Глава 4 Шкворчит на плите сковородка, рядом с ней радостно кипит вода в кастрюле. По всей кухне летают разнообразные, аппетитные запахи еды и свежесрезанных пряных трав из оранжереи. Я люблю готовить… да, это не занятие для министра, но оно так успокаивает, что я не могу отказать себе в этой маленькой слабости. Тем более, что сегодня ко мне приехали дети… Только расставшись с этими маленькими, шустрыми, шумными комочками вечных проблем и неприятностей, понимаешь, насколько они дороги тебе, и как может быть одинока жизнь.
Дом сразу пустеет, становиться скорее обузой – бесполезной, неприступной крепостью. Я ведь строил его специально таким большим, чтобы здесь могли играть мои дети, и каждый день они приносили в него жизнь своим присутствием, а теперь он одинок, также как и я. Раньше я спешил после работы домой, а теперь предпочитаю посидеть за отчетами подольше. Малфой со мной согласен, если б не Асти, он, наверное, переехал бы ко мне. Но его жене последнее время становилось все хуже, а мой первый зам все рассеяние. Он даже попросил забрать на эти выходные Альбуса к себе, видимо, тоже боится одиночества…
Правда, есть еще одна вещь, почему я боюсь возвращаться домой. Теперь одна из частей особняка занята Снейпом и его бесконечными врачами. Я делаю резкое движение и случайно срезаю с пальца тонкую пленку кожи. Ничего страшного, но очень болезненно. Никак не научусь концентрации… Но ведь, невозможно спокойно говорить о людях, которые даже не попытавшись что-то сделать, объявляют вместо диагноза приговор! Ненавижу врачей! Ищу в аптечке пластырь, опять Малфой будет отчитывать меня за непрезентабельный вид.
От воспоминаний про Снейпа становится горько и почему-то стыдно. Мы привезли его три недели назад, и с тех пор никаких изменений. Малфой тут же вызвал лучших врачей Европы, не помогло. Если судороги они смогли остановить довольно быстро, то привести его в чувство не удалось пока никому. Снейп никого не узнавал, даже по голосу, шептал что-то непонятное, не реагировал ни на какие внешние раздражители и только пускал слюни, от которых чуть не захлебывался. Врачи после осмотра разводили руками и со вздохом сообщали, что сделать ничего не возможно. Но я-то помню его в камере…
- Вы всегда были склонны к театральным жестам, Мистер Поттер!
Так мог говорить только абсолютно здравомыслящий человек и не могу заставить себя перестать верить, что его еще можно спасти. Это выше меня… хотя каждый раз, входя в его комнату, я вздрагиваю от неприятного, едкого холодка, подкрадывающегося со спины.
Знаете, если вы считаете, что самый большой страх, который может быть в жизни человека – это страх смерти, то вы очень сильно ошибаетесь. Я это ярко понял для себя, когда увидел своего бывшего преподавателя. Невозможно описать, что я чувствовал в этот момент: жалость, брезгливость, отвращение, но главное это – все перекрывающий страх…
Неописуемо страшно видеть человека в подобном состоянии, я, ведь, помню, каким был Снейп тогда, во времена моего детства! Это был действительно сильный человек, который смог выдержать столько, сколько и не снилось, наверное, никому из нас. Именно он был истинным героем той войны. И тем страшнее было видеть его в таком виде…
Первую ночь я не мог заснуть, потому что стоило закрыть глаза, и передо мной вставал образ его страшных шрамов вместо глаз. И я не мог заставить себя не думать о том, как это страшно, лишиться разума… Ведь, это самое важное, что есть внутри человека, его самая яркая составляющая. Через разум он воспроизводит мир, через разум он воспринимает его и именно благодаря разуму он становится тем, что он есть – человеком.
Спешу достать из духовки свежеиспеченные булочки. Их очень любит Лили, это уже вторая партия.
Кстати, о детях что-то они затихли. Обычно, это не к добру… Джеймс просто не умеет сидеть на одном месте, ему обязательно надо влезать в неприятности. Ни один из детей не приносил мне столько головной боли, как он. Макгонагл утверждает, что он очень похож на моего отца. Очень может быть… я, все равно, им горжусь.
Сейчас, когда Снейп в доме, я стараюсь не отпускать их надолго одних. Они ведь очень любопытные, скорее всего все равно туда залезут, но я не хотел бы, чтобы он случайно причинил им вред.
Я уже собираюсь позвать их, когда с лестницы сбегает раскрасневшийся Джеймс. Вот ведь, пятнадцать лет, а все как ребенок. Альбус гораздо спокойнее и организованнее его.
- Джеймс, где вы бегаете?
Сын краснеет, но смело выдерживает взгляд:
- Мы с Лили были в… оранжереях.
Я вздыхаю. Мало ли что он мог натворить, не могу же я обвинить ребенка в том, что он ребенок.
- И где же Лили? – интересуюсь я.
Джеймс удивленно оглядывается:
- Наверное, там осталась, - пожимает он плечами, но как-то взволнованно смотрит назад на лестницу.
Значит, точно что-нибудь натворили. В глубине гостиной звенит телефон, наверное, опять подружки сына. Джеймс расплывается в довольной улыбке.
- Прости пап, там телефон, - быстро сообщает он и моментально растворяется, будто его и не было.
- Не долго, - кричу я ему вслед. – Скоро все будет готово!
Сын, естественно, не отвечает. Он уже развалился на диване с трубкой у уха и рассказывает какой-то Энни про последний квидичный матч. Можно подумать, ей это интересно.
Где же Лили? Дочка – это мое самое главное сокровище. Джини бросила нас, когда ей не было даже года, я растил ее сам, пытаясь, чем мог заменить мать… Надеюсь, не безрезультатно.
