Глава 3
Лили сидела в своей комнате, обложившись книжками, подперев голову обеими руками, и что-то читала. Похоже, ей не очень нравился текст.
— Привет, — Северус сел с краю стола, заглядывая в ближайшую книгу. — Как дела? Тебя три дня не было, я ждал.
— Привет, — она улыбнулась почти как обычно. — В Лондон ездили. Вот. Накупили кучу учебников. Папа не понимает, что мне в этом году будет не до маггловских дисциплин. СОВы же… Поэтому сейчас сижу, зубрю. Вдруг что-то отложится?
— Зачем тебе это? — парень просмотрел остальные книжки. — Математика, биология, химия… Маггловские учебники?
— Папа хочет, чтобы после школы я поступала в университет. Нормальный, не волшебный. До этого, конечно, еще долго, но если сейчас ничего не делать, потом будет в тысячу раз сложнее. У меня еще литература, чтения на все лето…
— Зачем тебе университет? — он забрал у нее книгу, вынуждая смотреть на себя. — Ты же не собираешься жить в маггловском мире?
— Нет, но и отказываться от него не собираюсь. Это глупо — ограничивать себя только половиной, когда можно взять все.
— У тебя только одна жизнь. Лучше сконцентрировать на чем-то одном.
Лили откинулась на спинку стула, глядя куда-то в стену, мимо него.
— Ты не понимаешь. Мне этого мало. Мне скучно, Северус. Волшебство чудесно, я обожаю магию, но рамки, в какие общество волшебников тебя втискивает — они меня бесят. Хотя я понимаю, статус секретности, все такое. Обычные люди не готовы… Мерлин, будто волшебники готовы открыться! Все эти фобии с обеих сторон только нарастают комом. Думаешь, когда мы закончим школу, что-то изменится?
— Нет. Это никогда не изменится.
— Это должно измениться… или я так не играю! — она пересела на кровать и обнялась с любимой подушкой. — Не честно! Наверное, я слишком много хочу... Что ты будешь делать, когда закончишь школу? Пойдешь со мной в университет? Тебе сам Бог велел…
Северус замер. Может, это какой-то тест? Он очень расплывчато представлял себе жизнь после школы, у него не было ни четкого плана, ни сформулированного желания, кем он хотел бы быть. Ему нравились зелья, ему нравилась боевая магия, но с чем он хотел бы связать себя после? Куда ему, нищему полукровке удастся пробиться? Но даже если все, на что ему можно рассчитывать — место аптекаря где-нибудь в глуши, все равно это лучше, чем оставаться с магглами. Но Лили… если она хочет…
— Я пойду с тобой, куда бы ты ни позвала.
— Неверный ответ,— она одарила его тяжелым взглядом. — Северус, Северус… как ты порой меня раздражаешь. Перестань ходить за мной хвостиком, делай то, что нравится тебе! Предложи свое, в конце концов! Сколько можно! Я чувствую себя паровозом, тянущим состав. Вот отвечай как на духу, тебе нужен маггловский университет?
Все-таки тест, но он не угадал, о чем. Что ей сказать? Что она хочет услышать?
— Я не думал о маггловском университете. И о продолжении образования в магическом мире еще не наводил справки. Лили, еще три курса впереди. Куда ты спешишь?
— Не знаю, — определенно, у нее был плохой день: улыбка казалась вымученной, а глаза нездорово блестели. — Я боюсь не успеть. Столько всего хочется, а в сутках только 24 часа…
— Тебе нужен хроноворот, — Северус пересел к ней на кровать, взял за руку. Тонкие пальцы казались безжизненными.
— Только кто мне его даст? — продолжила она за него.
Повисло молчание, только часы над дверью продолжали равнодушно тикать.
— Знаешь, извини, мне, наверное, нужно побыть одной. Не обижайся, ладно? — она повернулась к другу, стараясь выглядеть непринужденно. — Я зайду к тебе завтра, или позвоню. Ваш телефон ведь починили? Не обижайся, пожалуйста!
