Главы 50 - 5150.
Каникулы прошли сумбурно; я совсем не отдохнул, поглощенный мыслями о разговоре с Дамблдором. Даже журналы по чарам и исследование возможностей межпланетной аппарации не могли отвлечь меня от постоянной внутренней тревоги и попыток разобраться, что же директор имел в виду, говоря о высокой степени моей информированности. Единственным, что приходило на ум в этой связи, были крестражи. Вероятно, столь опасную тему Дамблдор не поднимал на заседаниях Ордена, не обсуждал с большинством его членов, и, по моей гипотезе, о расщеплении души Темного Лорда могли знать только наиболее доверенные люди директора - может быть, Бруствер или Хмури, которым, как мне представлялось, было вполне под силу уничтожить крестраж, что бы он им ни предлагал. Я не знал, сколько еще их осталось и кто занимается их поисками, однако тот факт, что мы с директором не касались этой темы, означал, что вряд ли я столкнусь с ними в дальнейшем – достаточно с меня и одной встречи.
Второй вопрос, который не столько беспокоил, сколько удивлял и ставил в тупик, был связан со словами Дамблдора о невысокой вероятности того, что я мог занять сторону Волдеморта. Директор действительно предоставил мне свободу выбора, но на что он опирался в своей уверенности, я не понимал. Учитывая мое прошлое, было бы логичнее, если бы он делал ставку на Темного Лорда и предпринял бы все возможное, чтобы я не соблазнился его стороной, однако вряд ли директор рассчитывал, что я не предпочту Волдеморта только из-за уроков Флитвика. Здесь было что-то еще, чего я не видел или не знал, но из-за мыслей о крестражах и общих планах директора старался не слишком забивать этим голову.
Начало зимнего семестра я встретил с радостью – наконец-то начались занятия, которые отвлекут меня от бесплодных размышлений. На второй же день у нас в гостиной вывесили объявление о курсах аппарации. Аппарировав всего раз в жизни, и то в стрессовых, а не в обычных обстоятельствах, я решил записаться на уроки, чтобы получить немного дополнительной практики, прежде чем уверенно чувствовать себя в этой области магии.
- Лучше камины, - мрачно говорил Нотт, ставя свою подпись на листке в числе прочих собиравшихся пройти двенадцатинедельный курс обучения. - Аппарация эта... я про нее столько ужасов слышал...
- Что за ужасы? - поинтересовался я. Пирс усмехнулся:
- Наверняка про расщепление. Одна нога здесь, другая, как говорится, там...
Расписавшись, мы отправились на урок Макгонагалл. На шестом курсе сдвоенные лекции были посвящены практике лишь наполовину. Первый час мы изучали вопросы этики трансфигурации, области самой по себе противоречивой и меняющейся в своих положениях из века в век. Для Макгонагалл, продолжавшей относиться ко мне недружелюбно по причинам, о которых я мог только догадываться, преподавать этику магии Слизерину явилось не только ее прямой профессиональной обязанностью, но и крестовым походом по изменению свойственных нашему факультету представлений об этике вообще.
Несмотря на то, что я озаботился этическими вопросами на первом же своем уроке трансфигурации, поинтересовавшись у профессора, этично или нет превращать пони в парту, за все шесть лет учебы ясного ответа на него я так и не получил. По умолчанию, в большинстве посвященных этой теме изданий все трансфигурируемые из неживых предметов объекты рассматривались как полноценные, но бездушные существа, несмотря на свою анатомическую точность. Однако, точно также по умолчанию, эти големы почему-то считались индивидуальностями, и если превратить две парты в двух пони, они отличались бы друг от друга по характеру, привычкам и поведению.
- А как же душа? - поинтересовался я у Макгонагалл на одном из уроков. - Если эти животные - индивидуальности, у них должна быть душа, потому что иначе это простые роботы с разными программами, которые задает волшебник...
Судя по всему, я уже достал Макгонагалл своими вопросами, и она решила разобраться с этим раз и навсегда, поскольку этика трансфигурации касалась не только превращений живого в неживое.
- Мистер Ди, - сказала профессор, - вы все время забываете, что оба этих животных трансфигурированы из разных предметов, пусть и принадлежащих к одной категории и схожих по функциям и форме. Нет двух абсолютно идентичных объектов, а потому живые существа, в которых вы их превращаете, также будут отличаться друг от друга. Но если даже предположить, что мы нашли два тождественных предмета, то результаты их трансфигурации все равно получатся разными, и мне кажется, на шестом курсе вы уже должны понимать, почему это так.
- Фактор времени, - кивнул я.
- Верно, фактор времени... и еще множество факторов, о которых вы узнаете в процессе дальнейшего обучения в университете или колледже, если решите туда поступать. Фактор времени влияет и на сами предметы, и на волшебника, о котором также не следует забывать. Меняется его настроение и интенсивность волевого усилия, которое он вкладывает в работу, меняется яркость представлений, неуловимо изменяются его намерения... Все это влияет на структуру заклинания и, соответственно, на живой организм, который получается в результате. Поэтому вы никогда не сможете создать двух одинаковых по характеру и виду животных. Что касается души, то в наш курс на данный момент не входят вопросы метафизики – если вас интересует эта проблема, обратитесь к дополнительной литературе.
Представить Макгонагалл рассуждающей на метафизические темы было сложно – она казалась мне прожженной материалисткой, - а потому я, наконец, оставил ее в покое и если о чем-то спрашивал, то лишь по существу текущего урока, решив отложить вопросы наличия души у превращенных объектов до лучших времен.
Вторую половину занятий, когда все трудились над трансфигурацией воды, я бился над овладением тонкой трансфигурацией металлов. Сперва я превращал неорганическое вещество в требуемый металл, а затем пытался превратить один металл в другой, наделяя его не только визуальным сходством, но и всеми характерными для него физическими качествами. Это оказалось еще сложнее, чем работать с водой, и мои чугунные штыри получались мягкими и податливыми, как алюминий, а то, что должно было превратиться в сталь, каталось по парте жидкими ртутными шариками и в конце концов сливалось в одну большую каплю.
После трансфигурации мы снова спустились в подземелье на урок Слагхорна, и Нотт принялся рассказывать нам страшную байку об аппарации, услышанную им в свое время от отца.
- Как-то раз один колдун, - начал Нотт, - решил аппарировать во Францию, в свой загородный дом. Через камины он добраться не мог, потому что камины, как известно, подключены только к локальным сетям, так что английский и французский дома не были связаны между собой. В общем, аппарировал он, но немного не рассчитал, бедняга... то ли место подзабыл, то ли плохо сосредоточился, и вынесло его прямо в дерево, да еще и расщепило так, что один кусок остался в Англии, а то, что добралось до Франции, слилось со стволом. Обнаружили его через месяц какие-то туристы-магглы. Идут себе, гуляют, и вдруг видят – торчит из дерева голова и половина человека. Они, само собой, в маггловскую полицию звонить – тут, мол, природный феномен и все такое, - а тамошний резидент сразу сообщил о происшествии местным аврорам... или кто у них там во Франции. Еле отделили тело от ствола, так хорошо он в него вписался.
- А я знаю историю, как двое аппарировали вместе, и во время перемещения произошло что-то, из-за чего они слились, как сиамские близнецы, - сказала присоединившаяся к нам Полина. Толпящиеся у дверей шестикурсники давно уже прекратили свои разговоры и внимательно вслушивались в нашу беседу – видно, не нас одних занимали возможные проблемы, связанные с таким опасным делом, как аппарация.
- Они умерли? - спросил я.
- Нет, но разделить обратно их не получилось, - ответила Полина. - Их тела соединились так, что было не разобрать, где начинается одно, а где кончается другое. Говорят, теперь они в какой-то больнице для неизлечимых.
- Кстати, я слышал, что такие больницы – настоящая кунсткамера, и пациенты Мунго по сравнению с ними – эталоны здоровья, - добавил Пирс. - Туда отправляют жертв колдовских проклятий, неудачных экспериментов и аппараций, а Министерство проводит над ними опыты.
- Точно-точно, - кивнула Полина. - В Министерстве есть специальный отдел экспериментальной магии, где проводят опыты над волшебниками, которым уже ничем не помочь. Мне даже кто-то говорил, что там и над магглами экспериментируют. Ведь у магглов довольно часто кто-нибудь пропадает – так вот это они, Невыразимые.
