Глава 44. Лорд Волдеморт.Я отправляюсь к Хагриду на следующее же утро после поездки в Лондон. Силенси вроде бы не стало хуже, она даже иногда отвечает на мои вопросы, если я приложу должную настойчивость, чтобы ее растормошить. В то же время, змея по-прежнему вялая и продолжает светиться серебряным начиная с головы и заканчивая кончиком хвоста, а все мои познания о Черных Клеопатрах свидетельствуют о том, что для них это нетипично. Так что, подгоняемый беспокойством, я торопливо шагаю через сугробы к хижине Хагрида. Силенси лежит у меня на груди, надежно спрятанная под мантией, потому что в своем ослабленном состоянии змея оказалась неспособной обвивать кольцами мою руку, как делала раньше.
Добравшись до хижины лесничьего, я некоторое время топаю ногами возле порога, стряхивая с обуви снег. Неплотно прикрытая дверь распахивается, и ко мне вылетает Клык, который начинает восторженно лаять и поднимается на задние лапы, чтобы облизать мне лицо.
– Кто это там пришел? – доносится до меня хрипловатый голос Хагрида.
– Это я, Гарри, – отзываюсь я, ловко уворачиваясь от Клыка и протискиваясь мимо него к двери. – Мне нужна твоя помощь, Хагрид. Я хочу, чтобы ты взглянул на мою змею, она у меня с собой. С ней что-то не в порядке в последнее время, и я уже по-настоящему беспокоюсь, что…
Я наконец толкаю дверь, заходя внутрь, и тут же прикусываю язык, потому что Хагрид здесь не один. С ним в хижине оказываются Рон и Гермиона, и для меня настолько неожиданно увидеть их здесь, что несколько секунд я продолжаю просто изумленно таращиться на них, стоя в дверях. Они отвечают мне не менее удивленными взглядами, так что молчание в конце концов разрывает Хагрид.
– Закрывай дверь и проходи, Гарри, не стой в дверях, все тепло выпустишь, – ворчливо бормочет он. – Вот, лучше садись, – он отодвигает из-за стола один из внушительного размера стульев. – Змея, значит? Как же, наслышан. Дамблдор со мной, того, говорил, значит, на этот счет.
– О чем он тебя спрашивал? – интересуюсь я, не в силах побороть любопытство, потому что причины, по которым директор позволил мне оставить змею, все еще находятся у меня под большим вопросом.
– Дык обо всяком понемногу, – уклончиво отвечает Хагрид. – Так в чем у тебя там, говоришь, проблема с твоей зверушкой-то?
– Эхм… – я откашливаюсь и кидаю быстрый взгляд на Рона с Гермионой. – Наверное, сейчас не самое удачное время, Хагрид. Я не ожидал, что ты сейчас занят, я пришел бы в другой раз.
Лесничий тоже коротко оглядывается на Рона и Гермиону, но добродушно отмахивается и улыбается мне.
– Ты не волнуйся, Гарри. Ко мне вот ребята тоже, значит, пришли по змеиному, так сказать, вопросу. Рунескопов моих посмотреть. Для проекта этого ихнего. Так что им это только интересно будет.
Я бросаю на них недоуменный взгляд, и Гермиона быстро поясняет:
– В следующем семестре мы с Роном готовим проектную работу по магическим змеям.
Во мне начинает подниматься смутное подозрение. Проектная работа – это одна из возможностей поднять балл СОВ по выбранному предмету, и, в общем-то, нет ничего удивительного, что Гермиона с ее неизменным рвением к учебе решила взяться за проект. Но чтобы ее беспокоили баллы по такому предмету, как уход за магическими существами?
– По магическим змеям? – переспрашиваю я, недоверчиво подняв брови. – Даже откладывая в сторону факт, что гриффиндорцам не пристало интересоваться змеями… Гермиона, как, во имя Мерлина, ты умудрилась выбрать в качестве проектного предмета УЗМС?
– Почему бы и нет? Это очень интересная тема, Гарри, – говорит Гермиона, упрямо встряхнув копной каштановых волос. – К примеру, тебе известно, что рунескопы – одни из немногих змей, уровень интеллекта которых бывает настолько высок, что они находятся ближе к магическим существам, вроде кентавров или русалок, нежели к обыкновенным магическим животным? Раньше волшебники относились к магическим змеям очень внимательно. Были даже такие, кто учил язык змей, стремясь перенять их мудрость, вроде Салазара Слизерина. А сейчас, только представь, волшебных змей, этих необыкновенных существ, пускают на ингредиенты для зелий, будто каких-то там флоббер-червей! Если всерьез заняться этой темой, можно совершить революцию в законодательстве о магических существах!
В глазах Гермионы появляется решительный блеск, слишком знакомый мне еще по Г.А.В.Н.Э., так что я тороплюсь с ней согласиться. Тем более, похоже, что нынешнее законодательство о магических существах более чем нуждается в революции.
– Хорошо, – я вздыхаю, слегка растерявшись из-за неожиданной аудитории, и перевожу взгляд на Хагрида. – Так ты поможешь мне?
– Давай сюда свою зверушку, сейчас разберемся, что там с ней приключилось, – добродушно отвечает великан. – Ты, того значит, не волнуйся, уж к зверям-то я подход знаю.
Великан протягивает мне руку, и я еще раз вздыхаю, прежде чем забраться под слои одежды и вытащить наружу Силенси. При виде змеи, все тело которой излучает мягкое серебристое сияние, Гермиона невольно охает, а Рон откидывается назад и вжимается в спинку стула, явно желая оказаться подальше от опасной рептилии. Я осторожно опускаю Силенси в широкую ладонь Хагрида, и некоторое время он внимательно рассматривает змею со всех сторон, а затем переводит взгляд на меня.
– Значит, Черная Клеопатра? Того… не самое первое, что приходит на ум при выборе домашнего любимца, а? И ты взгляни, какая ж здоровая!
Глаза Хагрида загораются интересом, и от волнения он принимается коверкать слова сильнее обычного. Внимательно рассмотрев змею со всех сторон, он неожиданно отходит к большому дубовому шкафу и, по-прежнему бормоча, принимается рыться в куче хранящегося там хлама. Время от времени он с шумом вышвыривает на пол ненужные вещи, вроде железного чайника с дырой в боку или проеденной молью и сильно свалявшейся шкуры шогрыша.
– Гарри, это и правда Черная Клеопатра? – вполголоса спрашивает меня Гермиона, бросая опасливый взгляд змею, которая продолжает неподвижно лежать на столе.
Я киваю, и Гермиона удивленно округляет глаза.
– Я читала о них, это одни из самых ядовитых магических змей, не считая нескольких видов, которые обитают в Южной Америке, Африке и Средней Азии. И ты просто держишь ее у себя, как домашнее животное? Как только Дамблдор позволил такое?
К счастью, как раз в этот момент Хагрид извлекает из недр шкафа слегка покореженные весы, опускает их на стол и с энтузиазмом принимается выпрямлять погнутые детали. Я с готовностью берусь ему помогать, и это избавляет меня от необходимости отвечать на вопрос Гермионы.
Когда весы оказываются более или менее приведены в приличный вид, Хагрид опускает на них Силенси, цокает языком и говорит:
– Почти два фунта! Нечасто встретишь, чтобы эта порода того… вымахала такой, значит.
Я закатываю глаза.
– Меня беспокоит не ее вес, Хагрид. Почему она светится целиком? С ней никогда такого ни бывало.
И еще она почти не разговаривает, но этой частью моих беспокойств едва ли стоит делиться с Хагридом.
Лесничий задумчиво чешет подбородок.
– На линьку оно не похоже, – провозглашает он после некоторых раздумий. – Кормишь-то ты ее чем?
– Сказать по правде, она ничего не ест с тех пор, как оказалась в Хогвартсе, – осторожно отвечаю я. – Как будто бы ей достаточно магии замка, или что-то вроде. В любом случае, раньше с этим не возникало никаких проблем.
– Никаких проблем, говоришь? Отчего ж ее тогда теперь-то так переклинило?
Я еще раз беспомощно пожимаю плечами и повторяю:
– Так ты сможешь ей помочь?
Великан кивает:
– Оставь ее у меня на пару-другую деньков. Чегой-нибудь да придумаем.
