Глава 25– Сколько же с вами проблем, – бушевала менеджер на другом конце провода, и каждое ее слово отдавалось у Мануэля болью в висках. Да уж, волшебное начало дня. Хорошо еще, что Сабрина решила ограничиться гневным звонком, а не заявилась в колледж! В таком случае оставался бы лишь один способ от нее избавиться – выпрыгнуть в окно. Впрочем, зная Сабрину, можно было предположить, что ее не остановило бы и это.
Воображение Мануэля с готовностью нарисовало ему картину: хмурые врачи несут его на носилках, а виновница случившегося бежит следом и, размахивая мобильным телефоном, проклинает тот день, когда согласилась работать с бедовой группой, очередной концерт которой сорвался из-за попадания в больницу одного из солистов.
– Одному отец запрещает выступать, – не унималась тем временем Сабрина, – вторая уходит неизвестно из-за чего, третья ноет и капризничает без остановки, а четвертый вообще конкурентов рекламирует! Повезло же мне с артистами, а!
– Послушай, Сабрина, я…
– И ладно бы хоть что-то окупалось! Но концерт, который я организовала с таким трудом, сорван, а спонсора ты отвадил! И что прикажешь теперь делать?
– Успокоиться, – пробормотал Мануэль, морщась от звука ее резкого голоса. – Мне жаль, правда, жаль, что столько усилий пропало, но…
– Жаль… Ну да, конечно, не твоих же усилий! А может, раз ты такой активный, то займешься и своим коллективом? С другими-то вон как удачно получается!
– Ну, если ты так хочешь, могу попробовать, – сгоряча ляпнул Агирре, но даже осознав смысл сказанного, не ощутил и тени сожаления, тем более что эта его реплика наконец-то остановила неиссякаемый поток речи из динамика. Осекшись на полуслове, Сабрина задохнулась от негодования, помолчала несколько секунд, как будто ожидая от собеседника извинений или пояснений, а затем отключилась.
Отложив телефон, Мануэль устало откинулся на подушку: Сабрина утомила его, едва разбудив. Негодования ее он не только не разделял, но и не понимал – напротив, был по-своему рад, что подаренный Мариссе и Рокко звездный час получил возможность продолжения. Продолжения, которого они оба заслужили, в котором, быть может, нуждались даже больше, чем «Мятежный дух». Раз уж Марисса не могла по каким-то личным причинам выступать с ними, для нее, живущей, дышащей музыкой, это был бы отличный шанс начать все сначала. А Рокко, упорно отказывающийся выносить свое творчество на публику, вполне мог поступиться принципами ради любимой девушки – особенно если учесть, что вчерашний дебют, несомненно, был удачным. Публика не желала отпускать ребят со сцены, требовала их выхода на бис – а этим может похвастаться не всякая состоявшаяся группа.
Уже готовый отправиться в крыло девушек будить Мариссу, Мануэль вовремя вспомнил, что ни она, ни Рокко вчера не вернулись до отбоя и, соответственно, не ночевали в колледже. Что ж, значит, сюрприз подождет – а если Марисса все еще злится, то еще и послужит достойным щитом…
***
С поиском драгоценной записи Марисса и Рокко, до самого рассвета обсуждавшие план дальнейших действий, решили не откладывать. Если она существовала и дожила до этого дня (что означало неосведомленность о ней мэра), то наверняка хранилась где-то в директорском кабинете – Дуноффу попросту незачем было бы прятать ее за семью замками. Кабинет же как раз сегодня должен был пустовать: его владелец по пятницам заезжал на совещание к Эчаменди и потому появлялся в колледже позже обычного, а Бустаманте, как предположил Рокко, сейчас наверняка больше занимали дела семейные. Единственным препятствием оставалась Мичи, но она имела привычку, едва появившись на работе, уходить завтракать. За отлучки с поста ей уже не один раз влетало, однако никакого воздействия на секретаршу это не оказывало. «Я же прихожу вовремя! – огрызалась она в ответ на все замечания начальства. – А если буду есть дома, начну опаздывать! Этого хотите?».
