Глава II «Ночь без сна»| Damien Rice – 9 crimes |
— Авада Кедавра! — зелёный луч сверкнул над столом, и тело плачущей женщины с грохотом упало.
Драко подскочил в кровати, резко вытащив из-под подушки палочку и направив её в воздух. Он не знал, кого хотел остановить, но от тяжёлого дыхания воздух словно свистел в лёгких. Левая рука горела, словно на неё вылили кипящее зелье. Откинувшись на постель, Драко смотрел в потолок и пытался успокоиться. Каждый раз, когда его посещали воспоминания, связанные с Реддлом, или снились ужасные картины из войны, метка пульсировала и причиняла адскую боль. После смерти Волдеморта она не исчезла и не стала светлее, навсегда оставаясь чёрным напоминанием о своём создателе.
Сквозь оконное стекло лился свет, залегая полосами на потолке, заставляя тени отступать. Драко отчаянно хотел, чтобы и тьма внутри него ушла, чтобы перестала донимать кошмарами и сводить с ума, но он сам выбрал этот путь. Да и мог ли он поступить иначе? Не пойди он на поводу у магглоубийцы, вся семья, включая его самого, уже как три года гнила бы на семейном кладбище и никто из ныне живущих не почтил их память скромным венком или букетом роз. Все псевдодрузья вмиг испарились, былая знатность и уважение превратились в пыль, которую уносил ветер.
Драко сел, опустив ноги на холодный пол. Обув тёплые тапочки и взяв с собой палочку, он вышел в коридор с твёрдым намерением прогуляться по ночному поместью. Минуя коридоры со спящими на портретах членами семьи, Драко искренне желал не разбудить ни одного из них: беседа могла продлиться до самого утра. Сейчас Малфой-мэнор был не просто лишённым жизни, а будто никогда её не знающим. С самого детства Драко ненавидел этот дом, ведь каждый день ему приходилось делать в нём то, что скажет отец, и только дышал и жевал он самостоятельно. Гневные размышления о кровном родственнике во втором часу ночи были явно не самым лучшим занятием, но хотя бы отвлекали от страшных снов. Пройдя мимо материнской спальни и переборов желание войти, Драко продолжил свой путь в направлении совятни, а когда оказался в холле, даже не подумал о том, чтобы переобуться. Холод мгновенно пробрался под материал свободных брюк, но младшего Малфоя это ничуть не останавливало, ведь впервые за долгое время он решился написать друзьям. Единственное, что оставила ему жизнь. Он мог легко вызвать сову с помощью волшебного свистка, но ужасно хотелось пройтись в ночной тишине. Оказавшись внутри, Драко вынул свёрнутый пергамент и перо из тумбочки, но не имел ни малейшего понятия, с чего стоило начать. Банальное приветствие было необходимо, как и сокрытие своего настоящего имени. Он оставил подсказки так, чтобы лишь конечный адресат мог с уверенностью сказать, что автором письма являлся он — страдающий бессонницей Драко Малфой. Строчки под острием пера полетели одна за другой, и он был весьма удивлён их объёму и содержанию, потому как давно ни с кем не общался. Рассчитывая лишь на половину страницы пергамента, Драко размашистыми буквами дописывал предложение на обороте.
Он скучал по друзьям. И так было всегда. Хотя им этого Драко никогда не говорил и не проявлял чуткости, демонстрируя лишь брезгливую пренебрежительность и превосходство, сейчас он в полной мере понимал, насколько не хватало их смеха, безбашенных развлечений, долгих вечеров в гостиной Слизерина и похождений по тёмным коридорам Хогвартса, как квест «Не будь пойманным Филчем».
Хогвартс.
Каким он был сейчас, Драко не имел даже примерного представления.