- А это случайно не они выдают себя за пришельцев на НЛО, с такими здоровенными черными глазами и лысой башкой? - поинтересовался я. Полина страшно оскорбилась:
- Хочешь сказать, я вру?!
- Просто чувствую духовное родство твоих историй с "Придирой" Лавгуда, - усмехнулся я.
- Нет, про больницы для неизлечимых даже я слышал, - вставил Нотт. - Отец что-то такое говорил, а он реалист, всякий вздор повторять не будет.
Мне было любопытно, сколько человек мы своими разговорами напугали до такой степени, что они решили отказаться от мысли освоить аппарацию, однако на первый урок, состоявшийся в начале февраля, пришло довольно много народу.
Занятия считались важным событием в жизни школы, собрав в Большом зале всех четырех деканов, призванных не только следить за порядком, но и помогать своим подопечным в случае серьезных неудач. На время занятий антиаппарационные барьеры с зала были сняты, так что в его пределах мы получили возможность беспрепятственно работать.
Урок вел инструктор из Министерства по фамилии Двукрест, ознакомивший нас с планом обучения и посуливший провести несколько последних занятий в Хогсмиде, где, к тому же, мы будем сдавать на права. Сейчас, однако, от нас требовалось аппарировать всего лишь в наколдованные им деревянные обручи. Задача показалась мне довольно простой – расстояние незначительное, представлять удаленное место необходимости не было, а потому, слегка расслабившись и сосредоточившись на конкретной цели, я дождался команды инструктора и аппарировал в обруч. Вокруг раздались возгласы удивления и даже недовольства. Рядом со мной мигом оказался Двукрест. Он внимательно осмотрел место, с которого я аппарировал, а потом столь же внимательно изучил меня на предмет возможной потери какой-нибудь части тела.
- Раньше аппарировали? - спросил он.
- Нет, - соврал я. Двукрест скептически поднял бровь.
- Просто у меня воображение хорошо развито, - объяснил я. - Визуальная память и все такое.
- А, эйдетик, - пробормотал Двукрест и огляделся по сторонам. - Ну-ка, давайте еще раз, - громко скомандовал он. - И помните о спокойствии и концентрации! - Он снова посмотрел на меня. - Семнадцать есть?
- Уже давно, - ответил я, возвратившись на исходную позицию. Двукрест обежал глазами зал.
- Итак, на счет три! Раз... два... три!
Кто-то, вращаясь вокруг своей оси, поскользнулся и рухнул на пол. Кто-то просто перепрыгнул в обруч. Полина слева от меня даже не пыталась аппарировать, задумчиво изучая огороженное обручем пространство. Двукрест указал на ближайший к нам угол Большого зала.
- Попробуйте-ка туда.
В течение всего часа занятий Двукрест гонял меня по залу, неизменно исследуя точку отправления и целостность моего организма по прибытии. Из всех присутствовавших нечто похожее на аппарацию получилось только у двух человек – у Сьюзен Боунс из Хаффлпаффа и, как ни странно, у Полины, которая первые полчаса вообще ничего не делала. Она задумчиво озиралась по сторонам, рассматривала меня, обруч и чем-то напоминала Луну в периоды ее погруженности во внутренний мир. Потом, словно проснувшись, она начала тренироваться и под конец сумела аппарировать, оставив, однако, на исходной позиции небольшой кусок мантии. Подоспевший к ней профессор Флитвик вернул на место отщепившийся фрагмент и, заметно гордый своей ученицей, прошествовал обратно к деканам.
- В феврале походите на занятия, - сказал мне Двукрест после урока, - и если все пройдет хорошо, попробуете в начале марта сдать на права. Я поговорю с замдиректора и вашим деканом... вы у нас откуда?
- Слизерин.
Инструктор кивнул. К нам подошла Макгонагалл.
- Эйдетик, - сказал ей Двукрест, указав в мою сторону. - У них обычно проблем не возникает.
Зато возникают с ними, говорил весь вид Макгонагалл. Вместе они удалились из зала, а я, посмеиваясь, направился к Пирсу, Полине и Нотту, поджидавшим меня у выхода.
- Ты уже аппарировал раньше, - заявила Полина обвиняющим тоном. - Тебя кто-то учил.
- Никто меня не учил, - отмахнулся я. - Просто пару книжек в свое время прочитал. Между прочим, тебе тоже не на что жаловаться – подумаешь, мантия осталась...
- Я и не жалуюсь, - смилостивилась Полина. - Только вот половину урока пришлось сосредотачиваться. Если так будет каждый раз, когда мне понадобится куда-то попасть, стану летать на метле. В конце концов, я ведьма или кто?
- Это все из-за историй, - хмуро сказал Нотт. - У меня тот мужик в дереве просто из головы не выходит. Я как подумаю, что занесет меня, например, в Смита...
Мы расхохотались, представив сросшимися Нотта и Захарию Смита, которые друг друга на дух не выносили.
- И ничего смешного! - возмутился Нотт. - Это психологический блок – знаете, как он мешает?
- Тогда вообрази, что тебя преследует твой боггарт, - посоветовал я. - Создашь стимул и сам не заметишь, как аппарируешь.
- Или приручи боггарта, - сказал Пирс.
- Или таскай с собой бульдога, - усмехнулась Полина.
- Да ну вас с вашими шуточками! - обиделся Нотт и после этого дулся на нас до следующего утра.
Из-за субботних уроков аппарации Флитвик перенес наши встречи на воскресенье, и теперь мы с Добби занимались по вечерам. Сперва мне пришлось в спешном порядке осваивать аппорты с помощью палочки, а этому в Хогвартсе не обучали. Мадам Пинс снова хваталась за сердце, левитируя нужные книги, но уже никак не комментировала мои необычные пристрастия. Аппорты относились к древней магии, применявшейся в те времена, когда свойства материи были изучены плохо, и создавать предметы из подручных материалов либо не умели, либо делали это не так хорошо, как сейчас. Безусловно, создать можно было далеко не любой предмет; к тому же, иногда волшебнику требовалась конкретная вещь – например, какой-нибудь именной артефакт или талисман, - так что совершение аппортов до сих пор являлось полезным, хотя и непростым навыком.
Путем экспериментов мы выяснили, что Добби легко вызывает предмет, находящийся в пределах трехсот метров. На более далекие расстояния его сил не хватало. С палочкой дистанция не играла серьезной роли, однако научиться перемещать к себе вещь так, чтобы во время перехода она не сломалась, не превратилась в нечто бесформенное, не утратила или не изменила своих качеств, оказалось очень трудно. Как-то раз, призывая из своей комнаты тюбик с краской, я получил в руки липкий зеленый сгусток с мелкими острыми фрагментами тубы, разрушившейся в процессе перехода. Восстановлению и трансформации это месиво не подлежало – внутренняя структура предмета оказалась настолько искажена, что я даже не смог удалить его при помощи Evanesco, и краску пришлось просто выкинуть в кухонную помойку.
Худо-бедно освоив перенос простых предметов, я приступил к изучению эльфийского аппорта. Поначалу Добби ставил передо мной на коврик тарелку или чашку, а я должен был попытаться переместить ее себе в руку. Только через два занятия мы поняли нашу ошибку – аппорту поддавались не любые предметы, а только те, которые были хорошо знакомы волшебнику, принадлежали ему, либо часто им использовались. В книгах объяснению этого явления уделялось не так уж много места – авторы писали, что часто используемый предмет формирует с магом некую связь, благодаря которой тот может вызвать его, и предмет откликнется. Я пожертвовал еще одним тюбиком, уже почти пустым, и несколько недель подряд пытался воплотить в жизнь ту схему движения магической энергии, векторы которой мы с Добби начертили после совместного исследования его работы с аппортами.
Однажды, когда я пришел на очередное занятие, у самого входа в кухню меня остановили несколько эльфов.
- Молодой господин должен повлиять на Добби, - сказал один из них недовольным тоном. - Он ведет себя недостойно и оскорбляет честь всех эльфов Хогвартса.
- Недостойно? - переспросил я. - И что же такое он делает?
- Добби дерется с новым эльфом.
- Дерется? - поразился я. На Добби это было непохоже. - Ладно, я с ним поговорю...