— Я не обижаюсь. Я волнуюсь за тебя.
Лили фыркнула.
— Все со мной в порядке. Ну, переклинило немножко, бывает, — она встала, нашла на столе какой-то томик и протянула ему. — Будем вместе готовиться. Нужен тебе университет или нет, но в помощи ты мне точно не откажешь, уверена. Конечно, проще было бы загрузить тебя химией, но ты же знаешь, я не ищу легких путей. В общем, с тебя литература. Ты гениально конспектируешь, почеркай мне учебник, оставь только главное.
— «Почеркай учебник», никакого уважения к книгам!
— Да, знаю, я учу тебя плохому.
Северус остановился в дверях. Уходить не хотелось. Он не видел ее три дня, пришел первый, выслушал отповедь от Петунии (« Я тебе не швейцар!»), не успел толком поздороваться, и его уже выгоняли. Нет, не выгоняли, конечно, но… Стоило позвонить сперва. Да, наверное…
— До завтра?
— Я провожу.
Найдя разбежавшиеся по комнате тапочки, она повела его в прихожую. Из своей комнаты высунула нос Петуния и изобразила преувеличенную заботу:
— Что, Снейп даже на чай не останется? Как необычно!
Лили и бровью не повела. Северус ощутимо дернулся.
Они вышли за дверь.
— Что я тебе говорила о самоконтроле? — негромко сказала Лили. — Заводишься с полпинка, и в школе, и здесь. Туни — язва, но ты же об этом знаешь. Держи себя в руках. Контролируй свои эмоции, и все будет отлично… А теперь — иди. Я позвоню…
Четкие конкретные указания. Только не получалось с легким сердцем им следовать. У Лили что-то случилось. Северус не представлял, что именно, и не желал лезть в душу. Но просто уйти… Она была так красива — в простом домашнем платье, с растрепавшейся косой. Он не мог оторвать от нее взгляд.
— Ты чего так смотришь? У меня что-то не так с лицом? — девушка посмотрела на него пристально, словно пытаясь прочитать мысли.
— Лучше ты иди. А я потом.
Что-то похожее на понимание появилось в ее глазах. Лили зажмурилась, будто ей было больно, потом улыбнулась почти как всегда, шагнула к нему и крепко обняла. Так они стояли несколько секунд, не больше. Северус не успел осознать толком, что происходит, только почувствовал, как в ушах застучала кровь.
— Все. Пока. До завтра, — Лили отступила так же внезапно, как и втянула его в объятия. Входная дверь закрылась за ней. Северус пытался вспомнить, как дышать.
Дома в прихожей что-то мастерил отец, трезвый и злой. Кинув взгляд на сына, он скривился и крикнул, как сплюнул, обращаясь к жене где-то в глубине дома:
— Твой ублюдок приперся, вспомнил, где его дом. Иди, забирай его, он, похоже, под наркотой.
— Хотел бы я быть ублюдком, — прошипел Северус, проходя мимо Тобиаса, стараясь не задеть отца даже краем одежды.
— Что ты сказал? Повтори?
Его грубо перехватили за плечо и развернули к себе.
— Что слышал. Тебя так печалит наличие сына-волшебника. Даже жаль, что моя мать — честная женщина.
— Я прибью тебя, сволочь! — Тобиас впечатал его спиной в стену, схватив за горло.
— Не нарывайся. Я тоже кое-что умею, — прохрипел Северус, — Хочешь не проснуться однажды утром? Хотя, что тебя травить, ты и так протравленный насквозь, даже от трезвого от тебя несет, как из пивного бара.
Отец стукнул его об стену затылком. Северус не был готов и прикусил язык. Было больно, от вкуса крови во рту уровень адреналина, и так зашкаливающий, взмыл на новую высоту.
— Так, отошли друг от друга. Немедленно! Считаю до трех! — У Эйлин в руках была палочка, а черный взгляд не сулил ничего хорошего ни одному из них. — Раз…
Тобиас выматерился, и еще раз впечатал сына в стену, после чего отпустил, демонстративно отряхнув руки.
