Глава 27Последние годы Гермиона часто сомневалась в том, что Распределяющая Шляпа поступила правильно, отправив ее в Гриффиндор. Дело было, конечно, не в Шляпе, а в том, что она сама порастеряла те качества, которые когда-то в себе так ценила , за которые ее любили друзья. Что ж люди меняются – и ей было немного смешно слушать Гарри и Рона, которые по сей день называли себя «гриффиндорцами» и страшно этим гордились. Впрочем, до последнего времени Гермиона была уверена, что они сохранились лучше, чем она. До последнего времени... Теперь ей казалось, что она все больше отдаляется от той девочки, которая, вслух успокаивая себя – привычка одинокого ребенка – шла к высокому табурету в Большом Зале Хогвартса. Но и сейчас еще эта девочка время от времени давала о себе знать откуда-то из глубин подсознания - так громко и настойчиво, что Гермиона искренне понимала Шляпу и не сомневалась в ее приговоре, даже если повторить процедуру прямо сейчас – со взрослой версией Гермионы. Вот скажите на милость, куда еще можно отправить на первый взгляд вполне разумную женщину, с упорством, достойным лучшего применения, пытающуюся купить дом, который ей, судя по всему, никто не собирается продавать? Приглашение хозяина «приходить в любое время суток» оказалось равноценным приглашению «приходите, когда меня нет дома». Она исправно переносилась в этот дом – за два дня четыре раза в разное время, в надежде застать хозяина. Разумеется, впустую. Последний визит она нанесла вчера вечером – в совершенно расстроенных чувствах и разбитом состоянии, так как перед этим с величайшими предосторожностями изъяла из хранилища Снейпа в Гринготтсе пять малфоевских мизерикордов. Гермиона припрятала их в Тупике Прядильщиков – не нести же в лондонскую квартиру темные артефакты! Но переживания и общение с темной магией смутили и разволновали ее не сильнее, чем то интересное обстоятельство, что на двери хранилища она обнаружила знак, напоминающий рисунок на изразце в доме Снейпа. Она уставилась на него круглыми глазами. Потом воззрилась на гоблина, который словно чего-то ждал от нее.
- Вы собираетесь вступить в права абсолютного владения? – неприятным голосом спросил он.
Гермиона кивнула – это был официальный повод ее визита в Гринготтс.
- В таком случае, подтвердите свои притязания, - он дернул головой в сторону двери.
Гермиона не представляла, как именно это делается. За неимением лучших идей, она просто провела ладонью по рисунку. И тот ожил – принялся переливаться разными цветами, менять очертания. Гоблин удовлетворенно кивнул и распахнул перед ней дверь хранилища. Там Гермиона провела довольно много времени, в основном накладывая разнообразные маскирующие и нейтрализующие чары на сверток с кинжалами.
Она так устала, что совершенно не собиралась вечером оправляться в ТОТ дом. Поэтому когда все-таки там оказалась, страшно разозлилась на себя. Гермиона активизировала порт-ключ едва ли не помимо своей воли. Почему ее сюда так тянет? Заколдованное место? Да, этот дом ей кое-что напоминает. Но достаточно ли этого, чтобы вести себя так глупо? Она уселась в кресло в небольшой гостиной, прикрыла глаза и сидела так, пока не поняла, что засыпает. Тогда она поднялась, совершила еще один обход комнат в поисках хоть одной живой души и, никого не найдя, вернулась в свою квартиру.
Ей нужен был отдых. По возможности – здоровый крепкий сон, о котором она и не помышляла с тех пор, как пришла в себя после гриппа. Слишком много дел накопилось – как в магическом, так и в маггловском мирах. И Гермиона по привычке урывала время у сна, по полночи проводя над расчетами, а днем бегала по инстанциям магического мира, улаживая формальности, связанные с признанием смерти Снейпа. Она даже представить себе не могла, каков на самом деле размах магической бюрократической машины...
