу незнакомца.
– Мама сказала, чтобы я отдал эту комнату тебе, – безразлично говорит Дадли.
Я осторожно киваю, не зная, что на это ответить.
– Они с папой сильно поссорились из-за этого, – внезапно добавляет он. – Папа не хотел, чтобы ты занимал мою комнату, но мама все-таки настояла. Теперь они не разговаривают.
Мне становится неловко, словно это я виноват в том, что дядя с тетей поссорились.
– О. Мне жаль.
Дадли кивает, глядя на меня все тем же упрямым взглядом.
– Мама кричала, что если бы не ты, я мог бы быть уже мертв. А папа говорит, что если бы не ты, мы вообще не потерялись бы, – он пожимает плечами и добавляет. – Вообще-то, они оба правы.
В комнате повисает тягостное молчание.
– Ты злишься на меня? – осторожно спрашиваю я.
– Не знаю. Наверное, должен бы. Ты занял мою комнату. И из-за тебя поругались родители, а я не люблю, когда они ругаются. Но я не понимаю, – он садится на кровать и обхватывает голову руками. – Не понимаю, почему ты меня спас?
Я смотрю на непривычно серьезного и как будто разом повзрослевшего кузена, не зная, что сказать. Я сбит с толку. Зачем я его спас? Он что, не хотел этого?
– Я имею в виду, мы же никогда не были друзьями, ведь так? – продолжает он, так и не услышав моего ответа. – Мы даже ни разу не разговаривали толком. И если бы ты тогда свалился с дерева, я бы за тобой не прыгнул. Я бы сидел на дереве и смотрел, как тебя раздирает эта зверюга. Вообще-то, я так и сделал.
Дадли обращает на меня такой невозможно несчастный взгляд, что мне становится не по себе.
– Это значит, что я трус, да? – спрашивает кузен надтреснутым голосом.
– Дадли, ты не трус. Ты просто… – всего лишь ребенок? Едва ли Дадли примет такое оправдание. – Ты просто ничего не смог бы сделать. И знаешь, дядя в какой-то мере прав. Это ведь я втянул нас всех в эту передрягу.
Дадли качает головой, не желая принимать мои аргументы.
– Знаешь что? Хватит, – я подхожу к нему и заглядываю в глаза. – Просто перестань об этом думать. Ты не в силах что-либо изменить, так не проще ли забыть?
Хотел бы я сам суметь последовать собственному совету.
– Так не должно было случиться! – неожиданно кричит Дадли, вскакивая на ноги. – Ты всегда был слабаком! А я – нет. Это я должен был убить эту зверюгу. Я, а не ты!
– Так вот в чем дело? – я пораженно смотрю на кузена, подавляя абсурдный порыв расхохотаться. – Ты просто разочарован, что поступил не по-геройски? Стыдишься того, что твою жизнь пришлось спасать мне?
– Ничего ты не понимаешь! – взвизгивает кузен. – Ненавижу! Ненавижу, что тебе всегда все дается так легко! Вечно выходишь сухим из воды. И теперь ты стоишь тут, в моей комнате, с этим своим я-все-всегда-знаю-лучше-всех видом, и предлагаешь мне просто забыть весь этот кошмар? Как ты можешь вести себя так, словно ничего не было?
Дадли гневно топает ногой, а на глазах у него выступают злые слезы. Я морщусь.
– Ради бога, Дадли! Прекрати истерику. Думаешь, тебе в этой истории повезло меньше всех? Думаешь, мне было приятно лежать в этой чертовой больнице и почти с нетерпением ждать прихода медсестры дважды в день, потому что это вносило в мою жизнь хоть какое-то разнообразие?
– Прекратите ссориться! – раздается от двери резкий оклик.
Дадли застывает с открытым ртом, так и не выкрикнув новые обвинения. Я поворачиваю голову в сторону двери и только тут замечаю стоящую в проходе тетю Петунью. Интересно, как долго она наблюдает нашу перепалку?
– Дадли, дорогой, выйди на минутку, – обращается она к кузену. – Мне надо поговорить с Гарри.
Дадли обиженно выходит из комнаты, намеренно громко топая. Похоже, он принимает это странное стремление тети поболтать со мной с глазу на глаз как еще одну подлость с моей стороны. Как будто бы я могу отнять у кузена внимание его родителей! Но я понимаю, что тут совсем другой подтекст, неизвестный мне, и я начинаю нервничать. Тетя проходит в комнату и садится на кровать. Она необычайно серьезна, и у меня складывается неприятное ощущение, что разговор предстоит нелегкий. Но вот только о чем? И с каких это пор тетя называет меня по имени?
– Гарри, мне нужно с тобой поговорить, – она нервно крутит на пальце обручальное кольцо и хмурит брови.
