Золотое триоИногда я понимаю, что больше всего на свете люблю глаголы прошедшего времени. Все пустяки по сравнению с ними. Чертовски приятно слышать: «Тебе нелегко пришлось» - и небрежно отмахиваться - мало ли что было. Было и прошло.
Макс Фрай "Тубурская игра"
Где-то в глубине дома гулко пробили часы, и Драко кинул раздраженный взгляд на широко раскрытые двери гостиной: он отправил домового эльфа разбудить Ребекку больше часа назад, но та явно не спешила: минутная стрелка уже успела обежать целый круг.
Отзвучавшие удары часов еще несколько секунд напоминали о себе еще более гулким эхом, заблудившимся где-то в сумрачных коридорах, а потом снова стало тихо. Малфой обвел взглядом огромную гостиную, которую, точно длинные копья, пронизывали солнечные лучи, пробивающиеся сквозь витражные окна. Здесь мало что изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз: массивная вычурная мебель, сизый пепел в огромном камине, портреты прежних владельцев дома. Однако все здесь носило отпечаток запустения: с первого взгляда становилось понятно, что здесь не живут, даже приезжают сюда редко. Пэнси давно махнула рукой на этот дом, заявив, что никогда не любила его, и что он и вовсе отчасти навевает на нее жуть. Малфой же избегал его по другой причине: слишком много счастливых воспоминаний было связано с этим местом. Летние месяцы, которые они проводили здесь все вместе: огромный, полный загадок старинный особняк, холодные, переливающиеся на солнце воды пролива, звонкий детский смех, дурманящий аромат цветущих роз и… она. Потом, после развода, вдруг оказалось, что все это имело смысл только потому, что она была с ним. Когда ее вдруг не стало в его жизни, оказалось, что все остальное тоже исчезло: и старинный дом, и холодное море, и их общее, одно на двоих счастье. Вернее, что-то осталось, но совсем не его. Уже не для них.
- Папа, - высокий, чуть нервный голос Бэкки нарушил полуденную дрему старого дома, и в дверях наконец-то возникла его дочь: длинное голубое платье, пепельные волосы и улыбка, унаследованная от именитых предков. - Извини, что я заставила тебя ждать. Честно говоря, я сначала даже подумала, что это шутка. Дома все в порядке, я надеюсь?
- Здравствуй, родная. - Драко порывисто поднялся из кресла и подошел к стоявшей в дверях девушке. Бэкки привстала на цыпочки и поцеловала отца легким невесомым поцелуем. – Все в порядке, я просто очень соскучился по тебе.
Бэкки посмотрела на отца долгим внимательным взглядом, но ничего не ответила. У него был какой-то подавленный вид, словно что-то сильно его тревожило, но он старательно держал это в себе.
Минувшая бессонная ночь давала о себе знать: Драко не удалось сомкнуть глаз ни на минуту, и к рассвету ему стало казаться, что он медленно сходит с ума. Все произошедшее слилось в какую-то пугающую фантасмагорию лиц и фраз, и все попытки успокоить расшатанный нервы ни к чему не приводили. Голова раскалывалась ни то из-за выпитого, ни то из-за раннего часа, и это был, казалось, тот самый вид головной боли, от которой самым действенным средством служит гильотина.
- Бээки, давай пройдемся, если ты не против, мне нужно поговорить с тобой, - Драко кинул вопросительный взгляд на дочь, и Бэкки вдруг на секунду показалось, что отец мог откуда-нибудь узнать про нее и про Джеймса Поттера. Мысль эта на долю секунды заставила Бэкки похолодеть, но ее оцепенение длилось недолго: будь это в действительности так, отец не был бы так… невозмутим. И все же его появление здесь должно было иметь под собой основания более веские, чем обычное желание увидеть ее. Впрочем, весьма вероятно, он хотел поговорить с ней о своей свадьбе с Асторией. Кто знает, может, за время ее отсутствия отец успел той предложение.
- Хорошо, - найденное объяснение заставило девушку повеселеть, - я только скажу Саманте, что ушла, она будет волноваться.
- А где близнецы?
- Они собирались кататься на катере, ушли, когда мы еще спали. Ты же знаешь, я терпеть не могу вставать рано. Подожди меня на улице, - ее голос донесся откуда-то со второго этажа, а потом хлопнула дверь и снова все стихло.