А еще она срывала график сдачи игры. И сто лет не появлялась у родителей. И дома закончилось в один момент решительно все – с туалетного мыла начиная, туалетной бумагой заканчивая. И ворох счетов – за все на свете, даже за то, чем она, кажется, никогда не пользовалась. Не говоря уже о маячащем впереди Рождестве и очередной клятве не откладывать покупку подарков на последнюю сумасшедшую неделю.
Но самое ужасное состоится завтра: она должна встретиться с Люциусом Малфоем. В пять часов. С мизерикордами. Учитывая чрезвычайное положение, отслеживание палочек и передвижений даже вполне безобидных артефактов, а также повышенный интерес к ее персоне... Да она, кажется, действительно спятила, раз на полном серьезе собирается это сделать.
Так какого тролля пьяного ей тратить время и силы еще и на сумасброда, который никак не решит, продает он дом или не продает? Нет уж, она больше туда не ходок... А впрочем, встреча с Малфоем в пять. Что ей помешает навестить этот дом, скажем, рано утром? Должен же он там хоть иногда появляться, этот неуловимый Снарк. Дом совсем не выглядит необитаемым...
Разумеется, утренний визит дал ровно столько же, сколько все предыдущие – ничего. Зато раздражение в адрес хозяина несколько отвлекло Гермиону от предстоящего визита в Малфой-менор. Поэтому она не успела толком задуматься над собственным поступком и его последствиями. Только когда Гермиона материализовалась у ворот Малфой-менора и увидела знакомый по игре и смутным военным впечатлениям вычурный декор в виде змей и хищных птиц, у нее засосало под ложечкой. Что ты делаешь, девчонка? Это же не игра... Впрочем, ситуация была настолько абсурдной, что пять мизерикордов, которые NPC-Малфой требовал у нее в виртуальной реальности, казались ей и в этой, самой настоящей реальности, достаточным основанием для того, чтобы перед ней по крайней мере открыли ворота. Мерлин, это же так наивно – взять и притащить их сюда все. Припрятала бы, принесла один, пообещала бы отдать все остальные потом – в безопасном месте, после того, как получит то, что ей нужно.
Вот только что именно ей нужно? И что такого Снейп за довольно короткое время между воскрешением и возвращением в статус мертвеца, сотворил с ее мозгами, что она пришла сюда, согласившись на довольно эфемерно описанную сделку? Она готова довериться Люциусу Малфою? Нет, пожалуй, пока речь шла о доверии Снейпу. Значит, все-таки, она решила ему доверять?
Ее размышления были прерваны появлением домового эльфа. Как для малфоевского, он выглядел вполне прилично – пожалуй, даже несколько нахально. Поклонился, впрочем, достаточно низко, но окинул Гермиону взглядом, за который какой-нибудь незадачливый завсегдатай паба средней руки вполне мог получить чесотку в интимном месте. Гермиона уже давно рассталась с идеей искоренения рабства домовых эльфов – не без сожалений, надо признать. Но за эту мысль ей стало немного стыдно. Особенно при виде того, , как перекосилась мордочка домовика, когда она проходила мимо него в ворота поместья. Что это с ним? Может, мизерикорды учуял? Как бы там ни было, домовик поклонился еще раз – теперь еще ниже, и засеменил вперед, показывая ей дорогу. Гермиона пошла по коридорам и лестницам, стараясь не смотреть по сторонам и закрыться от воспоминаний. Казалось, чуть не с каждой картины на нее глядят безумные глаза Беллатрисы Лестрейндж. Она когда-нибудь избавится от этого кошмара?
Наконец они с домовиком остановились перед дверью, обтянутой тканью в тон стенам. Домовик скользнул внутрь. Гермиона осталась снаружи ждать приглашения. Прошло не больше минуты, и на двери, на тканевой обивке, проступили, проявились знакомые линии. Рисунок с изразцов. Гермиона по наитию подняла руку и провела по нему ладонью. Казалось, ткань заколыхалась - рисунок ожил.
- Мне кажется, наша гостья уже поняла, что может войти, - донесся из-за двери насмешливый голос. – Убирайся.