– Одну минуту, – я бесшумно подхожу к двери и резко ее распахиваю. В комнату вваливается не сумевший удержать равновесие Дадли. Он неуклюже поднимается на ноги и зло смотрит исподлобья.
– Дадли, иди, погуляй, – любезно предлагаю я. – Уверяю, тут ты не услышишь ничего интересного.
Я провожаю его тяжелым взглядом до самого поворота в его комнату и возвращаюсь к тете.
– Итак, – она делает глубокий вдох. – Во-первых, Гарри, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты спас Дадли жизнь. В отличие от Вернона, – она неодобрительно поджимает губы, – я не питаю никаких иллюзий насчет того, что бы могло произойти в этом ужасном лесу, если бы не ты.
– Может быть, если бы не я, то ничего и не было бы, – я пожимаю плечами. – Но ведь это не главное, правда? Так что там во-вторых?
Она делает глубокий вдох и обхватывает себя руками за плечи, словно ей становится холодно.
– А во-вторых, – она медленно поднимается с кровати и подходит к письменному столу, – я нашла в твоем чулане это.
Она достает из верхнего ящика стола небольшую записную книжку в кожаной обложке и протягивает ее мне. Я медленно переворачиваю такие знакомые страницы, словно ожидая, что они вот-вот переменятся. Словно тетя могла увидеть в дневнике Кристофера нечто совсем другое, никак не связанное с заклинаниями, зельями и вообще с магией. Когда молчать становится уже просто невозможно, я перевожу взгляд на тетю Петунью. Она смотрит на меня так, словно ожидает каких-то разумных объяснений. Как будто бы я могу убедить ее, что чертовы записи ничего не значат, и она сможет относиться ко мне по-прежнему.
– Как вы на нее наткнулись? – угрюмо спрашиваю я.
– Я… я переносила все вещи из твоего чулана сюда. Я подумала, что всегда должна была лучше к тебе относиться. И когда я поняла, что ты едва не пожертвовал своей жизнью ради Дадли, то решила, что ты заслуживаешь намного большего, чем этот ужасный чулан, – у нее так дрожат губы, словно она готова разрыдаться в любую секунду. – И на одной из полок я нашла эту книгу, в которой написаны такие ужасные вещи. Это же твой почерк, Гарри, – она чуть ли не в истерике выхватывает у меня из рук книгу и открывает ее на последних страницах, исписанных моими формулами по совмещению ментальной магии и окклюменции.
– Когда это было? – перебиваю я тетю, обессилено опускаясь на кровать. Черт, ну почему я всегда думал, что родственники и не подумают заходить в мой чулан? Глупец, так по-идиотски проколоться!
– Что? – непонимающе спрашивает тетя.
– Как давно вы нашли этот ежедневник?
– Недели две назад, – недоуменно отвечает она.
– Понятно, – медленно отзываюсь я. Затем быстрыми шагами подхожу к двери, от чего тетя испуганно подпрыгивает, и накладываю заглушающие чары. Разговор получится намного труднее, чем я предполагал. После этого я сажусь на кровать, по-турецки подогнув ноги, и обращаю взгляд на тетю.
– Мне жаль, но память стирать уже поздно, – напрямую говорю я. – Это надо делать сразу же, ну в крайнем случае, в пределах одних суток. Я в любом случае не смогу удалить воспоминания двухнедельной давности. Они слишком сильно переплелись с последующими событиями, особенно если вы часто об этом думали. А, скорее всего, так оно и было. Тогда обязательно останутся провалы в памяти, я не хочу так рисковать…
– Гарри, о чем ты говоришь? Что все это вообще значит? – спрашивает она, опасливо кивая на книгу. – Откуда это у тебя? Неужели ты связан с… с
ними?
– Да ни с кем я не связан, – устало говорю я, машинально взъерошивая волосы. – Я сам по себе. Вас интересует, связан ли я вообще с магией? Думаю, теперь отпираться бесполезно. Вы ведь все равно не поверите, если я скажу, что эту книгу впервые вижу?
– Нет, не поверю, – неожиданно жестко заявляет тетя. – Но я хочу знать. Хочу знать, когда это началось. Когда мы с Верноном допустили ошибку? Мы же хотели, чтобы ты вырос нормальным. Мы все для этого делали. И мне даже казалось, что нам удалось…
– Ради Мерлина! – срываюсь я. От удивления у тети отвисает челюсть, но я это игнорирую. – Неужели вы всерьез полагали, что если запереть ребенка в чулане под лестницей и обращаться с ним, словно с чертовым домовым эльфом, из него выветрится магия?! Откуда вы вообще взяли эту глупость?