Одно письмо было закончено. Подписавшись Пупеусом Златоротым, Драко даже прыснул от комичности этого псевдонима, но зато никто даже и предположить не мог, что данное нелепое имя принадлежало разыскиваемому по всей Великобритании и за её пределами Пожирателю Смерти. Он достал второй пергамент и стал царапать буквы ещё быстрее, не успевая за полётом собственной мысли. Поставив финальную жирную точку, Драко огляделся — практически ни одной совы или филина на месте не было. Кроме одной. Перья и окрас были неприметными, но именно эту птицу он любил больше всего, удивляясь тому, насколько живучей и верной она была: однажды, разъярённый провалом очередного плана по поимке Поттера, Волдеморт явился в совятню и убил практически всех. И только Люка осталась сидеть на месте, выжив каким-то удивительным образом.
— Привет, Люка, — Малфой погладил сову по голове, и та тихо ухнула в ответ. — Я решил тебя работой нагрузить. Два письма, — показав их ей, Драко словно ожидал ответа на человеческом языке. — Пэнси Паркинсон и Блейз Забини.
Сова вытянула лапку, позволяя привязать к ней письма, и Драко почесал её макушку за покорность. Птица ухнула повторно, резко взмыла вверх и вылетела в окно, отдаляясь от провожающего её взглядом хозяина. Когда она превратилась в серую точку на беззвёздном от ненаносимости небе, Малфой опустил взгляд. Ступни от холода онемели, и в поместье он уже бежал, чувствуя брызги капель, попавших на щиколотки. Оказавшись внутри, Драко застал на пороге домового эльфа, протягивающего мокрое полотенце и чистые тапочки.
— Я тебя не звал, — сказал Малфой, но тот не слушал его, вытирая грязную ступню и бережно натягивая на неё чистую обувь.
— Молодой хозяин может заболеть.
— Зато умру скорее, — усмехнулся Драко.
Эльф пару мгновений смотрел на него огромными зелёными глазами-блюдцами, а потом привёл в порядок вторую ногу.
— Молодой хозяин не должен думать об этом. Молодой хозяин не должен расстраивать хозяйку.
От этой фразы Драко почему-то оцепенел, глядя на испугавшегося своих слов эльфа.
— Я... я... — бормотал он, уже собираясь наказать себя путём ударов головой о пол, но Малфой обхватил его тонкое запястье двумя пальцами, призывая остановиться.
— Ты прав, Элпи, я не должен расстраивать маму.
Удивление на маленьком лице эльфа было настолько искренним, что если бы Драко умел умиляться, то обязательно так и поступил бы, но вместо этого он осторожно потрепал его по голове и стал подниматься по лестнице. С какой стати его накрыл подобный порыв доброты, было непонятно, но ему нравилось чувство правильности, пульсирующее где-то в груди. Там словно образовался шар, который был таким же тёплым, как греющие ноги тапочки. Минуя коридоры, Драко вспомнил, как на четвёртом курсе ему удалось наложить на свою комнату заклятье непроходимости, которое не пропускало никого, кроме его самого и домовых эльфов. Отец даже наказал за это, но Драко так и не снял чары, хотя сейчас никто уже и не собирался нарушать его личное пространство. Как много судеб и гадостей видели стены этого дома? Сколько мерзких незримых следов жалкого подобия человека отпечаталось на ныне покрытом ковром полу? Но самое едкое — воспоминания о дне, когда мир потерял цвета. День рождения — ненавистный праздник, гордый отец, молчаливо перепуганная мать, ломящийся от деликатесов стол, аплодисменты других испорченных гордыней и фанатизмом людей, и он — мальчик, который не знал, на что без выбора себя обрёк.
— Ты почему не спишь? — раздался за спиной тихий голос мамы, и Драко резко обернулся.
— Письма писал.
— В первом часу ночи? — Нарцисса была сонная и вряд ли понимала действительность в полной мере, но потом вздрогнула: — Письма?
— Да.
— Драко... нас же могут обнаружить.
— Я всё предусмотрел: стёр распознавание почерка, подписался поддельным именем. Министерству даже в голову не придёт, что это я.
— Тебе надо быть осторожнее, — Нарцисса открыла дверь шире, приглашая его войти.