В том, что их ставки оправдались, Рокко и Марисса убедились, еще даже не успев пересечь порога колледжа: машин директора и мэра на парковке не оказалось. Путь был свободен.
– Продолжим дело Бонни и Клайда! – возвестил Рокко, поворачивая ключ, позаимствованный со стола Мичи, в замке заветной двери.
– Ты что несешь? – осадила его Марисса, прежде чем юркнуть внутрь. – Напомнить, что с ними стало?
Пожалуй, из всех затеянных ею авантюр, коих, чего уж греха таить, насчитывалось немало, эта была самой серьезной: слишком многое стояло на кону. На сей раз они бросали вызов не скуке, не школьным правилам, а человеку, который уже доказал, что ни перед чем не остановится; и только от них зависело, продолжатся ли его бесчинства и произвол или же будут остановлены.
Замок вновь щелкнул – Марисса вздрогнула, подскочила, как ужаленная, но это всего лишь Рокко закрыл кабинет изнутри. Действовал он на удивление собранно и умудрялся при этом оставаться совершенно невозмутимым, точно не делал ничего предосудительного и вообще – находился на своей территории. Поймав ободряющий взгляд из-под кудрявой челки, Марисса ощутила, как уверенность напарника импульсами передается и ей.
– Камеры вроде не видно, – объявил тот, деловито оглядевшись. – Неужели старикану все-таки хватило ума проболтаться?
– Может, она просто хорошо спрятана?
– Но если она нас видит, то мы тоже должны, – заключил Рокко, мрачнея на глазах: раз Бустаманте убрал отсюда камеру, глупо надеяться, что он не избавился и от всех сделанных ею записей.
– Хочешь сказать, мы зря пришли? Давай хотя бы посмотрим! Все равно ничего не теряем!
Не привыкшая так быстро сдаваться, Марисса упрямо тряхнула головой и двинулась к директорскому столу. Спорить было бесполезно. Рокко уже давно уяснил для себя, что, когда она настроена решительно, у других остается лишь два варианта: либо идти следом, либо не мешаться под ногами. Он свой выбор сделал. Еще в то судьбоносное утро.
Рокко взял на себя дальние шкафы, Марисса принялась рыться на полках. Попадались документы всех видов, списки всех классов, ворох объяснительных записок; куча всяких дурацких безделушек и канцелярских принадлежностей, паутина по углам, даже пачка презервативов – очевидно, изъятых у кого-то из учеников. Но ни следа кассет.
До тех пор, пока очередь не дошла до самого нижнего ящика.
– Рокко! Нашла!
– Но тут же целый десяток! – растерянно пробормотал он, подбежав на зов и заглянув ей через плечо.
– Возьмем все, – распорядилась Марисса, – там посмотрим…
– Да погоди ты, надо хоть убедиться, что это те самые! – возразил Рокко, отбирая у нее рюкзак, сброшенный с плеч, и выуживая из него свою видеокамеру. – А заодно, – он схватил первую попавшуюся кассету, – кое-что проверим…
– Что? – Марисса переводила полный непонимания взгляд с Рокко на экранное изображение Бустаманте: мэр нервно мерил шагами кабинет и, кажется, ругался с кем-то по телефону. – Что?
Вместо ответа Рокко, просияв, метнулся к стеллажу:
– Вот! – победно воскликнул он, распахивая стеклянную дверцу. – Камера на месте.
– Но как...
– Ракурс, – пояснил Рокко, завладевая компрометирующей их пленкой, – прикинул, откуда она снимает... Надо же, а Дунофф, выходит, все-таки не безнадежен: и камеру спрятать догадался, и язык за зубами удержал… Иначе она бы не осталась здесь, верно?
Мариссу, однако, занимало уже другое: слух резануло прозвучавшее на записи имя Пабло, и в груди шевельнулось нехорошее предчувствие. Пальцы сами собой нажали кнопку перемотки назад.