Я облегченно улыбаюсь и благодарю Хагрида, он ненадолго отлучается, чтобы пристроить мою змею в одной из деревянных коробок у стены. Рон сверлит меня подозрительным взглядом, но не решается сказать мне что-нибудь в своей обыкновенной манере в присутствии лесничего. На огне начинает свистеть чайник, и Хагрид достает из серванта несколько огромных чашек для каждого из нас и принимается хлопотать возле огня, так что становится неудобным пренебречь его гостеприимством и уйти восвояси.
Рон и Гермиона, видимо, испытывают сходные чувства, потому что они тоже остаются в хижине и принимают из рук Хагрида по здоровенной чашке чая. Я не знаю, нарушил ли я их планы своим появлением или они и так уже разведали про рунескопов все, что хотели. Но, по большому счету, я уже давно не виделся с Хагридом, так что мне приятно просто посидеть у него в гостях и поговорить, время от времени прерываясь на попытки откусить кусок его зубодробильной выпечки.
Хагрид не расспрашивает меня о том, как ко мне попала Силенси, и это либо может означать, что он не хочет надоедать мне расспросами, либо он уже и так знает обо всем от Ремуса или Дамблдора. Зато с обсуждения моей змеи в частности и волшебных животных в целом мы переходим на тему Запретного леса, и тут Хагрид говорит кое-что интересное.
– Дык с тех самых пор, как произошла эта неразбериха с кентаврами, они вблизи Хогвартса носу не кажут. Перебрались, значит, всем стадом, хотя они в этой части леса селились испокон веков. Леший разберет, что с ними приключилось. Знай только болтают о своих звездах, а у меня теперь, значит, работы прибавилось. Они-то уж умели приструнить всякую нечисть, вроде леших и водяных, чтобы близко к замку не подходили.
– Ты думаешь, кентавры перебрались в другую часть леса из-за того, что прочитали что-то по звездам? – спрашиваю я, внутренне напрягшись.
Потому что там, в моем прошлом, когда война приняла по-настоящему серьезный оборот, кентавры просто ушли. Они не хотели иметь с этим ничего общего и остались в стороне от войны магов. По крайней мере, так поступило большинство из них. И теперь мне начинают видеться недобрые предзнаменования в том, что и здесь они исчезли столь же поспешно.
– Ты говоришь, вроде как, пророчество? – задумчиво переспрашивает меня Хагрид, и я киваю.
– Что, если им стало известно о будущем Хогвартса что-то такое, что они сделали выбор держаться от этого подальше? – спрашиваю я, впервые облекая свои потаенные страхи в слова.
Гермиона не выдерживает и пренебрежительно фыркает.
– Пророчества – это глупости, – убежденно говорит она.
Я перевожу на нее прямой взгляд.
– И что заставляет тебя так считать?
Гермиона закатывает глаза, словно я спросил ерунду.
– Ты явно недостаточно общался с профессором Трелони, если спрашиваешь. Считается, что она – компетентный преподаватель, но все ее эти так называемые пророчества – полнейшая чепуха. Я потеряла кучу времени, прежде чем наконец отказаться от этого бессмысленного предмета. И ни капельки не жалею, что отказалась, потому что или это у профессора Трелони не самые выдающиеся прорицательские таланты, что вряд ли, ведь не зря же она работает в Хогвартсе, или… скорее уж, это просто сам предмет такой, что…
Она не успевает закончить, потому что на этом моменте я от души хлопаю себя по лбу и восклицаю: «Точно!» так громко, что Гермиона ошеломленно замолкает.
Я смотрю на нее диким взглядом, не в силах поверить, что эта мысль пришла мне в голову только теперь, когда Гермиона все чуть ли не по кусочкам разжевала.
– Точно, черт побери, – ошеломленно повторяю я. – Трелони преподает прорицания в Хогвартсе! Почему я не подумал об этом раньше?
Гермиона ничего не отвечает, все еще глядя на меня таким взглядом, словно собирается вызвать бригаду колдомедиков по мою душу.
А у меня все в голове не укладывается, как я мог быть таким идиотом. Потому что в замке совершенно точно есть та, кто может дать мне ответ на мои вопросы или хотя бы натолкнуть на верную мысль по поводу того, о чем предупреждали меня кентавры. Но я был так занят своими библиотечными изысканиями, что даже не подумал пойти прямиком к ней, хотя должен был сделать это с самого начала. Поскольку какой бы паршивой предсказательницей она ни была, я уверен совершенно точно, что, покуда она все-таки преподает в Хогвартсе, она должна была сделать хотя бы одно-единственное настоящее предсказание.
– Гермиона, ты – гений! – искренне говорю я. – Мне нужно идти.
Я благодарю Хагрида уже на пути к выходу и скомкано прощаюсь, вылетая за дверь так поспешно, что никто из них не успевает попрощаться со мной в ответ.
Окрыленный своим внезапным озарением, я влетаю в замок и устремляюсь прямиком к Северной башне, мимо портрета сэра Кэдогана и по ступеням вверх, пока не утыкаюсь в захлопнутый люк. Ну конечно же, поскольку в ближайшее время уроков явно не ожидается, люк закрыт, из него не спускается никакой веревочной лестницы.
– Профессор Трелони? – на пробу зову я. – Профессор Трелони, мне нужно поговорить с вами. Это важно, пожалуйста, откройте.
Я пробую дозваться до нее несколько минут, пока не понимаю, что это бесполезно. И это странно, если вдуматься. Трелони почти никуда не выходит из своей башни. Я напрягаю слух изо всех сил, и мне начинает казаться, что там, в комнате над люком, раздаются негромкие шаги.
Еще некоторое время я продолжаю околачиваться в Северной башне, надеясь, что мне все-таки откроют, но в конце концов мне приходится уйти ни с чем. Я решаю вернуться сюда в другой день, рассудив, что, возможно, Трелони просто занята своими делами.
Однако мне ни улыбается удача ни на следующий день, ни на день за ним, ни всю последующую неделю. Я даже начинаю задаваться вопросом, может ли она избегать меня специально, как избегал Фиренц, когда я пытался расспросить его о своей судьбе?
Время же идет своим чередом. Я с неохотой, но все-таки берусь за учебники по своим маггловским предметам, осознав, что половина времени до экзаменов, которые состоятся в начале лета, уже прошла, а знаний в моей голове не слишком-то прибавилось. Кроме того, я продолжаю помогать Ремусу с его пособием по ЗоТИ, и это занятие становится все более интересным. Мы даже делаем пару вылазок в Запретный лес, охотиться на темных существ. Как и говорил Хагрид, кентавров и след простыл, зато всякой мелкой нечисти значительно прибавилось. Впрочем, учитывая основную цель наших походов в Запретный лес, для нас с Ремусом такое положение дел оказывается только на руку.
Несколько раз я захожу в библиотеку в поисках информации о темных существах и необычных защитных заклинаниях для пособия и натыкаюсь там на Рона и Гермиону, которые сидят, обложившись книгами. Но каждый раз Рон преследует меня подозрительным взглядом, словно думает, что я шпионю за ними, так что я не решаюсь подойти ближе и заговорить. Рон и так уже неоднократно напоминал мне, что не хочет, чтобы я лез в их дела. Еще пару раз я вижу, как друзья ходят к хижине Хагрида, наверняка чтобы снова проведать рунескопов. А еще один раз я замечаю, как они, подозрительно озираясь, уходят куда-то в сторону слизеринских подземелий сразу после ужина.
Словом, все это кажется в высшей степени странным. Что бы ни было предметом поисков Рона и Гермионы, они явно занялись этим всерьез. Кроме того, у меня нет сомнений, что именно из-за этих поисков они остались на каникулах в замке. На моей памяти, Гермиона всегда стремилась проводить Рождество с родителями. Да и все Уизли, кроме Рона, отбыли в Нору на каникулы. И меня не перестает терзать вопрос, что мои друзья могут искать такое важное, что нарушают ради этого хогвартские правила и готовы пожертвовать ради этого даже привычными планами на Рождество?