Вызываю домового эльфа… он у меня один, потому что мне сложно их видеть. Они всегда напоминают мне о Добби или о Гермионе, что тоже не приносит ничего хорошего. Тинки с легким щелчком возникает передо мной:
- Хозяин? – кланяется он.
Мне его подарил Малфой на день рождения, поэтому эльф был вышколен, и вес себя всегда так, будто служит какому-нибудь князю…
- Тинки, скажи, пожалуйста, где сейчас Лили?
Эльф забавно пошевелил ушами.
- Она в комнате гостя хозяина Гарри, - пропищал он.
Я удивленно смотрю на него. Значит, все-таки добрались…
- Спасибо, Тинки, можешь идти…
Эльф с достоинством поклонился и исчез. А я направился в свою комнату, доставая на ходу палочку. Вытянув из шкафа мантию и, наложив на себя чары беззвучия, я быстро направился к Снейпу.
Я не хотел напугать дочку, но проследить, чтобы с ней ничего не случилось, был обязан. Когда я подошел к двери, то неожиданно для себя услышал голоса… кто-то разговаривал. Сердце потясенно замерло на несколько секунд и забилось с новой силой. Снейп очнулся! Более того он связанно разговаривал, он не был безумен!
- Не расстраивайся, - услышал я его хриплый, немного с придыханием голос. – Если бы она была хорошей матерью, она никогда не ушла бы.
Я замер не в силах двинуться с места. Лили очень редко говорила о матери…
- Папа тоже так говорит…
Я это говорил очень давно. Ей было всего лет пять, неужели она запомнила? Я прислоняюсь головой к стене и медленно съезжаю по ней на пол. Моя маленькая девочка… сейчас я готов был своими руками придушить жену. Как она могла? Неужели ее не гложет совесть за бедного ребенка? Как, вообще, можно оставить свое дитя? Нет, Лили, ты не похожа на мать. Ни внешне, ни внутренне.
- А ты не боишься темноты? – спрашивает она.
Мое маленькое солнышко…
- В ней нет ничего страшного, - уверяет ее Снейп.
Мне очень сложно поверить в то, что это говорит он. Снейп никогда не разговаривал так. Нет, я понимаю, что на самом деле, абсолютно не знаю этого человека.
- Ты ничего не боишься?
В комнате повисает тишина. Я закрываю глаза, чтобы присоединиться к нему в его темноте. Чего может бояться человек, который прошел ту судьбу, которая досталась на долю Снейпа? Сама собой вспоминается, грязная, черная камера, вонючая вода и обросший человек. У человека выдержевшего все это должна быть железная выдержка, иначе он просто не смог бы выжить там… Я, наверно, не смог.
- Я боюсь одиночества.
Я чувствую тонкую струйку слез, катящуюся по щеке. Я плачу? Мне стыдно… очень горько и очень стыдно. За себя, за людей, за этот несправедливый мир… Нет оправдания издивательству над человеком. Нет, и не может быть!
- Я тоже раньше боялась, но папа подарил мне медведя, и я перестала.
Солнышко… Я помню как это было… все, надо идти, больше я не выдержу.
- Теперь ты не один… - уверяет она. – Нас много!
Я улыбаюсь… и спешу уйти. Надо позвать ее…
- Лили!.. иди есть.
А вот и Джеймс. Все еще с трубкой, только теперь на другом конце какая-то Дина. Моего сына ничто не может сдвинуть с его великого пути оптимиста.
- Джеймс, за стол.
За обедом Джеймс не умолкает, рассказывая о квидиче, метлах, новейших формах снитчей. Лили задумчиво молчит и быстро уходит к себе в комнату, так и не притронувшись к своим любимым булочкам.
Я жду, когда есть закончит Джеймс, и спешу вызвать эльфа, чтобы он убрал, а сам поднимаюсь к своей дочери. Лили сидит на своей постели в обнимку с медведем и горько плачет. Я осторожно вхожу в комнату и присаживаюсь на край.
- Что случилось, солнышко?
Я осторожно вытираю слезки с розовых щечек своей красавицы.
- Ты будешь меня ругать? – всхлипывает Лили, поднимая на меня свои огромные ярко-зеленые глаза. Нет, она не похожа на мать…
- Конечно, не буду, - ласково говорю я, и Лили обхватывает меня своими тоненькими ручками.
- Папа, я была у него… он такой несчастный, - плачет она. – И совсем-совсем не сумасшедший. Правда!
Я с любовью глажу ее по голове:
- Я знаю…
Лили удивленно поднимает головку:
- Папа, ему там плохо… - уверено шепчет она. – Он боится одиночества.
Я улыбаюсь, прижимая ее к себе:
- Но он теперь не один, - также тихо, как и дочка, говорю я. – У него есть мы. Ты ведь не оставишь его, правда?
Лили быстро-быстро кивает.
- А когда я уеду, ты будешь к нему приходить? – доверительно спрашивает она.
- Конечно, буду, Лили.
Девочка тихо сопит мне в бок, что-то обдумывая.
- А можно я оставлю ему медведя? – спрашивает она, наконец.
- Конечно, солнышко.
Дочка еще некоторое время лежит, прижимаясь щекой к моему боку. Я осторожно провожу рукой по ее красивым рыжим волосам. Хорошо, что Снейп ее не видит. Я не уверен, что он выдержал бы такое. Я целую свое дитя в затылок, какая она у меня все-таки добрая.
А вечером, когда я захожу проверить Снейпа, я вижу… Страшный, изуродованный человек, переживший столько лет боли и страданий, лежит на своей большой кровати в обнимку с медведем Лили, прижимая его к себе так, будто это его последняя надежда.
Я осторожно поправляю слегка съехавшее одеяло. Спокойной ночи, мой дорогой профессор. Поверьте, теперь вы не один.
