По ту сторону АтлантикиИбо именно так Бог управляет своими избранниками: заставляет их одолевать предназначенный им путь. Он заставляет нас идти, когда мы останавливаемся по той или иной причине - по лени ли, от того ли, что нам захотелось покоя и уюта, или потому, что возникло ложное ощущение, будто все необходимое мы уже узнали…
Пауло Коэльо "Брида"
Он так и не окликнул ее. С чего она вообще, собственно говоря, решила, что он должен это делать? Он не должен. Все правильно, все логично и очень… цивилизованно, что ли: ни скандалов, ни выяснений отношений, ни глупых риторических вопросов «почему»: просто бывшие, просто в прошлом. Все правильно.
Вот только жаль, что он все-таки так и не окликнул ее.
Он не окликнул, и она не обернулась.
Оборачиваться было нельзя - он бы непременно счел это слабостью, а ей не хотелось быть слабой в его глазах. И только где-то в глубине души до последнего билась слабая надежда на то, что в самый последний момент все изменится: все преграды и барьеры, так старательно возводимые ими обоими в последние дни, рухнут, он все-таки окликнет ее, догонит, прижмет к себе и скажет, что никуда не отпустит. А все остальное - ерунда, со всем остальным можно справиться. И она подняла бы на него счастливые заплаканные глаза и сказала бы, что любит его, и будет любить всегда, потому, что ей нужен только он один. И так будет всегда. И пусть это был бы глупый, слишком киношный вариант, но ей нужен был именно такой: именно глупый, и именно киношный. Но от ее желания уже ничего не зависело. Он просто проводил взглядом ее идеально прямую, напряженную спину, и, развернувшись, быстро пошел прочь. В свое новое завтра, а ей предстояло шагнуть в свое. Завтра, в котором уже никогда не будет его. Завтра, которое без него было совсем ей не нужно.
Очутившись в самолете, Гермиона вдруг впервые за последнее время подумала о том, что ее затея с перелетом и впрямь была не такой уж чудесной. Она в каком-то странном оцепенении застыла на месте, не в силах двинуться дальше, до боли закусив губу. Что она делает? Зачем? Мысль о том, что когда-то ее родители вот точно так, как она, садились в самолет, не зная, что их ждет, отдалась мучительной болью где-то в сердце. Дышать стало нечем, стены и потолок вдруг навалились на нее, и Гермионе показалось, что еще пара секунд, и воздух кончится, а жаркая, вязкая темнота вползет в голову, и больше уже ничего не будет.
Совсем ничего.
Разве так бывает?
Выходит, что бывает. И ей осталось совсем немного.
- С вами все в порядке?
Чей-то незнакомый, и, кажется, порядком встревоженный голос заставил ее вынырнуть из странного транса. Она несколько секунд смотрела перед собой ничего не видящим взглядом, а потом подняла глаза: хорошенькая перепуганная стюардесса смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
Гермиона сделала глубокий вдох, и паника, скрученная в тугую спираль где-то чуть ниже горла, слегка ослабла, пропуская в легкие спасительный воздух. Только сейчас она сообразила, что перегородила проход, и за ее спиной уже толпятся недовольные пассажиры.
- Спасибо, все в порядке. Мне просто стало душно, - она нашла в себе силы улыбнуться.
- Разрешите проводить вас, - девушка поманила Гермиону за собой, и на ватных ногах она последовала за ней, всеми силами стараясь привести мысли в порядок, стараясь заглушить панику, которая ненадолго отступила, но только на время - Гермиона знала, что совсем она не исчезнет.
У нее все равно нет выбора. Ей просто нужно идти, как бы трудно ни было. Назад все равно нельзя.
Как же все глупо и нелепо.
Зачем, зачем?!
- Прошу, - стюардесса жестом указала Гермионе на ее место. Поблагодарив девушку, она обессилено опустилась в свое кресло, выглянув в иллюминатор.
Дождь.
Четкие и строгие очертания Лондона, чуть размытые падающей с неба водой, казались ей теперь далекими и совсем чужими, и она мысленно попрощалась с городом. С городом, где прошла ее жизнь, где она росла, любила, страдала, ждала, надеялась и разочаровывалась. Городом, в котором оставались люди, которых она любила больше жизни. С которыми она, быть может, больше никогда не увидится.
Дождь все усиливался. На взлетной полосе уже стояли лужи, и она запоздало удивилась тому, как быстро переменилась погода - сегодняшнее утро выдалось на редкость солнечным и ясным.
И все-таки странно, что пошел дождь.
