Шанс на жизнь

Глава 46. Свитки Мерлина.

Каникулы подходят к концу на удивление быстро, и я не успеваю оглянуться, как мы с Невиллом уже собираемся обратно в Хогвартс. У меня при себе только небольшая сумка, Невилл же заново собирает свой чемодан, рискуя забыть половину вещей где придется, потому что его многочисленные родственники вовсю помогают ему со сборами и создают при этом невиданную суету.

Пока двоюродный дедушка Элджи помогает Невиллу отловить Тревора, с кряхтением пытаясь выудить его из-под кровати, а двоюродная бабушка Энид руководит процессом, раздавая указания, в какую сторону нужно ползти (вероятно, ошибочными, поскольку при поворотах в сказанном направлении кряхтение и причитания со стороны двоюродного дедушки Элджи только усиливаются), а бабушка Невилла громогласным голосом оглашает бесконечный список вещей, которые Невиллу необходимо проверить, в комнату заглядывает Фрэнк Лонгботтом. Невилл смотрит на него умоляющим взглядом, явно надеясь, что тот спасет его от этой суматохи, но вместо этого отец Невилла подзывает меня:

– Гарри, можно тебя на секунду?

Он снова отводит меня в свой кабинет, и там показывает мне фотографию, с которой мне машут руками и улыбаются молодые люди в аврорских мантиях.

– Это твой отец во времена учебы, – поясняет Фрэнк Лонгботтом, указывая на молодого Джеймса Поттера, который широко улыбается мне со снимка и горделиво показывает на аврорскую эмблему, вышитую на мантии. – А вот его лучший друг, Сириус Блэк. Это их первый курс в аврорской Академии, фотографию сделали сразу же после Церемонии поступления. А это я сам, я тогда был у них инструктором. Я подумал, возможно, ты захочешь оставить снимок себе.

Я благодарю его и убираю снимок в карман. Мне приходит в голову, что теперь, когда у меня нет альбома, полного фотографий с родителями, это становится единственной фотографией с отцом и Сириусом, которая у меня вообще есть.

Из-за дверей раздается особо эмоциональное восклицание двоюродной бабушки Энид, которой отвечает громогласный голос бабушки Невилла. По контексту разговора у меня складывается впечатление, что они не могут разыскать носки.

Фрэнк Лонгботтом качает головой, бормочет вполголоса:

– У нас тут вечно все вверх дном.

– Вы всегда жили в одном доме? – спрашиваю я, почти бездумно. Я могу ошибаться, но мне всегда казалось, что в моем прошлом Невилл жил с одной бабушкой, а остальные родственники наведывались к ним только погостить.

Он качает головой и грустно мне улыбается:

– Нет, но я предложил всем переехать в один дом вскоре после того, как стал главой Аврората. Поверь мне, после нескольких анонимных угроз добраться до твоих родственников, если ты не организуешь освобождение группы опасных убийц из Азкабана, желание держать близких в поле зрения значительно возрастает.

Я киваю, понимая его даже слишком хорошо.

Наконец, все вещи оказываются собраны, Тревор отловлен и надежно спрятан в небольшом переносном террариуме на самом верху чемодана, а карманы наших курток оттягиваются под весом свертков с пирожками, которые нам всучила заботливая двоюродная бабушка Энид. Когда мы с Невиллом в сопровождении его многочисленных родственников выходим за порог, Августа Лонгботтом все еще неодобрительно косится на сверки с пирожками и продолжает ворчать, что только при полнейшем отсутствии чувства сохранения нормальный человек станет набивать желудок едой, путешествуя в «Ночном Рыцаре». Сказать по правде, я втайне склонен с ней согласиться.

Фрэнк Лонгботтом взмахивает палочкой, призывая волшебный автобус, и миссис Лонгботтом успевает только торопливо обнять Невилла напоследок, прежде чем у обочины с визгом тормозов останавливается невидимый для магглов трехэтажный «Ночной Рыцарь». Улица словно раздвигается вширь, чтобы вместить его, и ярко-фиолетовый бок автобуса надежно скрывает всю нашу компанию от взглядов случайных прохожих или магглов, которым вдруг вздумается выглянуть из окон своих домов на узкую улицу.

Из автобуса проворно выскакивает Стэн Шанпайк, который принимается тараторить куда-то в пространство:

– Добро пожаловать на борт «Ночного Рыцаря», спасательного экипажа для колдунов и ведьм, оказавшихся в затруднительным положении…

Пользуясь его болтовней, Алиса Лонгботтом дает Невиллу последние наставления, а его бабушка решает еще разок пройтись по списку вещей, которые он мог забыть. Фрэнк Лонгботтом пожимает мне руку на прощанье, и ему приходится почти кричать, чтобы я расслышал его голос в этом шуме:

– Гарри, мне было невероятно приятно с тобой познакомиться, ты даже не представляешь себе, насколько! Если у тебя что-то случится, или просто захочешь пообщаться, пришли мне сову, ладно? Я буду только рад…

– Так вам нужен автобус или нет? – нетерпеливо интересуется Стэн, и все вдруг понимают, что он уже давно закончил свою приветственную речь и теперь в нетерпении переминается с ноги на ногу, ожидая, когда же пассажиры наконец соизволят войти в салон.

Мы с Невиллом торопливо забираемся в автобус, и едва мы успеваем опуститься на свободные сидения, как экипаж срывается с места, и в окнах начинают мелькать улицы, которые проносятся так быстро, что похожи на огромное расплывчатое пятно.

Невилл выглядит не особо настроенным на разговоры, и я тоже ничего не говорю, устремив взгляд за окно, где иногда удается различить отдельные дома или маггловские машины, и размышляя о том, что мне удалось узнать за эти дни. Я поехал к Невиллу для того, чтобы узнать больше об Обществе Наследия, но эта попытка зашла в тупик. Зато я наконец-то узнал о том, как умер мой отец, и при других обстоятельствах это открытие занимало бы меня куда сильнее, чем сейчас. Теперь же у меня есть имя предателя – Барти Крауч-младший, мой старый враг, который и здесь сумел избежать Азкабана. Но я не знаю, стоит ли мне делать с этим хоть что-нибудь, или просто позволить всему идти своим чередом. И я по-прежнему ничего не знаю о Свитках Мерлина, которые тоже сыграли какую-то роль в событиях, которые привели к смерти Джеймса Поттера. Но это тоже все больше похоже на тупик. По большому счету, я даже не знаю, нужны ли мне на самом деле ответы, или это во мне говорит моя старая, бесполезная привычка непременно добираться до разгадок, которые не приносят мне ничего хорошего. Возможно, мне следует перестать забивать этим голову и сосредоточиться на главном, и тогда мне удастся придумать хоть что-то, что позволит мне найти ответ на самый главный вопрос – вопрос о том, почему в стенах здешнего Хогвартса звучало имя Волдеморта.

Я отвлекаюсь от своих мыслей только когда автобус в очередной раз тормозит. На этот раз он останавливается так резко, что маленького коротконогого волшебника через проход от нас сносит с верхней полки и зрелищно перебрасывает на кресло впереди. Затем Стэн Шанпайк громогласно объявляет:

– Хогвартс!

Мы спускаемся по ступеням вниз, я довольно неуклюже пытаюсь помочь Невиллу с его чемоданом, но тот мотает головой и упрямо тащит его сам. И он по-прежнему ничего не говорит, только громко сопит, волоча чемодан по снегу, все то время, пока мы проходим через ворота со статуями крылатых вепрей и принимаемся двигаться через высокие сугробы ко входу в замок, и теперь уже у меня не остается сомнений, что это неспроста. С каждым шагом неловкость этого молчания все нарастает, и до замка остается еще не менее половины пути, когда это становится по-настоящему невыносимым.

– Что не так? – в конце концов спрашиваю я, остановившись.

Невилл ничего не отвечает, только продолжает с усилием тащить свой дурацкий чемодан, хотя куда проще, право же, было бы уже давным-давно наложить на него чары левитации. Чувствуя нарастающую злость, я повторяю громче и резче:

– Что не так, Невилл?

На этот раз Невилл оборачивается, и я с недоумением осознаю, что он, похоже, рассержен.

– Что не так? – переспрашивает он, тяжело дыша после долгой ходьбы. – Я скажу тебе, что не так, Гарри. Я пригласил тебя к себе в гости, но вместо того, чтобы играть вместе со мной в шахматы, или в подрывного дурака, или хотя бы летать на чертовой метле, ты запираешься в кабинете с моим отцом и не выходишь оттуда до конца каникул! Надеюсь, ты рад, что он теперь тебе души не чает? Держу пари, он с радостью обменял бы меня на тебя, будь у него такая возможность! «За Гарри Поттера – истинного сына своего отца!» – зло передразнивает он слова Фрэнка Лонгботтома, сказанные во время семейного обеда, и я стискиваю челюсти.

– Мне показалось, ты сказал, что хотел бы оказаться на моем месте? – спрашиваю я, намеренно стараясь сохранить голос спокойным.

– А тебя это удивляет? – по-прежнему зло переспрашивает Невилл. – Потому что я скажу тебе, если ты сам не видишь: тебе, знаешь ли, неплохо живется. Ты волен делать все, что тебе вздумается, самостоятельно принимать решения, не оглядываясь ни на кого… Ты, черт подери, свободен, как гиппогриф! И еще ты можешь не делать ничего особенного, а все окружающие от тебя все равно просто в восторге. Посмотри хотя бы на моего отца. А мне, знаешь ли, придется идти в авроры, потому что именно этого от меня все и ожидают, и им наплевать, что от ЗоТИ меня тошнит. И тебе не нужно играть в проклятый квиддич, над тобой не висит ничьих ожиданий, так что…

– Ты и правда думаешь, что все это так здорово? – перебиваю я холодной яростью, и Невилл под моим взглядом осекается и замолкает. – Ты хочешь так же, скажи мне, Невилл? Хочешь, чтобы твои родители и все близкие родственники умерли? Хочешь быть совершенно один, без поддержки за плечами? Хочешь, чтобы у тебя никогда не было детства? Потому что я бы махнулся с тобой, не глядя!

С каждым моим словам на лице Невилла все сильнее проступает ошеломленное и виноватое выражение. Он отводит глаза в сторону, его круглое лицо заливает краской стыда.

– Прости, я не это имел в виду. Я понимаю, что ты… – начинает он, но каким-то образом его раскаяние только сильнее злит меня.

Избалованный мальчик из большой любящей семьи, он словно просто взял и забыл, во что мне обошлась моя «независимость», что на самом деле стоит за тем, что надо мной «не висит ничьих ожиданий». За своей ревностью к тому, что я вместо него случайно перехватил крошечные крупицы драгоценного внимания его отца, он словно забыл, что у меня самого отца никогда не было.

– Понимаешь? – зло переспрашиваю я. – Это хорошо, потому что я ни черта не понимаю! Я не понимаю, как ты можешь завидовать мне хоть в чем-либо, когда у тебя самого есть все, о чем я не могу и мечтать! Чего ты еще хочешь, Невилл? Тебе всего лишь надо проявить немного силы воли, и твоя жизнь станет почти идеальной. А моя жизнь не станет такой никогда, слышишь? У меня нет ничего!

Я срываюсь на крик и останавливаюсь, тяжело дыша. У меня в ушах – шум машины жизнеобеспечения, а перед глазами – бледное до синевы лицо тети, неподвижно лежащей на больничной постели, и питательные трубки, которые тянутся к ней со всех сторон, словно дьявольские силки. А еще тот самый взгляд в глазах врачей, когда они смотрят на меня, взгляд, говорящий, что они не верят в то, что тетя действительно может поправиться.

Я делаю глубокий вздох, чтобы окончательно успокоиться, и спрашиваю негромко:

– Неужели это именно то, чего ты хочешь, Невилл? Это – твоя «свобода»?