«… – все уладил, – повторил Серхио вальяжным тоном. – Да, Пабло подписал бумаги, он уверен, что мать сама его бросила. Мне даже не пришлось долго его убеждать».
Марисса так и задохнулась от гнева. Подозрения касаемо этой ситуации у нее имелись с самого начала, но тогда она не знала, как далеко способен зайти Бустаманте-старший; и поэтому допускала, что Мора действительно оставила сына с отцом – исключительно из соображений, что так будет лучше для самого Пабло. Но теперь рассеялись последние сомнения, и по коже невольно пробежал холодок: да, для этого человека и впрямь нет ничего святого. Хладнокровное чудовище, иначе и не скажешь. Мариссе нечасто становилось страшно, но сейчас она могла позволить себе такую слабость.
– Ты слышал это? – голос предательски дрогнул.
Рокко медленно кивнул, борясь с ощущением гадливости. Дикое открытие укладывалось в голове с трудом: надо же, а он ведь еще не так давно грешил на собственного отца, который по сравнению с Бустаманте являлся образцом сердечности и понимания. Ну а Пабло оставалось лишь искренне посочувствовать: всем его недостаткам имелось более чем достойное оправдание. К тому же, для сына такого папаши он вел себя просто ангельским образом.
– Нам и этой бы хватило, но остальные тоже возьмем, потом посмотрим, – распорядился Рокко, выгребая кассеты из ящика. – И давай-ка отсюда сматываться, пока Мичи не вернулась.
От успеха их отделяла лишь дверь: переступи порог – и все позади. Уже представляя, как они будут праздновать свой триумф, Рокко вновь ткнул ключом в замочную скважину, но повернуть не успел. Точнее, этого и не потребовалось: замок уже был открыт. А за дверью, только и ожидая, когда взломщики направятся к выходу, стоял Серхио Бустаманте.
Рокко молниеносно выступил вперед, закрывая собой Мариссу.
– Не стану даже спрашивать, что вам тут понадобилось, – объявил мэр, скользя цепким взглядом блеклых, почти бесцветных глаз по побелевшим лицам парочки, – это и не важно. Достаточно того, что я застал вас на месте преступления; так что имею полное право позвонить в полицию. Вам обоим самое место в колонии…
– А может быть, вам? – с вызовом отпарировала Марисса, крепче вцепляясь в рюкзак с бесценными находками.
– Вы двое не находите, что зашли слишком далеко? – угрожающе поинтересовался Бустаманте, надвигаясь на них. – Это уже даже не игра с огнем, это танцы на линии огня, и если до сих пор вам удавалось выкручиваться, то это только потому, что я позволял!
– Или промахивался?
Серхио побелел от ярости.
– Похоже, твоя шлюха-мать не удосужилась научить тебя хорошим манерам!
– Не смей так говорить о ней, чертов ублюдок! – выкрикнула ему в лицо Марисса, а в следующее мгновение Рокко бросился наперерез мэру, перехватывая его занесенную руку, но после недолгой борьбы отлетел к стене – а противник решительно шагнул к той, кого считал причиной всех своих проблем с сыном. Даже будучи в буквальном смысле загнанной в угол, строптивая девчонка и не думала признавать свое поражение: смотрела исподлобья, не отводя глаз, плотно сжимая дрожащие губы; и этим еще больше выводила Бустаманте из себя – сломить ее стало для него делом принципа. Схватив Мариссу за плечи, он с силой припечатал ее к стене. Сзади тем временем вновь налетел поднявшийся Рокко, но сил оттащить Серхио у него не хватало – удалось лишь частично отвлечь.
Помощь прибыла с неожиданной стороны: в воздухе мелькнуло разноцветное пятно, с глухим ударом приземлившееся точно на седеющую голову – и Бустаманте, закатив глаза, рухнул на пол безвольной тряпичной куклой.
– Получи, мерзавец! – воскликнула Мичи, опуская вазу, и торжествующе глянула на поверженного мэра. Впрочем, уже через секунду выражение ее лица сменилось с победного на озабоченное, а внимание обратилось на Мариссу, отчаянно вцепившуюся в Рокко, перепуганного ничуть не меньше.
