Глава 3— Да, конечно. — Гарри с энтузиазмом кивнул и вздрогнул, когда блюдо с фруктами тяжело подпрыгнуло и стукнулось об стол.
— Да, конечно? — прищурилась Джинни. — Я только что предложила тебе не заканчивать школу, а вместо этого подрабатывать проституцией в Лютном и жить в свое удовольствие, и ты мне отвечаешь «Да, конечно»?
— Прости, — Гарри потер лоб. — Я слегка задумался.
— Ты слегка заснейпился, Поттер.
— Не преувеличивай.
— Даже не думаю. Гарри, — она присела боком на стул и поймала его взгляд, — ты даже не замечаешь, как много времени проводишь с ним. Два-три часа? Пять, порой шесть, а когда меня не бывает здесь, ты дни напролет торчишь на Спиннерз-энд!
— Ну, я бываю не только там, — возразил Гарри. — Я захожу к Джорджу, готовлюсь к учебе. Вчера купил новый учебник по истории магии. Они здорово переработали его за лето, даже удивительно.
— Не верю, что тебе это действительно интересно.
— Но это правда! — воскликнул Гарри, может быть, жарче, чем следовало. Ему было интересно — и в то же время Джинни даже не представляла, насколько он далек от учебников, предстоящего выпускного курса, квиддича и выбора профессии. Было смешно думать об оценках и снятых баллах, когда еще несколько месяцев назад они прятались в лесу и думали о том, как выжить и, возможно, победить. Разве можно было всерьез волноваться из-за выпускных экзаменов, когда чудовищная змея, сбрасывающая кожу давно умершей женщины, все еще снилась ему в коротких и ярких, как Инсендио, кошмарах? Гарри не придумал, чем он хочет заниматься в жизни; но вряд ли он мог сделать что-то важнее того, что уже было сделано. Нет, он, конечно же, не считал свою жизнь конченой; но она слишком бурно началась. Он хотел бы объяснить это Джинни, придумывал слова, выстраивал речь, но когда открывал рот, все рассыпалось. Объяснение было таким объемным и всеобъемлющим, что не укладывалось в слова. Теперь Гарри начал понимать нежелание Снейпа разговаривать о чем бы то ни было. В жизни существовали вещи, не проговариваемые вслух. Гарри знал только одного человека, который умел говорить об этом. «Любовь — самая сильная магия, Гарри», — прозвучало в ушах. Гарри не знал никого, кто мог бы произнести вслух такую банальную фразу — и при этом не выглядеть искусственно и пошло.
У него самого это ни за что не получилось бы.
Поэтому он молчал. А разговаривал — только со Снейпом. Оказалось, что того стоило только надколоть, как сырое яйцо, — и заклеить трещину снова уже невозможно. Гарри обжился в его скорлупе, выяснил, что изнутри все выглядит не так уж страшно, как кажется, — или гораздо более страшно, это уж как посмотреть, — и с интересом необъективного исследователя, чья судьба тесно связана с изучаемым объектом, принялся постигать открывающийся ему мир.
— И тебе это нравится? — спросила Джинни, когда он однажды немного приоткрыл и ей дверь туда. Гарри пожал плечами.
— Я хочу это знать.
На самом деле — и это тоже сложно было объяснить кому-либо — он не оценивал рассказы Снейпа как нравящиеся или не нравящиеся. Это было совсем другое. Он даже не мог сказать, получает ли удовольствие от этого общения. В свое время он хотел получить от Снейпа живую картинку: детство и юность Лили Эванс, ее семья, компания Мародеров. В результате он получил Северуса Снейпа: такого, каким его, наверное, не видел никто, разве что Дамблдор. Да и в нем Гарри сомневался, услышав, что директора удивило сказанное Снейпом «всегда». Гарри — теперешний Гарри — скорее бы удивился обратному.
Он словно очнулся, когда пришла пора ехать в Хогвартс. Джинни шутила над тем, что догнала его и теперь они получат аттестаты в один день. Рону, кажется, было все равно: их с Гермионой отношения настолько явно шагнули вперед, что не увидеть этого мог бы только слепой. Они держались как приятели, но трудно было не почувствовать себя лишним в этом купе. Гарри подумал, что с удовольствием поболтал бы сейчас с Малфоем — в последний месяц они виделись не так часто, как в начале лета, — но он не мог оставить Джинни. К счастью, она тоже почувствовала неловкость и, тряхнув волосами, бодрым тоном сообщила, что пойдет навестить подруг из Хаффлпаффа и Рейвенкло. Это дало Гарри прекрасную возможность покинуть купе вместе с ней. Он не сомневался, что Рон и Гермиона вздохнули с облегчением, когда Гарри закрыл за собой дверь.
Малфой показался каким-то своим, привычным. Они вышли в коридор, провожаемые любопытствующими взглядами. Мир разительно переменился, но общение Поттера и Малфоя даже в этом новом мире воспринималось нонсенсом. Гарри ухмыльнулся.