– Нет, господи, конечно же, нет, – испуганно отвечает Невилл, он кажется потрясенным моей вспышкой. – Гарри, прости, что я наговорил тебе все это. Я, наверное, просто расстроился из-за отца. Ну, и меня сильно задело, что ты привел его в такой восторг, потому что… – он делает глубокий вздох и продолжает упавшим голосом: – Потому что за все эти годы он ни разу не смотрел на меня с такой гордостью, с какой смотрел на тебя.

К собственному изумлению, я вдруг крайне отчетливо испытываю то же самое чувство, которое так часто появляется при разговорах с Луной Лавгуд, когда она говорит о людях что-то из тех очевидных, но неприятных вещей, которые обычно не принято произносить вслух. И это чувство означает, что даже после всего того, что Невилл наговорил только что о моей жизни, я по-прежнему способен испытывать к нему сочувствие.

Невилл смотрит на меня напряженным взглядом, но я не успеваю ничего ответить на его извинение, потому что через секунду кто-то окликает меня по имени.

– Гарри! Никак, и правда ты? Как я вовремя, значит, надумал уйти из «Кабаньей головы», как раз-то мы с тобой и столкнулись. Поговорить, значит, надо.

Я бросаю Невиллу короткий взгляд, пытаясь выразить в нем, что не сержусь на него по-настоящему, затем пожимаю плечами и торопливо нагоняю Хагрида, стараясь поспеть за его широкой поступью.

– Все в порядке, Хагрид? – обеспокоенно спрашиваю я. – Ничего не случилось в школе, пока меня не было?

– Да что тут может случиться? – отмахивается великан. – В Хогвартсе все, как всегда – лучше не бывает. Я хотел сказать, что выходил твою зверушку, можешь ее, того, забрать от меня.

Мое настроение, заметно упавшее после странной вспышки Невилла, мгновенно взмывает вверх.

– Силенси в порядке?

– В полном, – горделиво подтверждает Хагрид. – Оказалось, ей всего-то и нужно было, что дать пару порций молока химеры. Для змей это лучшее лекарство, так-то!

Я предпочитаю не уточнять детали.

В хижине Хагрид передает мне Силенси, которая выглядит теперь так же, как раньше, достаточно бодро переползает мне на руку и шипит:

– Больш-ш-шой человек был добр ко мне, но я с-с-скучала по тебе, Говорящ-щ-щий.

Я глажу ее по треугольной голове, и змея немного льнет к моей ладони, привычно обвившись кольцами вокруг правой руки. Я бросаю взгляд на большой деревянный стол, на котором стоят три чашки вместо одной, и спрашиваю Хагрида:

– Кто к тебе приходил? Снова Рон с Гермионой?

Хагрид важно кивает:

– Они, похоже, здорово заинтересовались рунескопами! Недаром я говорил, что будет отлично взяться выращивать их в качестве проектной работы. Ребята поумнее, они-то уж сразу понимают. А поумнее Гермионы, я тебе скажу, мало кого найдешь.

– Что они делают с рунескопами, когда приходят к тебе? – как бы невзначай спрашиваю я.

– Ну, там… рассматривают их… – Хагрид немного растерянно почесывает голову, но затем веско добавляет: – Изучают, короче говоря.

– Я могу тоже взглянуть?

Хагрид великодушно кивает, и я подхожу к ящику с рунескопами в дальнем конце хижины и поднимаю крышку. Судя по всему, разговоры о непримиримости рунескопов к собственным собратьям (а иногда и голов одной змеи друг к другу) ничуть не преувеличены: из полутора десятков змеек, которые были у Хагрида осенью, теперь осталось четыре достаточно крупных змеи, у одной из них не хватает правой головы. Сейчас они, похоже, пребывают в состоянии спячки, потому что каждая из них свернулась кольцами на куче соломы в своем углу коробки. Пользуясь тем, что Хагрид принимается шумно громыхать посудой, убирая со стола чашки, которые позабыл там, похоже, уже давно, я шепотом обращаюсь к змеям на парселтанге:

– Прос-с-снитесь и говорите с-с-со мной. Двое людей, которые приходят с-с-снаружи, что они хотят от вас-с-с?

Но змеи едва ли сонно ворочаются и явно не выглядят настроенными на разговоры. Я уже серьезно раздумываю о том, чтобы ткнуть ближайшего рунескопа пальцем в бок, когда Хагрид вдруг говорит:

– Что там такое, у леса? Никак, профессор Люпин?

Я оставляю рунескопов в покое и тоже подхожу к окну, выглядывая наружу. Вдалеке, у самой кромки Запретного леса, я действительно вижу Ремуса. Я сразу же понимаю, что что-то не в порядке: он будто бы борется с чем-то, что пытается утянуть его обратно в лес. Похолодев, я без единого лишнего слова вылетаю наружу и со всех ног бросаюсь к лесу. Хагрид, увидев мое беспокойство, с грохотом выбегает следом, нам в спину доносится тревожный лай Клыка.

Приблизившись, я замечаю, что лицо и руки у Ремуса расцарапаны, и что он, похоже, сражается с кем-то невидимым. Уловив краем глаза меня, он, не размениваясь на приветствия, бросает мне край мелкой сетки, который я машинально ловлю, и кричит:

– Помоги мне набросить это на него!

Вместе мы бросаемся с сеткой вперед, и я успеваю собрать ее на манер мешка, с удивлением ощущая, как внутри бьется что-то невидимое. Ремус делает взмах палочкой, направляя ее на сетку, и в следующую секунду я обнаруживаю, что в сетке извивается и сучит ногами крайне уродливый лесной бес, который показывает мне язык и делает неприличный жест рукой. Следующим движением палочки Ремус обездвиживает его, так что бес застывает неподвижно все с тем же неприличным жестом.

Ремус утирает пот со лба и говорит:

– Увертливый попался – как раз для шестикурсников, я обещал показать им бесов с необычными магическими свойствами. Этот, как ты видишь, наловчился исчезать.

Хагрид неодобрительно качает головой:

– Не советовал бы я тебе, Ремус, ходить в этот лес нынче одному. Неладные там дела сейчас творятся. Кентавры, вон, ушли. И Гарри все туда же тащишь, нехорошо это.

– Возможно, очень скоро нам с Гарри больше не придется ходить в лес за материалами для практических занятий, – загадочно отвечает на это Ремус.

Мы прощаемся с Хагридом и направляемся к замку с по-прежнему обездвиженным бесом в сетях. Едва войдя в высокие двери замка, Ремус разматывает шарф и набрасывает его на беса, пробормотав, что будет нехорошо, если младшекурсники увидят его застывшим в таком непотребном виде. Я резонно замечаю, что большим потрясением для младшекурсников стало бы зрелище расцарапанного лица их учителя по ЗоТИ.

К счастью, по пути к кабинету Ремуса нам не встречается ни младшекурсников, ни студентов старших курсов: явно еще далеко не все успели вернуться в замок после каникул. Спрятав беса в один из ящиков у стены, Ремус обрабатывает свои царапины заживляющим зельем и предлагает мне чаю.

– Итак, как прошло время у Лонгботтомов? – спрашивает он, когда мы привычно устраиваемся в креслах, я скидываю кроссовки и уютно забираюсь на сиденье с ногами.

– Неплохо, – отвечаю я после секундных раздумий, неопределенно пожимая плечами. – У него хорошая семья, я много разговаривал с его отцом.

– Я догадывался, что так будет, – кивает Ремус. – В свое время Фрэнк Лонгботтом довольно тесно работал с Джеймсом, они были приятелями. Мне кажется, в некотором роде Фрэнк так и не смог простить себе, что твой отец погиб в том рейде, потому что это он, а не Джеймс, должен был в нем участвовать. У Фрэнка Лонгботтома за два дня до того рейда умер отец, он взял несколько дней отпуска, так что Джеймсу пришлось его подменить.

И снова, мне приходит в голову, что и в этой вселенной судьба выбирает меня тогда, когда с тем же успехом могла бы выбрать Невилла. Сложись обстоятельства иначе – и Невилл, действительно, мог бы оказаться на моем месте, как и хотел сегодня. Я встряхиваю головой, отгоняя злую мысль прочь. Неправильным было бы жалеть, что это не отец Невилла умер в том рейде. И, кроме того, циничный голос в моей голове напоминает о том, что это не Фрэнк Лонгботтом был настолько глуп, чтобы на полном серьезе довериться Барти Краучу-младшему.

– В любом случае, не думаю, что Невилл в восторге от того, что его отец посвятил так много времени общению со мной, – хмуро замечаю я, снова прокручивая в голове эпизод, случившийся на обратном пути в замок, но сразу же отмахиваюсь от этого: – Ладно, не будем об этом. Что я по-настоящему хотел узнать, так это почему ты сказал Хагриду, что мы больше не будем ходить в Запретный лес за темными существами? Это все из-за того, что ушли кентавры? Ты тоже считаешь, что там теперь опасно?

Я поднимаю взгляд на Ремуса и обнаруживаю, что его глаза загадочно блестят.

– Вовсе нет, – качает головой он. – Дело в том, что на каникулах я обсудил с профессором Дамблдором твою идею, насчет дуэльного клуба.

– И он позволил? – спрашиваю я, едва веря своим ушам.

Оборотень кивает, и я расплываюсь в широкой улыбе. В Хогвартсе будет дуэльный клуб. Я хотел бы ошибаться на этот счет, но, возможно, нынешним студентам действительно потребуются знания о том, как защитить себя в сражении.

– Спасибо тебе, Ремус.

Он вскидывает ладонь.

– Погоди, это еще не все новости.

– Что еще?

Тут в лице Ремуса появляется некоторая нерешительность. Он немного колеблется, а затем говорит так, словно ему приходится подбирать слова:

– Дело в том, что у меня сложилось впечатление, что помогать вести уроки ЗоТИ тебе нравятся больше другой работы в замке. Кроме того, мне самому приходится довольно часто пропускать уроки, что не лучшим образом сказывается на учебном процессе. Учитывая все это, я поговорил с Дамблдором о том, возможно ли сделать тебя полноценным ассистентом преподавателя ЗоТИ. Чтобы ты ассистировал во всех моих уроках и не занимался другими делами по замку.

Первые несколько секунд я не знаю, что на это ответить.

– Ты можешь отказаться, если не захочешь, – добавляет оборотень, внимательно глядя в мое лицо.

– Ты действительно хочешь, чтобы я больше помогал тебе в уроках по ЗоТИ? – наконец недоверчиво переспрашиваю я. – В смысле, ты не делаешь это только из-за меня, в качестве одолжения или чего-то в этом роде?

К моему изумлению, Ремус в ответ на это предположение издает совершенно неуместное фырканье и говорит:

– Гарри, с моей стороны было бы просто невежливым не признать, что работать вместе с тобой мне гораздо приятнее, нежели одному. Поэтому, раз уж на то пошло, логичнее было бы предположить, что я делаю это ради собственной корыстной выгоды. Но причина не только в этом. Я наблюдал за тобой, за тем, как ты проверяешь работы моих студентов, как ты держишься, когда мы выслеживаем Темных существ в Запретном лесу, и как противостоишь им. И я не знаю, быть может, дело в том, что Джеймс действительно был чертовски хорошим аврором, и изучение способов борьбы со злом просто у тебя в крови, а может, это ты сам по себе все так быстро схватываешь. Я могу сказать только, что уже сейчас ты знаешь о Темных Искусствах намного больше, чем твои сверстники и даже более старшие студенты. И если бы только… – он осекается, будто бы не уверен, что хочет продолжать, но все-таки произносит: – Если бы только ты мог колдовать, то со своими блестящими способностями ты мог бы стать легендой в Магическом мире. Вполне вероятно, что ты стал бы знаменит даже скорее, чем Джеймс, который сделал головокружительную карьеру аврора за какие-то пару-тройку лет после школы. Но, послушай, я думаю, что если у кого-то есть дар понимать магию так, как ее понимаешь ты, то этим надо делиться, надо передавать свои знания другим. Это как раз то, чем занимаюсь я, и я чертовски уверен, что у тебя это получится не хуже, даже если при этом ты не будешь размахивать волшебной палочкой перед студентами.