– Ты цела? Он что, – поперхнувшись от внезапной догадки, секретарша занесла ногу, готовясь пнуть бесчувственное тело, – приставал к тебе?
– Н-нет… Не знаю… – Марисса судорожно сглотнула, пытаясь унять дрожь и из последних сил удержать себя в руках. Потом, когда все это кончится и записи будут переданы куда следует, можно будет дать волю эмоциям и разреветься на груди у Рокко. Но это – потом. Сейчас есть заботы и поважнее.
– Да что у вас тут вообще случилось? – возопила Мичи.
– Не сейчас, – отмахнулся от нее Рокко, – нам нужно…
– А ну стойте! – секретарша преградила им путь. – Если вы не заметили, я только что напала на шефа! И раз уж меня за это отправят за решетку, я хотя бы хочу знать, правильно ли поступила!
– Тебя не отправят, а вот его, – Марисса махнула рукой в сторону Бустаманте, – наверняка. У нас тут как минимум две улики против него, и я не думаю, что этим ограничится. Скажи, он разве не знал, что тут камера стоит?
Мичи оглянулась на свою жертву и призадумалась.
– Дунофф его предупреждал, когда показывал свой кабинет, – припомнила она, – скорее всего, этот урод его просто не слушал. Я тоже всегда так делаю, просто отключаюсь, когда он заводит…
– Что за?..
Мичи, ойкнув, осеклась на полуслове и прижала ладонь ко рту: в дверном проеме застыл Пабло, с откровенным ужасом взирающий на лежащего на полу отца.
– Какого… какого черта? – выдохнул он, напрягшись, как натянутая до предела струна. – Что вы с ним сделали?
– Пабло! – Марисса дернулась, подалась навстречу, но он шарахнулся от нее, как от чумы, и выставил перед собой руки.
– Не подходи! Стой, где стоишь!
Самым разумным действием в данной ситуации было бы вызвать охрану, но Пабло удерживало то, что он отлично знал Мариссу и знал, что при всей ее эксцентричности она ни за что не напала бы на человека первой – во всяком случае, без особых на то причин. К сожалению, отец мог их предоставить. Но, так или иначе, он оставался Пабло отцом, а родственников, как известно, не выбирают.
– Что с ним? Он жив?
– Жив, что ему сделается, – мрачно буркнул Рокко, сопроводивший свою реплику ненавидящим взглядом в сторону предмета обсуждения.
Избежать объяснений не представлялось возможным: если от Мичи и можно было отделаться, то Пабло ни за что не отпустил бы их, не получив ответов. Марисса же попросту не представляла, и как сказать ему о произошедшем, откуда начать, а что опустить. Этот разговор вообще должен был состояться не здесь, не впопыхах и не в близости от мэра, пусть и бесчувственного. Но ввести Пабло в курс дела следовало до того, как оно будет предано огласке.
– Какие еще, к черту, кассеты? – отрывисто поитересовался тот при первом же упоминании о причине визита. Марисса обеспокоенно глянула на него: она ожидала гораздо менее спокойной реакции. Истинное состояние Пабло выдавали лишь расширившиеся зрачки и кулаки, сжатые до побелевших костяшек.
– Мы искали запись, где твой отец угрожает Мариссе, – процедил Рокко, все еще сомневаясь, правильно ли они поступают, посвящая в свой план сына того, кому бросали вызов.
– Угрожал – тебе? – наигранно-насмешливо переспросил Пабло. – И ты повелась?
Да чтобы Марисса согласилась играть по чужим правилам? Это казалось диким, так же как и поступок отца: верить в том, что он действительно пошел на подобное, не хотелось, но кусочки мозаики слишком уж хорошо складывались в довольно-таки правдоподобную картинку. Сходилось все; отец нередко пользовался такими методами, вот только…
– Да чем же он мог тебя…
Ответ обнаружился прежде, чем прозвучал до конца вопрос, и оказался на удивление простым: отведя глаза, Марисса крепче сжала ладонь Рокко.
