Глава 3. Illicium verum— Хвала Мерлину, что вы так быстро нашли нужное заклинание, мистер Салливан, — раздалось над ее ухом щебетание медсестры. — Иначе ей бы не выжить.
— Быстро находить заклинания — это моя работа, миссис Конрад, — зазвучал хрипловатый голос профессора над другим ухом. — Как и обеспечивать безопасность учеников. И вторую часть работы я совершенно провалил.
— Ну, не казните себя, Деймон, — мягко попросила миссис Конрад. — Такое могло случиться с каждым.
— У нее дрогнули веки, — голос Салливана стал ближе. —Она просыпается?
— Похоже, что так.
— Мисс Лет-Мортенссен… Брайони… Вы нас слышите?
Ей очень хотелось промолчать и немного продлить это ощущение жизни вне времени и пространства. Голова перестала болеть, а тело не ощущалось вовсе, будто пока она спала, кто-то набил ее ватой, как тряпичную куклу. Но если она продолжит лежать с зарытыми глазами, они так и будут звать ее снова и снова, как звал Сэнди Берг на поляне перед тем, как она встретила…
— Альбус! — прошептала Брайони и оторвала голову от подушки, открыв глаза. Перед глазами тут же закружился вихрь цветных пятен. Она поморщилась.
— Все хорошо, Брайони, все хорошо, — пальцы профессора Салливана осторожно поддержали ее за виски и положили голову обратно на подушку. — Альбуса уже отпустили в гостиную Слизерина. С ним все в порядке.
— Нет, не… — говорить было трудно: язык прилипал к сухому небу.
— У него случилось помутнение сознания из-за утомления, — будто маленькому ребенку, тихо проговорил профессор. — Мистер Финли сказал, что видел, как он шел через буш, бессвязно говоря. Несколько минут спустя он встретил вас и, вероятно, по случайному стечению обстоятельств произнес набор звуков, который сложился в заклятие. В его поступке не было злого умысла, мисс Лет-Мортенссен, он очень испугался за вас, когда увидел, что произошло.
Она закрыла глаза и сделала вдох. В больничном крыле пахло костеростом Лоуренса и мылом. Очевидно, сегодня кто-то сверзился с метлы на занятиях по полетам.
— Как вы себя чувствуете?
Брайони на пару мгновений задумалась, а потом ответила:
— Живой.
Профессор Салливан усмехнулся.
— Знаете, мисс Лет-Мортенссен, я долгое время не мог понять, кого вы мне…
Дверь лазарета распахнулась так резко, как уворачиваются люди от ожидаемой пощечины. Брайони вряд ли смогла бы повернуть голову так, чтобы увидеть стоящего на пороге, но ей и не нужно было. Поток воздуха, созданный дверью, донес до нее терпкие нотки аконита и розового перца. Либо тот, кто вошел, держит в руках бутылочку из-под ее зелья, либо на пороге Эдриан Мартин Лоуренс.
— Я прошу на пять минут покинуть помещение всех кроме мисс Лет-Мортенссен, — объявил голос, подтверждающий, что бутылочка из-под зелья все еще стоит на ее прикроватной тумбочке.
— На каком основании? — возмутилась миссис Конрад.
— Мне нужно обследовать вашу пациентку.
— Я уже обследовала ее, и она в порядке. По двадцать капель гемовосполнительного зелья в течение двух дней — и я ее выпишу.
— Миссис Конрад…
— Да, мистер Лоуренс?
— Каково полное название гемовосполнителя?
— Гемовосполнитель Э.М. Лоуренса.
— Как меня зовут?
— Профессор Лоу… а-ах, вот к чему вы клоните. Хотите провести эксперимент, и для этого вам нужно измерить показатели до и после приема?
— Именно так, миссис Конрад, — одними губами улыбнулся профессор Лоуренс. Глаза его в это время посылали мор и чуму Деймону Салливану.
— Так что же вы не сказали сразу? Напугали меня, право, — суетливой голубкой миссис Конрад обошла вокруг кровати и, коснувшись локтя профессора Салливана, проговорила: — Пойдемте, голубчик, я покажу вам следы того существа, о котором говорила вчера. Ужасные, ужасные следы!
Профессор поднялся и, не отводя глаз от Лоуренса, прошел за миссис Конрад к двери. Зельевар проводил его испепеляющим взглядом, но смолчал. Только когда дверь за ними закрылась, Эдриан сдвинулся с места и подошел к кровати Брайони:
— Подними руку, пеночка.