Некоторое время я прислушиваюсь к своим ощущениям, но мое первоначальное беспокойство исчезает, потому что, без сомнения, Ремус говорил искренне.

– Я буду рад, – наконец отвечаю я, с удивлением обнаруживая, что это действительно так.

Я вспоминаю свой пятый курс, Армию Дамблдора и чувство гордости, которое возникало у меня всякий раз, когда под моим руководством друзья осваивали новые заклинания. А еще те долгие, изнурительные тренировки уже во время войны, на которых мы часами оттачивали свои навыки в боевых заклинаниях, доводя их до автоматизма, и у меня возникает то же чувство, что и тогда. Я думаю, что если соглашусь на предложение Ремуса, у меня будет возможность научить других чему-то стоящему, чему-то такому, что, возможно, когда-нибудь спасет их жизни. Я могу научить их защитить себя в ситуациях, когда это будет действительно необходимым, могу сделать какое-то отличие.

– Тогда завтра, в одиннадцать – мой первый урок после каникул, у второкурсников, и я буду ждать тебя. Дамблдор сделает объявление за завтраком.

Я киваю Ремусу и почти с удивлением обнаруживаю, что мои губы сами собой растягиваются в улыбке.


****

Даже если объявление Дамблдора насчет моего повышения до ассистента по ЗоТИ и вызывает некоторый интерес и новую порцию взглядов и перешептываний в мой адрес, это не идет ни в какое сравнение с тем ажиотажем, который вызывает новость об открытии в Хогвартсе дуэльного клуба. Первое занятие клуба должно состояться только через три недели после вывески объявления в общих гостиных, но с этого момента у студентов в коридорах и на занятиях, кажется, только и разговоров, что о дуэлях.

В середине недели подходит время первой из отработок у Хагрида, которые Дамблдор назначил для нас с Малфоем после случившегося в конце рождественского бала. Когда я подхожу к хижине лесничего, Малфоя еще нет, так что я пользуюсь возможностью расспросить Хагрида, что он собирается дать нам в качестве отработки.

– Слыхал я об этой истории, – бурчит великан, – и скажу тебе, что Дамблдору – ему, конечно, виднее, но, видит Мерлин, не заслужил ты отработки. Если ты спросишь меня, вытурить надо было этого Малфоя из школы, да и дело с концом. Всем бы вздохнулось без него свободнее.

– Ты знаешь, кто такой Драко Малфой, – говорю я, пожимая плечами. – С такими связями, как у его семейки, не так-то просто вытурить его из школы. Но я не считаю, что Дамблдор назначил мне взыскание несправедливо: я тоже был неправ, Хагрид. Так что мы сегодня будем делать?

– О, тебе понравится, – говорит Хагрид, заговорщицки подмигивая, и в ответ на мой вопросительный взгляд поясняет: – Тестралы. Сейчас холода настали, плохо это для молодняка, нужно натереть жеребят и кобыл жеребых саламандровым жиром. Ты-то с ними уже давно наловчился управляться, а Малфой их, того, не видит. Вот и будет ему урок: не отпущу, пока не закончит свою часть работы. Пущай повозится.

Я вспоминаю все те случаи, когда Малфой пытался сорвать уроки УЗМС, и думаю о том, что Хагриду тоже не чуждо коварство. Но не успеваю я ничего сказать, как в поле зрения появляется Драко Малфой собственной персоной, зябко кутающийся в мантию и с таким кислым выражением лица, словно скорее предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь.

При его появлении Хагрид выпрямляется и принимает строгий вид.

– Так-то, явились, значит, на отработку, – говорит он, окидывая нас обоих многозначительным взглядом. – Будет, глядишь, неповадно в следующий раз правила нарушать, верно я говорю? Ну, пошли за мной, к лесу.

С этими словами Хагрид закидывает на одно плечо арбалет, на другое – большой кожаный мешок, о содержании которого я догадываюсь, и свистом подзывает Клыка, прежде чем бодро двинуться в сторону Запретного леса. Я иду следом, но почти сразу же останавливаюсь и окликаю Хагрида, потому что Малфой за нами не идет.

Хагрид разворачивается кругом и устремляет на Малфоя вопросительный взгляд.

– Ты идешь или чего?

– «Или чего», – хмуро передразнивает его Малфой. – Кому вообще могла прийти в голову такая безмозглая идея – потащить нас в лес в качестве отработки?

Хагрид тяжело бросает мешок на землю, отчего Малфой опасливо пятится назад на пару шагов, и говорит:

– Если я сказал, что для вас двоих есть работа в лесу, значит, вы пойдете туда со мной и будете ее выполнять, ясно? Я преподаватель, Малфой, нравится тебе это или нет. Не хочешь выполнять задание, которое я дам – прекрасно, тогда можешь собирать свои вещички и убираться из Хогвартса с ветерком.

– Ладно-ладно, я иду, – рассерженно бурчит Малфой себе под нос и все-таки идет вперед, устремив хмурый взгляд в землю.

Хагрид хмыкает, коротко подмигивает мне и, снова взвалив мешок на плечо, продолжает двигаться к Запретному лесу.

– Это действительно безопасно? – обеспокоенно спрашиваю я вполголоса, нагоняя Хагрида. – Ты сам говорил, что с тех пор, как ушли кентавры, лес стал не самым подходящим местом для прогулок…

– Мы не идем в чащу, не беспокойся. Выйдем на опушку, тестралы сами явятся, когда почуют приманку.

Я ничего не говорю, хотя меня смутно беспокоит мысль, что в этот раз, когда нечисти в лесу стало больше в разы, не только тестралы могут явиться на запах крови.

Впрочем, когда мы выходим на поляну, оказывается, я недооценил Хагрида: пока я осматриваюсь кругом, а Малфой нервно подпрыгивает от каждого шороха и старается встать таким образом, чтобы туловище Клыка заслоняло его со стороны чащи, Хагрид протягивает по окружности всей поляны длинную золотую нить. Когда концы нити встречаются, образуя широкий круг, вся поляна на миг вспыхивает золотым сиянием, которое почти сразу же исчезает.

– Что это? – напряженно спрашивает Малфой, озираясь кругом.

– Это мне того, Дамблдор дал, – важно поясняет Хагрид.

Малфой кривится и уже открывает рот, явно чтобы сказать что-то резкое, но я опережаю его и отвечаю на вопрос:

– Это Нить Фидельмы. – Лицо Малфоя по-прежнему выражает недоумение, так что я поясняю: – Есть легенда, что однажды муж колдуньи Фидельмы, воин Бродерик, был сильно ранен в сражении. Полчища врагов продолжали наступать, и тогда Фидельма отрезала свои великолепные золотые локоны и сплела из них косу невероятной магической силы, сложила ее в круг, который не подпускал к Бродерику врагов, и так Бродерик выжил. Когда сражение закончилось, круг распался, но золотые нити остались, разошлись по миру, и даруют защиту тому, кто окружит себя ими. Не возьмусь судить, насколько правдива легенда, однако Нити Фидельмы – очень редкий магический артефакт, они могут защитить, в том числе от всякой мелкой нечисти. Другими словами, Малфой, заканчивай трястись от ужаса, твоей шкуре здесь ничего не угрожает, – насмешливо заканчиваю я.

Малфой бросает на меня угрюмый взгляд исподлобья, но ничего не говорит.

Тем временем Хагрид развязывает веревку на кожаном мешке и машет нам с Малфоем рукой:

– Давайте, нужно раскидать тут, значит, приманку, чтобы они явились. За границы круга не выходить, коли не хотите себе неприятностей. И никакой магии, пока здесь находитесь, уж поверьте мне, и у более могущественных волшебников рядом с этими нитями заклинания выходили… того, боком.

– Слышал, Поттер? – ядовито шипит мне Малфой вполовину голоса. – Никаких заклинаний. Не то, чтобы ты вообще был на это способен…

– Чего замешкались? За работу! – более настойчиво повторяет Хагрид, и Малфой наконец затыкается и подходит к мешку.

Увидев внутри куски сырого мяса, он на мгновение замирает с выражением отвращения на лице, но после еще одного окрика Хагрида глубже натягивает щегольские кожаные перчатки и берется за работу.

Неохотно, я тоже делаю несколько шагов к мешку с приманкой, и как тогда, в конце лета, почти не глядя на то, что делаю, принимаюсь раскидывать клейкие куски мяса по поляне. Свежий рыхлый снег окрашивается в бурый цвет, и мне приходится дышать глубоко и размеренно, чтобы справиться с накатывающей дурнотой. Малфой то и дело кидает на Хагрида неприязненные взгляды, кривит губы в отвращении. Но затем, видимо, он замечает что-то в моем лице, потому что, зависнув на секунду напротив меня над мешком с приманкой, он неожиданно ухмыляется и спрашивает так, чтобы Хагрид не услышал:

– Что, не по нутру тебе работенка, Поттер?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – равнодушно отзываюсь я, но знающая ухмылка Малфоя никуда не пропадает, и я отворачиваюсь в сторону.

Проходит совсем немного времени, прежде чем из-за деревьев показываются первые тестралы. Малфой их не видит, поэтому испугано вскрикивает, когда куски мяса начинают исчезать с заснеженной земли сами по себе. Позднее остальных на поляну осторожно выходят трое жеребят, перебирая по снегу нелепыми длинными ногами, и одна жеребая самка, чей живот кажется неестественно большим и округлым в сравнении со скелетообразным телом.

– Гарри, ты тогда займись ей и вон тем жеребенком, – указывает Хагрид. – А ты, Малфой, возьмешься за оставшихся двоих. Сейчас, гдей-то у меня завалялись бутылки с саламандровым жиром…

– Что именно нам нужно сделать? – громко, чуть ли не по слогам, словно разговаривает с идиотом, спрашивает Малфой у Хагрида.

Лесничий спохватывается и, увлекшись поисками саламандрового жира в своих бездонных карманах, скомкано вводит Малфоя в курс дела. Наконец, он извлекает пару небольших бутылок, наполненных чем-то оранжевым, маслянистым и светящимся, и передает одну мне, а другую – остолбеневшему Малфою.

– Как, по-вашему, мы собираемся втирать в этих тварей эту дрянь? – с возмущением в голосе спрашивает Малфой, уставившись на Хагрида. – Они, черт подери, невидимые!

– Если у тебя хватило мозгов нарушать правила, то и это сделать способ найдешь, – хмуро отвечает Хагрид. – И я бы советовал тебе приступать, ночи в лесу, знаешь ли, холодные. Я пока… того, копыта им почищу.

Хагрид удаляется в скопление тестралов, а я подзываю пугливого жеребенка, и, когда он осторожно подходит ко мне, треплю его по гладкой черной холке.

– Поттер, ты что, видишь их? – шепотом спрашивает меня Малфой, когда Хагрид отдаляется на достаточное расстояние.

– А сам ты как думаешь? – язвительно спрашиваю я, отворачивая крышку на банке с саламандровым жиром и, щедро зачерпнув теплой оранжевой массы, от которой на морозе идет пар, принимаюсь неловко размазывать ее по шкуре жеребенка. Он льнет к моей ладони, и даже со своим скелетообразным телом и белыми глазами выглядит до странного трогательным.

– Ты должен мне помочь, Поттер, – вполголоса говорит Малфой, бросив быстрый взгляд на Хагрида и убедившись, что тот не слушает. – Ты же не хочешь проторчать здесь до ночи?

– Я-то не проторчу, не волнуйся, – безмятежно отзываюсь я.