— Гнилая семейка! Чтоб вы сдохли, оба! Волшебнички!
Северус закрыл глаза и не видел, только слышал, как отец накинул куртку и вышел, хлопнув дверью.
— Ты в порядке? — мама оказалась рядом и с тревогой заглядывала ему в лицо.
— Нет, — Северус сполз по стене и сел прямо на пол. — Я не в порядке. Мам… Я ее люблю.
— Что? — Эйлин не поняла неожиданного перехода, смотрела сверху с удивлением и беспокойством.
— Я люблю ее, ясно? — крикнул он, сжимая в руках учебник по литературе, который дала Лили, и зажмуриваясь еще сильнее.
— Ее — кого? Эванс? Тоже мне, невидаль. Что, до тебя только сегодня дошло?
Мама села напротив него, на пол, точно так же прислонившись спиной к стене. Коридор был узким, они были совсем рядом.
— Только дошло, — согласился он. — Я знал, что я ее люблю, а сегодня понял, что ЛЮБЛЮ, и что я не знаю, как она ко мне относится, и не знаю, что будет дальше, и что меня не интересует ничего в мире, кроме нее. Даже зелья. Мама, что мне делать?
— Валерьяночки попить, — Эйлин вздохнула.
— Я серьезно. Мне плохо, — он чувствовал, как на глазах проступают слезы: откуда, почему? — Кажется, будто меня сейчас инфаркт хватит. Рано вроде? Разве это нормально?
— Не знаю. Мне это напоминает кое-что. Семнадцать лет назад по уши влюбленная идиотка ушла из дома с одной парой белья, потому что — ЛЮБОВЬ, потому что, заходилось сердце и казалось, инфаркт в двадцать лет только потому, что он не рядом. И что из этого выросло?
Северус посмотрел на нее, ожидая продолжения. Эйлин грустно улыбнулась, передвинулась на его сторону и обняла сына, прижимаясь губами к его виску.
— Из этого вырос ты. Худющий какой. Почему ты ничего не ешь? Или мясо у тебя на костях не задерживается?
— Мам…
— Любовь — это не самое страшное в жизни, — она улыбнулась. — Все будет хорошо. А успокоительное я тебе сварю. Вот прямо сейчас и сварю. Пойди, умойся.
— Мам, почему ты терпишь отца до сих пор?
— Привыкла. Да и он не всегда был таким. Он мне дорог. Не так, как раньше, до самозабвения, но… Даже сейчас у нас бывают хорошие моменты.
— Почему ты не вылечила его от пристрастия к выпивке? Напоила бы составом, он и не узнал бы.
— Почему ты думаешь, что я не пробовала? Когда ты был маленький, и проблемы только начались, я думала, что все смогу исправить. Лучше не вспоминать, что потом было. Тобиас… может быть, именно этим я и убила наши отношения совсем. Его бесила магия, но и не только она. Он возненавидел меня за то, что я могу навязать ему свою волю, как сделала с его привычкой выпивать. Он был практически черным от ярости, а я-то ждала благодарности, дурочка… — Эйлин грустно улыбнулась, мысленно вся в своих воспоминаниях. — Я все вернула на место и поклялась, что никогда не буду колдовать в доме, над ним, или он уйдет. Но Тобиас больше мне не верил. Он и сейчас думает, что не бросает нас только потому, что я заколдовала его, поэтому он возвращается снова и снова. А на самом деле он любит нас, так как умеет, со злостью, держась на расстоянии, распуская руки.
— Если это любовь, то лучше бы ее не было, — жестко отрезал Северус.
— Вот и позаботься, чтобы твоя любовь никогда не стала такой.