Рука поползла по простыне медленно и лениво, как толстая сытая змея, и приподнялась над одеялом, опершись на локоть.
— Плечо поднять можешь?
Брайони покачала головой и снова засмотрелась на хоровод всполохов, пробежавший перед глазами.
— Где болит?
— Нигде. Только слабость осталась.
— А до этого болело?
— Голова.
— До ранения или после?
— До.
— До приема зелья или после?
— После.
Эдриан нахмурился:
— До этого головные боли были часто?
— Нет.
Лоуренс коснулся горячими пальцами артерии на ее шее и начал считать. Потом присел на краешек кровати, достал волшебную палочку и наклонился к ее лицу:
— Смотри мне в глаза.
Брайони посмотрела. Цвет его глаз казался ей магической иллюзией с того самого дня, когда она впервые узнала о существовании магических иллюзий. То янтарные, то зеленые, то карие в зависимости то ли от его настроения, то ли от положения Меркурия относительно Урана. И вокруг зрачка — серые и желтые пятнышки, будто звезды и осенние листья.
— Люмос! — пробурчал он, направив свет палочки прямо ей в глаза.
— Ой, — Брайони зажмурилась.
— Открой глаза, пожалуйста.
Она нехотя разлепила веки. Он всмотрелся в очертания зрачков.
— Как я и думал, — мрачно заключил Лоуренс. Встал и скрестил руки на груди, задумавшись.
Ей хотелось спросить: «Доктор, я буду жить?» или еще какую-нибудь ерунду, но за двенадцать лет она твердо усвоила: если Эдриан Мартин Лоуренс задумался посреди разговора, лучше не тормошить его, а дождаться вывода: это гораздо интереснее.
— Зрачки сужаются вертикально, — проговорил он через полминуты. — Это значит, что Аконаксимус не успел подействовать полностью. Ты потеряла много крови, а вместе с нею, по моим приблизительным подсчетам, около тридцати миллилитров зелья. Не успевшего толком подействовать. Нехватка компонентов примерно на сорок процентов больше, чем допустимая для сохранения целительного эффекта. Если ты не выпьешь зелье в ближайшие шесть часов, лечение не завершится. Но если, как ты говоришь, после приема Аконаксимуса у тебя заболела голова, это значит, что твой организм был не готов к приему Аконаксимуса. А это заставляет меня задать тебе тот же вопрос, что сегодня утром. Ты выпила все тридцать доз Аконариума без пропусков?
Утром она соврала. Дважды. В первый раз — на этот вопрос. Во второй — через пять минут, на «Как ты себя чувствуешь?». Оба раза не ощутила ни малейшего стыда за свое вранье, но сейчас вдруг поняла, что ей страстно хочется, чтобы в эту самую минуту одеяло само собой обернулось вокруг ее шеи и довершило то, что не сумело заклинание Альбуса Поттера.
— Нет, — тихо ответила она.
— Когда был пропуск?
— Этим летом, в августе.
— Плюс опоздание на два дня в сентябре.
— Да.
— И ты не сказала мне о пропуске, когда просила новое зелье.
— Не сказала.
— И я сделал тебе новое зелье с учетом только двух дней пропуска. А потом мы влили в тебя Аконаксимус несмотря на то, что за последние три месяца вместо двух полных доз Аконариума ты получила одну. Брайони Лет-Мортенссен-Вэнс, ты либо беспечна до тупости, либо пытаешься отправить меня в Азкабан, и мне одинаково противны оба варианта.
— Я… не почувствовала никакой разницы, когда не приняла зелье в августе.
— Какой ты разницы ждала? Что потянет на мясо с кровью и выть на луну? Что волки в Венсенском зоопарке поклонятся тебе при встрече?
— Эдриан…
— Мерлин! Да ты бы умерла сегодня к ужину, не распотроши тебя Поттер! Брайони, как можно быть такой умной и такой тупой одновременно?!
— Почему умерла бы?
— Посчитай.
— Что?
— Концентрацию аконито-люпинового экстракта в Аконаксимусе.
— Примерно восемь процентов.
— Восемь и два. А эту нагрузку способен вынести организм, привыкший к стабильному содержанию в крови скольких процентов?
— Семи и одного.
— Что достигается употреблением…?
— Тридцати доз Аконариума.
— Скольких доз?
