Глава 22. Лютик Минут двадцать Пит лежал неподвижно и слушал равномерное дыхание Китнисс. Убедившись в том, что она заснула, он очень медленно и бережно высвободил её из своих объятий и сел на край кровати. После этого он на некоторое время замер, напряжённо вслушиваясь в тишину. Вроде всё было в порядке – ему удалось не разбудить Китнисс. Тогда Пит, не произведя ни единого шороха, надел тапочки и вышел из комнаты в тускло освещённый коридор. Пройдя по нему до конца, он без стука открыл последнюю дверь по левой стороне и вошел внутрь. Перед ним была точно такая же комната, какую он только что покинул, за исключением того, что она не была погружена во тьму. Это была комната Хеймитча, и в тот поздний час он не спал, а сидел за столом, с мрачным видом глядя в одну точку.
– Как она? – глухо спросил Хеймитч, не поднимая глаз на Пита. – Заснула?
– Если бы не заснула, я бы не пришел, – пожал плечами Пит. – А тебе, я смотрю, как раз не спится?
Хеймитч ничего не ответил.
С тех пор, как Сноу забрал с арены Гарри, Рона, Гермиону и Джинни, прошло чуть больше недели. Хеймитчу и Плутарху удалось вовремя сбежать из Капитолия в Двенадцатый дистрикт через портал, прихватив с собой Пита и Китнисс, которые находились под действием заклятия Империус. Было понятно, что Двенадцатый – это убежище на несколько часов, вскоре туда прибудут люди Сноу, и не поздоровится никому. Но у Хевенсби был заранее припасён план возможного отступления.
Из Двенадцатого дистрикта был выход, о котором не знал никто, кроме Хеймитча и самого Плутарха Хевенсби. Находился он ни много ни мало в той самой каморке Сальной Сэй, где несколько месяцев назад Хеймитч поведал Плутарху о появлении в лесу четверых волшебников. У этой каморки была еще одна дверь, через которую по длинному поземному туннелю можно было попасть в необитаемую часть катакомб Тринадцатого дистрикта. Да, у жителей Тринадцатого был очень большой подземный город, и часть его всегда пустовала.
Несмотря на то, что Котёл был полностью уничтожен пожаром, и на месте лавки Сальной Сэй осталась лишь кучка горелых обломков, люк в подвал так никто и не обнаружил. Путь в убежище был открыт.
Уговорить жителей Двенадцатого дистрикта спуститься под землю оказалось не так уж сложно, как представлялось Плутарху в начале. Семьи Пита, Китнисс и Гейла так и вовсе последовали за ним без лишних вопросов. За прошедший год они успели привыкнуть к тому, что вокруг них постоянно происходит что-то непредвиденное и страшное и потому почли за лучшее не сопротивляться. Брэдфилды и Андерси – а Хевенсби понимал, что если он не хочет потерять доверие Рона и Гермионы, то их ему нужно спасти во что бы то ни стало – к счастью, тоже довольно легко поддались на уговоры. В катакомбах оказалось достаточно места, чтобы при желании спрятать там весь Двенадцатый дистрикт.
О том, что именно произошло в Капитолии, никто еще ничего не знал, но все поняли, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Никогда еще на глазах жителей дистриктов не прерывалась трансляция Голодных Игр. После того, как внезапно погасли экраны всех телевизоров, Двенадцатый замер в немом ожидании. Никто не выходил на улицы и не пытался что-то узнать. Даже миротворцы не могли понять, что им делать. Это дало Хеймитчу и Плутарху возможность успеть увести большую часть жителей Двенадцатого дистрикта до того, как его сравняли с землёй. По большей части из-за того, что никто ничего не понимал, люди безропотно следовали за Главным Распорядителем в подвал и уходили по туннелю. Растерянность миротворцев была в этом случае очень кстати – они даже не пытались выяснить, почему в тот день такое количество людей направляется к пепелищу Котла.
Когда над дистриктом появились планолёты, все, кто хотел спастись, были уже в туннеле, а некоторые даже успели добраться до Тринадцатого. Снизу слышались приглушенные звуки бомбёжки, но подвалы находились слишком глубоко для того, чтобы снаряды могли им как-то повредить.
