Глава 3716 декабря 1969 года
Вчера вечером, когда я возвращался по темным коридорам домой, на ходу расправляя мантию и думая о том, как удобно, что чистокровные волшебницы не пользуются помадой, я наткнулся на директора Цепеша. Цепеш вырос передо мной как из-под земли, вполне в духе своего знаменитого предка, и, признаться, порядком меня напугал.
А вслед за этим Цепеш огорошил меня еще сильнее.
- Послушайте, коллега, - заявил Цепеш, подсвечивая свое лицо мертвенно-синим светом Люмоса, и я заметил в нем большое фамильное сходство, - как вы относитесь к тому, чтобы перенести старт Тремудрого Турнира на три-четыре недели?
- Отрицательно, - ответил я. – Он тогда попадет на неделю перед Валентиновым днем, а студенты в эту неделю сумасшедшие. А что?
- Я имею в виду, на три недели вперед, - уточнил Цепеш.
- Это вы отлично удумали, - оценил я. – Безусловно, каждый участник Турнира мечтает о том, чтобы погибнуть смертью храбрых аккурат перед Рождественским балом, а Дамблдор, на котором еще и оргработа, так и вовсе собирался сам кинуться с Астрономической башни. Надеюсь, у вас есть серьезные основания ставить все наше расписание с ног на голову?
И Цепеш изложил свои основания. Оказывается, по старой семейной традиции он придерживается греческой веры, а в последнее время он отнесся к религии и семейной истории всерьез, и ежегодно ездит на Афон отмаливать грехи своих предков. На Афоне, по его словам, живут совершенно особенные монахи, которые совершенно особенно празднуют Рождество в начале января... В общем, в этот момент я потерял нить, потому что Цепеш понес какую-то чепуху про разницу в календарях, большевиков и два Рождества в одном году.
У меня, конечно, сложилось впечатление, что Цепеш парит мне мозги, но, раз я ничего не понял, я ничего не мог и возразить, а потому зашел с бубей.
- Вы же чародей, Цепеш, - напомнил я, - к тому же из старинного вурдалачьего рода. Побойтесь Бога, не смущайте монахов своим присутствием. Ну хотя бы в этом году.
- Я не ожидал от вас, профессор, такого мракобесия, - обиделся Цепеш. – Вы же автор прекрасной работы «Об Аваде как разности потенциалов», из которой следует, что даже Непростительные не оказывают влияния на душу, не говоря об обычной магии.
- Для того, чтобы выводить из моих работ такие королларии, - заметил я, - следовало бы сначала определить объект «душа». И перечитать шестую заповедь. Впрочем, идите-ка вы к Слагхорну.
Слагхорн, разумеется, меня не подвел: к тому моменту, когда к нему пожаловал Цепеш, он, в отличие от меня, уже сладко храпел в своей зеленой фланелевой пижаме, похожей на два корабельных паруса. Будучи дерзко разбужен, Слагхорн возник в дверном проеме, сумрачно выслушал историю Цепеша и заявил, что ему, Горацию Слагхорну, глубоко плевать на монахов, историю религий и чудачества людей; что юлианский календарь Цепеш выдумал сам, лишь бы не работать; что Турнир отлично обойдется и без него, потому что Гораций с удовольствием передаст место Цепеша в жюри Темному Лорду, который беспристрастен и всех ненавидит одинаково; и, наконец, что он, Слагхорн, чисто на всякий случай запорет осиновым колом любого, кто еще раз будет шататься в полночь по коридорам и ломиться в его дверь.
Разумеется, наутро Слагхорн был по-прежнему недоволен ночным визитом Цепеша, о чем он мне сообщил в столовой.
- Томас, - прогудел Слагхорн, напомнив мне юность, когда он называл меня полным именем, только когда я правила хулиганил и бардак бедокурил. – Урезоньте, наконец, вашего потомственного вурдалака. Хотите – отправьте ему еще полдюжины инфернов, только чтобы он больше не мешал мне спать своими сумасшедшими прожектами.
- Гораций, но откуда... – удивился я, потому что я думал, что об инфернах для фамильного склепа известно только Цепешу и моим ребятам, но Слагхорн уже не слушал меня, увидав в Большом Зале Синистру.
- Аврора! – крикнул ей Слагхорн. – Дрейфуйте сюда. Меня, видите ли, по ночам посещают потомки графа Дракулы и смущают всякой ерундой. Что это еще за враки такие – какой-то юлианский календарь?
- Это не враки, - обиженно ответила Синистра. – Я всегда им пользуюсь!
- Вы – что?! – с негодованием спросил Слагхорн, словно Синистра призналась ему во всех смертных грехах одновременно.