Последовавший за этим хлопок убедил Гермиону, что последнее слово относилось не к ней. Она снова протянула руку к двери и та сама собой распахнулась.
- Пунктуальны. Точны.
Люциус Малфой стоял посреди комнаты – скорее всего, кабинета, - его взгляд медленно скользил от ее лба к носкам туфель и обратно.
- Надеюсь, это касается не только времени, но и принятых вами на себя обязательств, - закончил он, видимо, удовлетворенный осмотром.
Малфой сделал приглашающий жест, и Гермиона, безотчетно ему повинуясь, прошла к креслу. Люциус не спешил начинать беседу. Он сам удобно устроился в кресле напротив и продолжал рассматривать Гермиону. Она ответила ему тем же. Какое-то время они молча пялились друг на друга. Гермиона избегала смотреть Малфою в глаза – она была уверена, что игру в гляделки ей не выиграть. А проигрывать не хотелось. Она и так чувствовала себя не в своей тарелке и готова была поклясться, что хозяин кабинета сделал все, чтобы это чувство расцвело в ней буйным цветом.
Снова появился домовой эльф. Он левитировал поближе к ним столик, на котором появилась чайная посуда.
- Обычно в это время я пью чай, - уронил Малфой, по-прежнему не спуская с Гермионы взгляд. - Вы составите мне компанию.
Он не спрашивал. Видимо, был уверен, что оказывает ей честь. Гермиона пожала плечами.
- Я предпочитаю кофе, - сказала она, стараясь сделать так, чтобы ее голос прозвучал разочаровано.
- А я коньяк, - в тон ей произнес Малфой. – Курвуазье. Некоторые сорта Мартеля. Северус, вот, не любил курвуазье. Хотя, будучи сносным зельеваром, не мог не признавать достоинств этого напитка. Но... – Малфой сделал изящное движение кистью, - недостаточно быть сносным зельеваром – надо еще быть утонченным человеком, чтобы понять прелесть настоящего коньяка.
Гермиона сделала глубокий вдох. Что ж, он это все сказал определенно не ради того, чтобы выслушать ее мнение о курвуазье. Кстати, оно вряд ли сильно отличалось бы от снейповского...
- Почему же – был? - осторожно произнесла она.
Малфой приподнял бровь.
- Вы имеете в виду Северуса?
Гермиона кивнула.
- А вы разве не знаете? Он умер.
Домовик налил по полчашки чаю и исчез. Малфой сделал приглашающий жест и взял свою чашку.
Гермиона почувствовала отвращение – к Малфою, к себе, к происходящему. Ну что за фантазии ее сюда привели, Мерлин великий! А теперь... Ну не удирать же, в самом деле. Значит, выхода у нее нет – придется говорить. Она зашла слишком далеко. Да что там – фактически, влезла в ловушку. Но спросить, ничего не сказав, не получится. Что он может знать? Что Снейп – ее муж? Что она знакома со Смотрицки? Об игре? О палимпсесте? О Прелати? Об Артуре и Канингеме? О зонах нестабильности?
- Вы принесли то, о чем мы говорили, - сказал Малфой.
Холодно. Сухо.
Гермиона кивнула – непроизвольно, подчиняясь его тону.
- Позвольте полюбопытствовать, - Малфой протянул руку.
Гермиона заколебалась. Малфой усмехнулся уголком рта.
- Я не смогу их взять, если вы не передадите их мне добровольно, - снисходительно пояснил он. – Даже если... – он дернул углом рта, - просто убью вас, они не перейдут в мое владение и не станут служить мне. Я думал, вы понимали это, когда шли сюда.
Последние слова были сказаны уже с откровенной насмешкой в голосе.
- Впрочем, откуда вам это знать. Вы же магглорожденная, насколько я помню. Учились на Гриффиндоре. Да еще при Дамблдоре. Что вы можете знать о подобной магии?
Он презрительно усмехнулся, и Гермиона почувствовала необходимость огрызнуться:
- Да уж кое-что знаю. Как видите, сумела взять в руки и при этом не обжечься.