— Мне нужно хоть какое-то общение, — Драко сел в кресло рядом с комодом как раз туда, куда светила луна. — Мам?
— М-м-м?
— Я Пэнси написал, — Драко откинулся на спинку, задирая голову.
— Наверное, как всегда коротко и лаконично?
— Вовсе нет. Пергамент с двух сторон исцарапал. Блейзу чуть поменьше.
— Это замечательно.
— Только я заранее раздосадован.
— Чем?
— Что мои слова в итоге окажутся им не нужны. Как и письма эти.
Нарцисса до боли закусила губу и обернулась.
— Думаю, ответ придёт. Они твои друзья и должны понять.
— Сказать по правде, — Драко резко поднял голову, — у меня никогда не было друзей. Винс и Грэг таскались за мной из-за того, что папаши были Пожирателями, Блейза и меня объединяла гордыня и чувство превосходства над другими только из-за того, что в жилах чистая кровь, а Пэнси... Она всегда из-за меня страдала и делала всё, чтобы угодить.
— Ты мыслишь однобоко. Быть может, первые и были рядом лишь по указке, но Блейз и Пэнси точно тобой дорожили.
— А вот у... Поттера всегда были друзья. С одной стороны — непутёвый и не совсем удачливый Уизли, с другой — Грейнджер. И никакие ссоры и молва, ни даже смерть не смогли помешать им быть и оставаться друзьями. У меня такого никогда не будет.
— Ты поэтому все эти годы его ненавидел? Не потому, что так велел отец? — Нарцисса села на кровать, оказываясь напротив сына.
— Зависть и желание получить то же самое — вот, чем это в действительности являлось. Я понял это уже на шестом курсе, когда чуть не убил Дамблдора, но было поздно признавать ошибки. Я спасал тебя.
— Странный мальчик.
— По-моему, просто псих.
— У него ведь не было родителей, воспитывался у магглов, а так самоотверженно пришёл жертвовать собой во имя спасения других.
Драко промолчал, переведя взгляд на стену. Ему не хотелось продолжать разговор о человеке, которого он привык ненавидеть, а виноватый взгляд Нарциссы делал эту ситуацию ещё хуже. Она часто говорила ему, что нужно было бежать, и он бы ни за что не попал под влияние Реддла. Но в словах этих не было никакого смысла, ведь сделанного не воротишь, а, значит, ему суждено быть живым мертвецом.
В комнате раздался тихий стук. Сова. Драко резко поднялся, открывая окно и запуская птицу, которая приземлилась на спинку кресла и уже вытянула лапку с письмом. Значит, не одному ему не спалось в эту ночь.
— Я, пожалуй, пойду, — сова села на плечо, не желая улетать, и больно царапала кожу когтями.
— Чей ответ?
— Пэнси.
— Вряд ли она ответила, чтобы угодить, — улыбнулась Нарцисса, — но совершенно точно страдала от того, что ты не писал.
— Спокойной ночи, — Драко на секунду застыл у порога, а потом аккуратно закрыл за собой дверь.
— И тебе добрых снов, сынок.
Он чуть не сорвал с петель дверь в свою комнату и быстро её закрыл, нетерпеливо разрывая красиво запечатанное письмо и доставая из конверта пергамент ещё длиннее его и также исписанный с двух сторон. Либо Пэнси пользовалась прытко пишущим пером, либо научилась быстро царапать буквы, либо была слишком рада получить от него вести. Впрочем, обстоятельства написания Драко совсем не волновали, куда важнее было то, что начиналось оно с обычных слов, но они заставили его впервые за долгое время по-настоящему счастливо улыбнуться. И пусть это была иллюзия, но сейчас он представил, что кому-то нужен. Просто так. Бескорыстно.