Драко несколько секунд неподвижно стоял в спасительной прохаде темного коридора, а потом быстро направился к входным дверям.
Вчера вечером, после столь эффектного появления и еще более эффектного исчезновения его бывшей жены, он первым делом написал Нарциссе во Францию. К ее чести, она не стала донимать его лишними расспросами. Бэкки должна приехать к ней, пока они не поймут, как действовать дальше - она полностью с этим согласна. Но все же, в конце письма красивым, до боли знакомым витиеватым почерком было выведено всего несколько слов, в которых заключались все последние годы: все их ошибки, одиночество, непрожитые радости, необдуманные шаги и то, чем так или иначе все должно было закончится.
«На этот раз ты действительно можешь потерять Ребекку. Если она захочет уйти, удержать ее ты уже не сумеешь».
Дочитав письмо, он вдруг отчетливо понял, что ничего больше не имеет значения: ни его поруганное самолюбие, ни грандиозный скандал, который разразиться, если вся права о их браке станет известна, ни шумиха в прессе, ни осуждение окружающих. Только одно его волновало - Бэкки. Он и так потерял слишком много в этой жизни, и виной тому была только его глупость, и ничего более. Потерять еще и дочь он позволить себе не мог.
Мысли о Бэкки занимали все его воображение, и вместе с тем он все же не мог не думать о Грейнджер. Сколько раз он представлял себе встречу с ней, сколько возможных сценариев прокручивал в голове, и все-таки жизнь все равно все расставила иначе, по-своему. Отчего-то во всем калейдоскопе прожитых чувств и воскресших воспоминаний самым удивительным явилось осознание того, что все это время она… продолжала жить. В его памяти остался ее образ, которому никогда не суждено было измениться, время было не властно на ним, и прожитые годы обходили его стороной. Девушка из ниоткуда, странная, непонятая, так до конца и неразгаданная. Со временем он стал забывать черты ее лица; ее голос из глубин прошлого доносился с каждым прожитым днем все тише и тише, словно сквозь толщу воды, и со временем и вовсе стал напоминать зов русалки. Он поселил этот бесплотный образ в пустой и холодный воздушный замок, который старательно возвел на руинах своего разрушенного счастья, и в какой-то момент он, наверное, и впрямь начал верить в то, что она осталась жить только в его памяти. Почему-то самым шокирующим при встрече с ней оказалось именно то, что она… живая. Не иллюзорная химера, а человек из плоти и крови, и минувшие десять лет, прошедшие со дня их расставания, не прошли для нее бесследно. Все это время она жила: дышала, просыпалась по утрам, с кем то встречалась, с кем-то расставалась, о чем-то грустила, смеялась над чем-то… Во что-то верила, на что-то надеялась, помнила о ком-то, а о ком-то хотела забыть. И, как оказалось, совсем необязательно, что в ее прожитых годах много места было отведено ему.
- Пап, мы можем идти, - Бэкки появилась на крыльце, на ходу поправляя широкополую белую шляпу. Драко улыбнулся, поймав ее взгляд, и у него защемило сердце - такая она была красивая, такая родная, до безумия любимая. В этот самый момент он вдруг понял, что должен запомнить этот день, эту ее улыбку, которая предназначается только ему одному в целом мире. День, пока ее вера в него еще не разбита.
- Пойдем, - он улыбнулся ей, а она снова с тревогой вглядывалась в его лицо. Каким-то внутренним чутьем она вдруг снова уловила его скрытую глубоко внутри тоску и беспокойство.
- Что-то произошло, о чем ты не хочешь говорить мне?
Они медленно спускались по полуразрушенным ступеням, и постепенно их взору открывалось играющее на солнце всеми оттенками синего море. Бескрайний простор, который так и манил затеряться где-то там, где-то далеко…
Драко несколько секунд молчал, прежде чем решился заговорить.
- Бэкки, я хочу попросить тебя, чтобы ты немедленно, сегодня же уехала к Нарциссе.
- Но зачем? - Бэкки в замешательстве остановилась. - Пап, да ты что?! Она же гостит у теток Розье! Да ни за что! - Бэкки гневно сверкнула глазами, а потом быстро стала спускаться вниз.
