Тринадцатое полнолуниеЗолотыми рыбками быть непросто,
Залатать бы нитками все вопросы.
Снова в ту же реку, терять дар речи,
Золотыми слитками не залечишь...
МакSим "Золотыми рыбками"
Джеймс знал, что безнадежно опаздывал, знал, что она уже давно там и ждет его, но заставить себя сделать несколько проклятых шагов, которые отделяли его от Бэкки, означало приблизить конец, раз и навсегда. И он все медлил, сам не зная зачем. Так приговоренный к смерти с ужасом ждет наступления утра, проживая свою последнюю ночь. В безумной агонии, страстно желая наступления утра, которое положит конец его страданиям, и вместе с тем отчаянно цепляясь за жизнь, потому что знает, что все это - в последний раз…
Это тоже была агония, и через несколько минут ему предстоит разделить ее с Бэкки. Вот только разделенные пополам страдания не уменьшаются, вопреки всем математическим законам, а увеличиваются. Ровно вдвое. Горькая ирония, которая, увы, не вызывала желания усмехнуться.
Время было на исходе, да и нервы тоже. В последний раз окинув взглядом бесконечную морскую гладь, которая простиралась перед ним до самого горизонта, Джеймс повернулся и быстрым шагом направился к лодочному домику, в окнах которого едва заметно угадывался свет.
Бэкки назначила встречу здесь. Джеймс знал, что ей полюбилось это место еще со времен их первого и самого незабываемого свидания. Здесь и вправду было чудесно: пустынное морское побережье, соленый запах ветра, вековые деревья, которые по ночам гулко шумели в темноте, огромный пустынный особняк на холме, в котором, по утверждению Бэкки, водилась нечисть, не поддающаяся никакой общепринятой классификации. Но больше всего она любила старый лодочный домик, потемневший снаружи от времени и от бесконечных дождей. Однажды он спросил ее, почему она так любит это место, а она пожала плечами и ответила, что прячется здесь от реальности. Это было их место, и все, что там с ними происходило здесь, было одной большой попыткой сбежать от реальности. У их придуманной иллюзии не было будущего, они оба в глубине души это понимали, но не хотели себе в этом признаться.
На пороге Джеймс пару секунд помедлил, собираясь с силами, а потом потянул на себя тяжелую дверь, которая нехотя открылась с тяжелым скрипом.
Сердце сделало привычный предательский кульбит, стоило только ему увидеть ее, и забилось быстро-быстро, как пойманная в силки птица.
Бэкки сидела на диване и читала. Он часто заставал ее здесь за этим занятием, и ему очень нравилось наблюдать за ней в такие моменты. Она словно исчезала из этого мира и появлялась в каком-то другом, куда не мог попасть никто, кроме нее. Но предательский скрип двери спугнул волшебство момента. Девушка подняла голову и улыбнулась. Джеймс чуть нервно улыбнулся в ответ. Он прислонился плечом к дверному косяку и скрестил руки на груди, словно пытаясь таким образом отгородиться от всего мира. Пытаясь отгородиться от нее. Ему было значительно легче, когда их разделяло несколько метров. Оказаться рядом с ней, заглянуть ей в глаза, услышать ее дыхание означало расписаться в собственном бессилии. У него ни за что не хватит сил сказать ей то, что он собирался сказать, если она окажется рядом.
- Привет, - Бэкки, наконец, нарушила затянувшееся молчание. - Тебе не встретился ни один оборотень по дороге сюда?
Джеймс не сразу понял, о чем она его спрашивает. Ее присутствие всегда на него так действовало. Он никогда не мог ни на чем сосредоточиться, если она была рядом. Никогда.
Ее это забавляло. Вот и теперь она захлопнула свою книгу, положила на колени и принялась неотрывно и слегка насмешливо смотреть на Джеймса.
Что-то было не так, она это поняла, как только он вошел. Стоило только ей поймать его взгляд, по телу пробежала предательская дрожь. Она попыталась избавиться от этого ощущения, но оно упорно не хотело исчезать.
- Ты про полнолуние? - Джеймс бросил взгляд на обложку книги, которую она читала до его прихода. Трактат об оборотнях. На французском.
