Шанс на жизнь автора sister of night    заброшен   Оценка фанфикаОценка фанфикаОценка фанфика
Последняя Битва ведет к катастрофе. Война заведомо проиграна обеими сторонами, ведь мира, который они так яростно делили, больше нет. И тогда сама магия вмешивается в ход истории, наказывая виновных на свое собственное усмотрение. Чем же это обернется для участников войны: адом или возможностью исправить свои ошибки? И так ли просто начать жить заново, если прошлое преследует тебя по пятам?
Mир Гарри Поттера: Гарри Поттер
Гарри Поттер
Приключения, AU || джен || PG || Размер: макси || Глав: 51 || Прочитано: 949833 || Отзывов: 1646 || Подписано: 2138
Предупреждения: нет
Начало: 29.05.07 || Обновление: 21.03.19
Все главы на одной странице Все главы на одной странице
  <<      >>  

Шанс на жизнь

A A A A
Шрифт: 
Текст: 
Фон: 
Глава 30. «Пусть начнется пир!»


Молочно-белый туман всюду. Сквозь него сложно что-то разглядеть, но я упрямо продолжаю идти вперед. Туман такой густой, что мне кажется, словно он цепляется за меня своими белыми клочковатыми лапами, не желая отпускать. Проходит еще несколько мучительных минут, прежде чем он наконец сдается, расступается в стороны, и я вижу вдалеке две неясные фигуры. Они стоят ко мне спиной, но гриву пышных каштановых волос Гермионы и рыжую макушку Рона ни с чем не спутаешь. Мое сердце начинает биться лихорадочно часто. Я боюсь, что их снова поглотит туман, поэтому иду очень быстро, почти переходя на бег.

– Рон! Гермиона! – мой голос несколько раз эхом отдается в ушах, а затем повисает в неподвижном воздухе.

Я подхожу к ним совсем близко и уже протягиваю руку, чтобы одернуть Рона за плечо, когда они сами поворачиваются ко мне. Я смотрю на своих друзей, и у меня крик застревает в горле. У них нет лиц. Ни глаз, ни рта, ни носа – ничего. Лишь смазанный белый контур, словно на них надеты плотные, сотканные из вязкого седого тумана маски, закрывающие все лицо. Я хочу сдернуть эти маски, но едва дотрагиваюсь до них, как Рон и Гермиона бесследно исчезают. Я недоуменно оборачиваюсь, еще не вполне понимая, что произошло.

– Рон? Гермиона? – неуверенно.

Но никто не отвечает. И вместе с пустотой ко мне приходит осознание того, что Рон и Гермиона больше не вернутся.


Я резко открываю глаза, втягивая воздух через ноздри. Уютно свернувшаяся вокруг моей руки Силенси издает мягкое чуть слышное шипение. Узоры на спине змеи ярко светятся серебром, и я рассеянно провожу по ним пальцем. Глупый сон. Наверное, сегодняшний день беспокоит меня даже больше, чем я предполагал. Приснится же такой бред!

Некоторое время я лежу неподвижно, прислушиваясь к окружающим звукам. Мне кажется, или…

Тук-тук-тук.

Теперь стук в окно слышен весьма отчетливо. Я накидываю на плечи халат и распахиваю полог кровати. За окном вовсю хлещет ливень, капли дождя прокладывают извилистые дорожки по стеклам, и в начале мне ничего не удается разглядеть. Я думаю, что, вероятно, мое внимание привлек шум дождя. Но в следующую секунду в окно бросается что-то грязно-серое, мокрое и взъерошенное, и мне требуется время, чтобы узнать в этом непонятном клубке Вихря, сову Хагрида. Я поспешно распахиваю створки, и вместе с порывом ветра и холодного дождя в комнату вносится утомленная сражением с непогодой сова. Вихрь кидает на прикроватную тумбочку письмо и взлетает на шкаф, где принимается шумно отряхиваться. Я осторожно, стараясь не порвать тонкую бумагу, разворачиваю промокший насквозь кусок пергамента. Это оказывается даже не письмо, а записка. Вероятно, Хагрид наспех накарябал ее на первом попавшемся огрызке пергамента.

«Гарри, мы с Клыком ждем тебя через полчаса возле хижины, на опушке Запретного леса. Поторопись, тестралов в такую погоду отыскать нелегко.
Хагрид».


Я тоскливо смотрю на бушующую за окном непогоду и, тяжело вздохнув, принимаюсь одеваться. Приезда учеников никто не отменял, а помочь Хагриду с тестралами я пообещал уже давно.

За воротами замка меня захлестывает шквал ледяного дождя и ветра. Я мысленно благодарю предусмотрительную МакГонагалл, которая заказала для меня мантию со сверхстойкими водоотталкивающими чарами и, пригнув голову, двигаюсь в сторону Запретного леса. Ориентироваться на местности в такую погоду чертовски сложно: дальше трех шагов ничего не видно, а стекла очков заливает вода, поэтому мне приходится надвинуть капюшон мантии так низко, что он скрывает почти все лицо. Вскоре из-за завесы ливня выступает хижина Хагрида, а в нескольких футах от нее темнеют силуэты лесничего и его пса. Первым меня замечает Клык. Он издает радостный лай и несется в мою сторону, разбрасывая вокруг себя тучи брызг. Хагрид поднимает голову на шум, отрываясь от завязывания каких-то мешков, и машет мне рукой.