Добби поджидал меня в подсобке с нетерпеливым выражением лица.
- Добби должен сообщить Лингу что-то очень важное! - начал он, как только меня увидел. Я сел на коврик и сказал:
- Тут на тебя жалуются, вроде ты с кем-то дерешься...
Уши Добби поникли.
- Здесь теперь работает нехороший эльф... - Добби сделал движение, будто собрался вскочить, но потом все же сумел совладать с эмоциями. - Добби не должен такого говорить, но и молчать не может! Кричер плохой эльф, злой, из злой семьи!..
- Кричер? - удивленно проговорил я. - Откуда он здесь взялся?
Добби вскинул голову.
- Линг знает Кричера?
- Встречались, было дело, - подтвердил я. - Но это же эльф Блэков, как он оказался в Хогвартсе?
- Теперь это эльф Гарри Поттера! - произнес Добби с нескрываемой гордостью, будто в том, что после смерти Блэка хозяином Кричера стал Поттер, была и его заслуга.
- А зачем ты с ним дерешься? - поинтересовался я. Добби возмущенно воскликнул:
- Кричер говорит злые, нехорошие вещи! Он плохой эльф, он оскорбляет Гарри Поттера, а Добби не может позволить, чтобы кто-то оскорблял человека, который сделал его свободным! И пусть остальные говорят, что хотят...
Я не представлял, как можно убедить Добби прекратить драки – в конце концов, свободе, к которой он так стремился, эльф действительно был обязан Поттеру. Добби распространялся на тему отвратительного характера Кричера еще с полминуты и продолжал бы дальше, если б я его не перебил.
- Слушай, Добби, ты ведь давно уже не просто эльф, - попытался объяснить я, - ты учитель, а потому должен вести себя в соответствии со своим статусом. Разве это достойно учителя – бить морду другому эльфу, что бы он там ни вытворял? Если ты действительно не в силах вытерпеть того, что говорит Кричер, постарайся убедить его словами, а не кулаками.
Добби печально кивнул.
- Линг прав, - вздохнул он. - Добби вел себя невоспитанно. Но это уже не важно. Гарри Поттер запретил нам драться.
- И правильно, - одобрил я.
- Наверное, Линг сейчас расстроится, - продолжил Добби столь же печально, - но мы не сможем дальше заниматься аппортами.
- Это еще почему? - удивился я. Эльф покачал головой.
- Добби не может сказать, почему, он обещал молчать... Просто у Добби нет теперь времени на занятия.
- Ясно, - сказал я, подозревая, что это отсутствие времени как-то связано с Поттером и его очередными авантюрами. - Что ж, ладно... схема у меня есть, остальное сам как-нибудь изучу.
Добби выглядел виноватым и расстроенным куда больше моего. Я легко похлопал эльфа по плечу.
- Не огорчайся, - сказал я. - У нас было взаимовыгодное сотрудничество, но оно не могло продолжаться вечно. В конце концов, мы же останемся друзьями?
Добби схватил меня за руку.
- Конечно! - с жаром воскликнул он. - Добби останется другом Лингу Ди, и он всегда сможет обращаться к Добби, если ему понадобится помощь!
Вечером, перед сном, в тишине и темноте спальни, я признался себе, что, как ни странно, действительно слегка расстроен. Однако вскоре мне стало ясно, что это чувство связано не столько с прекращением наших с эльфом уроков, сколько с тем, что моя жизнь давно уже стала скучной и лишенной вдохновения. Я вспоминал тот азарт, с которым на первом курсе исследовал библиотечную картотеку, радость, испытанную мной от обнаружения Выручай-комнаты, ежедневные тренировки и опыты, которые я на себе ставил. Я вспоминал, как впервые вызвал патронуса, как начинал на четвертом курсе заниматься с Добби, и понимал, что всё в те времена казалось мне другим – интересным и необыкновенным. Сейчас, в конце шестого курса, Выручай-комната была забыта, патронуса я не видел уже много месяцев, а новую магию осваивал только на уроках под руководством профессоров.
"Наверное, вот так и взрослеют, - огорченно думал я. - Перестают интересоваться новым, следуют по накатанной дорожке, развивают пару-тройку навыков, которые доставляют хоть какое-то удовольствие, и превращаются в узких специалистов с каким-нибудь эксцентричным хобби вроде рисования чудовищ или коллекционирования дохлых насекомых. И что мне эта физика чар? Засяду в лаборатории, обрасту бородой, как Дамблдор, заведу круглые очки и буду до конца жизни искать какое-нибудь X-поле или Y-искажение..."
От этой мысли мне стало настолько страшно, что я вскочил с кровати, испытав настоящий приступ паники. Казалось, будто я уже сижу в проклятой лаборатории, что она, словно хищник, словно коварная мухоловка, поджидает меня с тех самых пор, как я решил, что физика чар – это мое, и отныне я обречен заниматься одним и тем же до самой смерти. Такая детерминированность была невыносима, я буквально задыхался, впервые в жизни почувствовав клаустрофобию. Кое-как натянув джинсы и надев кроссовки, я выбрался из спальни в полутемный коридор, и прохладный воздух слегка привел меня в чувство.
Подойдя к камину с едва тлеющими углями, я уселся в кресло напротив и кинул туда пару волшебных дров, чтобы пламя разгорелось посильнее. Сердце колотилось как сумасшедшее, но я постарался убедить себя, что все не так ужасно, как представляется на первый взгляд. Меня никто не обязывал заниматься физикой, ведь Флитвик сам говорил – если я решу поступать на этот факультет, из меня может выйти толк. Но я ничего никому не обещал, а значит, имею полное право передумать и делать, что захочу. Весь вопрос в том, чего же именно мне хочется...
В голове снова всплыли слова Волдеморта: "Я скажу тебе, зачем ты здесь, иначе ты и дальше продолжишь себя обманывать..." Судя по всему, я действительно оказался склонен к самообману, действительно не знал, чего хочу, как точно заметила в свое время Луна, или просто боюсь себе в этом признаться. Вот уж не думал, что существует подобного рода трусость...
Чья-то тень упала на стену рядом с камином, дрожа в неровном свете огня, и рядом со мной возник всклокоченный Нотт.
- Ты чего? - мрачно спросил он, остановившись у соседнего кресла.
- А ты чего? - спросил я, удивленный его появлением. Нотт плюхнулся в кресло и вытянул ноги к огню.
- Тебе что, кошмар приснился? Вскочил как угорелый, ушел куда-то...
- Вроде того, - ответил я и неожиданно для себя сказал:
- Достало всё. Так иногда тошно, что не знаешь, куда деваться.
Нотт молчал, глядя в огонь.
- Я здесь как в тюрьме, - продолжал я. - Меня никуда не отпускают, кроме Хогсмида, и даже туда не всегда, особенно летом, когда здесь Макгонагалл распоряжается. А Хогсмид я уже видеть не могу... Это мой Азкабан, - я обвел руками темное помещение. - И мне еще год с лишним сидеть.
- Ну ты же не просто так сидишь, с охранниками переругиваешься, - ответил Нотт. - Ты учишься. А когда выйдешь, то сможешь делать все, что захочешь.
- Да не знаю я, чего хочу! - во мне закипела злость.
- А мне кажется, знаешь, - спокойно возразил Нотт. - Точнее, знаешь, как в этом разобраться, как понять, чего тебе хочется. И если ты этого еще не сделал, значит, боишься ответа.
- Да, наверное, - сказал я, помолчав. - И все равно... уехать бы отсюда подальше, увидеть что-нибудь другое, кроме этих стен!
- Еще увидишь, - пообещал Нотт. - Еще надоест.
Ранняя весна означала не только теплую погоду, таяние снегов и всеобщее воодушевление, но и конец учебного года, тревоживший меня весенне-летними неприятностями, уже вошедшими в традицию Хогвартса. Неприятностей хватало и на зельях. Несмотря на внешнее дружелюбие и непосредственность, Слагхорн задавал мне такие составы и письменные работы, материал к которым приходилось выискивать не в учебниках и справочниках, а в свежей периодике за последние несколько лет. С одной стороны, это было полезно, но с другой я не собирался связывать свою жизнь с зельями, и такое рвение со стороны Слагхорна, собиравшегося, по-видимому, сделать из меня образцового зельевара, тяготило и раздражало.