Ну конечно. Она ни за что не стала бы рисковать его безопасностью. Призрачная надежда на то, что жертва была принесена ради него, Пабло, умерла, не успев родиться, и грудь словно сдавило невидимыми тисками. Идиот. Дважды идиот. Во-первых, потому, что до сих пор на что-то надеется, а во-вторых – потому, что сам виноват в том, что это не у него сейчас ищет утешения Марисса.
– С чего я вообще должен вам верить? – выкрикнул Пабло, тщетно пытаясь сохранить остатки самообладания. Он уже поверил, но отказывался признаваться в этом даже самому себе.
Поколебавшись пару секунд (решение далось ей с видимым трудом), Марисса расстегнула молнию на рюкзаке, вытащила камеру и вручила ее Пабло:
– На. Ты имеешь право знать, так что… перемотай немного и посмотри, – после чего ненавязчиво потянула Рокко к двери. Стоять над душой, тем более в такой момент, она не собиралась: Пабло следовало оставить наедине с тяжелым, болезненным открытием. Догадливая Мичи проворно шмыгнула следом, схватилась за телефон, но Марисса жестом остановила ее. Никакой полиции до тех пор, пока не выйдет Пабло, – как бы ни поджимало время. В конце концов, его все это касается напрямую; и именно его в первую очередь заденет взрыв, вызванный обнародованием записей. Марисса прекрасно помнила, что чувствовала, узнав правду о своем отце, которую Соня столько лет от нее скрывала; здесь же все было хуже во много раз. Ей, по крайней мере, не приходилось сомневаться в любви родительницы – а Серхио, по-видимому, вовсе не имел понятия об этом чувстве.
– Может, проверить, как он там?
– Мне кажется, его лучше сейчас не трогать.
Рокко не уставал поражаться своей девушке, силе ее духа и широте души. Любая другая на ее месте сейчас билась бы в жуткой истерике, на которую имела полное право, – а эта беспокоится о чужом состоянии. Уникальная. Неповторимая. Любимая. Бустаманте заслуживал оказаться за решеткой за одно то, что посмел коснуться ее, напугать, причинить боль… Рокко глубоко вдохнул, успокаиваясь, убеждая себя, что опасность позади; обнял Мариссу крепче, прижал к себе, коснулся губами рыжей макушки. Недавнее сравнение с Бонни и Клайдом, озвученное здесь же, в этой приемной, после пережитого казалось кощунством. Нет, умереть в один день – это, конечно, в некотором роде романтично, но перед этим лучше все-таки пожить долго и счастливо.
В ожидании они просидели около получаса: за это время Марисса и Мичи несколько раз порывалась заглянуть в кабинет, однако первую упорно возвращал на место Рокко, а вторая ограничивалась тем, что припадала к замочной скважине – и, к счастью, успела вовремя отскочить, когда дверь начала открываться.
Все слова утешения, тщательно подобранные и ожидавшие своего часа, разом испарились при первом же взгляде на Пабло, потерянного и совершенно разбитого. Мариссу волной захлестнула жалость; ноги сами сделали шаг навстречу, словно по привычке, в очередной, черт-знает-какой-по-счету раз – первый пункт знакомого до боли сценария. Первый и последний на сей раз – ибо останки моста, который она столько раз пыталась сжечь; моста, по которому бежала сломя голову, с надеждой, что теперь-то уж точно сложится; рухнули прошлой ночью. И еще раньше растворилась пресловутая надежда: с появлением Рокко в ней просто исчезла надобность.
Марисса застыла, точно наткнувшись на невидимую преграду и так и не выпустив ладони Рокко.
Пабло понял все по ее глазам. В них плескалось сочувствие, дружеское участие, желание помочь, ободрить хоть как-то – но не было больше той щемящей, захлестывающей нежности, той самозабвенной любви, которую он не оценил должным образом. За что теперь жестоко поплатился.