От «коренных» жителей Тринадцатого прибытие внезапных гостей удалось скрыть, чему Хевенсби был несказанно рад. Пересекаться с Койн, которая, как и он, давно метила на место Сноу, ему совершенно не хотелось. На нежилую часть катакомб, в которой расположились беженцы из Двенадцатого дистрикта, Плутарх наложил несложные защитные и отпугивающие чары, которые позволили им существовать там совершенно свободно. Запас питьевой воды и продовольствия в убежище был достаточным для того, чтобы прожить там, как минимум, месяца три, не поднимаясь на поверхность. Таким образом, у Плутарха появилось время на то, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и решить, как быть дальше.
Китнисс и Пит, придя в себя после заклятия Империус, первым делом поинтересовались у Плутарха о судьбе Гарри, Рона, Гермионы и Джинни. Поняв, что Хевенсби на самом деле ничего не известно, кроме того, что четверо друзей попали в плен к Сноу, Китнисс пришла в ярость. Питу вместе с Хеймитчем тогда кое-как удалось оттащить ее от Хевенсби, которому она была готова в буквальном смысле выцарапать глаза. После того случая с Китнисс начали регулярно случаться истерические припадки, и только Питу удавалось её более-менее успокоить. Китнисс вообще больше не могла никого видеть, кроме Пита, матери и Прим. Ей стало казаться, что ее повсюду подстерегают враги и предатели. Наверное, частично виной такого ее состояния было заклятие Империус, которое хоть и прекратило своё действие, но оставило на её психике неизгладимый след.
Телевещание, прервавшееся в момент, когда Гарри выкрикнул на арене заклинание Сногсшибателя, ожило вновь лишь через сутки. Сноу выступил с сообщением о том, что трибутами были нарушены правила Голодных Игр – якобы они попытались уничтожить защитный купол. Вследствие этого все оставшиеся в живых были, для их же безопасности, эвакуированы с арены и временно помещены в тюрьму. Что будет предпринято в отношении нарушителей, власти решат позднее. Дальше показали кадры расправы миротворцев над Брутом и Энобарией, которые вроде бы действительно пытались оказать какое-то сопротивление. За ними крупным планом были продемонстрированы моменты подъема в планолёт каждого из оставшихся в живых трибутов. Со стороны Сноу это смотрелось как проявление гуманности по отношению к тем, кто переживал за трибутов – мол, смотрите, я не пытаюсь держать вас в неведении! Когда на экране промелькнули силуэты Гарри, Рона, Гермионы и Джинни, синхронно исчезающие в недрах планолёта, Китнисс, успевшая было немного успокоиться после первого припадка, в очередной раз набросилась с кулаками на Плутарха. Питу и Хеймитчу вновь с трудом удалось их расцепить, после чего Пит увёл её в комнату, и пару дней они оба оттуда не показывались. Под занавес программы новостей Сноу сообщил о том, что в результате подавления стихийно вспыхнувшего восстания, Двенадцатый дистрикт был уничтожен. Этого, к счастью, Китнисс уже не видела.
Гейл вёл себя чуть менее эмоционально, хотя при появлении на экране Гермионы, было заметно, что желания расправиться с Плутархом у него ничуть не меньше, чем у Китнисс. Он сдерживал себя лишь потому, что понимал, что единственным, кто может что-то сделать в сложившейся ситуации был Плутарх Хевенсби.
Несколько дней прошло в немом ожидании. Беженцы из Двенадцатого обустраивались в катакомбах, постепенно приходя в себя от осознания того, что их родного дистрикта больше нет. Пит всё время проводил с Китнисс, боясь оставить её даже на час. Только рядом с ним она чувствовала себя спокойно, и только он помогал ей в те дни не сойти с ума. Хеймитч и Плутарх периодически запирались в комнате и подолгу что-то обсуждали. Гейл раз попытался узнать хоть что-то об их дальнейших планах, но потерпел неудачу – Хевенсби не желал общаться ни с кем. Сноу по телевизору больше не выступал – теперь в новостях крутили лишь кадры то и дело вспыхивавших в дистриктах восстаний и их непременных подавлений героическими миротворцами. Гейл во время просмотра очередного эфира в какой-то момент понял, что видеоряды повторяются – записи мятежей были старыми. Таким образом, о том, что на самом деле происходит в Панеме, толком не знал никто.