- Бэкки, я не так часто прошу тебя о чем-то!
- Папа! - Бэкки снова остановилась, только теперь она напоминала разъяренную фурию. - Эти старые ведьмы, тетки Розье, превратят чью угодно жизнь в сущий ад, меня так они вообще на дух не переносят, и даже не пытаются этого скрывать! И где они там живут? В городе с одной лошадью без лошади? Нет, папа, даже не проси меня об этом! Нарцисса приносит эту жертву - это ее выбор, я туда не поеду!
- Бэкки, - Драко ухватил дочь за руку, пытаясь удержать. Он предвидел такую реакцию, более того, он был полностью солидарен с дочерью в этом вопросе, но это был его единственный шанс выиграть время, и он цеплялся за него, как утопающий цепляется за соломинку. - Ты знаешь, что Нарцисса плохо чувствует себя в последнее время…
- Ей что, стало хуже?
- Я не знаю, Бэкки. В любом случае, доктор запретил ей сейчас уезжать оттуда, потому я хочу, чтобы кто-то был с ней рядом.
В том, что Нарцисса все разыграет как надо, у него сомнений не возникло, но очередная ложь Ребекке, тем более теперь, когда ее мать в Лондоне… это снова было ошибкой, и он понимал это, но он все еще надеялся на то, что ему удастся уйти с наименьшими потерями.
- Хорошо, но только ради бабушки, - Бэкки нежно любила Нарциссу, но все-таки все это здорово спутало ей карты. Впрочем, она сочла за благо прикусить язык и не делиться с отцом мыслями и планами насчет своего возвращения в Лондон с весьма компрометирующей ее целью искать «случайных» встреч с Джеймсом Поттером.
- А вообще, пап, тут кое-какие сложности могут возникнуть.
- Какого рода?
Бэкки в задумчивости смотрела куда-то вдаль, туда, где море сливается с небом в одно целое.
- Мне писал Ренье.
- Ну и что? - удивленно спросил Драко. - Это вполне естественно.
Бэкки несколько секунд молчала, словно собиралась с духом, а потом перевела взгляд на отца.
- Ты знаешь, сколько сил его мать готова положить на то, чтобы о нашей с ним свадьбе вспоминали потом еще лет пятьдесят как минимум?
Малфой усмехнулся.
- Причем здесь это? Мне казалось, тебя это тоже заботит.
- Может раньше, но теперь…
Драко вдруг уловил в голосе дочери что-то такое, что заставило его насторожиться.
- Бэкки, ты что, передумала выходить за него? У вас что-то случилось?
- Ничего не случилось, просто… Я и сама не знаю! Мне вдруг иногда начинает казаться, что меня все это душит: он, его семья, вообще вся эта жизнь. Я и уйти не могу, но и остаться не хочу. Это все так сложно.
Бэкки остановилась. Море плескалось у самых ее ног, и она с каким-то маниакальным упрямством пересчитывала накатывающие на берег волны. Ей поехать во Францию означало увидеть Ренье, а значит, вернуться к той теме, которую он поднял в недавнем письме.
А она не хотела говорить об этом, не хотела говорить об том с отцом, потому что знала, что это болезненно для него, не хотела говорить, потому что ей и самой это причиняло боль.
- Он тебя обидел?
- Кто? - Бэкки, погруженная в свои мысли, не сразу поняла, о чем ее спрашивает отец. - Господи, нет, конечно же, нет, просто…
Дальше тянуть было бессмысленно, все равно рано или поздно ей придется поговорить об этом с отцом.
- Моей будущей свекрови пришла в голову светлая мысль, что раз моя мать жива, она обязана присутствовать на нашей свадьбе, даже если вы не женаты. Я пыталась объяснить Ренье, что мы не общаемся уже много лет, и…
- Тогда ей просто нужно вежливо намекнуть, что она сует нос не в свое дело.
Бэкки почувствовала, как изменился голос Драко. Он вдруг только сейчас понял, что если все правда о происхождении Бэкки выплывет наружу, и семейство ее жениха узнает, что ее мать маглорожденная, ни о какой свадьбе речи идти не может. Это нанесет ее репутации непоправимый урон.