Судя по всему, Малфою пришлось крепко сжать зубы, чтобы удержать рвущиеся наружу слова. Но он справился и лишь качнул головой.
- Итак...
Гермиона открыла тубус и вынула оттуда один из кинжалов. Глаза Малфоя засияли.
- Да, определенно, - выдохнул он, и его рука дрогнула от нетерпения.
Гермиона осторожно протянула кинжал Малфою, рукояткой вперед, как обычный нож. Но Малфой отдернул руку, глянул на нее едва ли не с ужасом, и его красивое лицо исказила гримаса – то ли страха, то ли отвращения, то ли ненависти. Гермиона озадаченно уставилась на кинжал.
- Вижу, вы распоряжаетесь им вполне по-хозяйски, мисс Грейнджер, - с кривой улыбкой заметил Люциус. – Или мне не стоит больше называть вас мисс? А может, вовсе не Грейнджер?
Гермиона пожала плечами – в конце концов, это не имело смысла скрывать.
- Как будто вы сами не знаете, - сказала она раздраженно. – Как будто не для того вы затеяли всю эту возню вокруг смерти моего мужа. Ну, это все? – спросила она агрессивно. – Или вам нужно что-то еще из моего наследства? Если да – назовите, и мы поторгуемся.
К ее удивлению, Малфой не пришел в ярость, выслушав эту тираду. Наоборот, он, кажется, успокоился и даже нашел в себе силы приподнять угол рта в почти вежливой улыбке.
- Ах, значит, правда... Я, признаться, думал, что он шутит. Знаете, у Северуса такая интересная манера шутить – не поймешь, шутка или нет, пока не почувствуешь, что пора принимать антидот.
Гермиона передернула плечами.
- Вам тоже этому учиться не надо, - проворчала она.
Малфой, кивнул, словно благодаря за изящный комплимент.
- А почему вы не пьете чай? – спросил он. – Думаете, вам что-то подмешали?
- Не исключаю, - огрызнулась она.
Ей действительно было не по себе от того, что она пьет чай с Люциусом Малфоем.
- Не в моих интересах, - с видимым сожалением вздохнул Люциус. – Мне надо, чтобы вы оставались в здравом уме и трезвой памяти. Никак иначе вы не сможете передать мне кинжалы. А я очень хочу их получить. Достаточно, уберите, - он помахал рукой в сторону кинжала, который она по-прежнему держала в руке, и на его лице снова мелькнуло выражение отвращения. – Я уже убедился, что это они. Надо же, значит, это был Северус... Или все-таки кузен...
Гермиона убрала кинжал в тубус.
- Кузен? – сам собой вырвался вопрос.
Малфой кивнул. Он пил чай, поэтому ответил не сразу.
- Я не знал, кому из них удалось собрать комплект – Северусу или Станисласу. Но я уверен, они оба над этим работали. Собственно, Северус делал это как раз для того, чтобы комплект не достался Стену. А Стен, я не исключаю, для того, чтобы он не достался Северусу.
Люциус откинул голову и засмеялся мягким мелодичным смехом. Неискренним, отметила Гермиона. И тут же ее словно ударило:
- Значит, Станислас Смотрицки – ваш кузен? – спросила она.
- Да. А что не так? – Малфой театрально поднял брови.
- Он чистокровный маг?
Люциус сокрушенно покачал головой.
- Нет.
- Значит, в вашей семье тоже не все благополучно с чистокровностью? – злорадно отметила Гермиона.
Люциус вздохнул.
- До тех пор, пока в моей семье все благополучно с магией, я не переживаю по поводу ублюдков, - почти доверительно произнес он. – Дело же не в чистокровности самой по себе. Вот ваш супруг не был чистокровным...
- И ваш Волдеморт, - в тон ему продолжила Гермиона, с удовольствием отметив, что Люциус едва заметно вздрогнул. – Странно, правда? Полукровка. Ублюдок. Вы считали его самым сильным магом на свете. А его победил мальчишка. Гарри оказался сильнее.
