Глава 3Всё-таки такое долгое время, проведённое вне дома, не пошло на пользу: я попросту теряю хватку и расслабляюсь, думая, что уж родовое-то поместье не сможет мне навредить. Не знаю насчёт вреда кому-либо вообще, но умереть от испуга тут, при наличии слабой нервной системы, вполне реально. Просто в какой-то момент я собираюсь поправить одеяло на кровати матери — понятия не имею, зачем, но, наверное, ей бы хотелось видеть, что я достаточно обучен манерам. Вот только, стоит мне его коснуться, в комнате раздаётся громкий хлопок — и я чувствую мощную волну магии, обтекающую моё тело, пощипывающую лицо и кончики пальцев. Нет, ну сколько можно-то, в самом деле?
Палочка оказывается в руке раньше, чем я успеваю это понять — всё-таки десять лет учился, в том числе и рефлексы совершенствовал. Но ничего не происходит. Ничто не пытается убить меня, ранить или хотя бы обездвижить. Было очень похоже на Сигнальные чары, но, может, это просто снова какие-нибудь штучки для защиты семейного имущества от чужаков. Разбираться с этим мне решительно не хочется. Впрочем, сейчас я поднимался сюда исключительно для того, чтобы собрать бумаги и перенести в — свою теперь — комнату. Так всё же намного удобнее, чем каждый раз приходить к ней.
Свитков оказывается больше, чем мне сперва казалось. Настолько, что я даже жалею о запрете для домовика касаться их. Всё-таки с ним было бы намного удобнее — и быстрее, конечно же, хоть и торопиться мне совершенно некуда. В конце концов я справляюсь сам, левитируя последнюю стопку от одного стола до другого, двумя этажами ниже, и рассеянно трогаю кончиками пальцев шероховатые края пергамента. Сегодня у меня нет времени для них, но приятно осознавать, что впереди ещё много всего любопытного.
Сегодня у меня в планах важное дело — и даже придётся покидать поместье и лететь в Лондон (Мерлин, зачем им там такое огромное количество антиаппарационных барьеров?), но чего не сделаешь ради этого. Это старая традиция. После окончания школы волшебник покупает себе новую палочку — соответствующую полученным знаниям и опыту, идеально подходящую, в отличие от той, первой. Можно, конечно, было заказывать новую каждый школьный год, но это не имеет никакого смысла — для обучения подходит любая палочка. Разве что с неподходящей может быть немного тяжелее. Но так даже лучше: потом, когда волшебник и новая палочка найдут друг друга, ему будет в разы проще. Есть в этом какая-то романтика.
В Лондоне есть много разных мест, где можно что-то купить. Есть даже специальный рынок для зельеваров — всегда хотел туда попасть, но сейчас лишних мест лучше не посещать. В общем, купить можно всё, что нужно, а если чего-то не будет, за пару галеонов это сделают на заказ; единственное исключение — волшебные палочки можно приобрести всего в одном месте. И здесь, в отличие от любых других, никогда не будут пресмыкаться, предлагая привезти всё необходимое на дом.
И само место особенное. Почти у всех остальных есть только убогие лавчонки в случайных уголках города. Но старик Олливандер ценит комфорт и статус — он попросту отвёл под магазин первый этаж и террасу собственного дома в Косом переулке, обустроившись с комфортом на фоне остальных коллег. Впрочем, место не очень-то статусное, но ему простительно. По правде сказать, это странно: у их семейной династии денег столько, что, небось, хватило бы, чтобы скупить все дома магической части Лондона. Остаётся только радоваться, что им на это, в сущности, наплевать — как и на всё, что не касается волшебных палочек. Поговаривают даже, что много поколений назад именно предок Олливандеров создал самую первую волшебную палочку. Привирают, наверное.
Как бы то ни было, волшебные палочки он делает самые лучшие. И потому на протяжении всего пути в его дом у меня внутри что-то восторженно клокочет — как будто выражение бурной радости не укладывается в рамки воспитания.