– Привет, Гарри! Повезло нам сегодня с погодкой, ничего не скажешь, а?

Я киваю и жестом останавливаю волкодава, полного решимости с разбегу опереться своими здоровыми лапами мне на плечи. У меня нет никакого желания плюхнуться в ледяную лужу под его весом. Клык смотрит на меня с укором, но ограничивается коротким тычком теплого носа в ладонь.

– Хагрид, что это? – спрашиваю я, подходя ближе к мешкам. Великан уже затянул веревки, поэтому мне не видно, что внутри.

– Скоро сам узнаешь, – загадочно отвечает Хагрид. Но прежде, чем я успеваю задать новый вопрос, он забрасывает мешки за плечо и говорит: – Ладно, время не ждет. Чем быстрее мы их найдем, тем лучше. Домой, Клык, сегодня тебе с нами нельзя! – с этими словами Хагрид загоняет обиженно скулящего пса в хижину, и мы вдвоем отправляемся в путь.

В лесу оказывается очень тихо и почти уютно, особенно после урагана, вовсю бушевавшего на открытой местности. Здесь о грозе дают знать только раскачивающиеся с натужным скрипом стволы деревьев, да отдельные крупные капли, срывающиеся с ветвей. Я оглядываю когда-то знакомую тропу, с наслаждением втягиваю запахи хвои, лишайника и сырой земли.

– Здесь места-то спокойные, здесь бояться нечего, – говорит Хагрид, ободряюще похлопывая меня по плечу. – Главное, когда здесь идешь – эээ… в общем, держись поближе ко мне, и все будет отлично.

– Профессор Дамблдор говорил мне, что студентам нельзя ходить в этот лес, – рассеянно отзываюсь я, вспоминая один из своих разговоров с директором. В последнее время он часто приглашал меня к себе для бесед, подолгу смотрел сквозь стекла очков-половинок, словно ждал чего-то, но я так и не выяснил, чего именно. – И мне советовал без надобности сюда не соваться. Это правда, что в прошлом году один из студентов тайком выбрался ночью в лес и наткнулся на бешеную мантикору?

Я с любопытством оглядываюсь на Хагрида. В свое время я встречал в Запретном лесу сотни магических существ, но мантикор видеть не приходилось ни разу. Я где-то читал, что они предпочитают жаркий климат.

– Дык это наверняка был один из братьев Криви, – со смехом говорит великан. – Его мадам Помфри целый час потом того… успокоительными зельями отпаивала… Он со страха-то весь белый был и зубами стучал, точно тебе говорю! Хотя на самом деле малец даже до леса не добрался… увидел ночью в кустах детеныша огнекраба и дал деру.

Отсмеявшись, Хагрид продолжает уже без смеха:

– Это сейчас мне поспокойнее работается. Вот когда папаша твой здесь учился, мне от него и его шайки гриффиндорцев никакого спасу не было. Только одного из них из этого самого леса выловишь, как уж другой туда удерет. Чувствовали себя здесь так, словно это их дом родной, ничего на свете не боялись. Вечно ввязывались в какие-нибудь неприятности. Ты-то, как я посмотрю, того, посмирнее будешь. Или только притворяешься, а?

Я оборачиваюсь на ходу и ловлю шутливое подмигивание великана.

– Ты хорошо знал моих родителей, Хагрид? – неожиданно спрашиваю я, снова отвернувшись и глядя на нечеткую от легкого тумана тропинку, змеящуюся под ногами.

Мне хочется столько всего узнать. Они были здесь другими, Лили и Джеймс? Или все такими же молодыми, глупыми, бесстрашными и беззаветно влюбленными друг в друга и в саму жизнь? Такими, какими я их знал по своему прошлому, по рассказам их друзей и преподавателей, такими, каким я и сам был когда-то?

– Ты… это… скучаешь по ним? – неуклюже спрашивает Хагрид. По тяжелому сопению за своей спиной я понимаю, что великан чувствует себя не в своей тарелке. Я ничего не отвечаю, и несколько минут мы движемся в тишине. Тропинка становится все тоньше и неприметнее, постепенно переходя в нетронутый лесной покров, путь нам теперь то и дело преграждают густые заросли кустарников, продираться сквозь которые приходится с трудом.

– Я знал твоих родителей с тех времен, когда они были еще первокурсниками, – наконец говорит Хагрид. – Лили была замечательной студенткой, отличницей, вечно помогала всем с уроками. Едва ли Эрик Бассет вообще закончил бы школу без ее помощи! – Хагрид издает хрипловатый смешок. – Другое дело – твой отец. Он и его друзья были те еще сорвиголовы, ни одного спокойного дня при них не было. Из моих уроков такой цирк устраивали, что и вспомнить страшно. Химеры и те после их визитов боялись нос наружу показать!

Я так резко останавливаюсь, что Хагрид не успевает замедлить шаг и едва не сбивает меня с ног.

– Что такое, Гарри?

– Хагрид, как давно ты работаешь преподавателем? – спрашиваю я вместо ответа.

