Шанс на жизнь

Глава 42. Бродяга и Сохатый.

Последняя учебная неделя перед каникулами оказывается отмечена для меня сразу двумя неловкими событиями.

Первое из них – это урок ЗоТИ у четвертого курса Гриффиндора. Я не вполне уверен в причинах, но гриффиндорские студентки как-то странно поглядывают на меня и вдобавок перешептываются и пересмеиваются между собой. Но в последнее время и остальные студенты кажутся слишком взбудораженными приближающимся Рождественским балом и каникулами, им сложнее удаются заклинания и они совершенно не желают останавливать свое внимание на уроках. Так что я не придаю их несколько странному поведению никакого значения до тех пор, пока одна из девушек, которую мне приходится поправлять несколько раз, потому что она неправильно произносит заклинание, не приходит к мнению, что я слишком сильно к ней придираюсь.

– Похоже, к технике Джинни Уизли он так не цепляется, – вполголоса говорит она своей подруге, они обмениваются многозначительными взглядами и прыскают от смеха.

– Потому что в заклинании Джинни Уизли нет ошибки, – спокойно говорю я.

Под моим пристальным взглядом обе неуютно утыкаются глазами в пол, но боковым зрением я чувствую украдкие взгляды других, до меня доносится их сдавленное хихиканье.

Я не смотрю на Джинни, потому что они ожидают, что я посмотрю, но мне этого и не нужно. И без того ясно, что она зачем-то рассказала всем своим однокурсницам о том, как я приглашал ее пойти со мной в Хогсмид и как она отказалась. Возможно, по какой-то причине это показалось ей подходящей историей, чтобы повеселить своих подруг. Я испытываю не то чтобы разочарование, но что-то, близкое к нему.

Сама Джинни ведет себя как обычно. Ее заклинания почти безупречны, как и всегда. Четкие и стремительные, они лишь немного недотягивают до настоящего мастерства. Я вспоминаю, что в моем прошлом ей никогда не было равных в Летучемышином сглазе, да и не только в нем. Мне приходит в голову, что и теперь она могла бы достичь большего. Возможно, гораздо большего, чем то, что способна предложить хогвартским студентам официальная учебная программа, одобренная Министерством магии.

Когда урок подходит к концу, Ремус отпускает своих студентов без домашних заданий, не желая лишать их возможности побездельничать в каникулы, и их ликующие вопли еще долго разносятся по коридору, пока они удаляются в сторону Большого зала на обед.

Ремус выдыхает, явно испытывая облегчение оттого, что очередной урок закончился, потому что это просто безумие – пытаться удержать внимание студентов на занятиях в последнюю неделю перед каникулами. Он взмахивает палочкой, приводя кабинет в порядок, утомленно опускается за стол и качает головой:

– Не знаю, кому больше хочется, чтобы эта неделя поскорее закончилась – студентам или преподавателям. Даже не представляю, чем можно удержать их внимание.

Я пожимаю плечами:

– Им просто скучно. Не слишком-то захватывающе проговаривать заклинание сотню раз подряд и махать волшебной палочкой в воздухе на безопасном расстоянии друг от друга.

– Я не могу сразу же приволакивать им десяток темных существ, которых нужно обезвредить, для каждого нового заклинания, – закатывает глаза Ремус. – Я уже не молод для таких подвигов. Кроме того, определенные вещи нужно просто повторять и запоминать, чтобы сдать экзамены, не более того.

Тут мне в голову приходит одна заманчивая идея, и я задаюсь вопросом, как никто не додумался до этого раньше.

– Почему в Хогвартсе нет дуэлей?

– Вообще-то, они официально запрещены школьными правилами. Но, к слову, даже это не всегда становится достаточным препятствием…

– Нет же. Я имею в виду, официально разрешенных дуэлей. Чего-то вроде… дуэльного клуба, – продолжаю я, неожиданно вспомнив жалкое подобие настоящих магических состязаний на своем втором курсе. – Чтобы студенты могли проверить свои навыки не только на вредоносных магических существах, но и в соперничестве друг с другом. Можно устраивать подобное на уроках по ЗоТИ, это будет поинтереснее, чем выпускать заклинания в воздух.

Ремус пожимает плечами.

– Думаю, идея того, чтобы студенты сражались на волшебных палочках друг с другом, не слишком-то вяжется с идеалами дружбы и взаимоуважения, которые мы тут пытаемся воспитать, – оборотень ловит мой скептический взгляд и вздыхает. – Ты знаешь студентов. Отношения между подростками никогда не обходятся без конфликтов. Ты не считаешь, что в таких условиях не самым разумным шагом будет учить их, как наиболее эффективно можно задать друг другу трепку с помощью магии?

– Но это единственная возможность по-настоящему научить их защищать себя. Почему никто вокруг этого не понимает?

Ремус неуютно отводит взгляд в сторону и говорит, осторожно подбирая слова:

– Гарри, я не до конца уверен, откуда это исходит, но, поверь мне, нет никаких оснований все время ожидать откуда-то опасности. Даст Мерлин, и большинству из наших студентов никогда не придется «защищать себя» от кого бы то ни было. Мы все живем в цивилизованном магическом обществе, и в Хогвартсе студентам дают как раз достаточно знаний для того, чтобы они не были беспомощными. Но цель школы состоит несколько в другом, чем научить сражаться с помощью магии за свою жизнь. Мы даем знания, вот и все. И я хочу, чтобы ты понимал: что бы ни происходило в твоем прошлом, сейчас ты не должен всегда стоять за себя самостоятельно. Мне жаль, что когда ты был ребенком, то попал в ситуацию, когда оказался беспомощен перед лицом одного из самых отвратительных магических существ. Но, поверь мне, для Магического мира подобное ни в коем случае не является нормой. И теперь ты не должен даже близко справляться с чем-либо, что может представлять опасность, в одиночку. Теперь у тебя есть я, и профессор Дамблдор, и кто угодно из преподавателей всегда готов прийти к тебе на помощь, когда бы ты в нас не нуждался…

Это все, конечно, чертовски сентиментально, но я не выдерживаю и с негодованием перебиваю его:

– Речь идет не о моих личных заскоках, Ремус! И уж точно не о каких-то там идеалах, которые вы тут пытаетесь воспитать. Я просто говорю, что студентам что-то подобное было бы интересно, и некоторым из них это даже пошло бы на пользу, и хватит уже с меня психоанализа. Не хочешь устраивать дуэли на уроках – ладно, пускай, но тогда хотя бы организуй факультатив и посмотри, как много из студентов им заинтересуется. Поговори об этом с Дамблдором, потому что я со своей стороны уверен, что это звучит как очень даже неплохая идея. И если он даст согласие, то я буду только рад с этим помочь.

После этого я поспешно прощаюсь, сославшись на дела, и ухожу из кабинета Ремуса прежде, чем он успевает хоть немного дальше развить мысль о том, что я хочу организовать дуэльный клуб для студентов Хогвартса только потому, что чувствую себя в Магическом мире недостаточно защищенным.

Второй неловкий, даже, скорее, совершенно провальный эпизод ожидает меня буквальо через пару дней. Еще накануне я договариваюсь с профессором Спраут, что помогу ей собирать плоды непенфа, чтобы пополнить школьные запасы, и преподавательница принимает мою помощь с неизменной благодарностью. Она объясняет мне, что при сборе плодов непенфа весь фокус состоит в том, что каким-то странным образом на непенфа умиротворяющим образом действуют вопли детенышей мандрагоры. Поэтому прежде, чем начать собирать плоды, необходимо выкопать одну или парочку молодых мандрагор из земли, расположить напротив непенфа, а когда растение достаточно разомлеет и расслабится от их воплей, можно будет вполне безопасно для своей жизни и здоровья снять с него созревшие плоды. Впрочем, здесь есть и своя загвоздка: когда растение засыпает, оно смыкает свои плотные острые листья, закрывая плоды, и из-под такой защиты их приходится доставать, вооружившись перчатками из драконьей кожи. И делать это следует очень медленно и осторожно, чтобы не повредить драгоценную добычу, иначе плод мгновенно теряет свои магические свойства и его можно выбрасывать.

– Только не забывай про наушники, мой дорогой. Детеныши мандрагоры не могут причинить серьезного вреда слуху, но если не позаботиться о наушниках, вполне можно стать на день-другой глуховатым, – предупреждающе говорит профессор Спраут. – Осторожность – превыше всего. Когда закончишь, не забудь, что следует отойти от непенфа на безопасное расстояние, закопать мандрагоры в горшки, и только после этого снимать наушники и перчатки.

Убедившись, что я правильно выполняю все инструкции, профессор Спраут удовлетворенно кивает и говорит, что ей еще нужно зайти в соседнюю теплицу и как следует удобрить магический папоротник, чтобы он вовремя зацвел. Она предупреждает, что вернется не раньше чем через час, и велит мне оставить плоды непенфа в корзинке у входа, если я управлюсь до ее возвращения. После этого профессор удаляется.

Оставшись в теплице в одиночестве, я некоторое время смотрю на растение, совершенно неподвижное и обманчиво безобидное, и невольно вспоминаю о том, как его острые смертоносные лианы со свистом рассекали воздух прямиком возле моего лица, заставляя мурашки бежать по позвоночнику. Я встряхиваю головой и плотнее натягиваю наушники от шума, прежде чем приступить к работе.

Пронзительные вопли мандрагор режут слух даже сквозь наушники, поэтому я морщусь, как от зубной боли, пытаясь вытянуть очередной ядовито-фиолетовый плод коварного растения. Он никак не желает вылезать из-под защиты листьев, гладких и жестких, словно стальные пластины. Я бьюсь над этой задачей, наверное, несколько минут, а затем мне в голову приходит одна мысль. Я бросаю на растение оценивающий взгляд, взвешивая плюсы и минусы своей затеи.

Некоторое время я пытаюсь оправдать саму идею логически, говоря себе, что нет смысла напрасно терять время, борясь с защитой растения из листьев, если можно сделать это куда проще и быстрее. И, кроме того, профессор Спраут сама сказала, что вернется не раньше, чем через час, а значит, мне не угрожает быть застуканным. Но я не могу отрицать, что в глубине души мне просто хочется испытать себя. Хочется проверить, остались ли мои скорость и реакция хоть отдаленно теми же, что были прежде, достаточно ли для этого заурядных физических упражнений, или только жизнь в вечном ожидании опасности заставляет по-настоящему держать хватку. Мне просто становится интересно проверить, на что я способен на самом деле.

И, кроме того, я не могу отрицать, что чувство, которое я испытал тогда, когда это растение атаковало меня впервые, а я уворачивался от стремительных ударов лишь за доли секунды, на одном только голом инстинкте, было захватывающим.

Достаточно захватывающим, чтобы захотеть это повторить.

Мой здравый смысл продолжает твердить, что это безумие, бессмысленный риск, та же самая глупость, в которой я сам обвинял близнецов Уизли, когда они пытались раздобыть сок непенфа. Но это не мешает мне неторопливо, по-прежнему сомневаясь, оттащить в сторону вопящих мандрагор и закопать их в землю. После этого я медленно снимаю наушники, стягиваю с рук перчатки из драконьей кожи и оборачиваюсь к непенфу. Растение встряхивает острыми листьями и лианами, словно приходит в себя, словно не вполне еще осознает окружающее, и я думаю, что, скорее всего, лучшего момента у меня просто не будет.

Быстро, чтобы не передумать, я приближаюсь к нему, и нечто захватывающее есть в том, что мне приходится уклониться сразу от трех внезапных ударов, приходящих с разных сторон, чтобы приблизиться к стволу растения хотя бы на расстояние пары метров. Чтобы заполучить плоды, мне придется подойти вплотную. У меня из головы вылетают все до единой мысли, даже те из них, которые не давали мне покоя неделями, уходят прочь, оставляя место только холодному расчету и скупым, точным движениям, выверенным до мелочей.

На секунду я сам удивляюсь тому, с какой легкостью мне удается подобраться к самому сердцу растения с драгоценными плодами. Непенф в неистовстве хлещет своими лианами и острыми листьями, но хватает лишь воздух, я успеваю уклониться быстрее, чем его удары достигают цели. Я опережаю его лишь на микросекунды, и от опасности, совсем близкой и вполне реальной, захватывает дух.

Я сгребаю драгоценные плоды обеими руками и бросаюсь назад, успевая уклониться от очередного удара даже прежде, чем поворачиваю голову, чтобы увидеть летящую в меня лиану, угадывая опасность по одному только свисту рассекаемого воздуха. Еще одно стремительное, легкое движение – и я наконец ухожу из зоны досягаемости коварного растения. Адреналин стучит в ушах, заглушая все вокруг, меня буквально распирает от чувства торжества и бахвальства, непропорционально огромного, учитывая заурядность конечной цели.

