Глава 3Не успела закрыться за Драко дверь, как с места поднялся Гарри и, коротко кивнув нам с Асторией: «Дамы», — оставил нас одних.
Через секунду Астория произнесла: «Мне надо к сыну» и вышла из кабинета.
Я посмотрела на ее стройную, обтянутую шелком фигуру, на ее напряженную спину, высоко поднятую голову, и меня буквально осенила мысль, что Астория, возможно, так же, как и я, сейчас примеривает эту абсурдную ситуацию на себя.
Астория и Рон — тоже «носители крови». Перед глазами встала ясная картинка: мой Рон обнимает эту женщину, целует, что-то шепчет ей на ухо, а потом опускает руку к вырезу на ее бедре, так что лионский шелк играет под его пальцами, а она прижимается к нему, перебирая рыжие пряди на его склоненной голове...
И тут мне стало так жалко себя! Я очень долго держалась, зная, что мое спокойствие и ясная голова нужны мне самой и тем, кто ждет от меня серьезных, продуманных поступков. А сейчас я сидела и по-детски горько, со всхлипываниями рыдала о себе, о Скорпиусе и Розе с их любовью, о Роне, о том, что обо мне подумает Гарри, и о том, что будет, если эта история станет достоянием общественности.
Слезы кончились, как мне показалось, очень не скоро, но принесли некоторое облегчение. Теперь, когда в моей голове немного прояснилось, я привела себя в порядок и решила пойти узнать о состоянии Скорпиуса, а заодно навестить Розу и Ала.
Я вообще была готова идти куда угодно и делать что угодно, лишь бы не сидеть в ожидании Малфоя и раздумьях о том, что «чисто технически» должна буду сделать в ближайшее время.
Я заглянула в палату интенсивной терапии. Драко и Астория были рядом с сыном, но при моем появлении они сразу двинулись к выходу. Мне показалось, что Астория демонстративно отвернулась от меня, но я заставила себя задать вопрос о самочувствии Скорпа. Услышав от Драко, что состояние стабилизировалось, зелье помогает, я подошла к больничной койке.
Воздух над головой Скорпиуса рябил так же, как от заклятий Драко в саду Малфой-Мэнора. Тихо попискивали какие-то магические и маггловские датчики, провода от которых тянулись к голове и рукам мальчика. Зелье, перетекавшее через капельницу в его вену, слабо мерцало, переливаясь оттенками алого и золотого.
Я убрала челку со лба Скорпиуса. Мне было необходимо дотронуться до него, убедиться, что он живой, теплый…
Да, живой, и нить его жизни была в наших с Драко руках. Пробыв в интенсивке еще пару минут, я пешком спустилась в токсикологию.
Роза с Альбусом спали. Подушка и волосы моей девочки были мокрыми от слез. Я достала палочку, чтобы высушить их, но рука вдруг дрогнула, струя теплого воздуха коснулась лица Розы, и она протестующе заворочалась во сне. Мне вспомнилось, как Роза упрямо не хотела уходить от Скорпиуса в палату, как вздернула подбородок, глядя на Малфоев: «Я люблю вашего сына».
— А я люблю тебя, ребенок, и сделаю все для твоего счастья, — шепотом сказала я, и, почувствовав, что на глаза опять набегают слезы, поспешно отвернулась к Альбусу, чтобы поправить ему одеяло и снять с его носа очки.
Внезапно сильные мужские руки развернули меня, и я, подавив всхлип, уткнулась носом в плечо Гарри. Он крепко прижал меня к себе. Прижал так, как мне, оказывается, было необходимо. Я только сейчас поняла это, наслаждаясь теплом, исходившим от его груди и ладоней, лежащих на моей спине.
Мой Гарри.
— Спасибо, — прошептала я, не поднимая головы.
— Как они? — так же вполголоса спросил он.
— Похоже, что им дали зелье, Ал заснул прямо в очках.
— Жаль, что не удалось поговорить с ними, Альбус ждал меня. Придется отложить разговор на утро, — с сожалением в голосе проговорил Гарри.
Мы ненадолго замолчали. Мне было так хорошо, что я старалась не двигаться.
— Слушай, Герм, а ведь я не видел, как ты плачешь, с того дня, как мы первый раз провожали Хьюго и Лили в Хогвартс, — первым нарушил молчание Гарри.
— Это потому, что ты не видишь, как я читаю свои любимые романы, и не ходишь со мной в кино, — жалобным тоном, но уже с улыбкой ответила я на его слова.
Он вдруг отодвинулся от меня, приложил правую руку к сердцу и, нахмурив брови, произнес:
— Как Главный Аврор Соединенного Королевства, гарант и оплот спокойствия граждан магического сообщества нашей страны я торжественно клянусь никогда и никому не открывать этой тайны, потому что в глазах общественности Гермиона Джин Уизли, в девичестве Грейнджер, всегда должна оставаться хладнокровной Железной Леди, Героиней Войны и министерской фурией, какой мы все ее знаем.
Все, что я могла ответить на его пламенную речь, это было: «Ага», произнесенное с громким вздохом.