А потом самолет поехал, заставив ее позабыть обо всем на свете. За стеклом иллюминатора стало совсем светло, самолет чуть притормозил, а потом земля вдруг стала стремительно уходить вниз, оставляя внизу Лондон, размытый дождем, а вместе с ним и ее прошлое. Вот теперь пути назад точно не было.
Страх снова затопил ее с головой. Она совсем одна. Она снова осталась совсем одна, и некому ее утешить, некому сжать ее руку, некому сказать, что все будет хорошо, однажды обязательно будет. Но она была одна.
- Дождь в дорогу, - хорошая примета, - прямо над ее ухом раздался тихий успокаивающий голос, и Гермиона удивленно обернулась. Рядом с ней никого не было. Она несколько секунд прислушивалась к своим ощущениям, а потом улыбнулась, и напряжение, которое не отпускало ее ни на секунду в последнее время, вдруг растаяло без следа, как тает утренний туман под первыми лучами солнца.
Щекам стало мокро, и она вдруг с удивлением поняла, что плачет - так, ни от чего. Она вытерла слезы, разжала кулаки и осмотрелась по сторонам: она наконец-то пришла в себя.
В салоне первого класса было малолюдно, однако вместо степенных респектабельных бизнесменов ее соседями оказались три шумные расфуфыренные девицы, которые на весь салон обсуждали ни то какие-то съемки, ни то какие-то контракты, при этом они без конца требовали шампанского, заливались хохотом и строили глазки какому-то парню, сидящему неподалеку. Тот на их внимание отвечал весьма благосклонно, тосты следовали один за другим по всем законам жанра: за знакомство, за прекрасных дам, за мир во всем мире…
Гермиона с раздражением прислушивалась к их разговорам. В какой-то момент, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, она повернула голову и встретилась глазами с тем самым молодым человеком. Тот чему-то усмехнулся, слегка наклонив голову, словно приветствуя ее. Гермиона, сама не зная почему, пришла в раздражение. Она вдруг покраснела и отвернулась, а потом закрыла глаза и запрокинула голову. Размышлять в такой обстановке о смысле бытия и своей неудавшейся разбитой жизни категорически не хотелось.
Сон сморил ее как-то совсем неожиданно. Она закрыла глаза, а когда открыла их, поняла, что ее путешествие подходит к концу: вдоль проходов мигнул свет, пассажиры принялись пристегивать ремни - совсем скоро ей предстоит сделать свои первые шаги в чужом, странном, незнакомом и далеком городе.
Ей предстоит все начать с нуля - опять - а она была не вполне уверена в том, что у нее хватит на это сил. Это было слишком трудно, кому как не ей знать это? Но выбора у нее все равно нет. Отогнав от себя ненужные мысли, она решительно поднялась из кресла и направилась на выход.
В этот четверг в Нью-Йорке пошел дождь - впервые за долгое время. Миновав двери аэропорта, Гермиона в растерянности остановилась, запрокинув голову. Высокое серое небо, холодное и какое-то неприступное. Чужое небо.
Зябко поежившись, она принялась осматриваться. Ей нужно было поймать такси, чтобы ехать в свой новый дом. Чужой дом.
Она принялась рыться в сумке, пытаясь отыскать блокнот, где был записан нужный ей адрес. Руки механически перебирали попадающиеся предметы: очки, кошелек, ключи, а вот в голове было пусто и как-то глухо.
Одна-единственная мысль все преследовала ее: как они там, без нее. Почему-то не верилось, что она сейчас на другом крае земного шара: мили и мили, оставшиеся за спиной и равнодушный океан, разлучивший ее с теми, кого она так любила.
Мимо нее прокатили коляску с веселым младенцем, который зачем-то отчаянно пытался оторвать лапу плюшевому коричневому медведю.
Она проводила младенца грустным взглядом. У нее наверно никогда уже не будет такого вот младенца с веселым беззубым ртом. И вдруг ей показалось, что это так недоступно хорошо - просто идти по улице и катить коляску. Просто быть вместе со своим ребенком.
Блокнот, наконец, нашелся, и она шагнула на залитый дождем тротуар. Мимо неспешно текла река из разномастных машин.
Дождь все шел, заливал ее туфли, и она очень быстро замерзла.
Ну хоть бы одно такси!
Как назло.
Неожиданно рядом с ней с визгом притормозила машина, обдав ее холодной грязной водой из лужи. С трудом удержавшись от соблазна придушить того, кому пришла в голову светлая мысль припарковаться в луже непосредственно перед ней, она отступила назад.