— Как он там? — спросил Малфой. — Ты будешь его навещать?
— Макгонагалл разрешила дважды в неделю, — кивнул Гарри. — Я надеялся, что он сможет преподавать, но, видимо, не раньше следующего семестра. Жаль, было бы намного проще.
— А как ты? — спросил Малфой.
— А что? — Гарри глянул на него. — У меня все нормально.
— Ты как-то изменился.
— Так все изменились, Малфой.
— Да, наверное. Мне кажется, наш седьмой курс будет самым спокойным за все годы обучения.
— Пожалуй, что так, — согласился Гарри. — У меня точно нет никакого желания влезать в приключения. В любые.
— А знаешь, по тебе видно. Ты выглядишь… уставшим.
— Это хорошо, — глубокомысленно заметил Гарри. — Может, будут не так сильно гонять на уроках.
— А я хочу, чтобы гоняли, — признался Малфой. — Чтобы времени не оставалось ни на что другое. И чтобы выпуск был обычный. С наряженными родителями, пьянкой в Хогсмиде и клятвами в вечной дружбе.
— В этом я тебе хоть сейчас могу поклясться, — хмыкнул Гарри. — Оказывается, стоило тебе перестать быть засранцем, и ты оказался нормальным человеком.
— Поттер, когда ты уже отучишься раздавать клятвы направо и налево? Хватит с тебя Снейпа. Можешь просто пожать мне руку. Иногда этого достаточно.
— Хорошо, — сказал Гарри. Они повернулись друг к другу и торжественно, неторопливо обменялись рукопожатием.
— Скитер не хватает, — заметил Гарри. — Чтобы запечатлела на колдокамеру этот великий момент.
— Ага, — согласился Малфой. — И тиснула на первую полосу со статейкой вроде той, что она написала про Дамблдора и Гриндевальда.
— Не напоминай, — поморщился Гарри. — Я все еще думаю выкупить все напечатанные экземпляры и попрактиковаться в Инсендио.
— Шутки у тебя стали какие-то слизеринские, — заметил Малфой. — Может, перейдешь на наш факультет? Украсишь список выпускников Слизерина девяносто девятого года.
— Нет уж, Малфой. Украшай его сам. Будешь бантиком. — Он похлопал Малфоя по плечу, а потом в неожиданном порыве обнял и ничуть не удивился тому, что Малфой воспринял это как должное. Почему-то Гарри не сомневался, что Малфой понимает его чувства: как высказанные, так и недосказанные. И еще его не покидало ощущение, что только они двое — по-настоящему взрослые в этом поезде.
***
Хогвартс был странно безлюден и тих. Домовики привели его в порядок, но полностью уничтожить следы войны не сумели. Наверное, для этого требовалась иная магия или просто время.
Спальня казалась меньше, чем помнил Гарри, и Большой зал тоже как будто усох. Его удивительный потолок больше не отражал небо — он теперь был обычным камнем. Однако если присмотреться, на камне то тут, то там можно было заметить рисунок звезд или облаков — следы изначальной магии. Макгонагалл говорила, что со временем зал постараются привести в первоначальный вид, но по ее тону Гарри с легкостью понял, что вероятность этого крайне мала. Было удивительно, что Гермиона не заметила столь очевидной неуверенности директора. Гарри списал эту рассеянность на то, что справа сидел Рон и шептал что-то Гермионе на ухо.
Он побывал на стадионе, у Хагрида, даже в теплицах, прежде чем пойти к могиле Дамблдора. Восстановленная и тщательно ухоженная, она не выглядела могилой — скорее, мемориалом Битве. Гарри провел пальцем по четкому ребру мраморной плиты. Чувство невосполнимой потери охватило его с новой силой. Теперь он знал не только «своего» Дамблдора: мудрого, уставшего и ждущего последней битвы, но и того, другого, из рассказов Снейпа — более жесткого, более решительного и менее человечного. Гарри действительно не любил Скитер — она была неважным человеком; но она была хорошим репортером, и поэтому он собирался перечитать книгу, которую недавно намеревался предать огню. Как и к Снейпу, к Дамблдору у Гарри было много вопросов, однако задать их сейчас было некому — разве что портрету. Но беседовать с масляной копией директора Гарри собирался, лишь вооружившись изложенной Скитер информацией: как фактами, так и домыслами. Он сомневался, что узнает многое; но хотел узнать хоть что-то.
Зельеварение по-прежнему вел Слагхорн, немного похудевший и заметно постаревший. Из-за объединения шестого и седьмого курсов группы стали больше, но ненамного — доучиваться в Хогвартс вернулись не все, поэтому факультеты по-прежнему объединяли на занятиях. Гарри поздоровался с Малфоем, заметив краем глаза, что их спокойное общение производит впечатление на остальных, и порадовавшись этому: сейчас он меньше всего хотел межфакультетских склок и сражений. Зельеварение, которое он выбрал для изучения с учетом возможного выбора профессии аврора, на седьмом курсе было больше исследованием, чем обучением. Слагхорн кратко описал предстоящую им деятельность: самостоятельные работы, эксперименты с зельями, изучение свойств ингредиентов, создание рецептур для зелий с заданными свойствами. Последний пункт очень заинтересовал Гарри. Он задержался после урока и подошел к Слагхорну, чтобы обсудить список зелий, которые он хотел бы попробовать приготовить. Разговор занял почти час. Гарри и не заметил, как прошло время: ему показалось, что они говорили не более десяти минут.