– Да уж не первый год, – добродушно отзывается лесничий. – Как Хогвартс окончил, так это, отправился на стажировку в Восточную Европу, а затем и в Азию. Очень мне хотелось на мир посмотреть, да и зверья там много любопытного. А через три года, как опыта поднабрался, Дамблдор мне работу предложил в Хогвартсе. С тех самых пор и преподаю, да еще за лесом присматриваю.

Я улыбаюсь, склонив голову. Еще один человек, жизнь которого в свое время пошла под откос стараниями Волдеморта – тогда еще шестикурсника Тома Риддла – но теперь изменилась к лучшему.

– Пришли! – внезапно объявляет Хагрид, возвращая меня к реальности.

Я оглядываюсь кругом и обнаруживаю, что мы оказались на небольшой размытой ливнем поляне посреди леса. Хагрид разматывает грубую веревку, стягивающую горловину одного из мешков, и вытаскивает оттуда огромный кусок совсем недавно разделанного мяса – целую освежеванную тушу с оставшимися кое-где полосками кожи – и кидает ее на землю. Она падает в грязь с влажным шлепком, на траве появляются розоватые разводы. На миг мне становится дурно и я поспешно отвожу взгляд в сторону.

– Помоги-ка мне, Гарри, – говорит Хагрид, доставая из следующего мешка уже не настолько крупные куски мяса. – Надо набросать их здесь почаще, чтобы всем тестралам досталось.

Я неохотно подхожу к мешку, опускаю в него руку и, подцепив один из нескольких отвратительно теплых и клейких кусков, не глядя швыряю его в сторону. Мне приходится повторить это еще несколько раз, и вскоре бурые пятна виднеются уже по всей поляне. Когда в мешках ничего не остается, Хагрид останавливается.

– Теперь следи в оба, они вот-вот появятся! – говорит он.

Мне кажется, что я выжидаю целую вечность, старательно не глядя в сторону приманки для летающей конницы. Но затем из-за завесы дождя появляется первый тестрал – неподвижный взгляд слепых глаз устремлен вперед, а черные ноздри широко раздуваются, втягивая воздух. Сложив широкие перепончатые крылья, он делает несколько шагов вперед, глубоко врываясь в землю когтистыми лапами. Я провожаю его неотрывным взглядом – эти животные всегда меня странно завораживали – и упускаю момент, когда на поляне вдруг появляется не менее пятнадцати тестралов, которые все продолжают прибывать. Неожиданно здесь становится слишком тесно, и я едва успеваю уклоняться от хищников, пробирающихся мимо меня к приманке. Они накидываются на нее с жадным урчанием и отрывают большие куски мяса, придерживая оставшуюся часть сильными лапами.

– Ты их видишь, Гарри, – говорит Хагрид. Это не вопрос, а утверждение, и я замираю спиной к нему, не в силах обернуться. Вот значит как. Я наблюдал за тестралами, а Хагрид тем временем наблюдал за мной.

– Ты тоже, – ровным голосом произношу я, поворачиваясь к великану лицом.

Хагрид пожимает плечами:

– Но мне уже давным-давно не пятнадцать лет, я многое повидал. На практике в Латвии, Монголии, на Филлипинах, да и не только, – он отмахивается рукой и морщится, словно затронул не слишком приятную для себя тему. – Там всякое бывало, знаешь ли. Ты – совсем другое дело. Тебе ведь известно, почему некоторые люди могут увидеть тестрала, а другие – нет?

Он выжидающе смотрит на меня, а мне вдруг приходит в голову, что Хагрид здорово изменился. Или он раньше был куда более проницательным, чем мне казалось? Я заставляю себя спокойно встретить его взгляд, хотя меня берет легкий озноб при мысли о предстоящей лжи.

– Я видел смерть, Хагрид, – просто говорю я, и что-то в его взгляде и во всей фигуре неуловимо меняется. – Мой дядя умер в июле, помнишь? Это произошло на моих глазах.

Теперь Хагрид выглядит виноватым.

– О, – говорит он и неуклюже откашливается. – Ты, это, извини меня, если что. Дамблдор ведь говорил, что ты почти ничего не помнишь о том дне, вот я и подумал… – его голос сходит на нет, я тоже ничего не говорю. На миг между мной и Хагридом – впервые на моей памяти – повисает долгое неуютное молчание. Я рассеянно провожу по холке стоящего совсем рядом тестрала, и крупный зверь льнет к моей руке.

– Ничего, я и в самом деле помню тот день не слишком отчетливо, – наконец произношу я и спешу закрыть эту тему. – Ну, может и к лучшему, что я их вижу, правда? Ведь теперь нам надо каким-то образом привести их к замку?

Великан коротко кивает, и мы принимаемся за дело. Хагрид показывает мне, как застегнуть на тестрале нечто вроде тонкой кожаной узды, как для лошадей. Звери ведут себя сдержанно, позволяя нам выполнять работу без особых трудностей. Когда я набрасываю узду на последнее животное, Хагрид сгоняет крылатых лошадей вместе, похлопывая их по бокам и прикрикивая на тех тестралов, которые, по его мнению, недостаточно расторопны. Вскоре звери растягиваются по поляне двумя относительно ровными шеренгами и терпеливо ждут дальнейших действий Хагрида. Он объединяет их всех огромной – в несколько десятков футов – упряжкой, и взбирается на тестрала, стоящего впереди всех. Зверь чуть пригибается к земле под массой великана, но продолжает стоять смирно.