— Никогда! — уж в этом он был уверен. Он никогда не обидит человека, которого любит! Кем нужно быть, чтобы так вести себя с самым дорогим на свете существом? И кем нужно быть, чтобы подобное воспринимать как пусть извращенное, но все же проявление любви? Северус посмотрел на маму, мысленно продолжая недоумевать. Он не понимал ее. А она не рвалась объяснять, оправдываться.
— Я иду на кухню, а ты к себе. Ужин через час. И умойся, горе луковое.
Северус поднялся и помог подняться Эйлин.
— Что у тебя случилось-то сегодня? — полюбопытствовала мама, — Неужели, поцеловались?
Северус вспыхнул.
— Обнялись…
— Ох, Мерлин. Теперь неделю мыться не будешь? — Эйлин покачала головой, пряча усмешку.
В своей комнате Северус достал наточенный карандаш и открыл первую страницу, где почти с удовольствием перечеркнул вступительные слова и посвящения. Дальнейший текст не хотел обрастать смыслом. Глаза бездумно скользили по строчкам. Бросив бесполезное занятие, он раскрыл книгу на середине, наткнувшись на стихи.
Уитмен… Он помнил, как еще в начальной школе на каком-то празднике, куда его все же притащила одна неугомонная учительница, пытавшаяся его социализировать, кто-то из старших учеников читал это стихотворение. Странный выбор для праздника, думал он тогда. Сейчас память возвращала все, цвета, запахи…
Тогда он был один, маленький испуганный зверек, показывающий зубы каждому, кто приблизится. Столько времени утекло. У него появилась Лили и все изменила. Теперь он на многое смотрел проще и умел радоваться. Благодаря ей.
О капитан! Мой капитан! Рейс трудный завершен,
Все бури выдержал корабль, увенчан славой он.
Уж близок порт, я слышу звон, народ глядит, ликуя,
Как неуклонно наш корабль взрезает килем струи.
Интересно, Лили хотя бы отдаленно представляет, как много значит для него?
Маггловский университет, насколько реально в него попасть такому, как он? В этом мире слишком много значат деньги, которых у него нет. Одна мысль, что жизненные дороги могу развести его и Лили в разные стороны, приводила в ужас. Они должны остаться вместе. Он сделает все, что она захочет. Пусть будет маггловский университет. Химия и биология, может быть, он даже потянет два направления. Лили останется его капитаном. Только не разлучаться…
Она не позвонила и не пришла на следующий день. Северус слонялся по дому, читал и конспектировал учебник, тревожно прислушиваясь к каждому звуку. Когда телефон, наконец, зазвонил, он кубарем скатился со второго этажа, чуть не переломав руки-ноги, схватил трубку первый, но оказалось, что звонили из бухгалтерии завода, где работал отец. Разочарованный, Северус поплелся к себе.
На следующий день он порывался звонить сам, но так ни разу и не набрал номер до конца. Лили четко сказала, что сама позвонит или зайдет. Она не запрещала звонить, но почему-то именно так он воспринял ее слова. Девушка хотела отдохнуть от него, подумать о чем-то своем, и напрашиваться, клянчить себе ее внимание было непозволительно. Он умел ждать, но именно в этот раз ожидание было особенно невыносимым.
На третий день Северус почувствовал, что просто заболевает. Чтобы хоть как-то отвлечься, он заперся в подвале, где давно уже оборудовал себе портативную лабораторию. Привычно нарезая, перемешивая, отмеривая, отсчитывая ингредиенты, Северус смог хоть немного взять себя в руки. Монотонная работа. Часы полетели, как дым в вытяжку.
Когда в дверях показалась мама, он вскинулся, чуть не уронив флакончик, результат утренних трудов.
— Звонила? — с трудом скрывая отчаяние и надежду в голосе, спросил он.
— Нет, — Эйлин покачала головой, видя, как мгновенно у сына поникли плечи. — Не звонила. Оставила записку. Пришло «гаражное время». Стой, куда рванул? А привести лабораторию в порядок? Я, что ли, буду тут убираться?..
Северус стал лихорадочно носиться по помещению, расставляя все по местам, закрывая флаконы и ящички, споласкивая посуду.