Пит, как и Гейл, несколько раз порывался пойти поговорить с Хеймитчем и попытаться выяснить у него, что же все-таки происходит. Но брать с собой Китнисс он не решался, опасаясь очередного приступа, а оставлять её одну боялся. Несколько дней подряд он вставал среди ночи и уходил из комнаты ненадолго, проверяя, проснётся Китнисс, почувствовав его отсутствие, или нет. Китнисс продолжала спать, и на девятую ночь Пит наконец решился. Он не мог больше жить в неведении, подкармливаясь изредка телевизионными «новостями».
– Я надеюсь, ты скажешь мне что-нибудь, – произнёс Пит, когда молчание Хеймитча слишком уж затянулось. – Мы уже столько дней торчим здесь, под землёй, в ожидании хоть каких-то новостей, а вы с Плутархом и не думаете нас ими побаловать!
– Каких новостей ты хочешь? – всё тем же угрюмым голосом отозвался Хеймитч, глядя на Пита исподлобья. – Сноу держит всех трибутов взаперти. Капитолий окружен антиаппарационным барьером, железнодорожное сообщение с ним приостановлено, порталы блокируются. Попасть туда нет никаких шансов. Придется ждать до тех пор, пока Сноу не выйдет с нами на контакт. Ты и сам наверняка обо всём этом догадываешься.
– Неужели ты больше ничего не знаешь? – Пит подошел к Хеймитчу вплотную и посмотрел на него в упор. – Я не верю, что Плутарх Хевенсби всю неделю сидит сложа руки и даже не пытается выведать никаких подробностей. У него ведь куча осведомителей в Капитолии!
Хеймитч устало прикрыл лицо рукой.
– Всё, что можно было выяснить, он уже выяснил, – вздохнул бывший ментор Двенадцатого дистрикта. – Только вряд ли это нам чем-то поможет. Сноу хочет использовать Гарри, Рона, Гермиону и Джинни в своих целях. Он желает, чтобы они возглавили капитолийскую магическую школу и учили колдовству столичных волшебников. Наши друзья, разумеется, отказались. Теперь Сноу держит их взаперти и терпеливо ждёт, когда они начнут сходить там с ума от скуки и согласятся. Единственное, что можно считать хоть сколько-нибудь хорошей новостью – это то, что их держат не в темницах. Сноу разрешает им свободно перемещаться по дворцу. Но нам от этого не легче – на его замке такая куча защиты, что пробиться туда снаружи нет никакой возможности. Хевенсби говорит, что даже подземные ходы под замком заблокировали, хотя раньше они всегда были слабым местом, потому что об их существовании практически никто не знал. Но на этот раз Сноу, кажется, понял, чего на самом деле стоит Плутарх, и обезопасил себя по полной.
Пит тяжело вздохнул в ответ.
– Через некоторое время Сноу придётся выйти из тени, – продолжил Хеймитч. – Жители дистриктов пока сидят тихо, ожидая каких-то новостей из Капитолия. Но рано или поздно их страх пройдёт, и они начнут поднимать настоящие восстания. Тогда президенту придется снова как-то действовать, и, возможно, в таком случае подобраться к нему будет проще, – в этот момент послышался скрип дверных петель, и Пит резко обернулся. В комнату вошёл Плутарх Хевенсби. По его виду было понятно, что покой ему даже не снится: под его глазами залегли темные круги, сам он выглядел бледным, похудевшим и растрёпанным. Он был одет в ночную пижаму и держал подмышкой какой-то большой старинный фолиант.
– Доброй ночи, Пит! Прости, что прерываю ваш разговор, – произнёс Хевенсби. – Как себя чувствует Китнисс?
– Сносно, – коротко ответил Пит, с любопытством разглядывая Плутарха. Тому явно не терпелось поделиться с Хеймитчем какой-то новостью, но сделать это в присутствии Пита он сразу не решался.
– Хеймитч, я кое-что нашёл, – сказал наконец Плутарх, подходя к столу и кладя на него тот самый огромный фолиант, который он держал подмышкой. – Есть один момент, который, я смею надеяться, Сноу не учёл, и который нам, вероятно, поможет преодолеть защитный барьер. Но, если всё окажется так, как я думаю, у нас будет только один, нет, даже полшанса на успех.