* * *
Джинни сидела возле зеркала и расчёсывала влажные волосы. Она размышляла о сегодняшней не совсем удачной и редкой до полётов тренировке. Оливер всё-таки занял их двухчасовыми объяснениями новой тактики, которая, к слову, была весьма проработанной. Со времён Хогвартса Вуд совершенно не изменился. Она до сих пор была благодарна ему за то, что сразу после учёбы по его совету её пригласили в команду как подающую надежду охотницу. И обязательно проявит себя в самом лучшем свете. Но не тяжёлый спортивный год волновал сейчас замершую Джинни, а Гарри, её скрытный и независимый Гарри, что с каждым днём выглядел всё более уставшим и слабеющим. Она знала, что это вовсе не следствие недосыпа и большого объёма работы, а нечто другое, о чём он ещё не делился ни с кем после войны. На похоронах всех погибших друзей Гарри стоял безмолвно и в одиночестве, и Джинни знала, что как бы она ни убеждала его, что в их смерти нет его вины, он всегда будет думать именно так. МакГонагалл назвала это «комплексом Поттера» и была бесконечно права, потому как неимоверную ношу боли и скорби Гарри нёс в одиночку, не принимая помощи даже близких людей, готовых всегда прийти в трудный час. Когда после войны она отправилась домой с выжившими членами семьи, Гарри аппарировал куда-то и не выходил на связь много дней. Гермиона и Рон били тревогу, разыскивая его повсюду, а Джинни не спала вообще. Тогда он пришёл поздно ночью, вымученный настолько, словно ему было пятьдесят, а не почти семнадцать.
— Доброй ночи, миссис Уизли, — Гарри стоял на пороге их частично восстановленного дома и смотрел в пол.
— Здравствуй, хороший мой! — она буквально втащила его внутрь, судорожно осматривая с ног до головы в поисках ран и увечий. — Где же ты пропадал? Мы тут извелись все!
— Простите, я... — он перевёл взгляд на стоящую позади матери Джинни, которая смотрела на него полными слёз глазами. — Мне надо было побыть одному.
И если ранее она была настроена устроить ему жуткий скандал из-за того, что за неделю от переживания почти превратилась в тень, то в тот момент Джинни просто подошла к нему и крепко прижала к себе. Молли пошла на кухню накрывать поздний ужин, а они так и остались стоять у входной двери.
— Где ты был? — тихо спросила Джинни, боясь разжать руки.
— В Годриковой впадине, на площади Гриммо, навестил и восстановил могилу Дамблдора, был в Запретном лесу, на могиле Добби.
— Зачем?
— Я хотел поговорить с ними. Но мне не стало легче. И не станет. Никогда.
— Гарри...
— Нет, не проси меня говорить о случившемся, — он отодвинулся от неё и заглянул в глаза. — Я не хочу.
— Хорошо, но ты больше не пропадай. Я чуть не умерла от ужаса, что потеряла ещё и тебя, — слёзы потекли по бледным от бессонных ночей щекам, и Гарри аккуратно коснулся их ладонями.
— Прости меня. Я просто не мог смотреть вам всем в глаза. Фред... он... Прости.
Джинни жестом заставила его замолчать и улыбнулась сквозь слёзы.
— Пойдём кушать. Мама уже всё приготовила.
— Я хочу тебя кое о чём спросить, прежде чем мы пойдём к твоей семье, — лицо Гарри было неимоверно серьёзным.
— Что?
— Ты хочешь быть со мной?
— Этот вопрос вообще не имеет права на существование, потому что свой ответ я дала тебе давным-давно.
Он чуть приподнял уголки губ.
— А ты хотела бы жить вместе?
— Да, — не колеблясь, ответила она.
Положив ладонь на тонкую талию, Гарри порывисто поцеловал её, словно не мог выразить благодарность за положительный ответ никакими другими способами.
— Джинни? — Гарри стоял на пороге комнаты и смотрел на неё с долей озадаченности.
— Прости, задумалась. Ты что-то говорил? — она уронила расчёску и наклонилась за ней.
— Нет. У тебя такая улыбка счастливая.
— Просто мне интересно, как Гермиона отреагирует на наш поздравительный громовещатель.
— Как бы она нам ответный не прислала, — хохотнул Гарри, выключая ночник.