— Тридцати.
— Не двадцати девяти?
— Ну хватит, я все поняла.
Лоуренс сжал руки в кулаки и выдохнул. Снова вдохнул и, успокоившись, проговорил:
— Тридцать месяцев лечения насмарку. Твоему организму понадобится еще три, чтобы вывести концентрат. После мы начнем сначала. Я не буду контролировать тебя, потому что в конце концов это твоя жизнь и твоя болезнь, но если ты не уверена, что на этот раз сможешь отнестись к лечению серьезно, лучше давай сразу закажем по почте пару сотен кошек, чтобы тебе было чем питаться в полнолуние.
Он подошел к изголовью ее кровати, поставил на тумбочку маленький бутылек и, направляясь к двери, бросил:
— Выздоравливай, Брайони. Увидимся на лекции.
По ощущениям было как падение с «Молнии» в грязь.
Профессор Салливан вернулся через пятнадцать минут и привел с собой Стивена. Извинился за то, что происшествие случилось по его вине, попрощался и отправился на ковер к профессору Макгонагалл. Стивен принес ей пару книг (водрузил на тумбочку, отодвинув в сторону пузырек темного стекла) и дымящуюся чашку горячего шоколада:
— Профессор Салливан сказал, что тебе полезен шоколад. Я не стал с ним спорить: он, похоже, псих, раз заставил третьекурсников носиться за боггартом по лесу.
— Всего лишь по бушу, Стивен, — улыбнулась Брайони.
— Ты как, До… да что такое!.. Лет-Мортенссен?
— Как тряпка.
— То есть травма никак на тебя не повлияла? Тряпкой была — тряпкой осталась?
— Как только ко мне вернется способность поднимать руки выше уровня одеяла, я отвешу тебе такого леща, что ты неделю будешь сыт, — пообещала Брайони.
— Спасибо, но я не ем лещей — только младенцев.
— Что, Поттер-старший и над тобой остроумно шутил?
— Поттер-старший? Нет. Джеймс — да.
— Говорил тебе, что из нас двоих ты самый симпатичный?
— Нет, но его горящий взгляд говорил сам за себя.
Брайони хмыкнула и удобнее устроила голову на подушке.
— Тебе помочь? — спросил Стив.
— Да, — слабо отозвалась она. — Сдай за меня СОВ по трансфигурации, а то я неважно себя чувствую.
Стивен фыркнул:
— Ты, похоже, окончательно вернулась из царства мертвых.
— Мне не дали вид на жительство.
— Потому что Поттер неправильно заполнил бумаги.
Брайони задумалась. Поттер, кажется, заполнил все бумаги правильно: она могла поклясться, что если бы рядом не было профессора Салливана, ее слизеринская душонка уже жарилась бы на адовых углях. Версия с внезапно сложившейся в боевое заклинание абракадаброй казалась ей настолько неправдоподобной, что она была уверена: Салливан сам не верит в нее и озвучил только чтобы успокоить ее и миссис Конрад. Наверняка сразу после того, как директор Макгонагалл отчитает его за происшествие на уроке, они начнут обсуждать, что за чертовщина нашла на Альбуса Поттера. И хорошо бы они это выяснили прежде, чем Брайони вернется в гостиную Слизерина. Честно говоря, от мысли о том, что вскоре ей придется снова встретиться с Альбусом, волосы на голове Брайони начинали шевелиться.
— Земля вызывает Брайони. Земля вызывает Брайони. Ты в порядке?
— Да, я… просто недавно умирала, так что…
— Я пойду, — кивнул Стивен. — Выздоравливай. И пей шоколад, пока он не пропитался запахом костероста.
Лежа на спине, она плыла по зеленым волнам, ласкаемая барашками морской пены, и глядела в закатное небо. Море медленно дышало, приподнимая ее на своей широкой груди. Брайони дышала вместе с ним. Издалека доносилась негромкая песня сирены, спокойная и мирная. Наконец, она начала распознавать слова. Песня была на гэльском. Лет-Мортенссен не знала гэльского, но значение этой песни ей было известно. В ней пелось о возращении домой из бескрайних полей вереска, которые манят остаться в них навеки. О возрождении к жизни. И голос сирены оказался знакомым. Брайони невольно улыбнулась, а когда песня стихла и девушка открыла глаза, у ее кровати сидела Одри Заббини.
— Добрый вечер, засоня, — теплым голосом сказала она.