***
Сноу не преувеличивал, когда говорил, что его дворец огромен. Нескольких дней хватило Гарри, Рону, Гермионе и Джинни, чтобы только обойти его снизу доверху, не исследуя каждый угол. Самым странным им показалось то, что за время своих променадов по этажам резиденции, они не встретили ни души. Их нигде не караулили миротворцы, никто не порывался проследить за ними. Ночевать друзья уходили в свою камеру, в которой они проснулись в первое утро, но ни разу никто не подумал запереть их там. Дверь всегда оставалась открытой, а на столе невесть откуда всё время появлялась еда. Сноу старательно заботился о комфорте своих гостей.
Двери в большинство комнат были открыты, но и ничего интересного из себя эти помещения не представляли – обычные спальни, в которых никто не жил, просторные залы и изредка какие-то чуланы. Недоступными оставались лишь покои самого Сноу и подвальные этажи, в которых располагались темницы. Правда, позже Гермионе удалось обнаружить еще одну запертую дверь. Она находилась на самом верхнем этаже, возле чердачной лестницы. Дверца была не похожа на все остальные, виденные ими до того момента. Во-первых, она была небольшой, так что Рону, например, пришлось бы пригнуться, чтобы пройти в проём. А во-вторых, она была сделана из какого-то совершенно неприметного дерева и не выделялась той массивной помпезностью, коей обладали все предметы в замке. Ее трудно было даже заметить сразу.
– Надо же, как надёжно она заперта, – пробормотала Гермиона, дёргая ручку. – На ней защиты больше, чем на покоях Сноу. Интересно, что за ней?
Любопытство снедало всех четверых, так что они несколько дней подряд приходили на чердачный этаж и по много часов проводили возле дверцы, надеясь отыскать какой-нибудь способ открыть её. Но нет – без волшебной палочки нечего было и думать об этом. В конце концов дверцу пришлось оставить в покое.
– Кстати, а там мы еще не были, – произнёс вдруг Рон, отвлекаясь от дверцы и поднимая голову вверх, к люку в потолке, куда вела чердачная лестница.
– Наверняка заперт, – ответила Джинни. – Все внешние двери заперты.
Но Рон, не слушая её, уже карабкался по лестнице. Добравшись до люка, он надавил рукой на крышку, и она неожиданно поддалась. В полутемное чердачное помещение хлынул непривычно яркий солнечный свет. Через мгновение Рон уже скрылся из виду.
– Идите сюда, – послышался сверху его приглушенный голос. – Здесь такое!..
Один за другим, Гарри, Джинни и Гермиона взобрались по лестнице и оказались на крыше дворца. Оттуда открывался вид на Капитолий, простиравшийся вдаль на много миль. Но не панорама города занимала в тот момент внимание четверых друзей. Они смотрели прямо перед собой. Крыша, на которую они вылезли, представляла собой абсолютно ровную поверхность, на которой в два ряда стояли шесть планолётов с капитолийскими гербами на бортах.
– Вот это да! – воскликнул Гарри. – Это же планолётная площадка.
Рон подошел к одному из планолётов и дёрнул дверцу, особо ни на что не надеясь. Но и она оказалась открытой. Через минуту все четверо уже сидели в кабине пилота и заворожено разглядывали приборную доску с кучей каких-то кнопок, лампочек и рычажков.
– Если бы мы только умели управляться с этой штукой! – с досадой воскликнул Рон.
– То Сноу никогда в жизни не оставил бы дверь на крышу открытой, – закончила за него Джинни. Она была права. Сноу оставлял открытыми лишь те двери, через которые не было ни малейшей возможности удрать.
– Пойдёмте лучше в оранжерею, – предложила Гермиона.
Оранжерея за те две недели, проведённые во дворце Сноу, стала их любимым местом. В ней было светло и просторно и, вместе с тем, можно было легко затеряться в зарослях растений и на время забыть про плен. В оранжерею друзья приходили даже чаще, чем к заветной дверце на чердачном этаже и порой проводили в ней по несколько часов.
– Хорошо здесь всё-таки, – произнесла Джинни, присаживаясь на резную деревянную скамейку. – Просто оазис посреди этого мрачного дворца. Даже не верится, что этому тирану удалось создать такой чудесный сад… Ой!