Оказавшись под одеялом, Гарри блаженно простонал — ноги страшно гудели, впрочем, Джинни секундами позже отреагировала на мягкую постель таким же образом, и они тихо прыснули. Витающий над головой сон мягко проник в разум, отчего веки налились тяжестью и закрылись.
* * *
Вокруг него царил бесконечный туман. Гарри встал и огляделся: быть может, он в какой-то огромной Выручай-комнате? Чем сильнее он приглядывался, тем больше видел. Высоко вверху поблёскивал на солнце большой стеклянный купол. Может быть, это дворец? Всё было тихо и спокойно, не считая стука и шебуршания где-то совсем рядом, в тумане... Гарри медленно обернулся, и окружающее пространство стало обретать форму у него на глазах: просторное помещение, светлое и чистое, зал, намного превосходящий хогвартский с прозрачным стеклянным куполом вместо крыши, но вокруг не было ничего. Совершенная пустота. И рядом не было никого, кроме... Отшатнувшись, Гарри увидел источник шума: на полу сжалось существо, похожее на маленького голого ребёнка, но с грубой, шершавой, как будто ободранной кожей; дрожа, оно лежало под стулом, куда его затолкали, как ненужную вещь, чтобы убрать с глаз долой, и тяжело дышало. Встав перед ним на колени, Гарри аккуратно взял его на руки, а потом истошно закричал, ведь прямо на него смотрели его собственные глаза — расширившиеся от боли и ужаса, они были налиты кровью.
— Ты не можешь мне помочь. Ты умрёшь, — прохрипело скорчившееся существо, и зал разорвался на миллионы чёрных кусков.
Гарри резко распахнул глаза и судорожно огляделся вокруг, но ничего, кроме залитой лунным светом комнаты и спящей Джинни, не увидел. Сердце колотилось так, словно он сделал пробежку вокруг Лондона, и дышать было крайне тяжело. Бесшумно, стараясь не разбудить Джинни, он встал с кровати и достал палочку из-под подушки. Гарри тихо вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
—
Люмос, — свет плавно разлился по коридору.
Уютная квартира в районе Гринвича была идеальным местом для жизни. Не было никаких напоминаний о потерях, кроме колдографий на стене и в альбомах. Гарри мог не грызть самого себя, как делал это на площади Гриммо и в Годриковой впадине, здесь ему было хорошо хотя бы в том понимании, что все места, пронизанные воспоминаниями, были далеко. К тому же жизнь среди магглов была ему куда привычнее, да и сама Джинни, кажется, неплохо сдружилась с соседями.
Повернув на кухню, он налил себе кофе и, взяв смешную кружку в виде мурчащего от тепла кота (подарок Гермионы на прошлое Рождество), пошёл дальше. Джинни до невозможности любила животных, да и часто заглядывающий к ним в гости Хагрид постоянно кого-то вместе с собой притаскивал, отчего одна из весьма просторных комнат в квартире была чем-то вроде зоопарка, который они с Джинни переделали в небольшой лес. Гарри любил здесь бывать. Приходил с книгами и оставался наедине с вскрикивающими, сопящими, бурчащими и изредка повизгивающими созданиями. Впрочем, сейчас он читать не собирался, а пришёл затем, чтобы написать письмо человеку, без которого он, скорее всего, давным-давно сгинул бы.
Гермиона Грейнджер.