Гермиона больше не ищет моей помощи и вообще не подает виду, что у нас есть договоренность искать друг для друга информацию. Так продолжается несколько дней к ряду, почти до конца первой недели каникул, до одного из вечеров, когда я сижу в компании Ремуса в его кабинете. Оборотень задумчиво хмурит лоб, внося изменения в учебные планы на следующий семестр с учетом того, какую часть учебной программы уже успели пройти. Ну а я штудирую учебник химии и старательно вывожу химические формулы, чтобы отправить решения профессору Венгерду из Итона и понять, насколько полно я усвоил материал. Это спокойный, мирный вечер, который не предвещает каких бы то ни было событий, поэтому я даже не сразу понимаю, что происходит, когда зачарованный Гермионой календарь начинает постепенно нагреваться в кармане мантии. Я украдкой вытаскиваю его наружу и вижу, как на нем проступает надпись, выведенная аккуратным почерком Гермионы: «Выручай-комната, сейчас».
На секунду я выдыхаю от облегчения, потому что за эту неделю уже успел внушить себе, что, возможно, Гермиона больше не нуждается в моей помощи, что она нашла то, что искала, самостоятельно. Что их с Роном предприятие, в чем бы оно ни заключалось, перешло на какой-то новый уровень, и теперь они справятся без меня.
И это жалко, если вдуматься – то, что мне приходится использовать эту причину, просто чтобы провести какое-то время рядом с людьми, которых когда-то считал друзьями. Глупо радоваться тому, что я нужен Гермионе для того, чтобы помочь нарушить очередное школьное правило. Тем не менее, я захлопываю учебник химии, говорю Ремусу, что уже поздно и я, пожалуй, пойду к себе, и направляюсь прямиком к Выручай-комнате.
Гермиона уже ожидает меня там: дверь в Выручай-комнату оказывается приоткрыта, так что я захожу туда без проблем, и оказываюсь в точной копии гриффиндорской гостиной. Гермиона сидит в кресле у камина и читает книгу. При моем появлении она откладывает книгу в сторону и приветственно мне улыбается. Я с уколом беспокойства отмечаю, что она выглядит усталой, ее волосы растрепаны, а под глазами залегли круги.
– Спасибо, что пришел, Гарри.
– Без проблем, – говорю я, пожимая плечами, и опускаюсь в кресло напротив. – Так к чему такая срочность? Отбой уже был. У тебя будут неприятности, если Филч застукает тебя в коридоре.
– Я знаю, как спрятаться от Филча, – говорит Гермиона немного уязвленно, словно само предположение, что она может попасться Филчу, кажется ей обидным. – Я дождалась, пока Рон уйдет спать, прежде чем написать тебе.
Я закатываю глаза, но никак это не комментирую. Гермионе и так уже известно мое мнение по поводу того, что она скрывает наши с ней встречи от Рона.
– Если ты нашла что-то по Магии духа, то я не смогу дать тебе что-то в ответ прямо сейчас, – сразу же говорю я. – У меня есть несколько книг из твоего списка, но они остались в моей комнате. У меня не было времени забежать туда и захватить одну из них.
Гермиона закусывает губу, и не нужно быть особо проницательным, чтобы понять, как сильно ей хотелось бы заполучить эти книги.
– Это подождет, – тем не менее, говорит она. – По правде сказать, мне пока что не удалось найти ничего нового по Магии духа. Я… если честно, я позвала тебя не для того, чтобы попросить достать для нас с Роном очередные книги из Запретной секции. На этот раз мне нужно кое-что еще.
Она словно колеблется, не решаясь озвучить просьбу вслух, и я закатываю глаза.
– Честное слово, Гермиона, что бы ты ни попросила, я могу согласиться, либо отказаться, но вряд ли хоть что-нибудь из этого окажется таким уж страшным. Давай, спрашивай.
– Тебе это не понравится, – предупреждает Гермиона, вздохнув. – Но поскольку мы в некотором роде остались без альтернативных вариантов… Я хотела спросить, смог бы ты достать кое-что для нас с Роном из запасов ингредиентов для зелий, которые хранятся у профессора Снейпа? Я имею в виду, я знаю, что ты помогал ему с зельями однажды, и подумала, что если тебе представится возможность, то ты смог бы…
Тут у Гермионы пропадает решимость озвучить, что я смог бы сделать, представься мне такая возможность, и ее голос виновато сходит на нет.
– Ты просишь меня украсть что-то у Снейпа? – переспрашиваю я, все еще надеясь, что как-то неправильно ее понял.
Лицо Гермионы слегка розовеет, и она избегает встречаться со мной глазами.
– Я бы никогда не попросила тебя об этом, если бы этот ингредиент можно было просто взять и купить в волшебной аптеке. Но, понимаешь, их не продают просто так, лицензию на крылья аспида ввели еще пять лет назад. Теперь только те, у кого есть сертификат профессионального зельевара и разрешение от Министерства магии, могут купить их.
Я встряхиваю головой, пытаясь привести мысли в порядок. И это до странного напоминает мой второй курс, нашу дикую авантюру с приготовлением Оборотного зелья в туалете Плаксы Миртл. Тогда мы тоже украли ингредиенты Снейпа, но я напоминаю себе, что в тот раз это было вопросом жизни и смерти.
И я спрашиваю себя, что может стоять на кону в этот раз?
– Напомни, зачем тебе вообще понадобились крылья аспида?
– Это для нашей с Роном проектной работы, – отвечает Гермиона.
– Той самой, которая по уходу за магическими существами? – скептически интересуюсь я.
– Да. Мы хотим сварить зелье, которое позволит нам… понимать змей. Сам подумай, разве это не самый лучший способ доказать, что они обладают высоким интеллектом – понять, о чем они на самом деле разговаривают между собой? И у Хагрида как раз есть рунескопы, так что...
– Знаешь, что думаю я? – довольно резко перебиваю я, и Гермиона растеряно замолкает. – Я думаю, что этот проект по уходу за магическими существами – полная чушь. Ради Мерлина, ты же отличница, ты занимаешься нумерологией, и древними рунами, и углубленной трансфигурацией. По сравнению с этим уход за магическими существами – та еще ерунда. И каким-то образом ты выбрала именно этот предмет для своей проектной работы. Ты говоришь, что делаешь это, чтобы остановить использование компонентов из магических змей в зельеварении, но в то же время просишь меня выкрасть у Снейпа крылья аспида, и, поверь мне, это заставляет сомневаться, что ты так уж сильно озабочена вопросами благополучия змей.
Я перевожу дыхание и качаю головой:
– Мне жаль, но, я не верю тебе, Гермиона. Я думаю, что твои поиски информации из Запретной секции, и рунескопы, и крылья аспида – что все это как-то связано. Я не говорю, что не стану больше помогать, – быстро добавляю я, увидев в ее глазах разочарование. – Я просто хочу понять, во что я ввязываюсь на самом деле.
Несколько секунд Гермиона ничего не отвечает, словно обдумывает ответ или колеблется, я не могу понять. Затем она складывает руки на груди, как будто бы защищаясь, и говорит:
– Мне правда жаль, если ты мне не веришь, Гарри, – ее голос слегка звенит, я не могу понять, отчего, но каким-то образом сейчас он звучит искренне, и это сбивает с толку. – Но я уже сказала тебе, зачем мне нужны крылья аспида, и если такой ответ тебя не устраивает, то другого у меня нет, прости. Мы с Роном действительно готовим проектную работу. Ты прав, уход за магическими существами – не самый сложный предмет, но наши цели заходят немного дальше того, чтобы заполучить хорошую оценку по СОВ. В глобальном смысле это исследование может перевернуть отношение магов к магическим существам, разве это не захватывающе? И ты, конечно, прав, что использовать крылья аспида – не слишком гуманно. Но если это спасет других магических змей, то жертва того стоит, разве нет? Тем змеям, которые уже пошли на ингредиенты в запасе профессора Снейпа, все равно ничем не поможешь.
Я ничего не отвечаю, так что Гермиона вздыхает и продолжает:
– Конечно же, я прекрасно понимаю, почему ты отказываешься. Ты помощник преподавателей, учителя уважают тебя, и профессор Дамблдор тебе доверяет, так что я понимаю, глупо было бы рисковать всем этим из-за одной только моей просьбы. Но это был лучший шанс проверить мою теорию, так что я должна была хотя бы попытаться. Конечно же, это была бесполезная затея, я сама не знаю, зачем вообще заговорила об этом. Прости.