Пару секунд машина стояла неподвижно, а потом задняя дверь распахнулась, и она с удивлением увидела своего давешнего попутчика из самолета. Она мрачно смотрела на него: ему, похоже, повезло гораздо больше, чем ей.
- Эй, леди! - весело крикнул он. - Отчего у вас такой вид, словно вам выстрелили в затылок?
«Убила бы!»
- Наверно оттого, - холодно отчеканила она, - что вы окатили меня ледяной водой из лужи.
- Ну, это был не я, а водитель. А вас и впрямь скоро затопит, - парень со знанием дела оглядел ее с ног до головы.
- Какая поразительная наблюдательность! – ядовито сказала она - Вам-то какое дело?
- А мне всегда есть дело до красивых женщин, - самодовольно заявил он.
- А вам не приходило в голову, что они не отвечают вам взаимностью? - Гермиона с независимым видом продолжала стоять на мокром тротуаре. Насколько вид вообще может быть независимым в такой ситуации, конечно же.
- А вы забавная, - он снова довольно засмеялся, - хотя и очень сердитая. Поедите со мной? - он прищурился, глядя на нее.
- Откуда мне знать, что вы не маньяк?
- Ниоткуда. Придется рискнуть. Ну, так что, едите?
Она пару секунд стояла молча, нервно теребя в руках ремешок сумки, а он рассматривал ее, очень надеясь на то, что она согласится.
Он заметил ее еще в самолете: его привлекло выражение ее лица. Впрочем, этого самого выражения у нее на лице как будто и не было, была только застывшая восковая маска. А потом она заплакала, просто так, ни с того ни с сего. И на какую-то долю секунды ему отчаянно захотелось узнать, что же такого у нее произошло, но когда они приземлились, он почти сразу потерял ее из вида: она затерялась где-то в толпе. И вот теперь она стояла на тротуаре, размышляя, сесть ли в его такси. Он снова внимательно посмотрел на нее.
Строгий черный костюм и высокие тонкие каблуки - на таких и стоять-то страшно, ни то, что ходить. Черные жемчужины в ушах в россыпи бриллиантов, которые вспыхивали мириадами холодных искр, даже несмотря на пасмурную погоду. Светлые волосы, уложенные в какую-то невероятную прическу. Красивая и очень грустная.
Очень грустная.
- Ну что? Если вас это утешит, я не маньяк.
- Я поеду, - решительно заявила она. - А иначе просто умру от воспаления легких.
Она села в машину, захлопнув за собой дверь, и протянула водителю листок с адресом. Тот коротко кивнул и завел машину.
- Вы привезли с собой дождь, - сказал ее попутчик, задумчиво глядя на потоки воды, стекающие по стеклам.
Гермиона неопределенно пожала плечами.
- Где же вы оставили своих подруг? - спросила она.
- Каких подруг? - не понял он. - А, из самолета… Я их не знаю.
- Так легко сходитесь с людьми?
- Пожалуй.
- Особенно с красивыми женщинами? - ехидно переспросила она.
- Особенно с ними, - легкосогласился он.
Гермиона равнодушно следила за проплывающими за окном пейзажами: чужой город, незнакомое настроение, фоном ложащееся на ее глухую печаль. Дождевые потоки все текли и текли по окнам, принося какое-то странное умиротворение.
- Ну и как вам город? – спросил ее попутчик, заставив Гермиону вынырнуть из раздумий. - Первый раз здесь?
- Почему вы так решили? - спросила она.
- Вы не похожи на американку.
- А на кого я похожа?
- На несчастного человека.
- Не вижу логики. Разве американки не бывают несчастливы?
- Бывают, - улыбнулся он. Она не смотрела на него, по-прежнему глядя в окно, но поняла, что он улыбается, - но вы не американка. Совершенно точно.
Она промолчала.
- Так что у вас случилось?
- Я развелась с мужем, - она сказала это сразу, не раздумывая над ответом ни секунды. Он удивленно посмотрел на нее.
- Большая любовь нагрянула?
- Я неправильно выразилась. Не я с ним, он со мной развелся.
- К нему нагрянула?
- Да нет. Просто он был слишком хорош для повседневной жизни. Женщину эту пугает.
- Хорошая причина, - сказал он, пожав плечами. - Когда не хочется ничего объяснять.
Она вдруг вспылила. Почему она вообще должна ему что-то объяснять? Она теперь вообще никому ничего не должна. Никому и ничего.
- Решили поиграть в психоаналитика? - холодно осведомилась она.