Мой противник, кажется, испытывает вполне настоящий гнев от поражения: растение все еще в ярости выбрасывает свои лианы вперед, по направлению ко мне, пытаясь добраться до меня даже теперь, когда разделяющее нас расстояние уже слишком велико. И я знаю наверняка, что здесь мне ничего не угрожает, а потому содрогаюсь от неожиданности, когда прямо перед моим лицом, между мной и растением, вдруг вихрем взвивается песок, смешанный с землей, на мгновение вспыхивает режущим глаза пламенем, чтобы в следующее мгновение трансфигурироваться в прочнейшее стекло.

Растение молотит по нему лианами, но поняв всю тщетность своих усилий, неохотно успокаивается и возвращается в свое обманчиво мирное состояние. Теперь оно кажется спокойным, почти безобидным. В отличие от человека, стоящего прямиком за моей спиной.

– Мистер Поттер! Ради Мерлина, о чем вы только думали, приближаясь к непенфу?! Еще шаг, и он с легкостью мог бы вас убить! Вам повезло, что я так вовремя здесь оказалась, какая-то секунда – и вы оказались бы на достаточно близком расстоянии, чтобы…

Ох ты ж, черт.

Я прикрываю глаза и сглатываю, прежде чем развернуться кругом, лицом к профессору трансфигурации. Она переводит взгляд вниз, на мои руки, полные свежесобранных плодов непенфа, и осекается. На несколько секунд она теряет дар речи, только стоит на одном месте, оцепенев и глядя на меня расширившимися от шока глазами. Я тоже ничего не говорю, и, в конце концов, профессор МакГонагалл прочищает горло и произносит непривычно слабым голосом:

– Мистер Поттер… Гарри… Как, во имя Мерлина и Морганы, тебе удалось достать плоды непенфа, не обездвижив его?

Я до ужаса неубедительно пожимаю плечами, лихорадочно соображая, как выпутываться из этого. Похоже, я несколько переусердствовал, решив пощекотать себе нервы. Черт возьми. Я прикусываю язык, чтобы не выругаться вслух.

Профессор трансфигурации выглядит так, словно готова рухнуть в обморок. Я сбрасываю плоды в корзинку и делаю пару шагов по направлению к ней, рассудив, что реши она на самом деле лишиться чувств, и мне, вероятно, придется ее ловить. Но профессор МакГонагалл делает несколько глубоких вдохов и выдохов, возвращая себе самообладание. На ее побледневшие щеки начинает возвращаться цвет, а тонкие ноздри гневно раздуваются, когда она спрашивает звенящим от ярости голосом:

– Позвольте спросить, мистер Поттер, о чем вы только думали? Неужели профессор Спраут не объяснила вам, каким именно образом следует собирать плоды непенфа, и вместо того, чтобы задать ей этот вполне резонный вопрос, вы решили совершенно глупым образом подвергнуть опасности свою жизнь?! И я, разумеется, непременно выясню, чем только руководствовалась профессор Спраут, когда…

– Профессор Спраут дала мне все необходимые инструкции! – перебиваю я, не желая впутывать в это еще и преподавательницу травологии. МакГонагалл смотрит на меня подозрительным взглядом, и я, поморщившись, киваю в сторону рабочего стола у стены. – Детеныши мандрагоры и наушники вон там.

Словно не доверяя моим словам, профессор МакГонагалл делает несколько шагов к столу и осматривает его, чтобы убедиться, что горшки с ростками мандрагоры и наушники действительно там, где я сказал. После этого она оборачивается ко мне и сухо командует:

– Поттер, в мой кабинет.

Дорога до ее кабинета проходит в молчании, и мне кажется, что на сей раз этот путь занимает в разы больше времени, чем обычно. Оказавшись внутри, я сажусь на предложенный стул прямиком перед преподавательским столом, и смотрю на все, что угодно, кроме устремленных на меня глаз профессора. МакГонагалл опускается за стол передо мной и скрещивает руки на груди.

– Гарри, зачем ты это сделал?

Она спрашивает это куда более мягко, чем я ожидал, но каким-то образом от этого становится только хуже. Что я должен был ответить ей на это? Что был на взводе уже долгое время, и что мне нужно было как-то выпустить пар? Что хотел снова почувствовать опасность, потому что так уж вышло, что только где-то между самой жизнью и смертью я могу почувствовать себя по-настоящему живым?

– Профессор, мне жаль, если я вас напугал, я этого не хотел, – негромко говорю я, уставившись на свои руки.

– Это не ответ на мой вопрос. Гарри, пожалуйста, посмотри на меня.

Я неохотно подчиняюсь, поднимая на нее взгляд, и профессор МакГонагалл продолжает:

– Если профессор Спраут сказала тебе, что в точности нужно сделать для того, чтобы безопасно собрать плоды непенфа, почему ты ослушался ее? Что заставило тебя пойти на такой опасный и необдуманный поступок, зная, что рядом не было никого, кто мог бы прийти тебе на выручку, если бы что-то пошло не так?

– Я понимаю, как это, должно быть, выглядит, – говорю я, вздохнув. – Но поверьте, в этом не было такого уж большого риска. Я не стал бы делать этого, если бы не был до конца уверен, что у меня все получится.

– Ты хочешь сказать, что у тебя не возникло не малейших сомнений, даже на одну секунду?

Я ничего не говорю, потому что не могу ответить утвердительно на ее вопрос и не солгать. Я не знаю, каким образом профессор МакГонагалл истолковывает мое молчание, но она вдруг спрашивает непривычно мягким голосом:

– Гарри, почему ты пытаешься навредить себе?

Вот теперь я вскидываю на нее взгляд.

– Что? Я не пытаюсь навредить себе! Откуда вы это взяли? Я же сказал, что был уверен, что у меня получится. Вы считаете, я решил полезть к непенфу с намерением получить увечья?

Я фыркаю от нелепости подобного предположения, но МакГонагалл тяжело вздыхает, и морщины на ее лице проступают глубже. Она плотнее кутается в свою шаль в шотландскую клетку, словно чувствует озноб, и говорит:

– Гарри, я хочу, чтобы ты на секунду поставил себя на мое место. Что еще, по-твоему, мне остается думать? У меня на попечении оказывается подросток, которому совсем недавно довелось пройти через непростые события. Чрезвычайно серьезный, талантливый, умный подросток, который с самого первого дня не перестает твердить, что у него все хорошо. И он говорит это так долго и так уверенно, что, в конце концов, в это действительно начинаешь верить. А потом он вдруг совершает ужасную, бессмысленную глупость, поставив собственную жизнь под угрозу, и ведет себя при этом, как ни в чем ни бывало, словно ему совершенно безразлично, что он мог погибнуть. Что, по-твоему, мне остается думать? – повторяет она звенящим голосом, но на этот раз я встречаю ее взгляд прямо, не скрываясь, и качаю головой.

– Все совершенно не так, профессор. Я хотел… Наверное, я просто хотел убедиться, что у меня получится. Я сделал это, чтобы проверить свои силы, потому что хотел выиграть. Я не пытаюсь причинить вред себе, – зачем-то повторяю я, но затем натыкаюсь на ее взгляд, горький и глубоко обеспокоенный, и осекаюсь, с необычайной отчетливостью осознав, что уже не раз видел этот взгляд.

Наверное, чаще всего – еще там, в маггловском мире, у миссис Паркер, когда она думала, что нужно защищать меня от чего-то, с чем я не способен справиться в одиночку.

– Профессор МакГонагалл, я в порядке, – повторяю я настолько убедительно, насколько только могу, но на этот раз одной только убедительности оказывается недостаточно.

МакГонагалл непоколебимо качает головой и говорит официальным тоном:

– Боюсь, мистер Поттер, что теперь эти слова из ваших уст не имеют того же эффекта, что прежде. Я думаю, пришло время кому-то серьезно позаботиться о вашем благополучии. Думаю, это наш общий недосмотр, что вы оказались предоставлены самому себе. Отчасти это случилось потому, что вы – необычный студент и не были распределены на какой-либо из факультетов, так что у вас нет декана, который мог бы за вами приглядывать. Полагаю, пришло время кому-то вами заняться.

– Но Ремус и так…

– При всем уважении, мистер Поттер, но профессор Люпин, очевидно, не может уделять вам должного внимания, – все тем же строгим голосом перебивает меня МакГонагалл. – Вам не хуже меня известно, что на его плечах и без того лежит слишком многое. Похоже, мне самой следует заняться этим вопросом.

– И что это означает? – угрюмо интересуюсь я, заранее предчувствуя, что ответ мне не понравится.

– Вы будете как минимум пять часов в неделю заниматься учебой под моим присмотром на постоянной основе, – сообщает мне профессор и добавляет: – Я имею в виду, до конца учебного года. Я обсужу этот вопрос с директором, но не сомневаюсь, что он поддержит это решение.

Я давлю уже готовое сорваться с языка детское возражение, что это почти эквивалентно отработке, а это уже явный перебор – заваливать человека отработками до конца года из-за какого-то дурацкого непенфа, и вместо этого резонно замечаю:

– Но я учусь маггловским наукам. Я имею в виду, при всем уважении, профессор, не сказать, чтобы они покрывались вашей предметной областью…

– Это не имеет значения, – отрезает профессор. – Даже если у меня нет особых познаний в маггловских науках, я не считаю, что будет разумным позволять вам и дальше заниматься учебой без присмотра, мистер Поттер. Я глубоко убеждена, что работа под чьим-то руководством скажется на ваших успехах более чем благотворно. И, возможно, это позволит вам чаще задумываться над тем, что любые поступки несут за собой определенные последствия.

Так, значит, все-таки взыскание.

Наверное, я выгляжу достаточно расстроенным сложившейся ситуацией, потому что после этого профессор несколько смягчается. Он перестает поджимать губы и говорить мне официальное «мистер Поттер». Но то, что она говорит после этого непривычно мягким и увещевательным голосом, пожалуй, оказывается даже хуже.

– Гарри, есть еще одна вещь, которую мне хотелось бы с тобой обсудить. Это касается рождественского бала. Поскольку на этот бал мы пригласили множество студентов из других школ, я подумала, как насчет того, чтобы пригласить кого-нибудь и из твоих прежних друзей?

Я вскидываю на нее недоуменный взгляд и фыркаю, потому что это звучит, как не слишком удачная шутка.

– Профессор МакГонагалл, я правильно понимаю, что вы предлагаете пригласить магглов в Хогвартс? Как вы, позвольте спросить, себе это представляете? Мне казалось, это идет немного вразрез с положениями Статута о Секретности.

МакГонагалл чуть поджимает губы при виде такой непочтительности с моей стороны, но когда она отвечает, ее голос звучит терпеливо и нейтрально, словно она ожидала от меня подобной реакции заранее.

– В отдельных случаях магглам позволено узнать о Магическом мире, поэтому я не вижу ничего дурного в том, чтобы некоторые из твоих ближайших друзей узнали о существовании магии. Гарри, я хочу, чтобы ты по-настоящему обдумал это. Тебе все равно придется обо всем сказать им, рано или поздно. Только представь себе, что, должно быть, твои друзья думают теперь, когда ты вот так вот взял и пропал, даже ничего им не объяснив?

– Что бы они ни думали, это лучше, чем если… – я замолкаю, не зная толком, как можно ей это объяснить.

Я не знаю, как сказать профессору МакГонагалл, что кем бы ни считали меня Хейли и Дадли теперь, после того, как я просто взял и пропал, что бы они об этом ни думали, это в тысячу раз лучше, чем привести их сюда. Мне слишком хорошо известно, что из себя представляет Магический мир, чтобы впутать их еще и в это. Я и так уже нанес достаточно вреда.

– Я не хочу, чтобы они были здесь, – в конце концов твердо говорю я. – Я не хочу, чтобы они каким бы то ни было образом были связаны с Магическим миром, потому что не считаю, что так будет лучше для них.

Профессор МакГонагал явно собирается что-то сказать, но я предупреждающе вскидываю руку и продолжаю:

– Пожалуйста, позвольте мне закончить. Я признаю, что сделал глупость сегодня, и готов за это ответить. Занятия до конца учебного года – хорошо, я согласен на это, потому что признаю свою вину и уважаю ваше решение. Но что касается моих друзей… – я качаю головой. – Позвольте мне принимать это решение самому. Я не хочу, чтобы они приезжали в Магический мир, я не хочу, чтобы они даже знали о самом существовании волшебников, и я очень, действительно очень сильно прошу, чтобы вы проявили к этому уважение.

В глазах профессора читается разочарование, и я знаю наверняка, что она попросту не может понять, не может даже отдаленно себе представить, почему я так сильно возражаю против того, чтобы привести своих друзей сюда, в Хогвартс. Но правда в том, что я не могу позволить им оказаться здесь, попросту не имею права. Потому что тучи сгущаются, я чувствую. Как бы я ни отрицал это, как бы ни гнал от себя таинственные предупреждения кентавров, я бы не поставил безопасность своих друзей на простое допущение, что все обойдется. Черта с два что-либо здесь «обходилось», хотя бы раз.