Гермиона выглядит по-настоящему расстроенной, и при взгляде на ее опущенную голову и поникшие плечи я ощущаю, как что-то внутри меня начинает медленно поддаваться.
– Я еще не сказал «нет», – едва эти слова срываются с моих губ, у меня тут же возникает ощущение, что я влезаю в какую-то глупость. Снова.
Гермиона с надеждой вскидывает голову.
– Правда? Ты поможешь?
– Я не обещаю, что помогу. Но попытаюсь, – вздыхаю я, и лицо Гермионы озаряется такой радостью, что всего на миг мне кажется, что она вот-вот бросится мне на шею, как в старые времена.
Но она только с благодарностью кивает и говорит:
– Спасибо, Гарри. Правда, я даже не знаю, что сказать. Я не… – она немного хмурит брови, пытаясь подобрать слова. – Иногда я не знаю, почему ты помогаешь мне и Рону. Особенно учитывая, что он все время ведет с тобой, как последний…
Гермиона вовремя замолкает, не позволяя себе сказать что-нибудь неприятное про Рона, и я невольно улыбаюсь.
– Я делаю это не из-за Рона. Просто… если я откажусь, кто знает, может быть, вы двое решите подобраться к запасам Снейпа самостоятельно. И тогда один Мерлин знает, что из этого выйдет.
– Ты хочешь сказать, что согласившись помогать мне, ты выбираешь меньшее из зол? – спрашивает меня Гермиона, наполовину подшучивая надо мной, но я киваю вполне серьезно.
– Если поймают меня, то, по крайней мере, я не рискую вылететь из Хогвартса. В конце концов, им больше некуда меня деть, – добавляю я, криво усмехаясь.
Но Гермиона не улыбается. Она бросает на меня осторожный взгляд и говорит негромко:
– Гарри, мне так жаль. Я имею в виду, мы все знали, что летом ты остался без опеки родных, но никто толком не говорил, что именно случилось. А потом, когда ты сказал профессору Дамблдору в Большом зале, что едешь навестить тетю… Если честно, я спросила его потом, не при всех, конечно же, что именно случилось. И он рассказал, в общих чертах, только просил меня держать это в секрете. Я и понятия не имела, что твоя тетя в коме, и через сколько всего тебе довелось пройти прошедшим летом. И когда я узнала, я вдруг вспомнила, как в самом начале семестра Рон все продолжал твердить, что тебе не место здесь, будто бы тебе и без того было мало. А потом оказалось, что ты даже не хотел ехать сюда! Да и я со своими книгами из Запретной секции тоже хороша, можно подумать, тебе было до всего этого дело. Но ты все равно помогал мне, каждый раз, когда я просила о помощи, и...
От ее слов я чувствую смущение, а еще злость на Дамблдора за то, что он позволил себе рассказать обо мне Гермионе нечто такое, чего я не просил его рассказывать. Так что я поднимаю руку, прекращая этот поток непривычно бессвязных для Гермионы, совершенно неожиданных извинений, и говорю:
– Не нужно, Гермиона. Я не… я не нуждаюсь в жалости, – это звучит немного резко даже для меня самого, но Гермиона решительно мотает головой.
– Я не пытаюсь проявить жалость, – твердо говорит она. – Я просто хочу сказать, что ты тоже можешь на меня положиться. И что я считаю тебя своим другом.
Она уверенно протягивает мне руку и улыбается. На мгновение, когда я отвечаю на рукопожатие, у меня предательски екает сердце.
И я улыбаюсь Гермионе в ответ с такой силой, что больно щекам.
****
С самого начала этого безумного предприятия меня не оставляет мысль, что подобраться к Снейпу будет задачей не из легких. Насколько все было бы проще, если бы нужно было умыкнуть что-то у него еще тогда, когда я помогал ему в приготовлении Аконитового зелья и без труда мог подобраться к его запасам, не вызывая подозрений. Но эта дорога для меня закрыта, потому что теперь Снейп снова вернулся к своей обычной тактике презрительного игнорирования.
Впрочем, я делаю одну попытку в этом направлении. Низкую, недостойную, совершенно лицемерную, так что всю дорогу меня не оставляет ощущение, что, возможно, даже заново обретенная дружба Гермионы не стоит того, чтобы так низко падать. Потому что, строя планы, как можно подобраться к Снейпу, в какой-то точке своих размышлений я решаю пойти напрямик и сыграть на том единственном эпизоде в этой реальности, когда он отнесся ко мне по-человечески.
Я прихожу к кабинету Снейпа в среду днем и, ежась от холода в подземельях, стучусь в запертые двери. Они медленно и со скрипом отворяются сами по себе, что, видимо, является сигналом к тому, что мне можно войти. Я осторожно ступаю в сумрачный кабинет, окидывая взглядом расставленные по стенам сосуды, и перевожу взгляд в сторону рабочего стола. Снейп отрывается от рабочих бумаг и смотрит на меня с удивлением, которое почти мгновенно скрывается за маской презрения.
– Поттер. Зачем вы пришли?
– Я могу присесть, профессор? – почти кротко спрашиваю я, кивая на стул перед преподавательским столом.
Снейп скрещивает руки на груди и устремляет на меня холодный взгляд, но ничем не препятствует мне, когда я прохожу вперед и устраиваюсь на стуле.
– Зачем вы пришли? – повторяет он свой вопрос.
– Я пришел сказать спасибо, – напрямик отвечаю я, испытывая легкое отвращение к самому себе, потому что, откладывая в сторону мои собственные неблаговидные мотивы, повод быть благодарным Снейпу действительно имеется. – За то, что вы помогли мне тогда, в ночь Рождественского бала. Я мог погибнуть, если бы не вы. И я не хочу, чтобы вы думали, что я просто принял это, как должное.
– К чему вы ведете, Поттер? – раздраженно спрашивает Снейп, потихоньку начиная терять терпение. – Как вы видите, у меня много дел. Если вы сказали все, что хотели, то я предпочел бы избежать вашего общества. И можете оставить свои благодарности при себе: я сделал только то, что должен был сделать, будучи преподавателем этой школы. Не стоит воспринимать это, как нечто личное.
У меня не остается сомнений касательно подтекста последней фразы: Снейп имеет в виду, не следует думать, что он стал бы спасать мою жизнь, сложись обстоятельства иначе.
– Каковы бы ни были ваши мотивы, вы сделали то, что сделали. Я знаю, между нами были разногласия… – Снейп фыркает, явно считая, что «разногласия» – не самое подходящее определение для наших с ним стычек, но я твердо продолжаю: – Но сейчас я хочу, чтобы вы знали, что я не держу зла за прошлое. И если вам снова понадобится моя помощь, с зельем для Ремуса, обработкой ингредиентов, или с чем угодно еще, то я к вашим услугам.
Я ожидаю, что на этой ноте Снейп примет мое предложение, чтобы от души поиздеваться, как раньше, либо вышвырнет меня вон, решив не утруждаться. Вместо этого он откидывается на спинку стула спиной и неприятно скалится.
– Ах, вот оно что, – негромко говорит он, в его голосе слышится мрачное удовлетворение. – Что, Поттер, не можете вынести мысли, что теперь обязаны мне? Жаждете вернуть должок? Вынужден вас огорчить: это работает слегка иначе. А если вы просто хотите успокоить собственную совесть, отскребая до блеска котлы, то я, к вашему сведению, не нуждаюсь в непрофессиональной, халтурной работе бездарного мальчишки-сквиба вроде вас, не способного усвоить простейших инструкций.
Я плотно стискиваю челюсти и поднимаюсь на ноги.
– Я не настолько глуп, чтобы пытаться вернуть Долг жизни отскребанием котлов. И, вне зависимости от того, насколько я, по вашему мнению, бездарен, я повторюсь: если вам потребуется помощь в работе, то вы знаете, где меня найти.
Лицо Снейпа ничего не выражает, и он не говорит ни слова, когда я разворачиваюсь и выхожу за дверь. Но несмотря на отсутствие окончательного ответа с его стороны, у меня не остается сомнений, что моя попытка втереться Снейпу в доверие провалилась с треском. Впрочем, если вдуматься, то это и неудивительно: понятия «доверие» и «Снейп» вообще представляются не слишком-то совместимыми.