Выругавшись сквозь зубы, Малфой некоторое время продолжает бестолково топтаться рядом, но убедившись, что помощи от меня не дождется, разворачивается и принимается ходить по поляне, растопырив руки, вероятно, в надежде случайно ухватить детеныша тестрала таким образом. Крылатые кони шарахаются от него в разные стороны, так что некоторое время Малфой просто наворачивает круги по опушке без малейшего толку. Впрочем, где-то через четверть часа он бросает эту идею и остается с независимым видом стоять на месте, сложив руки на груди и бросая хмурые взгляды на Хагрида и на меня. Еще минут через двадцать Хагрид снисходит до того, чтобы подвести одного из жеребят прямиком к Малфою и всучить его тому в руки со словами, чтобы держал крепко, потому что если упустит, то будет искать жеребенка сам.

Когда я заканчиваю с работой и машу на прощанье Хагриду рукой, Малфой только берется за своего второго жеребенка, ругаясь сквозь зубы, весь в оранжевых пятнах саламандрового жира, его взмокшие от усилий волосы липнут ко лбу. Впрочем, я не испытываю к Малфою особого сочувствия, пока возвращаюсь в густых сумерках обратно в замок. В отдалении, на квиддичном поле, горят огни: у чьей-то команды идет тренировка, возможно даже, у гриффиндорцев. Мне в голову приходит смутная мысль, связанная с тестралами и с квиддичем, и я думаю, что, какой бы бредовой ни была идея, она, пожалуй, могла бы оказаться кстати для Невилла.

Впрочем, всю следующую неделю у меня едва ли находится время, чтобы обменяться с Невиллом и парой фраз. На меня наваливаются увлекательные, но занимающие приличную долю времени уроки ЗоТИ с Ремусом, еще отработки у Хагрида с Малфоем, на которых, к явному и неоднократно высказываемому неудовольствию Малфоя, мы все еще продолжаем помогать детенышам тестралов перенести холода. А еще остаются своеобразные «отработки» у МакГонагалл, которые она назначила мне после того случая с непенфом, и на которых я изучаю под ее неусыпным надзором свои маггловские предметы.

Трижды за эту неделю я получаю сообщение от Гермионы, которая пытается вызвать меня в Выручай-комнату. Как назло, она делает это совершенно, просто катастрофически не вовремя. Один из таких моментов приходится на урок ЗоТИ у третьекурсников с хаффлпаффа, когда я, замешкавшись на секунду, едва не позволяю злонравному гриндлоу выколоть себе глаз. К счастью, меня спасают очки, потому что растить заново глаз – одна из самых неприятных процедур колдомедицины, которую можно себе представить. В следующий раз я пишу под наблюдением МакГонагалл тест по биологии, чтобы позднее отправить его профессору Венгерду. Поэтому когда я украдкой залезаю рукой в карман мантии за волшебным календарем, чтобы убедиться, что Гермиона действительно меня вызывает, МакГонагалл бросает на меня такой негодующий взгляд, словно решила, что я пытаюсь списывать. А в третий раз, видимо, Гермиона находится в таком нетерпении или раздражении, отправляя мне сообщение, что календарь нагревается в моем нагрудном кармане моментально и слишком сильно, и от неожиданности я выливаю на детеныша тестрала почти полный новехонький флакон саламандрового жира. Флакон, конечно же, оказывается последним, так что мне приходится тащиться в хижину Хагрида за запасным. Меня даже посещает смутная мысль, что, возможно, все это – знаки судьбы, призванные убедить меня в том, что я не должен отдавать крылья аспида Гермионе.

Так или иначе, после пятничного урока по ЗоТИ у гриффиндорских пятикурсников, который заканчивается как раз перед обедом, Гермиона задерживается в классе, чтобы подробнее расспросить у Ремуса про домашнее задание. Рон как всегда торопится поскорее попасть на обед и уходит вместе с остальными гриффиндорцами, и на этом моменте у меня возникает мысль, что расспросы про домашнее задание – это не более чем предлог, чтобы переговорить со мной втайне от Рона. Это предположение укрепляется, когда я тоже выхожу из кабинета: Ремус только начинает отвечать на вопрос Гермионы, когда она вдруг говорит ему, что теперь все поняла, и поспешно выходит следом, оставив Ремуса в явном замешательстве. Едва выбежав из кабинета, она окликает меня и подзывает к себе, спрятавшись за доспехами от посторонних глаз.

– Гарри! Я хотела с тобой поговорить.

– Я знаю, но только не здесь, – говорю я, быстро озираясь на висящие на стенах портреты и на группы спешащих на обед студентов.

– Нет, послушай, я не собиралась говорить ничего такого, что лучше обсуждать в… более спокойной обстановке, – быстро говорит Гермиона. – Я только хотела сказать, то, о чем я просила тебя… Если ты передумал, то ничего не нужно, ладно? Я не хочу, чтобы ты избегал меня из-за этого. Я с самого начала знала, что напрасно вообще это затеяла…

– Гермиона, то, о чем ты меня попросила… – начинаю я, но Гермиона меня перебивает.

– Да, я понимаю, что это было слишком, – продолжает расстроено бормотать она. – Мне ужасно жаль, что я вообще решилась…

– Я сделал это.

Гермиона мигом замолкает, у нее слегка вытягивается лицо от изумления.

– Что? – пораженно переспрашивает она. – У тебя получилось? Но как, во имя...

– Не здесь, – настойчиво повторяю я. – Послушай, я не избегал тебя намеренно, ясно? Просто не мог найти время. Мы можем увидеться сегодня вечером, если…

– Ох, Гарри, у меня просто нет слов! – взволнованно перебивает меня Гермиона, когда до нее в полной мере доходит, что я действительно выполнил ее просьбу. – Спасибо тебе!

От избытка чувств она даже обнимает меня, порывисто и неловко, и в этот самый момент я перехватываю с дальнего конца коридора ошеломленные и восторженные взгляды Парвати Патил и Лаванды Браун, которым, очевидно, не терпится разнести новый кусок сплетен по замку. Я поспешно отступаю от Гермионы на один шаг, и она тоже отходит в сторону и заправляет за ухо волосы, явно смутившись. Но наблюдая за тем, как Парвати с Лавандой яростно перешептываются, по-прежнему таращась на меня и Гермиону во все глаза, я не могу избавиться от чувства, что вред уже нанесен.

– Извини, это вышло случайно. Тогда увидимся вечером. А сейчас я… мне еще нужно в библиотеку, – неловко говорит Гермиона, после чего стремительно скрывается из виду.

Я пожимаю плечами и направляюсь в Большой зал на обед. Когда я прохожу мимо Парвати с Лавандой, они на мгновение замолкают, провожая меня долгими прищуренными взглядами, и мое дурное предчувствие от этого лишь усиливается.

Мы с Гермионой встречаемся в Выручай-комнате вечером, как и условились. Комната снова выглядит, как гриффиндорская гостиная, а Гермиона ждет меня в кресле у камина. К моему удивлению, она не бросается с порога расспрашивать меня о крыльях аспида, как я ожидал, а вместо этого вываливает на стол передо мной сразу несколько тяжелых книг и окидывает их мрачным взглядом. В отблесках камина я замечаю, что она снова выглядит очень усталой, тени у нее под глазами в последнее время стали еще более заметными.

– Я тоже нашла кое-что для тебя на каникулах, Гарри, – негромко говорит она.

– По Магии духа? – спрашиваю я, затаив дыхание и поневоле чувствуя нарастающий азарт.

Каким-то образом я чувствую, что если хоть к каким-то из вопросов, которые все нарастают вокруг меня, будто снежный ком, найдутся ответы, то я смогу отыскать и остальные.

Гермиона кивает, избегая сталкиваться со мной глазами.

– Я не сразу догадалась, где нужно искать, – по-прежнему тихо говорит она, обращаясь куда-то в направлении собственных коленей. – А потом я задумалась, почему это может быть таким важным для тебя? Я имею в виду, ты же всего ничего в магическом мире, я не могла понять, откуда такая заинтересованность в одном-единственном и таком необычном направлении магии. А потом я поняла, конечно же – все дело в Свитках Мерлина.

Я остаюсь таким же неподвижным и бесстрастным, как минуту назад, хотя у меня возникает чувство, словно в одну секунду из меня вышибает весь воздух. Но я боюсь вдохнуть, я боюсь выдать хоть чем-то, насколько важно для меня то, что она говорит. Мне страшно, что если эта новая Гермиона поймет, как драгоценна для меня информация, которую ей удалось отыскать, она не станет продолжать, она потребует от меня взамен что-то еще. Поэтому я замираю и выжидаю.

Через один удар сердца, который кажется для меня вечностью, Гермиона вздыхает и осторожно продолжает:

– Конечно же, я должна была догадаться, что когда тебе рассказали, как погиб твой отец, ты захотел знать больше. Я… мне тоже пришлось, Гарри, найти больше подробностей о его смерти, без этого я просто не смогла бы найти связи с Магией духа, – она неуверенно замолкает и бросает на меня быстрый взгляд, словно ожидает, что я могу воспринять это, как вмешательство в нечто личное.

– Все в порядке, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал обыденно, и спрашиваю: – Так в итоге ты поняла, что Свитки Мерлина, из-за которых погиб мой отец, и Магия духа связаны между собой?

Гермиона кивает.

– Это было в «Семистах семидесяти семи рунических таинствах», – поясняет она. – Там, правда, Свитки Мерлина называют «скрижалями», но похоже, что это ошибка перевода, изначально книга писалась на латыни... В общем, суть в том, что в ней я и нашла информацию о том, что Свитки Мерлина содержат знание о том, как волшебник может пробудить в себе Магию духа и стать почти всемогущим…

– Так все, что они делают – это дают знания о высшей магии? – спрашиваю я, почти разочарованно.

– Это нечто большее, – качает головой Гермиона. – Ты не совсем понимаешь… Могущество, которое дает Магия духа тому, кто сможет воспользоваться ею в полной мере, едва постижимо, даже для волшебников. Конечно же, если верить тому, что написано – а мне все-таки кажется, что все эти истории преувеличены. Но даже если делить то, о чем в них говорится, на десять, а то и на двадцать, сила этой магии все равно кажется невероятной. Она может изменить весь мир, по воле одного-единственного человека. Даже представить себе страшно колдовство такого масштаба. Во всех источниках, которые мне удалось найти, Магию духа называют «глубинной», или «скрытой» магией, но, тем не менее, очевидно, что речь идет об одном и том же. Я до сих пор толком не понимаю, как это работает. В смысле, общеизвестно, что волшебные палочки нужны для того, чтобы направлять колдовство, они усиливают магию, вот почему магически волшебникам нет равных среди других существ, обладающих магией, вроде тех же гоблинов, домовых эльфов или кентавров. Но каким-то образом предполагается, что волшебник, который постиг Магию духа, может обходиться и вовсе без палочки, и его колдовство все равно будет превосходить все мыслимые границы. Если это правда, если Свитки Мерлина действительно дают своего рода руководство для тех, кто захочет постичь этот вид колдовства, и такой мощный артефакт попал в неправильные руки, то твой отец совершил действительно очень благородный и самоотверженный поступок. Он пожертвовал своей жизнью, чтобы помешать темным волшебникам воспользоваться этим артефактом. Страшно даже подумать, что могло бы произойти, если бы ни он.

Я хочу сказать ей, что все было совсем не так, но губы не слушаются меня. Сказать по правде, у меня буквально голова идет кругом от услышанного.

Все эти вещи, о которых только что говорила Гермиона, это едва постижимое колдовство невероятной мощи – оно очень похоже на мою собственную магию, и на магию Волдеморта. Магию, которая действительно изменила целый мир, которая уничтожила все живое, а потом повернула время вспять… И, опять же, это вполне сходится с тем, что говорили мне кентавры: они сказали, что я «черпаю свою силу из Магии духа».