– Влезай на одного из тех малышей, – командует Хагрид, указывая назад. – Так их будет легче вести.

Стоит мне вскарабкаться на гладкую спину одного из последних тестралов, как Хагрид громко кричит: «Тпру, поехали!», звери почти одновременно расправляют свои широкие кожистые крылья и резко взмывают ввысь.

Давно забытый восторг полета опьяняет. От быстрого подъема желудок ухает куда-то вниз, в лицо бросается порыв дождя и ветра, срывая капюшон мантии прочь. Я ничего не слышу за свистом ветра и стуком собственного сердца, мне хочется взлетать все выше и выше, хочется, чтобы полет не кончался никогда. Неуемное радостное волнение переполняет меня через край. Всего несколько секунд – и под нами раскидывается бесконечный Запретный лес, а за ним сквозь пелену дождя темнеют очертания Хогвартса. Справа и слева от меня плавно поднимаются и опускаются черные крылья. Я поднимаю своего тестрала чуть выше, чтобы лучше видеть длинную вереницу крылатых лошадей впереди. Это выглядит, как какая-то жуткая пародия на упряжку летающих оленей Санты Клауса, и я не могу удержаться от смеха. Полет как будто бы исцеляет меня, освобождает что-то, давным-давно запертое внутри меня и теперь рвущееся наружу. Сидящий впереди Хагрид оборачивается ко мне и машет рукой.

– Держись крепче! – говорит он, перекрикивая свист ветра. – До Хогсмида осталось совсем немного.

Мы делаем поворот, огибаем замок по широкой дуге и пролетаем над волшебной деревушкой, уютно рассыпавшейся между холмами несколькими десятками домов. Сегодня волшебники, видимо, предпочли переждать непогоду в тепле и уюте своих гостиных, поэтому Хогсмид кажется безлюдным, как пластмассовые городки в стеклянных шарах с блестками.

– Приготовься, сейчас будем снижаться!

Хагрид направляет своего тестрала вниз, я делаю то же самое; веревка, объединяющая летающих коней между собой, натягивается, и они все начинают снижаться. Когда мой тестрал касается земли, меня подбрасывает вверх, но мне удается сохранить равновесие. Легко спрыгнув с гладкой спины, я помогаю спуститься несколько побледневшему Хагриду.

– Брр, не люблю я это дело, – бормочет великан, доставая из внутреннего кармана своего неизменного кротового пальто флягу и делая из нее солидный глоток. Затем Хагрид убирает фляжку обратно, встряхивает головой и, более или менее придя в себя, продолжает: – Тестралы останутся здесь до самого вечера. Сейчас я пригоню оттуда кареты, – он кивает на невысокое хозяйственное строение рядом с крошечной билетной кассой, – и мы с тобой запряжем в них тестралов к приезду учеников.

– Трудно поверить, что уже к вечеру они будут здесь, – негромко говорю я, оглядываясь по сторонам. Без толпы людей и пускающего клубы пара Хогвартс-Экспресса станция выглядит совсем пустой и кажется намного больше, чем я ее запомнил.

– Тю, Гарри, да ты весь замерз, вон как трясешься, – вдруг говорит Хагрид, глядя на меня. Я тоже замечаю, что стучу зубами.

– Небось еще и промок, – ворчливо продолжает лесничий. – Наверное, надо бы применить высушивающее заклинание, но с этой штукой у меня всегда было не слишком хорошо. Вот в последний раз, например… – он морщится и отмахивается, – а, ладно, неинтересно это. Лучше на, выпей для обогреву, самое лучшее средство, точно тебе говорю! А то не дай Мерлин простынешь, Дамблдор с меня потом шкуру спустит.

Он отвинчивает крышку своей фляги, подносит горлышко к моим губам и прежде, чем я успеваю возразить, лихо запрокидывает ее вверх. Чтобы не захлебнуться, мне приходится сделать несколько крупных глотков. На глазах тут же выступают слезы, дыхание перехватывает, и я сгибаюсь в приступе кашля, пытаясь продышаться.

– Хагрид, это что, виски? – сиплю я.

– Лучший Огденский, из моих давних запасов! – с гордостью подтверждает великан. Затем он похлопывает меня по спине и говорит: – Ты это, откашляйся как следует, скоро должно пройти.

Наконец мне удается совладать с дыханием, кое-как выпрямиться и утереть слезы. От желудка по всему телу разливается тепло, даже жар, дрожь проходит, а веки неодолимо тяжелеют.

– Да, пожалуй, это помогло, – слегка заплетающимся языком произношу я. – Так намного лучше.

– Вот видишь, я ж говорил! – обрадовано восклицает великан. – Уж я-то плохого не посоветую, будь уверен.

Дальше работа начинает продвигаться значительно легче и веселее, и я серьезно подозреваю, что отчасти этому способствует принятый в лечебных целях глоток Огденского. Хагрид вывозит из сарая кареты одну за другой и вполголоса напевает детскую песню про двух братьев-троллей, отчего с ближайших деревьев с криками слетают птицы, а я тем временем смазываю маслом скрипящие колеса, и, сосредоточившись на работе, отвлекаюсь от мыслей о грядущем вечере.