- Мне кажется, мать Ренье просто-напросто снедает любопытство. Ее жизнь слишком благополучна и размеренна, вот она и сует нос в чужую жизнь. Я думаю, тебе нужно самому поговорить с ней, а то…
- А тебе самой?
- Что мне самой? – Бэкки удивленно смотрела на Драко, видимо, потеряв нить разговора. – Поговорить с ней об этом самой?
- Тебе самой бы хотелось, чтобы твоя мать присутствовала на вашей свадьбе?
- Знаешь, а я, пожалуй, никогда и не задумывалась над этим, - девушка пожала плечами.
- Почему?
- Почему? Да наверное потому, что я за все эти годы привыкла к мысли, что ее нет в моей жизни, и научилась принимать это, как прописную истину. Нет, я, конечно, часто задумывалась о том, что было бы, будь она в нашей жизни, но подсознательно я не переставала знать, что все это только лишь иллюзии, а реальность…. Ну, в общем, реальность есть реальность. А еще я очень боюсь.
- Чего?
- Увидеть ее однажды и понять, что разочаровалась в ней. Понять, что все время, что я провела в тоске по ней, было прожито зря. Я почему-то всегда думала, что будь она со мной, она могла бы очень много мне дать, но что если это не так? Что если это только лишь мои домыслы, а на самом деле страдать было не из-за чего? Что если все мои страдания были вымышленными, напрасными, а прожитых лет не вернешь, и ничего уже не исправить. А так… так у меня по крайней мере остаются мои заблуждения о ней. И об этом мироздании, - Бэкки улыбнулась грустной улыбкой, в которой было только одно - сожаление о том, чего уже не исправить.
- Бэкки, я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещала. Чтобы ни случилось, знай, я всегда любил тебя больше жизни, и ничто и никогда не в силах будет этого изменить.
Бэкки кивнула, все еще продолжая улыбаться, а по щекам у нее текли слезы, а она почему-то даже не старалась их сдерживать.
Дорога была темной и пустынной, и только редкие фары встречных машин хоть как-то разбавляли чернильную темноту за стеклом. Гермиона посильнее надавила на педаль - хотелось как можно скорее оказаться дома. Она вообще не понимала, зачем и куда она едет в такое время, да еще совершенно одна. Попытки найти ответ никак не желали увенчаться успехом. Мысли были бессвязные, хаотичные, и Гермиона что есть силы сжала руль. Только не это! Она потерялась, заблудилась, она не знает, куда ехать! Она была готова заплакать от досады и страха, но совершенно неожиданно в свете придорожного фонаря возникла одинокая фигура. Гермиона принялась до рези в глазах вглядываться в лицо ночного путника и едва не закричала от радости, узнав в нем Рона. Рон посмотрел на нее, и Гермиона поразилась, какое мертвенно-бледное у него лицо. Она начала тормозить, но немного проскочила, и ей пришлось сдать назад. Она остановилась недалеко от Рона и приоткрыла окно, дожидаясь, когда он подойдет ближе. Но фигура на обочине стояла совершенно неподвижно, только лохмотья одежды развевал ветер, налетавший резкими порывами. Гермиона в недоумении вышла из машины.
- Рон, - она тихо окликнула человека, стоявшего на обочине, медленно приближаясь к нему. Ей вдруг стало очень страшно, жутко, как может быть только во сне, когда не понимаешь, что спишь, и в то же время понимаешь, что сценарий сновидения неподвластен тебе, его писал совсем другой сценарист.
Гермиона сделала еще несколько шагов, только сейчас заметив, как здесь было холодно. Холодно, пусто и… страшно.
- Рон, - человек, до сих пор стоявший к ней спиной, вдруг обернулся, и она облегченно вздохнула.
- Как же долго я тебя ждал. А ты все не приходила, - он улыбался ей слегка укоризненно, а она все никак не могла понять, почему Рон все тот же, каким она его запомнила в их последнюю встречу, он словно бы не постарел ни на день.
- Ждал? - Гермиона пыталась отогреть заледеневшие пальцы. - Мне казалось, ты думал, что я мертва, Рон.