- В целом неплохо, неплохо, - одобрительно говорил Слагхорн, глядя на формулу, выведенную мной после получаса мозгового штурма, направленного на попытку выделить из настоя Черного сглаза (между прочим, запрещенного к приготовлению без лицензии) три основных ядовитых вещества – соки молочая и крушины и яд прыгающего скорпиона, а потом нейтрализовать их. - Вот только выделить-то у вас получится, а нейтрализовать - увы, нет. Посмотрите, - он ткнул толстым пальцем в формулу. - Зельеварение, Линг, точная наука, и вы должны подбирать составляющие исходя не из их общей категории, а из конкретных свойств каждого растения или вещества. Кровь бармалейки здесь не годится, поскольку она не обладает нейтрализующими этот яд антителами – бармалейки не водятся в местах обитания прыгающего скорпиона, и у них нет к нему иммунитета. Вы перепутали их с рыжей подковочницей.
Я не знал, кто такая рыжая подковочница, и уже давно сомневался, что за год мои познания в искусстве зельеварения хоть немного возросли: после уроков Слагхорна в голове скапливались лишь разрозненные, неполные факты, поскольку многие зелья я не успел доваривать, а многие формулы так и оставались на бумаге. Вряд ли Снейп был в курсе происходящего, но идти жаловаться я не собирался, хотя иногда очень хотелось.
В одно из воскресений я отправился в библиотеку писать очередную работу, посвященную реакции Абрамелина и общим принципам приготовления зелий из категории лунных. Через пару часов напрасных попыток разобраться в слоге и терминологии древних трактатов мой мозг не выдержал нагрузки, и я, оставив книги на столе и на всякий случай наложив на них охранное заклятье, пошел искать Флетчера, чтобы стрельнуть у него пару сигарет, которые он умудрялся доставать даже в обстановке тотальной проверки почты.
Замок оказался почти пустым – большинство учеников были в Хогсмиде, за исключением студентов пятого и седьмого курса, пребывавших в обычной панике из-за близости важных экзаменов, так что я отправился на улицу. Выйдя во двор, я заметил медленно бредущую к воротам знакомую фигуру в аврорской мантии и устремился за ней.
- Привет, - сказал я, догнав Тонкс у самого выхода. - Что-нибудь случилось?
- А, привет, - ответила она и остановилась у ворот. - Да так, ничего... к Дамблдору заходила, а его нет.
- Выглядишь кошмарно, - продолжил я, испытав внезапную досаду из-за ее унылого вида и затянувшейся депрессии. - Сколько же можно страдать! И кто тебя только довел до жизни такой?..
Неожиданно глаза у Тонкс заблестели, и через секунду по щекам покатились слезы. Она отвернулась и начала судорожно шарить по карманам мантии в поисках палочки, чтобы открыть ворота.
- Значит, я прав! - разозлился я. - Значит, это какой-то придурок тебя целый год доводит!
- Он не придурок! - захлебываясь слезами, выкрикнула Тонкс, дергая руку и пытаясь достать застрявшую палочку. - Ты ничего не знаешь! Ты не поймешь!
- Стой! - раздался хриплый голос, и за нашими спинами возник задыхающийся от быстрой ходьбы Филч. - Ты куда это собрался? А ну покажи бумагу!
Тонкс обернула к нему заплаканное лицо, а я раздраженно ответил:
- Да никуда я не собрался! Нужен мне ваш Хогсмид...
Однако Филч остановился у ворот, вознамерясь пресекать любые попытки покинуть территорию школы без письменного разрешения, и Тонкс, которой так и не удалось вытянуть из кармана палочку, разрыдалась еще сильнее. Я гневно взглянул на скалящегося Филча, явно получавшего удовольствие от этой сцены, и ухватил Тонкс за руку.
- Давай отойдем.
- Линг, мне надо в деревню…
- Всего на пять минут.
Когда мы укрылись от пристального внимания Филча под темными ветвями раскидистого дуба, растущего у железной ограды, я спросил:
- Ну и кто же такой этот "он", который не придурок?
- Ты не поймешь, - повторила Тонкс, утирая платком слезы. - Ты...
- ... еще маленький, знаю, - я кивнул. – Но я не претендую на понимание твоих чувств, просто могу помочь решить проблему. А судя по твоему чудовищному облику, проблема довольно серьезная.
Все еще всхлипывая, Тонкс продолжала вытирать глаза, и я спросил:
- Ты не в Снейпа случайно влюбилась? С ним действительно могут возникнуть сложности...
Тонкс оказалась настолько сражена этим предположением, что ее серые волосы побелели до самых кончиков.
- В Снейпа? - изумленно переспросила она. - Ты издеваешься? В этого крокодила?
Я расхохотался. Тонкс тоже слабо улыбнулась, и ее волосы обрели легкий каштановый оттенок.
- Просто не могу представить себе идиота, который целый год будет динамить такую девушку, как ты, - объяснил я. - А Снейп вполне на это способен, просто чтобы позлить.
Тонкс, наконец, перестала плакать.
- Однако, - усмехнулась она. - Ты уже научился говорить комплименты.
- Колись, - сказал я. - Кто этот счастливчик-идиот?
Тонкс подумала пару секунд и ответила:
- Ты ведь никому не разболтаешь?
- Кому, например? - удивился я. Тонкс пожала плечами.
- Ну не знаю... кому-нибудь.
- Не разболтаю. Давай, не тяни, ты меня уже заинтриговала!
Тонкс грустно вздохнула:
- В общем, это Ремус. Только прошу тебя, никому ни слова...
- О, - сказал я, слегка озадаченный таким ответом и не обратив внимания на ее повторную и уже такую привычную для себя просьбу молчать об услышанном. - Люпин? И что же Люпин?
- Ремус считает, что поскольку он оборотень, мы не можем быть вместе; оборотни, мол, живут только с себе подобными, и он представляет для меня опасность... - Тонкс снова была готова расплакаться. - Он такой... - она быстро вытерла глаза, - такой дурак!..
- Ну, знаешь, - нерешительно сказал я, исполненный легких сомнений в искренности Люпина – слишком уж его возражения напоминали те отмазки, которых я за свое криминальное прошлое наслушался в разговорах между взрослыми ("Детка, ты для меня слишком хороша, я тебе никак не подхожу: меня ждет не дождется Пентонвилль, а моя единственная подруга – вот эта пушка"). - У него всегда были непростые отношения со своей волчьей природой. Но ты все равно не должна так убиваться. От этого только хуже: Люпин понимает, что из-за него ты страдаешь, и чувствует себя виноватым. Если бы ты оставалась веселой и фиолетовой, у тебя бы появилось гораздо больше шансов. Он бы видел, что тебе хорошо, что ты радуешься, следишь за собой, не опускаешь руки, а так... - я пожал плечами. - Получается, он вгоняет тебя в депрессию, испытывает из-за этого чувство вины и единственное решение видит в том, чтобы ты выкинула его из головы. Это замкнутый круг. Тебе надо его как-то разорвать.
Тонкс слушала меня внимательно, а потом сказала:
- Ты уж извини, Линг, но сразу видно, что ты ни разу не влюблялся. Я не могу радоваться, даже если умом понимаю, что так будет лучше и для него, и для меня. Во мне просто нет радости, а притворяться я не могу. Но все равно спасибо, что хотел помочь…
Она развернулась и зашагала к воротам, у которых все еще торчал Филч. Пока я смотрел ей вслед, мне в голову пришла мысль еще об одном средстве, правда, довольно радикальном – она сама могла бы стать оборотнем. В конце концов, если Тонкс принесет на алтарь любви такую жертву, чувство вины Люпина зашкалит за все красные отметки, и он будет вынужден остаться с ней, любит он ее на самом деле или нет. Однако я понимал, что отчаявшаяся Тонкс вполне могла бы ухватиться за такую идею и воплотить ее в жизнь, найдя кого-нибудь, кто ее укусит, что приведет к непредсказуемым последствиям, в том числе и для меня. Возвращаясь в библиотеку, я порадовался, что эта опасная мысль не пришла мне в голову раньше, когда мы разговаривали, иначе я мог бы не удержаться и поделиться ею с безнадежно влюбленным аврором.
51.