И теперь, когда я настолько твердо отдаю себе отчет в том, как сильно не хочу даже мельком впутывать в дела Магического мира дорогих мне людей, я вдруг понимаю с неожиданной ясностью, возможно, снова будет война. Вот к чему ведут все эти предчувствия и дурные знаки. Возможно, это даже было той самой причиной, по которой я приблизился сегодня к непенфу, желая проверить, осталась ли моя хватка прежней. Потому что если в Магическом мире снова разразится буря, видит Мерлин, мне нельзя встретить эту бурю неподготовленным.

Только когда профессор МакГонагалл утвердительно кивает мне, по-прежнему с этим непонятным сожалением во взгляде, я понимаю, как чудовищно у меня были напряжены плечи все это время.

Я облегченно выдыхаю, расслабленно откидываясь на спинку стула, и серьезно киваю ей в ответ.

– Спасибо, профессор. Я это ценю.


****

В день Рождественского бала суматоха в Хогвартсе достигает точки кипения. Филч гоняется за Пивзом с метлой по всему замку, мешая сумасбродному полтергейсту испортить что-нибудь прямиком перед приездом долгожданных гостей, Хагрид и Флитвик поспешно заканчивают украшать замок елями, заколдованным снегом и ветвями омелы, а Дамблдор с МакГонагалл накладывают на Большой зал заклинания увеличения пространства, чтобы зал вместил всех приглашенных.

Когда директор за обедом объявляет, что торжественная встреча гостей состоится совсем скоро, студенты мгновенно разбегаются по гостиным, чтобы переодеться в свои парадные мантии и подготовиться к праздничному ужину. Направляясь в свою комнату по мгновенно опустевшим коридорам, я даже испытываю некоторое облегчение оттого, что вся эта суета вот-вот будет позади, что студенты разъедутся по домам на каникулы, ну а Хогвартс… Хогвартс снова станет пустынным и тихим, и в нем опять появится место призракам прошлого, моего прошлого, которого никогда не было в этом мире.

Я до последнего оттягиваю момент, когда приходится влезть в парадную мантию и сделать хоть какую-то попытку привести в порядок волосы, которые, как обычно, торчат во все стороны. Я ловлю себя на мысли, что мне совершенно не хочется идти на этот Рождественский бал. Будет так много людей, гораздо больше, чем обычно бывает в Хогвартсе, а я никогда не был любителем шумных сборищ. Но теперь, после того, как МакГонагалл решила «присматривать» за мной, я не желаю давать ей еще один повод считать, что что-то не в порядке. Если я и правда хочу убедить ее, что у меня все отлично, то мне остается сделать то же самое, что будет делать любой другой студент в этом замке сегодня вечером: залезть в парадную мантию и улыбаться.

Силенси появляется в ванной комнате, когда я уже собираюсь выходить, и я облегченно выдыхаю, потому что ее компания сегодня будет кстати как никогда. Поэтому прежде, чем выйти из ванной комнаты, я строго-настрого приказываю змее контролировать мою магию. Приятно будет заручиться гарантией, что магия не выйдет из-под контроля, даже если на вечере случится что-либо непредвиденное. Едва поймав себя на этой мысли, я недовольно хмурю брови. Какого черта я вечно продолжаю ожидать каких-то неприятностей?

– Это всего-навсего Рождественский бал, – говорю я своему отражению и делаю шаг вперед, собираясь выйти из комнаты в коридор.

– Ты кое-что забыл, – останавливает меня Оберон.

Я недоверчиво поднимаю бровь.

– Совет по моде напоследок? Ах, погоди, я знаю. Ты же еще не успел отвесить комментария по поводу моей прически. Что ж, валяй, у меня мало времени.

Волшебное зеркало фыркает и выдает несколько уязвленно:

– Ты забыл цветы для дамы. Только законченный грубиян и невежа может явиться на бал без подарка для своей спутницы.

Я качаю головой и усмехаюсь:

– У меня нет никакой спутницы, Оберон. Так что ты можешь рассказывать про грубиянов и невеж кому-нибудь еще.

– С такими манерами, как у тебя, не вижу ничего удивительного в том, что у тебя нет спутницы на вечер, – ворчливо замечает зеркало мне вслед, но я уже сбегаю вниз по лестнице, не желая опоздать к началу торжества.

Хогвартс прекрасен, как никогда, и дело не только в праздничных украшениях. Направляясь к Большому залу, я чувствую магию замка, глубокую и мощную, как океан, усиленную новыми заклинаниями, которые преподаватели позаботились наложить перед торжественным приемом. И это тоже… по-другому, понимаю я. Потому что я слишком привык к тому, что новые заклинания накладывались на замок только для защиты. Грубые и тяжеловесные, как броня, они использовались для того, чтобы залатать дыры, стянуть бреши, позволить измученным и утомленным людям выдержать еще одну кровавую осаду. И никогда прежде на моей памяти заклинания древнего замка не обновляли из соображений гостеприимства.

Шум в Большом зале слышно издалека, и пока я приближаюсь к широко распахнутым дверям, у меня мелькает мысль, что, должно быть, я опоздал к началу. Но затем я вижу, что студенты еще продолжают подтягиваться из гостиных, спускаясь по широким лестницам, а из коридора, ведущего к выходу из замка, появляются гости, раскрасневшиеся с мороза. Пока они стряхивают снег с сапогов и мантий, к ним шустро подбегают заколдованные напольные вешалки, неуклюже перебирая изогнутыми деревянными ногами. Вешалки принимают у гостей верхнюю одежду и одна за другой скрываются в одной из пустующих классных комнат, которую временно переоборудовали под гардеробную.

Большой зал едва можно узнать: я ошеломленно моргаю, оглядывая огромное пространство. Зал стал больше, кажется, раза в два, а вместо факультетских столов повсюду разбросаны небольшие круглые столики на несколько человек каждый. По краям помещения возникли причудливые перегородки с арками и просветами. Приглядевшись внимательнее, я понимаю, что эти перегородки сделаны из живых вьющихся растений с крупными жемчужно-белыми цветами, а в арках коварно притаились ветви омелы. Эти живые сады отделяют отдельные столики от остального зала, создавая там иллюзию уединения. Центр зала пустует: по всей видимости, он предназначен для танцев. Прямо по воздуху парят свечи, окутывая все вокруг своим мягким светом, а с сияющего звездами потолка падает заколдованный снег, который исчезает без следа, едва успев коснуться пола. Среди снежинок порхают крошечные феи, мелодично распевая рождественские мелодии, их голоса похожи на перезвон крошечных колокольчиков.

Судя по всему, большинство гостей из Шармбатона и Дурмстранга уже прибыли: в зале, который кажется непривычно огромным из-за наложенных на него пространственных заклинаний, очень много незнакомых лиц. Да и знакомых тоже: я застываю на месте, когда вдруг замечаю недалеко от дверей Большого зала Седрика Диггори, который стоит, как ни в чем ни бывало, в окружении хаффлпаффцев с седьмого и шестого курсов, о чем-то с ними разговаривает и открыто улыбается. Глядя на него, я болезненно сглатываю, потому что вдруг вспоминаю, что Седрик Диггори был самым первым. До того, как он погиб на кладбище, в тот день, когда Лорд Волдеморт восстал из мертвых, я не мог видеть тестралов. Седрик Диггори был первым из тех, кого я не смог спасти.

Я отрываю от него взгляд только тогда, когда кто-то хлопает меня по плечу.

– Эй, Гарри, вот ты где. Я уж думал, что ты не придешь.

Я оборачиваюсь к Невиллу, и на его лице появляется беспокойство.

– Что случилось? Ты выглядишь так, будто увидел приведение.

– Просто встретил кое-кого, похожего на давнего знакомого, – говорю я и пытаюсь улыбнуться.

Невилл растерянно оглядывает зал и немного оттягивает воротник мантии, и я с некоторым интересом замечаю, что он, похоже, нервничает.

– Ты не видел Полумну? – спрашивает он.

Я чувствую, как уголки губ сами собой изгибаются в улыбке.

– Ты пригласил на вечер танцев Полумну Лавгуд?

– Гарри, только ты не начинай! Она – никакая не «полоумная», и вообще, я уже сыт по горло тем, что все вокруг…

Я поднимаю руки, показывая, что не намерен спорить.

– Спокойно, Невилл, я ничего такого не собирался говорить! Полумна классная. Я просто удивился, что ты ее пригласил, вот и все.

– Ну, это же Рождественский бал. Предполагается, что все придут с девчонками… – Невилл неожиданно осекается и спрашивает: – Ты так никого и не пригласил, да?

Я равнодушно пожимаю плечами:

– Не могу сказать, что вообще задавался такой целью, так что…

Мне не удается довести эту мысль до конца, потому что как раз в этот момент в двери Большого зала входит Джинни Уизли под руку со своим кавалером, и я неожиданно понимаю, почему почерк на конверте, который принесла Хедвиг, показался мне знакомым. До меня также доходит, почему чуть ссутулившийся силуэт там, в Хогсмиде, тоже показался мне смутно знакомым, и почему Джинни даже близко не приняла всерьез приглашение пойти в волшебную деревню вместе со мной. Потому что сейчас она одета в великолепную парадную мантию, переливающуюся золотом в мерцающих отблесках свечей, и во всем ее облике сквозит превосходство, потому что этим вечером ни кто иной, как восходящая звезда квиддича Виктор Крам шагает под руку рядом с ней.

– Это же Виктор Крам, – выпаливаю я прежде, чем успеваю себя остановить.

– Ты имеешь в виду, рядом с сестрой Рона? – переспрашивает Невилл. – Да, он самый. Я же говорил тебе, что заглядываясь на Джинни Уизли, ты попусту теряешь время.

– Да, но ты как-то забыл упомянуть, что она встречается со звездой национальной болгарской сборной по квиддичу, – несколько раздраженно замечаю я. – И еще, он старше нее на сколько, в точности? Лет на пять?

Невилл смотрит на меня с заметным неодобрением.

– Во-первых, на четыре. Во-вторых, и прости меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ты здесь лезешь не в свое дело.

Я наблюдаю за тем, как Крам о чем-то спрашивает Джинни, а затем наливает в бокал со стола яблочный пунш и заботливо протягивает его ей, как Джинни принимает бокал и что-то говорит ему в ответ, как они оба смеются, и понимаю, что Невилл, конечно же, прав. Но черта с два от этого проще.

– Привет, Невилл, Гарри, – раздается за нашими спинами мягкий, немного отстраненный голос.

Мы с Невиллом разворачиваемся одновременно, и я расплываюсь в улыбке, увидев Полумну Лавгуд в канареечно-желтой парадной мантии, расшитой чем-то, подозрительно напоминающим крылья бабочек, и с серьгами-редисками в обоих ушах.

– Привет, Полумна, – киваю я, в то время как Невилл кажется на время потерявшим дар речи от такого зрелища.

Но прежде, чем я успеваю ткнуть его в бок, чтобы он поздоровался с девушкой, которую пригласил на вечер, к нам подходит кое-кто еще.

– Так-так-так. Что я вижу, с Лонгботтомом и Поттером никто не хотел идти на танцы, и в конце концов им пришлось пригласить Полоумную Лавгуд, одну на двоих?

Не похоже, чтобы слова Малфоя вообще затронули Полумну, но Невилл берет ее за руку и выступает немного вперед, а другая его рука гневно сжимается в кулак. Я делаю несколько шагов по направлению к Малфою и негромко говорю:

– Следи за своим языком, Малфой. Или не обижайся, когда люди начнут спрашивать в ответ, почему ты сам пригласил на танцы Крэбба и Гойла. Что, так и не смог определиться между этими двумя?

Я поднимаю брови, наблюдая, как Малфой от ярости стискивает зубы.

– Заткнись, Поттер! – разгневанно шипит он. – Я здесь с Паркинсон.

Я оглядываюсь кругом с напускной заинтересованностью и качаю головой:

– Знаешь, я пока не вижу поблизости Паркинсон, зато Крэбб и Гойл как всегда в двух шагах от тебя. Поэтому если ты не хочешь, чтобы я тоже начал нести в полный голос какую-нибудь несусветную чушь насчет того, кого пригласил на танцы ты, то заткни свой поганый рот насчет Полумны.

Малфой ехидно улыбается и спрашивает, тоже понижая голос:

– Так ты никак влюбился в Полоумную Лавгуд?

– Я тебя предупредил, – холодно говорю я, устремив на Малфоя тяжелый, немигающий взгляд, под которым он неуютно переступает с ноги на ногу, несмотря на показную самоуверенность.