- Я так долго тебя ждал, - Рон снова улыбнулся и укоризненно покачал головой, а потом вдруг развернулся и медленно побрел прочь, как будто сгибаясь под тяжестью какой-то невидимой ноши.
Гермиона несколько секунд стояла, молча глядя вслед удаляющейся фигуре, а потом побежала следом, быстро, так быстро, что не хватало воздуха, и она, задыхаясь и превозмогая острую боль в легких, все же продолжала бежать, интуитивно чувствуя, что должно догнать его.
- Рон, подожди, ну пожалуйста, подожди меня!
Но, как быстро Гермиона ни бежала, настигнуть его она не могла. Постепенно впереди идущая фигура сузилась до размеров крохотной точки где-то на горизонте. Гермиона поняла, что бежать бессмысленно, ей уже его не догнать, не догнать никогда
- Рон! - в последний раз крикнула она и… проснулась.
Несколько секунд она лежала неподвижно, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Странный, нелогичный сон, да еще и про Рона… Он никогда не снился ей, пожалуй, ни разу за прошедшие годы.
«Я так долго ждал тебя…»
- Бред какой-то, - пробормотала Гермиона. Липкий ужас кошмара все еще не желал отпускать ее из своих цепких когтистых лап. И все же чувство тревоги занозой засело где-то глубоко внутри.
За окнами разливался серый рассвет, такой, какой бывает только в Лондоне. За годы жизни в Америке она отвыкла от этих приглушенных серых тонов, и теперь с удивлением смотрела на просыпающийся за окнами город.
Ее попытки дозвониться Алексу не увенчались успехом. На домашнем после нескольких гудков включался автоответчик, который бодро извещал о том, что никого сейчас нет дома, но вы можете оставить сообщение. Оставлять сообщение она не хотела. А может, боялась услышать его голос. Боялась, что он задаст ей вопрос, ответом на который будет ложь. Ты видела дочь? Нет, пока еще нет. А бывшего мужа? Его… его видела… И как? Никак. Мои чувства к нему давным-давно в прошлом.
Она набрала еще один номер из памяти телефона, однако абонент был вне зоны доступа. Ее снова охватила тревога. Прошло уже столько дней, а никаких вестей они так и не получили. Впрочем, отсутствие плохих новостей уже хорошие новости, и это служило пусть и слабым, но все же утешением.
Она решительно поднялась с кровати, отбросив телефон подальше от себя, и пошла в ванную. Она не станет колебаться, не станет лелеять свои страхи и сомнения, у нее и так ушло на это десять лет.
Десять лет, целых десять лет. Ей верилось и вместе с тем не верилось, что прошло столько времени с тех пор, как она уехала отсюда. Она вглядывалась в лица прохожих, вглядывалась в улицы, дома, словно пытаясь найти там следы пролетевших лет. Но на первый взгляд все было как всегда: обычные люди, спешащие на работу самым обычным летним утром, ничего мистического. И только для нее одной этот город был полон призраков, которые просились на свободу, удерживать которых взаперти у нее просто не было сил.
Гермиона попросила таксиста остановиться на два квартала раньше. Она показала ему листок с адресом, который она искала, и он любезно подсказал ей, как туда добраться пешком. Респектабельный район Лондона с тихими зелеными улочками и красивыми ухоженными особняками. Почему-то она была уверена, что дом Гарри и Джинни должен выглядеть именно так. Она и сама когда-то мечтала о таком, но ее жизнь распорядилась иначе. Сейчас, став старше и мудрее, она научилась принимать все повороты судьбы как данность, стараясь не слишком печалиться о том, что так и не сбылось.
Письмо, которое она получила несколько дней назад, было отправлено ей Гарри. Сейчас, идя по тихому и безлюдному переулку под хмурым лондонским небом, Гермиона не могла поверить в том, что всего пару дней назад она сидела на берегу Тихого океана, обдуваемая порывами жаркого ветра, и все было ясно, понятно и размеренно. А теперь вот она вернулась в полузабытый город детства, чтобы встретится с людьми, которые когда-то без малого составляли смысл ее жизни.
Когда-то давно, лет пять назад, один знакомый сказал ей, что она дошла до точки невозврата. Когда она спросила, что он имел в виду, тот сказал ей, американский прагматизм одержал в ней победу над европейской сентиментальностью. Она тогда только посмеялась, а вот теперь в полной мере прочувствовала, что именно он тогда имел в виду.