— Удивительно, что, при всех катаклизмах, которые вам довелось пережить в прошедшем году, вы сохранили ясный ум и столько интереса к знаниям, Гарри, — с уважением заметил Слагхорн. — Не знай я всего, я бы поклялся, что вы регулярно посещали библиотеку и прочли несколько хороших трактатов по зельям.
Гарри знал за Слагхорном привычку к лести и не принял его слова всерьез.
— Какие там трактаты, — улыбнулся он. — Просто я много разговаривал с профессором Снейпом.
— Да-да, — подхватил Слагхорн воодушевленно. — Вы поступили замечательно, мой мальчик, просто замечательно! Надеюсь, профессор Снейп по достоинству оценил…
— Простите, сэр, — перебил его Гарри, — не могли бы вы не называть меня так? Понимаете, это было любимое обращение профессора Дамблдора…
— Ну конечно же! — всплеснул руками Слагхорн. — Простите, Гарри, подобное отсутствие такта мне обычно несвойственно, но разговор с вами крайне взволновал меня. Я постараюсь помнить, что некоторые обыденные вещи стали болезненными для наших учеников и учителей. Ах, как многое изменилось в этих стенах, как многое еще придется изменить…
— Да, профессор, — кивнул Гарри. На самом деле его мало задело обращение Слагхорна; он просто не хотел, чтобы тот говорил о Снейпе. Гарри словно раздвоился: с одной стороны, он не хотел, чтобы Снейпа забыли, будто его и не было, — это было слишком явной несправедливостью; с другой, упоминания о нем раздражали — ни одно из них, даже самое мимолетное и нейтральное, не соответствовало тому Снейпу, которого Гарри узнал этим летом, не было подлинным и настоящим, а значит, не имело права на существование. Снейпу могло быть все равно — но Гарри все равно не было. Но он понимал, что вложить в голову каждому то понимание Снейпа, которое теперь было доступно ему, невозможно никаким, даже магическим образом; и поэтому предпочитал молчание о Снейпе разговорам о нем. Последние он мог вести без раздражения только с Малфоем и еще — с портретом Дамблдора.
Разрешения поговорить с бывшим директором Гарри попросил у Макгонагалл далеко не сразу. Директор уже стала смотреть на него с немым вопросом в глазах: несомненно, она ожидала, что Гарри захочет пообщаться с наставником сразу по приезде или чуть позднее. Возможно даже, она обсуждала это с портретом. Но дни шли, а Гарри все еще не считал себя достаточно готовым к полноценному разговору, а не болтовне на отвлеченные темы, которой Дамблдор мастерски придавал оттенок многозначительности. Теперь Гарри научился отличать одно от другого и мог только удивляться собственной прежней слепоте.
Ноябрь выстуживал коридоры школы, когда Гарри подошел к Макгонагалл в Большом зале и попросил разрешения провести вечер в ее кабинете. Макгонагалл выслушала его более чем благосклонно, сообщила пароль и позволила оставаться наедине с портретом столько, сколько понадобится. Вечером, поднявшись по короткой лестнице — пароль был «Валериана симплицифолиа», что немало позабавило Гарри, — он обнаружил, что в камине разведен огонь, и небольшое помещение успело достаточно прогреться. Гарри тронула такая забота. Он зажег свечи, и тени побежали по углам, прячась от глаз.
— Добрый вечер, Гарри, — прозвучал знакомый голос, и Гарри будто вернулся в свои первые школьные дни.
— Профессор Дамблдор, — произнес он и замолчал от того, что перехватило горло.
— Ты не спешил прийти. — Дамблдор сидел в кресле, в глубине картины плясало в камине пламя, сбоку виднелся большой шкаф, набитый книгами, а с другой стороны за рамой пряталось что-то, напоминавшее прутья большой клетки. Гарри ахнул.
— Профессор, неужели это?..
— Да, Гарри. — Дамблдор с улыбкой взмахнул палочкой и передвинул клетку в пределы видимости Гарри. — Я не мог не попытаться. Мне было очень грустно без Фоукса, и я попросил художника попробовать изобразить его. Знаешь, мальчик оказался гениальным. У него получилось. Я не радовался так с тех пор, как узнал, что ты справился. Справился с задачей, которую я, по правде сказать, уже считал невыполнимой.
— Я справился с ней не один, — поправил его Гарри. — Если бы мне не помогали, я не смог бы ничего сделать.
— Я знаю, Гарри. — Дамблдор снял очки, протер и снова водрузил на нос. — Ты так вырос, мой мальчик, стал совсем взрослым. И очень напоминаешь мне кого-то.
