ГетКоманда ГЕТ
Название: Мгновения
Жанр: романс
Герои/пейринг: Северус Снейп, Луна Лавгуд
Рейтинг: R
Саммари: Жизнь дарит человеку в лучшем случае лишь одно великое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это великое мгновение переживать как можно чаще. (с) Оскар Уайльд
Снейп смотрел через тонкое стекло, рассеяно поглаживая пальцами шрамы на шее. Рана давно затянулась, боль его не беспокоила – разве что перед переменой погоды, но руки сами тянулись туда, где остались следы от зубов Нагини.
За окном гнулись от ветра ветви деревьев, по стеклу стекали потоки воды – осень в этом году была дождливой, и Снейп, убрав со лба волосы, вернулся на кровать: рассмотреть что-либо через пелену воды казалось невозможным.
Уже пятый месяц он жил в старом доме на опушке леса, в глуши, и всё это время не мог понять, зачем Лавгуд его спасла. Не то чтобы Снейп особо задумывался о ее побуждениях – просто это был один из вопросов, которые его волновали. Наряду с вопросом, что приготовить на обед – картошку или рисовую кашу, такой же незначительный, как и все прочие.
Снейп не был любимым преподавателем Лавгуд, она не состояла в Ордене, они ни разу не разговаривали вне занятий – так зачем же?
Впрочем, они и здесь почти не общались.
В те редкие вечера, когда Лавгуд хотела поговорить, он слушал и кивал, запоминая и анализируя информацию: Волдеморт повержен, Поттер победил, список погибших, список плененных, новости из Министерства, из Хогвартса, от магглов.
Лавгуд приносила и газеты, но он их не читал – в «Пророке» писали только о победе, а вспоминать войну не хотелось – от этого болела голова. Снейп забыл многое, но очень хорошо помнил, что война – это плохо, люди ему неприятны, а слушать о подвигах ему неинтересно. Вероятно, именно по этой причине он все еще жил в доме, который достался Лавгуд по наследству от бабушки и был настоящей кельей престарелой ведьмы – почти без мебели, с голыми стенами и аскетичным, и переезжать Снейп пока не собирался.
Двух спален, кухни и небольшой душевой с заколдованным туалетом им двоим вполне хватало для комфортного сосуществования.
Лавгуд его снабжала едой, книгами и ничего не просила взамен, а Снейпу хотелось исключительно покоя.
Свою жизнь до переезда в этот дом он помнил плохо, но знал, что его единственное желание – чтобы его не беспокоили. И – чтобы было можно меньше людей. Лавгуд он был готов терпеть как некую неизбежную помеху. Без нее пришлось бы самому ходить за покупками, а он даже не помнил, как выглядят деньги, забыл некоторые слова и, главное – не смог бы объясниться вслух. Связки были повреждены настолько сильно, что даже шепот оборачивался острой колющей болью в горле, и Снейп молчал. Лавгуд сказала, что позже он снова заговорит. У него не было причин ей не верить.
И, хотя он забыл множество важных вещей, всё ещё помнил Темные искусства, бытовые заклятия, рецепты очень сложных зелий и то, как его раздражали окружающие.
Жизнь в доме со странной тихой девушкой казалась Снейпу абсолютно нормальной. Он не задумывался о том, чем будет заниматься в будущем, на какие средства Лавгуд покупает продукты, чем она занимается – ему было все равно. Единственный вопрос, который его заботил насчет нее – это зачем было спасать умирающего, о котором забыли все – и соратники, и враги. Да и заботил – так, походя.
Когда Лавгуд приходила вечером и выставляла на столе бумажные пакеты с покупками, наступало любимое Снейпом время дня. Он разбирал продукты, раскладывал их по полкам, относил в погреб на улице мясо, распаковывал книги и сдержанно радовался тому, что в мире снова что-то изменилось. Не в том большом, который остался где-то далеко позади, а в его маленьком мирке. Лавгуд смотрела на него с легкой полуулыбкой и изредка что-то говорила. Снейп слушал ее вполуха, думая об ужине и придумывая новые рецепты – это было чудесным развлечением. Ему не хотелось варить зелья, он сам не знал, почему, но на кухне он чувствовал себя прекрасно и на своем месте. Лавгуд его стряпня нравилась, и это радовало.