Она ненавидела французский, но почему-то читала на нем.
Она ненавидела французов, но выходила замуж за одного из них.
Эта предательская мысль отозвалась в груди привычной вспышкой ревности, смешанной с болью.
- Как думаешь, французские оборотни, когда рычат, грассируют звуки? - Бэкки издала забавные рычащие звуки и засмеялась.
- Тебя всерьез заботит этот вопрос? - Джеймс против воли улыбнулся.
- А почему нет? Мне интересно, сохраняется ли у них этот дурацкая манера картавить слова, - девушка отложила книгу в сторону и поднялась с дивана.
Она была очень красивой, просто до неприличия красивой. А еще ей очень шла эта обстановка. Ночной мрак, разбавляемый мягким светом свечей, слегка потертый красный бархат дивана, на котором она сидела, свежий ветер, дующий с Ла-Манша и влетавший в раскрытое настежь окно. И эта проклятая французская книга, которую она так небрежно отбросила в сторону. За эту самую книгу на каком-нибудь аукционе запросто можно было бы выручить целое состояние, но в ее прелестную головку никогда не приходили такие мысли. Для ее семьи это была просто книжка, одна из сотни, которая пылилась в каком-то заброшенном лодочном домике.
И в этот самый момент Джеймс понял, что именно имели в виду родители, когда сказали, что у них с Бэкки нет будущего. Джеймсу казалось, что слова Джинни о том, что эта девушка слишком хороша для повседневной жизни все еще продолжают звучать у него в голове. Он все никак не хотел признаться самому себе в том, что родители были правы. В шестнадцать лет сложно осознавать такие вещи, особенно когда сердце твердит обратное, но выбора им не оставили.
Она была удивительным и прекрасным существом из другого мира. Эфемерное видение в шелковом пепельно-сером платье… Ее сложно было представить утром на кухне, готовящей завтрак или помогающей ребенку с домашней работой, или… Да мало ли существует вещей, которые составляют жизнь простых смертных? Она была далека от этой жизни, как Луна далека от Солнца, вот только легче от того, что он это понимает, не становилось. Напротив, хотелось завыть на Луну, как те оборотни, о которых было написано в ее проклятой французской книжке.
- Это особенное полнолуние, - Бэкки подошла к Джеймсу и обвила руками его шею. Он увидел ее глаза прямо перед собой и понял, что больше себе не принадлежит.
- А какое же? – собственный хриплый голос показался ему чужим.
- Это голубая Луна, - прошептала она. - Тринадцатое полнолуние в году.
Бэкки привстала на цыпочки и поцеловала его.
Это было в последний раз, он знал это наверняка, а она пока только смутно, неясно догадывалась. Где-то в глубине души они оба знали, что рано или поздно придется делать выбор, вот только Бэкки по своей привычке думала, что право этого выбора останется за ней. Порой она ненавидела Джеймса за то, что он не раз заставил ее прийти к осознанию того, что не весь мир крутится вокруг ее драгоценной особы. Шестнадцать лет она пребывала в счастливом неведении, что дело обстоит именно так.
- Нам нужно поговорить, Бэкки.
Тон, которым это было сказано, не оставлял сомнений, что подозрения Бэкки в скором времени подтвердятся.
- Давай поговорим, раз надо, - она заставила голос звучать твердо и чуть безразлично, но получилось плохо.
- О чем будем говорить?
- О нас, - Джеймс пересек комнату и сел на диван, туда, где прежде сидела Бэкки, а она осталась стоять у двери.
Девушка скрестила на груди руки, и этот жест рассказал Джеймсу слишком много. Она, как и он, боится услышать то, что сейчас будет сказано, и непроизвольно пытается от этого отгородиться. Вот только это было бесполезно.
- Я тебя слушаю.
- Нам больше нельзя встречаться.
Повисшая в комнате тишина казалось почти осязаемой. Бэкки осторожно выдохнула. Ну, вот и все. Все закончилось там, где началось. У их сказки не случилось счастливого финала, хотя она очень на него надеялась.
- Это ты так решил? Или кто-то за тебя?