Оставшийся день проходит в заботах и суете. Все преподаватели так и светятся радостным предвкушением, домовые эльфы сбиваются с ног, убирая гостиные факультетов к приезду студентов и занимаясь приготовлением восхитительных блюд – настоящих кулинарных шедевров – которые, без сомнения, продержатся на праздничном столе во всем своем великолепии лишь несколько секунд до того, как оголодавшие за время долгой поездки студенты сметут их в свои тарелки. Покончив со всей работой, я обнаруживаю, что до праздника остается еще довольно много времени, а заняться мне уже решительно нечем. Меня постепенно охватывает то тяжелое, томительное ожидание, которое испытываешь перед неотвратимыми и не слишком желанными для себя событиями. Это ожидание заставляет меня без дела слоняться по замку, отсчитывая часы до прибытия Хогвартс-Экспресса и внутренне подготавливаясь к предстоящему вечеру. Однако когда Оберон напоминает мне, что ужин скоро начнется и мне следует поторопиться, я с внутренним разочарованием отмечаю, что день пролетел даже слишком быстро.

Большой зал великолепен, как никогда. Над четырьмя столами факультетов парят тысячи свечей, их огни отражаются от золотой посуды и потому кажутся еще более яркими. Дождь уже прекратился, но по заколдованному потолку продолжают неторопливо ползти низкие темные тучи. В редких просветах между ними виднеются хрустальные россыпи звезд.

Я занимаю свое обычное место – между профессором МакГонагалл, которая сидит по правую руку от Дамблдора, и мадам Хуч. Напряжение внутри меня все нарастает, пока не достигает своего пика. Меня все раздражает. Воротник строгой черной мантии, которую профессор МакГонагалл прикупила для таких вот официальных случаев, кажется слишком тесным, голос мадам Хуч, беседующей с сидящей рядом с ней Спраут о поправках в учебных планах в связи с новыми требованиями к проведению экзаменов – чересчур резким, свет – излишне ярким, а Силенси, которая осторожно перебирается под мантией по моей руке от плеча к запястью, откуда легче следить за происходящим вокруг, и вовсе выводит из себя. Я откидываюсь на спинку стула и глубоко вздыхаю, прикрывая глаза. Так легче отключиться от происходящего. Расслабься, Поттер. Это же не конец света.

– Успокойся, Гарри, – негромко говорит мне профессор МакГонагалл. – Все будет в порядке.

– Я спокоен, – сквозь зубы цежу я, и профессор Трансфигурации оставляет меня в покое.

Вскоре профессор МакГонагалл кивает Дамблдору и поднимается со своего места, чтобы встретить прибывших студентов. Мне кажется, что проходит совсем немного времени, прежде чем Хогвартс начинает вибрировать от едва уловимого гула. Шум продолжает нарастать, становится почти оглушительным – это похоже на нарастающую горную лавину, – и наконец прорывается наружу вместе со стуком открывающихся дверей Большого зала, впускающих внутрь сотни оживленных студентов. Они гомонят не переставая, смеются, шумно отодвигают скамьи, занимая места за своими столами. От обилия черных мантий вокруг у меня рябит в глазах. Однокурсники приветствуют друг друга громкими криками, а представители враждующих факультетов – в первую очередь, разумеется, Гриффиндора и Слизерина – обмениваются ядовитыми насмешками, давно уже вошедшими в традицию. Когда шум начинает казаться едва выносимым, студенты понемногу успокаиваются, рассаживаясь по своим местам и с интересом рассматривая преподавательский стол.

Я жадно высматриваю в толпе студентов в одинаковых черных мантиях Рона, Гермиону, Джинни и остальных своих друзей. Но их нигде не видно, и на миг мне становится страшно, что они… что их здесь просто нет, как мамы и папы. При этой мысли я холодею. Мне удается найти их только тогда, когда почти все студенты уже занимают свои места. Они сидят почти в изголовье гриффиндорского стола, недалеко от меня. Рон о чем-то переговаривается с Гермионой, оживленно показывая на преподавательский стол, Джинни сидит в окружении своих подруг и придирчиво рассматривает себя в крошечное зеркальце, Дин Томас и Симус Финниган заговорщицки шепчутся с близнецами… Точно такие же, какими я их запомнил… На миг у меня перехватывает дыхание, а сердце начинает биться так часто, что мне приходится дышать медленно и глубоко, чтобы избежать удушья. Они так близко, что мне трудно сдерживать эмоции. Мне хочется рвануться к ним, хочется заключить их в объятия, хотя бы для того, чтобы убедиться, что они материальны, что они не исчезнут снова. Я так скучал, хочу сказать я им, я так чертовски скучал, что едва не потерял рассудок. Я вдруг понимаю, что все это время ждал только одного – когда они наконец вернутся. А теперь мне кажется, что не было всех этих долгих лет ожидания, что мои друзья ушли лишь вчера, а сегодня я обрел их вновь. Теперь я раскаиваюсь в том, что воображал когда-то, что смогу жить без них – я так чудовищно ошибался. Не знаю, чего мне хочется больше: рассмеяться от счастья или расплакаться от облегчения, но вместо этого я просто опускаю лицо в ладони, опираясь локтями о стол, и сижу совершенно неподвижно, стараясь не вспоминать, не думать, не дышать.