Она нашла, наконец, нужный дом, поднялась по ступеням крыльца и требовательно позвонила. Ей казалось, что ее сердце стучит так громко, что слышно на той стороне улицы. На ее звонок долго никто не отвечал, и в какой-то момент ей даже малодушно захотелось развернуться и убежать, но в какой-то момент она словно в замедленной съемке увидела, как поворачивается дверная ручка, и эти несколько мгновений показались ей вечностью.
- Здравствуйте, - в дверях стоял симпатичный парень лет семнадцати, и в первый момент Гермиона решила, что ошиблась адресом, но потом сообразила, что, скорее всего, перед ней сын Гарри.
- Мэм, вы ищете кого-то? - Джеймс с интересом разглядывал незнакомую женщину, безмолвно стоявшую на пороге их дома. Она никогда прежде не бывала у них, он бы ее запомнил. Она принадлежала к той категории женщин, которым в зависимости от освещения можно с полной уверенностью дать как двадцать, так и сорок. Ее темный загар странным образом не вязался с пасмурным серым утром, тем более неуместно смотрелись на ней очки, темные, закрывающие пол-лица.
- Вообще-то да, Гарри или Джинни, если я, конечно, попала по адресу.
Парень несколько секунд молчал, а потом крикнул куда-то в глубину дома.
- Мам!
Еще несколько секунд спустя на пороге прихожей возникла Джинни, и Гермиона с замиранием сердца узнала во взрослой, уверенной в себе женщине застенчивую рыжеволосую девчонку, которую они всегда считали слишком маленькой для своих взрослых дел. Причем было совершенно неважно, шла ли речь о втором курсе. или о седьмом.
- Мам, эта леди спрашивает тебя или папу, - Джеймс почтительно кивнул в сторону Гермионы.
- Здравствуйте, - Джинни вопросительно смотрела на гостью. Гермиона несколько секунд молча смотрела, все еще не решаясь поверить в реальность происходящего.
- Здравствуй, Джинни, - она, наконец, сняла свои очки, в которых этим утром в Лондоне не было никакой надобности. Американская привычка, город, где много солнца, - извини, что не предупредила. Гарри дома? Из его письма я сделала вывод, что ты в курсе.
Джеймс вдруг с удивлением увидел, как побледнела мама, как с ее лица в одночасье исчезли все краски, и она только потрясенно прошептала: «О, Господи!»
- Мам, тебе плохо? - Джеймс обеспокоенно смотрел на Джинни, но та лишь отрицательно покачала головой.
- Позови отца.
И Гермиона, стоя в дверях, молча отсчитывала секунды. Раз, два, три… Мимолетность отсчитываемых секунд была так очевидна по сравнению с пролетевшими годами.
- Джинни, что случилось?
Гарри возник за спиной жены, но та была не в силах вымолвить ни слова. Он перевел взгляд на застывшую в дверях Гермиону, которая старательно пыталась удержать на лице вежливую светскую улыбку. Она не знала, какой прием ждет ее здесь, поэтому заранее решила изображать вежливое безразличие к происходящему, но стоило ей встретиться взглядом с Гарри, как она поняла, что все продуманные сценарии на поверку оказались никуда не годной бутафорской маской, за которой ей будет не так-то легко спрятаться.
Есть имена, которые вписаны в нашу Книгу Судеб несмываемым чернилами.
- Здравствуй, Гарри, - она нерешительно улыбнулась ему, не зная, как вести себя дальше, а он подошел к ней, несколько секунд неотрывно глядя ей в глаза, а потом вдруг крепко обнял ее. И все это разом воскресило в ее душе полузабытое ощущение их детского счастья, которое когда-то было у них, и которым они ни с кем не хотели делиться.
- А знаешь, он никогда не переставал верить в то, что ты жива, - полные слез глаза Джинни, эта ее фраза, сказанная как будто на выходе, и крепкие объятия Гарри вдруг в один миг все расставили по своим местам. Своеобразная точка невозврата.
Гермиона вдруг поняла, что играть с ними в холодную отчужденность у нее не получится при всем желании, а если уж начистоту, то и желания у нее такого не было.