— Я так понял, что ты все уже для себя решила? — оставив шутливый тон, мягко спросил Гарри.
В ответ я только кивнула головой и спросила:
— Где ты был?
Гарри рассказал мне, что посчитал нужным проводить Голдстейна домой и что наложенный на старичка
Обливиэйт поможет спокойно спать и ему, и нам. Старики вообще забывчивы, а для нас «чем меньше колокол звонит, тем меньше голова болит».
— А Астория?
— С Малфоем я уже поговорил, — ответил Гарри. — Он согласился с тем, что для его жены будет лучше, если в ее памяти сохранится только первая часть нашей встречи с Голдстейном. Все остальное Малфой сведет к тому, что старик передал ему рецепт чудо-зелья, в состав которого вошла Розина кровь, а потом на глазах матери свершится чудо, и Скорпиус оживет.
Я молчала. Примерно пять лет назад я сама помогала подготовить законопроект о допущении применения заклятия Забвения только с разрешения Министерства. Кому, как не Главному Аврору знать, что грозит тому, кто нарушит закон и осмелится незаконно стереть память.
Посмотрев на Гарри, я встретила его взгляд — жесткий, бескомпромиссный, безжалостный — и подумала: «Да, только так и надо». Он как будто делился со мной своей силой, давал понять, что мы
вместе, и
заодно, что так было и будет всегда.
Так же, не сводя с меня цепкого взгляда, Гарри снова медленно притянул меня к себе и прошептал прямо в ухо, обдав горячим дыханием висок:
— Ты такая красивая сегодня, Герм.
Потом он развернулся и ушел, а я, пережив секундный шок, поняла, что последние его слова были совсем не комплиментом и поддержкой. В них был вызов и почти приказ: «Это твое решение, Герм. Так пойди и сделай это. Ты сможешь». Ну что ж, Гарри тоже всегда умел правильно расставить акценты.
***
Малфой-Мэнор встретил нас с Драко тишиной, только откуда-то издалека, видимо с кухни, доносились негромкие голоса домовиков и тихое позвякивание столовых приборов. Уборка подходила к концу.
Я держала себя в руках и чувствовала себя относительно спокойной до того момента, как Драко, коротко бросив мне: «Располагайся. Ванная комната по коридору слева, последняя дверь», собрался выйти из кабинета, куда мы попали через камин.
У меня возникло почти непреодолимое желание схватить что-нибудь тяжелое и дорогое и швырнуть этим в не менее дорогое, да так, чтобы с грохотом и брызгами. Я сдержалась и как можно более холодным тоном произнесла:
— Я не шлюха, Малфой. Со мной так не надо.
Он застыл на пороге, видимо озадаченный моей реакцией, а потом медленно развернулся и проговорил тем тоном, по которому я, оказывается, успела соскучиться, знакомо растягивая слова:
— Не знаю, что ты имела в виду, Грейнджер, но времени на ухаживания у меня нет. Если ты так хочешь цветы, конфеты, шампанское, драгоценности и дальше по списку, то я их пришлю позже.
— Думай, что говоришь, Малфой, — уже шипела я, — я не позволю тебе так обращаться со мной. Даже несмотря на то, что «чисто технически» должно произойти между нами.
— Между прочим, Грейнджер, «чисто технически» моя задача несколько сложнее твоей, и ты сейчас своей истерикой мне ее только усложняешь.
Я уже открыла рот, чтобы обсудить эти технические моменты, как вдруг до меня дошло, о чем мы говорим, и мне стало смешно. Причем так смешно, что через секунду я не просто улыбалась, а почти плакала от смеха.
Малфой покачал головой из стороны в сторону, глядя на меня, как на буйнопомешанную, а потом не удержался и тоже рассмеялся.
— Я только имел в виду, что ты, наверное, хотела бы… Мерлин, я не думал, что мне придется говорить это вслух, — воспользоваться туалетом, посмотреться в зеркало, попудрить нос, ну, и все такое, что там еще делают дамы вдали от мужских глаз.
— О, Малфой! — только и смогла произнести я, отсмеявшись и взяв себя в руки.
— Вот этот тон мне нравится намного больше, а то уж я думал, что придется поить тебя успокоительным, — сказал Драко и, секунду помедлив, добавил: — Хотя, я припоминаю, что у тебя на него такая своеобразная реакция. Ты начинаешь делиться с окружающими своими эротическими фантазиями.
— Нет, я лучше воспользуюсь твоим предложением, — все еще улыбаясь, сказала я и отправилась по указанному адресу.
Когда я, спустя несколько минут выходила из ванной комнаты, домовой эльф сообщил, что его хозяин ждет меня в малой гостиной, и проводил в очень уютную комнату, где пылал камин и, несмотря на то, что стрелки часов показывали «глубокую ночь», был накрыт к легкому ужину стол. И это было очень кстати, потому что никакой стресс не способен лишить меня аппетита.
Позже, оглядывая комнату, я увидела стоящий у камина маленький столик, уставленный семейными колдографиями. Одна из них привлекла мое внимание, и я, не удержавшись от любопытства, взяла ее в руки.