- Какая разница… Ты и сама знаешь, что так будет лучше.
- Для кого лучше? Для тебя? Или для меня? - голос все-таки предательски дрогнул, но взгляд ее остался твердым и холодным.
Она неотрывно смотрела на Джеймса, явно ожидая ответа, а у него не было сил на то, чтобы давать ей эти ответы. Он смотрел на нее и думал о том, что за этот разговор будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. Его воплотившаяся наяву сказка рушилась, как хрупкий карточный домик, а он ничего не мог с этим сделать. Он все равно рано или поздно потерял бы ее, так зачем продлять себе страдания? Отец сказал, что однажды он поймет, что так было нужно, что так будет лучше для всех, и в глубине души Джеймс знал, что это правда.
- Для тебя. Для меня. Для всех.
Ей хотелось закричать. Затопать ногами, разбить что-нибудь, устроить скандал, залепить ему пощечину и наговорить обидных слов… Истерика зрела в ней и грозила вот-вот прорваться наружу. Но почему-то не прорывалась.
Вместо этого Бэкки продолжала слушать тишину, изредка нарушаемую шумом ветра и стуком собственного сердца.
Джеймс видел, что с ней происходит, и он подспудно ждал, что она вот-вот закатит скандал. Это было бы очень в ее духе - истерика ребенка, у которого отнимают любимую игрушку, но она удивила его.
- Возвращаешься к Эйприл? В свое новое счастливое завтра?
Она повзрослела. Джеймс знал, что Бэкки никогда не называла Эйприл по имени, ограничивалась только «она» или «твоя подружка», а теперь… Что-то неуловимо изменилось в ней, неуловимо и безвозвратно.
- Это не имеет значения.
Она не стала спорить, теперь это было действительно неважно. Бэкки пожала плечами, а потом подошла к открытому окну. Она глубоко вдохнула ночной воздух, пахнущий летом и морем, и закрыла глаза.
Думать о чем-то не было сил, хотелось только стоять вот так целую вечность. Нет, не совсем так. Хотелось, чтобы ко всему прочему зияющая рана в груди перестала болеть. Бэкки не знала, как должна болеть зияющая рана, но отчего-то ей представлялось, что именно так.
- Может, ты и прав, - наконец сказала она. - Неважно.
Он видел ее напряженную спину. Ее силуэт выделялся на фоне черного оконного проема и казался облитым мертвенным лунным светом. Огромная Луна плыла высоко в небе и казалась сейчас какой-то очень близкой, протяни руку - и коснешься ее. Джеймс знал, что Бэкки сейчас следит за ней взглядом, и ее серые глаза кажутся такими же безжизненными и холодными, как эта Луна.
- Интересно, почему ее считают особенной? Называют голубой, а она серая. Как и положено быть Луне…
Ему было бы легче, если бы она кричала, плакала или топала ногами. Но она этого не делала. Это были эгоистичные мысли, но они были, и он ничего не мог с этим поделать.
- Бэкки, давай вернемся в Лондон. Не хочу тебя здесь оставлять одну.
- Я тронута, - она, наконец, обернулась, и он увидел злую усмешку, которая застыла на ее губах. - Но не стоит. Это теперь не твоя забота. Я тебя больше не задерживаю. Увидимся в сентябре. В школе.
- Не увидимся.
- О, Поттер, поверь мне, я не стою таких жертв! И уж тем более не собираюсь чинить тебе препятствий на пути к знаниям. Можем даже сделать вид, что не знакомы. И не здороваться в коридорах.
- Мне предложили спортивный контракт. Я не вернусь в Хогвартс в сентябре.
Он не стал говорить ей, что делает это только для того, чтобы сбежать от нее. Видеть ее еще целый год, изо дня в день, и знать, что она не принадлежит ему - это было бы слишком мучительной пыткой. Пусть лучше думает, что предпочел ей спортивную карьеру. Так ей будет проще возненавидеть его и быстрей забыть. Пусть хоть кому-то из них двоих будет проще.
- Какие-то туманные перспективы?
- Да нет. Национальная сборная.