В этом году я не только не заглядывал в Выручай-комнату, но и редко навещал Хагрида. С самой осени, когда заболел его паук Арагог, все разговоры лесничего сводились только к состоянию здоровья своего любимца. Даже самая невинная и далекая тема вроде гнезда бурых крыс, которое Хагрид обнаружил в сарае для инструментов, в конечном итоге перетекала в историю рождения, воспитания, жизни и болезни Арагога.
- ... Вхожу и слышу - пищат, - рассказывал Хагрид, сидя за столом и периодически подвигая ко мне блюдо с наваленными на него черными сухарями. - Ну, думаю, значит родила. Посмотрел я за лопаты, вижу - копошатся... голые, слепые, холодно им, бедняжкам... - Тут на глаза его набежали слезы. - Холодно... – с болью в голосе повторил он. - Холодно ему сейчас, Арагогу моему, одиноко...
- Хагрид, у него же целое племя - дети, внуки, правнуки, - начал я, понимая, впрочем, что любые мои аргументы вряд ли будут услышаны. - Они рядом с ним, поддерживают его... как это принято у пауков. И потом, ему не может быть холодно, у него паутина, и живет он в норе.
Хагрид кивнул, утирая слезы, а потом вдруг проговорил:
- Привязался я к нему, Линг, за столько-то лет. Ты, наверное, думаешь – вот, мол, сколько страданий да переживаний из-за какого-то паука, а он мне как родной, понимаешь? Как родной!..
Я молча смотрел на Хагрида, неприятно удивленный его словами. На рациональном уровне его привязанность была мне понятна, хотя сам я никогда не испытывал ничего подобного даже к людям, а уж тем более к животным и насекомым. Это не казалось мне каким-то недостатком - скорее, наоборот, - однако такая позиция была характерна лишь для очень небольшого числа людей и оставляла меня в явном меньшинстве.
- Ты что, - сказал я, - действительно считаешь меня настолько бездушным? С Арагогом я не знаком, поэтому у меня нет к нему какого-то личного отношения, но это не значит, что я не понимаю твоих чувств.
- Да я ж тебя не упрекаю, - вздохнул Хагрид. - И вообще, Линг, не обращай внимания. Я сейчас сам не свой, думаю об одном и том же, накручиваю себя. Ты пей чай-то, печенье вот бери... - И снова подвинул ко мне тарелку с сухарями.
В один из весенних вечеров я отправился пообщаться с питонами. Солнце уже почти село, но было еще светло, и я опустился в траву, вывалив рядом с собой кучку мелко нарезанного мяса и намереваясь в очередной раз просить змей не посягать на так соблазнявших их крысят, что обитали у Хагрида в сарае.
"Избалованные стали, - думал я, глядя на то, как пара питонов с неторопливым изяществом глотает принесенное мной угощение. - Наверное, и охотиться-то разучились... Как будут жить, когда я закончу Хогвартс?"
- Слышал новость? Бейн навещал отшельника Сильвана, - сообщил мне один из питонов, закончив трапезу.
- Отшельника? - удивился я. - Тут еще и отшельники водятся?
- Сильван – единственный отшельник в этих лесах, - продолжил питон. - Он кентавр, и вожди племени ходят советоваться с ним, если не понимают небесных знаков.
- Вот как? - заинтересовался я. - Значит, Бейн увидел что-то непонятное?
- Значит, увидел, - ответил питон. - Только не спрашивай, что. Мы не любим открыто ползать в местах, где живут кентавры, а к логову Сильвана вообще не подступишься - туда даже комарам путь закрыт.
- Надо же, - я задумался. - Может, поговорить с Фиренцем? Он ведь астролог, тоже, наверное, что-то заметил...
- Поговори, поговори, - сказал питон. - А если будет что важное - дай знать, мы в долгу не останемся.
- Само собой, - ответил я и уже собрался возвращаться в замок, как тут подал голос второй питон:
- Кстати, умер тот паук, которого ваш лесник навещает.
- Ну и дела, - проговорил я. - Хагрид теперь с ума сойдет.
- Он сойдет с ума, если решит еще раз сунуться в их логово, - сказал второй питон. - И вообще, что он нашел в этом страшилище?
- У него и крысы в сарае живут, - как бы между прочим заметил первый.
- Не трогайте их, - предупредил я.
- Да не трогаем мы ваших крыс, - усмехнулся питон. - Мы подождем, пока они подрастут и сбегут в лес – там-то мы их и встретим.
Оба они засмеялись, развернули свои огненные кольца и исчезли в норах. Я встал и отправился к Хагриду, представляя, какая сцена меня сейчас ожидает.
- Линг? - удивился Хагрид, открыв дверь на мой стук. - Что-то ты поздновато - скоро девять, пора бы в замок.
- Слушай, тут такое дело... - начал я, стоя на крыльце, но Хагрид сказал:
- Да ты заходи, - и втолкнул меня в дом. Сопротивляться столь мощному аргументу было невозможно. Я сам не заметил, как оказался у стола, а Хагрид уже закрыл дверь и возвращался к своему очагу, рядом с которым стояло ведро с черными блестящими червяками, которых он насобирал на болоте.
- Вот, - сказал Хагрид, садясь у камина и кивая на ведро, - завтра с утра понесу Арагогу, очень он их любит.
- Хагрид, - продолжил я, чувствуя себя крайне неловко, - я сейчас говорил с питонами, и они мне рассказали... В общем, дело в том, что Арагог скончался.
Хагрид поднял голову, испуганно уставившись на меня, а потом вдруг вскочил и ринулся прочь из дома, опрокинув табуретку, едва не сорвав с петель входную дверь и до смерти перепугав Клыка.
- Стой! - заорал я и вылетел за ним на улицу. - Хагрид, погоди!
Но лесничий уже вбежал в лес и исчез в подступающей тьме. До меня донесся лишь яростный хруст ломающихся веток. Я бросился следом, на ходу вытаскивая палочку и пытаясь вспомнить, в какой части леса находится гнездо пауков.
Впрочем, потерять Хагрида было невозможно даже в темноте – треск от его передвижения слышался прямо по курсу, а спустя полминуты я увидел его самого, бегущего по тропинке, которую он протоптал за месяцы почти ежедневного посещения Арагога. Я зажег Люмос и последовал за ним на расстоянии, решив не приближаться до тех пор, пока мы не доберемся до гнезда – по крайней мере, там он уже не сможет отправить меня обратно.
Минут через пятнадцать мы достигли участка, где среди холмов и насыпей, в норах и оврагах жило племя Арагога. Тут Хагрид слегка снизил скорость, и я его окликнул. От неожиданности тот подскочил и замер на месте, обернувшись ко мне.
- Ты что ж это здесь делаешь, а? - возмущенно, но тихо проговорил он.
- За тобой пошел. Ты ведь хочешь с ним попрощаться?
- Я хочу его забрать, - буркнул Хагрид, - пока они его не сожрали.
- Как бы они и тебя заодно не сожрали, - заметил я, но лесничий отмел такую мысль.
- Да пауки меня сроду не трогали, - сказал он, когда мы начали спускаться с холма, обходя повисшую на мертвых деревьях паутину. Свет палочки выхватывал из темноты все новые пряди толстых нитей, огораживающих гнездо, и серые, лишенные коры стволы и ветви, к которым они крепились. До сих пор мы не заметили ни одного паука.
- Это там, - глухо сказал Хагрид, указывая на проход между двумя невысокими холмами. - Из-за тебя, Линг, мне влетит. Нельзя сюда ученикам.
- А кто узнает? - спросил я. - Лучше пошли, а то мало ли...
Хагрид отправился первым, я – за ним. Было ясно, что если паукам вздумается напасть, Хагрид вряд ли позволит причинить им вред, а многие заклинания, годившиеся для человека и высших млекопитающих, на насекомых, да еще таких, как акромантулы, не действовали. Паутины вокруг становилось все больше, и вот над нами раскинулся непрозрачный полог, гасивший свет моей палочки плотным, насыщенным мраком. Со всех сторон начали доноситься сухой шорох и быстрое шуршание. Будь я один, я бы долго не раздумывал - в борьбе с такими существами годится только плеть, - но в присутствии Хагрида мне приходилось думать прежде всего о нем и его чувствах по отношению к этим созданиям.