Потерпев поражение в попытке действовать, что называется, «в лоб», я выбираю второе очевидное решение проблемы – прокрасться в хранилище Снейпа тайком. И я знаю наверняка, что тянуть с этим нельзя, потому что в каникулы, по крайней мере, меньше вероятности натолкнуться на какого-нибудь случайного свидетеля.
Так что я решаю сделать вылазку следующей ночью, под покровом темноты. Перед выходом я накладываю на себя продвинутые дезюлиминационные чары и заклинание, скрадывающее шаги, и чувствую себя при этом так, словно собрался по меньшей мере на разведку в стан врага.
На пути к подземельям мне встречается только пара привидений, погруженных в светскую беседу. Мне приходится вжаться в стену в узком коридоре и задержать дыхание, пока их мерцающие бесплотные фигуры неторопливо проплывают мимо. Больше по пути не попадается никого, даже вездесущая Миссис Норрис, судя по всему, решила провести эту ночь, свернувшись где-нибудь клубком возле теплого камина.
Хогвартские подземелья ночью кажутся еще более мрачными и гнетущими, чем при свете дня, и промораживают до костей. Это не слишком-то приятным образом дополняет и без того бодрящий эффект дезюлиминационных чар. Но оказавшись перед кабинетом Снейпа, я ловлю себя на мысли, что не отказался бы побродить по холодным коридорам и подольше, лишь бы оттянуть этот момент. Я вздыхаю, давлю в себе очередной приступ угрызений совести, возникающий совершенно некстати, и подношу ладонь к двери, пытаясь уловить магический фон. Снейп был бы ни Снейпом, если бы не оставил никаких мер предосторожности, и я удовлетворенно хмыкаю, когда мне удается нащупать защитные и сигнальные заклинания, сетями раскинутые перед самым входом в кабинет. Но для меня справиться с ними оказывается не сложнее, чем для взломщика со стажем – отворить простенький замок. Не проходит и минуты, как дверь поддается, и я медленно ступаю внутрь.
Напряженный и сосредоточенный до предела, я очень осторожно прокрадываюсь к задней двери кабинета, к небольшому чулану, где Снейп хранит свои личные запасы, не предназначенные для работы студентов. Там мне приходится снова распутывать переплетение магических нитей, медленно и осторожно, одну за другой, до тех пор, пока сокровищница Снейпа не оказывается в моем полном распоряжении.
Убедившись, что сигнальные заклинания не сработали и все идет по плану, я прикрываю за собой дверь и зажигаю небольшой Люмос в ладони. В слабом свете заклинания я изучаю сделанные убористым почерком пометки на пузырьках и склянках. Идут минуты, но крыльев аспида все не видно. Чем дольше я ищу, тем более бесконечным начинают казаться тесные ряды пузырьков и баночек, громоздящихся на длинных деревянных стеллажах. Нервничая и не желая терять время впустую, я решаю плюнуть на осторожность и просто призываю чертову склянку. Когда пузырек влетает мне в руку, целый ряд стоящих рядом с ним бутылочек тоненько звенит и начинает стремительно валиться на пол. Я действую быстрее, чем успеваю подумать: секунда – и склянки зависают в воздухе, подчиняясь моей магии, и ни одна из них не успевает разбиться о каменный пол.
И в тот самый момент, нелепо раскинув руки и сжимая в правой ладони сосуд с крыльями аспида, окруженный парящими по воздуху колбами, я замечаю в глубине стеллажа, в самой дальней стене, крошечную дверцу, которая прежде была надежно скрыта за рядами пузырьков и колбочек.
Заинтригованный, я убираю баночку с крыльями аспида в карман мантии, осторожно заставляю колбы опуститься на стеллажи и на пол, а затем делаю шаг по направлению к ней. Я уже протягиваю руку к металлическому замку, но почти сразу отдергиваю ее. Вот, где расположена настоящая защита: заклинания здесь настолько сильные, что я чувствую, как кончики пальцев едва ощутимо покалывает от магии. На миг я удивляюсь, что не заметил этого раньше. Я даже не могу поручиться, что магия такого рода вообще законна в этой вселенной.
Стоит ли говорить, что мне до жути хочется узнать, что именно с такой тщательностью скрывает Снейп?
На этот раз на снятие заклинаний уходит не минута и даже не четверть часа. У меня взмокает лоб, пока я очень медленно, очень внимательно и осторожно распутываю сплетение защитных заклинаний, потому что стоит какой-нибудь мелочи пойти не так, и сигнал тревоги наверняка приведет сюда Снейпа скорее, чем я успею удрать. Постепенно защита начинает давать брешь, а затем падает окончательно, и я протягиваю слегка подрагивающую от напряжения руку, чтобы открыть заветную дверцу.
Пространства внутри тайника совсем мало, и там оказывается один-единственный предмет – причудливо изогнутый прозрачный флакон, расширяющийся кверху, на тонком ободке я вижу переплетение магических рун, как на думосборе. Внутри флакона, несомненно, воспоминания. Они неторопливо вращаются по кругу, серебристо-серые, и отбрасывают на стенки тайника едва заметное бледное сияние.
Я задерживаю дыхание и тянусь к флакону рукой, но замираю, так и не дотронувшись до него. Мне приходит в голову, что, вероятно, там нечто очень личное. В конце концов, воспоминания можно запирать по двум причинам: чтобы их не увидел легилимент, либо если они тяжелы настолько, что маг хотя бы так пытается от них избавиться. Я слишком хорошо знаю по себе, что это не помогает до конца, что эмоциональный осадок остается. Но, по крайней мере, воспоминания, запертые в бутылке, не лезут в голову в самый неподходящий момент.
И я знаю наверняка, что какой бы из этих причин не руководствовался Снейп, когда прятал свои воспоминания здесь, любая из них уже сама по себе является достаточным основанием, чтобы не лезть в это и убраться восвояси. Я мог бы, в конце концов, хоть раз проявить уважение и оставить его секреты в покое.
Но даже понимая все это, я по-прежнему медлю, потому что мне на ум приходит кое-что еще.
Мне вспоминаются слова Снейпа о том, что стало с моим отцом, о том, как его предал близкий друг. И я спрашиваю себя, раз уж Снейпу было известно об этом, то каковы шансы, что я могу узнать больше о смерти Джеймса Поттера, если загляну в эти воспоминания? Возможно, только возможно, я сейчас лишь в шаге от того, чтобы приоткрыть завесу тайны, разгадку которой все в этой реальности так упорно пытаются от меня скрыть. Тайну смерти Джеймса Поттера, которая каким-то образом связана со Свитками Мерлина.
На секунду я плотно зажмуриваюсь, а затем делаю глубокий вздох и дотрагиваюсь до поверхности воспоминания кончиком пальца. В ту же секунду мои ноги отрываются от пола, и меня утягивает в разноцветный вихрь чужой памяти.
Я ударяюсь ногами о деревянный пол и обнаруживаю себя в маленькой скудно обставленной комнате, единственный источник света в которой – ночник в затертом коричневом абажуре на прикроватной тумбочке. В кровати лежит бледный худой подросток, в котором я без труда узнаю молодого Снейпа, ему в этом воспоминании явно не больше пятнадцати. Он выглядит больным: его лицо покрыто испариной, глаза лихорадочно блестят. Губы его разбиты, как будто бы недавно он дрался с кем-то, и беззвучно шевелятся, на правой щеке расползся уродливый пурпурный синяк. Я подхожу ближе, но не могу разобрать ни слова из того, что шепчет Снейп.
Тут дверь со скрипом отворяется, и в комнату, ссутулившись, входит худая темноволосая женщина, очень похожая на Снейпа. В ее руках бокал с дымящимся питьем, она подходит к кровати Снейпа и помогает ему приподняться и выпить зелье. Он подчиняется, морщась при каждом движении, словно испытывает боль. Сделав несколько глотков, он откидывается на спинку кровати и сухо, надсадно кашляет, болезненно придерживаюсь рукой за ребра.
– Тише, Северус, – говорит женщина, помогая ему лечь обратно и поправляя одеяло. Она с любовью проводит рукой по его спутанным черным волосам. – Тише, совсем скоро тебе полегчает. Сегодня Тобиас ночует не дома, так что я сумела сварить тебе зелье. Уж теперь-то ты точно пойдешь на поправку.