Проходит несколько долгих минут, прежде чем мне удается совладать с собой и откинуться на спинку стула, продолжая обозревать зал из-под ресниц. Мадам Хуч бросает на меня тревожный взгляд, но ничего не говорит. Гриффиндорский стол притягивает мое внимание, и я вновь и вновь отыскиваю глазами лица друзей, как будто бы стоит мне на миг отвернутся – и они исчезнут. Постепенно утомленные долгим ожиданием студенты начинают ерзать на своих местах, разговоры вновь становятся громче.

– А где профессор Торнтон? – громко спрашивает темноволосая старшекурсница из Равейнкло у своей соседки. – Он ушел из школы? Кто теперь станет нашим преподавателем по ЗоТИ?

Однако прежде, чем я успеваю услышать ответ, двери Большого зала вновь распахиваются, впуская профессора МакГонагалл и длинную вереницу первокурсников. В зале воцаряется абсолютная тишина. Профессор торжественно проводит маленькую процессию будущих студентов к возвышению на другой стороне зала, устанавливает перед ними трехногий табурет и водружает на него Волшебную шляпу. Под неотрывными взглядами студентов и преподавателей шляпа раскрывает свое подобие рта и заводит неизменную песню об Основателях и факультетах. Я тем временем рассматриваю толпу первокурсников, беспокойно переступающих с ноги на ногу и с осторожностью оглядывающих зал. Их кажется значительно больше, чем во времена моей учебы.

– Когда я назову ваше имя, вы должны надеть на голову шляпу и сесть на табурет, – говорит профессор МакГонагалл, когда песня подходит к концу. – Шляпа назовет ваш факультет, после чего вы пройдете к столу. Итак, начнем.

Она разворачивает длинный свиток, откашливается и произносит первое имя:

– Айзек, Рудольф!

Мальчик с соломенными волосами, до этого боязливо укрывавшийся за спинами своих товарищей, выходит вперед и движется к табурету. При этом его лицо выражает такой ужас, словно он ступает на эшафот. Шляпа довольно долго размышляет, прежде чем выкрикнуть:

– Равенкло!

Крайний стол взрывается аплодисментами, и Рудольф с явным облегчением устремляется туда.

– Броудсток, Виктория!

Виктория решительно встряхивает головой и выходит вперед. На этот раз шляпа выносит свой вердикт, едва успев коснуться ее головы:

– Гриффиндор!

– Герхард, Тойнби!

– Хаффлпафф!

В разгар Распределения в Большой зал осторожно заходит Хагрид. Он пытается пробраться к преподавательскому столу как можно незаметнее, но терпит в этом нелегком деле полное фиаско, поскольку не заметить Хагрида может разве что слепой. Великан садится на свое место и приветливо машет мне рукой. Проследив за его взглядом, многие студенты указывают на меня и начинают перешептываться.

Вскоре последний первокурсник занимает место за столом своего факультета, профессор МакГонагалл выносит из зала табурет со шляпой и садится за стол рядом со мной. Наступает очередь традиционного приветствия Дамблдора.

– Я очень рад снова видеть вас всех в Хогвартсе! – говорит он, и зал взрывается аплодисментами. – В этом году вас ждут некоторые перемены, но об этом я расскажу позже. А сейчас, думаю, я выражу общее желание, если скажу только одно – пусть начнется пир!

На миг от аплодисментов и одобрительных воплей у меня закладывает уши. Директор хлопает в ладоши, и большие блюда на столах тут же наполняются всевозможными яствами. Студенты с энтузиазмом набрасываются на еду. Я тоже наполняю свою тарелку, но даже толком не замечаю, что именно ем: все мое внимание приковано к гриффиндорскому столу, и мне никак не удается перестать наблюдать за ним хотя бы краем глаза. Рон как обычно сметает со стола все, что оказывается в пределах его досягаемости, а Гермиона косится на него с явным неодобрением, но ничего не говорит. Однако вскоре друзья, кажется, замечают мое внимание, потому что начинают поглядывать на меня несколько настороженно и обмениваются между собой многозначительными взглядами, и мне приходится отвернуться в сторону. Когда изрядная доля первых блюд оказывается в желудках студентов и интерес к ужину несколько угасает, на столах появляется десерт. Многие первокурсники издают полные разочарования стоны: если бы они знали, что будет еще и десерт, то, несомненно, приберегли бы место и для него.

Вскоре студенты, сытые и довольные, отваливаются от своих тарелок и начинают переговариваться, однако уже с заметно меньшим энтузиазмом, то и дело зевая. Они без особого внимания выслушивают обыкновенные объявления директора о запрещенных предметах и территориях, однако несколько оживляются, когда Дамблдор произносит:

– Кроме того, с сожалением сообщаю вам о том, что в конце прошлого года профессор Торнтон, ваш преподаватель по Защите от Темных Искусств, подал заявление об отставке.

Зал реагирует на это известие взволнованным гулом:

– Как это уволился? Не может быть!

– Почему он ушел? – громко спрашивает кто-то из Слизерина.

– Он уволился по личным причинам, которые я предпочел бы не разглашать, мистер Шепперд, – мягко, но непреклонно произносит директор.

– У бедолаги серьезно заболела дочь, – шепчет мне профессор МакГонагалл. – Он вынужден проводить с ней все время, пока она не поправится.

– Жаль его, – рассеянно отзываюсь я.