Наконец, мы оказались в большом, изрытом черными норами чашеобразном углублении, со всех сторон окруженном холмами и поваленными деревьями. Моего скудного света не хватало, и я наколдовал светящийся шар, на секунду вспомнив похищенную лесными кентаврами Амбридж. "А нас похитят пауки", мысленно усмехнулся я. Шар взлетел к крыше-паутине и замер, слегка подпрыгивая в воздухе. Несколько секунд залитое светом пространство перед нами было пусто, а потом из черных отверстий один за другим повалили огромные пауки. Увидев нас, они стали подбираться ближе, и скоро вся котловина оказалась заполнена их большими круглыми телами с волосатыми лапами и блестящими черными глазами. Один внушительных размеров паук приблизился к нам и остановился напротив Хагрида.
- Наш Отец скончался, - щелкая острыми жвалами, не слишком отчетливо произнес он. - Мы собираемся на поминальную трапезу.
- Я вам не позволю съесть Арагога! Мы его заберем и похороним честь по чести! - возмущенно ответил Хагрид, и я встал рядом с ним, мысленно готовый произнести заклинание. Паук переступил всеми ногами.
- Наш Отец скончался, - повторил он, и хотя речь его была все такой же невнятной, интонации неуловимо изменились, обретя угрожающий оттенок. - И мы освобождены от данного ему слова. Мы обещали, что не тронем тебя, и не трогали, пока он был жив.
- Ну знаете! - Хагрид начал терять терпение. - Где Арагог? Или отойди с дороги, или я за себя не отвечаю!
Паук быстро приподнял свое черное волосатое тело и снова опустил брюхо на землю, явно недовольный тем, как разворачивается беседа.
- Мы даем вам возможность уйти, - произнес он. - В этот печальный день мы не будем на вас охотиться. Но больше не ходи сюда, Хагрид. Мы уважали волю нашего Отца, но перед тобой у нас нет обязательств.
- С дороги! - рявкнул Хагрид и шагнул к пауку. Замершая перед нами масса качнулась навстречу, словно единый организм, и в ту же секунду я выпустил патронуса.
Фиолетовая тварь возникла точно между разозленным Хагридом и напряженно застывшим пауком. Патронус угрожающе зашипел, увидев перед собой такую тьму врагов, а потом молниеносным движением схватил паука за голову и поднял над землей, будто это был не здоровенный арахнид в половину его роста, а крысеныш из хагридова сарая.
- Что за черт! - Хагрид замер, впервые увидев перед собой такое существо. - Линг! Это ты его наколдовал?
- Это мой патронус, - сказал я. Патронус держал паука, безвольно повисшего у него в лапе, а потом швырнул в толпу и издал пронзительный визг, вытянув голову вперед и сверкая алыми глазами. Пауки не шевелились, словно Бандерлоги, завороженные танцем Каа. Хагрид обернулся, желая мне что-то сказать, но потом передумал, перевел взгляд на многочисленных потомков своего любимца и угрожающе произнес:
- А ну прочь!
Патронус прыгнул вперед, и пауки отхлынули в стороны, образовав большой коридор. Делегат арахнидов, с которым так невежливо обошелся мой патронус, уже выбрался из толпы и подобрался к самому краю прохода. Хагрид последовал за патронусом, расчищавшим ему путь, а я остался у входа в котловину. Паук-делегат неловко попятился к одному из самых больших отверстий, и Хагрид, не мешкая, нырнул прямо туда.
Я не представлял, насколько Арагог большой, пока не увидел его, переместившись в сознание патронуса, который последовал за Хагридом в нору. Посреди огромной земляной пещеры вверх ногами лежал паучище размером со слоненка, и каким бы сильным Хагрид не был, вряд ли он смог бы поднять его и вынести наружу.
Я убрал патронуса, поскольку в пещере, кроме мертвого Арагога, никого не наблюдалось, и устремился по проходу между пауками, чтобы помочь Хагриду.
- Ты что! - прокряхтел лесничий, пытаясь сдвинуть Арагога с места. - Зачем сюда пришел? Они ж могли броситься!..
- Теперь уже не бросятся, - ответил я и направил на паука палочку. Через секунду тот оторвался от земли и повис в воздухе. - Идем.
Мы покинули логово с летящим, словно демоническое НЛО, Арагогом, однако пауки не шевелились, провожая нас в полном молчании. Когда мы вышли из котловины и покинули, наконец, владения арахнидов, Хагрид, замыкавший нашу небольшую процессию и следивший за тем, чтобы лапы паука не цеплялись за ветки, спросил:
- Значит, это про тебя тогда в газетах писали - "Патронус-тень в Министерстве"?
- Да, про меня, - ответил я.
- И ты отправился туда вместе с Гарри?
- А ты не знал? - я был немного удивлен.
- Не знал, - пробормотал Хагрид и на время умолк.
Мы возвращались извилистым маршрутом, выбирая такие места, где между деревьев было достаточное расстояние, чтобы Арагог не застрял. Лучи луны рассеивались в густой листве, почти не добираясь до земли, и на путь к дому Хагрида мы потратили значительно больше времени, чем на пробежку до логова пауков.
Опустив Арагога в траву позади огородных грядок и забора, мы некоторое время в молчании стояли рядом, словно отдавая последнюю дань вождю и прародителю местных акромантул. Наконец, Хагрид глухо произнес:
- Хоронить буду завтра. А пока пусть полежит здесь.
Я кивнул и сказал:
- Ладно, мне пора в замок. Двери, наверное, уже заперли, придется стучать.
В темноте я не видел лица Хагрида, но его голос выдавал волнение.
- Хочешь, с тобой пойду? Если что – скажу, я тебя задержал.
- Спасибо, но лучше я сам. А ты... отдыхай, - ответил я и направился к замку, в котором еще горело довольно много окон.
К счастью, двери оказались не заперты – вероятно, кто-то из преподавателей вышел на улицу и еще не успел вернуться. Чувствуя себя уставшим и желая побыть в тишине и одиночестве, чтобы поразмыслить о некоторых странностях сегодняшнего вечера, я сбежал вниз по лестнице и нос к носу столкнулся с Филчем, поднимавшимся из подвалов на первый этаж.
- Ты что это шастаешь по ночам! - в восторге воскликнул Филч, хватая меня за руку. - А ну марш со мной к декану!
- Пустите, - я попытался отцепиться от настырного смотрителя, но тот уже тащил меня по коридору к кабинету Снейпа.
Дверь в кабинет профессора была не заперта – Филч громко постучал и, дождавшись приглашения, распахнул ее, втолкнув меня в полутемное помещение. Снейп проверял чьи-то письменные работы, сидя за столом, на котором громоздились желтоватые листы пергаментов.
- Вот, профессор! - обрадовано начал Филч. - Нарушитель! Поймал его на лестнице – спускался в подвалы... это в двенадцать-то ночи!
"Да еще одиннадцати нет", подумал я, но ничего не сказал.
Снейп быстро взглянул на меня и ответил:
- Ладно, Аргус, отпустите его. Я разберусь.
- Уж разберитесь, - радостно поддакнул Филч, по своему обыкновению вдохновленный перспективой чьего-то наказания, и повернулся к двери. - Чтоб впредь неповадно было... а то совсем распустились, делают, что хотят...
Продолжая бормотать свой обвинительный монолог, смотритель удалился, прикрыв за собой дверь, и я остался наедине с деканом, не испытывая, впрочем, ни малейшего чувства вины, несмотря на его пристальный взгляд и не обещающее ничего хорошего выражение лица.
- Я жду объяснений, - холодно произнес Снейп, кладя перо на стол.
Мне не хотелось выдавать Хагрида и навлекать на него неприятности, но еще меньше хотелось врать Снейпу.
- Был у Хагрида, - ответил я.
- Сейчас одиннадцать, - сказал Снейп. - Отбой в девять. Что помешало вам вернуться вовремя?
- У Хагрида проблемы, - уклончиво проговорил я.
- Проблемы у вас, - парировал Снейп, поднимаясь из-за стола. - И они будут серьезными, если вы продолжите ходить вокруг да около.
- У Хагрида умер паук, - объяснил я без энтузиазма. - Он расстроился, и мы с ним говорили, - я пожал плечами, предполагая, что вдаваться в подробности таких разговоров нет смысла – и так все понятно. Однако Снейп покачал головой и ответил:
- Вы надеетесь убедить меня, что вели с ним утешительные беседы? Я жду правды, Ди, и если вы не хотите полного запрета на визиты к Хагриду вплоть до конца экзаменов, у вас есть последняя попытка.