– Мне очень жаль, но эти четыре книги – все, что мне удалось найти, Гарри, – расстроено добавляет Гермиона. – Хотя это странно, если вдуматься, потому что в них есть ссылки на другие библиотечные книги, но оказалось, что таких изданий здесь больше нет, я проверила даже по списку из Запретной секции. А когда я попыталась заказать одну из них во «Флориш и Блоттс», мне пришел ответ, что вместо этого старья, которое уже давно не публикуется, лучше бы мне заказать у них новое собрание сочинений Гилдероя Локхарта…

На этой фразе Гермиона чуть розовеет и замолкает, очевидно, предаваясь воспоминаниям о творчестве Локхарта.

Мне же совершенно не кажется странным, что книги, о которых говорила Гермиона, пропали из библиотеки. Я не верю ни на кнат, что это чистая случайность – то, что там остались только те книги с упоминаниями о Свитках Мерлина и Магии духа, в которых Свитки ошибочно зовутся «скрижалями», а Магию духа осторожно называют «глубинной» или «скрытой». Очевидно, что они остались в библиотеке случайно: кто бы ни очистил библиотечные полки от малейших упоминаний о Свитках Мерлина и Магии духа, они по ошибке упустили эти четыре, которые сумела отыскать Гермиона, потому что в них не было прямых упоминаний опасного предмета, их просто не уловили поисковыми заклинаниями. По сути, единственная причина, по которой Гермионе удалось вообще что-либо найти по этой теме заключается в том, что кто-то напортачил, заметая следы.

– Спасибо тебе, Гермиона, – в конце концов говорю я, придвигая книги ближе к себе. – Знаешь что? Я думаю, этого достаточно, не нужно больше ничего искать. Я бы ни за что не нашел бы все это без твоей помощи. При следующей встрече я принесу тебе все книги, которые мне удалось найти за это время для тебя – думаю, это будет только честно. И еще вот, возьми это.

Я передаю Гермионе пузырек с крыльями аспида, и она издает восторженный возглас, рассматривая его со всех сторон.

– Как тебе удалось? – потрясенно спрашивает она, наконец оторвавшись от созерцания драгоценного ингредиента.

– Думаю, мне просто повезло, – я пожимаю плечами и стараюсь выдавить из себя улыбку. И старательно отгоняю от себя мысль, что, если уж на то пошло, то в этой истории со Снейпом мне, скорее, просто чудовищно не повезло.

Гермиона аккуратно прячет пузырек с крыльями аспида в карман мантии и снова переводит взгляд на меня.

– Так значит, теперь, если тебе больше не нужно ничего разыскивать по Магии духа, ты больше не будешь искать для меня новые книги? – как бы между прочим уточняет она.

– Это зависит от… – наблюдая за тем, как напряженно напрягаются плечи Гермионы, я делаю глубокий вдох и беспокойно запускаю руку в волосы. – Послушай, когда ты говорила, что считаешь меня своим другом… Ты действительно имела это в виду?

Она смотрит на меня так, словно я сказал нечто обидное, даже оскорбительное.

– Конечно же, да, Гарри. Ты думаешь, я сказала бы это просто так?

– В таком случае, – медленно продолжаю я, – ты можешь пообещать мне кое-что? Я знаю, мы условились, что я не стану задавать вопросов, и я действительно не буду больше терять на это время. Но я хочу, чтобы ты пообещала мне, что к чему бы ты и Рон не искали всю эту информацию, вы двое не лезете в нечто опасное.

Я вижу, что Гермиона колеблется секунду или две, прежде чем кивнуть.

– Да, это неопасно, Гарри, можешь не волноваться. Я просто хочу проверить… кое что.

Но я не оставляю ее в покое так просто.

– И если тебе покажется, хоть на секунду, что дело принимает скверный оборот, ты обещаешь, что скажешь об этом мне?

– Что за глупости, Гарри? – не выдерживает она. – Что, по-твоему, может вообще представлять для нас опасность? Мы же в Хогвартсе, ради Мерлина, это самое защищенное место в мире.

У меня есть свое мнение на этот счет, поэтому я повторяю:

– Просто пообещай мне.

Она раздраженно выдыхает, но все же говорит:

– Ладно, я обещаю. Ты доволен?

Я неохотно киваю и оставляю ее в покое, хоть у меня и возникает неприятное чувство, что если она и Рон действительно ввяжутся в нечто дурное, она не сдержит обещания.


****

Из фолиантов Гермионы я узнаю, что те немногие маги, которые владели магией духа, жили так давно, что истории о них скорее похожи на легенды, чем на сколько-нибудь достоверные факты. Те из них, кого не убили напуганные такой мощью соплеменники, погибли от собственной магии, которая стала столь велика, что они не могли больше справляться с нею и каким-то образом наносили вред самим себе. И это похоже на мои собственные наблюдения: всегда есть плата.

Но, кроме этого, я узнаю о своей магии нечто такое, чего не знал прежде, даже если и догадывался в общих чертах. Я узнаю, что эта магия подобна стихии, что она возрастает и достигает невероятных масштабов, если дать ей правильную почву для роста, и достигнув пика, она на какое-то время спадает, отступает назад, как океан после цунами, чтобы через какое-то время снова начать расти. Там, в моем прошлом, мы, Орден Феникса и Аврорат Министерства магии, учились использовать это. На поле боя я выкладывался почти до предела, творя колдовство невероятной, разрушительной силы, но подмога всегда была где-то поблизости: чтобы прикрыть, когда все закончится, и помочь уйти туда, где можно набраться сил. Колдовство такого уровня будто бы иссушало меня изнутри, выматывало физически и морально и ставило на самую грань того, что может вынести человек.

Но у меня нет ни малейшей идеи, как там, в моем прошлом, я смог достичь этой силы. Если верить, опять же, результатам поисков Гермионы, в этом мире есть целый ритуал, включающий в себя использование изысканий самого Мерлина по этому предмету, закрепленный на магических свитках. Если правильно произвести этот ритуал, он позволяет волшебнику пробудить в себе магию духа. Но у меня есть сильное подозрение, что если бы подобный ритуал проводили на мне, то я бы как минимум об этом знал, так что этот вопрос остается открытым.

Под конец первой недели февраля, накануне первого в истории Хогвартса урока дуэльного клуба, я получаю приглашение явиться в кабинет Дамблдора, чтобы в последний раз обсудить предстоящий урок и убедиться, что все пройдет гладко. Когда я поднимаюсь по винтовой лестнице в директорский кабинет, помимо Дамблдора я ожидаемо нахожу там Ремуса. Но полной неожиданностью оказывается встретить там еще и Снейпа, который выглядит так, словно его только что заставили съесть незрелый лимон вместе с кожурой.

На мое приветствие отвечают только Дамблдор и Ремус. Так что усаживаясь за стол, я уже вовсю удерживаю готовый сорваться с языка детский вопрос, какого черта здесь делает Снейп. Это в любом случае вскоре выяснится, так или иначе. И, справедливости ради следует отметить, что Снейп тоже не выглядит так, словно сам напросился присутствовать.

Принимая от директора чашку с чаем, я бросаю на Снейпа еще один быстрый взгляд. Я ощущаю нервозность, пытаясь понять, мог ли он заподозрить хоть что-то из того, что случилось у него в подземельях той ночью, когда я воровал крылья аспида для Гермионы. Но Снейп чувствует мой взгляд почти сразу же и смотрит на меня в ответ, холодно, неприязненно и в упор, так что мне приходится прекратить пялиться.

– Итак, – жизнерадостно начинает Дамблдор, привлекая общее внимание, – поскольку мы уже обсудили, какие заклинания войдут в программу первых занятий вновь созданного дуэльного клуба и определились с тем, каковы наши цели, я пригласил сегодня сюда вас троих, тех, кто будет непосредственно вовлечен в занятия клуба, чтобы обсудить вопрос расписания. В желающих, как вы видите, отбоя нет, даже несмотря на возрастное ограничение. Сейчас, когда списки потенциальных участников клуба сформированы, следует разобраться с расписанием. Этот вопрос представляется непростым, поскольку и вы трое, и студенты, имеете достаточно плотный график. Но прежде, чем мы приступим, я хотел бы спросить, остались ли у кого-нибудь из вас еще вопросы, не связанные с темой планирования времени?

Дамблдор замолкает, окидывая нас доброжелательным взглядом.

– Профессор, я, возможно, упустил этот момент, – осторожно начинаю я, понимая, что неприятная обязанность обозначить слона в этой комнате отводится мне, – но с каких это пор нас стало трое?

Глаза Снейпа вспыхивают недобрым блеском, но на мой вопрос отвечает Дамблдор.

– Учитывая обстоятельства, я счел уместным вовлечь профессора Снейпа в организацию дуэльного клуба, поскольку у него есть обширный опыт в области дуэлей. Они с профессором Люпином, как партнеры по дуэли, будут демонстрировать заклинания на практике, прежде чем студенты будут пробовать выполнить их самостоятельно.

– Я понимаю общую идею, профессор Дамблдор. Я просто не припомню, чтобы мы обсуждали кандидатуру профессора Сней…

– Это дуэль, Поттер, – нетерпеливо перебивает меня Снейп. – Для дуэли нужны двое. Я понимаю, что вы уже чувствуете себя достаточно свободно в роли ассистента преподавателя по ЗоТИ, но не следует тешить себя мыслью, что от вас будет хоть какой-то прок на дуэльной арене. Потому что в ваших руках, мистер Поттер, волшебная палочка будет не более чем пустой тратой древесины…

На этом моменте мне приходится бороться с желанием прикрыть глаза и с облегчением выдохнуть: Снейп ничего не помнит из случившегося в подземельях и ни о чем не подозревает.

– Северус, – предупреждающе говорит Дамблдор, и Снейп моментально замолкает.

– Мне это известно, большое спасибо, – холодно киваю я. – Но… мне казалось, профессор Флитвик неплох в дуэлях?

Теперь я обращаюсь к Дамблдору, совершенно игнорируя пренебрежительное фырканье Снейпа.

– Гарри, уверяю тебя, профессор Снейп также весьма хорош в дуэлях, – сообщает Дамблдор таким тоном, словно это не более чем вопрос дуэльной техники. – Они с профессором Люпином подойдут для этой роли как нельзя лучше, вот увидишь. Профессор Флитвик и без того задействован в достаточном количестве внеклассных занятий, взять хотя бы кружок по магобогглу и школьный хор…

Дамблдор еще какое-то время развивает тему хогвартских факультативов, а потом плавно переходит к обсуждению расписания. Я машинально киваю на озвучиваемые предложения, практически не участвуя в обсуждении. Похоже, теперь у меня совершенно точно появится дополнительный повод для беспокойства: Снейп, который так некстати, так совершенно не вовремя будет сновать поблизости, вынюхивая, подозревая меня черт знает в чем и рискуя вспомнить все то, что я заставил его забыть…

– Гарри? Ты нас слушаешь?

Я резко вскидываю голову и стараюсь изобразить на лице неловкую улыбку.

– Да, прошу прощения, профессор Дамблдор. Я задумался на секунду.

– Так я могу считать, что суббота перед ужином будет удобным временем для всех?

– Конечно, профессор. Лучше не придумаешь.

Дамблдор бросает на меня короткий пронзительный взгляд, но я избегаю встречаться с ним глазами до самого конца встречи.

Как и ожидалось, на первое занятие дуэльного клуба приходит почти вся школа. И хотя Дамблдор все-таки ввел ограничение на вступление в клуб студентов младше четвертого курса, у меня не возникает никаких сомнений, что на первое показательное занятие они все-таки явились. Из-за огромного количества народу приходится устроить занятие прямиком в Большом зале: столы факультетов и скамьи пропадают, в центре зала располагается зрелищный дуэльный помост.

Мне пока что нечего делать в непосредственной близости от помоста, так что остается стоять в толпе других студентов, слушая взволнованные комментарии Невилла.

– Ох, Мерлин, ты видишь этот помост? Он просто здоровый. Нам что, придется выходить прямо на него и изображать дуэль? Перед всей школой?