- Что ж, это серьезно, - она говорила все это убийственно холодным и вежливым тоном. - Я тронута дважды. Вероятно, мне повезло узнать эту новость в числе первых, в противном случае даже самая захудалая газетенка не преминула бы освятить эту потрясающую новость на первой полосе. Удачи. И прощай.
Несколько мучительно долгих секунд они просто стояли напротив и неотрывно смотрели друг другу в глаза. А потом она трансгрессировала. Еще пару секунд в воздухе ощущался аромат ее духов, но очередной порыв ветра развеял этот шлейф, и совсем скоро о ее недавнем присутствии здесь напоминала только оставленная на диване книга.
С рокового тринадцатого полнолуния минула неделя, когда Бэкки, спустившись к завтраку в самом дурном расположении духа, обнаружила на столе ворох свежих газет, беглого взгляда на которые ей хватило для того, чтобы понять: это наконец-то случилось. Потрясающая новость о том, что сын Гарри Поттера вошел в состав национальной сборной по квиддичу, отныне стала достоянием общественности. На первой полосе «Ежедневного Пророка» шла огромная хвалебная статья об этом радостном событии. Две фотографии, на одной из которых Джеймс пожимал руку тренеру, а на второй идиллическое единение с родителями. Гарри и Джинни Поттер рядом с сыном и сдержанно улыбались в камеру.
- Доброе утро, - в столовую вошел отец, как всегда безупречно одетый и безупречно вежливый. Бэкки привычно подставила щеку для поцелуя и принялась с мрачной решимостью дочитывать статью.
- Плохие новости? - Малфой улыбнулся дочери и вопросительно посмотрел сначала на газету, а потом на Бэкки. Бэкки вымученно улыбнулась в ответ. Ей не хотелось обсуждать то, что произошло между ней и Джеймсом ни с отцом, ни даже с матерью. Ей почему-то казалось, что если ее начнут жалеть, она сойдет с ума. Хотя и Драко, и Гермиона знали, что произошло, но с разговорами не приставали. И Бэкки была им за это благодарна.
- Да так, ерунда одна, - она перевернула газету и принялась за свой уже успевший остыть кофе. - Пап, это долго будет продолжаться?
- Что именно?
- Когда ты скажешь маме, что хочешь, чтобы она осталась с нами? И что ты ее до сих пор любишь? Ты дождешься, что она уедет. Опять. И правильно сделает. Я бы тоже уехала.
- Бэкки!
- Что Бэкки? - девушка вскочила на ноги. Крошечное кофейное блюдце упало со стола и, ударившись о каменный пол, разлетелось на кусочки. - Всем на меня наплевать, абсолютно всем!
Бэкки бросилась прочь из столовой. Драко перевернул оставленную Бэкки газету и, быстро пробежав ее глазами, смял. Проклятый Поттер и его славное семейство снова принесли ему кучу неприятностей.
Да и отношения с бывшей женой оставляли желать лучшего. Он знал, что снова безнадежно влюбился в нее, также, как и семнадцать лет назад, и отрицать очевидное было глупо. Вот только было одно но. Он был совсем не уверен, что она теперь отвечала ему взаимностью. Семнадцать лет назад да, но сейчас… Малфой знал, что даже если у него и хватит духу для того, чтобы снова во всем ей признаться, принадлежать только ему одному, как раньше, она уже не будет. Ему придется делить Грейнджер с ее счастливыми воспоминаниями о минувших десяти годах ее жизни. И о том человеке, который сделал ее счастливой. Это были неправильные, эгоистичные мысли, но они сводили его с ума, и заставляли сердце тревожно сжиматься.
Малфой бросил взгляд на часы. Он безнадежно опаздывал на работу. Искать Бэкки не имело никакого смысла. Либо заперлась в комнате и все равно не откроет, либо бродит где-то в саду. Хорошо еще если вечером покажется. Она в последнее время предпочитала одиночество. Впрочем, спуститься сегодня к ужину ей однозначно придется.
- К тебе можно? - стук в дверь заставил Бэкки обернуться. На пороге стояла Гермиона. Бэкки кивнула и улыбнулась.