- Это астрономический календарь, профессор Слагхорн, - ядовито пояснила Синистра. – И не смотрите на меня так, словно это я виновата в вашей безграмотности и в том, что вы, зельевары, пользуетесь лунным календарем, как какие-то древние шумеры. К вашему сведению, юлианский календарь еще не так давно использовался несколькими странами...
- Я вам говорил, - тут же вставил Цепеш, опять возникая словно из-под земли.
22 декабря 1969 года
Благодаря нашему афонскому богомольцу, вся школа целую неделю носилась как угорелая. Мы трансфигурировали, строили, накладывали заклинания, и если бы не моя молодая гвардия, мне наверняка пришлось бы возрождаться с использованием хоркрукса, потому что от такого объема работы, свалившегося на меня ввиду идиотизма и лени остальных участников подготовки к Турниру, я мог бы и протянуть ноги.
Несколько раз недальновидные люди из оргкомитета пытались помешать моей бурной деятельности и встать на пути научно-технического прогресса. Например, Цепеш набрался наглости и заявил мне, что близкие друзья одной из участниц Турнира не могут захватывать подготовку арены соревнований. Я пригрозил его убить или выдать своей молодой гвардии, на выбор. Потом, правда, я сменил гнев на милость, и попросил его подумать над тем, не мешает ли его возвышенным принципам то, что всю остальную подготовку осуществляют давние коллеги другого участника Турнира, и не желает ли он, то есть Цепеш, чтобы мы все ушли, а он все делал сам.
Ближе к концу подготовки я заметил, что Дамблдор с интересом наблюдает за перемещениями моего летучего отряда, который за эту неделю даже научился ходить более-менее стройными рядами, и я с неудовольствием подумал, что Дамблдор теперь наверняка знает всю мою молодую гвардию поименно. Оставалось только надеяться на его склероз: он же предположил, когда я пришел наниматься на работу, что, кроме Долохова и Мульсибера, меня ждут Нотт и Розье, а не Эйвери и Руквуд. А ведь мог бы, казалось бы, и вспомнить, кого на третьем курсе хотели вместе со мной исключать из школы. Не Нотта же и Розье, в конце-то концов. Эйвери, когда я ему рассказал об ошибке Дамблдора, даже обиделся: это же он тогда сходил искупаться в озеро, подрался там с водным народом, а потом вернулся с тротиловыми шашками...
Впрочем, последний день строительных работ почти полностью вознаградил меня за мои усилия. Погода выдалась хорошая, работа у нас спорилась и закончилась даже немного раньше срока. После обеда к нам незаметно присоединился Дамблдор. Делать он, конечно, ничего не стал, но с интересом посмотрел на меня, отдававшего распоряжения на фоне Хогвартса.
- Я вот думаю, - заметил мне Дамблдор. – И когда только вы успели захватить Хогвартс, милорд? Или это Хогвартс захватил вас?
Сказав свою глубокомысленную пакость, Дамблдор хитро улыбнулся и ушел в замок.
22 декабря 1969 года
Строительные работы пагубно отразились на состоянии моей строгой черной мантии, которая получила свою дозу пыли, стружек и известки и запачкалась даже на спине. Держу пари, что именно такую мою фотографию, с заляпанной известкой спиной, Скитер и тиснет в стенгазету под пафосным заголовком типа «Темный Лорд перед его верными соратниками». Хорошо еще, что всего этого не видел мой приготовишка Йейтс, который недавно объявил, что хочет стать режиссером-документалистом, но по-прежнему все врет. Мне уже пригрезилась в плохом сне его «документальная» картина «Битва за Хогвартс и Темный Лорд в мантии с плеча клошара».
Придя домой, я снял свою грязную мантию, открыл окно и несколько раз ее встряхнул, только потом вспомнив, что для подобных дел в Хогвартсе есть домовые эльфы. Помнится, в свою первую неделю в школе мы с ребятами это так и не выяснили и пошли стираться на озеро. Собственно, с этих пор водный народ и не любит Эйвери, а уж как заинтересовались нашим поведением наши однокурсники, это ни в сказке сказать, ни пером описать. Впрочем, нет худа без добра: нескольких самых смешливых мы потом отловили в темном коридоре, и именно с тех пор по школе поползли слухи, что я ужасный темный маг, владеющий неизвестными науке проклятиями, от которых на жертвах не остается никаких следов, ни простых, ни магических, но все тело болит что караул. А всего-то волшебства было, что я насыпал в носок песка, а Эйвери обернул дубинку в куртку...