– Ну, примерно в этом и состояла задумка, – рассеянно отзываюсь я, глядя на двери, из которых предположительно с минуты на минуту должны появиться Ремус со Снейпом.

Невилл еще раз взывает к Мерлину и нервно стискивает в пальцах волшебную палочку.

– Послушай, это же факультатив, – резонно замечаю я. – Если не хочешь – не ходи на него.

Он закатывает глаза:

– Скажи это моему отцу. Они с бабушкой, похоже, свято верят, что во мне кроется недюжинный талант к ЗоТИ, который только и ждет, чтобы блистательно проявиться. На деле же мне, похоже, придется выставить себя полным придурком перед всей школой.

Я вздыхаю, мысленно призывая на помощь все свое терпение, и оборачиваюсь к нему.

– Знаешь, я думаю, что ты непременно выставишь себя придурком, если будешь заранее себя на это настраивать.

– Думаешь, я сам этого хочу? – возмущенным шепотом спрашивает Невилл, быстро оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что наш разговор никто не слушает. – Я ни на что себя не настраиваю, просто за годы выживания в этой школе я хорошо усвоил, чем обычно заканчиваются подобные мероприятия, – Невилл еще раз обводит хмурым взглядом зал. – Знать бы, что за умник все это придумал.

– Это была моя идея, – безмятежно отзываюсь я, и прежде, чем Невилл успевает выразить свое негодование и возмущение этим обстоятельством, продолжаю: – И знаешь, я считаю, ты должен дать себе шанс. Перестань беспокоиться о том, что выставишь себя придурком, или что у тебя не получится заклинание, или что ты окажешься на арене хуже других. Просто успокойся, возьми себя в руки, и у тебя все получится. У тебя масса качеств для того, чтобы стать превосходным бойцом.

– Ха, – невесело фыркает он. – Назови мне хоть одно.

– Как насчет храбрости?

Невилл недоверчиво поднимает брови:

– Храбрость, серьезно? Из всего диапазона гипотетических качеств превосходного бойца ты умудряешься выбрать именно то, которого я ну просто начисто лишен? Ты, должно быть, шутишь, или…

– Я не говорю о того рода сумасбродной храбрости, которая позволяет нестись сломя голову на метле, останавливать гиппогрифов на скаку или что-то в этом роде, – раздраженно перебиваю я. – Я говорю о храбрости, которая идет рука об руку с преданностью. О той храбрости, которая позволяет стоять за свои убеждения до самого конца, стиснув зубы и не дрогнув перед лицом такого, чего, слава Мерлину, очень немногим доводилось испытать. В тебе это есть, Невилл, я знаю. В тебе есть такая храбрость, даже если ты сам пока этого не видишь.

Невилл неуютно переступает с ноги на ногу под моим твердым взглядом, явно считая эти слова незаслуженными. Он переключает свое внимание на помост почти с облегчением и говорит:

– Смотри, там что-то происходит.

На помост поднимаются Ремус и Снейп, и зал разражается аплодисментами. Младшекурсники взволнованно тянут шеи, пытаясь разглядеть будущих дуэлянтов за спинами и головами более старших студентов.

Ремус улыбается и шутливо кланяется, затем накладывает на себя Сонорус и говорит магически усиленным голосом:

– Добрый вечер. Мы рады, что наш факультатив вызвал такой энтузиазм, по правде говоря, мы не ожидали, что вас соберется так много. – Судя по виду Снейпа, ему совершенно наплевать, вызвал ли факультатив энтузиазм у студентов: пока Ремус говорит, он выглядит хмурым и откровенно скучающим. – Но не волнуйтесь, мы устроим занятия таким образом, чтобы никто не остался в стороне. Сегодняшнее занятие открытое, и вначале я и профессор Снейп продемонстрируем вам, как обыкновенно выглядит дуэль двух волшебников…

– Дуэль! Сейчас они будут драться! – взволнованно перешептываются студенты, явно пришедшие в первую очередь для того, чтобы поглазеть на это интересное зрелище.

– Крови! Хлеба и зрелищ! – не стесняясь орут близнецы Уизли и Ли Джордан, размахивая огромным красным плакатом с золотой надписью «Вперед, Люпин!».

Я вижу, как недобро прищуриваются глаза Снейпа при взгляде на эту картину и смутно опасаюсь, как бы это не превратилось из показательной дуэли в самый настоящий поединок. Я думаю о блоке, который наложил на воспоминания Снейпа, и подавляю желание подбежать к помосту и попросить Ремуса, чтобы он не слишком лупил Снейпа по голове заклинаниями, на всякий случай.

– Но хотел бы обратить ваше внимание на то, что эта дуэль будет несколько отличаться от того, что мы с вами будем изучать здесь, – продолжает Люпин, перекрывая поднявшийся шум голосов. – На занятиях мы прежде всего сосредоточимся на защитных заклинаниях и заклинаниях разоружения. Так что заранее хочу предупредить, что заклятия, чреватые серьезными травмами, на помосте запрещены. Вынужден сообщить, что любой, кто нарушит это правило, будет отстранен от дальнейших занятий дуэльного клуба.

В зале поднимается разочарованный гул голосов, и Ремус улыбается:

– Увы, это та мера, на которую пришлось пойти, чтобы сделать эти занятия приятными и безопасными для всех. Но похоже, я уже наскучил вам разговорами, так что приступим!

Студенты с интересом наблюдают за тем, как Ремус и Снейп расходятся на противоположенные стороны помоста и поворачиваются друг к другу лицом. Ремус кивает Снейпу с легкой улыбкой, тот отвечает ему коротким и резким кивком головы. Он выглядит собранным и сосредоточенным – в точности как тогда, в подземельях, когда бросал в меня заклинания одно за другим. Я неуютно переминаюсь с ноги на ногу, снова испытывая неприятное опасение, что эта дуэль может спровоцировать у Снейпа нежелательные ассоциации. Вопрос в том, выдержит ли это мой блок.

Снейп атакует сразу же, как только Ремус заканчивает отсчет. Его движения быстрые и отточенные, и с первых же секунд Ремус уходит в глухую оборону. Поначалу они произносят заклинания вслух, чтобы студентам было понятнее, что происходит. Но затем в пылу сражения оба перестают обращать на это внимание и продолжают дуэль уже на невербальном уровне. Вспышки заклинаний так и мелькают перед глазами, рикошетят от защитного купола, который возвели вокруг помоста, чтобы в зрителей не попадали случайные заклинания, и в конце концов растворяются в воздухе. Даже несмотря на свои опасения насчет Снейпа, я не могу не наслаждаться зрелищем. Движения Ремуса плавные и скользящие, едва уловимые. Выпады Снейпа, напротив, резкие и короткие, выверенные до секунды. Но будучи такими разными, они оба двигаются невероятно слаженно друг с другом, почти синхронно. Наблюдая за ними, сложно сказать наверняка, кто победит.

В конце концов, это оказывается Снейп. Он берет, несомненно, измором, потому что Ремус выглядит порядком запыхавшимся, когда Снейп бросает в него вспышку заклинания, слепящего глаза, а сразу же вслед за этим выбивает палочку у него из рук разоружающим проклятием. Слизеринцы ухмыляются в открытую, а по толпе гриффиндорцев проходит разочарованный стон. Я отчетливо слышу голоса близнецов Уизли и Ли Джордана, которые кричат «Нечестно!» и «Жулик!». Всего секунду Снейп выглядит торжествующим, но возвращает Ремусу его палочку уже со своим обыкновенным безэмоциональным видом. Ремус пожимает плечами и слегка улыбается Снейпу, мол, хорошая дуэль. Затем они оборачиваются к студентам, и те разражаются восторженными аплодисментами, к которым я не задумываясь присоединяюсь, признавая, что дуэль была действительно стоящей.

– Ух ты, – выдыхает Невилл. – И нам придется вот это вот все повторять?

Я качаю головой:

– Нет. Ты же слышал, что сказал Ремус. Только «безопасные» заклинания.

В моем голосе прорывается недовольство, но после этой фразы Невилл начинает выглядеть чуть менее напряженным.

– Итак, только что вы видели, как примерно выглядит дуэль волшебников, – говорит Ремус, переведя дыхание. – На занятиях дуэльного клуба я и профессор Снейп будем демонстрировать вам отдельные заклинания, в основном защитные, затем вы будете их осваивать и практиковать попарно. После каждого набора заклинаний будут устраиваться дуэли, чтобы вы могли отточить технику, а у нас была возможность определить, как много вам удалось усвоить. Если все пойдет по плану, в конце года будет устроен дуэльный турнир, победитель которого принесет своему факультету сто баллов – весьма весомая награда накануне вручения Кубка школы. А сейчас я очень попрошу остаться в зале только тех студентов, кто желает, и может, с учетом установленных возрастных ограничений, принять участие в факультативе. Мы разобьем вас на пары для первых пробных дуэлей, чтобы определить общий уровень. Остальных студентов попрошу освободить зал, нашим дуэлянтам потребуется свободное пространство.

Ремус и Снейп сходят с помоста вниз, чтобы помочь младшим студентам удалиться из зала с минимальными возражениями, а тем, кто остается, помогают распределиться по парам, чтобы провести пробную дуэль.

Когда последний недовольный младшекурсник оказывается выдворен в коридор, в Большом зале становится заметно просторнее. Некоторые студенты старших курсов, особенно пятых и седьмых, тоже решают не задерживаться, но их сложно в этом винить: с программой подготовки к СОВ и ТРИТОН не всегда хватает времени на сон, что уж там говорить о дополнительных факультативах. Впрочем, из гриффиндорцев остаются многие: помимо Невилла попробовать свои силы в дуэлях решают Рон, Дин и Симус, хотя Гермионы, как я с некоторым беспокойством отмечаю, с ними нет, а из более младших курсов я легко нахожу среди студентов Джинни Уизли и ее однокурсников. Малфой и его прихлебатели тоже никуда не уходят, но, опять же, мир не идеален. Мне даже не нужно напрягать слух, чтобы услышать, как Малфой во весь голос критикует дуэльную технику Ремуса, лениво растягивая слова, а остальные слизеринцы угодливо хихикают.

Впрочем, Малфой все же замолкает насчет Ремуса, когда поблизости оказывается Снейп, зато не упускает возможности польстить самому Снейпу:

– Сэр, на арене вы были просто безупречны! Я не сомневался, что вы победите.

– Благодарю, но это было не более чем демонстрацией, мистер Малфой, – сухо отзывается Снейп, и я понимаю, что, похоже, Малфою до сих пор не удалось вернуть свой статус любимчика Снейпа после той нелепой истории с сектумсемпрой. Снейп обводит всю компанию слизеринцев взглядом и добавляет: – Похоже, что вам нечем заняться. Уже разбились по парам?

– Да, сэр, – говорит Малфой несколько уязвлено. – Я буду в паре с Паркинсон.

Снейп отрывисто кивает и отходит к группе хаффлпаффцев, которые очевидно испытывают трудности с тем, чтобы разбиться по парам самостоятельно: они шумят и вырывают друг у друга из рук кусок пергамента, заколдованный перелетать от одной группе студентов к другой, чтобы дуэлянты записывали там свои фамилии. Впрочем, присутствие Снейпа в радиусе непосредственной досягаемости мигом возвращает им здравомыслие, и они торопливо вносят свои фамилии в список под его хмурым взглядом.

Во всеобщей суматохе я не замечаю, как ко мне пробирается Рон, и поэтому для меня становится полнейшей неожиданностью, когда он цепко хватает меня за руку повыше локтя. Я резко разворачиваюсь, сбрасывая его руку, и в последний момент удерживаюсь от того, чтобы не ответить на это ударом. Вместо этого я делаю глубокий вдох и стараюсь изобразить на лице выражение вежливого ожидания. Несколько секунд Рон просто стоит, скрестив руки на груди и окидывая меня неприязненным взглядом, видимо, пытаясь заставить меня нервничать. Затем он наклоняется вперед, приближаясь ко мне почти вплотную, и говорит:

– Поттер, ты ничего не хочешь мне сказать?