- Проходи, конечно. Только не расчихайся. Здесь пыльно очень, - Бэкки помахала в воздухе рукой, разгоняя невидимую пыль.
- Зачем ты забралась на чердак? - Гермиона села на маленький пуфик недалеко от огромного зеркала, перед которым стояла Бэкки.
- Не знаю, мне здесь думается лучше, - Бэкки пожала плечами и повернулась к зеркалу. Она стояла в роскошном свадебном платье на импровизированной подставке, которую используют портнихи, когда снимают мерки, и грустно смотрела на себя в зеркало.
- Ты очень красивая, - Гермиона поймала в зеркале взгляд дочери и улыбнулась. - И очень взрослая. Мне даже не верится.
- Мне тоже нравится это платье. Бабушка выходила в нем замуж, я видела ее на свадебном портрете. И я с детства мечтала, что пойду под венец именно в нем. Жалко, что не вышло, - Бэкки тяжело вздохнула.
- Ты поступила правильно. И я, и отец очень тобой гордимся.
- Тогда почему мне так паршиво, если я поступила правильно? - Бэкки подняла свои многочисленные кружевные юбки, а потом уселась на пол прямо посреди огромного ковра.
- Потому что поступать правильно порой значит идти по пути наибольшего сопротивления. Ни я, ни твой отец в свое время его не выбрали. Кто знает, быть может, тогда не было бы десяти этих потерянных лет.
- Наверное, - Бэкки в задумчивости перебирала кружева на своих многочисленных юбках. - Но в ту ночь, когда Джеймс сказал мне, что все кончено, я вернулась домой и все, о чем я могла думать - как я отомщу ему. Я так сильно ненавидела его, так сильно хотела причинить ему боль! Я стащила у папы из кабинета бутылку виски и пришла сюда. Просидела тут до самого утра, смотря на манекен с платьем, и думала о том, что у меня должна быть самая роскошная свадьба во всей магической Британии. Знаешь, по-королевски роскошная, чтобы о ней написали все газеты по обе стороны пролива. И все ради того, чтобы он причитал их. Чтобы он страдал. Жалел. Ревновал. Ненавидел. Я боялась только одного - безразличия.
Бэкки горько усмехнулась, вспоминая события той ночи. Она проплакала здесь в одиночестве до самого утра, строя планы мести и думая о том, как уговорить отца ускорить свадьбу. Но по мере того, как утихали эмоции, она начинала слышать голос здравого смысла, который становился все громче и громче. Если она выйдет замуж за Ренье, Гермионе придется уехать. Остаться она не сможет, иначе правда о том, кто она такая, станет известна семейству ее жениха на следующий же день. Она жила последние годы под своим собственным именем, и надеяться на то, что Ренье или его родственники не захотят разузнать, как прошли последние десять лет ее жизни, было глупо. Вскроется правда о ее, Бэкки, происхождении, о том, что она полукровка… Ренье не пойдет против семьи, и уж тем более не станет рисковать чистотой крови своего рода ради сомнительной перспективы заполучить ее в жены, Бэкки слишком хорошо знала законы этого мира. Выход был только один - лгать. Лгать всю жизнь, день за днем, и бояться собственной тени. Ложь рано или поздно всплывет наружу, и она шаг за шагом повторит судьбу своих собственных родителей. Гермиона вернется в Штаты, Драко останется один, а она уедет во Францию с тем, чтобы лгать всю жизнь тому, кому принесет перед алтарем клятву вечной верности.
Письмо Ренье, которое она написала ему следующим утром, далось ей ой как нелегко. Но она решила написать ему все, как есть, ничего не утаивая и не приукрашивая. В конце концов, они всегда были хорошими друзьями, и всегда довольно неплохо понимали друг друга. Большая редкость для браков, которые заключались по расчету.
И вот теперь, спустя неделю, ее жених - ее бывший жених - должен был нанести им визит. Официально расторгнуть помолвку. Они с отцом пригласили на ужин его и Гермиону. И Бэкки возлагала большие надежды на сегодняшний вечер в части воссоединения своей семьи.
- Пойдем, - Гермиона подошла к Бэкки и протянула ей руку.