Заключительные экзамены в Хогвартсе, её поступление в Академию и их с Роном служба при министерстве... с тех пор утекло много воды, но не было ни дня, чтобы Гарри не вспоминал о своей самой близкой подруге. Мог ли он предположить, что знакомство с девочкой-заучкой выльется в самую крепкую и нерушимую связь в его жизни? Вряд ли. Но он был благодарен тому роковому дню и нелепому бою с троллем за то, что сейчас у него есть надёжный человек. После войны их дружба превратилась в нерушимую скалу. Гермиона была для него сестрой, которой уже не суждено родиться, опорой и одной из самых смелых девушек, что он знал. Ему страшно захотелось ей написать. Поздравление было не в счёт, ведь последний раз им удалось увидеться на день рождения Джинни в августе, а Гарри сильно скучал. Сев на траву, он потянулся к тумбочке, замаскированной под пень, и открыл верхний ящик, доставая пергамент и перо. Когда он жил с Дурслями и переписка с Гермионой была единственной его отрадой в череде гадостей и мерзких лиц родственников, Гарри никогда не колебался с тем, что написать, а сейчас все слова будто вылетели из головы, никак не желая собираться воедино. Рядом с ним застрекотали сверчки, стайка разноцветных ночных птиц размером с половину ладони пролетела над головой, весело щебеча и прячась в густых ветках ивы. Ступню защекотало: проснувшийся кот ластился к босым ступням. Пуфик (а именно так принёсший его Рон и назвал) был склонным к полноте рыже-белым котом, которому среди всей этой непонятной живности жилось на удивление хорошо. Крепко сжав перо и расположив чернильницу так, чтобы не перевернулась, Гарри разложил пергамент у себя на коленях и стал писать первое, что приходило ему в голову.
Совсем как в те далёкие, но не забытые года.
* * *
Гермиона всё ещё никак не могла перестать смеяться и пыталась отскоблить ярко-розовую вату со своего носа. Ровно в двенадцать часов к ней в окно совершенно наглым образом влетел маленький воробей, и она абсолютно не подозревала, чем её гостеприимство закончится: проворная птичка сначала прыгала, как заведенная, по всей комнате, попутно переворачивая мелкие предметы, а потом громко чихнула, отчего раздался крохотный взрыв, сопровождаемый весёлой песенкой разноцветных фей, что летали над головой и вместе с пожеланиями сыпали конфеты и сладкую вату. Кинув взгляд в зеркало, она снова рассмеялась в голос, потому что по всему её лицу красовались отпечатки маленьких губ фиолетового, красного, синего и жёлтого цветов. Такого оригинального поздравления у неё точно никогда не было, так что она уже жаждала расспросить Джинни об использованном заклинании. Несмотря на то, что этот воробушек её разбудил, сонливости Гермиона совершенно не чувствовала, а всё потому, что сразу после учёбы она уснула прямо за книгой, удобно устроившись на кровати. Ощущая себя выспавшейся, Гермиона заварила себе бергамотовый чай и села читать у окна. Отдав предпочтение магическому свету, а не обычной лампочке, она то и дело смотрела в потолок, запоминая недавно прочитанные законы. Со своей учёбой Гермиона и забыла, что сегодня ей исполняется двадцать лет.
— Спарки! — воскликнула она, когда на подоконник приземлился филин. Большие дымчатые крылья замерли на секунду, а потом птица протянула Гермионе лапку с привязанным к ней письмом.
На секунду она даже засомневалась открывать его или нет, ведь Гарри мог с лёгкостью послать ещё одну шуточку, зная, что Гермиона совсем на него не обидится, но вместо взрывов и сладостей она вытащила обычное письмо с привычно корявым почерком.
«Привет, дорогая Гермиона!
Я не знаю, ждать ли мне от тебя мести за громовещатель, но помни, что Джинни всегда отомстит за меня летучемышиным сглазом. И ещё: идея с феями — её, на мне только воробей, которого мне было весьма страшно отправлять.
Сейчас я сижу в нашем комнатном лесу и пишу это письмо. Под ногами ворочается кот, и мне страшно щекотно, хотя кому я рассказываю, ты всегда давила на эту мою слабость».
Гермиона улыбнулась, вспоминая, как бегал от неё Гарри по Норе, только бы снова не получить заклятье адской щекотки.
«Чего ж я, собственно-то, пишу? Ты не присылала мне сову с приглашением на праздник, поэтому я подумал, что можно отпраздновать его вне дома. Мы давно не виделись, и если вечно невыспавшуюся физиономию Рона я лицезрю почти каждый день на работе, то твоё милое личико я уже даже начал забывать».