— Привет, — улыбнулась Брайони и осторожно потянулась. Слабость в теле заметно пошла на убыль.
— У нас вся гостиная на ушах стоит, — сообщила Заббини. — Поттер куда-то ушел, Малфой, естественно, тоже, а остальные гадают, что нашло на Мальчика-Который-Бы-Не-Выжил.
— Говорят, он переутомился.
— От списывания уроков у Малфоя?
Брайони невольно усмехнулась и сменила тему:
— Хочешь остывший горячий шоколад с запахом костероста?
— М-м, мой любимый, — воодушевилась Заббини. — Поделиться?
— Нет, спасибо, — улыбнулась Брайони, глядя на то, как Одри в самом деле берет с тумбочки кружку с шоколадом и изучающе принюхивается к ней. — Давно здесь сидишь?
— Пару часов. Успела написать эссе по защите.
— Как?! Не обложившись фолиантами в библиотеке, а здесь?! Какая небрежность по отношению к предмету мистера Салливана…
— Я очень трепетно отношусь ко всем предметам мистера Салливана и к нему всему целиком, — заверила Заббини. — Отчасти поэтому и пришла сюда: решила, что раз уж он принес тебя в лазарет на руках, то должен заглянуть и проведать вечером.
— Укуси меня келпи! На руках?
— Да. Пробежал мимо меня по лестнице — мы как раз шли с трансфигурации. Вы оба бледные, как смерть, все в крови. Ран на тебе уже не было, он, наверное, их запечатал заклинанием в кабинете, но вид у тебя был ужасный. Я очень испугалась, побежала в подземелья, позвала профессора Лоуренса. Подумала, что это из-за зелья: у тебя же сегодня последний день. Он хладнокровный, как удав: спросил, какие на тебе были повреждения, взял с полки какой-то бутылек и велел мне не приближаться к лазарету в ближайший час. Я так и сделала, а потом пришла.
— И что, никаких следов профессора Салливана?
— Пока нет.
— А зачем он нес меня на руках? Можно же транспортировать заклинанием?
— Если к пострадавшему применили неизвестное заклятие, лучше не рисковать с «мобиликорпус». Может произойти наложение чар.
— М-м, и меня бы разорвало на мелкие куски и разбросало по кабинету ЗОТИ.
— Угу, — промычала Одри, отхлебывая шоколад из кружки, а потом поморщилась: — Фу, какой мерзкий!
Брайони вздохнула. За один день она избежала смерти даже не дважды, а трижды. Первый день октября определенно удался. Но внезапно — едва ли не впервые со второго курса — ей захотелось написать матери о том, что с нею все хорошо. Как будто та неведомым образом могла почувствовать опасность и взволноваться там, по другую сторону Ла-Манша.
— Ты помнишь, каким заклинанием Поттер..? — вернула ее в реальность Одри.
— Меня распотрошил?
— Фу, какое ужасное слово, — поморщилась Одри и отхлебнула из кружки. — Фу, какой ужасный шоколад!
— Зачем ты продолжаешь его пить, если он тебе еще в прошлый раз не понравился?
— Я пропустила ужин.
— Сидя здесь, со мной?
— Сидя здесь, с тобой.
— Спасибо, Заббини.
Одри запустила в кружку тонкий палец, собирая шоколад со стенок, и изящным (хотя и напрочь противоречащим этикету) движением поднесла его к губам и облизала.
— Не за что. Я пришла за профессором Салливаном и бесплатным шоколадом. И, как видишь, шоколад я уже получила.
Заббини улыбнулась подруге и вновь запустила палец в кружку. В этот самый момент дверь лазарета деликатно отползла в сторону, впуская Деймона Салливана. На нем все еще была черная мантия, а это едва ли можно было считать хорошим знаком. Каждому студенту Хогвартса было известно: профессор Салливан надевает мантию только когда идет в кабинет директора, в остальное время предпочитая брюки и свитер строгого силуэта и утверждая, что мантию создали темные силы для того, чтобы людям было максимально неудобно с ними бороться. Ходили слухи, что в первый год преподавания Салливана в Хогвартсе между ним и профессором Макгонагалл развернулась короткая, но ожесточенная модная война. Скрепя сердце, директор пошла на уступки лишь после того, как на ее стол легло приглашение от директора школы Дурмстранг Уильяма Лет-Мортенссена, горячо уверяющего, что он примет Деймона Салливана на работу даже в середине семестра и даже если он решит вести занятия в исподнем. Гордость Макгонагалл оказалась раздираема двумя перспективами: уступить многообещающего преподавателя, к тому же выпускника Хогвартса, Дурмстрангу или уступить требованиям талантливого самодура. Второй вариант оказался приемлемее. Из уважения к директору Деймон все-таки надевал треклятую мантию ровно перед дверью ее кабинета, а после снимал. Так что если он до сих пор облачен в ненавистную хламиду, значит, совещание затянулось на несколько часов и настолько захватило мысли профессора, что он забыл стянуть ее в тот же миг, как его вторая нога ступила за порог. То есть дело серьезное.