– Вы собираетесь передать это в полицию? – осведомился он, возвращая кассету. – Уже вызвали?..
– Н-нет, – Марисса запнулась, – мы ждали, что ты скажешь…
– Мне все равно, – Пабло с деланным равнодушием повел плечами. – Делай, как посчитаешь нужным. Он заслужил это.
«И я… тоже заслужил», – с горечью подумал он, отворачиваясь. Хотелось надеяться, что хотя бы к матери вернуться будет не слишком поздно.
– Пабло, я… мне жаль…
– Да, – эхом отозвался он уже с порога. – Мне тоже.
Слушая его удаляющиеся шаги и доносящийся будто бы откуда-то издалека голос Мичи, добравшейся-таки до телефона, Марисса обреченно прикрыла глаза. Правду говорят, что первая любовь не забывается. Другое дело, что забыть и отпустить – вещи совершенно разные…
***
Не решившись вызывать полицию самой, Мичи решила начать со звонка Соне: та примчалась буквально через четверть часа и первым делом отправилась продлевать нокаут тому, кто посмел покуситься на ее дочь – сопровождавший ее Колуччи тем временем просматривал добытые кассеты. Поводов для обращения к стражам закона на них обнаружилось предостаточно, начиная от положившего всему начало шантажа и заканчивая крупными финансовыми махинациями; так что вскоре в колледже воцарился невиданный доселе переполох. Публика в лице репортеров и перепуганных родителей продолжала прибывать даже после того, как увезли Бустаманте – теперь всеобщее внимание полностью переключилось на его разоблачителей, которые уже и не знали, куда от него деваться. Они как раз выскользнули за ворота, надеясь сбежать куда-нибудь подальше отсюда, как прямо у самого входа, преграждая дальнейший путь к отступлению, остановился блестящий черный автомобиль.
– Что тут происходит?
«Похоже, кто-то опоздал на сенсацию», – бесстрастно подметила про себя Марисса, прикидывая, с какой стороны лучше обойти препятствие. Отвечать на прозвучавший вопрос она не собиралась, а мужчину, задавшего его, удостоила лишь беглого взгляда и заключила, что не знает. Зато он, судя по всему, не мог сказать о ней того же:
– Прошу прощения, но это ведь вы Марисса, если не ошибаюсь? А вы, как я понимаю, Рокко?
– Нас уже допросили, больше никаких комментариев не даем, – отрезал Рокко и потянул свою спутницу за руку, однако мужчина преградил им путь:
– Подождите! Я понятия не имею, что здесь творится; мне нужны именно вы двое!
– А в чем дело?
– Меня зовут Луис Альварес, – протянув визитку, он распахнул перед ними заднюю дверь машины и сделал приглашающий жест, – я хотел бы решить с вами один деловой вопрос… Это касается вчерашнего выступления.
Вчерашнего?.. Марисса, опешив, так и опрокинулась на сиденье. Казалось, с момента их совместного выхода на сцену прошла целая вечность. После этого уже случилось столько всего – слишком, до невозможности много событий и впечатлений для одних суток. И это, как оказалось, был еще не предел:
– Я хотел бы работать с вашей группой.
Марисса и Рокко ошарашенно переглянулись.
– Но у нас нет группы! Это просто наш друг так все обставил, что…
– Стоп! – остановил их возражения Альварес. – Вы ведь выступали вчера! И могу вам сказать, что для первого раза это было просто потрясающе, у вас большие перспективы…
Марисса не верила своим ушам. Она и вообразить себе не могла, что затеянная Мануэлем авантюра способна вылиться в нечто подобное. Не опозорились перед зрителями – и то хорошо, без приготовлений и репетиций о большем не стоило и мечтать, а тут…
Собеседник, впрочем, расценил ее молчание по-своему:
– Если не хотите выступать, то как насчет песни? Я мог бы купить ее у вас!
– Песня не продается, – моментально отреагировал Рокко, стряхивая оцепенение.
– Не спешите отказываться, я готов предложить…
– Нет.