— Маму? — с улыбкой спросил Гарри. Дамблдор покачал головой.
— Нет.
— Тогда отца? — предположил Гарри. Директор снова сделал отрицательный жест.
— Нет, Гарри. Я пока не могу ухватить воспоминание. Возможно, оно всплывет позже. Расскажи же пока, как ты живешь, счастлив ли ты и почему пришел ко мне не сразу? Тому ведь есть причина, не так ли?
— Все хорошо, профессор. — Гарри казалось неудобным подвинуть к портрету кресло, поэтому он отошел назад и сел на край директорского стола, подумав, что Дамблдор его не осудит. — Я живу в доме Сириуса, почти привел его в порядок, Джинни помогает мне. Подружился с Драко Малфоем.
— Не представляешь, как я рад это слышать, Гарри. — Лицо старого директора словно осветилось. — Я никогда не считал, что Драко пропащий человек, даже при том воспитании, что ему дали. И мне приятно знать, что он вышел на верную дорогу. Вы так радуете меня, мои мальчики… в конце концов вы всегда меня радуете.
— А не приходил я потому, что хотел задать вам несколько вопросов, — закончил Гарри. Дамблдор глянул на него пронзительно.
— Не приходил, потому что хотел поговорить? Любопытное объяснение, Гарри. Не сомневаюсь, что ты сказал это не только из желания побаловать меня парадоксами.
— Не только. — Гарри вынул из сумки «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора» и положил на стол рядом с собой. Он не сомневался, что директор узнал книгу, несмотря на расстояние и неяркий свет.
— Так о чем же ты хотел спросить меня, Гарри? — Дамблдор казался спокойным, но по каким-то неуловимым переменам в лице Гарри догадался, что спокойствие это сейчас во многом искусственное. Дамблдор был… встревожен? «Нет, — возразил себе Гарри, — это не тревога. Скорее неудовольствие и нежелание вспоминать о каких-то очень неприятных вещах. Нежелание делиться ими». Он вспомнил, сколько раз замечал подобное выражение на лице Снейпа. Эти двое предпочитали хранить прошлое в сундуках, надеясь, что никто не полезет в них копаться. Однако трудно было уберечься от вездесущего внимания Риты Скитер — как и от любопытства Гарри Поттера. И Гарри не было за это стыдно. Может быть, он и не имел права знать, но в своем праве задавать вопросы был уверен.
— Я не буду спрашивать о вашей сестре, не беспокойтесь, — предупредил он. — Мне кажется, она была чудесным человеком. А ваш брат… ну, это ваши семейные дела, не так ли? Я могу это понять, я ведь рос с Дадли. На первый взгляд, ничего общего, но если хорошенько подумать, он тоже не раз и не два мечтал расквасить мне нос. Просто за то, что я не такой, как он. Ему казалось, что я зазнаюсь и считаю себя выше него, потому что учусь в особой школе и умею делать особые вещи. В общем, я не буду вас об этом расспрашивать.
Он открыл книгу на той странице, где была известная ему до мельчайших деталей колдография.
— Ты хочешь поговорить о Геллерте, — произнес Дамблдор, не столько спрашивая, сколько утверждая.
— Да, — согласился Гарри. — О том, почему вы не встречались с ним после происшествия в Годриковой Лощине и до роковой дуэли, почему не убили тогда и почему до сих пор называете его по имени.
— Хорошие вопросы, Гарри, — кивнул Дамбдлор. — С какого же начать?
— Сначала, — посоветовал Гарри. — С самого начала.
Он очень уважал Дамблдора, но не собирался позволять ему играть словами и ускользать от ответа.
— Тогда начнем с самого простого, — улыбнулся тот. — Я называю Геллерта по имени, потому что теперь это снова стало возможно. Я не мог говорить и думать о нем иначе, чем о Гриндевальде, потому что это было имя врага. Но смерть отпускает большинство грехов оставшимся в живых, и умершего Гриндевальда я вновь могу считать своим другом.
— Здесь, — Гарри хлопнул ладонью по страницам, — говорится, что вы считали его не только другом. Это правда?
Дамблдор на секунду прикрыл глаза.
— Почему это интересует тебя, Гарри?
— Мне кажется, это связано с моими первыми двумя вопросами, — напрямую заявил Гарри, стараясь не опустить глаза под взглядом Дамблдора.
— Ты считаешь, что я не смог убить человека, потому что любил его, — медленно произнес Дамблдор. — Что тебе больше хочется услышать, Гарри: подтверждение или какое-то иное объяснение произошедшего?
— Правду, — сказал Гарри. — Сейчас я хочу правду.
— Правда — понятие сугубо индивидуальное. Я могу рассказать тебе о своей правде, Гарри. Принять ее или нет — твое дело.
— Разумеется.
— И все-таки ты мне кого-то напоминаешь, — проговорил Дамблдор. — Что ж, я расскажу тебе о некоторых малоприятных вещах, Гарри, о вещах, которых стыжусь до сих пор. Начать с начала, сказал ты… Что ж. начнем.