- Слышали про эффект попутчика? - его, казалось, совсем не задела последняя ее реплика.
Гермиона собиралась было сказать что-то резкое, но в последний момент сдержалась. В ее памяти вдруг воскресли события семилетней давности: подслушанный разговор, дождливая ночь, одинокая хрупкая фигурка на темной обочине, разговор за жизнь с незнакомой девушкой, душераздирающий крик и наступившая темнота. Эффект попутчика. Она что есть силы зажмурилась, прогоняя воспоминания.
- Я обманывала его семь лет, - глухим бесцветным голосом сказала она. - Он узнал, и бросил меня. Он ненавидит меня, - голос ее, наконец, дрогнул, но она сдержалась от слез.
- Любите его?
Она ничего не ответила.
- Вы, конечно, рассчитывали, что он вас простит и все поймет? Это хорошо для глупых мелодрам, но не для реальной жизни, - последняя реплика прозвучала на редкость резко и даже жестко.
Гермиона вдруг почувствовала, как щеки заливает краска: ни то от того, что он озвучил ее недавние собственные мысли и надежды, ни то от того, что совершенно посторонний человек так равнодушно рассуждает о вещах, которые для нее были так важны.
И тогда она, наконец, посмотрела на него. Впервые за всю дорогу.
На вид ему было лет двадцать, не больше. Тонкий шерстяной свитер, голубые джинсы. Очень высокий, темные волосы, бронзовый загар, как-то до странности не вязавшийся с серым дождливым днем. Глаза карие, смеющиеся. Черты лица какие-то ненатуральные, глянцевые.
Он усмехнулся, перехватив ее взгляд.
- Ну как? Нравится?
Она в который раз почувствовала глухое раздражение, словно он в очередной раз застал ее врасплох, догадавшись, о чем она думает.
- Нет, - ответила она, и он снова усмехнулся.
- Хуже, чем ваш муж?
Она отвернулась, ничего не ответив.
Она не собирается поддаваться на подобные провокации, еще не хватало!
- Приехали, - молчавший доселе водитель притормозил у тротуара. Гермиона выглянула из окна, стараясь разглядеть дом, где ей предстояло жить, но сделать это за плотной пеленой дождя возможным не представлялось.
Она открыла дверь, осторожно ступив на тротуар.
- Спасибо, что подвезли, - бросила она, выходя из машины.
Она подхватила свои вещи и быстро пошла к мрачной громаде многоэтажного дома - чуду архитектурной мысли из стекла и бетона.
- Эй, леди!
Она в раздражении обернулась.
- Как тебя зовут? – весело крикнул он ей вслед.
Она улыбнулась про себя, отчего-то не разозлившись на подобную фамильярность.
- Вся прелесть эффекта попутчика состоит в том, что эти самые попутчики не увидятся больше никогда в жизни, - сказала она, пожав плечами.
Он ничего не ответил.
С серого неприветливого неба продолжала литься вода.
Сама не зная зачем, она проводила взглядом отъехавшее такси, мигнувшее на прощание фарами. Странное дело, но ей вдруг стало жаль, что он уехал. Может, потому, что пусть на полчаса, но он избавил ее от неизбежной необходимости возвращаться в ее одиночество. А теперь она снова оставалась одна.
Гермиона решительно убрала с лица мокрую прядь волос и быстро зашагала к дому.
Малфой подошел к наглухо закрытым дверям и прислушался, но разобрать, что происходит в комнате, было невозможно. Он несколько секунд постоял в нерешительности, а потом повернул ручку и вошел внутрь.
Серый свет дождливого дня заливал детскую. Бэкки сидела посреди комнаты на полу спиной к двери и листала какую-то книжку. Миссис Мид сидела в кресле у окна и что-то читала вслух. Драко вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Бэкки, встрепенувшись, вскочила на ноги и обернулась. Загоревшийся было в ее глазах огонек надежды мгновенно потух, и она снова уселась на прежнее место.
- Миссис Мид, - Малфой кинул многозначительный взгляд на дочь. Гувернантка понимающе кивнула и тенью выскользнула из комнаты.
- Бэкки, - Малфой опустился в кресло, неотрывно глядя на девочку. Та никак не реагировала, продолжая листать книжку.
- Бэкки, - повторил он с нажимом, - пожалуйста, иди сюда.
Девочка вяло поднялась с пола и подошла, усевшись к нему на колени. Драко заметил, что одна коленка у Бэкки перебинтована. Еще утром этого не было.
- Ты упала?
Девочка вдруг сильно вздрогнула, но ничего не ответила.