Я позволяю себе презрительно фыркнуть, окинув его взглядом, и отвожу Невилла с Полумной в сторону прежде, чем Малфой успеет придумать очередную гадость.

– Спасибо, Гарри, – благодарит меня Полумна. – Это необычно, когда кто-то защищает меня, когда меня называют «полоумной», чаще люди просто смеются. Но мне понравилось, как ты ему ответил.

Она улыбается мне своей открытой и немного отстраненной улыбкой, и я неуютно отвожу взгляд в сторону, как всегда не зная, как каким образом реагировать на ее чрезмерную прямолинейность.

Часы в замке бьют восемь, и это сигнал к тому, что торжественный вечер начинается. В центр Большого зала выходит Дамблдор в сияющей серебряными звездами мантии. Он приветствует гостей и желает всем приятно провести время, после чего начинает играть музыка. Сам Дамблдор расшаркивается с неожиданно краснеющей и хихикающей МакГонагалл, приглашая ее на танец, они выходят в центр зала, следом за ними сперва осторожно, а потом все увереннее подтягиваются студенты, и очень скоро у меня в глазах начинает рябить от мелькания разноцветных парадных мантий.

Я наливаю себе пунша и остаюсь немного в стороне от танцующих, опираясь спиной о перегородку из увитого белоснежными цветами плюща. Оттуда я с улыбкой наблюдаю за тем, как старательно перебирает ногами Невилл, пытаясь преодолеть свою природную неуклюжесть, и как Полумна морщится всякий раз, когда он все-таки наступает ей на ногу, и выглядит от этого куда менее витающей в облаках, чем обычно. Совершенно неожиданным оказывается зрелище того, как неизменно решительная Роланда Хуч сгребает в охапку ничего не подозревающего Ремуса, и они принимаются довольно-таки неуклюже вальсировать вдвоем. Недалеко от них легко кружатся в танце Седрик Дигорри и Чжоу Чанг, еще дальше я вижу сосредоточенно перебирающего ногами Рона Уизли, до которого в этой Вселенной все-таки дошло пригласить на Рождественский бал Гермиону Грейнджер. Рядом с ними я могу разглядеть Джинни, которая танцует с Виктором Крамом, ее длинные волосы мечутся огненно-рыжими всполохами вокруг них обоих. Но затем она поворачивается так, что я вижу ее лицо, ее сияющую счастливую улыбку, и тогда то, что она с Крамом, тоже перестает казаться мне таким уж неправильным.

Я просто хотел им всем счастья, разве не так? Теперь они счастливы, похоже, по-настоящему. И каким-то образом это расставляет все по своим местам. Все так, как и должно быть: мои друзья счастливы. Здесь и сейчас, я говорю себе, что этого достаточно.

Вскоре ко мне возвращаются Невилл с Полумной, немного запыхавшиеся и даже не пытающиеся скрыть облегчения по поводу того, что танец подошел к концу. Мы втроем садимся за один из столов и выбираем, чем бы перекусить. Выбранные блюда немедленно возникают на столах прямиком из воздуха, повинуясь магии хогвартских домовых эльфов. Я окончательно расслабляюсь и даже начинаю наслаждаться вечером, вопреки своим ожиданиям, но затем совершенно случайно перевожу взгляд на столик по соседству, и время словно замедляется вокруг меня.

– Невилл, кто это там, за тем столом?

Невилл бросает на меня изумленный взгляд и осторожно вытаскивает рукав своей мантии из моей хватки.

– Это всего лишь студенты Дурмстранга. Не понимаю, что тебя в них удивило? Они просто едят и разговаривают.

Он пристальнее вглядывается в их лица, но, в конце концов, пожимает плечами, не увидев в них ничего примечательного. Я киваю на одного из них, который как раз в этот момент запрокидывает голову назад и отрывисто смеется, и это настолько знакомо, что мне мучительно хочется зажмуриться и в то же время страшно моргнуть, потому что я боюсь, что стоит мне отвести от него взгляд хоть на секунду, и он исчезнет.

– Тот парень, он выглядит в точности, как… – я запинаюсь, потому что не могу произнести вслух его имя. Потому что с виду это он, точь-в-точь такой же, каким я его видел когда-то давно, еще в прошлой жизни, вот только… – Черт, как это может быть он?

Я хочу сказать, он же давно умер. Как это может быть он?

– Гарри, о ком ты говоришь? Постой, ты что, собрался к ним? – ожесточенно шипит Невилл, пытаясь удержать меня за рукав мантии. – Они из Дурмстранга! Я уже предупреждал тебя насчет ребят из Дурмстранга, что они опасные, послушай же хоть раз!

– Возможно, Гарри хочет одолжить у них немного лимонного пудинга, – доносится до меня отстраненный голос Полумны, когда я стряхиваю с себя руку Невилла и уверенно продвигаюсь в сторону дурмстрангского стола, посреди которого действительно возвышается впечатляющая тарелка с пудингом. – Он кажется вкусным. Кроме того, лимонный запах отпугивает нарглов…

Я останавливаюсь возле стола, за которым сидят студенты Дурмстранга, и все они прекращают разговоры и поворачивают головы в мою сторону. Но я не смотрю ни на кого из них, кроме одного-единственного человека, который вскидывает на меня насмешливый взгляд серых глаз, легким жестом отбрасывая с лица черные прямые волосы, и это тоже слишком знакомо. Я приземляюсь на свободный стул рядом с ним, потому что ноги вдруг перестают меня держать. И я не перестаю задавать себе вопрос, как, черт побери, это может быть он?

– Привет. Я Гарри Поттер.

Я выталкиваю из себя слова приветствия, просто чтобы заполнить паузу, потому что уставившиеся на меня дурмстрангцы едва ли собираются заговорить первыми.

Он колеблется всего секунду, прежде чем протянуть мне руку и лениво улыбнуться.

– Сириус Блэк.

И хотя меня снова охватывает то самое чувство, словно само время останавливается вокруг меня, я пожимаю его руку в ответ и говорю самое объяснимое предположение из всего, что лезет сейчас в голову:

– Я знал еще одного человека с таким же именем.

Он поднимает брови и усмехается:

– Мне кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду. – Он неожиданно поднимается из-за стола и кивает мне в сторону холла. – Не хочешь прогуляться?

Заинтригованный, я молча следую за ним к выходу из Большого зала и дальше, в грот, где у студентов есть возможность прогуляться и отдохнуть от громкой музыки. Сириус Блэк делает приглашающий жест в сторону скамьи, вокруг которой количество розовых цветов и лилий, кажется, не достигает такой пугающей концентрации, как в остальной части сада. Он садится, перекинув одну ногу через скамью, я сажусь напротив, по-прежнему не отводя от него взгляда, словно вижу перед собой привидение, словно стоит мне отвести взгляд хоть на секунду, и он исчезнет.

Я хочу от него объяснений, прямо сейчас.

Но прежде, чем я успеваю задать первый вопрос, он говорит:

– Расскажи мне о Сириусе Блэке, которого ты знал.

Он смотрит внимательно, немного склонив голову на бок, совсем как… Бродяга, ну да. Я с усилием сглатываю и говорю, осторожно подбирая слова:

– Я… не был знаком с ним лично. Он умер за год до моего рождения. Но я многое знаю о Сириусе Блэке потому, что он был лучшим другом моего отца.

– Твой отец – Джеймс Поттер? – полуутвердительно спрашивает меня этот молодой-Сириус-Блэк, как две капли воды похожий на того Сириуса, которого я видел когда-то в думосборе Снейпа. Я киваю в ответ на его вопрос, чувствуя сухость во рту.

Потому что если он знал моего отца, это может означать, что… Я не позволяю себе додумать эту безумную мысль до конца.

Тем временем он принимает таинственный вид, оглядывается по сторонам, и, убедившись, что вокруг никого нет, извлекает из кармана… приглядевшись, я понимаю, что более всего это похоже на пижонскую курительную трубку, лакированную, из черного дерева. Под моим обескураженным взглядом он достает из другого кармана волшебную палочку, поджигает трубку и с наслаждением затягивается, явно красуясь. Трубка воняет, источая клубы едкого дыма, он закашливается, протягивает трубку мне, но я отрицательно качаю головой и складываю руки на груди.

Чувствуя, что вся ситуация стремительно начинает отдавать каким-то чудовищным абсурдом, я спрашиваю:

– Откуда ты знаешь о моем отце?

Я терпеливо ожидаю, пока он закончит хлопать себя ладонью по груди, кашляя дымом. Наконец, он переводит взгляд на меня, откидывает с лица угольно-черные волосы и говорит:

– Оттуда же, откуда ты знаешь о моем дяде. Мне о нем рассказывали.

– Так Сириус Блэк – твой дядя? – спрашиваю я, испытывая секундное облегчение, потому что теперь-то весь этот бред начинает обретать смысл. Я бросаю на него еще один взгляд и не могу удержаться: – Знаешь, ты ужасно на него похож.

– Ага, я знаю, – весело отзывается Блэк. – Мне многие говорят, что я такой же, как он. Заноза в заднице – вот, кто я для своей семейки. А я говорю своему папаше, что незачем было называть меня в его честь, если они так хотели, чтобы я чтил семейные традиции.

– Твой отец – Регулус Блэк? – уточняю я, и он кивает.

Р.А.Б., со странным чувством вспоминаю я. Регулус Арктурус Блэк. Мальчишка, который в моем прошлом погиб, в одиночку пытаясь дать отпор Темному Лорду в самом расцвете его сил. Мне странно осознавать, что в этом мире он остался жив, что здесь у него есть будущее. Что его родной сын, как две капли воды похожий на моего мертвого крестного, сидит сейчас прямиком передо мной. Вот только…

– Постой. Если ты – сын Регулуса Блэка, то почему ты учишься в Дурмстранге, а не в Хогвартсе?

Блэк фыркает и закатывает глаза:

– Даже не заводи эту тему. Дело в том, что когда я появился на свет, это стало огромным и неожиданным сюрпризом для всех моих драгоценных родственничков, кроме, вероятно, отца. Ему тогда было девятнадцать, моей матери семнадцать, они не женаты – и тут я. Повезло еще, что она из чистокровного семейства, но, тем не менее… Бо-о-ольшой скандал. Скажу только, что свадьбу играли очень скоро и очень тихо. И хотя моя многоуважаемая бабуля не перестает твердить, что семейство Блэков перебралось из Англии в континентальную Европу исключительно из-за климата, я тебе скажу, что эта история тоже сыграла не последнюю роль.

Он подмигивает мне, белозубо улыбаясь, снова затягивается своей трубкой, и до меня наконец-то доходит. Вся эта показушность, бунтарство, всякое отсутствие уважения к благороднейшему и древнейшему семейству Блэков, и даже эта нелепая трубка – знакомьтесь, Сириус Блэк, версия два.

– Почему ты говоришь мне все это? – тем не менее спрашиваю я, потому что каким бы он ни был бунтарем, немного странно рассказывать все эти вещи о своей семье первому встречному.

Он пожимает плечами:

– А почему ты подошел ко мне, когда увидел, что я похож на школьного друга твоего отца?

Потому что какие-то безумные несколько минут я был уверен, что ты – это он.

Я ничего не отвечаю, он вздыхает и говорит:

– Знаешь, ты можешь считать это странным, но, на самом деле, я никогда не чувствовал особой связи со своей семьей. Зато чувствовал, что у меня много общего с дядей. Моя бабушка в свое время выжгла его изображение с семейного древа, ты можешь себе представить? Я хочу сказать, это, черт побери, круто! Но дело не только в этом. У меня сохранились его фотографии со времен Хогвартса, его журналы… не то, чтобы дневники, в основном заметки по заклинаниям, розыгрышам и всему такому. И я просто хочу сказать, мы с ним действительно похожи – не только внешне. Я часто жалел, что учусь не в Хогвартсе, что у меня не было таких друзей, какие были у него, но, черт, нельзя иметь все сразу, верно? Отец не слишком часто рассказывал мне про дядю, а эта старая карга, моя бабушка, уж подавно. Так что когда нам в школе сказали, что можно поехать в Хогвартс на рождественский бал, я сразу же уцепился за эту возможность. Я хотел увидеть, что его окружало, когда ему было столько же, сколько сейчас мне. А потом я увидел тебя, и не знаю, в курсе ли ты, но, черт побери, ты выглядишь точно как Джеймс Поттер с фотографий. Я имею в виду, это как-то слишком для совпадения, правда? Бродяга и Сохатый снова в Хогвартсе.

Он широко ухмыляется мне, подмигивая, но я качаю головой, потому что Мародеров больше нет, как бы ему ни хотелось считать иначе. Но каким-то образом я не могу сказать это вслух, только не молодому Сириусу, который улыбается своей белозубой улыбкой, открыто глядя мне в лицо.