Был яркий день, но для Альбуса Дамблдора давно уже ничто не казалось ярким. С тех пор, как он прибыл в Годрикову Лощину, дни тускнели на глазах, и, пожалуй, недолго следовало ожидать того времени, когда они сольются в единую серую ленту, в унылую реку, течение которой уже ничто не сможет нарушить. Именно об этом прискорбном будущем размышлял Альбус, когда впервые увидел человека, изменившего течение этой реки раз и навсегда.
Геллерт Гриндевальд не знал страха, нерешительности и слова «нет». Он увлекал — во всех смыслах слова. Альбус никогда не был склонен бездумно следовать за другими, пусть даже более взрослыми и умными, однако за Геллертом он шел — сомневался, опасался, но шел. Иногда он даже задумывался — уж не в Гаммельне ли родился этот золотоволосый дудочник?
Они познакомились, сошлись, сдружились — а после оказалось, что дружбы обоим недостаточно, повернуть же назад было просто немыслимо. Тогда дни и ночи слились воедино, и их сверкающая круговерть остановилась, только когда Ариана рухнула на пол неухоженной комнаты, и трое уставились на нее, разом став из треугольника — тремя отрезками непересекающихся прямых.
Аберфорту не нужно было доказывать брату его вину — Альбус и так знал ее, знал ее свинцовую тяжесть и свинцовую же мерзость. Он прожил с этим бесконечно долгую и бесконечно одинокую ночь, и в самый глухой час принял решение.
Он знал, что Аберфорт не пропадет. Он знал, что мир ничего не потеряет.
Он не знал только, что Геллерт придет проститься.
Он очнулся, чтобы, как в тумане, увидеть повернутое к нему лицо Геллерта и тонкую алую дугу, соединяющую их руки. Их вены.
Геллерт ушел, не дожидаясь, пока Альбус придет в себя. Может быть, он думал, что Альбус ничего не запомнил.
Но Альбус помнил все, как бы он ни хотел вычеркнуть из памяти те недолгие месяцы. И он избегал столкновения с Гриндевальдом до последнего — а когда этот последний миг наступил, все-таки не смог убить его. У них была общая магия, и она противилась этому.
А может быть, Альбус просто не смог по-настоящему пожелать смерти человеку, чья кровь текла в его жилах.
— Гриндевальд спас вас, когда вы пытались убить себя? — воскликнул Гарри. — Он отдал вам свою кровь?
— Так все и было. Никакая Скитер не могла узнать об этом. Ты, Гарри, — первый, кому я открыл эту тайну.
— Без целителей, в домашних условиях! Он ведь даже не знал, подойдет ли вам его кровь! Вы оба могли умереть!
— Геллерт любил рисковать, — улыбнулся Дамблдор.
— Но, профессор, разве вам не нужно было постоянно видеться с Гриндевальдом, чтобы поддерживать магию ритуала? — ошеломленно спросил Гарри. Дамблдор покачал головой.
— Понимаешь, Гарри, у нас была не только, э-э, духовная связь. При неплатонических отношениях условия ритуала существенно иные.
— То есть если я пересплю со Снейпом, у меня освободятся два вечера в неделю?
— Гарри! — укоризненно воскликнул Дамблдор. — С профессором Снейпом! Ты ведь пока ученик и должен уважать даже бывших педагогов. И, кстати, почему ты собираешься с ним спать?
Гарри постарался как можно лаконичнее изложить ситуацию.
— Увы. — К концу его рассказа Дамблдор пришел в прежнее насмешливо-одобрительное расположение духа. — Акт любовного соития должен произойти до ритуала, а не после него. Сейчас все, что он тебе даст, — физическое удовольствие.
— Спасибо, — сказал Гарри. — Я уж как-нибудь обойдусь.
— Вот почему мне показалось, что ты на кого-то похож, — проговорил Дамблдор. — Ты напомнил мне Северуса.
— Вам показалось, — заверил его Гарри. — Значит, причиной ваших поступков служила магия, а не любовь?
— Не стоит так уж разделять эти понятия, Гарри. Магия или любовь Лили защитила тебя от смертельного проклятия? Однажды я уже говорил тебе, что любовь — сильнейшая магия, и не имеет значения, кого она соединяет. Ты не представляешь, Гарри, какие странные вещи может творить магия, объединившись с любовью.
— Да, наверное, — задумчиво сказал Гарри.
— Наверное? — Дамблдор нахмурился. — Гарри, тебе восемнадцать. Я думал, ты уже знаком с этим чувством — ощущением всемогущества любви.
— Не знаю, — Гарри пожал плечами. — Я люблю Джинни.
— Все еще случится, — успокаивающе произнес Дамблдор. — Все еще обязательно случится.
— Еще один вопрос, — в нетерпении наклонился вперед Гарри. — Вы случайно не знаете, как на нем отразилась ваша смерть? Простите, — добавил он, сообразив, что вопрос прозвучал не очень тактично.
