Глава 3Крики разносились гулким эхом по коридорам замка – утро в Малфой-Мэноре началось с громкой ссоры Лестрейнджей.
Нарцисса держалась до последнего, не выходя из спальни, пока не услышала звон бьющейся посуды. Испугавшись за Родольфуса, она бросилась ему на помощь и застала Лестрейнджей в гостиной. Родольфус прыгал по осколкам фарфора, прикрываясь портретом Абракаса Малфоя, а Белла с наслаждением громила комнату.
– Руди, немедленно оставь портрет в покое!
– Цисси, этот идиот таскался в Министерство! – Белла взмахнула палочкой, и в Родольфуса полетела мавританская ваза цвета слоновой кости.
«Хорошо, что Люци этого не видел», – мелькнуло в голове у Нарциссы.
– Reparo. Какой именно идиот? – поинтересовалась она, когда ваза в целости и сохранности вернулась на свое место.
– Я вчера был в Министерстве, хотел разузнать про Люци, – торопливо произнес Родольфус.
– Как?! Как ты мог так рисковать! – тут же отозвалась Белла, демонстративно сложив руки на груди.
– Да помолчи уже! – рявкнул Родольфус и, видимо не ожидая от себя такой смелости, попятился к двери.
– Удалось? – Нарцисса встала между супругами, мешая Белле прицелится для заклинания.
– Ты только не волнуйся, точно еще неизвестно… – неуверенно начал Родольфус. – Дело ведет Крауч. Он бы уже отправил Люци в Азкабан, но министр настоял на судебном разбирательстве. Так что не все плохо.
– Кто будет председательствовать в Визенгамоте? Дамблдор? – взволнованно спросила Нарцисса.
Родольфус замялся, и в его взгляде появилась неуверенность.
– Руди, не молчи. Если Дамблдор, тогда плохо.
– Хуже… Министр сам назначил Крауча.
Нарцисса молча прижала ладонь ко рту. Что Дамблдор, что Крауч – оба хороши. У первого давно зуб на Люциуса, а второй – вообще темная лошадка.
– А если бы тебя увидел Лонгботтом? – снова встряла Белла.
– Но не увидел же. Радость моя, не сердись, – забормотал Родольфус.
– Вот вернется Люци, и как ты собираешься долг отдавать? – Белла вдруг запнулась, поглядев на сестру. – Цисси, я, конечно же, хочу, чтобы Люци вернулся, но Руди сильно рисковал.
Нарцисса вяло кивнула в ответ. Деликатностью Белла никогда не отличалась, как, впрочем, и умением сочувствовать, но Нарциссе было не до этого. Вчера она решила обменять Беллу на Люци, но сегодня этот план не выглядел таким уж хорошим. Да только она заикнется об обмене, как ее саму арестуют за пособничество, и противопоставить ей будет нечего. И Руди заодно прихватят. Нужен весомый аргумент, чтобы Крауч и ее не тронул, и Люци отпустил. Должно же быть у него слабое место. И если не любовь к деньгам, тогда что? Может быть, жажда власти? Какой чиновник не хочет стать министром.
– Цисси, что с тобой? – заботливо спросил Родольфус.
Слова, опять слова… В таких ситуациях родственники скорее помеха: помощи от них не дождешься, а одним сочувствием Люци не вытащить.
– Все хорошо. Руди, ты не мог бы посмотреть, как там Драко? Мне бы хотелось подумать в одиночестве.
Родольфус понимающе кивнул и вышел, а сестра, как и рассчитывала Нарцисса, пренебрегла просьбой.
– Ну и что тебе надо? Могла и при Руди спросить.
– Не знаю, как ты к этому отнесешься… Тот юноша, ты с ним… Ты изменяешь Руди?
– Не твое дело, – отрезала Белла. – И не смотри на меня так!
– Я не осуждаю, – поправилась Нарцисса. – Но тебе не кажется, что водить сюда посторонних не очень-то разумно? Ты его хоть знаешь?
– Знаю, но тебя это не касается.
– Пусть так, но если в Малфой-Мэнор по твоей вине нагрянут авроры, поверь, я не задумываясь скажу, что ты держала меня под Imperio.
Белла нахмурилась и притихла, почувствовав опасность.
– Цисси, ты не понимаешь. Темный Лорд жив. Они где-то держат его, а Лонгботтом знает где именно.
Нарциссу охватило отчаяние. Белла не в себе, до нее не доходит, что Темный Лорд исчез – отсюда и навязчивые идеи. Жить с неуправляемой сестрой под одной крышей – опасно. Выгнать ее – не менее опасно. В любом случае, без Люциуса от Малфой-Мэнора и камня на камне не останется.
– Белла, Темного Лорда больше нет. Смирись.