Под эти прекрасные воспоминания я порылся в своем шкафу, в котором за годы странствий маггловской одежды накопилось больше, чем одежды из волшебного мира, и извлек на свет Божий старую пилотскую куртку, которая мне досталась от одного моего знакомого в далеком 1947 году. Мой тогда еще незнакомый знакомый был летчиком, списанным в запас из-за тяжелого ранения и не сумевшим устроиться в мирной жизни. Одним весенним вечером мы столкнулись на улицах Лондона, и он попытался продать мне свою поношенную форменную куртку. На его счастье, в кармане у меня тогда лежал медальон Слизерина, который я отнял у старой карги, купившей его по дешевке у моей несчастной матери. Каргу я примерно наказал, чтобы не смела наживаться на чужом несчастье, и, конечно, не захотел уподобляться ей сам, покупая за бесценок у человека последнюю куртку.
Ставя под угрозу свою репутацию Темного Лорда и наследника Слизерина, о которой я по молодости еще сильно заботился, я все же принял в маггловском летчике большое участие, поселил его в своей квартире и сводил его к великому врачу мулле Сиберу (Мульсибер встретил летчика в чалме, я сделал Мульсиберу страшные глаза, но, к нашему счастью, летчик не воевал в Африке и не умел отличить араба от индуса). «Мулла Сибер» поморочил своему пациенту мозги иглоукалыванием, вколол ему Скелерост в поврежденные шейные позвонки, выправил взмахом палочки неправильно сросшиеся ребра, и вскоре герой войны почувствовал себя значительно лучше и, пройдя к удивлению военных врачей медосмотр, снова вступил в ряды Королевских ВВС.
Я к тому времени уже уехал из Лондона, и мой маггловский друг не смог тогда меня поблагодарить, но не далее как три месяца назад, когда я решил, что хватит нам с Беллой болтаться по Лондону как подросткам и снял небольшой таунхаус в Кенсингтоне, меня нашел один молодой генерал, командующий подразделениями стратегической авиации, имеющий почти все уровни допуска и порой очевидно ими злоупотребляющий. Так что мой план захвата Министерства теперь очень прост: достаточно позвонить по одному номеру и попросить «потерять» на следующих учениях одну ракету «воздух-земля»...
Увлеченный воспоминаниями и укрытый заклинанием невидимости, я незаметно для себя почти дошел до опушки леса, где меня ждала Белла, и чуть не налетел на плетень Хагридова огорода.
- Кто там шляется? – неожиданно пробасил Хагрид почти из-под плетня, и я поспешил представиться, пока Хагрид не огрел меня в темноте лопатой, приняв за зайца или оленя, собирающегося нанести вред его саженцам.
Надо сказать, что еще несколько месяцев назад я бы рисковал получить по хребту лопатой даже представившись, потому что Хагрид оказался человеком высоких моральных устоев. Заметив острым глазом лесника наши с Беллой свидания, он с тех пор смотрел на меня очень косо, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы ему не пришла в голову идея сначала провести с Беллой душеспасительную беседу.
Душеспасительная беседа закончилась единственно возможным исходом: Белла подожгла хижину Хагрида. Она также намеревалась испробовать на нем пару фамильных заклятий, когда на пожар прибежал я и спас Хагрида от тяжелого ущерба здоровью, а себя и ее от скандала. Беллу я тихо отругал, напомнив ей, кто именно предпочитал решать споры о морали поджогом чужого имущества, а Хагриду помог затушить хижину. Это оказалось делом непростым, потому что Белла подожгла ее от души и со знанием дела, и пока мы все трое тушили пожар, прикрытые от других обитателей Хогвартса иллюзией, мы с Хагридом сдружились, а Белла даже простила ему вторжение в ее личную жизнь. С тех пор мы в шутку зовем Хагрида нашим Лоренцо, в память о шекспировском герое, а он нас покрывает, увлеченно помогает нам пробраться в замок, минуя Филча, и даже пытается напоить нас чаем со своими твердокаменными сконами.
Белла ждала меня на опушке леса и ожидаемо покачала головой, увидев мою куртку.
- Ты опять, - с шутливой укоризной сказала Белла, но я уже давно понял, что Блэкам нравится нарушать запреты, и между романом Андромеды и Тонкса и увлечением Беллы темной магией намного больше общего, чем может показаться.
Разумеется, я не стал оправдываться и сделал вид, что пилотские куртки являются форменной одеждой Темных Лордов, а Белла, изобразив возмущение моей очередной маггловской причудой, уже через пять минут попыталась определить химический состав куртки, а через тридцать минут уютно в нее закуталась, пустив меня поближе к очагу. Хагрид подмигнул мне у нее за спиной и, громко топая, «ушел за дровами». Надо сказать, что в первый раз подмигивающий Хагрид показался мне первым симптомом белой горячки, но теперь я уже привык.
- Слушай, а почему здесь написано R.A.B.? – вдруг с интересом спросила Белла, поворачиваясь левым рукавом к огню.
- Это не R.A.B., - ответил я не глядя. – Это R.A.F. – Royal Air Force.