— Ты ведь видел последние минуты его жизни глазами Волдеморта? — негромко спросил Дамблдор. — Геллерт никого тебе не напомнил? Не показалось, что он очень похож на кого-то?
— Нет… нет, пожалуй, — довольно уверенно ответил Гарри. — А что?
— Тогда от моего ответа, боюсь, не будет никакой пользы. Но ты приходи, если захочешь поговорить — или если что-то изменится в твоей жизни.
***
Но до Рождества ничего не изменилось. На каникулы Гарри отправился домой. Встретить праздник они с Джинни собирались в «Норе», а сочельник Гарри намеревался провести у Снейпа. На его взгляд, это было справедливо, и Джинни с ним согласилась.
Гарри купил пирог, апельсины и, после некоторого колебания, бутылку вина, решив, что формально он уже не только совершеннолетний, но и выпускник — ведь он должен был закончить Хогвартс в прошлом году, — а значит, распитие спиртного с профессором в любом случае не будет нарушением дисциплины. Он аппарировал на Спиннерз-энд и с некоторым волнением постучал в дверь, узнавая рисунок трещин на краске.
Снейп открыл быстрее, чем Гарри мог ожидать.
— Добрый вечер! — Гарри протянул ему пакет. — С наступающим Рождеством!
— И вас, Поттер.
— В честь праздника могли бы назвать и по имени, — сорвалось у Гарри с языка, пока он вешал куртку.
— Надо полагать, вы общались с Альбусом, — не оборачиваясь, произнес Снейп. Он уже стоял на кухне у стола и разглядывал вынутую из пакета бутылку.
— Я подумал, что нужно взять вино на всякий случай, — сказал Гарри, входя и занимая любимое место за столом, спиной к окну. — Откуда вы знаете, что я говорил с профессором Дамблдором?
— После разговора с ним у большинства людей просыпаются сентиментальные чувства.
— И у вас тоже? — Все-таки за время учебы Гарри немного отвык от тесного общения со Снейпом и теперь заново вживался в атмосферу их разговоров, всегда очень напряженную и изменчивую.
— И у меня, — признал Снейп. Гарри считал своей победой то, что теперь Снейп легко озвучивал вещи, о которых прежде не стал бы говорить. Это не означало, что тот стал открытым человеком. Просто беседовать с ним и понимать его стало немного проще, по крайней мере, для Гарри.
— Никогда не замечал за вами проявления сентиментальности, — заметил он.
— Сентиментальность, Поттер, это не всегда улыбка прошлого и милые воспоминания. Иногда она выражается в осознании того, что ты приложил достаточно усилий, чтобы сгладить слишком острые края осколков давних лет.
— Своеобразно, — согласился Гарри. Ему давно уже не приходило в голову жалеть профессора. Снейп все же был слизеринцем и тех, кто верил, будто он нуждается в жалости, исключал из круга доверительного общения моментально и навсегда. Гарри мог по пальцам одной руки пересчитать тех, кто задержался в этом круге.
— Рождество — один из самых сентиментальных праздников, придуманных людьми, — сказал Снейп, наблюдая, как Гарри зажигает свечи. — О чем вы думаете на Рождество, Поттер?
— Не знаю. Смотря где и как оно проходит. Живя у Дурслей, я каждый сочельник мечтал, чтобы оказалось, что мои настоящие родители живы, чтобы рождественским утром они постучали в дверь и забрали меня к себе, где обязательно будет стоять елка, а под ней подарки — для меня. В Хогвартсе… в Хогвартсе было здорово — помните тот обед, сэр, когда директор был в шляпе с цветами? Наверное, это было мое лучшее Рождество, потому что мне ничего не хотелось изменить. А у вас какое было лучшее Рождество?
— У меня его не было, — отрезал Снейп.
— Было, — сказал Гарри. — Все праздничные дни разные, они не могут быть одинаково плохи. Так какое же?
Теперь, когда он знал профессора настолько хорошо, что мог предугадывать некоторые его реплики, он уже не боялся сказать что-то не так и испортить ситуацию.
— Хорошо, — Снейп тщательно придавал идеальную форму пирамиде из апельсинов на большом блюде, — мое лучшее Рождество сегодня.
— Сегодня сочельник.
— Завтра я не буду праздновать. Поэтому — сегодня.
— Вы не напрасно предупредили меня насчет сентиментальности, — сказал Гарри. — Иначе при этих словах я бы попробовать обнять вас.
Снейп промолчал. Гарри встал, подошел к нему и неловко, но крепко обнял, немного сбоку, так что Снейпу наверняка было неудобно стоять. Но он не пошевелился и не попытался возразить.
— Еще немного, и вы будете смотреть на меня сверху вниз, Поттер, — сказал он. Гарри покачал головой.
— Я никогда не буду смотреть на вас сверху вниз, сэр.