Снейп утомленно прикрывает глаза и сглатывает, острый кадык перекатывается на его тощей шее.
– Зачем ты делаешь это? – ворчливо спрашивает он, по-прежнему не открывая глаз. – Как по-твоему, что будет, если он узнает, что ты тайком варишь зелья в этом доме?
Она ничего не отвечает, и Снейп горько хмыкает:
– Я так и думал.
– Ты не должен перечить ему, Северус, – мягко говорит женщина, снова проводя рукой по его голове. Снейп дергается и пытается избежать прикосновения, и его лицо кривится от боли. – Только посмотри, к чему это приводит. Тебе нужно быть… терпеливее с Тобиасом. Я уже сотни раз тебе говорила, что достаточно держать голову опущенной, и все будет хорошо, но ты каждый раз…
– Держать голову опущенной, как это делаешь ты? – зло перебивает ее Снейп. – Хорошую же службу это тебе служит. Но я не такой, как ты. Я не собираюсь трястись от ужаса перед каким-то жалким, ничтожным магглом, – он вкладывает столько яду в последнее слово, что его мать вздрагивает, как от удара.
– Никогда больше не говори так о своем отце, – коротко говорит она.
Снейп дергает уголком рта, в его черных глазах вспыхивает злость.
– Почему бы и нет? – переспрашивает он почти с наслаждением. – Он и есть маггл. Противный, мелкий, ничего не значащий маггл, который воображает себя хозяином в этом доме. Почему ты не хочешь показать ему, хотя бы раз, что к чему? Хотя бы раз в жизни достать чертову палочку и заставить его давиться его же собственными словами? Если бы только ты позволила мне самому, в обход запрета на колдовство несовершеннолетних… Если бы я только знал, как, чтобы никто не догадался… – бормочет он, и его глаза горят лихорадочным, злым блеском.
Мать Снейпа кладет руку поверх его ладони, заставляя его замолкнуть, и с укоризной качает головой. В ее глазах, черных, как у Снейпа, но не злых и не холодных, стоит грусть.
Картинка меняется. Теперь я оказываюсь в большой темной комнате с каменными стенами, очень похожей на подземелья. По краям комнаты расположено несколько факелов, в центре по кругу стоят люди в черных мантиях с капюшонами, надвинутыми так низко, что не видно лиц. Внутри круга стоят трое человек в кроваво-красных мантиях. Тот из них, что стоит в середине, сжимает в ладонях тяжелый золотой кубок. Лица этой троицы не скрыты капюшонами мантий, и подойдя ближе, я вижу, что это всего лишь подростки, на вид лет семнадцати, не больше. Лица всех троих очень серьезные, почти торжественные.
– Пришло время Посвящения, – звучным, чистым голосом произносит высокий худощавый подросток, стоящий по центру. – Пусть первым к нам выйдет Северус Снейп. Встань же на колени в центре круга, маг, и принеси клятву, что будет верен Обществу Наследия до последнего вздоха.
В боковой части комнаты со скрежетом отворяется тайный проход, и в комнату входит Снейп в хогвартской форменной мантии. Лицо у него бледное и сосредоточенное, со сжатыми в полоску губами. Он проходит в центр круга и становится напротив троицы, и даже по сравнению с ними, семнадцатилетними мальчишками, которые старше него от силы на пару лет, он кажется до странного маленьким и уязвимым. Он делает еще один шаг вперед и без колебаний опускается на колени перед троицей в кровавых мантиях. Его голова опущена так низко, что лица не видно за завесой неопрятных черных волос.
– Северус Снейп, ты с честью выдержал все испытания, – торжественно продолжает подросток. – И теперь лишь Посвящение отделяет тебя от того, чтобы стать полноправным членом Общества. Встань же с колен и прими этот кубок, испей священной крови единорога и прими тем самым на себя вечное проклятие! – на последней ноте его тонкий голос взвивается ввысь.
Снейп поднимается с колен и дрожащими руками принимает кубок. Он заглядывает внутрь, и губы его кривятся.
– Она красная, – негромко говорит он. – Любой дурак знает, что кровь единорога…
– Но если бы ты был уверен, что это на самом деле кровь единорога, – серьезным голосом перебивает его подросток, – ты бы принял проклятье? Ради Общества Наследия?
– Принял бы, – решительно отвечает Снейп.
– Так пей же!
Снейп запрокидывает голову и пьет большими глотками, зажмурившись, морщась от отвращения. Закончив, он утирает кровавый рот рукавом мантии, его лицо слегка зеленеет.
– А теперь поклянись, что будешь хранить секреты Общества Наследия, будешь постигать, прославлять и совершенствовать страшное и великое мастерство Темных Искусств!
– Клянусь, – выдавливает из себя Снейп, на его побледневшем лбе выступает испарина.
После этого подросток делает шаг в сторону, так что моему взгляду открывается небольшой драпированный черной тканью стол, который до этого был скрыт за их спинами. Он берет со стола семиугольную звезду из гладкого черного камня, выполненную настолько тонко, что кажется, камень совсем хрупкий и может вот-вот разлететься на осколки. И он совсем не мерцает в отблесках свечей, будто бы поглощает свет. Я невольно подаюсь вперед, потому что камень выглядит настоящим. На фоне всего этого фарса и нелепицы камень выглядит так, словно обладает настоящей силой.
Худой подросток сильнее выпрямляет спину под влиянием значимости момента и говорит голосом, еще более торжественным и напыщенным:
– Ты получишь силу, маг. Ты получишь могущество, ты получишь знание, ты получишь веру. Ты никогда не будешь одинок, ты никогда не будешь брошен, ты никогда не будешь слаб. Прими же все это, – продолжает подросток, и в приступе какой-то дурноты, будто бы я оказался в кошмаре, я вдруг замечаю, что теперь семиугольная звезда в его ладонях источает неестественное черное сияние, и тем же неправильным светом мерцают глубокие глаза подростка, – прими это, и поклянись отдать свою жизнь служению Лорду Волдеморту!
– Клянусь, – эхом отзывается Снейп, но я едва слышу его за бешеным стуком собственного сердца.
Этого не может быть.
Я ловлю себя не том, что пытаюсь проснуться.
Этого, черт побери, не может быть.
Снейп вытягивает вперед руку, словно в трансе, и худой подросток подносит самый длинный луч семиугольной звезды к его ладони. Снейп слегка вскрикивает от неожиданности, когда на его руке, там, где камень коснулся кожи, выступает капля крови.
И мне кажется, я почти слышу мягкий, вкрадчивый голос, звучащий в моей голове. Голос, который говорит: «Разве семь – не самое сильное магическое число?»
– Да будет так. Добро пожаловать, брат, – говорит тем временем подросток, склоняя голову в знак приветствия. Он осторожно опускает каменную звезду обратно на столик и с торжественным видом поднимает свою волшебную палочку высоко над головой.
Фигуры, стоящие по кругу, тоже кланяются, достают свои волшебные палочки и выпускают в воздух фонтаны алого света. Несколько секунд их мерцающие отблески разбегаются по комнате, словно языки пламени, а затем гаснут. Я наблюдаю за пляской магических огней будто бы в приступе головокружения, мой разум буквально отказывается принимать то, чему я только что стал свидетелем.
Дождавшись, когда вокруг снова повисает полутьма, высокий подросток продолжает:
– Эйвери, Малсибьер, с этого дня вы будете Проводниками Северуса Снейпа в нашем общем странствии в глубины Темных Искусств.
Двое темных фигур отделяются от остальных, чтобы взять дрожащего Снейпа под руки и отвести его в круг к остальным. Они продолжают поддерживать его, потому что выглядит Снейп неважно.
– Теперь я призываю вступить в круг Бартемиуса Крауча, – продолжает подросток. – Выйди же в центр круга, маг, и принеси клятву, что будет верен Обществу Наследия до последнего вздоха.
Каменная дверь открывается во второй раз, впуская в комнату Барти Крауча-младшего. Он даже меньше, чем Снейп: на вид ему не дашь больше тринадцати, он кажется сильно нервничающим и испуганным, на его мертвенно-бледном лице отчетливо видно каждую веснушку. Он обводит комнату таким взглядом, словно в любую секунду готов дать деру. Но мне не удается узнать, пройдет ли он через обряд «посвящения» до конца и прозвучит ли снова в этой комнате имя моего старого врага. Потому что в этот момент окончательно позеленевший Снейп пошатывается на нетвердых ногах и подносит руку ко рту, так что Эйвери и Малсибьеру приходится увести его прочь из комнаты, и воспоминание обрывается.