Уже потом, когда улеглись первые эмоции и прошла неловкость первых минут встречи, Гермиона задала Гарри вопрос, на который сама решительно не могла найти ответ.
- И все же, как ты меня нашел?
- Эта долгая история, - улыбнулся Гарри. Он все смотрел на нее, не в силах поверить в реальность происходящего. Как и она, впрочем.
- Тогда начни с начала.
- Я увидел твою дочь. Она похожа на тебя гораздо сильнее, чем ты думаешь.
При упоминании о Бэкки сердце ее тревожно сжалось.
- И что?
- Сложил два и два. Малфой тоже понял, что врать бесполезно. Сказал, что искал тебя все эти годы, но безуспешно. Мои попытки найти тебя тоже успехом не увенчались, но потом мне пришла в голову одна мысль… Я не особенно надеялся на успех, если честно, но в старой записной книжке остался австралийский адрес твоей тетки, и я написал ей. Я был уверен, что ответа не получу, но каково же было мое удивление, когда твоя тетя написала мне, что получала от тебя открытку не далее как в минувшее Рождество, и твой американский адрес написала.
Гермиона потрясенно покачала головой.
- Я не стала рвать с ней отношений. Она никогда не узнала бы о моей смерти в магическом мире, кроме того, Австралия слишком далеко, а она слишком тяжело переживала смерть сестры, чтобы огорошить ее еще и известиями о смерти племянницы, тем более фальшивой…
- Гарри, - Гермиона, наконец-то, решилась задать вопрос, который мучил ее с самых первых мгновений их встречи. - Где сейчас Рон?
Она буквально физически ощутила перемену в их настроении. Гарри с Джинни встревожено переглянулись.
- Его нет в живых. Он погиб. Уже много лет прошло.
Гермиону вдруг бросило в жар, и она вспомнила свой сегодняшний сон.
«Я так долго тебя ждал».
- Гарри, - сказала она осипшим голосом, - мы могли бы сходить на кладбище?
- Разумеется.
- Только давайте прямо сегодня. Это важно, - твердо сказала Гермиона.
- Вы идите вдвоем. Так будет лучше.
- Но, Джинни…
- Знаешь, Гермиона, - Джинни порывисто поднялась с дивана и подошла к окну, - я безмерно счастлива, что ты жива. Счастлива, что могу попросить у тебя прощения за все, но… Вы всегда одним целым. Я там лишняя. Ваша скорбь с Гарри… она общая, на двоих. А моя только моя. Идите вдвоем, так будет действительно лучше.
В столь ранний час аллеи кладбища были еще пусты, разве что темноволосый мужчина в очках и молодая женщина с огромным букетом бордовых роз медленно шли по дорожке и приглушенно о чем-то разговаривали. Поравнявшись с какой-то могилой, они несколько минут молча смотрели на надгробие, на котором были высечены чье-то имя и две даты. Потом женщина наклонилась и положила на могилу букет. Мужчина же продолжал молча стоять за ее спиной, напряженно глядя на могильную плиту.
- Гарри, об одном я буду теперь жалеть до конца своей жизни: о том, что он так и не узнал, что я простила его. Давно простила, вот только сказать ему этого, глядя в глаза, уже никогда не смогу.
- Когда-то он сказал мне приблизительно тоже самое.
Гермиона, старательно сдерживая слезы, подняла глаза к затянутому тучами небу.
- Где бы ты сейчас ни был, Рон, знай, что я простила тебя. И ты прости меня. Прости, за то, что так долго не приходила.
В этот самый миг слабый луч солнца прибился сквозь тучи и осветил безмолвное надгробие, букет роз, плачущую женщину, и мужчину, молча стоящего за ее спиной.
- Я думаю, что он услышал тебя, Гермиона, - тихо сказал Гарри.
Она еще долго плакала у него на плече, и что-то спасительное было в этой горькой скорби. Так или иначе, они снова были вместе.
Позже, сидя за столиком какого-то ресторана, Гарри, наконец, спросил ее о том, о чем решительно не имел ни малейшего представления.
- Как ты жила все эти годы?
- О, это очень долгая история, - ответила она.
- Тогда начни с начала.