Она закатила глаза и тихонько хохотнула. Знай Гарри, что именинница попросту забыла о своём празднике, то, быть может, и не беспокоился о неотпразднованном дне рождения, но забота была крайне приятна.
«Шучу, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Ха-ха. Мой филин сейчас ждёт ответа, поэтому даже не спрашиваю, а утверждаю, чтобы завтра в семь часов вечера Вы, мисс Грейнджер, явились в Дырявый котёл по случаю празднования дня рождения. Никакие отговорки не принимаются, свои книги по учёбе не брать, НИКАКОГО ЗАКЛЯТЬЯ РАСШИРЕНИЯ НА КОШЕЛЁК, ГЕРМИОНА, Я АВРОР И БЫСТРО ЕГО ЗАСЕКУ. Так что у тебя нет выбора, кроме как дать свой положительный ответ.
С любовью,
твой непутёвый друг Гарри Поттер».
— Твой хозяин — шантажист.
Быстро написав всего пару строк о том, что завтра вечером она ждёт их с Джинни у себя, Гермиона также добавила, что вполне не против прогуляться по Лондону часов в десять утра и возражений касательно раннего времени ни в коем случае не принимает. Отправив письмо, она ещё долго всматривалась в удивительно звёздное ночное небо, но любование небесной картиной прервалось в тот самый момент, когда в камине раздался чих и из него вышел крайне уставший Рон.
— Ну и денё-ё-ё-ёк... — протянул он и бухнулся в рядом стоящее кресло.
— Если ты собрался спать, то знай, я тебе не дам сразу это сделать, — строго произнесла Гермиона. — Сейчас ты идёшь мыться, а после съедаешь свой поздний ужин и в кровать.
— Ты никогда не изменишься, Гермиона, — Рон поцеловал её в щёку и завернул в ванную комнату.
Накрыв на стол и наложив на ужин заклятье долговременного подогрева, она вернулась к чтению. Настроение почему-то испортилось. Быть может, от того, что её не поздравил Рон? А может, вот сейчас он выйдет из душа и набросится на неё с поздравлениями? Или прилетит громовещатель от него? Или она проспала его поздравление, а он обиделся и ушёл куда-нибудь? А может?.. Свой мысленный и откровенно девчачий поток предположений Гермиона резко оборвала, продолжая ждать и не подавать никакого на это намёка, но ни через десять минут, когда Рон уже с чавканьем уплетал запечённое мясо, ни через полчаса, когда бездумно щёлкал по каналам маггловского телевизора, ни через час, когда позвал её спать, а она — окончательно обиженная — предпочла конспектирование истории магглов, поздравлений от, казалось бы, любимого человека Гермиона так и не дождалась. Она понимала, что сейчас у Рона слишком много работы, особенно с открытием нового отдела, где он практически жил. Ситуация в обществе накалялась с каждой минутой, и любая мелочь могла либо усугубить имеющееся, либо разрешить, ведь совершенно не хотелось разжигания гражданской войны, только Гермиона вела умственно-сердечную борьбу, находя тысячу оправданий его поступкам и нынешней ситуации, и все они жалобно поскуливали в своей нелогичности и отсутствии подкреплённых аргументов. Взглянув на письмо Гарри, Гермионе отчаянно захотелось в эту же секунду оказаться с ним рядом в комнатном лесу и просто послушать его голос, чтобы он рассказывал какие-нибудь глупости, а они вместе над этим смеялись, но ворваться в дом пусть и к лучшему другу было решением абсолютно иррациональным, оттого, тяжело вздохнув, Гермиона открыла балкон и попыталась воссоздать маленький лес на нём. Спустя час у неё получилось, хотя оказался далёким от идеала, но зато были сверчки, которые даже стрекотали. Притянув магией своего лепрекона и выставив время на девять утра, Гермиона поставила его на искусственно созданный пенёк, притащила одеяло с подушкой из комнаты для гостей и легла прямо на траву. Спать рядом с Роном ей сейчас совершенно не хотелось.