В следующий миг я уже на берегу хогвартского озера. Я дико оглядываюсь кругом, ожидая чего угодно после предыдущего воспоминания, но здесь нет ничего особенного. Стоит ясный солнечный день, весна, должно быть, в самом разгаре. На деревьях оглушительно кричат птицы, а в отдалении, почти на другом берегу озера, младшекурсники самозабвенно играют в плюй-камни. Снейп, который кажется немного повзрослевшим со времени предыдущего воспоминания, сидит в одиночестве у основания высокого дерева, которое склонятся почти к самой воде. Буйствующая зеленая листва надежно скрывает это место от посторонних глаз. Снейп кажется нервничающим и будто бы ожидает кого-то, то нетерпеливо поглядывая на часы, то переводя взгляд в сторону замка. Я осматриваюсь кругом, а когда возвращаюсь глазами к Снейпу, то обнаруживаю, что его внимание теперь целиком приковано к одной-единственной точке.
Я поворачиваю голову, чтобы выяснить, куда он так пристально смотрит, а в следующую секунду шумно выдыхаю: в сторону одиноко стоящего дерева уверенно идет человек, которого я почему-то меньше всего ожидал увидеть в воспоминании Снейпа. К нам приближается Лили Эванс, моя мать. Ее походка легкая и стремительная, а темно-рыжие волосы так переливаются на солнце, что можно залюбоваться.
На секунду я думаю, что Снейп замыслил что-то. Я слишком хорошо помню другое его воспоминание, которое видел еще там, в прошлой жизни, когда он презрительно назвал мою мать грязнокровкой. Так что мне приходит в голову, что Снейп, должно быть, заманивает ее сюда, чтобы сыграть какую-нибудь злую шутку, возможно даже, по требованию этого своего «Общества Наследия», о котором я не знаю ничего. Судя по тому, что я увидел, во главе этого общества вообще может оказаться Волдеморт собственной персоной, и это дикая, чудовищная мысль, которая заставляет меня подвергать сомнению все свои знания об этом новом магическом мире.
Лили Эванс все приближается, и я напрягаюсь и стискиваю руки в кулаки, даже зная, что это лишь воспоминание, и что бы ни случилось сейчас на моих глазах, я никак не смогу этому помешать.
Но она вовсе не кажется удивленной, когда обнаруживает под деревом Снейпа. Напротив, она подходит ближе и опускается на мягкую зеленую траву рядом с ним, улыбаясь ему так, как могла бы улыбаться другу.
– Здравствуй, Северус, – говорит она. – Ты хотел видеть меня? Я удивилась, когда получила твою сову, вся эта таинственность... У тебя что-то случилось?
Снейп качает головой.
– Нет, Лили, ничего не случилось. Я скучал по тебе, поэтому написал.
Она немного хмурится и говорит:
– Ты сам настаивал на том, чтобы не видеться со мной при всех, разве не так?
– Да, но только потому, что я не хотел, чтобы… Я не хотел, чтобы другие слизеринцы цеплялись к тебе. Когда они видят тебя со мной, они…
– Оставь это, – устало перебивает его Лили. – Ты не хочешь, чтобы они видели тебя со мной, потому что с каких-то пор тебя вдруг начала беспокоить чистота крови.
Снейп пытается возразить, но она останавливает его жестом.
– Пусть так, я говорила, я не понимаю, в какие игры ты теперь играешь, Сев. Но, тем не менее, ты написал мне сегодня. И я хочу узнать, что изменилось?
– Я видел тебя с Поттером вчера, – выпаливает Снейп, и я понимаю по одному его виду, что вот оно, вот та самая мысль, что пожирала его с самого начала и заставляла смотреть на часы каждые пять секунд, опасаясь, что Лили Эванс не придет.
– Почему это должно тебя беспокоить? – спрашивает она довольно-таки холодно.
– Ты же сама всегда говорила, что он выскочка. Заносчивый, самовлюбленный, невыносимый…
– У него умер отец, Северус, – перебивает его Лили.
Снейп передергивает плечами:
– Я знаю. Все об этом говорят. Но отец Поттера был аврором. Я имею в виду, это опасная работа, такое случается среди авроров здесь и рядом. У Поттера траур, пусть так, но это еще не означает, что ты должна все бросить и прибежать к нему по первому зову.
Лили качает головой, в ее ярко-зеленых глазах появляется грусть.
– Я нужна ему. Сейчас ему очень тяжело, ты даже не представляешь себе, насколько. Ты не должен говорить о том, что случилось с его отцом, как о какой-то ерунде, Северус. Сам подумай, что было бы с тобой, будь ты на его месте?
Снейп ничего не отвечает, но мне нетрудно догадаться, что если бы Северус Снейп оказался на месте Джеймса Поттера, если бы он сам потерял отца, то не почувствовал бы ничего.
– И он стал другим, – продолжает Лили, не обращая внимания на странное, замкнутое выражение, которое появляется на лице Снейпа от ее слов. – Взрослее, старше. Он очень горюет, но когда я рядом с ним, ему как будто бы легче.
– Ты совсем перестала видеться со мной, – выдавливает Снейп, словно ему тяжело даже говорить это, в его лице читается неподдельная мука.
– И что с того? – безжалостно переспрашивает его Лили. – Только не говори, что тебе без меня скучно. Ты ведь все время теперь проводишь со своими новыми дружками, Малсибьером и Эйвери.
– Лили, это совсем не то. Ты… я скучаю по тебе, потому что… ты мой лучший друг с самого детства, – он на секунду замолкает, мотает головой и поправляет самого себя: – Потому что ты особенная. И мне противно видеть, что ты теперь все время с этим Поттером. Что бы он ни говорил тебе сейчас, ты же знаешь, как он умеет притворяться, когда хочет заполучить чье-либо внимание. Он – это подделка, как ты не понимаешь? А я… – он крепко зажмуривается, но заставляет себя выдохнуть и продолжить едва слышно: – Я хочу сказать, что я по-настоящему люблю тебя, Лили, неужели ты не видишь?
Его голос звучит почти умоляюще, совсем непохоже на Снейпа. Но услышав это признание, которое меня самого наверняка повергло бы в глубочайший шок, если бы ни тот факт, что я до сих пор не вышел от шока, вызванного предыдущим воспоминанием, Лили только качает головой и грустно ему улыбается.
– Нет, не любишь. Не любишь, Северус, или ты выполнил бы мою просьбу и прекратил околачиваться с этими людьми, от которых нельзя ждать ничего хорошего. Ты ведь сам стал избегать меня, после того, как связался с этими Эйвери, Малсибьером и остальными. Держу пари, ты не хочешь, чтобы они видели тебя рядом с магглорожденной. Как ты можешь говорить мне теперь такие слова, если стыдишься меня, если даже сейчас позвал меня на встречу тайком? И знаешь, что я думаю? На самом деле, ты никого не любишь, Северус. Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты говоришь искренне, только чтобы насолить этим Джеймсу Поттеру. Ты хочешь, чтобы я прекратила с ним видеться, хочешь сделать его окончательно несчастным, чтобы отомстить за прошлые обиды. Но я не куплюсь на это. Прости, но мне пора, Сев, мне нужно к Джеймсу, я обещала.
Она одним слитным, легким движением поднимается на ноги и решительно идет к замку, ее спина очень прямая, и она так ни разу и не оборачивается назад. Когда я перестаю провожать ее взглядом и снова смотрю на Снейпа, то с изумлением обнаруживаю, что он утыкается лицом в колени, и что его худые плечи содрогаются от беззвучных рыданий.