Что-то звонко щелкнуло сбоку. Гарри опустил руки, оба обернулись. Из бока соснового стеллажа вырвалась зеленая ветка. Она еще покачивалась, в воздухе свежо запахло хвоей. Следом с таким же щелчком появилась вторая, потом третья.
— Дамблдор сказал бы, что это очень сильная магия, — заметил Гарри. — У вас есть чем украсить елку, сэр?
— Я поищу, — сказал Снейп и вышел. Его не было долго. От нечего делать Гарри принялся перебирать и разглядывать бумажки на столике для почты. Одна из них привлекла его внимание официальным видом и знакомым штампом в углу. «…Северус Т. Снейп приглашается …20 ноября 1998 года …для дачи показаний».
— Почему вас вызывали в аврорат? — крикнул он на весь дом. — Почему вы не рассказали мне об этом?
— Потому что вас это не касается, — сказал Снейп, появляясь в дверях — слишком быстро, чтобы поверить в то, что эта бумажка и вопросы Гарри для него не существенны.
— Меня касается все, что касается вас.
— Не преувеличивайте свою значимость, Поттер.
— Зачем вас вызывали? Из-за Дамблдора? Из-за Метки?
— Нет.
— Зачем? — Гарри был спокоен. Он не собирался позволять Снейпу уйти от ответа. Снейп тоже это понял.
— Это из-за нападений.
— Что?
— Меня дважды пытались убить.
— Что?
— Что слышали, — разозлился Снейп. — Один раз — арбалет-ловушка в Лютном, не хватило профессионализма, второй — яд в чайной пачке, не учли, что я распознаю его на вкус.
— А вы даже защиту не усилили, — растерянно сказал Гарри.
— Я усилил. Вы просто не почувствовали. Очевидно, отвлеклись на другие эмоции.
— Я ждал встречи с вами, — сказал Гарри.
Молчание было совсем не рождественским.
— Сегодня я останусь здесь, — наконец сказал Гарри.
— Нет, — возразил Снейп.
— Да. Я не могу быть с вами все время, но сколько смогу — столько и буду.
— Ваша девушка…
— Джинни поймет.
— Нет, — повторил Снейп. — Она не поймет и будет права. И никто не поймет.
— Да наплевать, — сказал Гарри. — Я не прощу себе, если с вами что-то случится.
— Вы не можете все контролировать.
— Почему? — Гарри схватился за голову. — Ну почему?
— Риторический вопрос, Поттер.
— Знаю. Пожалуйста, можно мне остаться?
Снейп покачал головой.
— Не нужно, Гарри. Что суждено, то суждено.
— Мне было суждено не дожить до двух лет.
— Вам суждено было выжить и победить. А мне — нет. Вы и так это уже изменили.
— Вы невыносимы, сэр. — Гарри сел за стол. — Давайте разрежем пирог.
Перед уходом — часы били полночь — он, уже одетый, сделал еще одну попытку.
— Может быть, вы все же передумаете?
— Нет. — Снейп мягко подтолкнул его в плечо. Он редко прикасался к Гарри и почти никогда первым. — Идите. Вас ждут.
Гарри вышел на темную, слабо припорошенную снегом улицу. Рождество в этом году пришло не зимним, было довольно тепло для декабря, и снега выпало совсем чуть. Даже мелькавшие кое-где разноцветные огни не создавали впечатления праздника, скорее казались вывешенными по ошибке. Гарри потоптался немного на месте, потом аппарировал в «Нору».
Спал он плохо и подскочил, едва за окном засерело.
— Ты куда? — сонно спросила Джинни. — Не терпится развернуть подарки?
— Да, да, — торопливо проговорил Гарри. — Спи.
Он выпил холодной воды, походил по кухне, а потом быстро накинул теплый плащ прямо на пижаму и аппарировал к дому Снейпа.
Ноги в тапочках замерзли, пока он колотил в дверь и требовал открыть. Снейп появился на пороге минут через пять, заспанный и непричесанный.
— С Рождеством, Поттер, — сказал он, наверняка желая сделать это язвительно — но не вышло.
— Профессор… Сэр… — Гарри прошел в гостиную, где еще не горел камин. — Пожалуйста, пойдемте со мной, встретим Рождество в «Норе». Вы же не хотите, чтобы я весь день просидел у вас под дверью? Я знаю все, что вы можете мне ответить, но пожалуйста!
— Не нойте, Поттер. — Снейп открыл шкаф. — Я пойду. Иначе мне целый день придется отпирать-запирать за вами дверь.
— Отлично, — сказал Гарри. — Просто замечательно.
Он не сомневался, что все пройдет хорошо. Так оно и было. А миссис Уизли сделала невозможное, убедив Снейпа остаться на ночь.
— Ну теперь-то вы успокоились? — спросил он наутро, когда Гарри прощался с ним на крыльце его дома, пообещав Джинни появиться на вокзале вовремя.
— Нет, конечно. Я буду спокоен, если вы все время будете рядом.
— Ваши желания отличаются нескромностью и несбыточностью, Поттер. — Снейп язвил, но ни словом, ни взглядом не торопил Гарри.