– Вранье! Ты не задумывалась, почему Лонгботтом так хочет меня поймать? Нет? На самом деле, все просто: они боятся, что я освобожу повелителя. А я знаю, что у Лонгботтома есть жена, правда, они ее прячут, – Белла хищно улыбнулась. – Тот юноша, про которого ты спрашиваешь, – сын Крауча. Он из наших, так… мелкая сошка. Можно, конечно, сдать его аврорам, чтобы Крауч-старший сильно не задавался. Но тогда я не узнаю, где жена Лонгботтома.
Вот оно решение, тот самый козырь, которого так не хватало Нарциссе. Знает ли Крауч, что его сын – пожиратель смерти, или нет – уже не важно. Главное, что это теперь известно ей. И Нарцисса с показным равнодушием спросила:
– Причем тут жена Лонгботтома?
– Да притом, что в обмен на ее жизнь я узнаю, где орден Феникса держит Темного Лорда! А Крауч-младший разведает для меня, где она скрывается.
– Слишком опасно, – Нарцисса, поддавшись зову совести, предприняла последнюю попытку отговорить сестру. – И план какой-то ненадежный. Вам бы с Руди укрыться где-нибудь и переждать.
– Всем, ну буквально всем, нужно сунуть нос в мои дела. Да когда вы наконец от меня отстанете?!
– Ты бы хоть о муже подумала… Ты же его погубишь.
– Мой муж, что хочу, то и делаю. И не тебе меня учить!
– Успокойся, я же просто беспокоюсь, – примирительно сказала Нарцисса.
– Да иди ты со своим беспокойством… – Белла замолчала на середине фразы, вспомнив в чьем доме находится. – В общем, неважно… – бросила она и быстрым шагом направилась к двери.
Оставаться дальше в гостиной не имело смысла: в любое время мог вернуться Руди с его утешениями или, что хуже, Белла. Нарциссу неудержимо тянуло к мужу, ведь его свобода сейчас зависела именно от нее. Она заперла свою совесть на ключ и снова отправилась в Министерство.
Время было раннее, приемная Крауча пустовала. Нарцисса несколько раз нервно прошлась от двери до дивана и обратно – ожидание томило. Ей даже захотелось спуститься вниз, в подземелья, чтобы самой найти Люциуса. В какой-то момент она заметила, что дверь в кабинет немного приоткрыта, но щель слишком мала – не разглядеть. Нарцисса нерешительно взялась за ручку – все же врываться неприлично, но потом любопытство взяло вверх, и она вошла.
***
Барти часто снится один сон: Агнесс, такая юная, воздушная, словно невесомая, склоняется и что-то ласково шепчет, а он не слышит ни единого слова. Он пытается прочитать по губам, но Агнесс замолкает и лукаво улыбается. Барти просит, умоляет повторить – она в ответ пожимает плечами. Он злится и просыпается.
И сейчас снова тот же сон. Пытаясь прогнать наваждение, Барти протирает глаза, но тщетно – вот же она, в его кабинете, хрупкая и нежная, как двадцать лет назад.
Объяснения нет. Агнесс не могла помолодеть и выздороветь. Граница между реальностью и фантазией размывается. Барти щипает себя за мочку уха. Настоящая ли это боль или игра воображения? Разум молчит, а сердце загнанно колотится. Листы шумно соскальзывают на пол – это Барти задел рукой отчет. Их шелест неприятен до тошноты, а видение все еще живо: Агнесс стоит рядом, и в ее глазах удивление.
– Вам нехорошо?
У Агнесс высокий голос, а этот… Этот совсем другой, и он уже слышал его вчера.
– Кто вас впустил? – полусонно произносит Барти.
– Я сама вошла, – она поправляет выбившиеся из-под шляпки волосы, и Барти окончательно просыпается. Как он вообще мог перепутать эту неприятную дамочку с Агнесс…
– И что же вас привело? Тоже хотите в Азкабан? – Барти, потирая затекшую руку, садится.
Миссис Малфой разглядывает его с явным неудовольствием.
– Ваша язвительность не делает вам чести. Я могла бы со своим предложением пойти сразу к министру.
– Вот и шли бы, – злобно бросает Барти. Неудобный диван для посетителей явно не на пользу его спине – от левой лопатки боль волнами спускается вниз, к пояснице. Терпимо, но настроение испорчено окончательно.
– Если вы настаиваете… – Нарцисса Малфой делает несколько шагов к двери. – Хотя, наверное, я должна предупредить, что дело касается вашего сына.
Барти холодеет. «Отец, я люблю одну женщину». Если кто-нибудь узнает, что его сын связался с женой пожирателя смерти, не видать Барти министерской должности.
– Подождите, – он торопливо встает, несмотря на боль в спине, и отодвигает кресло, предлагая его Нарциссе Малфой. – Я, кажется, догадываюсь, в чем дело.
Уголки ее губ приподнимаются, и она присаживается.