Они ужинали, Лавгуд аккуратно вытирала рот накрахмаленной салфеткой и уходила к себе. Ужин был единственным временем дня, когда у Снейпа была компания, но ему было все равно – есть девушка рядом или нет. Наутро вся посуда оказывалась чистой и на своих местах.
В выходные все происходило немного иначе: утром Лавгуд меняла его постельное белье и выносила на улицу большой металлический таз, который грохотал, когда она тащила его по каменным ступенькам. А потом стирала. Разумеется, не руками – ее палочка колдовала, а сама Лавгуд сидела, смешно поджав под себя ноги, и нараспев произносила заклинания.
Иногда, глядя на нее в окно, Снейп чувствовал внутри какое-то незнакомое теплое чувство, которое росло в груди и нарушало покой. Когда-то давно, несколько недель назад, он понял, что ощущение появляется в те моменты, когда он смотрит на девушку так – издали и украдкой, и перестал смотреть. Спокойствие было дороже этого незнакомого чувства.
Когда похолодало, Лавгуд попросила его наколоть дров, и несколько часов кряду Снейп размахивал старым топором и рубил бревна, после чего у него ныли все мышцы, а Лавгуд, сдержанно улыбаясь, протянула ему флакон с зельем. Он помнил, что так пахнет восстанавливающая эмульсия, которую нужно втирать в кожу, поэтому спросил, показав пальцем на свою спину, как поступить с мышцами, до которых ему сложно дотянуться. Лавгуд снова улыбнулась и потянула его за рукав мантии к кровати.
Ее руки оказались очень осторожными и мягкими, но Снейп нервничал – когда она дотрагивалась до его спины, то теплое чувство начинало пульсировать и стекаться куда-то в живот.
Мужественно выдержав несколько минут лечебных растираний, он кивнул и лег, укрывшись одеялом до подбородка. Это был первый раз за несколько месяцев, когда Снейп не готовил ужин.
А потом как-то очень быстро похолодало, и в доме больше нельзя было открывать окна. Запаха леса больше не было. Теперь в комнате Снейпа пахло костром и сажей, и ему приходилось укрываться тремя одеялами, чтобы не замерзнуть. Из-за холодов Лавгуд заболела и шмыгала носом, и Снейп носил ей в комнату малиновый чай и еду, потому что кашель и сопение мешали ему спать. Ему было проще помочь ей выздороветь, чем слушать действующие на нервы звуки. Девчонка отказывалась пить приготовленные им зелья и проболела целых две недели, хотя могла выздороветь после одной порции Перечного. Снейп грозил пальцем и тряс флаконом с лекарством, но она мотала головой и хихикала. Он решил, что столь странное поведение было вызвано повышением температуры, и настаивать перестал – не вливать же зелье силой?
Когда ударили морозы, стало ясно, что ее комната не приспособлена для жизни зимой: даже когда дрова горели в камине круглые сутки – стекла покрывались инеем, а изо рта вырывались облачка пара. Снейп хотел предложить переехать в другое место, но не знал, как это сказать. Целых три дня он думал, как объяснить, что она все еще не оправилась после болезни, а на третий Лавгуд робко постучала в его двери и, не спросив разрешения, скользнула к нему под одеяла.
- Тут теплее, - сказала она.
Снейп отодвинулся к стенке, чтобы не коснуться ее ни рукой, ни ногой, и пролежал всю ночь без сна.
Он решил, что знает, почему Лавгуд его спасла. Если никаких других побуждений: корысти, жажды мести, радости от его общества у нее быть не могло, то причина становилась очевидной. Девчонка была в него влюблена. Это всё усложняло, но, если его постель была ценой за спасение жизни, Снейп был готов расплатиться и подобным образом.
Если ей была нужна близость – любви он дать не мог, ибо был неспособен на любовь, - то он должен был дать ей желаемое.
Следующим вечером Лавгуд снова пришла в его постель. И через день тоже.
Они спали вместе – ей было, похоже, было все равно, что рядом кто-то храпит или ворочается, а Снейп получил новую пищу для размышлений. Он понимал, что как мужчина обязан сделать первый шаг к сближению, но все еще сомневался.
