Глава 3.О том, что Дурсли меня всё-таки искали, мне сообщили уже через два часа после того, как привезли в какой-то офис, ненавязчиво расспросили про здоровье и про имеющихся родственников, усадили за стол, напоили молоком и накормили печеньем.
О том, что из-за неполадок со светофором в их машину, в которой они ехали в полицейский участок, врезался грузовик, и они погибли на месте, мне тоже сообщили сразу.
– Я всем неприятности доставляю.
– Достойный вид деятельности. А хочешь профессионально доставлять неприятности плохим дядям на благо Родины?
О том, что информация об аварии уже просочилась в прессу, что по официальной версии я погиб вместе с родственниками и что идти мне некуда, а в парке они на меня натолкнулись не случайно, мне тогда не сказали прямо. Но намекнули достаточно непрозрачно, чтобы можно было догадаться: меня уже втянули куда-то, откуда так просто не вытянуться.
– Что скажешь?
Соглашаться неизвестно на что было неправильно. Но мне надоели все эти попытки разобраться в правильностях и неправильностях, а потому я просто ещё раз принял протянутую руку Ричарда, сказав только:
– Щенка и фуражку не отдам. И я хочу ещё молока.
Бродягу мне оставить позволили, организация это правительственная, в приют не отдадут, молока ещё дадут, так что я благополучно решил, что про Дурслей лучше не вспоминать и что всё, наверное, даже хорошо.
Через неделю мне скажут, что вопрос о принятии меня в проект был окончательно решён в эти первые два часа, проведённые за разговорами и жеванием печенья, и никакого согласия на то с моей стороны им вовсе и не требовалось.
Через месяц мне скажут, что это вообще за проект такой.
Но только через годы придёт осознание, насколько резкий поворот совершила моя жизнь из-за одного простого принятия протянутой руки.
***
Наш проект получил кодовое название “Звери” в основном из-за того, что на инициативу Ричарда кто-то из важных шишек воскликнул: “Много детей. Много маленьких детей. Вы серьёзно? Да вы с ума сойдёте в этом зверинце!”. Ричард на это хмуро произнёс: “Это не звери, это дети”, – на что ему резонно ответили: “Посмотрим, как вы запоёте, когда они вас растерзают”.
В чём-то оказались правы оба: пока мы, как пугливые зверята, оглядывались да обнюхивались, проблем с нами не было никаких. Но как только мы огляделись и освоились, как только мы снюхались друг с дружкой и убедились, что за малейшую провинность никто нас за шкирку выкидывать прочь не станет, так сразу у нас пробудилось любопытство, от первого испуга впавшее было в спячку, и…
Впрочем, с ума никто всё же не сошёл. Наверное, потому, что детей было не так уж и много, да и не таких уж и маленьких. Вместе со мной девять человек, все примерно моего возраста, три девочки и шесть мальчиков.
Впервые мы увидели друг друга через месяц после того, как я оказался на одной из тренировочных баз.
Как выяснилось позже, мне ещё повезло: как первого принятого в проект, меня не столь уж долго мучили врачи с проверками физического и психического здоровья, да и нашли меня “профпригодным” на удивление быстро. Я тогда ещё не знал, что это за тип нахождения такой – “профпригодность”, и сначала подумал, что, может, это связано как-то с тем, как и где меня нашли и подобрали, а потом – что, может, это что-то, что у меня есть, и раз уж умные взрослые это во мне нашли, то, значит, у меня это и впрямь есть, ведь им, конечно, виднее. Правда, осторожные попытки посмотреть в библиотечном анатомическом атласе, что это за часть тела такая, результатов не дали, а спрашивать лишний раз я тогда ещё стеснялся.
В любом случае уже на третий день пребывания меня начали обучать и тренировать, и хоть к тому моменту мне ещё никто и не думал объяснять, к чему меня готовят, но меня это, признаться, мало тревожило.
Три недели я был единственным ребёнком среди нескольких взрослых, а после Ричард как бы ненароком обмолвился, что скоро можно ожидать прибавления в семействе. Он так прямо и сказал: “в семействе”, а ещё сказал, что мы должны стать командой, друзьями и – семьёй.
Его слова врезались в сознание, пробуравили всё насквозь, оставив зияющие дыры на месте прежней сосредоточенной старательности, но замечаний за отсутствие усердия мне так никто в тот день и не сделал. Впрочем, всё это я отмечал с какой-то нетерпеливой отстранённостью: я ждал, и, признаться, мало чего в жизни я ждал больше, чем наступления того дня, когда нас всех обещали наконец познакомить друг с другом.