Это была маленькая месть. И Гермиона заставила себя оставить ее маленькой – потому что ее так и подмывало продолжить аналогией с Драко, который не сумел победить Дамблдора, несмотря на всю мощь родовой магии Малфоев. Впрочем, Люциус в тот момент был в Азкабане...
Ей хотелось вывести его из себя, заставить эту маску надменной холодности треснуть. Но Малфой снова поступил совсем наоборот – он слегка пожал плечом и безразлично произнес:
- Иллюзии юности, мисс Грейнджер. Пора бы понять: это не Поттер оказался силен, а Темный Лорд слаб. У него была одна единственная слабость – к сожалению, именно в том месте, где у Поттера была сила. Тоже, кстати, не его собственная, а переданная ему матерью. У каждого есть слабости. Каждый рано или поздно встретится с кем-то или с чем-то, что не сможет победить и что его убьет, если он решится атаковать. Вам особенно хорошо стоит это запомнить, моя дорогая.
Он равнодушно скользнул по ней взглядом и снова принялся за чай. Гермиона тоже решилась отпить из своей чашки.
- Задавайте ваши вопросы, мисс Грейнджер – мне позволено так вас называть? И покончим с этим, - его голос снова был холоден.
Она шла сюда спрашивать – о Снейпе, Стене, роли самого Малфоя. Но почему-то сейчас ей в голову приходило совсем не это. Игра. Вот о чем ей уже так много дней хотелось поговорить. К тому же, это был совет Снейпа...
- Расскажите мне о кинжалах.
Малфой резко качнул головой.
- Это не вашего ума дело, - жестко произнес он. – Это часть нашей родовой магии. Если бы вы принадлежали к чистокровному роду, - он хмыкнул, - вы бы знали, что подобные вопросы... неприличны.
Гермиона замотала головой.
- Меня не интересует магия, - сказала она. – Меня интересует история. Люди.
- Кто именно? А, впрочем, догадываюсь, - еще одна ленивая ухмылка. - Графиня де Лаваль. А еще вернее, ее любезный кузен Жиль. Лишивший свою семью последнего кинжала. Я прав?
Гермиона кивнула.
- Кстати, прекрасный образ получился. Спасибо, - Малфой благожелательно покивал. - Значит, маринованные существа в банках... У вас определенно есть воображение. Что неудивительно – с вашими успехами в нумерологии... – он возвел глаза горе, выражение его лица стало мечтательным. - Да, я согласен с вами – Синяя Борода и Жиль де Рэ, определенно, не одно и то же лицо.
Гермиона смотрела на него во все глаза. Образ? Это он о чем? Люциус Малфой – геймер?
- Что вы так на меня уставились, мисс Грейнджер, - поморщившись, спросил он. – Вы влезли в историю моей семьи. Переворошили ее, использовали по собственному усмотрению и думали, что я этого не замечу? Вы все-таки маггла, - выплюнул он. – И, как все грязнокровки, не ведаете, что творите. Но сильно обижаетесь, когда вас за это заставляют отвечать. Скажите, вам ведь страшно обидно из-за того, что на кострах инквизиции горели в основном магглорожденные ведьмы, а чистокровные колдуны почти никогда? Вас оскорбляет история с выдачей Моффрэ? Кстати, это у нее был изъят тот кинжал, которым вы так интересовались.
- Она взяла его у Жиля? – быстро спросила она.
Люциус покачал головой.
- Вы предполагали – и весьма верно – что Жиль подарил этот кинжал своей возлюбленной Жанне из Домреми, - он презрительно фыркнул. – Несчастный человек. Сам толком не успел понять, что из себя представляет, как его уже обложили грязнокровками.
- Как же кинжал попал к Моффрэ? – спросила Гермиона.
Она принципиально не обращала внимания на оскорбительное слово – чего еще ждать от Малфоя?
- А это я у вас хочу спросить, - Малфой смотрел на Гермиону с нескрываемой насмешкой – злой и надменной. – Вы у нас специалист по выдумкам и трюкам магглорожденных ведьм.