И хотя я убеждаю себя, что на самом деле этот человек не имеет ничего общего с Сириусом Блэком из моего прошлого, какая-то часть меня нашептывает, что я и без того пытался внушить самому себе так много вещей с тех пор, как снова оказался в Хогвартсе, что не будет большого вреда, если я позволю себе поддаться еще одной иллюзии. Если я позволю себе поверить, хотя бы на время, что Бродяга действительно вернулся в Хогвартс.

– Поттер! Что, по-вашему, вы делаете?

Я вскакиваю на ноги и разворачиваюсь почти мгновенно, словно моя скорость может компенсировать тот факт, что меня застали врасплох. Из-за розовых кустов ко мне стремительной походкой несется Снейп, черная мантия угрожающе развевается за его спиной. Позади, в двух шагах от него, идет гнусно ухмыляющийся Драко Малфой.

Снейп останавливается, нависая надо мной в своей обыкновенной угрожающей манере, напоказ тянет носом воздух и морщится. Затем оборачивается назад, к Малфою, и говорит:

– Вы правильно сделали, мистер Малфой, что довели до моего сведения тот факт, что мистер Поттер злоупотребляет курительными смесями в стенах Хогвартса. Несомненно, это грубейшее нарушение школьных правил со стороны члена преподавательского состава, – последние слова он цедит с явным презрением, – не должно остаться безнаказанным. Слизерин получает десять баллов за вашу бдительность, мистер Малфой.

Малфой расплывается в довольной улыбке, Снейп переводит хищный взгляд на меня.

– Что до вас, мистер Поттер… Я не могу снять с вас баллы, поскольку вы не принадлежите ни к одному из факультетов, но, тем не менее…

– На самом деле, он не нарушал правил. Это я, – Сириус наконец поднимается со скамьи, становясь рядом со мной, демонстрирует Снейпу свою трубку и нагло ухмыляется. – Ну, что, снимете баллы с меня?

Снейп переводит взгляд на Сириуса, и кровь отливает от его лица так стремительно, что на секунду мне делается страшно, что его хватит удар.

– Блэк, – задушено сипит он, переводя взгляд с ухмыляющегося Сириуса на меня и обратно, и у него становится такое лицо, словно самый страшный из его кошмаров только что воплотился в жизнь.

– Все верно, профессор, его фамилия Блэк, – говорю я, спеша внести ясность, пока Снейпу не вздумалось, чего доброго, огреть Сириуса «Риддикулусом». – Это сын Регулуса Блэка, он учится в Дурмстранге.

Снейп ничего не отвечает, но я вижу, как всего на секунду он облегченно прикрывает глаза. Похоже, не я один сегодня попался на этот обман зрения. Затем Снейп снова пристально смотрит на нас обоих и требовательно протягивает ладонь по направлению к Сириусу.

– Блэк, отдайте это мне, сейчас же.

Он говорит это тихо и угрожающе, но в его голосе сквозят и нотки удовлетворения от сознания собственной власти над ситуацией. У Сириуса, судя по его виду, заметно пропадает желание нарываться. Он колеблется, явно не готовый расставаться со своей пижонской трубкой без боя, и тогда Снейп просто-напросто отнимает ее заклинанием. Еще одним резким взмахом палочки он гасит огонь и устраняет содержимое трубки, брезгливо сморщив нос, затем убирает саму трубку в карман мантии и переводит презрительный взгляд на Сириуса.

– Получите это у вашего директора. Ваши родители также будут поставлены в известность. Что касается вас, Поттер, – Снейп окидывает меня высокомерным взглядом, – я сообщу о вашем неприемлемом поведении директору. Я не могу снять с вас баллы, поскольку, будучи сквибом, вы не являетесь полноценным студентом Хогвартса, поэтому я надеюсь, что директор подберет вам подходящее наказание. А сейчас – приятного вечера.

Он кивает нам, с мерзкой улыбкой наблюдая за лицом Сириуса, в котором читается разочарование и гнев, делает знак Малфою, и они оба уходят. Прежде, чем скрыться за зарослями розовых кустов, Малфой оборачивается и неприятно усмехается, глядя прямо на меня, словно считает, что этот раунд остался за ним.

– Это правда, то, что сказал этот тип? – спрашивает Сириус некоторое время спустя, разрывая повисшую тишину. Он встречает мой вопросительный взгляд и поясняет: – То, что ты сквиб?

– Это не совсем то, что ты… – начинаю я, но обрываю самого себя, потому что вдруг понимаю, что мне нет смысла оправдываться. Уж точно не перед этим Сириусом Блэком, потому что ему я не должен ничего. Так что в конце концов я просто киваю: – Ну да, типа того.

Он вскидывает на меня взгляд.

– Почему ты в Хогвартсе?

– Это долгая история. Если кратко, то летом я лишился опеки родственников, которые взяли меня в свою семью после смерти отца, и Дамблдор привел меня сюда, – отвечаю я так честно, как только могу.

Некоторое время Сириус ничего не говорит, только о чем-то размышляет, напряженно закусив губу. Я с интересом наблюдаю за его лицом, гадая, как он ко всему этому отнесется. Наконец, он встряхивает головой и говорит:

– Ладно, ясно. Что мне сейчас по-настоящему интересно, так это какого хрена тот гад отобрал мою трубку?!

Я пожимаю плечами и улыбаюсь, испытывая странное облегчение оттого, что Сириус спустил новость на тормозах, и замечаю:

– Ты действительно нарушил правила. Он имел право забрать ее.

– Возможно, – кивает он. – Но из-за того, что я нарушил правила, он как репей прицепился к тебе, а это уже кажется мне не совсем справедливым, что скажешь?

– Не обращай внимания, в этом не было ничего нового, – отмахиваюсь я. – Снейп вечно только и ждет, чтобы найти повод ко мне прицепиться, так что одним больше, одним меньше…

– Постой-постой, – останавливает меня Сириус, его губы расползаются в широченной улыбке, а в глазах загорается огонек. – Ты сказал – Снейп? Черт, в смысле тот самый Снейп? Ты имеешь в виду, что этот сальноволосый тип – это Нюниус из мародерских историй?!

Я просто киваю, хотя мне и хочется сказать, что называть нынешнего профессора Хогвартса, слизеринского декана и грозу гриффиндорцев Нюниусом – это немного чересчур, но Сириус разражается смехом и хлопает себя по лбу. Отсмеявшись, он говорит:

– Знаешь, теперь нам ничего не остается, кроме как расквитаться с ним. Не можем же мы проиграть Нюниусу, ведь так? Нужно придумать план. В идеале этот план должен предусматривать возвращение моей трубки.

Сириус принимает заговорщицкий вид, я недоверчиво вскидываю брови и качаю головой:

– Ты это несерьезно. Поверь, любому, кто решит «расквитаться» с Северусом Снейпом, каким знаю его я, придется несладко. Он больше не «Нюниус». И он запросто размажет тебя по стенке, если захочет. Так что забудь про трубку.

Он обдумывает мои слова и вздыхает.

– Ладно, здесь ты прав, смена плана. Если вернуть трубку не удастся, нам остается отыграться на мерзавце, который начал первым. Пойдем, пришло время устроить шалость, которую кое-кто не забудет!

Сириус Блэк улыбается, протягивая мне руку, и в этот самый момент мне становится неожиданно просто кивнуть и согласиться ринуться вместе с ним в нечто сумасбродное, в нечто такое, что я сам при обыкновенных обстоятельствах наверняка не одобрил бы.

– Бродяга и Сохатый покажут этим чистоплюям-слизеринцам, что ябедничать нехорошо, – приговаривает Сириус, и его серые глаза загораются азартом приближающихся приключений.

Мы возвращаемся в Большой зал, там Блэк отыскивает взглядом Драко Малфоя, и его губы растягиваются в хищной усмешке. Он делает мне знак идти следом и продвигается к столу, за которым Малфой лениво развалился в компании Панси Паркинсон, пожирающей его подобострастным взглядом, а также Крэбба и Гойла, которые сидят, как обычно, с каменными физиономиями, по обеим сторонам от него.

– Что ты намерен делать? – спрашиваю я, смутно беспокоясь, что шутка Сириуса может обернуться чем-нибудь не слишком безобидным.

– Увидишь, – отмахивается Блэк. – Твоя задача – отвлечь его, чем угодно, чтобы он не смотрел на стол. Остальное за мной. Я дам тебе знак, как закончу.

Он ощутимо подталкивает меня вперед, подмигивая напоследок, прежде чем скрыться в толпе танцующих или разговаривающих студентов, и я чувствую себя крайне неуютно, внезапно очутившись в перекрестии неприязненных взглядов слизеринцев.

– Чего приперся, Поттер? – спрашивает Малфой, окинув меня ленивым взглядом, по его виду похоже, что сейчас он вообще сейчас не слишком-то настроен на спор. – Никто не желает пускать сквиба за один стол с собой? Не переживай, я могу немного подкормить тебя, если ты как следует повиляешь хвостом. Давай же, апорт, постарайся!

Он разворачивается спиной к столу, чтобы смотреть прямо на меня, и глумливо машет в воздухе куском ветчины, словно подзывает собаку. Панси Паркинсон захлебывается визгливым смехом и зажимает обеими руками рот, чтобы не расхохотаться в голос. Крэб с Гойлом глупо ухмыляются.

Я холодно смотрю на Малфоя, ожидая, пока он наиграется, а потом демонстративно зеваю.

– Да-да, Малфой, шутка про сквиба, черт, никогда не потеряет оригинальности, каждый раз ржу до слез. Постой, нет, это не я, это Паркинсон. Всех остальных твое чувство юмора вгоняет в тоску.

– Знаешь, что вгоняет в тоску меня, Поттер? – спрашивает Малфой, злобно сузив глаза. – Видеть здесь твою поганую рожу и думать о том, что только в Хогвартсе дошли до такого маразма, чтобы позволить таким, как ты, участвовать в обучении волшебников. То, как ты заискиваешь перед этим придурком Люпином, как пытаешься выставить себя на уроке чем-то большим, чем просто жалким сквибом – это просто смешно, Поттер. Ты – посмешище этой школы, и меня от тебя тошнит.

Он с наслаждением заканчивает свой головокружительный поток оскорблений, но в этот момент я улавливаю взглядом Сириуса по другую сторону слизеринского стола, который делает мне знак, что можно уходить. Как раз в этот момент Паркинсон крайне удачно начинает икать, так что я советую Малфою позаботиться о своей даме, которую его остроумные шутки довели до икоты, выслушиваю его язвительный ответ, и на этом мы расходимся.

– И чего мы ждем? – хмуро интересуюсь я, пока Сириус напряженно наблюдает за слизеринским столом с некоторого расстояния.

Он ничего не отвечает, и от скуки я тоже принимаюсь следить за тем, как Малфой, недовольно морщась, протягивает Паркинсон стакан с водой, говорит ей что-то язвительное, судя по тому, как мрачнеет ее лицо, но несомненно действенное, потому что икать после этого она перестает. После этого Малфой тянется к своему собственному бокалу и отпивает яблочного пунша, и Сириус победоносно щелкает пальцами.

– Попался! Пойдем.

Он тянет меня за рукав мантии обратно к слизеринскому столу, не обращая внимания на мои замечания о том, что снова провоцировать Малфоя – не слишком-то блестящая идея. Когда Малфой обнаруживает перед собой меня и Блэка, его брови изумленно ползут вверх.

– Поттер, тебе тут что, медом намазано? Я хотел бы провести остаток вечера без сомнительной чести лицезреть твою гнусную рожу.

– Видишь ли, – с нехорошей ухмылкой начинает Блэк, – нам тоже очень хотелось провести вечер без твоей гнусной рожи перед глазами, но так уж вышло, что ты первым притащил свою мерзкую физиономию к нам, да еще притащил с собой еще более мерзкую физиономию своего декана. И теперь я хочу задать тебе кое-какой вопрос. Скажи-ка, Малфой, до скольких лет ты писался в штаны?

Прежде, чем я успеваю прийти в себя от недоумения, услышав такой дурацкий вопрос, Малфой выпаливает:

– До шести, – и в ужасе захлопывает рот рукой.

Я вскидываю ошеломленный взгляд на Сириуса, едва веря в происходящее. Он широко ухмыляется и говорит:

– О, Мерлин, ты действительно писался в собственные штаны до шести лет? Черт, какой удачный вопрос – и с первого раза!

Лицо Малфоя багровеет от гнева и унижения, он вскакивает со своего места и хватается за палочку, направляя ее на Сириуса. Но тот тоже выхватывает влошебную палочку, и Малфой замирает, не решаясь напасть. Потасовка привлекает внимание ближайших студентов, я с бьющимся сердцем ощущаю, что вокруг нас начинает собираться толпа.

– Что ты ему дал? – сквозь зубы спрашиваю я у Сириуса, хотя ответ и без того очевиден.