- Бэкки, посмотри на меня, - Малфою категорически не нравилось ее состояние.
- Пап, почему мама не возвращается? - она вдруг горько заплакала. - Она совсем-совсем не любит меня, да? Не любит?
- Маленькая моя, ну не плачь, пожалуйста, - Драко принялся как мог успокаивать дочь.
Он знал, что бессмысленно и нечестно просить ее об этом, но смотреть на то, как она плачет, было выше его сил. Она долго плакала у него на руках, судорожно всхлипывая, а потом уснула. Он аккуратно, стараясь не разбудить, отнес ее в кроватку, а потом долго сидел и смотрел на то, как она спит. Во сне личико ее стало спокойным и безмятежным, она даже чему-то улыбнулась: быть может, наконец-то, встретилась с мамой.
Он вышел из комнаты, когда за окном уже разлились ранние сумерки. Дождь, так неожиданно начавшийся утром, к ночи так и не утих, напротив, казалось, зарядил с новой силой.
Драко спустился в гостиную. Нарцисса сидела в кресле у горящего камина, задумчиво глядя в огонь.
- Привет, мам, - Малфой устало опустился в кресло. Только сейчас он понял, как сильно устал за сегодняшний день, смертельно устал.
- Привет, - Нарцисса подняла на него взгляд. А потом, помолчав несколько секунд, спросила:
- Твоя жена уехала?
Он только кивнул. Упоминание о ней отдалось глухой болью где-то в сердце. Сил на разговоры просто не осталось.
- Драко, - голос Нарциссы звучал глухо и вместе с тем взволнованно. - Нам надо поговорить о Бэкки.
- Мам, давай утром, а?
- Боюсь, что придется сейчас, - она поднялась из кресла и подошла к высокому окну, устремив взгляд куда-то вдаль.
Малфой ничего не ответил, и она расценила это как знак согласия.
- Ты видел, что она разбила коленку?
- Ну и что? Она их разбивает чуть ли не каждый день.
Но Нарцисса, казалось, не слышала его. Она по-прежнему неподвижно стояла у окна, обхватив плечи руками, словно в ознобе.
- Мы сегодня выходили гулять с Чарли. Весь день шел дождь, все вокруг было мокрым, Бэкки поскользнулась на крыльце и сильно расшибла коленку. Я вначале не придала этому никакого значения, но… Господи, ты бы видел, что началось! В нее словно вселились бесы: она рвалась, металась, кричала… Забилась в угол и никого к себе не подпускала, а когда я сказала, что коленку надо продезинфицировать, она начала кричать, что не разрешит ее трогать, не то у нее вытечет вся кровь и она умрет как та тетенька… Какая еще тетенька? Объясни мне, что это значит? Я чего-то не знаю?
Малфой закрыл лицо руками и глухо застонал. Нарцисса ждала ответа.
- У нее на глазах умерла женщина. Та самая, которая ее похитила.
- Владислава?
- Да. Ее застрелили, Бэкки, наверно, видела кровь и теперь решила, что ее разбитая коленка тоже приведет к летальному исходу.
- Господи, бедная наша девочка! Что нам теперь делать?
- Обливиэйт, полагаю.
- Ты уверен, что это безопасно по отношению к маленькому ребенку? – спросила Нарцисса с тревогой в голосе.
- А ты разве видишь другой выход?
Нарцисса ничего не ответила, по-прежнему неотрывно глядя в окно, в темный сад, залитый дождем.
- Мам, давай подумаем завтра, что делать дальше. Я очень устал.
- Спокойной ночи.
Их комната - впрочем, нет, теперь только его - тонула во мраке. Неясные, призрачные тени трепетали на стенах, ветер шевелил невесомые шторы, а в воздухе пахло дождем. Он несколько секунд стоял молча, обессилено прислонившись к закрытой двери.
Комната, казалось, еще хранила следы ее недавнего присутствия, но вот ее самой здесь уже не было.
И никогда не будет.
Но ведь он все правильно сделал. А как же иначе?
Вот только сердце упрямо твердило обратное. Не просто твердило – кричало - что он идет не туда, что это не его путь, что он своими собственными руками разрушает их счастье, а дальше ничего не будет - только пустота, только пепелище в сердце на месте потухшего костра из разбитых надежд и несбывшихся снов.
Подушка все еще пахла ее духами: едва уловимый запах фиалок. Он глубоко вдохнул его, в который раз упрямо повторив себе, что все делает правильно. Это его выбор, и он пойдет до конца.
А все остальное пройдет.
По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.