Эйлин прислонилась к косяку двери, сложив руки на груди.
— Когда я тебя теперь увижу? Тридцатого августа или все-таки раньше?
— Раньше, мам… Ты сердишься?
— Да иди уж, что с тобой делать.
В убежище они не были с прошлого августа. В крыше домика проломилась одна доска, и виднелось небо. Осенние-весенние дожди изрядно попортили внутреннюю обстановку. Несколько забытых журналов и старое одеяло пришли в негодность.
Лили сидела на крыше гаража и щурилась на солнце.
— Привет, — в этот раз ее улыбка была такой же солнечной, как и всегда.
— Привет… Все в порядке?
— Отлично. Видел, что в доме творится? Жуть. Залезать боязно, — однако, она не выглядела расстроенной.
— Восстановим.
— Да, ладно, не стоит, наверное. Не век же нам по крышам лазить. Может, пора оставить это место следующему поколению. У меня есть на примете один пацан, живет ниже по улице. Думаю, шепнуть ему этот адресок, вдруг приживется.
Северус сел с ней рядом, достал из кармана флакончик и протянул подруге.
— Что это?
— Не хроноворот, но близко. Поколдовал над зельем, улучшающим память. В общем, с весны над ним колдую, теперь это совсем другое зелье получается. Я с ним к экзаменам готовился. Расширяет субъективное восприятие. Будет у тебя в часе не шестьдесят минут, а восемьдесят. По крайней мере, тебе так покажется. Больше успеешь сделать, запомнить.
— Ничего себе. А побочные есть?
— Есть пока. Психологическая зависимость. И если пить ежедневно, через три-четыре недели эффект начнет ослабевать. Ну и зелья под ним варить нельзя, со временем напутаешь.
— Класс, я тебя окончательно испортила, и ты подсовываешь мне наркотик, — Лили смеялась.
— Я на себе пробовал. Не хочешь, не бери, — обиделся он. — Я поэтому раньше и не предлагал, но раз тебе столько всего нужно успеть за лето...
Она взяла флакон, спрятала в карман кофты.
— Спасибо. Дозировку потом распишешь.
— Я подумал про университет. Это может быть интересно. Химия, наверное.
— Не надо. Я была не права, это не твое. Надо делать то, что хочется, иначе в конце фигня получится.
— Почему не мое? Провести параллели между магическими науками и маггловскими, разве ты не об этом говорила? И мы сможем опять быть вместе.
— Про науки — да, говорила. А быть вместе, Северус, разве ты сам не видишь, что это порочная практика? Ты опять идешь за мной. Не глядя. Думаешь, мне это очень нравится?
— Я не понимаю, — нахмурился он.
— И понимать нечего. Вот давай, предложи что-нибудь.
— В смысле?
— Куда пойдем, что делать будем?
— А что ты хочешь делать?
Лили закрыла лицо ладонями, помолчала, потом заговорила медленно и отчетливо, как для ребенка.
— Я хочу, чтобы ты, наконец, взял на себя труд высказывать собственные пожелания. Чтобы у тебя появилось что-то свое, никак со мной не связанное. Чтобы ты научился выбирать, предлагать, спорить.
— Мы мало спорим?
— О том, как лучше сушить горечавку? Производственные споры не считаются.
— У меня есть свое, мы вместе занимаемся зельеварением. Но тебе больше нравятся чары.
— И все? За пять лет знакомства одни зелья? Ты серьезно не понимаешь, о чем я, или просто упираешься рогом, потому что тебя все устраивает?
— Лили, ты мой лучший друг. Единственный настоящий. Что странного в том, что я хочу быть рядом с тобой? Помнишь, как мы играли раньше? Ты капитан, я пойду за тобой, куда ты поведешь.
— А может быть… — она посмотрела на него внимательно, — мне хочется самой идти за кем-то? Чтобы меня вели? Только этот человек должен действительно предложить что-то настоящее. Абы куда я не пойду, понимаешь?