Домовик Олливандеров выглядит несколько опрятнее, чем мой. И держится увереннее: никаких пресмыканий, конечно же, только чинное спокойствие. Двери, правда, всё равно придерживает, но на то он и домовик. Не скажу, чтобы меня это особенно удивляло — это ведь тоже правило, а к правилам Олливандер относится с лёгким пренебрежением.
Он ждёт меня в гостиной. Я вхожу и, после его кивка, сажусь в кресло напротив, украдкой оглядываясь. Это не остаётся без внимания.
— Смотрите на здоровье, мистер Ходжес, — с лёгкой улыбкой говорит хозяин, которому явно польстил мой интерес. — Насколько я помню, в детстве вы не проявляли особенного внимания к моим работам.
— Честно сказать, вы помните моё детство лучше, чем я сам, — рассеянно отвечаю я, не в силах отвести взгляд от обстановки.
У самой гостиной нет особенного шика. Но одна из её стен, самая длинная, до потолка занята узкими ячейками с вложенными в них футлярами из чёрной кожи. Это волшебные палочки. Многие из его работ наверняка никогда не найдут хозяина, но Джерейнт явно не торопится их распродавать. Как будто делает не для продажи, а ради… искусства, что ли?
— Именно так, — подтверждает хозяин, и я понимаю, что последнюю фразу сказал вслух. — Магия — это в первую очередь искусство, мистер Ходжес. Искусство убивать, искусство лечить, искусство защищаться. Волшебная палочка, как вы знаете, только инструмент, но для того, чтобы магия стала этим искусством, нужен идеальный инструмент. Я знаю, некоторые из моих коллег делают очень мощные и дорогие палочки, не подходящие их владельцам. Но я предлагаю вам выбрать её. И ей — вас.
Ох, вот это сильно было. Настолько, что я потрясённо молчу всё то время, пока домовик носит мне футляры и достаёт из них разнообразные палочки. А они и правда потрясающие. Цейлон, эбеновое дерево, акация, виноградная лоза, ива… Некоторые из них будто отзываются слабой дрожью в моих руках, но Джерейнт только качает головой. Я и сам чувствую, что это не то. Собственно, всё предвкушение и вся прелесть этого момента — когда нужная палочка окажется в руках, это нельзя будет спутать ни с чем. Уникальное ощущение.
Чем дольше я здесь сижу, тем мрачнее становлюсь, наверное. Ну не может же быть такого, чтобы ни одна палочка не подошла? В конце концов Олливандер жестом останавливает домовика и как будто задумывается: смотрит в пространство за окном так долго, что в комнате будто прохладнее становится.
— Принеси палочку из моего кабинета, — наконец приказывает он домовику, и тот испаряется, чтобы через мгновение вернуться с футляром.
Этот футляр не из чёрной кожи. Он вообще не из кожи. Крышка напоминает мозаику из отдельных крошечных кусочков дерева, сливающуюся в красивый, но не очень понятный узор. Узнать дерево я не смог бы при всём желании, поэтому Олливандер коротко и нетерпеливо уточняет:
— Кипарис(1). Возьмите палочку.
Я снимаю крышку. Палочка внутри футляра не отличается особенной вычурностью: я бы сказал, внешне она самая простая среди остальных, встреченных мной сегодня. Но эта семья вообще не делает обычных палочек. Поэтому я касаюсь её пальцами.
Если это не было молнией, то что это такое было? Потому что мою руку будто простреливает молнией, не больно, но мощно, и по остальному телу прокатывается волна магии. Или это была просто дрожь?.. В любом случае, ощущения такие, что у меня вряд ли найдутся слова их описать. Как будто в груди появилось второе сердце. Как будто я родился заново. И только вполне ощутимые ледяные мурашки на загривке дают понять, что это всё мне ни капельки не привиделось. Так вот что это такое — найти свою палочку, да?
Я наконец поднимаю голову и встречаюсь взглядом с хозяином дома. Он смотрит на меня так, будто я распотрошённая для зелья жаба, внезапно ожившая у него на ладони. Мне немного не по себе. Что в этом такого?