Это сказала уже Марисса, и тон ее не терпел возражений. Предложение не подлежало ни обсуждению, ни даже обдумыванию: для нее песня попросту не имела цены. Слишком сокровенное хранили в себе эти строки, слишком много любви вложил в них автор – любви, в которой Марисса и Рокко вчера признались друг другу у всех на глазах.
Альварес задумчиво рассматривал их отражения в зеркале. Признаться, отказа он не ожидал. Вчера эти двое пели так вдохновенно; он своими глазами видел, с какой страстью они отдаются музыке, – и потому не возникло ни малейших сомнений по поводу того, какой из групп предложить свое спонсорство. Хотя, конечно, второй и выступить толком не удалось, но всё же – в душу запали именно те, что ерзали сейчас на заднем сиденье. Похоже, он просто выбрал неподходящий момент для визита…
– Немедленного ответа я от вас все равно не требую, – заключил мужчина, побарабанив пальцами по рулю, – подумайте. В первую очередь – насчет контракта. Не стану скрывать, это мне самому предпочтительнее.
– Да, – с явным облегчением выдохнула Марисса, – да, мы… мы подумаем, спасибо… Всего доброго…
– А может, вас подбросить?
Лица парочки, уже готовящейся вновь окунуться в царящую снаружи суматоху, заметно просветлели.
***
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовалась Марисса, когда они, высадившись за два квартала от дома, неторопливо брели в направлении него.
– О чем именно?
– Ну, о его предложении… Насчет группы.
– Я смотрю, ты решила не откладывать с выполнением обещания?
– Не знаю, – смутившаяся Марисса виновато повела плечами. – Просто из головы не выходит. Но если ты не хочешь, завтра же ему позвоним и…
Рокко остановился и пристально посмотрел ей в глаза.
– С чего ты взяла, что не хочу?
– Но… – Марисса, казалось, совсем запуталась. – Я же знаю, ты не любишь выступать…– начала было она, но осеклась, когда тонкие пальцы нежно коснулись ее волос; и невольно затаила дыхание. А Рокко заправил ей за ухо одну из непослушных рыжих прядок, улыбнулся уголком губ и замер, все так же не отводя взгляда, в котором ясно читалось любование.
Марисса ощутила, как к щекам приливает краска. Такое отношение было привычно для жеманной Мии, но никак не для нее, сорванца в юбке, отвязной девочки-бунтарки, привыкшей быть сильной и самостоятельной. Всех ее прошлых парней это устраивало, никому из них не приходило в голову копнуть глубже – и только Рокко удалось заглянуть ей в душу и разглядеть то, чего даже сама Марисса в себе не видела.
– Я люблю тебя, – четко сказал он, – и когда я с тобой, остальное не важно. А еще я видел вчера твои глаза – как они горели там, на сцене. Так что мы позвоним и скажем, что согласны с ним работать.
То, что Рокко способен пойти на это ради нее, не стало для Мариссы открытием – но вот стоило ли оно того? Да, вчерашний выход и впрямь был фееричным, но причина этому лежала в том, что вся буря чувств, вложенных исполнителями в их выступление, на самом деле предназначалась только друг другу. Марисса наконец реализовала свою мечту – спеть со сцены для Рокко, для него одного, и в тот момент попросту не нуждалась в другой публике. А делать то же самое напоказ казалось противоестественным, неправильным – к тому же, что-то подсказывало, что больше такого упоения не будет: звездный час ведь случается лишь однажды. Но для того он и звездный, чтобы еще долго-долго храниться в памяти, всякий раз вызывая широкую счастливую улыбку и прибавляя теплоты в груди слева.
– Не сегодня, – еле слышно шепнула Марисса и шагнула в распахнутые объятия. Окончательный выбор подождет – да и так ли он важен, если Рокко в любом случае останется рядом?
Любить и в самом деле просто. Гораздо сложнее прийти к этому и осознать.
Они любили.
коллаж http://cs9721.vk.me/u7234237/111486021/y_68b9b212.jpg