– В любом случае, – продолжает Дамблдор, – новый преподаватель приступит к своим обязанностям в срок. Сегодня он отсутствует ввиду некоторых неблагоприятных обстоятельств, но обязательно прибудет в школу к завтрашнему утру. Так что настоятельно прошу никого не пропускать завтрак, чтобы я мог вам всем его представить.

– Эка шишка, – довольно громко бормочет Драко Малфой. – Особое представление ему подавай!

Слизеринцы угодливо хихикают, словно Драко отколол бог весть какую шутку, и я отворачиваюсь.

– Кроме того, в нашем составе, как вы наверняка заметили, есть еще одно изменение, – спокойно продолжает директор. Как и следовало ожидать, все взгляды немедленно обращаются на меня. Профессор МакГонагалл ободряюще прикасается к моей руке под столом, но я отдергиваю ее: я не нуждаюсь ни в чьей поддержке. – Хочу представить вам Гарри Поттера, нашего нового помощника преподавательского состава.

Теперь настроение зала можно охарактеризовать как недоумевающее.

– Помощник преподавателей? – слышится со всех сторон. – Зачем школе понадобился помощник?

– На черта нам помощник? – восклицает Фред Уизли, выражая общее мнение.

– Прошу не перебивать меня, мистер Уизли, – строго произносит Дамблдор, и Фред виновато опускает взгляд.

Директор обводит взглядом притихших студентов, словно ожидая дальнейших возражений, но их, естественно, не поступает, и Дамблдор спокойно продолжает:

– Гарри – не совсем обычный юноша. – Зал затихает в предвкушении, ожидая, что за любопытные подробности моей жизни готов поведать директор. И, разумеется, Дамблдор их не разочаровывает: – Его отцом был Джеймс Поттер – один из лучших авроров последнего столетия, как вам, несомненно, известно. Гарри рано остался сиротой и воспитывался у своих маггловских родственников. Ввиду некоторых трагических обстоятельств он в раннем детстве почти полностью потерял свои магические способности, а в июне лишился родственников, которые его воспитывали. Учитывая все сказанное, я очень надеюсь, что вы отнесетесь к нашему гостю с достойным учеников Хогвартса уважением и пониманием, а также сделаете все возможное, чтобы на ближайшие годы замок смог стать его настоящим домом.

В зале повисает ошеломленная тишина. На меня направлена сотня любопытных, жалостливых, презрительных, испытующих, недоумевающих взглядов, но я отмечаю их как бы между прочим, не уделяя им, по большому счету, никакого внимания. Пожалуй, сказанного Дамблдором с лихвой хватило бы на то, чтобы запылать, как свежесваренная свекла, и возжелать немедленно провалиться сквозь землю. Однако благодаря своей сноровке в общении с самой разнообразной публикой я воспринимаю происходящее с изрядной долей равнодушия. Встречались ситуации и похуже, например, когда особо назойливые репортеры намеренно стремились вывести меня из равновесия своими вопросами и посмотреть, что будет. Некоторым удавалось так исказить историю моей жизни, что она превращалась в цирк. «Мистер Поттер, почему именно сейчас, когда Магический мир уже укрепился в мысли, что вы дали обет безбрачия, вы решились на этот пылкий роман с юной Джиневрой Уизли? Это работа на публику или способ деморализовать Темного Лорда и его Упивающихся?»

Я чувствую на себе чей-то особенно презрительный, почти прожигающий взгляд и, повернув голову, сталкиваюсь глазами с Малфоем. Ну да, кто же еще, как ни ненавистник магглов?

– Совсем с ума посходили, – довольно громко произносит он. – Сначала Хогвартс заполонили грязнокровки, теперь вот сквибов натащат, что в сто раз омерзительнее… Не школа, а богадельня!

Зал наполняется шумом. Я чувствую, как напрягается сидящая рядом МакГонагалл. Ее щеки разгораются от возмущения, а крылья носа трепещут. Она уже открывает рот, несомненно для того, чтобы озвучить наказание для Малфоя, но я останавливаю ее:

– Не надо.

Профессор смотрит на меня с недоумением, и я спокойно повторяю:

– Не надо, он прав.

– Гарри, даже думать об этом не смей, – яростно шипит мне профессор. – Тебе прекрасно известно, что ты попал в замок из-за чего угодно, но только не из жалости. Ты здесь нужен!

– Это вы так говорите, – возражаю я. – Другие имеют право на свою собственную точку зрения. Поверьте, профессор, наказаниями здесь ничего не изменишь. Кроме того, я действительно сквиб. Ну и что? – я пожимаю плечами и от души, до хруста в костях потягиваюсь, затем бросаю взгляд на часы. – Смотрите-ка, уже перевалило за полночь. Не пора ли закругляться?

Дамблдор бросает на меня одобрительный взгляд, а затем обращается к студентам:

– Что ж, на сегодня это все новости, которые я хотел вам сообщить. А теперь отправляйтесь по своим спальням, уверен, завтра вас ждет нелегкий день!

Директор опускается обратно за стол, а ученики начинают с шумом и стуком подниматься со своих мест и расходится по спальням. Старосты собирают первокурсников, чтобы показать им путь до гостиных факультетов.

– Первокурсники, идите сюда! – доносится до меня звонкий голос Гермионы. – Невилл, не стой столбом, помоги мне! А то такое ощущение, как будто я здесь единственная староста.