- Папа уже вернулся? - Бэкки поднялась на ноги и принялась переодеваться. Варварское великолепие из белоснежных кружев сменило строгое черное платье, и распущенные волосы она собрала в узел. В последние дни она все время их собирала. Распущенные волосы напоминали ей о той ночи, которую ей очень хотелось забыть.
Драко и Ренье сидели в гостиной и о чем-то сдержанно беседовали. Мерное течение их разговора нарушило появление Гермионы и Бэкки. При их появлении мужчины поднялись из кресел. Малфой и Гермиона обменялись многозначительными взглядами, а Бэкки, остановившаяся по правую руку от Гермионы, взглянув сначала на отца, а потом на бывшего жениха, произнесла:
- Добрый вечер. Ренье, позволь представить тебе мою маму.
- Гермиона Грейнджер.
Молодой человек склонился в учтивом поклоне, а потом поцеловал Гермионе руку.
- Ренье Легран.
- Мой очаровательный, но, увы, несостоявшийся муж, мама, - Бэкки взяла Ренье под руку и улыбнулась ему.
- Прошу к столу, - Малфой сделал приглашающий жест.
Когда через пару часов ужин подошел к концу, Бэкки с Ренье вышли на крыльцо. Ей не хотелось думать, что для прощального разговора, но так оно и было. Летняя ночь была тихой и теплой, в воздухе был разлит нежный запах цветов, и звездное небо было усеяно звездами, такими яркими, какие бывают только летом. Они медленно пошли по подъездной аллее, и скоро темнота поглотила их.
- Я хотела сказать тебе спасибо, - Бэкки первой нарушила молчание. - За то, что с пониманием отнесся к тому, что случилось… И, вот, - девушка сняла с безымянного пальца обручальное кольцо и протянула его Ренье. Отчего-то стало больно, как будто она что-то безвозвратно теряла. Впрочем, так оно и было.
- Ты уверена, что мне не стоит поговорить со своей семьей? Может, у нас все-таки есть шанс? - Ренье внимательно смотрел на Бэкки, напряженно ожидая ответа.
Но она грустно улыбнулась и отрицательно покачала головой.
- Нет, Ренье, я не хочу. Не хочу, чтобы ты шел против своей семьи. Это самое важное, что есть на свете. Да и как бы ни отреагировала твоя семья, это всегда будет стоять между нами. А я не хочу, чтобы однажды ты пожалел. Даже на одну секунду. Так будет лучше. И для тебя, и для меня.
Кажется, не далее как неделю назад кто-то уже говорил ей эти слова. Отогнав ненужные воспоминания, Бэкки раскрыла ладонь Ренье и положила туда кольцо.
Он грустно улыбнулся.
- И еще раз спасибо тебе. За нас, за эти годы, за те воспоминания, которые у нас останутся, - Бэкки только сейчас заметила, что плачет.
Ренье обнял ее и крепко прижал к себе.
- Удачи тебе. Надеюсь, у тебя получится то, что ты задумала.
- Прощай, Ренье, - Бэкки встала на цыпочки, поцеловала его, а потом быстро пошла прочь в сторону ярко освещенного дома. Ренье провожал ее взглядом до самых дверей, но она так ни разу и не обернулась.
Родителей Бэкки нашла на веранде. Они стояли у перил и о чем-то говорили. Она сделала глубокий вдох, мысленно пожелала себе удачи, решительно подошла к Драко и встала по левую руку от него. Гермиона встревожено смотрела на нее. Лихорадочно блестевшие глаза дочери наводили на нехорошие мысли.
- Мам, - Бэкки посмотрела сначала на отца, потом на Гермиону. - Мы с папой хотели кое о чем тебя спросить... Да нет, это я хотела вас кое о чем спросить… Вы должны снова пожениться. Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья, как когда-то. И раз уж моей свадьбе не суждено было состояться, пусть у вас все будет хорошо. Ну, так что, мам, ты согласна остаться с нами?
По глазам бывшего мужа Гермиона поняла, что для него все происходящее полная неожиданность, но их не в меру деятельное чадо ждало ответа, причем, кажется, вполне однозначного…