Лавгуд вела себя, как обычно: никаких прикосновений, просьб, намеков, назойливых взглядов. Снейп помнил, что умеет читать мысли, но не мог произнести заклинание, и поэтому не знал, о чем она думает. Это немного нервировало, но куда меньше, чем присутствие девушки в его постели.
Тело реагировало на чужое тепло, на ее запах, на исполненные томной женственности движения, когда она ворочалась или в полудреме убирала с лица светлые щекочущие пряди.
Снейп знал, что его реакция нормальна, но все еще сомневался, правильно ли понимает желания Лавгуд. Впрочем, какие могли быть сомнения – она сама пришла в его постель.
Однажды вечером Лавгуд пришла к нему с холодными ногами и посиневшими от холода губами – вода в душе была чуть теплой, и Снейп решился – протянул руку и обнял девушку. Она улыбнулась с благодарностью, прижалась к нему плотнее и прикрыла глаза, будто собиралась спать.
Снейп удивился и решил, что стоит продолжить, раз она не возражает.
Он погладил ее предплечье и скользнул рукой к округлой груди, слегка погладив выпирающий под тонкой тканью ночной рубашки сосок.
Лавгуд что-то пробормотала и попыталась сбросить его руку. Снейп решил, что, вероятно, он должен доказать, что действительно не против и действует подобным образом не из чувства долга, и усилил нажим. Когда его пальцы сжали мягкое полушарие ее груди, Лавгуд встрепенулась, дернулась и повернулась к нему лицом.
Ее глаза были широко распахнуты от удивления и испуга.
- Что вы делаете? – пролепетала она.
Он сделал рукой неопределенный жест, давая понять, что ничего ужасного, что это – всего лишь попытка сближения.
- Но почему?
«Ты мне нравишься».
- И… это обязательно? Ну, - Лавгуд выглядела растерянной и все еще испуганной, - это.
«Нет», он покачал головой и выставил руки, демонстрируя отсутствие злых намерений.
«Прости, я больше не сделаю ничего подобного».
Лавгуд улыбнулась с благодарностью и снова опустила голову на подушку. Будто ничего не произошло.
А Снейп снова долго не мог заснуть, размышляя, почему все вышло не так, как он ожидал.
И с этого дня у него появилось новое занятие. Почувствовав себя обязанным и будучи не в состоянии расплатиться за все, что Лавгуд для него делала, Снейп стал проявлять внимание несвойственным ему образом. Он всегда выбирал лучший кусок мяса, когда раскладывал еду по тарелкам – для неё, он укрывал ее одеялом ночью, он делал чай для нее, даже когда Лавгуд об этом не просила.
К Рождеству голос начал возвращаться, и днем, когда девушки не было, он тренировался, и смог подарить ей в Сочельник трансфигурированную из старой кастрюли заколку для волос, которая обошлась ему в режущую боль в горле и несколько часов мучений. Простой серебряный бант, но Лавгуд искренне обрадовалась и даже поцеловала его в щеку, вызвав этим горячую волну, которая стекла в пах и заставила его испытать острые, но несколько неуместные желания. Из-за чего Снейп немедленно покинул нагретую печкой кухню, чтобы не выглядеть посмешищем.
Совсем скоро он уверился, что если Лавгуд его и любит, то какой-то странной любовью. А вот он – да, он пропал.
Теперь истинным удовольствием казалось сидеть с ней рядом, слушать ее мягкий голос, ее рассуждения о неведомых магических тварях, о людях, быть частью ее мира. Снейп смотрел в ее большие глаза и не мог насмотреться, любовался ее походкой, улыбкой, радовался, когда приходило время ложиться спать – близость тела Лавгуд делала его счастливым. И возбужденным – скрывать это становилось все сложнее.
Как-то утром он проснулся оттого, что Лавгуд заворочалась, и открыл глаза.
Она снова смотрела на него испуганно, ее ресницы подрагивали, а рот зажимала ладошка.
- Что случилось? – шепнул Снейп.
Шептать все еще было очень неприятно, но ощущения, будто глотку режут ножом, больше не было.
- Это… Вы…
Щеки Снейпа побледнели, и он отпрянул – желания тела он контролировать не мог, и утренняя эрекция казалась в этот момент крайне неуместной.
- Прости, - шепнул он, - я не… не хотел.
Лавгуд продолжала смотреть на него, и ее глаза наполнялись слезами.