Гермиона искренне не понимала, о чем он говорит. Зато ей стало ясно, что так ранило Люциуса, когда он увидел вожделенный кинжал. То, что этот кинжал, часть его родовой магии, находится в руках магглорожденной ведьмы. Неприятные ассоциации, надо думать. Она усмехнулась этим мыслям.
- Не понимаю, о чем вы, - отрезала она.
Не станет же она рассказывать Люциусу о совпадении нумерологических диаграмм Жанны, Моффрэ и ее собственной...
- Мне следовало бы оставить все как есть, - раздраженно произнес Малфой в пространство.
Глаза его сузились – он больше не играл утомленного неприятным визитером аристократа. И теперь Гермиона видела, какой глубокий след оставила на нем последняя война. Он был... потрепан. Лучше не скажешь. Ему было неуютно, неудобно – не от ее присутствия. Во всяком случае, не только. Ему просто было неуютно – в собственном доме, в собственном теле. Человек, потерявший себя и не обретший ничего взамен. И дело не в том, что он проиграл эту войну. Это то, о чем говорил Снейп, - вдруг поняла Гермиона. Непростительные заклятия опасны для мага, который их накладывает. То, что они с Полом интуитивно воспроизвели в игре – каждое непростительное уносит частичку жизни. Частичку себя самого. Дементор, выпивающий душу по капле. До тех пор, пока ты не начинаешь коченеть изнутри от могильного холода – без всякой надежды согреться. Хоть в огонь прыгай. Хоть курвуазье литрами в себя вливай. Хоть десятком женщин обложись. Все равно ничего не почувствуешь, кроме холода. И Люциусу еще ничего – он мог использовать силу родовой магии. А что происходит с теми, кто лишен такой подпитки? Или с теми, у кого она не такая мощная? Ведь среди Пожирателей и тех, кто использовал непростительные, были не только чистокровные магии, но и полукровки, и даже магглорожденные. Гермиона с содроганием подумала о Снейпе. А ведь это, к тому же, затягивает – однажды младший Малфой обронил, что непростительное дает совершенно неповторимые ощущения, не сравнимые ни с какими другими – пускай даже темными – заклятиями. Сила. Могущество. Власть. Блеск. Ради короткого мига подобных переживаний можно рискнуть. Нужно. Мерлин... Она-то тогда подумала, что Хорек рисуется. Впрочем, может, это от человека зависит – вот Гарри не любит вспоминать, как пытался проклясть Беллатрису. А она-то определенно испытывала наслаждение, когда пытала ее, Гермиону, круциатусом. Помнит она ее глаза. Ее лицо. Экстаз...
Ее вывел из оцепенения голос Малфоя.
- Вы слушаете меня, мисс? – сердито вопрошал он. – Я хочу быть уверен, что вы усвоите мои слова. Этого требует, - он коротко хмыкнул, - честь. Договор есть договор. Вы принесли то, что мне было нужно. Я готов обменять это на информацию, которая может вас заинтересовать. Которая должна вас заинтересовать. Если вы хотите исправить ситуацию, в которой не можете винить никого, кроме себя. Если вы, наконец, просто хотите спасти свою жизнь. Хоть она, надо сказать, не кажется мне слишком большой ценностью. Но пока было бы лучше, чтобы вы были живы.
Гермиона сглотнула – воспоминание о Беллатрисе совершенно выбило ее из колеи. Она жадно припала к чашке и залпом допила остывший чай. После чего кивнула Малфою, чтобы он продолжал.
- То, что я вам скажу, касается непосредственно вас. Хотя речь пойдет о других людях. Например, о... – он усмехнулся. – На самом деле, неважно даже о ком именно. Назовем ее Моффрэ. Назовем это инквизицией – за неимением лучшего определения...
- Назовем его Прелати, - рассеянно подсказала Гермиона.
Малфой кивнул.