Я с некоторой долей удивления наблюдаю за тем, как Невилл бросает досадливый взгляд на свой значок и принимается собирать первокурсников. Рон корчит за его спиной идиотскую гримасу, а замечающая это Гермиона с возмущением замахивается на друга рукой, хотя видно, что возмущение это напускное. Вскоре все, за исключением старост и первокурсников, покидают Большой зал. Многие преподаватели тоже уходят, другие остаются за столом, увлекшись разговорами. Рон терпеливо дожидается Гермиону, чтобы пойти в гостиную вместе с ней. Они вдвоем возглавляют длинную вереницу гриффиндорцев-первокурсников, которые выглядят такими сонными, что едва перебирают ногами, а позади всех уныло плетется Невилл. Я провожаю их взглядом до самых дверей и еще долго продолжаю смотреть в опустевший коридор, даже тогда, когда из зала выходит последний студент и здесь становится совершенно пустынно. Вот и все, праздник закончен. Теперь можно расслабиться. Я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза, наконец отпуская с лица маску спокойного равнодушия, позволяя взять свое изнеможению и подавленности. Этим вечером хладнокровие далось мне далеко не так просто, как хотелось бы, и теперь меня снова терзают мучительные сомнения. Мне нужно с кем-то поделиться всем этим, нужно знать наверняка, правильно ли я поступаю. Вряд ли можно полагаться в этом лишь на собственный рассудок, я только что убедился, что не могу быть беспристрастным.

– Гарри, ты нормально себя чувствуешь? Может, проводить тебя до твоей комнаты?

Это профессор МакГонагналл. Я качаю головой, не открывая глаз:

– Нет, спасибо, идите без меня. Я побуду здесь еще немного.

Она ничего не говорит, но почти наверняка кивает, а затем я слышу удаляющийся стук ее каблуков. Еще некоторое время с шумом отодвигаются стулья, шуршат мантии, преподаватели желают друг другу спокойной ночи и выходят за дверь. Затем в Большом зале повисает полная тишина, и я некоторое время наслаждаюсь ей, сидя в неподвижности и постепенно отходя от волнений прошедшего вечера. Мне придется привыкнуть видеть Рона, Гермиону, Джинни и других каждый день, привыкнуть общаться с ними, не выделяя их из остальных учеников, потому что это было бы слишком странным, придется научиться не показывая своих эмоций. Мне придется заново узнать их, возможно, снова завоевать их дружбу, а для этого мне надо избавиться от этого жуткого страха, что я могу опять их потерять, потому что иначе я сделаю свою собственную жизнь невыносимой. Я должен отпустить наконец прошлое и жить настоящим, или же весь фарс, который я устроил, чтобы оградить себя от лишних проблем, потеряет всякий смысл.

Я провожу руками по лицу, откидывая волосы, и открываю глаза. Почти все свечи в зале погасли, а те, что еще продолжают тлеть, рассеивают вокруг себя мягкий, чуть дрожащий свет. Тучи на небе совсем разошлись, потолок Большого зала сияет россыпью мигающих звезд, огромная белесая луна идет на убыль, и я невольно вздыхаю с облегчением, потому что это значит, что полнолуние не наступит еще очень долго, а я ведь привык ненавидеть полнолуния еще с третьего курса, когда вдруг выяснилось, что мне есть до них дело…

– Гарри, прости меня.

Я дергаюсь и так резко поворачиваю голову, что явственно слышится хруст позвонков. Дамблдор по-прежнему сидит на своем месте, так тихо, что я совершенно не уловил его присутствия, и смотрит тревожно и участливо.

– Я не заметил вас, профессор, – говорю я, с неудовольствием отмечая, что сердце у меня заколотилось, как от испуга. Мне послышалось, или он действительно извинялся? Меня вдруг пронзает мысль, что ему обо всем известно, и я холодею.

– Мне жаль, что пришлось подвергнуть тебя этому, – я замираю, лихорадочно продумывая ответ, но директор продолжает: – Я опасался, что тебе будет непросто выдержать этот вечер, и боюсь, что так и получилось.

Ужас отпускает так же быстро, как и возник, и мне становится досадно за самого себя за мимолетную уверенность в том, что от Альбуса Дамблдора в принципе невозможно что-либо скрыть. Он ничего не знает о моем прошлом. Он говорит об ужине.

– Все хорошо, я просто не привык к такому количеству людей вокруг. Немного устал за сегодняшний день. Со мной все в порядке.

Я поднимаюсь, чтобы уйти.

– Ну конечно, – без улыбки говорит директор. – С тобой всегда все в полном порядке, верно, Гарри?

Я не понимаю, всерьез он говорит или в шутку, поэтому просто пожимаю плечами:

– Наверное. Спокойной ночи, профессор Дамблдор, – и поспешно, чтобы директор не успел окликнуть меня, выхожу из Большого зала.
  <<      >>  


Подписаться на фанфик
Перед тем как подписаться на фанфик, пожалуйста, убедитесь, что в Вашем Профиле записан правильный e-mail, иначе уведомления о новых главах Вам не придут!

Оставить отзыв:
Для того, чтобы оставить отзыв, вы должны быть зарегистрированы в Архиве.
Авторизироваться или зарегистрироваться в Архиве.




Top.Mail.Ru

2003-2025 © hogwartsnet.ru