Снейп поежился и, отодвинувшись еще на несколько сантиметров, пробормотал, что постарается больше ее не пугать.
- Вам это нужно? – спросила она серьезно и закусила нижнюю губу. – Если нужно – я могу потерпеть.
Снейп удивился. Он многое забыл, но помнил, что близость должна была приносить удовольствие, а зачем терпеть удовольствие?
Он несколько раз открывал и закрывал рот, и смог выдавить, что нет, терпеть не нужно. А потом приподнял уголки губ в подобии улыбки.
- Ты не любишь прикосновения?
О некоторых нормах морали Снейп тоже забыл, а в книгах не было ни слова о том, что спрашивать у девушки подобное – некорректно.
- Я… была в плену, - сказала она, чуть запнувшись.
- И? – Снейп все еще не понимал.
- Я была в плену у Люциуса Малфоя.
Он плохо помнил Люциуса, но общее ощущение от мыслей об этом человеке было негативным, и Снейп поморщился.
- Нет, - покачала головой Лавгуд, - ничего… такого. Но мне не нравится, когда меня трогают.
Снейпу хотелось как-то ее утешить – обнять, поцеловать, а потом найти и убить Люциуса Малфоя голыми руками. Но он не сделал ничего, потому что не знал, как следует поступать в подобных ситуациях.
Поразмышляв над этим вопросом день или два, Снейп решил действовать.
Он стал еще более внимательным к желаниям Лавгуд.
Он каждый вечер спрашивал у нее, как прошел день, чем она занималась и кого видела.
Он старался прикоснуться к ней при любой возможности – мягко и ненавязчиво, чтобы прикосновения не выглядели агрессией. Снейп не знал, как стоит поступать с людьми, пережившими подобное, и действовал по наитию, но его тактика сработала.
Постепенно Лавгуд – теперь Луна - перестала вздрагивать от его касаний, а потом привыкла и сама просила ее обнять перед сном.
Снейпу было достаточно и этого – он понимал, что торопить события не стоит.
К весне их уже можно было назвать друзьями. Каждый вечер они беседовали на различные темы, обсуждали все, что было интересно обоим, а Снейп с интересом открывал для себя множество вещей, о которых раньше не подозревал. Он учился смотреть на мир глазами Луны, и от этого действительность казалась сказочной и играла всеми цветами радуги. У Луны не было никаких внутренних барьеров: она могла свободно беседовать на любые темы, включая то, о чем рассказывают только самым близким подругам и очень-очень тихо.
И за это Снейп любил ее еще сильнее.
Она стала его вселенной, его глазами, ушами и ртом. Если бы он все еще молчал, то она бы угадывала его мысли – настолько сильной была их привязанность друг к другу.
Омрачало совместную жизнь только одно – ему ужасно, до дрожи в руках, не хватало физической близости.
Он оправился от ран и увечий, хорошо питался, спал достаточно, никакие проблемы магического мира не волновали его настолько, чтобы думать о них больше минуты, и здоровое тело мужчины в расцвете жизненных сил требовало того, что Снейп не мог получить никоим образом.
Луна больше не боялась его утренней реакции, но получить разрядку в небольшом помещении, где каждый вздох через стену был слышен так, будто тебе дышали прямо в ухо, оказалось делом невозможным и невыполнимым.
Он мог бы сделать то, что делают миллионы мужчин в его ситуации, дабы облегчить свое состояние, но считал это делом непотребным и грязным. Чтобы отвлечься, он писал длинные обстоятельные письма Луне, в которых рассказывал обо всем, что приходило в голову: о том, как любит смотреть на нее, на ее тонкие изящные пальцы, слушать ее размышления о жизни, думать вместе с ней, вспоминать вместе с ней то, что забыл. Холод тоже спасал, но когда наступила весна, и в домике стало теплее, его томление достигло своего пика.
Однажды ночью, находясь в состоянии полудремы, Снейп решил, что ему снится сон, и поцеловал Луну. Очнувшись от наваждения, он с изумлением понял, что девушка отвечает на поцелуй – мягко, осторожно, слегка приоткрыв рот, и в Снейпе вспыхнуло желание, пробрало до костей и потребовало выхода. Он прижал Луну к себе и принялся покрывать ее лицо легкими невесомыми поцелуями, очнувшись только в тот момент, когда она стукнула его по плечу и всхлипнула.