— Знаете, мистер Ходжес, — начинает Олливандер и тут же осекается: — Впрочем, нет, ничего. Надеюсь, ваша палочка поможет вам стать искусным волшебником.
* * *
Я возвращаюсь в дом — домой — и долго стою в тёмном холле, сжимая новую палочку. Свечи можно зажечь одним её взмахом, но первое заклинание не может быть таким простым. Это как будто дань уважения: палочке, которую выбрал сам, и новому этапу своей жизни.
В это мгновение входная дверь бесшумно открывается, хотя никто не стучал. И, наверное, я всё ещё в шоке — потому что не пытаюсь обезопасить свою жизнь сразу же, только прижимаюсь к стене и вцепляюсь в палочку так, будто она мой единственный путь к спасению. Впрочем, в каком-то смысле так и есть — кто бы там ни был, маггл или волшебник, не кухонной же утварью в него кидаться.
Под его ногами едва слышно скрипит рассохшийся без должного ухода деревянный пол. Странно, вроде бы подо мной не скрипел. Ну или я был слишком занят, чтобы обращать на это внимание. Всё-таки и то время, которое дом провёл без людей, сказалось довольно сильно. Мерлин, о чём я вообще думаю? Меня, может, убьют сейчас.
— Джуния? — свистящим шёпотом говорит вошедший, и я наконец осмеливаюсь вдохнуть. И посмотреть за угол — буквально на треть дюйма высунуться, чтобы только был виден холл и дверь. И сразу же расслабляюсь: мантия, конечно, скрывает очертания тела, но эти длинные чёрные волосы, заплетённые почему-то в простую косу, вряд ли могли принадлежать мужчине.
Кажется, что-то она всё же слышит. Потому что я оказываюсь прижат к стене раньше, чем успеваю уловить хоть какое-то движение. И ослеплён Люмосом, конечно.
— Где Джун? — почти рычит она — с виду совсем девчонка, едва ли старше меня — невольно вжимаясь своим телом в моё. Ну конечно, вдруг я злобный маггл и не стану использовать эту близость, чтобы просто её чем-нибудь немагическим проткнуть. — Что ты делаешь в её доме, сраный идиот?
Я лихорадочно соображаю. Получается, если честно, плохо. Пока я не знаю, кто она такая и что здесь делает, говорить что-либо вообще не стоит. Ещё бы выбор был…
— Живу, — в конце концов выдаю я единственный адекватный — и безопасный, надо заметить — вариант. То есть правду. Соврать всё равно не получится — слишком мало времени, чтобы придумать убедительную легенду.
— А о том, что дом находится под контролем Аврората, ты в курсе?
Она ухмыляется — как будто злобно, но, скорее, торжествующе. Как будто она этого ждала. Поймать кого-нибудь, в смысле.
— Но она мне ничего перед отъездом об этом не говорила, — бормочу я. Нет, правда, ненавижу не знать чего-либо, что непосредственно касается моей жизни и её сохранности. — И никто не говорил, собственно.
— А почему она должна… — вскипает аврорка, и вдруг осекается, расширяя глаза: — О, так ты Алан?
Я уже не удивляюсь. Просто молча киваю и сверлю её взглядом, пока она наконец не отлипает от меня. Всё-таки это просто неприлично — находиться на таком близком расстоянии, даже не будучи знакомыми.
Сердце перестаёт колотиться, и шум в ушах немного стихает. Судя по всему, убивать меня никто не собирается — во всяком случае, не прямо сейчас. Правда, вопросов от этого ещё больше: почему дом, отслеживаемый Авроратом, не опечатан хотя бы элементарными заклинаниями вроде щита или Сигнальных чар, при срабатывании которых сюда примчался бы целый отряд? Да и к чему Аврорату, занимающемуся непосредственно защитой волшебников от не-волшебников, предъявлять какие-либо претензии моей семье, когда у нас даже полукровок в роду не было? Чёрти-что творится, Мерлин их заколдуй.