- Как вам угодно. Вы нумеролог, поэтому, я надеюсь, понимаете: когда речь идет о функции, неважно, какие переменные вы подставите в формулу и как именно назовете результат. Нумерология – метаязык, к счастью.
- Так назовите функцию, - потребовала Гермиона.
Малфой вынул палочку и ленивым движением начертил прямо в воздухе «знак Рыб». Следующее мгновение он не без удовольствия наблюдал за выражением гермиониного лица.
- Есть законы магии. Есть законы природы. Мы описываем их с помощью формул. Как и магглы, насколько я знаю. И в данном случае вы, мисс, имеете дело с чистой функцией, которая в определенных магических условиях может воплотиться в чем-то или в ком-то – в человеке, организации, случае, литературном произведении, а точнее – в самом событии, которое формирует эту личность, или предмет, или группу людей.
- То есть инквизиция... – Гермиона, открыв рот, смотрела на Малфоя.
Тот кивнул.
- И инквизиция тоже. Я повторяю – дайте этому воплощению любую форму, любое имя. Оно не перестанет быть просто частным случаем определенной функции. В данном случае вот этой, - он ткнул палочкой в висящий в воздухе «знак Рыб».
- Значит, на самом деле... на самом деле этого нет?
- Что означает «на самом деле»? – Малфой одарил ее презрительным взглядом. - Как для нумеролога... как для отличницы вы отвратительно излагаете свои мысли, мисс.
- Это всего лишь иллюзии, вызванные к жизни тем, что сработала некая функция?
- Всего лишь иллюзии... – казалось, Малфой едва сдержал смешок. - Я начинаю понимать, за что Северус любил гриффиндорок. Простодушие – это так... мило.
Он помахал рукой и «знак Рыб», вспыхнув, исчез.
- Иллюзии правят миром, мисс Грейнджер. И хорошо, что так. Потому что когда они рушатся, миром правят голод, страх и похоть.
- Я думала, вам это нравится.
Малфой кивнул и самодовольно улыбнулся.
- Все, что нужно – это отдавать себе отчет в том, какие иллюзии вы вызываете к жизни, и какие иллюзии вам навязывают другие, - наставительным тоном произнес он. - Это война, моя дорогая. А посему любая маска скрывает зверя. Так стоит ли докапываться до того, что на самом деле двигает человеком? Плодите иллюзии – это лучшее, что вы можете сделать. Впрочем, вы так и делаете. И, как это ни противно лично мне, приходится надеяться на вас. В этой конкретно войне, я имею в виду.
- Любопытно, за что такая честь.
- Вам известно, что такое синдром дворняги? – спросил Малфой.
Гермиона вздрогнула.
- Разумеется, - осторожно произнесла она. - Привычка цепляться к тому, кто погладил.
- В общем, да. Но сути вы не уловили, - заметил он. - Синдром дворняги — это когда шелудивый дворовой ублюдок из последних сил цепляется за ускользающую иллюзию, чтобы не опрокинуться в дикость. Изо всех сил – хотя бы ценой собственной жизни...
- Шелудивая дворняга. Как любезно, мистер Малфой, - нетрудно было догадаться, кого он имеет в виду. - А почему именно ублюдок?
- Да потому, что он, в отличие от породистой собаки и волка, осознает в себе эту грань и знает, насколько она тонка.
- Значит, вы думаете, я стану спасать чьи-то иллюзии ценой собственной жизни? – уточнила Гермиона не без яда.
- У меня есть основания так думать, - он пренебрежительно усмехнулся. – Вы дали множество поводов... И продолжаете давать. Но меня сейчас не это интересует. И вас я призываю подумать о том, с чего мы начали. Что могло заставить сработать функцию, которую вы условно – и не без основания – назвали «инквизицией»? Во что она воплотилась? Или в кого? И что с ней делать дальше? Каков вообще сценарий разворачивания этой функции? Можете ли вы еще на него повлиять? Вам достаточно – или продолжить?
- Пока хватит, - ответила она. - Почему вы говорите об этом мне?
- А почему вы явились сюда с этими мизерикордами? – Малфой насмешливо приподнял бровь.