- Прости, - сказал Снейп, - прости, я не хотел! Я… я люблю тебя.
- Перестань, пожалуйста, - сказала она серьезно. – Ты ведь знаешь, что нам не стоит.
- Но я люблю!
- Давай спать, - предложила Луна и отвернулась.
Снейп долго размышлял о том, что совершил, и корил себя всеми знакомыми ему ругательствами, а утром проснулся из-за шума в кухне.
Накинув мантию, он вышел из комнаты и увидел, как Луна собирает его вещи: книги и одежду, в небольшой чемодан.
- Мы переезжаем? – спросил он.
- Ты переезжаешь, - сказала она и посмотрела ему в глаза так серьезно, будто сообщала что-то очень важное. – Ты болел, сейчас ты здоров.
Снейп сделал шаг и протянул руки, потому что ему требовалось схватиться за что-то – его выгоняли из уютного и привычного мирка наружу, туда, куда ему отчаянно не хотелось, и из-за этого колени предательски дрожали.
Но Луна отпрянула, не желая, чтобы он ее трогал.
- Почему? – спросил он хрипло. – Это из-за того, что я сказал ночью? Из-за того, что сделал?
- Нет, - ее взгляд был честен и тверд, - тебе пора возвращаться. Я вчера разговаривала с Минервой, и она тебя ждет. Тебя все ждут.
Снейпа будто окатило ледяной водой. Оказывается, Луна договорилась о его отъезде еще до этой ночи, она все решила сама, не спросив его!
Он отвернулся и горько усмехнулся.
- Ты меня выгоняешь.
- Тебе это нужно.
Он не хотел ее слушать. Снейп многое забыл, но помнил о том, сколько раз его предавали, в том числе близкие люди – те, кому он доверял. Ему казалось, что они с Луной будут жить вместе всегда. Пусть без преимуществ обычных пар, но даже дружба не предполагала подобного предательства, и ему было очень-очень больно. Намного больнее, чем от укуса Нагини.
- Хорошо, - сказал он, опустив голову, - как скажешь.
Потом все было, как в калейдоскопе: быстро сменяющиеся картинки и впечатления.
Он встретился с Минервой, потом с множеством других волшебников, благодарных за победу и не очень, провел многие часы в Министерстве, рассказывая то, что помнил, позже – в Хогвартсе, приводя в порядок дела.
Его с радостью приняли на прежнюю должность, и довольно быстро студенты вспомнили того Снейпа, каким его знали до победы.
Он снова стал мрачным и угрюмым одиночкой и считал, что у него достаточно причин вести себя подобным образом. Разумеется, Снейп изменился: теперь он не язвил, не высмеивал недостатки студентов и не пытался уколоть побольнее. Но когда два гриффиндорца-второкурсника попытались подшутить над нелюдимым преподавателем и подсунули ему под стул навозную бомбу, он, спокойно и не поморщившись, наложил на них темномагическое проклятье. Школьная колдомедичка потратила несколько часов, чтобы снять самые болезненные симптомы, а Снейп выслушал длинную нотацию от директора Макгонагалл о том, что так поступать не стоит. После того случая студенты его побаивались и не осмеливались с ним шутить. Снейпа это устраивало.
Жизнь всего магического мира изменилась и, несмотря на множество погибших и потерь, стала гораздо спокойнее. И только Снейп, которому было положено выдохнуть с облегчением – ему ведь больше не нужно было шпионить и рисковать жизнью, пусть он и очень плохо помнил этот период своей жизни - с каждым днем становился все более молчаливым и нелюдимым.
Ему до боли в груди не хватало того холодного промозглого домика на опушке леса, запаха деревьев, маленькой чадящей печки и пучеглазой пигалицы.
Луна ни разу его не навестила, не написала и не дала о себе знать, будто его возвращение в магический мир вычеркнуло Снейпа из ее жизни и ее мыслей. Он терзался сомнениями, несколько раз порывался наведаться в их дом, но гордость и твердое убеждение в том, что Луне он не нужен, не позволяли совершить нечто настолько импульсивное.