– Но у нас же все получалось, – оправдывается она. – Я никогда не замечала за тобой всяких…
странностей.
– Естественно, – я невесело усмехаюсь. – И не заметили бы, если уж на то пошло. Потому что
я так хотел. И если бы не этот идиотский еженедельник, – для наглядности я потряхиваю им прямо перед носом у оцепеневшей тети, – то так бы оно и продолжалось.
Я вскакиваю на ноги и начинаю беспорядочно наворачивать круги по комнате.
– Черт, с этим надо что-то делать. Как же не учел? Ведь это может испортить все, вообще все. Вновь оказаться послушной игрушкой и изливать душу перед стариком? Если бы я был уверен хоть в ком-нибудь из них… А хотя… – я резко останавливаюсь, раздумывая над одной чрезвычайно привлекательной идеей. – Думаю, это выход.
Я направляюсь к тете, но она с необычайной прытью отскакивает от меня в другой конец комнаты. Я недоуменно вскидываю брови.
– Не приближайся ко мне, – испуганно выкрикивает она, вытягивая руки вперед в защитном жесте.
Я чувствую странную опустошенность.
– С каких это пор ты боишься меня, тетя?
– Ты не мой племянник, – она испуганно трясет головой и вжимается в стену с такой силой, словно хочет в ней раствориться.
Я делаю несколько осторожных шагов назад и сажусь на кровать, не желая пугать тетю Петунью еще больше. Через некоторое время она, кажется, приходит в себя и окидывает меня осторожным взглядом.
– Садитесь, – я киваю на стоящий у кровати стул.
Она остается неподвижной.
– Садитесь, – устало повторяю я. – Вы ведь пришли поговорить, так? Не съем же я вас, в самом деле.
Она так осторожно приземляется на стул, словно под ним находится бомба с часовым механизмом.
– Расслабьтесь, – начинаю я успокаивающим тоном. – Да, я связан с магией, ну и что? Всегда был связан, если говорить напрямую. Разве это причиняло вам вред?
– Н-но, – заикается тетя, – ты ведь не похож на Лили! С тобой никогда не случалось никаких странных вещей…
– Неужели она и правда была настолько ужасной? – в отчаянии восклицаю я. – Нет, не так. Неужели вы настолько боялись магии, что вам было наплевать даже на то, что она – ваша родная сестра? Я имею в виду… Ведь это так чудесно, когда у тебя есть брат или сестра, разве нет? Я, например, часто мечтал, чтобы у меня был, ну, скажем, брат, которому было бы на меня не наплевать, с которым можно поговорить, о котором я бы заботился. Но я сейчас не об этом, – резко обрываю я самого себя. – Просто мне интересно, была ли моя мама и правда такой ужасной, что вы бледнеете при одном упоминании о ней, или во всем виновата эта проклятая магия?
– И то, и другое, – просто отвечает тетя. – Лили и м-магия, – она явно прилагает усилия, чтобы произнести ненавистное слово, – всегда были неразрывны друг с другом. Где была моя сестра, там всегда происходили эти пугающие непонятные вещи. Кажется, не проходило и дня, чтобы она не выкинула очередного фокуса. И всегда только при мне, как нарочно… Вначале я очень этого боялась. Это было за пределами моего понимания. Родители меня не слушали, друзья принимали мои рассказы за глупые шутки. Мне даже не с кем было поделиться своими страхами. А потом она поехала в эту свою школу…
Тут тетя испуганно ойкает и смотрит на меня огромными испуганными глазами.
– Все в порядке, мне известно о Хогвартсе. Мне вообще много чего известно. Продолжайте, пожалуйста, мне действительно важно знать.
– И все сразу стало ясно. Лили – волшебница. Родители приняли эту новость с необычайным энтузиазмом. Разумеется, они и не думали просить у меня прощения за то, что никогда не верили моим рассказам о «странностях» сестрицы…
Это просто дико: сидеть в старой комнате Дадли и разговаривать с тетей – впервые в жизни – о своей матери. А тетю как будто прорвало. Она говорит и говорит, кажется, совсем уже позабыв о моем присутствии. Она рассказывает о том, как Лили Эванс уезжала почти на весь год в Хогвартс, а летом возвращалась и умудрялась отбить у бедной тети всех ухажеров. Как тетя училась из последних сил, пытаясь заставить родителей гордиться ей, и как они все равно не переставали восхищаться тем, что у них в семье есть настоящая ведьма… Думаю, тетя Петунья все-таки сильно преувеличивает. Детские и подростковые обиды всегда кажутся намного горше, чем они есть на самом деле.