– Что такое? – спросил Гарри.
– Да нет, ерунда, мне показалась, – отмахнулась Джинни, при этом внимательно вглядываясь куда-то в заросли декоративных папоротников. В следующий момент она, осторожно раздвигая листья, направилась вглубь чащи.
– Джинни, ты куда? – воскликнул Гарри. Она не ответила, и всем троим ничего больше не оставалось, как пойти за ней. Через несколько шагов друзья поняли, что так заинтересовало Джинни. Они ясно увидели смотревшие прямо на них из кустов два больших желтых глаза. Их обладателем оказался не кто иной, как Лютик, любимый кот Примроуз Эвердин.
– Что он здесь делает? – прошептал Рон, даже не пытаясь скрыть благоговейный ужас в голосе.
– Я, кажется, догадываюсь, – прошептала в ответ Гермиона и сделала еще два шага навстречу Лютику. Кот спокойно дал приблизиться к себе, не делая никаких попыток сбежать. – Если это так, то Плутарха можно считать гением.
– Я знаю, что есть животные, способные проходить через некоторые типы магических барьеров, – вспомнил Рон один из уроков Защиты от Тёмных Искусств. – В частности, книззлы и полукниззлы это умеют. Ну, предположим, о том, что Лютик – один из них, я и раньше догадывался. Уж больно скверный у него характер для обычного кота! Но мне казалось, что защита этого дворца исключает подобное. Получается, Лютику удалось найти брешь?..
Гермиона присела на корточки рядом с Лютиком и осторожно погладила его по голове. Кот довольно потерся об ее ладонь, прося повторения. Гермиона продолжала гладить Лютика, и через некоторое время он лёг на пол и лениво потянулся. Гарри, Рон и Джинни заметили, что шерсть у него на пузе как-то странно слиплась, будто Лютик случайно вляпался в канцелярский клей. Гермиона запустила пальцы в эту длинную слипшуюся шерсть и принялась осторожно её раздвигать. Вскоре она извлекла на свет небольшой, свёрнутый в трубочку, кусок пергамента. Друзья, затаив дыхание, ждали, пока она его расправляла. Внутри свитка оказалась волшебная палочка, которую Гермиона тут же быстро спрятала в карман.
– Плутарх – гений! – повторила Гермиона, быстро пробежав глазами написанный на пергаменте текст. Гарри, Рон и Джинни столпились за её спиной, силясь разглядеть послание.
Привет, Гарри, Рон, Гермиона и Джинни!
Если именно вы читаете это послание, значит, мой план удался.
Используйте эту палочку, чтобы заставить Сноу забыть о Панеме. Как только дело будет сделано, с дворца спадёт антиаппарационный барьер, и я смогу проникнуть в него. Пожалуйста, поторопитесь, пока Сноу ничего не просёк!
Гермиона, отдельное спасибо тебе и твоим прекрасным книгам за бесценную информацию о магических животных!
П.Х.
В оранжерее повисло молчание. Гарри, Рон, Гермиона и Джинни лихорадочно размышляли о том, что же им делать дальше. Камер слежения в оранжерее не было – это они знали и раньше, и это была одна из причин, по которой им так полюбилось это место. По всей видимости, Плутарх тоже знал об этом, потому и послал Лютика именно туда. Это означало, что время у них есть, но, скорее всего, его очень немного. У Сноу был просто какой-то нечеловеческий нюх на приближающуюся опасность, так что он в любую минуту мог почуять неладное.
В тот момент каждый из четверых друзей в очередной раз вспомнил слова президента о том, что по сути не важно, кто будет править Панемом. Но с Плутархом у них хотя бы был шанс что-то исправить, а со Сноу – никакого. Да и к тому же не использовать такую возможность – чудом попавшую им в руки волшебную палочку – было бы просто преступлением.
– Гермиона, дай мне палочку – тихо произнес Гарри. – Я виноват в том, что мы попали в этот плен, мне это и исправлять. Надо сделать, как написал Плутарх. Это наш единственный шанс выбраться отсюда.
Никто ничего не сказал в ответ, все просто молча последовали за Гарри к выходу из оранжереи.