- У Хагрида умер паук, - повторил я, задетый словами декана, который, по-видимому, тоже считал, что понимание чувств окружающих мне недоступно. - Когда он об этом узнал, то побежал в гнездо, чтобы его забрать... чтобы другие пауки его не съели...
- И вы, конечно же, увязались за ним, - закончил Снейп.
- Я не увязался, - сказал я недовольно. - Я пошел.
- Невелика разница, - бросил декан. - К гнезду акромантул запрещено приближаться, и Хагрид ходит туда на свой страх и риск...
- Он не понимает этого риска! - возразил я. - Он был уверен, что пауки его не тронут!
Тут я понял, что ляпнул лишнее. Вполне возможно, Снейп спустил бы все на тормозах, если б решил, что наша прогулка была тихой и мирной: пришли, забрали тело и спокойно вернулись обратно.
- Что значит "не тронут"? - Снейп так и впился в меня глазами.
Я молчал.
- Что значит "не тронут"? - угрожающе повторил профессор и подошел ко мне ближе.
- Ну... пауки дали Арагогу слово, что не причинят Хагриду вреда, - неохотно ответил я, коря себя на несдержанность. - А когда Арагог умер, они от него освободились... Они ничего нам не сделали, просто предупредили, чтобы Хагрид больше к ним не приходил, - поспешно добавил я, глядя на Снейпа и подозревая, что вот-вот наступлю на очередную мину-ловушку. - Мы забрали паука и ушли. Тем более он был большой, его пришлось левитировать, а у Хагрида нет палочки...
- Меня не интересует Хагрид, - процедил Снейп, не сводя с меня глаз. - Меня интересуете вы. Я ваш декан, а не Хагрид; мне, а не Хагриду, держать ответ, если с вами что-то случится. Я надеялся, что вы уже достаточно повзрослели, чтобы вести себя здраво и оставить все свои безумные идеи в прошлом, однако, судя по всему, я ошибался. Вам еще расти и расти!
При этих словах меня охватила какая-то детская, глупая, совершенно иррациональная обида, и от того, наверное, сопротивляться ей оказалось выше моих сил.
- Почему вы все время так обо мне говорите? - выпалил я, с трудом скрывая эту обиду под внешней злостью. - Почему вы всегда говорите, что я сумасшедший, что у меня безумные идеи, что они дикие, и Флитвику это сказали – почему? Я не сумасшедший, не псих, и у меня не безумные идеи! Я всегда думаю прежде, чем что-то сделать, и всегда могу за себя постоять! Не называйте меня так! Я нормальный!
Снейп смотрел на меня едва ли не с изумлением – вряд ли за всю его преподавательскую карьеру кто-то из учеников позволял себе разговаривать с ним в таком тоне. Но мне было все равно. Я был рассержен и обижен до глубины души; мне хотелось ругаться, ссориться, и я бы взбесился еще сильнее, если б Снейп не повелся на мою бессознательную провокацию, отделавшись саркастическим замечанием, на которые он был мастер. Возможно, для нас обоих это стало бы лучшим выходом, однако мои слова его задели. Изумление быстро сменилось гневом, и он проговорил:
- Не льстите себе, Ди! Только в вашу голову могла придти мысль о том, чтобы испытать на себе смертельное проклятье, не зная, как остановить его действие, и никто, кроме вас, не накладывал на себя Круциатус, чтобы, как вы тогда выразились, понять! Вы слишком любите ходить по краю, а между тем ваша жизнь давно уже не в ваших руках...
- Моя жизнь - в моих руках! - возмутился я.
- ... и вы не имеете никакой власти над тем, что в ней происходит! - продолжал Снейп, повышая голос и будто не замечая моих слов. - А если вы думаете, что можете жить так, словно впереди у вас гарантированное будущее, не неся перед собой ни малейшей ответственности за бессмысленный риск, то в вашей ситуации это и есть настоящее безумство, и никаким другим словом это не назовешь!
- Я несу ответственность и всегда знаю, что делаю! - окончательно разозлился я. - Моя ситуация здесь не причем! А это будущее – оно есть, и оно гарантировано!
- Это книги, Ди! - яростно крикнул Снейп. - Книги и слова! Вы забили себе голову красивыми, но опасными идеями, которые лишают вас возможности оценивать происходящее здесь и сейчас! Вы наплевательски относитесь к жизни, полагая, что их у вас еще много, но оттуда никто никогда не возвращался! Ясно вам это или нет? Никто и никогда!
Я собирался ответить, что жизнь тела и жизнь духа – разные вещи, но внезапно меня охватило странное, доселе незнакомое ощущение понимания. Возможно, в этом было немного магии – в конце концов, полтора года на уроках окклюменции наши сознания взаимодействовали на более глубоком уровне, нежели вербальный, а сейчас мы оба были открыты, охваченные сильными эмоциями и забыв обо всех своих защитах и предосторожностях.
Я понял, что Снейп прав – я действительно не желал оценивать происходящее здесь и сейчас, увлеченно размышляя лишь о вероятностях будущего развития событий или об их истоках в прошлом. И еще я понял, что профессору было не все равно, что со мной происходит – ярость, крики и злость, вероятно, являлись для него единственным способом выразить свое неравнодушие к моей судьбе, до которой, по его мнению, мне самому не было никакого дела. Осознание этого в мгновение ока прогнало и обиду, и кипевшее внутри возмущение – за всю мою жизнь еще никто не беспокоился и не переживал за меня.
Профессор некоторое время смотрел мне в глаза, словно ожидая ответной реакции, а потом, наверняка ощутив перемены, произошедшие в моем настроении за эти несколько секунд, постарался взять себя в руки и вернулся за стол. Схватив перо, он уставился на лежащий перед собой лист пергамента и некоторое время молча сидел, глядя в одну точку.
- Идите, - наконец, бросил он, не поднимая глаз. - Вам уже семнадцать, и я не вижу смысла наказывать вас, будто какого-то первокурсника. Тем более это бесполезно. Уходите. Разговор окончен.
С тяжелым сердцем я вышел из кабинета и потащился в спальню. Время приближалось к полуночи, и слабо освещенная гостиная Слизерина была почти пуста. Пирс и Флетчер спали, один Нотт сидел на кровати, читая пособие по арифмантике, но когда я вошел, он, по своему обыкновению, ни о чем меня не спросил. Сняв мантию и рубашку, я взял полотенце и отправился в душ.
Остановившись у раковины, я повесил полотенце на крючок и бросил взгляд на висевшее над умывальником зеркало. "Что они видят? - подумал я, разглядывая свое отражение. - Что я эгоист, который думает только о себе? Так ведь это правда - по крайней мере, именно так я себя и веду... А я, что вижу я? - Я посмотрел на себя едва ли не с отвращением. - Ничего. Ничего не вижу. Ни целей, ни особых желаний, ни убеждений. Чего стоят все мои знания, если до сих пор я не понимал, что есть люди, которым на меня не наплевать?.."
Но понять это было сложнее всего. В прошлом все беспокойства в мой адрес носили, если можно так выразиться, негативный характер – люди тревожились, чтобы я не сделал плохого другим. Но впервые кто-то беспокоился о том, чтобы плохое не случилось со мной. Это было странно, и это было тяжело. Я словно лишился части свободы, возможности полноправно распоряжаться своей жизнью так, как мне того хотелось. Однако час был поздний, и решив, что для самокопания у меня еще найдется время, я умылся и вернулся в спальню, где Нотт продолжал читать свою книжку. Укладываясь, я вспомнил о рассказе змей. "Фиренц, - думал я, погружаясь в сон. - Надо будет как-нибудь на досуге к нему заглянуть".
Разговор с кентавром состоялся только в середине мая, поскольку преподаватели буквально завалили нас контрольными и самостоятельными работами, так что свободное от лекций время я, как и многие другие, проводил в библиотеке. Разузнав у Пирса о характере Фиренца, я пришел к выводу, что вряд ли смогу добиться от него подробностей, поскольку кентавр был довольно скрытен, но рискнуть все же стоило.