Я испытываю легкое головокружение, когда до меня в полной мере доходит, что он использовал Веритасерум на студенте. Он дал пятнадцатилетнему мальчишке зелье, которое авроры Министерства и члены Ордена Феникса применяли к плененным Упивающимся смертью на одном ряду с пытками и заклинаниями, подчиняющими сознание. Я стискиваю зубы, потому что мне самому слишком хорошо известно, каково это – испытывать действие Сыворотки Правды на своей шкуре. У меня каждый раз тошнота подступает к горлу, стоит мне вспомнить тех пленных, которые откусывали и выплевывали собственные языки, лишь бы не выболтать под действием этого зелья доверенные им тайны.

Для здешнего Сириуса Блэка Веритасерум – это всего лишь игра.

Сириус ничего не отвечает на мой вопрос, сосредоточив все свое внимание на Малфое, и по нему видно, что он наслаждается этой ситуацией, оказавшись в центре внимания целой толпы студентов и демонстрируя перед ними свою власть над Малфоем.

– Драко, скажи мне вот что… Скажи, согласишься ли ты со мной, если я скажу, что вот эта вот девчонка, которую ты пригласил с собой на бал – уродливая корова?

Он указывает на Панси Паркинсон, и лицо Малфоя багровеет еще сильнее, когда он выдавливает из себя с усилием:

– Да.

Лицо Паркинсон заметно вытягивается от изумления, рот приоткрывается буквой «О».

– Прекрати это, – гневно шиплю я Сириусу. – Сейчас же.

Но Блэк все не унимается.

– Скажи мне, Малфой, – глумливо продолжает он, – почему ты пошел на бал с девчонкой, которую сам же считаешь уродливой коровой?

– Мы с ней друзья, и она все время… канючила, – выдыхает Малфой, на его покрасневшей шее вздуваются вены от усилия, от желания смолчать.

И я прекрасно знаю, каково это – задыхаться, давиться собственными словами, словно вязкой слюной, пытаясь удержать их в себе, пытаясь не отвечать изо всех сил, и раз за разом терпеть неудачу. Чувство более чем знакомо и свежо в воспоминаниях даже сейчас, спустя столько лет, поэтому смотреть на это здесь, сейчас, при таких обстоятельствах – едва выносимо.

Силенси обвивает мою руку под мантией почти до боли, и я стискиваю зубы и на мгновение зажмуриваюсь, говоря себе, что даже это – не повод делать глупости.

Паркинсон смотрит на Малфоя взглядом собаки, которую только что с размаху пнул любимый хозяин. На ее глаза стремительно наворачиваются крупные слезы, которые почти мгновенно начинают струиться по щекам, оставляя разводы косметики. Через секунду она разражается бурными рыданиями, которым могла бы позавидовать и Плакса Миртл, и убегает прочь, раскидывая студентов локтями с такой силой, что некоторые из них покачиваются и едва удерживаются на ногах.

Малфой рычит от гнева и направляет волшебную палочку на Сириуса.

– Ступе…

– Экспеллиармус! – первым выкрикивает Сириус, и палочка Малфоя оказывается у него в руках.

Он окидывает Малфоя насмешливым взглядом и говорит:

– Таранталлегра! – и ноги Малфоя начинают выделывать причудливые па.

– Фините Инкантатем. Экспеллиармус.

Все расступаются, потому что в центр толпы вступает побелевшая от гнева МакГонагалл, сжимая в кулаке волшебные палочки Малфоя и Блэка.

– Дуэль – в Большом зале, посреди торжественного вечера, целью которого является укрепление дружбы и взаимопонимания?! – шипит она, словно разъяренная кошка, яростно сверкая глазами. – Вы оба – за мной. Всем остальным, – добавляет она, оглядывая студентов вокруг и в особенности задерживаясь глазами на мне, – должно быть стыдно за то, что никто не обратился к преподавателям, чтобы это прекратить.

МакГонагалл выходит из зала с очень прямой спиной, за ней, понурив головы, следуют Малфой и Блэк. Когда они скрываются из виду, студенты расходятся, потеряв интересное зрелище, но при этом живо обсуждая произошедшее.

Я выхожу из Большого зала словно на автомате, но остаюсь в гроте, насквозь пропахшем розами и лилиями. Вместо этого я выхожу наружу, в беззвездную декабрьскую ночь. Испытывая слабость в ногах, я опускаюсь на покрытые свежим снегом ступени, но не чувствую холода. И я никак не могу перестать хватать ртом ледяной воздух, словно это меня только что душило Веритасерумом. Я не могу поверить, что здешний Сириус Блэк, родной племянник моего мертвого крестного, оказался способен на такую низость, и в то же время – могу. В конце концов, Мародеры, которых он так превозносит, тоже любили время от времени перегнуть палку.

Силенси мягко шипит мне, что пора возвращаться в замок, и только тогда я понимаю, что продрог до костей, пока сидел на ступенях лестницы и бездумно пялился в темноту. Я не знаю, сколько точно прошло времени, но скорее всего, не так уж и мало, если судить по тому, как от тепла в замке руки и ноги начинает ломить и колоть иголками. За дверью Большого зала по-прежнему слышна музыка и гул голосов, но я плетусь прямиком в свою комнату, рассудив, что хватит с меня уже рождественского бала. Гобелен с драконами остается позади, и я уже делаю шаг по направлению к лестнице, когда зацепляю краем глаза какое-то смутное движение в полутьме.

– Остолбеней!

Я отскакиваю с пути заклинания на одном только инстинкте, и ошеломленно замираю, наткнувшись взглядом на Драко Малфоя.

– Как ты узнал, где меня искать? – ошеломленно выдыхаю я.

– Следил за тобой, – почти мгновенно отвечает он. – У меня есть мантия-невидимка, выпросил у отца купить и прислать мне, так что я следил за тобой несколько раз и знаю, что твои комнаты здесь, за гобеленом. Я знал, что ты придешь сюда рано или поздно, оставалось только подождать.

Я ловлю себя на том, что готов истерически расхохотаться, когда понимаю, что он все еще под Веритасерумом. Малфой устремляет волшебную палочку мне в грудь и прижимает меня к стене, на его виске лихорадочно бьется жилка.

– Драко, поверь мне, ты не хочешь сейчас совершать необдуманных поступков, – осторожно и намерено спокойно говорю я, когда Малфой с перекошенным от ярости лицом вжимает кончик волшебной палочки мне в грудь. – Ты все еще находишься под действием Сыворотки Правды, ты не можешь связно мыслить. Но я больше не стану задавать тебе вопросов, пока ты в таком состоянии. И мне правда жаль, что там, в Большом зале, тебе пришлось…

– Заткнись! Думаешь, я не знаю, что ты тоже принимал в этом участие? – спрашивает Малфой, и его губы чуть подрагивают от гнева. – А сейчас ты смеешь говорить со мной так, словно это какое-то чертово одолжение – то, что ты больше не станешь задавать вопросов. Попробуй, задай – и я вырву к драклам твой язык.

У него на лбу выступает испарина, он быстро облизывает запекшиеся губы, и я ничего не отвечаю, потому что вряд ли смогу достучаться до него сейчас.

– На этот раз ты доигрался, Поттер, – добавляет он. – Я тебя предупреждал. Никто не смеет безнаказанно унижать Малфоя, тебе ясно? Никто! И ты поплатишься за случившееся. Самое время начинать молить о пощаде.

Его лицо мрачнеет, он ненамного отводит палочку назад, чтобы сделать нужный пасс для заклинания, и в этот момент я просто ударяю по его кулаку ладонью, выбивая палочку у него из рук. Малфой издает разочарованный рык и бросается за ней, но я опережаю его, отбрасывая палочку дальше. Она со стуком перекатывается по каменному полу, Малфой падает вниз, пытаясь дотянуться до нее. Я стараюсь его опередить, но Малфой с силой дергает меня за щиколотку, утягивая на пол вслед за собой. Некоторое время мы молотим друг друга, катаясь по полу, но для меня это даже не настоящий поединок. Мне приходит в голову, что вряд ли Малфой в обычном состоянии стал бы бороться врукопашную даже с кем-то менее подготовленным. Судя по тому, как он дерется, едва ли ему вообще когда-либо в жизни приходилось защищаться на кулаках.

Я тщательно контролирую силу и стараюсь обходить точки, удары по которым могут нанести хоть сколько-нибудь существенный вред, и совсем скоро Малфой выбивается из сил. Его грудь вздымается часто и неровно, в то время как я даже не запыхался. Тяжелое дыхание Малфоя переходит в задушенное сипение, когда я обхватываю руками его горло, ненадолго перекрывая доступ кислорода, и говорю негромко, глядя ему прямо в глаза:

– Сейчас ты возьмешь свою волшебную палочку, уйдешь прочь и навсегда забудешь сюда дорогу. И не вернешься, даже в своей чертовой мантии-невидимке. Я хочу, чтобы ты перестал путаться у меня под ногами, и хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Я и так терпел тебя дольше, чем следовало. Кивни, если понял.

Малфой с явным усилием кивает, и я отпускаю. Он обессилено перекатывается на бок, кашляя и пытаясь отдышаться, я поднимаюсь на ноги и оправляю сбившуюся мантию. Глядя на то, как Малфой подползает к своей волшебной палочке, стискивает ее в кулаке и с усилием поднимается с земли, отряхивает свою дорогую мантию, весьма пострадавшую во время драки, как он болезненно ощупывает горло, на котором наверняка останутся синяки, я испытываю раскаяние. Я думаю, в конце концов, возможно, я сам оказался ничем не лучше, чем здешний Сириус Блэк.

И в этот самый момент, занятый мыслями о том, что я слишком жестоко обошелся с Драко Малфоем, я на секунду теряю бдительность.

– Сектумсемпра!

Невидимые глазу лезвия заклинания несутся ко мне, вспарывая воздух, не оставляя пространства для маневра, и я с ужасом ощущаю, как на приливе адреналина моя собственная магия стремительно вырывается наружу, словно выстреливает тугая пружина. Она уже почувствовала угрозу, и теперь уже слишком поздно останавливать магическую вспышку, единственная цель которой – стереть с лица земли того, кто посмел на меня напасть.

И только когда Сектумсемпра достигает цели, разрывая одежду, кожу и плоть, окрашивая все вокруг в алый, а Малфой остается стоять на месте, в шоке разинув рот, я понимаю, что мое заклинение все-таки не сработало. Что умница Силенси выполнила мое указание в точности, что она справилась и без остатка поглотила магический заряд, который, несомненно, стал бы для Малфоя смертельным.

У меня закладывает уши, мир медленно покачивается, прежде чем резко взметнуться вверх вокруг меня, и я хватаюсь обеими руками за грудь, тщетно пытаясь удержать хлещущую кровь. Прямо передо мной оказывается бледный как полотно Малфой, он ощупывает меня, словно не может поверить, что раны настоящие. Я морщусь и пытаюсь сказать ему, чтобы он перестал, а в следующую секунду отплевываюсь от крови. На меня накатывает тошнота, когда я в полной мере осознаю, что сделало это заклинание на самом деле.

– Черт побери, – выдавливает Малфой. Он смотрит на меня, затем на свои окровавленные руки, и его лицо зеленеет.

– Не… паникуй, – выдавливаю я, пытаясь не потерять сознание. – Это можно… исправить. В комнате... за зеркалом… лекарство.

Малфой ковыляет в сторону, пропадая из моего поля зрения, и я думаю, что он пошел выполнять указание, но затем слышу, что его тошнит. Мне удается склонить голову ровно настолько, чтобы увидеть, как он с омерзением утирает рот ладонью и на нетвердых ногах вываливается прочь, за гобелен с драконами.

Я стискиваю зубы, чтобы не застонать от беспомощности, потому что все это чертовски… непредусмотрительно, и так невероятно, так ужасно глупо. Я никогда не был силен в целительстве, и у меня едва ли получится залатать эти раны, потому что они – это нечто большее, чем обыкновенная Сектумсемпра. Я думаю о том случае в лесу, о точно таких же ранах, и о том, что тогда я продержался, а значит, смогу и теперь. Все, что мне нужно сейчас – это ящик из ванной комнаты с запасом зелий на случай необходимости. Я протягиваю руку, потому что сейчас, в таком состоянии, мне нужно задавать направление даже для такого простого заклинания, и четко выговариваю:

– Акцио, аптечка.

Я совершенно определенно слышу, как с той стороны волшебного зеркала что-то глухо ударяется, но никакой аптечки в поле зрения не появляется, и я готов рычать от досады.

– Ты не можешь призывать предметы сквозь меня… – сонно начинает зеркало, но в следующую секунду голос Оберона резко взвивается до истерических ноток: – Поттер! Какого дракла?! Каким образом, Мерлинова борода, ты колдовал? И почему ты весь в крови?!

– Ты… действительно… хочешь… услышать ответы… в такой последовательности? – выдавливаю я, с усилием перекатываясь на живот.