— Профессор Салливан, — Брайони оперлась на руки и села на кровати. Голова отозвалась легким волнением, но не более того. Она определенно шла на поправку.
— Осторожнее, мисс Лет-Мортенссен, — приподняв руку, посоветовал тот. — Добрый вечер, мисс Заббини.
Одри как-то странно кивнула, всем своим видом показывая, что ее палец оказался в кружке с горячим шоколадом по нелепой, возможно, даже трагической случайности. Профессор остался стоять неподалеку от двери. Бросил изучающий взгляд на лицо Брайони, оценил диаметр темных кругов под ее глазами и, кажется, счел возможным продолжить разговор:
— Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, гораздо лучше, — ответила Брайони и, не в силах промолчать, добавила: — Я слышала, вы сами доставили меня в лазарет.
— Да, — ответил Салливан и, кажется, чуть смутился. — Да, я… Мне очень жаль, мисс Лет-
Мортенссен. Я не подумал о том, что кто-то может выйти за рамки задания, и подверг вас опасности.
— Это была случайность, профессор. Следствие переутомления.
— Да, — словно издалека отозвался Салливан. — Переутомления.
Он немного помолчал, потом с преувеличенным энтузиазмом начал, подняв брови:
— Миссис Конрад говорит, вас выпишут уже завтра к обеду. Успеете на празднование победы над Когтевраном.
— Вы, наверное, первый декан Слизерина, придающий значение результатам квиддичных матчей, — улыбнулась Одри.
— За последние десять лет — определенно, — улыбнулся и Салливан. — Мы с профессором Лоуренсом еще в школьные годы придерживались диаметрально противоположных взглядов на значимость квиддича.
— Вы общались в школе? — склонив голову набок, спросила Одри, задвинувшая, наконец, кружку под кровать носком ботинка.
— Нет. Между нами было четыре года разницы. В подростковом возрасте это почти вечность. Впрочем, у нас с профессором Лоуренсом был один общий друг. И он… точнее, она сочетала в себе оба наших мнения относительно квиддича: играла в него весьма неплохо, но в школьных соревнованиях участвовать наотрез отказывалась. Совсем как вы, Брайони.
Брайони отчего-то стало неуютно: будто она препарат, лежащий на столе под увеличительным стеклом, и профессор вот-вот разглядит в ней что-то, сигнализирующее о наследственной мутации. Как будто он мог знать…
— Профессор, — вспомнив, что лучшая защита — нападение, заговорила она, — можно задать вам вопрос?
— Задавайте.
— Вам удалось узнать, какое заклинание применил ко мне Альбус?
Салливан помрачнел и ответил:
— Да.
И замолчал. Брайони тоже молчала. Одри, пару мгновений назад купавшаяся в коктейле из умиротворения и волнения, перестала дышать. Тишина длилась несколько секунд, а после профессор проговорил:
— Полагаю, мне пора. Выздоравливайте, мисс Лет-Мортенссен. Мисс Заббини.
— Профессор, — негромко позвала Брайони.
— Да?
— Вы не называете заклинание, потому что… Оно не может быть одним из запрещенных, но, очевидно, оно темное.
— Верно.
— Откуда Альбус мог знать это темное заклятье? В смысле, я понимаю, что он умеет читать и регулярно использует это умение, но я учусь с ним больше четырех лет и иногда болтаю в гостиной, но никогда не замечала за ним интереса к такого рода знаниям.
— Мисс Лет-Мортенссен, иногда знания приходят к нам странными путями. Возможно, здесь имел место подсознательный процесс, в ходе которого в памяти мистера Поттера всплыли обрывочные воспоминания о том, что он когда-то слышал или…
— Сектумсемпра, — едва слышно прошептала Одри.