Прежде, чем я успеваю оправиться от нового потрясения, собрать разбегающиеся мысли воедино, и, ради Мерлина, просто
подумать, я оказываюсь уже в совершенно другом месте. И это самое странное место из всех, где мне доводилось бывать. Это похоже на смесь низкосортного паба и игрального дома одновременно, очень грязное, полутемное, заполненное до отвала самой разнообразной публикой. У бара оглушительно горланит пара троллей, требуя больше огневиски, и одноглазная ведьма за барной стойкой опускает перед ними по две огромных кружки, сопровождая подачу заказа какими-то непроизносимыми словами, которые, судя по свирепому выражению лица колдуньи, являются ничем иным, как отборными ругательствами на тролльем языке. За столом в центре зала идет оживленная игра в кости, лица почти всех игроков скрыты под капюшонами мантий, но глядя на руки некоторых из них, я понимаю, что далеко не все из них хотя бы являются людьми. За столиком у стены трое гоблинов торгуется с щуплым седым волшебником за нечто, омерзительно напоминающее тиски для пальцев из чистого золота. А еще я почти готов поклясться, что вижу в дальнем углу помещения пару вампиров, потягивающих из своих бокалов что-то подозрительно красное. Но прежде, чем я успеваю вглядеться лучше, мое внимание привлекают звуки разговора прямиком за моей спиной.
– Принес? – спрашивает странный, свистящий голос, и я резко оборачиваюсь.
Позади меня оказывается нечто вроде драпированной грубой тканью кабины. Я ступаю внутрь, за драпировку, и обнаруживаю притиснутый к стене узкий стол с единственной коптящей свечой, по краям от него расположены две деревянные скамьи. На одной из скамей сидит Снейп в черной мантии, с низко надвинутым на лицо капюшоном, как у большинства посетителей этого места, но не настолько низко, чтобы лица было не разглядеть совсем. Я отмечаю, что Снейп выглядит старше, чем в предыдущем воспоминании, он явно уже окончил Хогвартс. Его лицо кажется более жестким и замкнутым, а на лбу между бровями, несмотря на совсем еще молодой возраст, уже наметилась ранняя морщинка. Но что меня по-настоящему настораживает, это его глаза: в них появился новый блеск, темный и жесткий, которого я не видел прежде, когда наблюдал за Снейпом под деревом у озера. И этот блеск говорит о том, что обладатель такого взгляда готов пойти на многое, чтобы добиться своего.
Напротив Снейпа сидит горбатая седая колдунья с острыми, как у хищника, зубами, обнаженными в предвкушающем оскале. Глаза ее незрячие, подернутые бельмами. Я перевожу взгляд на ее руки, лежащие на столе, и с чувством отвращения замечаю, что каждый из ее морщинистых скрюченных пальцев оканчивается ногтем настолько длинным, что он начинает неестественно завиваться. Свистящий голос, который привлек мое внимание, несомненно, принадлежит колдунье.
Снейп коротко кивает в ответ на ее вопрос, будто бы она может видеть это своими слепыми глазами, и залезает в карман мантии, извлекая наружу небольшой круглый пузырек.
Ведьма берет пузырек когтистыми руками, словно знает совершенно точно, где находится в этот момент рука Снейпа. Хищно облизываясь, она открывает крышку, подносит пузырек прямиком к своему носу, глубоко втягивает воздух, а затем расползается в удовлетворенной и довольно жуткой улыбке.
– Ты превзошел самого себя, – говорит она своим свистящим голосом. – О, это темная, темная магия, и ты не боишься нырять в самые ее глубины, мальчик, ты ступил на узкую тропу. Я довольна тем, что ты мне принес.
Она улыбается своим остозубым ртом, и мне не хочется даже думать о том, что за зелье приготовил Снейп, вызвавшее у этого существа такую радость. Снейпу, судя по всему, тоже не хочется об этом думать. От слов колдуньи он слегка бледнеет, но говорит жестко и твердо:
– Теперь твоя часть сделки. Ты обещала.
– Ну конечно, мальчик, Сиилджа держит слово.
Она забирается рукой в мешок на скамье рядом с собой и извлекает оттуда матово-белую чашу, по виду из какого-то редкого материала, вроде слоновой кости. Тонкая и изящная, чаша кажется чем-то из другого мира, чем-то, совершенно неподходящим к самой ведьме и к окружающей обстановке. Колдунья требовательно протягивает руку, и Снейп чуть дрожащими пальцами вкладывает в ее ладонь кусок пергамента. Ведьма разворачивает пергамент и опускает его на чашу, и как только края пергамента касаются тонкого ободка, они остаются на месте, словно приклеенные. Я подхожу ближе и вижу, что на куске пергамента отлично знакомым мне почерком Принца-полукровки, почерком Снейпа, выведено два имени: Лили Эванс, Джеймс Поттер.
– Ты знаешь, что колдовство не подействует, если то, что их объединяет – настоящее, – предупреждающе говорит ему ведьма.
– Это не так, – быстро говорит Снейп. – Я точно знаю. Я… я подслушал во «Флориш и Блоттс», как Лили жаловалась своей подруге, Мэри Макдональд, что ей одиноко. Поттер проводит все свое время, гоняясь, как одержимый, на пару с Фрэнком Лонгботтомом, за темными магами. Он надеется выйти на тех, кто виновен в гибели его дружка, Блэка. Она несчастлива с ним. То, что между ними – это неправильно, – убежденно заканчивает он.
Старая колдунья кивает, а в следующую секунду начинает скороговоркой бормотать слова, все быстрее и быстрее, даже не прибегая к помощи волшебной палочки, чтобы творить свою странную магию. По мере того, как она говорит, лист пергамента начинает потихонечку искажаться, тлеть с середины, словно в центре чаши появляется невидимый огонь, расползаться трещинами к краям. Снейп наблюдает за действиями колдуньи, будто завороженный, и кажется, даже не дышит. Колдунья запрокидывает голову, слова на неизвестном языке начинают вырываться из ее горла с рычанием, натужно, от усилия ее слепые глаза сильнее выступают из глазниц. Но когда кусок пергамента уже почти полностью истлевает в кубке, колдунья вдруг резко дергается и выпрямляется, хватаясь когтистыми ладонями за стол, и издает надсадный хрип, с силой втягивая в себя воздух.
– Что произошло?! – в ярости кричит на нее Снейп. – Почему ты остановилась?
Некоторое время колдунья ничего не отвечает, пытаясь отдышаться. Затем она выпрямляется, на ее лице проступает неприятная ухмылка.
– Боюсь, что ничего не могу здесь поделать, мой милый, – ехидно говорит она, опираясь руками на узкий стол и подаваясь ближе к Снейпу, так что он в отвращении отшатывается назад. – Она уже носит под сердцем их общего ребенка, и потому моя магия здесь бессильна. Что, как ни это, является доказательством истинности их любви?
Она издевательски смеется ему в лицо, и Снейп хватает со стола белую чашу и с криком чистейшей ярости запускает ее в стену. Воспоминание обрывается.
При следующем воспоминании у меня к горлу подступает комок: я оказываюсь на маленьком кладбище в Годриковой впадине. И там, между памятников и могильных плит, прямиком на размытой дождями земле, стоит на коленях Северус Снейп, глубоко зарываясь пальцами в грязную, потемневшую от ливней траву. В этот момент он похож на безумца: его худое бледное лицо искажено отчаянием, а остановившийся взгляд пустых черных глаз прикован к надгробию на совсем еще свежей могиле. Холодный ливень обрушивается на него тяжелыми каплями, его черные волосы промокли насквозь и липнут к лицу, но Снейп словно не замечает этого. Из-за дождя я не могу понять, плачет он или нет.
Я отворачиваюсь в сторону, впиваясь ногтями в ладони, не желая видеть надписи на надгробной плите. Мое сердце гулко колотится в груди, я пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоиться, но это не помогает. Я хочу просто выбраться отсюда, оказаться где-нибудь в другом месте, подальше от… всего этого. Я хочу вернуться назад во времени и вообще не смотреть этих воспоминаний.
И, словно в ответ на мое желание убраться отсюда, я чувствую, как пространство вокруг сужается, и меня начинает стремительно тащить наверх, выдергивая из зыбкого тумана и с силой ударяя ногами об пол.
В следующую секунду я снова стою в темной подсобке, перед злосчастным флаконом с воспоминаниями. Я медленно оборачиваюсь и обнаруживаю прямиком перед собой Северуса Снейпа из настоящего – очень, очень рассерженного Снейпа, который стоит в дверном проеме босиком, в серой ночной рубашке до пола, и угрожающе направляет на меня свою волшебную палочку.
– Поттер, объяснитесь, – отрывисто командует он.