— Это мы еще посмотрим. — Гарри улыбнулся. — Черт, мне пора. Увидимся в среду.
— Конечно.
Его взгляд был последним, что увидел Гарри, аппарируя.
***
В поезде было шумно, пахло рождественскими сладостями и домашней выпечкой. Гарри влился в веселую толпу, затолкал в рот подсунутый Роном пирожок с яблоками и подумал, что последнее хогвартское Рождество оказалось не хуже, а даже лучше первого.
Он уже задремал под стук колес, когда страшная боль в груди заставила его согнуться пополам.
— Гарри, что с тобой? — Джинни сжала его плечо, Гермиона, побледнев, искала что-то в сумочке. Рон озирался в поисках невидимых врагов. Гарри не мог говорить, не мог даже вздохнуть толком. В нем что-то сломалось, сломалось серьезно, до хруста костей и привкуса крови во рту. Он махнул рукой, показывая, что еще жив и в здравом уме, и упал на колени, застонав от боли.
Его отпустило минут через десять, разом, как будто ничего и не было. Встревоженные друзья толпились вокруг, заглядывали в дверь купе. Гермиона решительно выставила всех, заявив, что Гарри нужен воздух, и помогла ему сесть.
— Как ты? — спросила она. Гарри обвел троицу взглядом. В глазах у всех застыло одинаковое выражение.
— Это не то, о чем вы подумали, — выдохнул он.
— Точно? — Рон был не склонен доверять словам, когда речь шла о темной магии.
— Совершенно точно, — без тени сомнения сказал Гарри. — Что бы это ни было, оно не имеет никакого отношения к Волдеморту.
— Тебе нужно будет показаться мадам Помфри сразу по приезде, — безапелляционно заявила Гермиона. Гарри кивнул.
— Все в порядке. Я просто посижу, приду в себя. Не обращайте внимания.
— Как скажешь. — Джинни продолжила с братом увлекательный спор о квиддиче, время от времени бросая на Гарри внимательные взгляды, а Гермиона уткнулась в книгу. Ее ладонь небрежно касалась руки Рона. Гарри наблюдал за ними с улыбкой, когда вдруг подумал: «А где же Поттер? И этот, второй, который утверждал, что вся его семья училась на Слизерине? И эта девушка с рыжими волосами — она ведь не Лили?»
Гарри вздрогнул. Это были не его мысли, не его чувства и не его воспоминания. Что-то вошло в него, и теперь его словно было двое. Гарри опустил глаза. Он не собирался никому сообщать об этом. Во-первых, однажды его уже объявляли сумасшедшим. А во-вторых, это была его тайна. Их тайна.
Через час они прибыли в Хогвартс.
Минерва Макгонагалл встретила их у ворот, и по ее лицу Гарри сразу понял, что произошло нечто плохое.
— Мне нужно поговорить с тобой, Гарри, — сказала она, кладя руку ему на плечо.
В кабинете она усадила Гарри за стол и налила чаю. Ее руки подрагивали.
— Час назад нам сообщили… — Она помолчала, собираясь с силами. — …Нам сообщили о гибели профессора Снейпа.
Гарри опрокинул чашку, чай пролился на белоснежную скатерть.
— Кто? — спросил он. Он был уверен, что Снейпа убили.
— Его сбила машина на переходе. За рулем был маггл. Это случайность, Гарри. Никаких признаков убийства. Аврорат ведет расследование, но они не сомневаются, что это просто случайность.
Гарри поднял чашку и аккуратно поставил на блюдце.
— Можно, я побуду один, директор? — спросил он.
— Конечно, Гарри. — Макгонагалл задержалась — наверное, хотела погладить его по голове, но не решилась и вышла. Гарри прислушался к себе. Гибель Снейпа была ужасным событием, но нахлынувшая скорбь была лишь слабым подобием того горя, которое должно было его охватить.
Вот здесь он когда-то лечил полусожженную старинной магией руку профессора Дамблдора, здесь позднее сидел в директорском кресле и старался защитить Хогвартс от сторонников Лорда, словно в насмешку называвших себя педагогами… Здесь подружился с Фоуксом и устроил погром после смерти крестного…
Он помнил все. Они помнили все.
Скорби не могло быть там, где была жизнь.
Гарри поднялся и пошел к двери, попутно поздоровавшись с Дамблдором.
— Рад тебя видеть, Гарри, — ответил тот, возясь с Фениксом. И, чуть замешкавшись, добавил: — И тебя тоже, Северус.
Гарри обернулся.
— Откуда вы?..
— Это очень непросто, — добродушно сказал Дамблдор. — Но я слишком люблю вас обоих, чтобы не заметить, что вас теперь двое.
— Вы нам тоже нравитесь, — нахально ответил Гарри и вышел из кабинета.
— Не самый плохой исход, — пробормотал Дамблдор вдогонку. — К тому же у них много общего: оба чтят память Лили Эванс и совершенно равнодушны к лимонным долькам.