Прекрасный осенний парк пестрел яркими красками. Желтые и красные кленовые листья кружились в воздухе и, падая, задевали красивого молодого мужчину, который, опустившись на колени, ловил подбегающего к нему малыша, а потом подбрасывал на вытянутых руках в воздух.
Колдографии, в отличие от портретов, беззвучны, но изображение было настолько совершенным, что казалось — я слышала и детский смех, и негромкий мужской голос, полный любви и гордости за сына, и шорох листьев, падающих на траву.
— Мне здесь три года, — тихо сказал Драко. — Иногда мне не хватает отца.
Он замолчал и поворошил поленья в камине. Я еще раз вгляделась в лица на снимке, в который раз поразившись фамильному сходству Малфоев. Ведь издали я приняла Люциуса за Драко. Но мне было простительно ошибаться, такого выражения на лице Люциуса я и представить себе не могла.
От мыслей меня отвлек треск разорвавшегося полена, из очага вылетел сноп искр, и резкая боль обожгла руку. Машинально отдернув ее, я задела колдографией за каминную решетку. Стекло разбилось, и к ожогу добавилась глубокая царапина, из которой тут же закапала кровь.
Драко, чертыхаясь, схватил со стола чистую салфетку, прижал к моей ране и, велев держать, покрепче, сказал, что вернется через секунду, чтобы перевязать по-настоящему.
Пока он ходил, я торопливыми
Репаро и
Тергео восстановила стекло и убрала с ковра капельки крови.
Вернувшись, Драко промыл мне ранку, залил каким-то лекарством, от которого сразу же остановилось кровотечение и стихла боль, наложил аккуратную повязку.
— До свадьбы заживет, — сказал он, удовлетворенно посмотрев на свою работу, а потом хмыкнул от произнесенной двусмысленности.
— Спасибо, целитель Малфой, — произнесла я, ловя себя на мысли, что когда-то уже говорила эту фразу.
— Надо выпить за успешно проведенную операцию, — ответил мне Драко, и я услышала звон стекла и звук льющейся жидкости. То, что я обнаружила в своем стакане — было огневиски. Мы шутливо отсалютовали друг другу. А потом я заметила салфетку, которую забыла убрать после перевязки.
— Подожди, вот еще — грязная... кровь...
Я прикусила себе язык. «Что я несу? Зачем? Только не сейчас, я все испортила!» Меня вдруг затрясло, я отставила стакан и обхватила себя руками.
Малфой медленно подошел к столику, где лежала злополучная салфетка, и бросил ее в камин. Я напряженно следила за его действиями. Он направил палочку себе на руку и, произнеся
Агуаменти, смыл с нее кровь. Потом допил свой огневиски, так же не спеша подошел ко мне, всунул в руки отставленный мною стакан и сказал:
— Ты дура, Грейнджер. Неужели ты думаешь, что меня это сейчас хоть сколько-то волнует, твоя кровь уже течет в моем сыне и, похоже, будет течь в наших с тобой внуках.
Драко вдруг посмотрел в свой пустой стакан, и я услышала, как он пробормотал:
— Мерлин, надо еще выпить. Отец, наверное, в гробу перевернется, если у его внуков будут рыжие волосы.
От предложенной добавки я отказалась. Выпитые за ужином вино и огневиски, помноженные на стресс, сделали свое дело: я расслабленно наблюдала, как Драко кладет в свой стакан лед, наливает спиртное. Его фигура была подсвечена камином, и мне было хорошо видно, как блеснули камни запонок, когда он вынимал их из манжет рубашки, прежде чем закатать рукава.
Было что-то очень интимное в его действиях, и это заставляло меня следить за каждым движением Драко. А потом он снял с волос ленту, стягивающую их, и чуть встряхнул головой, давая волосам возможность свободно рассыпаться по спине и плечам.
Странно, как остро отреагировала я на этот, по сути, женский жест, у
такого мужчины.
Мое сердце пропустило удар, а потом забилось с утроенной силой, неся горячие волны по всему телу, кровь прилила к щекам. Хорошо, что в мой виски был добавлен лед, — я прижала стакан к пламенеющему лицу.
Но то ли сердце мое билось так громко, то ли глаза своим блеском сказали все за меня, Драко все понял. А когда он не понимал меня?
И мне не надо было призывать на помощь фантазию и крепко закрывать глаза, как я привыкла делать в самые интимные моменты своей жизни, чтобы представить, что это именно его руки ласкают меня, потому что я вижу Метку на той руке, что отводит прядь волос с моего лица и касается губ, заставляя их приоткрыться для поцелуя. Все, о чем я мечтала: серые глаза, светлые волосы, твердые теплые губы — все стало явью.
Я могу отпустить себя и не сдерживаться в тот момент, когда, задыхаюсь от наслаждения и вместе со стоном у меня вырывается его имя.
Пусть я знаю, что никогда не услышу от него своего имени в ответ — я не почувствую себя обделенной. Ведь он — это он, а я — это я. И мы сейчас вместе только потому, что так распорядилась судьба.
Но я этого хотела и хочу.
— Да, я хочу, Малфой.
— …
— Да, Драко. Да…