В одну из пятниц я дождался конца урока шестикурсников и зашел в класс, когда его покинули практически все ученики. Стоя посреди преображенного помещения, представлявшего собой небольшой участок луга, Фиренц сортировал полученные письменные работы.
- Сэр... - начал я, приблизившись к кентавру. Тот оторвался от своего занятия и глянул на меня сверху вниз. - Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Меня зовут Линг Ди, и я не посещаю ваши уроки, но...
- Я знаю тебя, - прервал меня Фиренц. - На лето ты остаешься в замке. Ты змееуст.
"Отлично, - подумал я. - Меньше объяснений".
- Да, сэр, - я кивнул. - Я змееуст и время от времени общаюсь с магматическими питонами, которые недавно рассказали мне, что вождь Бейн ходил к отшельнику Сильвану.
При этих словах Фиренц помрачнел.
- Еще они объяснили, что кентавры обращаются к нему, если видят какие-то непонятные знаки. Я хотел спросить, сэр, что такого увидел Бейн и... может быть, вы это поняли?
Фиренц некоторое время молча смотрел на меня, а потом проговорил:
- А разве змеи тебе не сказали?
- Нет, откуда им знать? - слегка удивился я. - По их словам, у жилища Сильвана даже комары не летают...
- Кентавры следят за звездами, а змеи слушают токи земли, - ответил Фиренц. - Магматические питоны способны добираться до таких глубин, где камень начинает плавиться. Эти змеи слышат голоса земли и не хуже нас могут предсказывать грядущие катаклизмы. Вероятно, они тоже что-то почувствовали и не зря завели с тобой этот разговор. - Кентавр медленно пошел по примятой траве, я последовал за ним. - К Сильвану действительно не подступиться – он могущественный маг, его владения укрыты множеством чар, и змеи не смогли бы подползти достаточно близко, чтобы услышать, о чем говорил с ним Бейн. Поэтому они решили узнать мое мнение и послали тебя.
- Они меня не посылали, - сказал я, немного уязвленный таким видением моей роли. - Я пришел сам.
Кентавр только усмехнулся.
- Разумеется, сам, - ответил он. - Так оно и задумано.
Было ясно, что Фиренц невысокого мнения о натуре и характере змей, но я решил не вступать с ним в бессмысленную полемику.
- Знаки говорят о приближении, - продолжил кентавр, не глядя на меня и словно размышляя вслух. - О приближении силы, одновременно скрытой и явной, несущей мир и войну, силы, которая изменит устоявшийся порядок вещей. Эту силу сложно определить, она неуловима, расплывчата и не обладает формой. Сейчас она невелика, но быстро растет и однажды, вероятно, достигнет глобальных масштабов. - Фиренц бросил на меня быстрый взгляд. - Передай им это. Точнее я сказать не могу.
Через пару дней я заглянул к Хагриду. После нашего приключения с пауками его отношение ко мне заметно изменилось. Хотя я помог ему спасти тело Арагога от пожирания сородичами, и теперь у Хагрида была возможность ежедневно навещать могилу арахнида, благо располагалась она сразу за огородом, мой патронус, без труда подчинивший себе пауков, произвел на лесничего гнетущее впечатление. Возможно, он ассоциировал его с Темными искусствами, хотя связь эта была крайне условной, что признавал даже такой консервативный печатный орган, как "Ежедневный пророк". Так или иначе, несмотря на наше многолетнее общение, Хагрида, не умевшего скрывать своих чувств, мое присутствие теперь смущало, и я был настолько этим удивлен, что даже не мог обижаться. Однако навязывать ему свою компанию или выяснять, какая блоха его укусила, я не собирался и заходил с тех пор лишь по делу.
- Привет, - сказал я, подойдя к ограде, за которой наш лесничий сооружал кормушку для плоских ежей. - Хотел у тебя кое-что узнать.
Хагрид прекратил колотить молотком по гвоздю и обернулся ко мне.
- Ты знаешь кентавра Сильвана?
- Сильвана? - переспросил Хагрид. - Знать не знаю, но слышать – слышал. А что?
- Да так, просто интересно, - ответил я. - Ты никогда не бывал в его краях?
- Откуда ж мне знать, где они, его края? - удивился Хагрид. - Он вроде как самый сильный маг среди кентавров и никого, кроме них, к себе не подпускает. Может, он у гор живет, а может, здесь, под боком, да только мы его не видим.
- Ну, под боком - это вряд ли, - пробормотал я, предполагая, что в этом случае мой патронус во время своих прогулок заметил бы наложенные чары. - Ладно, пойду дальше...
Хагрид вернулся к своему занятию, а я отправился искать змей, уже почти веря Фиренцу, что питоны и в самом деле намеренно рассказали мне о Бейне и отшельнике, чтобы сверить свои собственные наблюдения с наблюдениями других прорицателей.
Питоны не заставили себя ждать – вероятно, они караулили мое появление, надеясь услышать, что Фиренц думает о грядущих событиях.
- Я узнал, - первым делом сказал я, садясь в траву и глядя на то, как две змеи выползают из своих нор, приближаясь к моим ногам.
- Мы на тебя надеялись, - ответил один питон, поднимаясь над землей, словно кобра. - Ну так что же заметили кентавры?
- А что заметили вы? - спросил я. Змеи переглянулись и, к моему удивлению, рассмеялись.
- Фиренц сказал – вы слушаете голоса земли и тоже что-то знаете, - продолжил я, стараясь не обращать внимания на досаду, возникшую из-за того, что кентавр все-таки оказался прав, и змеи меня использовали.
- Сначала ответь, что увидел кентавр, - произнес питон. - Может, нам и добавить будет нечего.
Я передал его слова, однако на змей они не произвели особого впечатления.
- Ну конечно, - проворчал второй питон. - Всегда у них так – красивые абстракции, вселенский пафос... Сказал бы просто - грядут большие перемены.
- Это Волдеморт, - предположил я. - Это про него пророчество.
- Во-первых, человеческий детеныш, это не пророчество, - с легким возмущением ответил питон. - Пророчество – вещь эфемерная, а здесь все четко и ясно, как в планетарных циклах.
- Скорее, как в кометных циклах, - уточнил второй питон. - Только теперь комета не пролетит мимо – она врежется!
Змеи снова развеселились. Когда питоны начинали изъясняться такими аллегориями, смысл их фраз казался мне не более понятным, чем уроки Трелони.
- А что во-вторых? - спросил я.
- А во-вторых, кентавр тебе больше ничего не говорил? - осведомился питон. Я отрицательно покачал головой.
- В таком случае, советую сходить к нему еще раз. Он тебе не все рассказал.
- Я вам что, мальчик на побегушках? - возмутился я. - Вы знаете больше него, вот и рассказывайте сами!
- Да ты нас тогда вопросами замучаешь! - ответил второй питон. - Лучше уж пытай своего кентавра.
Возвращаясь в замок, я не знал, смеяться мне или злиться - у магматических питонов оказалось весьма своеобразное чувство юмора. Решив не откладывать визит к Фиренцу в долгий ящик, на следующий же день после уроков я отправился к нему в класс.
Кентавр посмотрел на меня безо всякого удивления, словно был уверен, что рано или поздно я вернусь.
- Змеи сказали, что это не все, - проговорил я, глядя на Фиренца. - Что вы еще что-то знаете.
- Как и они, - задумчиво ответил кентавр. - Как и они.
Он сделал пасс рукой, и в классе начало стремительно темнеть. Потолок превратился в звездное небо, но оно оказалось непохожим на то, что видели мы над Хогвартсом. Здесь было гораздо больше звезд, а широкий Млечный Путь представлял собой почти сплошную сверкающую полосу. Кентавр проделал следующий жест, и один из участков этой картины внезапно увеличился, заняв все пространство потолка.
- Смотри, - сказал Фиренц и начал указывать на отдельные звезды, которые сразу же вспыхивали голубыми, красными и желтыми цветами. Я смотрел, но ничего не понимал. Наконец, кентавр опустил руку. На черном небе горело теперь не меньше дюжины разноцветных огоньков.
- Эти звезды, их взаимное расположение, сочетание их величин и некоторые иные факторы говорят о приближении силы – силы одновременно разрушительной и созидающей, несущей в этот мир перемены, последствия которых я не в силах просчитать. - Кентавр опустил голову и посмотрел на меня. - В созвездии этой силы, змееуст, есть и твоя звезда.