Северуса охватила паника, он понимал, или ему казалось, что он понимает, о чем она говорит. Но вот прямо сейчас нарисовать, придумать дорогу в светлое будущее, предложить то, чего еще не было, практически сотворить новый мир на коленке — как? Он не представлял. А страх разочаровать Лили уже поднимался в душе мутными клубами.
Они молчали. Становилось прохладнее. Солнце оранжевым шаром зависло над горизонтом.
— Что с тобой было? — наконец спросил Северус, уходя от неуютной темы. Лили пожала плечами.
— Так, ерунда. Бред. В Лондоне мы зашли на Косую аллею с отцом, купили кое-что заранее, раз уж оказались поблизости. Я ему в красках повествовала, как поступлю на социологию, как разберусь в устройстве магического общества и придумаю, как адаптировать оба мира друг к другу без катаклизмов. Наверное, я была слишком воодушевлена собственными идеями. Какая-то старая ведьма шла мимо и буркнула, чтобы я не планировала слишком много, все равно молодой помру, представляешь… — девушка рассмеялась. — У меня будто внутри все выключили. Умом понимаю, что бабка брякнула просто так, а сердце почему-то перепугалось и затеяло переоценку ценностей. Поверишь ли, я два вечера просто около мамы просидела, смотрела, слушала. Она сама меня на улицу погнала, к тебе, кстати. Наверное, решила, что ты меня как-то уравновесишь. А ты, если бы знал, что умрешь молодым, что бы сделал?
Он знал, что бы сделал. Поцеловал бы ее. Для начала. И ничего на свете не мешало ему попробовать прямо сейчас, кроме страха, что этим он все испортит, уничтожит отношения одним движением.
Лили смотрела на него изучающе.
— Когда у тебя вот такие глаза, я не знаю, что там ты думаешь внутри. Партизанишь? Секреты секретишь? Будто хочешь сказать что-то и не можешь. Давай, Сев, не мучайся. Я же не кусаюсь.
Сказать было невозможно, сделать… проще, хотя эти двадцать сантиметров между ними показались дорогой пешком до Луны и обратно.
Она отодвинулась, не позволив ему коснуться своих губ, глядя с изумлением.
— Ты это чего?
— Трудно догадаться?
— Невозможно озвучить?
— Проще показать…
Он и сам не знал, что там будет показывать. Он ни с кем раньше не целовался, хотя, безусловно, имел представление, как это делается. Лили зажмурилась, когда он коснулся губами ее губ, осторожно, бережно…
Они сидели — нос к носу, глаза в глаза. Лили боролась с изумлением, не зная, что сказать.
— Не сидеть больше на картах, какая печаль.
— Трагедия.
— Сев, ты как-то буквально воспринял мои слова о чем-то новом. Я не это имела в виду.
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже. В смысле, как… ты мне родной, ближе, наверное, не бывает, но это не значит…
Она запуталась, замолчала, задумалась, расставляя в голове все в нужном порядке.
— Ты ошибаешься. Вот. Я поняла. Конечно, ты меня любишь, но ты принял это чувство за нечто большее. Ты меня наложил на внутренний образ. Мы все время вместе, и я тебе все вместе: и сестра, и подруга, и учитель, и ученица, почему бы сюда не добавить — моя девушка? Подумай хорошенько, не занимайся самообманом.
Когда Лили начала городить такую чушь, ему вдруг стало немного спокойнее. Он-то знал, что не ошибается, а ей просто нужно время, чтобы поверить.
— Думаешь, что знаешь меня лучше, чем я сам?
— Абсолютно уверена, — она лучезарно улыбнулась. — И все-таки, я дико польщена, Сев. Честно!
Девушка коснулась губ пальцами.
— Мне нужно подумать, мне нужно хорошенько все обдумать…
Он не поцеловал ее больше ни разу. Ни этим летом, ни осенью, ни зимой, ни весной… Она думала. Он ждал.