На секунду у меня в голове мелькает мысль о Гермионе, о наших с ней встречах в Выручай-комнате, о Парвати Патил и Лаванде Браун, которые видели нас с ней в коридоре один на один, но я поспешно гоню все это прочь и отрицательно качаю головой.

– Сказать по правде, нет, не хочу. Но у меня создалось впечатление, что ты собираешься со мной поболтать вне зависимости от моего ответа?

Рон стискивает крупные ладони в кулаки. Краем глаза я вижу, как Невилл по правую сторону от меня неуютно переступает с ноги на ногу.

– Считаешь себя остроумным, Поттер? Но я скажу тебе вот что: я тебя предупреждал. Я говорил тебе держаться подальше, и что делаешь ты?

– Я не делаю ничего такого, что касалось бы тебя, – ровным голосом отвечаю я.

На секунду у Рона становится такое лицо, словно он сдерживается из последних сил, чтобы не ударить меня.

– Серьезно? Так ты считаешь, что когда ты подкатываешь к моей сестре, это меня не касается? Когда ты подкатываешь к моей, ради Мерлина, девушке – это меня тоже совершенно не касается, так по-твоему, Поттер?!

Он уже злобно шипит это мне в лицо, и я с трудом подавляю желание закрыть глаза и выругаться от души. Конечно же, Рон знает. Со стороны Гермионы, да и с моей тоже, было глупым пытаться сохранить наши встречи в тайне от него. На самом деле, учитывая, как это должно выглядеть для Рона, я не могу даже толком злиться на него за эти обвинения.

– Я и не думал «подкатывать» к твоей девушке, Рон, – тем не менее говорю я, хотя прекрасно знаю, что этого оправдания недостаточно, что это только сильнее разозлит Рона. – Что бы ты там не вбил себе в голову, между мной и Гермионой ничего не происходит, совершенно ничего, уж поверь.

– Неужели? – зло переспрашивает он. – Я слышал другое, Поттер. Такие слухи, знаешь ли, редко расползаются сами по себе. Но я не собираюсь выслушивать твои лживые оправдания, избавь меня от этого. Я предупреждал тебя, что будет, если ты продолжишь путаться у меня под ногами. Но теперь, когда ты пересек каждую чертову грань, предупреждения закончены. Так что на этот раз я могу сказать тебе только одно – пеняй на себя.

Рон цедит эту фразу сквозь зубы, сложив руки на груди и угрожающе нависая надо мной, и ему самому, наверное, кажется, что вот сейчас он выглядит весьма внушительным. Я скептически поднимаю бровь и уже собираюсь спросить его, чем конкретно, по его мнению, он может мне навредить, но нас отвлекает магически усиленный голос Ремуса.

– Я вижу, уже все разбились по парам?

Надо же, я совсем забыл о дуэлях. Переведя взгляд на Невилла, я понимаю, что он тоже несколько отвлекся: теперь он растеряно оглядывается по сторонам в тщетной попытке найти кого-нибудь, у кого тоже еще нет партнера по дуэли. Затем я снова оборачиваюсь к Рону и обнаруживаю, что по его лицу расползается мрачная ухмылка, не предвещающая ничего хорошего.

– Кажется, все остальные уже распределились, – почти равнодушно замечает он, обращаясь к Невиллу, хотя у меня не остается сомнений, что он планировал это с самого начала. – Похоже, что ты, Лонгботтом, будешь дуэлировать со мной.

Он призывает заклинанием парящий в воздухе кусок пергамента, в который студенты записали свои имена, и ставит свое имя и имя Невилла в одну строку, прежде чем движением палочки отправить пергамент обратно к Ремусу. Затем он удаляется к остальным гриффиндорцам, наградив меня и Невилла неприятной ухмылкой, прежде чем уйти.

– Черт, похоже, я серьезно влип, – сдавленным голосом шепчет мне Невилл.

Я ничего не отвечаю, наблюдая за тем, как Рон что-то говорит Дину и Симусу, указывая пальцем на Невилла и на меня, как они все разражаются смехом, и пытаюсь подавить поднимающийся в груди гнев. Глупо было разводить всю эту таинственность вокруг наших с Гермионой встреч. И теперь у меня нет никаких шансов доказать Рону, что все совершенно не так, как он подумал, я только опять с ним поссорюсь. Теперь сама мысль о том, что я считал возможным снова когда-нибудь завоевать его дружбу, кажется мне смешной и нелепой, и чем больше я узнаю этого нового Рона, тем меньше мне хочется пытаться. Это оставляет какой-то мерзкий, гнилой осадок, словно тем самым я предаю того Рона, который отдал за меня свою жизнь, словно даже самой ничтожной малостью не могу отплатить ему за его огромную жертву.

– Может быть, мне стоит уйти, пока он не решил размазать меня по дуэльному помосту? – несчастно продолжает Невилл.

– Брось, Невилл, – говорю я вполголоса, пытаясь как-то его ободрить. – Рон о себе куда лучшего мнения, как о дуэлянте, чем он есть на самом деле. Не позволяй ему себя достать. Просто успокойся, возьми себя в руки, и все пройдет нормально. У Рона проблемы с щитовыми чарами, можешь сыграть на этом.

– У меня тоже проблемы с щитовыми чарами, – подавлено бормочет Невилл.

Я закатываю глаза.

– На самом деле, самые большие проблемы у Рона с тем, чтобы держать эмоции под контролем. Он поступил подло, выбрав тебя в качестве партнера по дуэли, просто чтобы насолить этим мне. И я не рассчитываю, что он остановиться только на одной подлости, он вряд ли будет играть по правилам. Поэтому при первом же его грязном приеме просто останови дуэль. Если повезет, его могут вообще отстранить от факультатива до конца года.

– Итак, не будем терять времени, – говорит Ремус, привлекая к себе внимание студентов. – Сейчас я буду по очереди называть фамилии из списка, а вы будете выходить на помост и демонстрировать, на что способны. Напоминаю, что мы здесь концентрируемся на защите, поэтому атакующие заклинания доступны только в рамках программы по ЗоТИ, ничего сверх этого. Защитные заклинания можно использовать любые. Ваша цель – обезоружить противника. Итак… Криви-Керк, начнем с вас!

Первые дуэли идут очень быстро, некоторые из них занимают всего несколько секунд. Колин запускает в Эндрю Керка экспеллиармусом сразу же после того, как Ремус заканчивает отсчет, а тот не успевает поставить блок, и на этом дуэль приходит к завершению. Захария Смит довольно скоро прижимает к стенке, а точнее, к краю помоста, Майкла Корнера, и Ремусу приходится применить заклинание левитации, чтобы тот не грохнулся с помоста на пол. Малфой разоружает Паркинсон с такой легкостью, словно она позволила ему победить, что, наверное, не исключено, думаю я, глядя, как она превозносит его дуэльные навыки. После этого становится почти наслаждением наблюдать, как Джинни Уизли долго и зрелищно сражается с Ли Джорданом, прежде чем одержать победу. А Фред и Джордж Уизли превращают свою дуэль в нечто совершенно несусветное, и только под угрозой Снейпа отстранить их от участия в дуэльном клубе навсегда прекращают попытки трансфигурировать друг друга в кальмаров и переходят к заклятию разоружения.

Я наспех делаю в блокноте наброски по технике каждого студента, выходящего на помост, чтобы заранее составить представление о том, с чем мне придется работать. Когда очередь доходит до моих бывших однокурсников, Невилл рядом со мной напряженно подбирается. Дуэль Симуса Финнигана с Дином Томасом оказывается довольно-таки продолжительной, в конце концов Симус не прибегает к экспеллиармусу, а накладывает на Дина заклинание подкашивающихся ног. Когда тот падает на помост, роняя палочку, Симус просто поднимает ее с пола и победно вскидывает в кулаке.

– Несколько необычно, но впечатляет, Симус, – с улыбкой комментирует Ремус, пока запыхавшиеся дуэлянты сходят с помоста по лестнице вниз. Затем он опускает взгляд на пергамент и зачитывает имена следующих дуэлянтов: – Уизли-Лонгботтом!

Невилл бросает на меня обреченный взгляд, прежде чем направиться к помосту. Его голова и плечи опущены, и по его виду можно подумать, что он забирается не на дуэльный помост, а по меньшей мере на виселицу. Рон уверенным шагом поднимается наверх с другой стороны помоста. Во взгляде, который он бросает на Невилла, сквозит неприкрытая насмешка. Он оглядывается на студентов, чтобы найти взглядом Дина и Симуса и подмигнуть им. После этого Рон и Невилл идут вперед по помосту, сокращая расстояние друг от друга, пока Ремус не командует им остановиться. Во время традиционного обмена поклонами Рон небрежно кивает головой, по-прежнему улыбаясь, хотя его взгляд при этом тяжелый и не предвещающий ничего хорошего. Кивок Невилла судорожный и дерганый, и даже издалека, со своего места позади толпы студентов, я слышу, как Дин и Симус в полный голос обмениваются не слишком-то остроумными комментариями на этот счет, явно собираясь насмехаться над каждым движением Невилла. Я стискиваю руки в кулаки и мысленно приказываю себе не вмешиваться.

– Три, два, один! – отсчитывает Ремус, и дуэль начинается.

– Тантарралегра! – сразу же кричит Рон, и не успевает Невилл оглянуться, как его ноги пускаются в пляс сами по себе.

Дин и Симус разражаются издевательским хохотом, который подхватывают другие студенты. Невилл, весь красный от унижения, направляет волшебную палочку на собственные ноги, чтобы снять заклинание, но Рон снова оказывается проворнее.

– Силенцио!

Глаза Невилла панически расширяются, когда он понимает, что не может произнести контр-заклинание вслух. Рон делает еще одно движение палочкой, отчего ноги Невилла принимаются отплясывать с такой скоростью, на которую он явно не был бы способен самостоятельно. Студенты уже едва ли не рыдают от смеха, и тут я наконец понимаю, что делает Рон. Он не собирается разоружать Невилла, это было бы слишком быстрым и легким завершением дуэли. И он осторожен, он не будет применять никаких сомнительных или запрещенных заклинаний. Вместо этого Рон собирается устроить из этой дуэли унизительное для Невилла представление, пользуясь исключительно слабыми, исключительно дурацкими заклинаниями, которые никак не выходят за рамки допустимого школьной программой, и продолжая этот фарс столько, сколько ему вздумается. И едва я успеваю это осознать, как во мне удушливой волной поднимается ярость.

Я стискиваю зубы и двигаюсь туда, ближе к помосту, пробираясь сквозь плотные ряды студентов. Рон безошибочно находит меня глазами в толпе, и по его веснушчатому лицу расплывается самодовольная, превосходствующая улыбка.

– Агуаменти, – небрежно говорит он, и в Невилла летит поток воды, так что он закрывает лицо руками и начинает судорожно, но беззвучно откашливаться, по-прежнему продолжая свою дикую пляску, чем вызывает у окружающих новый приступ хохота.

Я уже почти у самого помоста, мне остается только преодолеть последние ряды хохочущих и обменивающихся глупыми комментариями студентов и взобраться вверх по ступеням, когда в происходящее вмешивается Ремус.

– Достаточно, дуэль окончена, – говорит он, взмахом волшебной палочки снимая с Невилла тантарралегру и силенцио, и еще одним движением заставляя его мантию высохнуть от воды. Затем он обращается к Рону холодным официальным тоном, и несмотря на внешнее спокойствие, легко понять, насколько он сердит: – Мистер Уизли, вашим заданием было обезоружить противника. Скажите мне, что пошло не так?

Рон бросает глумливый взгляд на Невилла, хотя тот и без того едва не плачет от унижения. Невилл не выдерживает этого взгляда и начинает торопливо спускаться с помоста, стараясь ни с кем не сталкиваться глазами.