Когда закончилась весна, а последние из старшекурсников сдали экзамены и разъехались по домам, он вышел на террасу с восточной стороны замка и с грустью посмотрел в сторону Запретного леса. У него в руках был думосбор с воспоминаниями, который Макгонагалл отдала ему еще в марте.
Снейп долго сомневался, стоит ли вспоминать забытое. Ему было страшно. Он понимал, что, вспомнив, станет другим человеком, и не знал, стоит ли ворошить былое. Без памяти ему жилось спокойно, а любые перемены сулили переживания, которых Снейп не хотел.
Но сейчас, когда у него больше не было уроков и обязанностей декана, отвлечься от мыслей о Луне не получалось, и осознание, что единственный человек, который был ему дорог, в нем не нуждается, разъедало его изнутри, будто проклятие. Покой пропал, и наступил момент, когда стоило вспомнить.
Он сел на нагретые солнцем камни и поставил чашу перед собой. Набрав побольше воздуха, он опустил голову в думосбор и начал вспоминать.
Если бы кто-то наблюдал за Снейпом, то решил бы, что у него агония: он царапал ногтями каменные плиты, вздрагивал всем телом, сучил ногами и кричал – низко, пронзительно, будто умирающий.
Это продлилось несколько минут, а Снейпу казалось, что прошли столетия.
Он вынырнул из воспоминаний – в чаше не осталось ничего – и встал. Посмотрев на лес и увидев его своими глазами, он скривился. Это в рассказах Луны все было волшебным, ярким и сказочным, а Снейп знал, что Запретный лес – мрачное и опасное место, что морщерогих кирзляков не существует, а играть с низзлами могут только те, кому не дороги собственные конечности.
Он отшвырнул думосбор ногой, досадливо поморщившись, и направился в свои покои. Его ждали дела.
~*~*~*~
Снейп снял дом Луны на лето через подставное лицо, обратившись за помощью к душеприказчику, и проводил дни в праздном безделье, наслаждаясь свежим воздухом и одиночеством.
После возвращения воспоминаний мучившие его переживания ушли, оставив приятную тоску по тем временам, когда Луна забиралась к нему под одеяло или смешно морщилась, рассказывая о невиданных тварях. Больше не нужно было мечтать о несбыточном, тосковать по ее теплу или размышлять о том, как завоевать ее сердце. Снейп, вновь ставший самим собой, умел примиряться с обстоятельствами и ценить даже мелкие радости, которых в его жизни было ничтожно мало.
Он хранил память о счастливых днях рядом с Луной глубоко в сердце, с теплом и благодарностью вспоминая все, что она для него делала, и просто ждал. Если Луна захочет – он здесь, он принадлежит ей весь, без остатка. А не придет – подаренные ею мгновения радости будут с ним, что бы ни произошло.
Снейп изредка наведывался в школу для бесед с Минервой и впервые в жизни чувствовал гармонию в душе. Ему не хотелось перемен или необдуманных поступков, и большую часть времени он читал, изредка жалея, что не с кем поделиться мыслями о прочитанном или обсудить спорные моменты.
Впрочем, его это не особо беспокоило до того момента, пока следующей из книг в стопке не оказалась «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора».
Прочитав первые несколько страниц и бегло просмотрев остальную часть, Снейп захлопнул книгу и швырнул в камин – так, чтобы наверняка, чтобы не возникло желания перечитать. Скиттер, жучиха навозная, умудрилась даже Дамблдора смешать с грязью. Дамблдора, которого все считали если не святым, то добрейшим и праведнейшим человеком, который для Снейпа был учителем, отцом и спасителем, чье отсутствие в мире живых сейчас, когда Снейп жил отшельником, ощущалось особенно остро.
Нелепейшая догадка о том, что Дамблдор любил Гриндевальда, под пером Скиттер расцвела и превратилась в утверждение о его любовных предпочтениях. Первым желанием было найти мерзавку и придушить, но, взяв себя в руки, Снейп сел за массивный дубовый стол и принялся писать. Он писал о том, что слышал от Дамблдора лично, не передергивая и не искажая факты, только то, что знал наверняка: что они всего лишь дружили; что Альбус заблуждался, но понял и изменил мнение; что ссора произошла вовсе не из-за их нездоровых отношений, а потому что Гриндевальд возжелал Ариану, а Дамблдор не смог допустить подобного позора и унижения для сестры.