Ох, Мерлин. А ведь она ждала этого вопроса – и даже придумывала какие-то ответы.
- Но это всего лишь игра... – вырвалось у нее.
- Так сыграйте, тролль вас дери, глупая маленькая маггла! – раздраженно процедил Малфой. - Только определитесь, в конце концов, за кого. Или за что. Надеюсь, тут вам подсказки не нужны?
- Уж точно не от вас, - фыркнула Гермиона. – Навряд ли я окажусь на вашей стороне.
- Стороне?
Малфой, наконец, не выдержал и расхохотался. Получилось странно. Лучше бы он продолжал играть.
- Вас интересует что-то еще? – спросил он.
И Гермиона поняла, что они уже довольно долго сидят молча.
- Впрочем, это неважно. Вы меня утомили. Передайте мне мизерикорды и покиньте, наконец, дом.
Гермиона встрепенулась. А как же...
- А как же Снейп? – выпалила она.
- Снейп? – Малфой поморщился. – Я так понял, что вы получили все, что хотели, мисс.
- Он жив? – с нажимом спросила она.
Малфой пожал плечами.
- Какая разница? Вы имеете все основания думать, что он мертв, и жить и действовать соответственно.
- Но я хочу знать правду! – воскликнула Гермиона.
- Правду? – протянул Малфой, и ее передернуло от издевательской ухмылки, перекосившей красивое породистое лицо. – В таком случае, вы обратились не по адресу, дорогая.
Гермиона поняла, что больше ничего не добьется. Да ей и так, если честно, хватало...
- Что я должна сделать, чтобы передать их вам? – спросила она, брезгливо кивая на тубус.
Малфой произнес формулу, которую Гермиона послушно повторила. После чего хозяин кабинета, ни слова больше не говоря и даже не кивнув гостье, подхватил приобретение и направился к двери. Через секунду после того, как он исчез, в кабинете появился домовой эльф, который проводил Гермиону до ворот.
Едва выйдя за пределы поместья, Гермиона сунула руку в карман и, сама не понимая зачем, активизировала порт-ключ. Через мгновение она стояла у чужого камина и пялилась в стенку. В голове гудело – то ли от перемещения, то ли от нервного напряжения, то ли от полученной информации. Нет. Не может быть. Функция? Просто функция? Значит все, что происходит – в порядке вещей. А сам порядок задается формулой «Знак Рыб». В которую она сама подставила произвольные переменные. Снейп. Жиль де Рэ. Жанна. Моффрэ. Она сама. А еще Малфой, Канингем – да что там, целый магический мир, так или иначе, оказался втянут в разворачивание этой функции. А еще Прелати. Нет, не сходится. Прелати дал понять, что этот знак – знак некоей организации, какой-то маггловского-магической службы безопасности. Да и Снейп говорил о какой-то конвенции... Значит, это не может быть безличностной функцией. Во всяком случае, сам Прелати реальнее самой реальности, как выражается Пол. Кстати, что-то они пересекаются в суждениях с Малфоем. Об иллюзиях и моделировании реальностей. Это случайность? А в магическом мире вообще бывают случайности?
Игра... Грохнуть ее к черту, - вдруг с ожесточением подумала Гермиона. Грохнуть и уволиться. Уйти в себя. Утонуть в хогвартсом озере, сжить со свету кальмара и занять его место...
Гермиона рухнула в кресло и только тут поняла, где находится.
В том самом доме. В том самом кресле, в котором уснула... когда? Неделю назад. Две? Мерлин, всего две недели... Тот же полумрак. И только одно было ново.
Гермиона смотрела на стену над камином и как-то отстраненно слушала, как в висках стучит кровь. На стене переливался разными цветами рисунок с изразца. Гермиона медленно закрыла глаза, открыла. Рисунок никуда не делся.
- Гермиона?
Она вздрогнула так сильно, что потеряла равновесие. Но вместо того, чтобы просто упасть, провалилась в мягкую, уютную черноту.