– Я думал, что состязание должно быть спортивным, сэр, – как ни в чем не бывало говорит Рон. – Если бы я сразу же обезоружил Лонгботтома, не дав ему шанса, разве в этом был бы какой-то интерес?

– И это вы называете спортивным, мистер Уизли? – сухо переспрашивает Ремус.

Рон в ответ глупо пожимает плечами и ухмыляется своей самодовольной улыбкой, и каким-то образом эта его ухмылка окончательно выводит меня из себя.

– Ты хочешь чего-то более спортивного, Уизли? – громко спрашиваю я, начиная подниматься на помост по широким драпированным ступеням, и все окружающие оборачиваются на меня. Даже Невилл прерывает свой поспешный уход из Большого зала на полпути и провожает меня таким взглядом, словно считает, что я окончательно рехнулся. – Как насчет того, чтобы заключить пари? Я готов поставить что угодно на то, что оставлю тебя без волшебной палочки за пять минут на этой арене.

У Рона такое лицо, словно он не может понять, является ли это каким-то дурацким розыгрышем с моей стороны или же попыткой самоубийства.

– Дуэль, Поттер? – переспрашивает он. – Серьезно, ты предлагаешь дуэль – мне?

Ремус делает движение, словно хочет вмешаться, но я коротко качаю головой, и он остается неподвижным. Снейп тоже не вмешивается: он складывает руки на груди и наблюдает за происходящим с холодным интересом.

Я снова смотрю прямиком на Рона и киваю.

– Дуэль. Если ты, конечно, не трусишь. И никаких ограничений на этот раз, можешь использовать любые заклинания, какие только умещаются в твоей чугунной башке, и любые приемы. Но то же самое касается и меня. И кто знает, возможно, в конце концов ты даже скажешь мне спасибо, потому что я собираюсь преподать тебе один важный урок.

Рон негодующе фыркает, и я уже вижу признаки того, что он теряет самообладание, так ясно, словно это написано у него на лбу. Сам того не подозревая, сейчас он делает себя очень легкой мишенью.

– Ты окончательно спятил, Поттер, – говорит он так, будто констатирует совершившийся факт. – Но, как бы там ни было, если ты так хочешь выставить себя посмешищем перед всеми вслед за Лонгботтомом, я принимаю вызов. Только не жди от меня поблажек.

Рон лениво ухмыляется, во всем его облике сквозит показное пренебрежение, но я вижу глубже. Я вижу, как от едва сдерживаемого гнева его пальцы стискивают волшебную палочку так крепко, что кажется, она вот-вот треснет надвое.

Мы расходимся на положенные двадцать шагов в полнейшей тишине. Я чувствую у себя на спине пристальный взгляд Снейпа и обеспокоенный – Ремуса, но не оборачиваюсь. Кое-кто из студентов переговаривается взволнованным шепотом, и все они, все до единого, наблюдают за нами горящими глазами, предвкушая, как Рон размажет меня по дуэльному помосту первым же взмахом волшебной палочки. Остановившись, я окидываю взглядом их всех – и на мгновение меня охватывает сумасбродное, головокружительное, упоительное желание показать им, на что я способен на самом деле. Я хочу дать им зрелище, которого они так жаждут, показать Рону в точности, через что он и его прихлебатели заставили пройти Невилла, хочу стереть это издевательское выражение с их лиц.

Рон склоняется преувеличенно низко в глумливом поклоне, я коротко киваю в ответ и прикрываю глаза на то время, что Ремус ведет отсчет, чтобы выровнять дыхание и взять себя в руки. Я не могу позволить своей магии выйти из-под контроля, только не сейчас: я не могу позволить себе рисковать безопасностью кого бы то ни было в этом зале. На границе сознания я отдаю себе отчет в том, что ступил на узкую тропу, позволив этому зайти так далеко.

А еще у меня мелькает мысль, насколько это дико, что даже Ремус, ради Мерлина, так запросто согласился участвовать в этом безумии, согласился выпустить на помост меня в качестве дуэлянта. И все это просто потому, что мне вдруг взбрело в голову устроить дуэль с Роном, своим некогда лучшим другом. Другом, который, впрочем, в этой вселенной не отличается особой изобретательностью.

– Тантарралегра! – снова вскрикивает он, и я уклоняюсь от вспышки заклинания почти лениво, позволяя ей ударить в защитный купол вокруг помоста и отрикошетить от него несколько раз, прежде чем с легким шипением раствориться в воздухе.

Я делаю шаг вперед и ухмыляюсь, глядя Рону прямо в глаза.

– У тебя осталось девятнадцать шагов, Уизли.

Его высокомерная усмешка исчезает, а глаза сужаются от бешенства, и я могу сказать, что вот теперь до него дошло, в чем, в сущности, состоит мой план. Я успеваю сделать еще два шага, прежде чем Рон берет себя в руки и делает следующий выпад.

– Петрификус Тоталус!

Я не помню, когда в последний раз мне доводилось участвовать в схватке, где противники действительно выкрикивали заклинания вслух, и сейчас это кажется почти комичным. Рон яростно устремляет палочку прямиком мне в грудь, так что нетрудно понять, по какой траектории будет направлено заклинание. Тот факт, что я заранее, едва только Рон открывает рот и проговаривает первый слог, знаю, что это будет за заклинание, лишь облегчает мне задачу.

Я уклоняюсь снова, сделав едва заметный шаг в сторону, без каких-либо видимых усилий, и продолжаю неторопливо двигаться вперед.

– Я преподам тебе урок, Рон, – говорю я, слегка отводя плечо назад, чтобы избежать оглушающего и связывающего проклятий, следующих друг за другом. – Я собираюсь научить тебя, что волшебная палочка в ладони и правильные заклинания – это еще не все.

– Депульсио! – в бешенстве ревет Рон, неуверенно отступая немного назад, и мне так же легко уйти от этого заклинания, как и от предыдущих.

Позади меня сияющие вспышки заклинаний врезаются в защитный купол, с треском рассыпаясь фонтанами искр, так что ближайшие к помосту студенты вздрагивают и опасливо пятятся назад. Но мне нет до этого никакого дела: я бы почувствовал, если бы одна из вспышек заклинаний собиралась отрикошетить мне в спину. Поэтому я делаю следующий неторопливый шаг и продолжаю:

– Я научу тебя, что ты должен уметь двигаться. Ты слышишь меня, Рон? Двигаться, ты должен уметь чувствовать заклинание еще до того, как оно сорвется с кончика волшебной палочки, чтобы уклониться – нет ничего проще, видишь? – я в открытую усмехаюсь, когда в паре сантиметров от моего лица проносится вспышка режущего проклятия, но не позволяю этой мелочи замедлить свое продвижение к цели.

Рон, красный в лице и задыхающийся, делает несколько торопливых спотыкающихся шагов назад, приближаясь к краю помоста, прежде чем возобновить свое неуклюжее нападение. Можно подумать, эти несколько шагов сделают какое-то отличие.

– И не кипятись, – продолжаю я, – не растрачивай силы впустую. Не вкладывай в удары слишком многое, как ты это делаешь сейчас, потому что, ты знаешь, с каждым твоим холостым заклинанием я становлюсь немного ближе, на шаг ближе к тебе. И тебе не понравится, когда я приближусь к тебе на расстояние вытянутой руки.

– Редукто! Бомбардо! – ревет окончательно взбешенный Рон, направляя палочку наугад, и на этот раз мне приходится пригнуться и сделать стремительный кувырок вперед, обходя эти громоздкие разрушительные заклинания, от которых покрытие помоста позади меня в мгновение ока поднимается дыбом и разлетается на куски, наполняя воздух облаком древесной пыли, летящей стружкой и щепками.

Я слышу, как позади меня от силы удара с треском обваливается защитный барьер вокруг помоста и как Ремус выкрикивает контрзаклинание, чтобы сохранить Большой зал в целости и сохранности. Одновременно с этим Снейп кричит что-то негодующе-угрожающее и призывает нас остановить эту «пародию на дуэль» под угрозой отчисления, но сейчас это уже неважно, потому что на этот раз я у самой цели.

– И – чуть не забыл, – совсем негромко добавляю я, выныривая из облака древесной пыли, пока Рон откашливается и пытается прочистить слезящиеся глаза, – ты должен быть быстрым, таким невероятно быстрым, Рон, чтобы суметь уклониться от удара, потому что я не пожалею тебя, только не в этот раз, и я не промахнусь.

Рон все еще пытается выкрикнуть очередное заклинание, направляя палочку наугад, но не успевает. Я перехватываю у него из рук волшебную палочку так легко, что это почти разочаровывает: в моем прошлом победить Рона Уизли было не так уж просто. А затем я бью его, по-настоящему бью, только раз, но так, что Рон коротко вскрикивает и падает на пол, хватая ртом воздух. Откашлявшись, он поднимает на меня взгляд, и в глазах у него такое смятение, что я останавливаюсь, будто натолкнувшись на стену, и мне в голову вдруг приходит мысль, что не нужно было этого затевать.

Поднявшийся было шум сходит на нет сам по себе. Студенты вокруг ошеломленные и молчаливые, никто не произносит ни слова, и, пожалуй, я все-таки дал им зрелище. Но в какой-то момент все пошло не так, как я рассчитывал. Некоторые из студентов выглядят почти испуганными – и я не могу не задавать себе вопрос, что было бы, если бы я показал им не только это, если бы я показал им, на что способен на самом деле?

Я так и не решаюсь взглянуть в глаза Ремусу, и даже Снейпу, я не хочу знать, прибавилось ли у него подозрений от моей выходки. Я настолько поражен собственным гневом, который привел к тому, что я затеял все это представление и в конце концов по-настоящему ударил Рона Уизли, что не могу выразить, как мне жаль. Я молча протягиваю Рону его волшебную палочку почти сразу же, едва ему удается подняться на ноги. Он тут же выхватывает ее у меня из рук и окидывает меня взглядом исподлобья, таким невероятно злым, что меня пробирает озноб.

– Прости, – мне приходится выталкивать из себя эти слова, но я чувствую отчетливо, как никогда в жизни, что должен ему это извинение. Рону пятнадцать, и он вспыльчивый высокомерный мальчишка, гордость которого я непреднамеренно задел. А какие оправдания есть у меня? – Мне не следовало этого делать.

Рон не говорит ни слова в ответ на мое извинение. В полнейшей тишине, провожаемый взглядами, он спускается по ступеням и стремительными шагами выходит прочь из Большого зала, и даже его гриффиндорцы не пускаются вслед за ним.

Я слышу легкие шаги Ремуса, когда он все в той же тишине поднимается вверх по помосту, или, по крайней мере, по тому, что осталось от помоста, и приближается ко мне. Не выдержав, я все-таки оборачиваюсь на него, безотчетно желая найти у него поддержку. Глаза Ремуса темные и сосредоточенные, совершенно нечитаемые, и я выдыхаю:

– Ремус, мне так жаль. Я не собирался…

– Мы поговорим позже, – коротко говорит он. – А сейчас, дуэль окончена.

Я понимаю намек и схожу с помоста вниз под пристальными взглядами студентов, и у них у всех такое выражение, словно они впервые видят меня. В глазах Ремуса было такое выражение, словно он впервые меня видел, вдруг понимаю я, и это причиняет глухую боль, потому что Ремус – единственный, кого мне удалось по-настоящему вернуть.

– Итак, боюсь, что на этом пробную дуэль придется завершить, потому что нам потребуется некоторое время на то, чтобы восстановить помост и защитные заклинания… – говорит Ремус, неловко откашлявшись, но я уже не слушаю его.

Не оглядываясь, я быстрым шагом устремляюсь к выходу из Большого зала, и только когда я оставляю студентов позади, за моей спиной начинают разрастаться звуки их взбудораженных голосов, все громче и громче, словно потревожили пчелиный улей.