Закончив статью, Снейп вышел на крыльцо, чтобы подозвать сову, и обмер: у порога стояла Луна и смотрела на него, едва заметно улыбаясь и склонив голову.
- Мисс Лавгуд?.. – начал он и запнулся.
- Привет, - сказала она, моргнув. – То есть… Здравствуйте, профессор Снейп.
Он разжал пальцы, и скрученный рулоном пергамент упал на ступеньки.
Начать оказалось сложнее всего.
Спросить, что она здесь делает, казалось глупейшей идеей, сказать, что все изменилось, и теперь он готов стать тем, кем она хочет его видеть – сложно, протянуть руку и дотронуться – и вовсе невозможно.
- Здравствуйте, - ответил Снейп хрипло, будто голос снова пропал.
В горле пересохло, и он смотрел на нее – жадно, пожирая взглядом. Было стыдно и горько, но Снейп не мог отвести взгляд.
- Я принесла письма, - сказала Луна и показала ему увесистый пакет.
Он приоткрыл рот и засунул руку в карман мантии, чтобы не выдать дрожь смущения. Снейп забыл, что писал длинные послания о своих чувствах, ожидая возвращения Луны – нынешний, настоящий Снейп никогда бы так не поступил, он просто не умел обнажать душу.
- Отдайте, - сказал он, мечтая сжечь их вслед за мерзкой книгой, чтобы никогда и никто не смог узнать о его слабостях.
Луна подняла пакет, молча и не отводя взгляд.
- Спасибо, - Снейп протянул руку, и их пальцы встретились.
Знакомое возбуждение, теперь уже понятное, заставило его поморщиться. Если одно лишь касание действовало на него столь сильно, то что бы случилось, если бы… Он с усилием заставил себя вернуться в реальность.
- Знаете, - Луна улыбнулась чуть шире, - а мне очень понравились ваши письма. Они такие… искренние, такие честные. Спасибо вам за них
Снейп заглянул ей в глаза и не поверил – в них была… надежда?
- Я был не в себе, когда их писал, - сказал он, запрещая себе верить в подобное чудо.
И посмотрел на нее выжидающе, почти умоляя: скажи, что мне не кажется, что я на самом деле тебе нужен или что ты готова принять мои чувства.
- Жаль, - улыбка с лица Луны пропала, а сама она сгорбилась и поникла, будто побитый дождем одуванчик: летний, светлый, и почему-то несчастный. – Я надеялась, что вы… не забудете.
Она нагнулась и положила пакет на ступеньки, а потом подняла взгляд и пожала плечами.
- Если вспомните, то я…
Снейп сделал шаг и остановился, не решаясь обнять и все еще опасаясь, что его оттолкнут.
- Вы… что?
- Спасибо, что спасли меня.
Он тряхнул головой, не понимая, о чем Луна говорит.
- Я? Но я вас не спасал!
- Вы даже не понимаете, как помогли мне, - она подняла руку и провела ладошкой по его щеке. – Северус…
Звук собственного имени прозвучал пением лесных нимф и музыкой небесных арф. Снейп сгреб девушку в охапку и, не сдержавшись, целовал ее губы, настойчиво и жадно, будто не мог остановиться и стремился получить как можно больше, пока Луна позволяла.
Пьянящее ощущение от ее близости, от ее запаха и сладкого вкуса ее рта едва не свело Снейпа с ума, он бы согласился на смерть прямо сейчас, чтобы снова умереть, но на этот раз - счастливым.
- Перестань, - прошептала Луна, и он отскочил в сторону, покраснев и сжав кулаки от досады.
- Простите, мисс Лавгуд, простите, я не хотел, я не думал, что вы…
- Глупый, - она улыбнулась, - просто сейчас пойдет дождь, и мы промокнем.
- Вы… ты… - он едва мог говорить, не веря в свое счастье.
- Я тоже тебя люблю, - сказала она просто. – Неужели ты не чувствуешь?
- Теперь чувствую, - ответил Снейп и понял, что если жизнь дарит человеку в лучшем случае лишь одно великое мгновение, то секрет счастья в том, чтобы это великое мгновение переживать как можно чаще.
Чем он и собирался заниматься все оставшиеся на его долю годы, долгие-долгие годы.
Рядом с Луной.