– И все эти годы от нее не было ни слуху, ни духу. Родители с горя захворали. А Лили даже не приехала на их похороны, – глаза тети подозрительно краснеют, она извлекает из кармана носовой платок и шумно сморкается. – А потом – как гром среди ясного неба – Лили Поттер погибла, извольте воспитать ее сына! – она прячет лицо в ладонях и заходится глухими рыданиями.
– Знаете, это ведь было так давно, – негромко говорю я, глядя тете Петунье за плечо, в темнеющее окно. – Она умерла. Неужели нельзя простить мертвого? Думаю, она уже сполна ответила. За все.
Тетя поднимает на меня несчастный взгляд и всхлипывает.
– Я не могу простить. Но я пыталась забыть. И мне это почти удавалось, пока я не нашла в твоем чулане эту ужасную книгу! Как будто бы прошлое меня все-таки настигло. Я не представляю, что мне теперь делать, – ее голос сходит на шепот.
– Это ничего не изменит. Я обещаю, что буду вести себя по-прежнему. Но мне придется сделать одну вещь, если вы позволите.
– Какую? – спрашивает она, бросая на меня загнанный взгляд.
– Я не могу позволить, чтобы мою тайну узнал кто-то еще, – мой голос помимо воли становится жестким, и тетя вжимает голову в плечи.
– Т-ты же не убьешь меня?
От неожиданности я фыркаю:
– Я давал повод так о себе думать? Ради Мерлина, нет конечно! Я просто хочу наложить мощный блок на ваши воспоминания о том, что я связан с магией. Это абсолютно безопасно для вас, ведь воспоминания сохраняются, а значит, психика останется неповрежденной. А вот рассказать вы никому ничего не сможете. Поймите меня правильно. Не то, чтобы я вам не доверял, но так мне будет намного спокойнее. К тому же, – добавляю я почти про себя, – это помешает некоторым любителям копаться в чужих мозгах смешать мне все карты.
– Ну хорошо, – нерешительно соглашается тетя.
– Смотрите мне в глаза.
Тетя вздрагивает, когда я дотрагиваюсь пальцами до ее висков. Легкое прикосновение к мыслям, круговорот магии.
– Постарайтесь не моргать, – говорю я, накладывая на хаотично скачущие разрозненные воспоминания блоки, один за другим. Скоро почти все воспоминания тети последних двух недель напоминают стройные ряды плотно запечатанных банковских ячеек.
– Готово, – я чуть улыбаюсь, видя недоверие в глазах тети. – Видите, магия – не такая уж и страшная штука.
– Я… теперь я не смогу ни с кем говорить о том… о том, что… – она запинается, и ее глаза распахиваются от ужаса, когда она понимает, что не может даже упомянуть о так беспокоящих ее событиях.
– Как видите, – я развожу руками. Мне все же немного неловко оттого, что я заставляю тетю Петунью через это пройти. Конечно, я могу тешить себя мыслью о том, что избавляю ее таким образом от предрассудков маггловского мышления, но в таком случае не помешало бы для начала, чтобы и она сама этого хотела. Нет, я не буду лгать самому себе. В конце концов, мне прекрасно известно, что я лишь поспешно избавляюсь от так внезапно возникшей «проблемы», которая может омрачить мое существование. Долгие годы относительно спокойной жизни притупили мою бдительность. Теперь я постараюсь не быть столь беззаботным. Я не повторю своей ошибки.
После того, как тетя на слегка нетвердых ногах покидает мою комнату, я беру записную книжку Кристофера и методично накладываю на него сильнейшие заклинания. Маскирующее, антимаггловское, отводящее взгляд, расфокусирующее, закрывающее… Я отвлекаюсь от своего занятия только тогда, когда Силенси подает неуверенный голос, выглядывая из рукава моей рубашки.
– Думаю, этого вполне хватит, Говорящщщий, – шипит она. – Еще несссколько заклинаний – и его не сссможешшшь найти даже ты сссам.
Змеиный юмор? Оригинально…
– Пожалуй, ты права, – шиплю я в ответ. – Я просссто задумалссся.
В этот вечер я долго не могу уснуть, раздумывая над странными событиями прошедшего дня. Оставленный на столе дневник Кристофера, теперь уже не доступный для взгляда окружающих, чуть подсвечен падающими через незашторенное окно лучами лунного света. Мерлин, это же так просто: несколько элементарных заклинаний – и тайна дневника надежно спрятана. Что мне стоило подумать об этом раньше? Хотя, кто знает? Возможно, только благодаря этой досадной и нелепой случайности мне удалось увидеть тетю Петунью с такой новой стороны. Пожалуй, я так и не смогу принять ее убеждения. Зато теперь я хотя бы могу понять, что движет тетей в ее поступках. И не скажу, что жалею об этом.