– Итак, что вы хотите? – устало спрашивает Барти.
– Для начала – свидание с Люциусом, а дальнейшее зависит от вашего благоразумия.
– Удивительная наглость… Сначала взятка, потом соблазняете моего сына. Что дальше? Подожжете мой дом? Отравите меня?
– Что?! – она нервно сжимает ручку кресла. – Кого я соблазняю?
– А вы разве не по этому поводу пришли? – теряется Барти.
– Вы лицемерный, двуличный тип! Смеете обвинять других, в то время как ваш собственный сын – пожиратель смерти, слуга Темного Лорда.
– Это ложь! – кресло с грохотом падает, а сам он вскакивает и упирается ладонями в столешницу.
– Что же вы так волнуетесь? Если я лгу, значит, авроры не найдут на его руке метку, – спокойно произносит Нарцисса Малфой. – Так ведь?
Приступ ярости кружит голову, пальцы сами сжимаются в кулак. Как же ему хочется задушить эту самодовольную мерзавку, ударить ее чем-нибудь тяжелым… Только бы убрать победную ухмылку с ее лица. Удавить эту Малфой прямо здесь, без свидетелей, чтобы замолчала навсегда.
– Учтите, – она поднимает указательный палец, – если со мной что-либо случится, мои родственники будут знать, кого винить. Я об этом позаботилась.
– У вас нет доказательств, – от бессилия Барти сжимает зубы до хруста.
– По вашему закону метка уже доказательство, – замечает миссис Малфой.
– Я выпишу вам разрешение на свидание. Это всё? – выдавливает он.
– Пока да.
Он с такой силой давит на перо, что проделывает дыру в пергаменте. Следующий лист постигает та же участь. Пытаясь совладать с гневом, Барти упускает из виду миссис Малфой. Она неслышно подходит и над самым его ухом произносит:
– Позволите мне помочь?
То ли от ее уверенного голоса, то ли от неожиданности Барти покорно протягивает перо. Нарцисса Малфой выводит несколько строк размашистым почерком и возвращает документ.
Барти склоняется, и рука нерешительно замирает над пергаментом. Если поставит подпись – нарушит закон, а если нет – подпишет приговор сыну. Закон должен быть для всех один, тем более министр рассвирепеет, когда узнает, что к Малфою пустили жену. Но пожертвовать единственным сыном…
Он не хочет выбирать, просто физически не может. Есть черта, за которую нельзя переступать, иначе последует наказание. Распишется он или нет, равенство, в любом случае, нарушится, и какая тогда разница. Ответственность за все и так уже на нем, а выбор, в сущности, иллюзорен.
Барти перебирает в голове события двадцатилетней давности, чтобы хоть как-то оправдать свои действия, и припоминает, что у Агнесс раньше были мягкие волосы. И он в восторге замирает: этот факт озаряет его как сокровенное знание, смысл которого дано постигнуть не каждому.
Что-то легкое касается щеки. Вот еще раз и еще. От этого невесомого касания немного щекотно. Неужели это ее волосы или снова фантом? Что бы там ни было, Барти закрывает глаза, чтобы, не дай Мерлин, не развеять это чудесное ощущение.
– Простите, – произносит она, но не отодвигается.
Оказывается, у Агнесс может быть такой сильный голос, а он и не знал. Барти проводит пальцами по своей щеке и внешней стороной кисти чувствует тепло. Агнесс совсем рядом, стоит только протянуть руку.
– Кто это? Ваша жена?
Барти беззвучно шевелит губами. Почему ему кажется, что рядом Агнесс, а не Нарцисса Малфой? Ведь стоит только повернуться, и обман раскроется. Какого цвета у Агнесс глаза? Он резко выпрямляется, задевает Нарциссу локтем, и у нее из рук выскальзывает колдография белокурой женщины. Звон стекла – и Барти снова возвращается в реальность.
– Что вы наделали! – вырывается у него, но Нарцисса выглядит такой испуганной, что он поспешно добавляет: – Извините, нервы ни к черту
Решительным движением Барти все-таки ставит подпись.
День проходит в ожидании чего-то плохого. Сердце ноет от предчувствия беды. Мрачнея, Барти пытается найти успокоение в работе, но всё валится из рук.
Дома не лучше – сын снова не приходит ночевать. Барти идет к лестнице и останавливается на первой ступеньке. Что если жена спросит о сыне… Вдруг у нее опять будет приступ… А ему сейчас нужны тишина и спокойствие, чтобы вернуть душевное равновесие.
«Всего одна ночь», – успокаивает себя Барти и возвращается на работу. Он идет по полутемным коридорам Министерства, дверь в кабинет тихо скрипит, словно боится его. Он опускается на диван и прячет лицо в ладонях. Глаза горят, словно в них попал песок. Измученный разум требует отдыха, и Барти засыпает, подложив руку под голову.