— Простите? — резко обернулся к ней профессор.
— Это была «сектумсемпра», верно?
Салливан посмотрел на нее с удивлением и долей сомнения, а потом кивнул:
— Верно. Как вы догадались, мисс Заббини?
— Мой дядя Драко рассказал мне однажды. О том, как Гарри Поттер едва не отправил его на тот свет. Наслал на него «сектумсемпру», и дядя едва не истек кровью на полу в туалете. У него до сих пор остался один шрам, пересекающий грудь. Он говорит, порезов было больше, но остальные затянулись без следа. Его спас профессор Снегг. И, по иронии, формулу заклинания создал профессор Снегг. В книгах ее не найти.
— Ее можно узнать лишь от тех, кто знает о том несчастном случае, — кивнул профессор. — Из ныне живущих это Драко Малфой, Гарри Поттер, я, ваши родители и, вероятно, родители Розы и Хьюго Уизли. Сегодня я рассказал о заклинании профессору Макгонагалл, а вы — мисс Лет-Мортенссен. Скольким еще людям удалось узнать о «сектумсемпре» за двадцать пять лет, неизвестно. Полагаю, кто-то когда-то заговорил о несчастном случае в туалете при Альбусе Поттере. Возможно, тот был еще совсем мал, но запомнил странную формулу. И в бессознательном состоянии выдал ее сегодня. По крайней мере, я надеюсь, что это была случайность. Мы проверили мистера Поттера на воздействие управляющих заклятий и зелий и не нашли ровным счетом ничего. Так что либо это происки подсознания, либо злой умысел. Вы верите в злой умысел мистера Поттера, мисс Лет-Мортенссен?
— Нет, сэр.
— И я не верю. Так что давайте вернемся к версии переутомления, если вы не против.
Вскоре посетители покинули лазарет. Миссис Конрад заглянула справиться о ее самочувствии, накапала в небольшой пузатый кубок вечернюю дозу гемовосполнителя и проследила за тем, чтобы пациентка выпила ее до дна. Потом погасила свет, оставив гореть только газовый рожок над кроватью. Брайони лежала, укрывшись одеялом под подбородок, и пялилась в потолок. Спать не хотелось совсем.
Она думала о событиях этого странного, суматошного и одновременно тягучего дня и не могла уловить за хвост и хорошенько разглядеть непонятное чувство, медленно ворочающееся в ее груди. Вспомнив о том, что Заббини оставила под кроватью кружку с остатками шоколада, Брайони решила убрать ее, пока из кабинета защиты от темных сил не прибежали ее приятели-муравьи. Свесив руку с кровати, она нащупала гладкие холодные стенки и поставила кружку на тумбочку. Керамический бочок с лающим звоном стукнулся о стеклянную стенку бутылочки, стоящей рядом со стопкой книг. Брайони протянула руку чуть дальше, взяла бутылочку и поднесла ее к свету. Мелким ровным почерком на пожелтевшей от сырости этикетке было написано: «Illicium verum, extr».
Брайони открыла флакон и вдохнула пряный запах. Смочила палец и наощупь нанесла жидкость на полосу, протянувшуюся через переносицу. Если шрамы останутся на менее видных местах, кому какое дело. Нос не отрубило – и славно. Запах бадьяна разнесся по пустынному больничному крылу, в дверном проеме показалось лицо медсестры:
— Я нанесла экстракт на рубцы, как только вас принесли в лазарет, мисс Лет-Мортенссен. Этого должно хватить, чтобы все затянулось. Не знаю, зачем профессор Лоуренс принес вам еще бутылек. Наверное, на вырост.
Миссис Конрад негромко хихикнула и снова скрылась за дверью. Брайони глубоко вдохнула запах экстракта бадьяна, и в глазах защипало.
«Он оставил зелье здесь, потому что через месяц содержание аконито-люпинового концентрата в моей крови снизится на две единицы. Еще через месяц — снова на две. И в декабрьское полнолуние я, вполне возможно, буду раздирать собственное лицо волчьими когтями. А утром, чтобы не осталось шрамов, смазывать раны этой благоухающей дрянью. Потому что я дура и обманщица. А дураки и обманщики рано или поздно получают по заслугам».
Заткнув горлышко флакона пробкой, Брайони поставила его на тумбочку и, закрыв лицо рукой, беззвучно заплакала. Часы во дворе пробили десять. Наступала ночь.