Это явно не способствует улучшению моего состояния, но у меня нет другого выхода. Если предметы не проходят сквозь Оберона, то все, что мне остается – это добираться до своих зелий ползком.

Путь до лестницы проходит относительно сносно, но то, что следует за этим, похоже на ад. Оберон не затыкается ни на секунду, что ничуть не облегчает мне задачу.

– Я предупреждал тебя! – причитает зеркало, и если бы у него только были руки, оно бы уже определенно трагически их заламывало. – Я говорил, что однажды тебе понадобится моя помощь, но ты отмахнулся от моих слов. А теперь – только взгляни – ты отдаешь концы прямиком у меня под носом, а я связан магическим обетом, и потому никому не могу об этом сообщить! О, несчастье, если ты умрешь здесь, меня наверняка отправят в ссылку в какую-нибудь заброшенную галерею, где я буду пылиться себе веками, в полном одиночестве…

Так, под однообразные причитания зеркала, я успеваю преодолеть ступеней шесть, прежде чем тошнота становится непреодолимой, и я теряю сознание в первый раз. Я с усилием выныриваю из вязкой темноты, подбадриваемый патетическими завываниями Оберона. И в этот момент мне вдруг становится страшно, что я, возможно, не смогу этого сделать.

Страх придает сил, и на подъеме мне удается преодолеть еще несколько ступеней, прежде чем снова провалиться в темноту, и я не знаю, сколько это на самом деле длится. Время словно растягивается, мне кажется, это тянется часами, кажется, что лестница не кончится никогда, или что когда я доберусь до зеркала, вся моя кровь останется там, на ступенях, и у меня уже не хватит сил преодолеть эту последнюю преграду и ввалиться в комнату сквозь вязкий туман.

И когда ко мне уже подступает новый обморок, сквозь гул в ушах и причитания Оберона я могу разобрать еще один, новый голос.

– Поттер?

Меня разворачивает на спину, и от этого движения у меня на секунду темнеет в глазах. Когда темнота отступает, я вижу прямо перед собой бледное лицо Снейпа со сжатыми в полоску губами и нахмуренными бровями. Шум в ушах нарастает, и я не слышу ни единого слова, только читаю по губам, как Снейп произносит лечебные заклинания, одно за другим.

Его черные брови хмурятся еще сильнее, когда он понимает, что заклинания действуют не совсем так, как нужно.

– Оборотень, – выдыхаю я, Снейп вздрагивает и вскидывает на меня раздраженный взгляд.

– У вас бред, Поттер, – холодно говорит он. – Здесь нет оборотней.

Я качаю головой и пробую снова:

– Оборотень. Шрамы… открылись.

В его лице мелькает понимание, он вплетает в цепочку заклинаний новую вязь, и это работает, я чувствую, как раны медленно затягиваются, унося с собой боль, и обессилено вытягиваюсь на каменных ступенях. Похоже, что Снейп, в отличие от меня, чертовски неплохой целитель. Он продолжает равномерно, нараспев читать заклинания, проводя над моим телом волшебной палочкой, из которой льется мягкое сияние, его лицо спокойное и сосредоточенное, и я со странным чувством понимаю, что он впервые смотрит на меня вот так – без ненависти.

Затем все заканчивается, Снейп утомленно откидывается на стену спиной и прикрывает глаза, по-прежнему сидя на ступенях, потому что заклинания вытянули из него слишком много сил. Я с усилием приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Спасибо.

Я говорю искренне, потому что, положа руку на сердце, я знаю, что он мог бы этого и не делать. В тот день, когда мы заканчивали приготовление Аконитового зелья для Ремуса, я считал, что он не стал бы спасать мне жизнь, даже если бы спасти ее не стоило ничего. Сейчас это стоило Снейпу немалых усилий, и, тем не менее, он сделал это. Пусть даже только для того, чтобы оградить от неприятностей Драко Малфоя.

Снейп дергает уголком рта, как от презрения, и ничего не отвечает.

Я не могу удержаться от вопроса:

– Как вы узнали?

– Я не обязан перед вами отчитываться, Поттер, – отрывисто отвечает Снейп.

– Верно, не обязаны, – киваю я, и между нами снова повисает молчание.

Я вдруг вспоминаю Хэллоуин, тот случай, когда Малфой подвесил меня в воздухе вниз головой, и до меня вдруг доходит. Эти заклинания, они из дневника Принца-полукровки. Вероятно, в этой реальности старый учебник Снейпа по зельеварению каким-то образом попал в руки Драко Малфоя. На секунду задумавшись об этом, я прихожу к выводу, что это было бы не таким уж и странным: Малфой всегда опережал остальных по Зельям, не было бы ничего удивительного, если бы ему пришло в голову просмотреть учебник за следующий курс. И каким-то образом он выбрал именно этот учебник. Я снова смотрю на Снейпа, который спас меня после Сектумсемпры, как спас Драко Малфоя в моем прошлом, и думаю, что это просто дико – таким вот образом поменяться местами с Малфоем.

– Вам нужно в Больничное крыло, – говорит Снейп. – Вы можете идти?

Я киваю и осторожно поднимаюсь на ноги, уцепившись за стену, на несколько секунд прикрываю глаза, чтобы справиться с головокружением. Снейп тоже поднимается на ноги и терпеливо ожидает, пока я соберусь с силами. Я перевожу взгляд вниз, на лестницу, и вижу, что, оказывается, успел преодолеть даже меньше половины пути к волшебному зеркалу. Ступени лестницы и пол у ее подножья окрашены красным, но Снейп ничего не делает, чтобы убрать кровь. Я веду рукой по стене для подстраховки и осторожно шагаю по ступеням вниз, огибая кровавые разводы, Снейп молча движется следом за мной.

Мы выходим в коридор, Снейп идет медленно, подстраиваясь под мой шаг, и он до сих пор странно молчалив, так что я не могу понять, что он на самом деле думает о случившемся.

Я останавливаюсь на лестнице, от которой можно пойти как на второй этаж, в Больничное крыло, к причитающей мадам Помфри, так и в подземелья Снейпа, у которого тоже наверняка есть лечебные зелья. Я опираюсь на поручень лестницы спиной и поднимаю взгляд на Снейпа.

– У вас есть Укрепляющее зелье?

– Оно также есть в Больничном крыле, Поттер, – сухо отзывается Снейп. – Полагаю, после того, как я оказал вам первую помощь, вы вполне способны туда дойти. Почему вы остановились?

– Если я окажусь в Больничном крыле, – медленно говорю я, немного удивленный тем, что мне приходится доносить до него такую простую мысль, – то мне придется объяснять, что именно случилось. В таком случае, велики шансы того, что Драко Малфоя исключат из школы.

Снейп смотрит на меня нечитаемым взглядом.

– Так что вы предлагаете? Никому не говорить? Сделать вид, что ничего не было, и позволить Драко Малфою уйти безнаказанным, вы этого хотите?

– Я верю, что он не уйдет безнаказанным, поскольку вы, как его декан, позаботитесь о его наказании, – осторожно говорю я. – Но вы и сами знаете, что если это дойдет до директора, последствия будут гораздо более серьезными.

Я знаю это наверняка, даже несмотря на то, что я сам в своем прошлом ушел с аналогичным проступком безнаказанным. Но я был Мальчиком-Который-Выжил. Черта с два Дамблдор сделает такую же поблажку для Малфоя.

Неожиданно Снейп цепко хватает меня за плечо и говорит:

– Поттер, если Драко Малфой чем-то угрожал вам, и потому вы испытываете потребность его выгораживать, я советую вам прекратить это немедленно. Эта ситуация и без того достаточно серьезная, я не думаю даже, что вы в полной мере представляете себе, насколько она серьезная. Чем бы он ни пригрозил вам, я уверяю вас, что эти угрозы пустые, и настоятельно рекомендую не принимать их во внимание.

Я смотрю на Снейпа, вытаращив глаза, потому что его предположение – это полная чушь. Полная чушь, до которой мог додуматься разве что слизеринец.

– Малфой не угрожал мне, чтобы заставить молчать о случившемся, и я не думаю, что он стал бы, – сердито говорю я, высвобождаясь из его хватки. – Он был напуган тем, что сделал. Это была ошибка. И, видит Мерлин, мне никогда не нравился Малфой, но я не думаю, что он заслуживает того, чтобы в полной мере принять последствия такой ошибки.

Потому что здесь, в этом мире, где даже названия Непростительных проклятий под запретом, едва ли студенту так запросто спустят использование такой Темной магии, как Сектумсемпра. Пусть даже этот студент – сын самого Люциуса Малфоя.

Снейп смотрит на меня таким взглядом, что я знаю совершенно точно, что он сказал бы, если бы от меня не зависела сейчас судьба его любимчика. Наивный дурак – вот, что он бы мне сказал. Но я должен был предложить ему этот компромисс. Потому что теперь меня не оставляет мысль, что, возможно, на этот раз у меня есть неоплаченный должок даже перед Драко Малфоем за то, что случилось тогда, на шестом курсе.

Мне приходит в голову, что я никогда по-настоящему не брал тот случай в расчет. Тогда, в моем прошлом, моя ненависть к Малфою была намного сильнее, чем он, возможно, того заслуживал. Я привык винить его за многое, и в особенности за то, что случилось под занавес моего шестого курса, за смерть Дамблдора. Снейпа я винил сильнее, но и Малфой внес тогда свою лепту. Он был на другой стороне почти до самого конца, и потому ненавидеть его было естественным. Самое смешное, что не я в конце концов оказался тем, кто убил Драко Малфоя. Это был сам Волдеморт, который не мог не заметить и не мог легко спустить такую глупость, как попытку сменить стороны. Забавно, несчастный идиот совершал неправильные вещи всю свою жизнь, но в конце концов тем, что привело к его смерти, стала одна-единственная попытка поступить правильно.

Так что я думаю, что хотя бы попытаюсь дать ему шанс выйти сухим из воды после того, что случилось сегодня. Я дам ему такую возможность, и после этого смогу с полным правом считать, что теперь мы квиты.

– И вы не считаете, что Драко Малфой заслуживает более сурового наказания? – переспрашивает меня Снейп, словно не до конца уверен, что в моих словах нет подвоха.

– Я считаю, что он уже и так достаточно наказан тем, что произошло. И, Снейп, – его заметно передергивает оттого, что я не добавляю «профессор» и «сэр», но на этот раз он не поправляет меня, – вы сказали, что я не понимаю, насколько серьезно вляпался Малфой, но я думаю, что все-таки имею некоторое представление. Магия, которую он использовал… едва ли дело ограничится одним только исключением из школы, если это дойдет до Министерства магии.

Снейп еще раз окидывает меня взглядом, но в конце концов качает головой.

– Это все, несомненно, очень благородно, – говорит он, презрительно искривив губы, так что у меня не остается ни малейших сомнений, какого он сам мнения о такого рода «благородстве», – однако с вашей стороны, Поттер, наивно полагать, что подобное происшествие в Хогвартсе может остаться незамеченным. Как вы верно заметили, я являюсь деканом студента, совершившего неблаговидный проступок. Проступок, Поттер, – подчеркивает он, – а не преступление. И моей прямой обязанностью теперь является довести эту информацию до сведения директора. Уверяю вас, что школа улаживает подобные вопросы самостоятельно, поэтому ваши предположения касательно заинтересованности Министерства магии этим вопросом попросту неуместны.

О ну что же, в этом нет ничего нового. Как бы Снейп ни заботился о благополучии Малфоя, он все равно доложит директору о случившемся, потому что он – декан Слизерина. Как ни крути, собственная шкура всегда была у Снейпа на первом месте.

– Как скажете, – фыркаю я, прежде чем с усилием оттолкнуться от перил лестницы и двинуться дальше по направлению к Больничному крылу. – Тем не менее, просто на всякий случай. Когда будете рассказывать эту историю директору, не забудьте упомянуть, что Малфой не вполне отдавал себе отчет в том, что делает, поскольку находился под воздействием Сыворотки Правды. Должно сойти за смягчающее обстоятельство.

После этого Снейп впивается пальцами мне в плечо и разворачивает к себе так резко, что у меня на секунду снова темнеет в глазах.

– Что вы сказали?

– Сыворотка Правды, – повторяю я и недоуменно хмурю брови. – Я думал, вы знаете. Вы с ним разговаривали после всего случившегося, верно? Вам не от кого больше было узнать, что произошло. Так вот, когда Малфой уходил из комнаты за гобеленом, он все еще был под Веритасерумом. Вряд ли действие зелья успело закончиться к тому моменту, как вы перехватили его в подземельях.

– По каким признакам вы поняли, что это был Веритасерум? – резко спрашивает меня Снейп, по-прежнему впиваясь пальцами в мое плечо.