— Как ты узнала, что здесь кто-то есть?
— Сигнальные чары, — самодовольно поясняет девчонка, чуть улыбаясь краем рта. — Наложила их, когда обыскивала её дом после пропажи.
О, ну, хотя бы это она сделала… Было бы чем гордиться. Правда, надеюсь, моя мать никогда об этом не узнает — это разобьёт ей сердце. Думаю, девчонке и удалось-то это только потому, что матери дома не было.
— Но я здесь уже больше суток, и они сработали… о, подожди… Сигнальные чары на кровать? — несмотря на серьёзность ситуации, меня разбирает смех. Это, пожалуй, самое идиотское место для Сигнальных чар, какое только можно придумать. — И это было ещё утром, почему ты здесь только сейчас появилась?
— Я подумала, что, если она вернётся, обязательно захочет спать рано или поздно, — поясняет аврорка уже менее уверенным тоном. — И утром я была на задании… так что… как только освободилась, сразу же аппарировала.
Мне сперва хочется съязвить — хотя бы о количестве кроватей в доме, любую из которых можно использовать для сна. Но я молчу. Почему-то в её адрес язвить кажется немного… неправильным, что ли. Но мне некогда думать, почему. Впрочем, и к ней у меня есть вопросы. Хотя заваливать её ими сразу не имеет смысла — вряд ли ответит хоть на один, но вот начать с главного я, пожалуй, всё-таки имею право.
— Ты, кстати говоря, кто?
— Астра Дакота Принц, Аврорат, — представляется она (ну и имечко!) и без перехода сразу же выпаливает, переходя отчего-то на официальный тон: — Видите ли, мистер Ходжес, у Джунии были бы большие проблемы, окажись она сейчас здесь. Вы знаете хоть что-нибудь о том, чем она занималась до исчезновения?
Я молчу и пытаюсь сообразить, стоит ли давать ей понять, что я видел бумаги матери. В конце концов, меня-то в этой цепочке вообще быть не должно, поэтому, выходит, и информацию эту я бы получил исключительно в том случае, когда она уже перестала бы быть тайной. То есть, очевидно, весьма нескоро. А вот вариант, где Аврорат стирает мне память из-за обладания этой самой информацией, крайне очевиден и совершенно мне не нравится.
Поэтому я навешиваю на лицо выражение самого искреннего отчаяния и делаю шаг к этой аврорке:
— Мама что-то натворила? — нет, пожалуй, с этим переборщил — тон, как у двенадцатилетки. Впрочем, кажется, она ничего не заметила. — Я недавно вернулся из школы и ни о чём не знал. Но очень хочу помочь!
Нет, если она на это поведётся — моё мнение о ней можно будет со дна колодца доставать, разве что.
Астра кусает губы — видимо, как и я минуту назад, размышляет, стоит ли показывать свою осведомлённость. Видно, она и правда мне поверила, потому как в конце концов, понизив голос до минимума, признаётся:
— Есть некоторые… сведения… что Джуния пыталась лоббировать наши интересы в отношении магглорожденных волшебников для их защиты. Вы что-нибудь об этом знаете?
— Грязнокровок? — неприязненно бросаю я прежде, чем понимаю, что, наверное, не стоило. Её коробит это слово. Она едва заметно кривит губы, и взгляд становится намного холоднее. Почему-то это неприятно.
— Да, мистер Ходжес. Для защиты, как вы метко, — снова кривит губы, — выразились — грязнокровок. В общем-то, вздумай она сама пытаться им помогать, никто бы и слова не сказал. Но здесь, на таком уровне…
Я делаю глубокий вдох. И такой же глубокий выдох. Вот кто бы мне заранее сказал, что сразу после окончания школы свалится столько проблем — я бы остался там насовсем. Но я здесь, а это значит, что придётся разбираться — самому, в одиночку.
Поэтому следующим, что я говорю, оказывается фраза, которую я ненавижу больше всего:
— Может быть, пройдём в гостиную и обсудим всё подробнее?