– Ну… по расширенным зрачкам, – принимаюсь перечислять я, – по учащенному дыханию, общей неадекватности поведения, но в основном, наверное, потому, что он давал мгновенный и честный ответ на все вопросы! – срываюсь я, повышая голос. – Отпустите мое плечо!

Он наконец расцепляет пальцы, и я недовольно растираю руку, опаляя Снейпа яростным взглядом.

– Почему вы не сказали раньше? – требовательно спрашивает Снейп.

– Я думал, вы и так знаете! Вы же здесь зельевар.

– В мой кабинет, – цедит сквозь зубы Снейп, и принимается спускаться по лестнице своей обыкновенной стремительной походкой.

Я мстительно ковыляю следом за ним с черепашьей скоростью, так что в конце концов Снейпу приходится сбавить темп, примеряясь к моему шагу.

В кабинете оказывается Драко Малфой, а значит, я угадал правильно, когда предположил, что Снейпу стало известно о случившемся от него. Малфой стоит, сиротливо понурив голову и привалившись к стене, и весь его облик выражает полнейшую обреченность. Когда он видит Снейпа, а затем меня, в его заплаканных и несчастных глазах проступает облегчение.

– Да, я все-таки не умер. Классно, правда? – язвительно спрашиваю я, и судя по тому, что Малфой ничего не отвечает, действие Веритасерума за это время успело подойти к концу.

Снейп подходит к Малфою и бесцеремонно оттягивает его веки, проверяя зрачки. Тот в шоке отскакивает от него в сторону и скрещивает руки на груди.

– Что вы делаете? – спрашивает он вполовину испуганно, вполовину возмущенно.

– Мистер Малфой, вы сегодня подвергались воздействию каких-либо зелий? – спрашивает Снейп, игнорируя его вопрос.

Щеки Малфоя вспыхивают, он бросает короткий гневный взгляд на меня и говорит:

– Тот студент из Дурмстранга, Блэк, подмешал мне какое-то зелье в стакан, пока Поттер отвлекал мое внимание. Я точно не знаю, что это было за зелье, сэр. Могу предположить, что из разряда тех, что действуют на сознание. Я… не мог солгать под его действием, и не мог промолчать, как ни пытался.

Наблюдая за тем, как Малфой, весьма подкованный в области зельеварения студент-пятикурсник, в замешательстве описывает действие Веритасерума, явно не имея и понятия, с чем столкнулся, я даю себе мысленный пинок. Очевидно, я в очередной раз сморозил глупость и сказал Снейпу о чем-то, чего мне в этом мире не полагалось знать.

– Поттер, смею предположить, вы участвовали в том, чтобы опоить мистера Малфоя этим зельем? – шелковым голосом интересуется Снейп, переключая внимание на меня. Я ничего не отвечаю, и он продолжает: – К слову, это зелье является запрещенным на территории магической Британии по целому ряду причин. Скажите, Поттер, когда вы решили устроить эту небольшую… шутку, заодно с Блэком, вы подумали, к каким последствиям это может привести? Вы подумали о том, что, возможно, это зелье повлияет на способность мистера Малфоя здраво рассуждать и в конце концов приведет к той ситуации, в которой мы все оказались?

Его голос сходит на яростное шипение, и я зло стискиваю челюсти, чтобы не высказать Снейпу в лицо, что каким бы гнусным зельем не был Веритасерум, вызывать вспышки агрессии ему не под силу. Что поступок Малфоя лежит все-таки на нем самом, как бы Снейп ни пытался списать это на действие зелья. Я не говорю ничего из этого, потому что если начнутся расспросы, мне придется врать, что это Сириус Блэк рассказал мне про Веритасерум. Совершенно ни к чему давать понять Снейпу, что на самом деле мне намного больше известно о тех побочных эффектах, которые он вызывает или не вызывает.

Поэтому я вздергиваю подбородок и говорю:

– Я не заставлял Малфоя пить это зелье, Снейп. И, раз уж на то пошло, в первую очередь преподаватели Хогвартса должны были позаботиться о том, чтобы студенты других школ не пронесли с собой в Хогвартс что-то, что является запрещенным на территории магической Британии, – на последней фразе я уже зло передразниваю Снейпа, потому что ситуация в целом порядком выводит меня из себя. Я перевожу дыхание и продолжаю: – И где, черт побери, Укрепляющее зелье, которое вы мне обещали?

Я хватаюсь за шкаф, чтобы устоять на ногах, почувствовав приступ слабости. Снейп презрительно кривит губы, но все-таки взмахивает волшебной палочкой, распахивая дверцу шкафа у противоположенной стены, и невербально призывает две колбы с зельем. Одну он протягивает мне, вторую, поморщившись, осушает сам, и мне приходит в голову, что те целебные заклинания вытянули из него больше сил, чем я изначально предполагал.

Я тоже выпиваю зелье, зажмурившись от гадкого вкуса. Зато уже через секунду чувствую себя достаточно уверенно, чтобы прямо стоять на ногах, не опасаясь рухнуть на землю.

– Очевидно, вам, мистер Поттер, и вам, мистер Малфой, обоим нечем гордиться. Вы оба своими действиями спровоцировали то, что произошло, – подводит итог Снейп. – При вашем явном участии, Поттер, мистер Малфой принял зелье, которое оказало влияние на его способность ясно мыслить…

– Да, сэр, я чувствовал, что это зелье руководило моими действиями, я словно не подчинялся самому себе! – бодро подхватывает Малфой, очевидно, уцепившись за эту возможность оправдаться, но Снейп вскидывает руку и опаляет его взглядом, отчего Малфой мгновенно затыкается.

– …но и это не является оправданием его поступку, – негромко заканчивает Снейп. – Я донесу эти факты до директора, чтобы он самостоятельно выбрал для каждого из вас подходящее наказание.

Я презрительно дергаю уголком рта, думая о том, что вина самого Снейпа в произошедшем тоже есть. Потому что нечего расшвыриваться учебниками, на страницах которых накарябаны заклинания, способные убить человека.

– Если на этом все, профессор, то, с вашего позволения, я хотел бы уйти отсюда и как следует выспаться, – раздраженно говорю я.

Не дожидаясь его ответа, я уверенно иду к двери и берусь за ручку, когда меня нагоняет голос Снейпа.

– Поттер, в Больничное крыло, – сухо говорит он и добавляет: – Я проверю.

Я киваю и выхожу в коридор, после чего направляюсь прямиком к себе в комнату. У меня осталось еще одно незавершенное дело, и несмотря на то, что я чертовски устал, что-то мне подсказывает, что с ним лучше не затягивать.

Когда я захожу за гобелен с драконами, первое, что бросается в глаза – кровавые разводы на полу. Ну да, Снейп же так и не убрал их, вспоминаю я. Меня охватывает омерзение, даже несмотря на то, что я знаю, что это моя собственная кровь, что никто не умер на этих ступенях. Я поднимаюсь наверх, стараясь не смотреть себе под ноги, и собираюсь привычно шагнуть в свою комнату, но натыкаюсь на прохладную поверхность зеркала, гладкую и совершенно неприступную.

– Оберон, пропусти, я хочу спать.

– Только подумать! Я тут, можно сказать, с ума схожу от беспокойства, гадая, что с ним, где он. А все, что может сказать этот мальчишка по возращении – «пропусти, я хочу спать»! – мерзким голосом передразнивает меня зеркало, а затем воинственно добавляет: – Кажется, у нас назрел разговор!

– Пусти меня, и я отвечу на твои вопросы, – устало говорю я.

Через пару секунд молчаливых колебаний по поверхности зеркала пробегает легкая рябь, и на этот раз мне удается войти в комнату без препятствий.

Игнорируя зеркало, которое упрямо пытается призвать меня к ответу, я запираюсь в ванной комнате и с отвращением стягиваю окровавленную мантию. Затем я торопливо проверяю Силенси, неуверенный, как на ней могло сказаться то, что она поглотила такой мощный магический заряд. Сказать по правде, я и понятия не имел, что змея на такое способна. Поднимая широкий рукав свитера, я ожидаю увидеть привычную черную спину Силенси со светящимися полосками серебра, но то, что я вижу вместо этого, вызывает у меня вздох изумления: она вся светится магией, целиком. Не осталось ни малейшего пятнышка черного или серого, даже глаза излучают серебряное сияние.

– Ты в порядке? – спрашиваю я на парселтанге.

– Ты с-с-силен, Говорящ-щ-щий, – шипит змея, но вместо обычного уважения она произносит эту фразу с чем-то, похожим на укоризну. – Ос-с-ставь меня на нес-с-сколько дней, мне нужно с-с-спать.

С этими словами она опускает треугольную голову мне на руку и замолкает. Обеспокоенный, я пытаюсь выяснить, что с ней, но Силенси ничего не отвечает, так что в конце концов я решаю оставить змею в покое, как она и просила. Я осторожно устраиваю ее на коврике для ванной в углу, рассудив, что едва ли ей сейчас пойдет на пользу оставаться поблизости от меня.

Затем я возвращаюсь в комнату и падаю спиной на покрывало, не чувствуя в себе сил даже на то, чтобы стянуть остальную одежду и погасить свет. Вместо этого я закрываю глаза локтем согнутой руки и со вздохом бормочу Оберону:

– Валяй, спрашивай.

– Ты колдовал! – моментально восклицает Оберон обвиняющим тоном, и я неприязненно морщусь, стараясь просчитать, чем конкретно эта ситуация может мне навредить. – Какого гоблина никто никогда не говорил мне, что ты волшебник?!

– Потому что это – секрет, ясно? – раздраженно отзываюсь я. – И не надо вопить об этом на весь замок, если не хочешь разлететься на осколки. И я не шучу, – убийственно серьезным голосом добавляю я, позволяя угрозе повиснуть в воздухе.

– Стой-стой-стой, – моментально реагирует Оберон. – К чему такие крайние меры? Разве ты не убедился сегодня, что я по-настоящему умею хранить тайны и потому являюсь надежным союзником?

– Ты сейчас имеешь в виду тот эпизод, когда я истекал кровью на ступенях, а ты не выпустил из комнаты мою чертову аптечку? – с издевкой интересуюсь я. – О, да, из тебя чертовски надежный союзник.

– Это не моя вина, – уязвленно отзывается зеркало. – Я заколдован таким образом, что предметы не могут проходить сквозь меня, так сказать, сами по себе. Сквозь меня могут проходить волшебники, привидения, кошки, собаки, пауки, совы, змеи…

– Ладно, я понял, – перебиваю я, но Оберон все не унимается.

– …мыши, тритоны, один раз проходил даже рогатый скот! Неодушевленные предметы могут только проносить сквозь меня, в руках, в зубах, или в чем уж там придется, волшебники, привидения…

– Я понял! – повторяю я, повышая голос.

– … кошки, собаки, пауки, совы, змеи, мыши, тритоны и рогатый скот – но! Сквозь меня никак не могут просачиваться предметы сами по себе! Предметы сами по себе – нет! Кто знает, не будь этого правила, и тогда из этой комнаты могли бы напризывать все, что угодно, и ковров не осталось бы, – ворчливо заканчивает зеркало.

– Я понял, – в третий раз повторяю я, на этот раз не раздраженно, а просто устало, и вздыхаю. – Ладно, ты прав, ты действительно ничего никому не сказал, хотя трудно было не заметить, как сильно тебе этого хотелось. Думаю, что нет необходимости накладывать заклятие неразглашения, потому что черт его разберет, как оно действует на волшебные предметы. Но я повторю еще раз – я запрещаю тебе сообщать кому бы то ни было о том, что я могу колдовать.

– Я не понимаю, – фыркает зеркало после непродолжительного молчания. – Притворяться сквибом – к чему? Это что, модно? Там, снаружи, сейчас что, все так делают?!

– Оберон! – резко восклицаю я, обрывая поток недовольства со стороны зеркала. – У меня есть свои причины. Просто дай мне слово.

Оберон втягивает побольше воздуха, так что я успеваю настроиться на очередную недовольную тираду, но вместо этого зеркало внезапно выдает голосом напыщенным и торжественным:

– Клянусь тебе, Гарри Поттер, что я никому не открою твоей тайны!

И мне кажется до жути подозрительным как то, что он впервые назвал меня по имени, а не «мальчишкой» или «балбесом», так и легкость, с которой он пошел на это обещание.

– Это все? – подозрительно спрашиваю я. – А как же возмущения, увещевания и предупреждения? Что с тобой приключилось?

– Ты сам виноват, что я относился к тебе не лучшим образом, – возмущенно заявляет мне зеркало. – Я полагал, что оберегаю бездарного маггла, желающего, чтобы такой древний и ценный артефакт, как я, подчинялся его глупым капризам. Но если ты обладаешь волшебной силой, я не стану перечить твоим приказам, маг.

Я не знаю, какого ответа ожидает от меня Оберон, и ожидает ли вообще, но на этой напыщенной ноте я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений.