Глава 48. Почему бы и нет?Именно карта Мародеров наталкивает меня в конце концов на одну мысль. Рассматривая ее в приступе ностальгии, я вспоминаю, как на моем третьем курсе в Хогвартсе карта показывала имя Питера Петтигрю даже тогда, когда он скрывался ото всех в облике крысы Рона. Он притворялся кем-то другим, но на волшебной карте его имя появилось вне зависимости от этого, просто потому, что она была заколдована показывать имена всех, кто находился в замке. Точно так же, как хогвартская книга, заколдованная отслеживать всех несовершеннолетних волшебников в стране, показала когда-то мое имя, даже после того, как я сделал все возможное, чтобы не светиться на радаре Министерства магии.
Значит ли это, что в книге я смогу найти и имя Тома Риддла, даже если больше нигде во всей школе нет ни малейшего упоминания о нем?
Вот только чтобы проверить, прав я в этом или нет, необходима сущая мелочь: каким-то образом подобраться, собственно, к книге, которая хранится в кабинете Дамблдора.
Впрочем, наравне с такого рода глобальными вопросами мое существование осложняют и проблемы более заурядные. Раньше, сразу после того злосчастного открытия дуэльного клуба, я считал, что нет ничего хуже занятий по ЗоТИ у гриффиндорских пятикурсников, на которых Рон теперь всю дорогу смотрит на меня волком и каждое слово воспринимает в штыки. Но я убеждаюсь, что есть кое-что и похуже, когда захожу в кабинет ЗоТИ в преддверии первого за этот день урока, который должен состояться у пятикурсников с Гриффиндора, и обнаруживаю там Снейпа. Ну конечно же. Еще это первый день после моего официального назначения ассистентом по ЗоТИ, когда уроки Ремуса совпадают полнолунием.
– Мне уйти? – без предисловий спрашиваю я, когда Снейп, уже занявший место за преподавательским столом, обращает на меня свой неизменно раздраженный взгляд.
Но Снейп не позволяет мне отделаться так просто. Дело в том, что он отчего-то вообразил, будто бы то представление с Роном на дуэли я затеял с одной только целью выпендриться, снискать славы и популярности – в общем, вел себя в точности, как мой отец. Так что теперь Снейп цепляется ко мне с удвоенной энергией и не упускает повода, чтобы дать мне понять, что я вовсе не так хорош, как о себе воображаю. И, ну конечно же, он просто не может упустить такую возможность поставить меня на место, как урок ЗоТИ.
Поэтому он растягивает губы в улыбке, в которой нет ничего от доброжелательности, и говорит:
– О, ну что вы, мистер Поттер. Раз уж профессор Люпин так высоко отзывался о вашем вкладе в эти уроки, кто я такой, чтобы отказаться от вашей бесценной помощи?
– Вы – преподаватель, у которого есть право на мнение, полностью отличное от мнения профессора Люпина, – подсказываю я, впрочем, без особой надежды.
Снейп едко усмехается.
– Нет, полагаю, в этот раз я с ним соглашусь. Не зря же вас тут держат, правда ведь?
Но на этом моменте ему приходится прекратить прохаживаться на мой счет, потому что двери распахиваются, и в классную комнату входят студенты, хмурые с утра и зевающие во весь рот. И я совершенно точно могу назвать момент, когда в двери входит Рон, потому что так и чувствую на себе его уничижительный взгляд.
Просто превосходно.
Я берусь за спинку второго стула за преподавательской кафедрой, чтобы занять свое обычное место, но Снейп отрицательно качает головой.
– Думаю, мистер Поттер, что будет лучше, если сегодня вы сядете вон там, за последней партой. Чтобы, так сказать, и в той части класса был кто-то, кто будет следить за дисциплиной, или чем вы тут обычно занимаетесь.
Услышав это заявление, Рон издает злорадный смешок, но я лишь пожимаю плечами и выполняю указание Снейпа. Раз уж на то пошло, чем дальше от него я окажусь, тем лучше для меня же. По дороге я встречаюсь глазами с Гермионой, которая сочувственно мне улыбается, но я лишь пожимаю плечами и закатываю глаза – мол, это ж Снейп. Что с него возьмешь?
Так что я располагаюсь за самой последней партой и внутренне готовлюсь к очень долгому и неприятному дню. Снейп не обманывает моих ожиданий
– Ну что же, профессор Люпин вновь не соизволил оставить хоть сколько-нибудь удовлетворительных материалов, – скучным голосом замечает он, брезгливо переворачивая страницы учебного плана Ремуса. – К счастью, специально на такой случай здесь присутствует его ассистент мистер Поттер, который, будем надеяться, спасет нас всех в этой неприятной ситуации. Даже не представляю, что бы мы без него делали. Прошу вас, мистер Поттер.
Издевка в его голосе почти не прикрыта, как и явное отвращение во взгляде. Безусловно, будь это урок слизеринцев, и его слова выхвали бы большую поддержку со стороны студентов. Гриффиндорцы же переглядываются с явным недоумением: им еще не доводилось наблюдать эту милую манеру общения Снейпа в отношении меня.
Я отвечаю подчеркнуто вежливо и громко, так что многие студенты оборачиваются:
– Разумеется, профессор Снейп. Если чтение достаточно подробных записей профессора Люпина вызывает у вас такие трудности, я буду только рад пояснить. – Я продолжаю прежде, чем застывший от негодования Снейп успевает вставить хоть слово: – Мы уже полностью завершили раздел темномагических существ и перешли к защитным заклинаниям третьего уровня. Если вы откроете учебный план на сегодняшней дате, то, безусловно, увидите, что на этот урок по плану значится освоение заклинания Протего Максима с нуля. А если вы пойдете еще дальше и дочитаете аж до второго абзаца, то увидите, что начать нам следует с…
– Довольно, – обрывает меня Снейп голосом настолько ледяным, что Гермиона посылает мне короткий предупреждающий взгляд, который без труда можно трактовать как: «Хватит злить Снейпа, идиот». Краем глаза я замечаю, что Невилл и вовсе застывает в священном ужасе.
Да и вообще, в классе вдруг воцаряется прямо-таки небывалая тишина.
Я тоже не говорю больше ни слова, только продолжаю смотреть на Снейпа прямым бесстрастным взглядом. Он медленно и угрожающе поднимается со своего места и подходит ко мне, чтобы нависнуть надо мной наподобие летучей мыши. Будто бы я – один из его студентов, с которого он вот-вот снимет баллы. Но я не даю ему такой возможности и тоже поднимаюсь со своего места и становлюсь напротив, по-прежнему не опуская взгляда.
Снейп скрещивает руки на груди, смотрит на меня сверху вниз и цедит сквозь зубы:
– С вашего позволения, мистер Поттер, я, как преподаватель в этой школе, самостоятельно буду решать, в каком порядке мне вести сегодняшний урок и какой раздел мы затронем.
– Безусловно, профессор Снейп, – очень вежливо отвечаю я. – Я всего лишь ответил на ваш вопрос касательно учебных планах профессора Люпина.
Снейп неожиданно хмыкает и говорит почти лениво:
– Раз уж, как вы утверждаете, мистер Поттер, этот класс уже полностью прошел раздел темномагических существ, я рассчитываю, что ни у кого не возникнет трудностей с тем, чтобы освежить в своей памяти несколько вещей. – У него в глазах появляется холодный блеск, и у меня создается отчетливое впечатление, что эти несколько вещей мне не понравятся. – Просто чтобы убедиться, что материал действительно усвоен.
Снейп наконец отворачивается от меня, так резко, что полы его мантии на миг взмывают в воздух, и возвращается к преподавательской кафедре. Я опускаюсь обратно на свое место, продолжая следить за ним взглядом.
– Итак, кто может рассказать мне про… – Снейп на секунду делает вид, что задумался, – инфернала?
Руку не поднимает никто, даже Гермиона, которая, впрочем, выглядит не на шутку обеспокоенной тем, что преподаватель задал вопрос, ответ на который она не знает. Но Гермиона зря переживает: нет ничего удивительного в том, что она не в курсе про инферналов.
– Боюсь, у вас что-то перепутано в расписании, профессор Снейп, – говорю я, и на этот раз в моем голосе все-таки прорывается насмешка. – Урок у седьмого курса только после обеда. Но там вам, безусловно, все что угодно расскажут про инферналов, которые входят в профильную программу подготовки к ТРИТОН, но никак не СОВ.
– Что ж, мне следовало бы догадаться, что профессор Люпин не будет поощрять своих студентов изучать материал хотя бы немного сверх того жалкого минимума, который дается программой для подготовки к СОВ, – холодно комментирует Снейп, игнорируя поднявшиеся было смешки студентов. – В таком случае, кто может рассказать мне хоть что-то о банши?
На этот раз Гермиона поднимает руку, но Снейп не торопится выслушивать ответ.
– Печальное зрелище. Всего один студент, который может ответить на заданный вопрос. Не представляю, как с такой бедной подготовкой вы еще рассчитываете набрать хоть сколько-нибудь приемлемый балл на экзамене по этому предмету…
Я понимаю, что веду себя не самым разумным образом, но просто не могу удержаться.
– К счастью, профессор, мы можем быть уверенными, что вопрос про банши на СОВ уж точно не попадется, потому что эти существа входят в программу не пятого, а шестого курса…
Многие студенты уже едва сдерживают смех, а Снейп выглядит так, будто бы вот-вот взорвется от бешенства.
– Поттер, вашего мнения никто не спрашивал, так что попрошу вас помалкивать, покуда вопрос не относится непосредственно к вам, – отрывисто говорит он, и это уже выходит за границы вежливости. После этого он обращается к классу: – Ладно, если и этот вопрос вам не по силам, вспомним нечто еще более примитивное. Кто может рассказать мне… про оборотней?
Я почти уверен, что он бросает при этом быстрый взгляд на меня. Не нужно быть гением, чтобы понять, что из-за этого вопроса Снейп и затеял «повторение ранее пройденного материала».
На этот раз руки многих студентов поднимаются в воздух, и Снейп неторопливо обходит класс по кругу, будто бы выбирая, кого спросить.
– Что ж, программу четвертого курса вы, похоже, знаете, это не может не обнадеживать, – сухо бросает он, а затем останавливается возле Невилла, который, впрочем, руку не тянет. – Будьте любезны, мистер Лонгботтом, перечислите основные признаки, по которым можно отличить оборотня от обыкновенного волка.
Невилл вздрагивает, когда Снейп обращается к нему, и неуверенно начинает:
– Ну, я думаю, что н-нос оборотня… он… как бы это сказать… м-м-м…
– Достаточно, Лонгботтом, – обрывает его Снейп, болезненно поморщившись. – Мне следовало бы догадаться, что даже такой элементарный вопрос окажется слишком сложным для вас. Скажите, профессор Люпин что, не освежал эту тему на своих уроках? Потому что я более чем уверен, что она входит в программу подготовки к СОВ.
Гермиона уже едва не срывается со своего места, так сильно она тянет руку. Ей давно следовало бы понять, что Снейп задает такие вопросы вовсе не для того, чтобы получить ответы.
Невилл ничего не отвечает, уткнувшись взглядом в парту и отчаянно краснея, и Снейп повторяет елейным голосом:
– Лонгботтом, я задал вам вопрос. Я спросил, разъяснял ли профессор Люпин тему оборотней на своих уроках. Вы можете ответить хотя бы на это?
Он уже чуть ли не шипит, и Невилл испуганно отвечает:
– Д-да, он объяснял, совершенно точно объяснял, я просто…
– Очевидно, объяснения дошли не до всех, – холодно перебивает его Снейп и оборачивается на меня. – Мистер Поттер, полагаю, вы сможете напомнить Лонгботтому основные признаки, по которым можно узнать оборотня?
Я окидываю класс красноречивым взглядом.
– Мне кажется, профессор Снейп, многие здесь смогли бы ответить на ваш вопрос.
Снейп вскидывает брови.
– Многие, но не Лонгботтом. Я правильно понимаю, что вы чувствете себя недостаточно квалифицированным, чтобы напомнить студенту отличия оборотня от волка, Поттер?
– Ну что вы, я вовсе не считаю себя недостаточно квалифицированным в вопросах оборотней, сэр, – отвечаю я, не моргнув глазом. – Даже напротив. Я имел честь лицезреть одного из них довольно близко.
Класс заметно оживляется, явно ожидая услышать наконец хоть что-то о той истории.
– Сомнительная честь, на мой взгляд, – кривится Снейп. – Итак?
Я вздыхаю и начинаю перечислять монотонным голосом:
– Существует пять основных признаков, по которым можно отличить оборотня от обыкновенного волка: щелевидные зрачки глаз, слегка заостренный нос, более крупный костный скелет, вытянутая морда и кисточка на хвосте.
– Когда происходит трансформация? – отрывисто продолжает Снейп. – Сколько может длиться недомогание оборотня после полнолуния и в чем оно проявляется?
Я прищуриваю глаза, прекрасно понимая, куда он клонит. Какого черта? Если он продолжит в том же духе, то легко разоблачит Ремуса перед всеми! Я ловлю напряженный взгляд Гермионы, словно она что-то вычисляет в уме, мысленно чертыхаюсь и иду на попятный.
– Профессор Снейп, – начинаю я, стараясь, чтобы голос звучал по возможности примирительно, – этот класс уже проходил тему оборотней. И, при всем уважении, до СОВ остается не так уж много времени, чтобы так сильно заострять внимание на уже пройденном материале.
Секунду или две Снейп сверлит меня насмешливым взглядом, прекрасно зная, что все, что я только что сказал – не более чем попытка выкрутиться. Выдержав мучительную паузу, Снейп все же делает вид, что взвесил мои слова в уме, и говорит, снова обращаясь к Невиллу:
– Лонгботтом, вы персонально принесете мне сочинение об оборотнях на четыре свитка. Не забудьте осветить правовой и территориальный аспекты. Все остальные, надеюсь, чуть менее безнадежны, поэтому с вас хватит время от времени повторять пройденный материал, чтобы на СОВ не выставить себя в столь же жалком свете, в каком мистер Лонгботтом выставил себя на сегодняшнем уроке.
Невилл без слов роняет голову на парту от безнадежности.
– Итак, «Протего Максима», – провозглашает Снейп, наконец оставляя тему оборотней в покое, и я позволяю себе облегченно выдохнуть.
Как я и предчувствовал, это оказывается чертовски долгий и неприятный день, потому что Снейп из кожи вон лезет, лишь бы меня поддеть. Я же в свою очередь уже не решаюсь ответить колкостью на колкость, потому что ничто не мешает ему так же решить «освежить» тему оборотней в памяти студентов с других курсов. Как бы там ни было, оно того не стоит.
И, кроме того, правда в том, что на этот раз мне не так уж и хочется огрызаться в ответ. Каким-то образом моя ненависть к Северусу Снейпу, которая росла и копилась во мне годами, теперь совершенно исчезла, испарилась. После того, что я видел в его воспоминаниях… Он ненавидит меня, это сквозит в каждом его уничижительном взгляде, в каждой источающей яд реплике. Но, опять же, как он мог бы не испытывать ко мне ненависти, после всего, что было? После того, как единственная женщина, которую он, наверное, любил в своей жизни, умерла из-за меня, как он мог бы не мечтать, чтобы я исчез с лица земли? И каким-то образом после того, что я видел, я не могу ненавидеть его в ответ. Как бы он ни относился лично ко мне, я знаю, что Северус Снейп любил и ценил мою мать, и могу уважать его за это.
Впрочем, все это не мешает мне к концу дня испытывать в адрес Снейпа праведное негодование, но в этом чувстве я оказываюсь не одинок. Когда уроки подходят к концу и я добираюсь до библиотеки, чтобы просмотреть еще немного школьных фотографий в своих безнадежных попытках найти на них Тома Риддла, за одним из столов я нахожу Невилла. Он с подавленным видом листает толстенные фолианты, в изобилии разложенные вокруг, явно пытаясь найти материал для домашнего задания.
– Ненавижу Снейпа, – расстроенно бормочет он, когда я опускаюсь на стул напротив и интересуюсь, как продвигается работа. – Как будто бы без этого гигантского сочинения про оборотней у меня было мало забот. Все преподаватели словно взбесились!
– Я могу помочь тебе с сочинением, – предлагаю я, поневоле чувствуя себя в какой-то степени причастным к этой ситуации: в конце концов, если бы ни я, Снейпу вообще вряд ли вздумалось спрашивать про оборотней.
Невилл благодарно кивает.
– Я уже нашел кое-что по истории возникновения и процессу трансформации, но это, пожалуй, все.
Я заглядываю в кусок пергамента, где накарябан план будущего сочинения, и хмурюсь.
– Что за «территориальный аспект», Невилл? Что Снейп имел в виду?
Он пожимает плечами.
– Наверное, резервации.
– Резервации? – с недоумением переспрашиваю я.
– Ну да, – отзывается Невилл, по-прежнему не отрываясь от книг. – Ну, ты знаешь, те места, куда Министерство массово сгоняет оборотней, чтобы они не могли никому навредить.
Я медленно киваю, пытаясь осмыслить сказанное. Как я умудрился проморгать, что в этом мире существуют резервации для оборотней?
Наверное, мое лицо меня выдает, потому что Невилл наконец отрывается от своего фолианта и поясняет уже более доходчиво:
– Первые резервации открылись… не знаю, лет десять тому назад. Тогда Визенгамот в очередной раз пытался продвинуть закон, предписывающий всем оборотням проходить обязательную регистрацию в Министерстве магии, сообщать о своем местонахождении на ближайшее полнолуние, и всякое такое. Но, ты сам понимаешь, кому захочется признаваться, что он оборотень? Так что оборотни плевали на эти законы и уходили в подполье, как делали всегда. Министерство теряло контроль, и в конце концов решением проблемы стали резервации. Это магически охраняемые закрытые поселения, в которых проживают только оборотни. Они попадают туда за нарушение любого закона. То есть если оборотень не встал на учет в Министерстве магии, не предупредил потенциального работодателя о том, что он оборотень или совершил любое другое нарушение – это прямой билет в резервацию. Эти поселения построены таким образом, что оборотни не могут оттуда выбраться. Таким образом, оборотни, однажды нарушившие закон, остаются внутри и больше не могут причинить вред ни волшебникам, ни магглам.
Я пораженно качаю головой.
– Эти резервации… Это звучит, как тюрьма, Невилл. Самая настоящая тюрьма. Неужели никто с этим ничего не делает?
Невилл смотри на меня, как на психа.
– Ты предпочел бы, чтобы оборотни бегали себе на свободе и нападали на людей? Ради Мерлина, Гарри. Я думал, ты последний человек, который стал бы спорить с текущим положением вещей. Ну, ты знаешь, после того, как один из них напал на тебя самого, – многозначительным шепотом поясняет он в ответ на мой взгляд.
В этот день я так и не помогаю Невиллу с сочинением и не ищу лицо Тома Риддла среди старых хогвартских фотографий. На какое-то время я остаюсь в библиотеке, чтобы узнать больше о резервациях оборотней. Я узнаю, что резерваций на территории Великобритании и Северной Ирландии всего восемь и что они, как правило, расположены в лесах и защищены спиралевидными магическими барьерами в несколько уровней. Я узнаю, что одна из резерваций – Холфсгейн – расположена совсем близко к тому месту, где когда-то учителя их моей маггловской школы надумали устроить нам кемпинг. А это в свою очередь означает, что мощнейший магический барьер, за которым я, Дадли, Хейли, Дерек и остальные оказались в западне, был ничем иным, как крайней границей резервации. На этом моменте я думаю, что нам тогда крупно повезло, что на нас вышел только один оборотень, а не целая стая.
Еще я узнаю, что Невилл говорил правду насчет нынешних законов об оборотнях: они очень жесткие, и если оборотень нарушит хотя бы один пункт этого варварского законодательства, неважно, насколько серьезный, он немедленно попадает в резервацию. Но резервации не настолько неприступны, как считает Невилл: за время их существования насчитывается сразу несколько случаев побега. Впрочем, здешние законы предусматривают и это: за попытку бегства из резервации оборотней грозит ни что иное, как Поцелуй дементора.
Но всего этого оказывается недостаточным, чтобы найти ответ на самый главный вопрос – как? Как, ради Мерлина, эта Вселенная докатилась до того, чтобы заключать оборотней в тюрьму на пожизненное чуть ли не за то, что они чихнут в неположенном месте?
В конце концов, я прихожу к Ремусу. Это первый день после полнолуния, поэтому он еще как минимум пару дней проведет взаперти в своей комнате, приходя в себя после трансформации и накачиваясь зельями. Но после всего, что я узнал, у меня просто не хватает терпения ждать. Поэтому я тихонько стучусь в двери его комнат, а затем захожу внутрь.
По крайней мере, Ремус не спит. Он выглядит до ужаса утомленным, но сидит на диване, зябко кутаясь в халат, и читает газету в неярком свете ламп. Рядом на журнальном столике стоит попупустой стакан с Укрепляющим зельем.
Ремус поворачивает голову на скрип отворяемой двери, а увидев выражение моего лица, обеспокоенно спрашивает:
– Гарри, что-то случилось?
Я молча делаю несколько шагов вперед и протягиваю ему министерскую брошюру, открытую на разделе «Резервации» закона об оборотнях. Ремус немного хмурится, рассматривая брошюру, а затем поднимает на меня вопросительный взгляд, явно не вполне понимая, к чему все это.
– Почему никто никогда не рассказывал мне о резервациях? – напрямик спрашиваю я, опускаясь на кресло напротив.
Ремус разводит руками:
– Полагаю, тебе о них не рассказывали, потому что ты не спрашивал. Из этого не делают большого секрета, знаешь ли.
– Ты хочешь сказать мне, что это, – я киваю на брошюру, – норма? Хочешь сказать, все знают об этом… варварстве, и никто ничего не предпринимает?
Ремус утомленно откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза, но все же отвечает:
– Конечно же, никто ничего не предпринимает. Сам посуди, оборотни – кровожадные злобные твари, их боялись веками. Аконитовое зелье изобрели лишь недавно, но, помяни мое слово, пройдет еще немало лет, прежде чем каждый оборотень сможет позволить себе приобретать нужное количество этого зелья на все свои трансформации. Так что, в конечном итоге, на сегодняшний день оборотни – это опасные, неуправляемые существа, представляющие угрозу для всех и каждого. Мерлин, кому я это рассказываю? Ты не хуже меня знаешь, что оборотни опасны.
Я качаю головой.
– Но это же не выход, Ремус. Оборотни – это прежде всего люди. А почитать законодательство, так у них меньше прав, чем у домовых эльфов!
Ремус невесело хмыкает и качает головой.
– От нас гораздо больше проблем, чем от домовых эльфов. И, да, в некотором роде, у нас меньше прав. К примеру, нам нельзя заключать браков. Большинству из нас невозможно найти работу нигде, кроме как на территории резерваций. А сами резервации… давай просто скажем, что многие предпочли бы Азкабан. Это жестокие, мрачные места, где существуют бок о бок друг с другом отчаявшиеся, озлобленные люди. Раз в месяц они становятся зверями снаружи, но это, по большому счету, ничего не меняет, потому что все остальное время они остаются зверями изнутри.
Я вскидываю на Ремуса пораженный взгляд.
– Постой, что за вздор, как получилось, что оборотням нельзя даже заключать браков? Оборотнем ведь нельзя появиться… С этим не рождаются, ведь так?
В моем голосе больше надежды, чем уверенности, и он качает головой.
– Вообще-то, шансы составляют один к двум. Есть определенные вещи… Особый момент лунного цикла, аконитовое зелье – тоже помогает в некотором роде подавить ликантропную болезнь, и если соблюсти все условия, то шансы увеличиваются. Но ты все равно никогда не можешь знать наверняка. Они не желают рисковать, люди в Министерстве. Со всеми этими законами и ограничениями… думаю, они просто хотят, чтобы со временем оборотни сошли на нет. Естественным образом.
– В этом нет ни черта естественного! – не выдерживаю я. – Они люди, Ремус, такие же люди, как все. Чего они хотят добиться, обращаясь с ними, как с животными? Когда это началось?
– В каком-то смысле, Министерство шло к этому давно, – со вздохом отзывается Ремус, и у него на лице появляется уже знакомое мне жесткое и замкнутое выражение. – Они всегда пытались принять законы, по которым оборотни должны были регистрироваться в Отделе контроля за магическими существами, отчитываться перед ними о своих перемещениях, и другие тому подобные вещи. Просто это никогда толком не работало. И тогда в один прекрасный момент они сделали выбор в пользу более жесткой политики, и в магическом обществе это приняли на ура. Тебе надо было видеть газетные статьи в первые месяцы после принятия этих законов. «Сенсация! Нападения оборотней сокращены на семьдесят процентов!» На фоне такой статистики никому не было дела до того, как оборотням живется в резервациях. К тому же, изначально сами резервации позиционировались как общины, созданные на добровольной основе, где оборотни могут жить вместе, ни от кого не скрываясь и не чувствуя себя неполноценными. Только когда идея заманить оборотней в резервации мирным путем провалилась, они стали отправлять туда в качестве наказания.
Я качаю головой, не в силах принять эту идею. Должно же быть… что-то. Резервации оборотней, Непростительные проклятия, которые здесь боятся даже называть, «опасные намерения», караемые сроком в Азкабане… Должно же быть всему этому какое-то, черт побери, объяснение.
– Отец Невилла считает, что в Министерстве магии боятся появления по-настоящему сильного темного волшебника, который объединит вокруг себя недовольных, – вспоминаю я. – Вот, к чему все эти законы? Чтобы волшебники боялись и пальцем пошевелить, если это будет противоречить воле Министерства?
Ремус кивает:
– В некотором роде, так оно и есть. И, кроме того, если эти законы и кажутся временами чересчур жесткими, свою цель они выполняют: они поддерживают порядок. Магический мир не видел серьезной угрозы со времен Гриндевальда, а это говорит о многом.
– Но что заставляет их бояться новой угрозы, Ремус? – нетерпеливо спрашиваю я. – Не может же это быть просто паранойя Фаджа? У них должно быть что-то еще, какое-то доказательство.
– Даже если им и известно что-то еще, они этим не делятся, – Ремус поднимает на меня усталый взгляд. – Так что, мой тебе совет, Гарри – не забивай себе этим голову, ни к чему. Подумай лучше о своих экзаменах, это принесет куда больше пользы.
Я возмущенно фыркаю.
– Ты предлагаешь мне спать спокойно и заниматься своими делами, зная, что где-то есть резервации оборотней, в которых держат взаперти ни в чем не повинных людей?
Он пожимает плечами.
– Почему бы и нет? Даже я в конце концов смог свыкнуться с этой идеей. А значит, сможешь и ты.
****
Я не могу этого толком объяснить, но неприятное открытие о существовании резерваций для оборотней все не идет у меня из головы. Все это словно кусочки одной большой мозаики, за которой должно, попросту обязано стоять нечто большее. Я никогда не уделял особого внимания законодательному процессу в Магическом обществе, но на этот раз мне приходится разобраться, что к чему. И просчитав, сколько примерно времени требуется для того, чтобы очередной закон прошел все этапы слушания, а также отмерив тот момент, когда вдруг пошла целая волна ужесточений в законодательстве, я прихожу к выводу, что это первоначальное событие, запустившее весь процесс, чем бы оно ни оказалось, не могло произойти слишком уж задолго до моего рождения. В то же время, когда мне в этом мире исполнился год, Магический мир уже боялся какой-то неведомой угрозы со стороны Темных магов: первые ужесточающие законы стали выходить уже тогда.
Получается, это более или менее упирается в дату моего рождения, плюс-минус год или около того. Как раз приблизительно та самая дата, когда в моем прошлом Сибилла Трелони проходила собеседование на должность преподавателя в Хогвартсе и случайно произнесла Пророчество, определившее всю мою жизнь. А если к этому прибавить то, что говорили кентавры: будто бы моя сила достаточно велика, чтобы привлечь к себе внимание человеческих пророков…
Кроме того, Свитки Мерлина. В них были заинтересованы как Министерство магии, так и Дамблдор. Ради всего святого, они специально отправили за ними самого Джеймса Поттера, который на тот момент почти отошел от дел, но все равно считался лучшим: они не хотели рисковать. И после всего, что я узнал от Гермионы насчет этих самых Свитков, я закономерно прихожу к вопросу, может ли все это каким-то образом упираться в Магию духа? Могли ли и Дамблдор, и Министерство магии по какой-то особенной причине бояться именно того, что кто-то сумеет овладеть Магией духа, и тех последствий, которые могли бы за этим наступить?
И все это приводит меня к мысли, которая весьма попахивает паранойей, не говоря уж об эгоцентризме. У меня возникает диковатая идея, что, возможно, Министерство магии начало принимать все эти законы из-за меня. Быть может, я – тот, кого они боялись все это время. Волшебник, владеющий Магией духа. Вопрос в том, могла ли Трелони действительно предсказать это? Предсказать, что скоро объявится человек, обладающий невероятной, неслыханной магической силой, которой не должен обладать ни один из волшебников? И если так, достаточно ли было какого-то жалкого пророчества от ведьмы, которая до этого в жизни своей не сделала ни единого стоящего предсказания, чтобы все Министерство магии вдруг слетело с катушек и начало принимать свои бестолковые запрещающие законы один за другим?
Я снимаю очки и раздраженно растираю горящие от усталости глаза. Какого черта вопросы все возникают, один бредовее другого, а ответов как не было, так и не предвидится?
Но на этом, как и следовало ожидать, мои неприятности не заканчиваются.
– Гарри? – мягко зовет чей-то голос.
Я вскидываю голову и обнаруживаю перед собой необычный дуэт из Гермионы и Невилла, которые, по большому счету, не так уж часто общаются друг с другом. Они смотрят на меня, а затем переглядываются между собой с нерешительным и обескокоенным видом.
– Что? – спрашиваю я, переводя подозрительный взгляд с одного лица на другого.
– Гарри, прошу тебя, ты только не волнуйся… – очень осторожно начинает Гермиона, нервно сцепив руки в замок, и одного только этого достаточно, чтобы начать волноваться. – Мы с Невиллом узнали кое-что… Кое-что очень важное, и это касается тебя, так что ты тоже имеешь право знать… Мы хотели сказать тебе, мы случайно выяснили, что…
На этом моменте голос Гермионы окончательно сходит на нет, так что заканчивает за нее Невилл.
– Что профессор Люпин – оборотень, – произносит он трагическим шепотом.
– Ч-ш-ш! – с возмущением шиплю я, предостерегающе вскидывая руку, а затем стремительно окидываю библиотеку взглядом, чтобы убедиться, что никто нас не подслушал. – Какого черта?
– Гарри, мы…
– Не здесь, – коротко говорю я.
Гермиона и Невилл ничего не решаются сказать всю дорогу до Выручай-комнаты, я только вижу краем глаза, как они переглядываются между собой.
Оказавшись внутри, в точной копии гриффиндорской гостиной, в которую так любит превращать это место Гермиона, я поворачиваюсь к ним обоим и складываю руки на груди.
– Итак, кто из вас рассказал другому?
Мне просто нужно понять, кто из них проболтался. Разумеется, я больше склоняюсь к мысли, что это была Гермиона, с ее-то сообразительностью. Вот только почему она выбрала Невилла, чтобы рассказать? И, опять же, ответ очевиден: она рассказала единственному человеку, который, кроме Ремуса и ее самой, может называться моим другом.
Невилл открывает рот, чтобы ответить, но Гермиона опережает его.
– Это не то, что ты думаешь, – поспешно говорит она. – Никто из нас никому не рассказывал. Я догадалась сама, а потом увидела у Невилла лунный календарь на столе в общей гостиной. Я сразу же заподозрила, зачем она ему, стала расспрашивать. Ну, и мы как-то случайно выяснили, что оба знаем правду о том, чем на самом деле болен профессор Люпин. Мы решили, что ты тоже имеешь право знать. Но, похоже, тебе уже и без нас обо всем известно?
– Лунный календарь?! – в неверии переспрашиваю я вместо ответа. – Ради Мерлина, в общей гостиной? Там кто угодно мог увидеть!
– Не волнуйся, это не настолько очевидно, если не знаешь, чего ищешь, – быстро отвечает Гермиона.
– Так ты знал? – глухо переспрашивает Невилл. – Все это время, ты знал, что наш преподаватель по ЗоТИ – оборотень?!
– Не с самого начала, – уклончиво отвечаю я. – Я догадался, как и Гермиона. Как узнал ты?
– Случайно подслушал в прошлом семестре, как Снейп и Люпин говорили об этом, – отвечает Невилл, густо покраснев. – У меня была отработка со Снейпом, но прямо посреди отработки к нему в кабинет зашел Люпин, и они как бы упоминали эту тему. А я как раз поскользнулся у дверей на ошметках жабьей икры, и пока я пытался подняться с пола, то случайно…
– Ладно, я понял, – перебиваю я. – Что действительно важно, вы никому больше не говорили? Ни единому человеку, даже случайно?
Оба отрицательно мотают головами, и я позволяю себе выдохнуть.
– Хорошо. Я даже думать не хочу, что будет, если студенты узнают.
Гермиона пораженно качает головой.
– Но, Гарри, это же немыслимо! Я хочу сказать, все узнают, рано или поздно. Профессор Люпин «болеет» каждое полнолуние. Сам подумай, разве это само по себе не подозрительно? И потом, я не понимаю, как Дамблдор мог допустить его в школу? Нет, я не спорю, он прекрасный учитель и все такое, – поспешно добавляет она под моим негодующим взглядом. – Но это же попросту опасно, разве нет?
– Нет, покуда он пьет Аконитовое зелье. Он совершенно безопасен во время трансформаций, Гермиона. Но если студенты узнают, то его выгонят из школы, это наверняка.
А если Ремуса с позором выгонят из школы из-за этой ситуации, и все до единого волшебники будут знать, что он оборотень, ему уж точно не удастся найти другую работу. И тогда станет лишь вопросом времени, когда он оступится на чем угодно и загремит в одну из резерваций. Я задаюсь вопросом, когда он принимал эту работу – разумеется, в первую очередь затем, чтобы помочь мне – брал ли он в расчет такие последствия?
– Я не подумала про Аконитовое зелье, – смущенно говорит Гермиона. – Действительно, это снимает риски. Но… сам понимаешь, оборотень в школе – это скандал. А это, как я уже сказала, не так уж сложно вычислить.
– Вовсе нет, – возражаю я. – Как ты и сказала, это совершенно немыслимо. Никому из студентов и в голову не придет подозревать, что их преподаватель по ЗоТИ – оборотень, а значит, они не станут сопоставлять факты специально.
Невилл делает несколько шагов до одного из кресел и опускается в него, уставившись в огонь в камине.
– Что у меня в голове не укладывается, – медленно начинает он, и я оборачиваюсь, напрягшись от незнакомой интонации в его голосе, – так это как ты мог узнать и ничего не сделать, даже напротив, защищать его после этого? Ради Мерлина, после того, как один из них чуть не убил тебя, ты все еще считаешь нормальным, что оборотень работает преподавателем в Хогвартсе? Что он притворяется хорошим человеком, который хочет научить нас Защите, а сам при этом является одной из тех мерзких тварей, от которых мы и учимся обороняться, в первую очередь?
Он говорит почти зло, и это совсем не похоже на Невилла.
– Давай разъясним кое-что, – раздельно говорю я, подходя ближе. – Во-первых, я не собираюсь позволять одному единственному эпизоду в моей жизни, который был черт знает сколько лет назад, позволять диктовать мое отношение ко всем, кто болен ликантропной болезнью. Оборотень во время трансформации, не принявший Аконитовое зелье – это опасное существо, от которого более чем разумно держаться подальше, в этом я с тобой совершенно согласен. Но все остальное время они просто люди, Невилл. Такие же люди, как ты и я. Поэтому, да, я считаю нормальным, что Ремус работает в Хогвартсе, и намерен сделать все, что от меня зависит, чтобы оно так и оставалось. И я очень сильно ожидаю того же от вас обоих.
Невилл вскидывает на меня взгляд.
– Почему, по-твоему, мы должны молчать? Может быть, остальные студенты тоже имеют право знать. Для своего же собственного блага.
– Но что-то ведь помешало тебе разболтать об этом всем вокруг тотчас же, как ты узнал? – резонно замечаю я.
– Ты! – восклицает Невилл так, словно это все объясняет. Я вопросительно поднимаю брови, и он продолжает: – Я знаю, что Люпин был другом твоего отца и что он тебе дорог, и думал, что если ты узнаешь о том, что он оборотень, это станет для тебя ударом. Вот почему я молчал все это время.
– В таком случае, подумай лучше о том, каким ударом для меня станет то, что все узнают правду и Ремуса со скандалом вытурят из школы, – довольно-таки холодно советую я.
– Невилл, Гарри прав, – примирительно замечает Гермиона, опускаясь в кресло напротив Невилла. – Профессор Люпин – прекрасный преподаватель, и он сам уж точно нисколько не виноват в том, что стал оборотнем. Неужели будет честно, если он из-за этого пострадает?
– Нет, наверное, нет, – со вздохом соглашается Невилл после долгой паузы, окидывая меня и Гермиону взглядом. – Просто… Мерлин, до сих пор в голове не укладывается. Как только Дамблдор мог пригласить оборотня преподавать ЗоТИ?
Мы переглядываемся друг с другом и неожиданно для самих себя фыркаем от смеха.
****
К середине марта Гермиона впадает в настоящую тоску. Временами она начинает разговаривать со мной о Роне.
– Раньше он был совсем другим, – говорит она. – Он изменился после того, как его сделали капитаном сборной по квиддичу. Правда, его и до этого слишком уж волновало чужое мнение, но он, по крайней мере, не вел себя так, словно его короновали этим дурацким капитанским значком…
Самое ужасное, что из какого-то дикого чувства солидарности с Роном, которое не иначе, как осталось от прошлой жизни, я начинаю его защищать. Гермиона думает, что я делаю это специально, наперекор ей, и в итоге после таких эпизодов может не разговаривать со мной целыми днями и с возмущением отворачиваться даже на уроках ЗоТИ, когда я приближаюсь к ней, чтобы поправить технику выполнения заклинания. К счастью, это не длится долго, в конце концов Гермиона принимает мои извинения, и на какое-то время все снова возвращается на круги своя.
Но все становится только хуже, когда у Рона появляется новая подружка. Это оказывается Эмма Пауэлл, однокурсница Джинни Уизли. Как и предсказывал Невилл, это событие было лишь вопросом времени: Рон довольно скоро возвращает себе былой авторитет, который слегка подрастерял на вводном занятии дуэльного клуба, и его мигом окружает стайка девчонок, из которых ему остается только выбрать. На мой взгляд, Гермионе сильно повезло, что Рон не препочел Лаванду Браун, которая делала весьма смелые попытки в этом направлении, потому что с Эммой, которая на год младше него, он ведет себя более чем целомудренно: они только гуляют, держась за руки, да садятся рядом за обедом в Большом зале.
Впрочем, Гермионе довольно и этого, чтобы потерять сон, покой и аппетит.
– Хватит, Гарри. Я уже говорила, что мне нет совершенно никакого дела до того, с кем там теперь встречается Рон, – ледяным голосом говорит она, когда я пытаюсь сделать ей очередное осторожное внушение на эту тему, и так зло переворачивает страницу, что учебник по трансфигурации испуганно ойкает.
Мы сидим в библиотеке, где я, для разнообразия, готовлюсь к своим экзаменам в маггловской школе, а Гермиона зубрит вопросы к СОВ. Как раз в этот момент мимо нас проходят Рон Уизли и Эмма Пауэлл, как обычно, держась за руки, и я уверен, что видел, как Рон бросает на мгновение взгляд на Гермиону, прежде чем приобнять Эмму за худые плечи. Гермиона подчеркнуто не смотрит в их сторону и вообще всем своим видом дает понять, что Рона Уизли для нее не существует.
– Только не нужно притворяться, что ты не понимаешь, почему он делает это, – как бы между прочим замечаю я, переворачивая страницу параграфа о принципе суперпозиции.
Гермиона со стуком захлопывает учебник трансфигурации и раздельно спрашивает:
– Делает что?
– Ходит повсюду с Эммой, будто привязанный, – поясняю я, поднимая взгляд на Гермиону. – Рон делает это только потому, что видит тебя рядом со мной.
Она закатывает глаза.
– Только не нужно опять придумывать оправдания Рону. Ради Мерлина, Гарри, временами я тебя просто не понимаю. Раз уж ему так нравится Эмма, он может и дальше гулять с ней, или с кем угодно еще, мне все равно. Я не понимаю, почему ты выдумываешь из всей этой ситуации Мерлин знает что?
– Но она не нравится Рону, неужели ты не видишь? Ему все еще нравишься ты. Рон думает, что ты встречаешься с кем-то другим – со мной, если быть точным – и пытается отплатить тебе тем же, только и всего.
Гермиона раздраженно фыркает:
– Не говори глупостей! Как Рон может считать, что мы с тобой больше, чем друзья? Мы что, ходим кругом за руку, словно приклеенные, и обнимаемся по сорок раз на дню?
Вот это уже явный камень в огород самого Рона, но я игнорирую издевку в ее голосе и говорю по-прежнему спокойно:
– Это не имеет значения. Ты знаешь, какие слухи могут вырасти в Хогвартсе на пустом месте. Рон поверил слухам, но это не значит, что с этим ничего нельзя сделать. Поговори с ним, и он тебя обязательно послушает, просто не может не послушать.
– Не собираюсь этого делать, – коротко отзывается Гермиона, снова возвращаясь к своей книге.
Я пожимаю плечами, справедливо рассудив, что, по большому счету, это не мое дело. Так что я устремляю невидящий взгляд обратно в учебник, но мои мысли сейчас находятся очень далеко от области электростатики. Я уже просмотрел, наверное, все до единой хогвартские колдографии более чем полувековой давности, добрался до самых незначительных, самых бестолковых архивных записей, но результат остался неизменным: Тома Риддла никогда не было в Хогвартсе. Теперь последняя зацепка, которая у меня вообще осталась – это книга с именами всех студентов, которая хранится в директорском кабинете. Это тоже не бог весть что, я даже не знаю, за какой период там сохраняются сведения. Быть может, она вообще обновляется каждый год. И, кроме того, у меня до сих пор нет ни малейшего понятия, как подобраться к ней. Несколько раз я наблюдал за директорским кабинетом по Карте Мародеров, почти собираясь надеть свою мантию-невидимку, затаиться где-то неподалеку, чтобы узнать пароль заранее, а не перебирать все известные мне названия сладостей, околачиваясь у статуи горгульи, затем дождаться, когда директор уйдет в свои комнаты, и пробраться в пустой кабинет. Но, к счастью, мне удалось признать перед самим собой, что этот план идиотский и самоубийственный, даже откладывая в сторону тот факт, что Дамблдор может видеть сквозь мантию-невидимку. Потому что если директор поймает меня на горячем, то, положа руку на сердце, я не имею и понятия, каким образом собираюсь стирать память ему и может ли это вообще сработать. Что-то мне подсказывает, что Дамблдор получил свое звание величайшего волшебника современности не просто так, и тот фокус, который я провернул со Снейпом, с ним попросту не пройдет.
Так что мне остается только действовать хитростью. Видит Мерлин, напрасно в свое время Сортировочная шляпа пыталась отправить меня в Слизерин, потому что сейчас я совершенно не чувствую в себе сил придумать хоть сколько-нибудь стоящий, по-слизерински хитроумный план действий. А думать нужно быстро, потому что не далее как сегодня утром, впервые за долгое время, я получил приглашение зайти на чашечку чая в директорский кабинет сразу же после занятия дуэльного клуба. Можно ли просить лучшей возможности?
Я бросаю взгляд на часы.
– Уже без четверти четыре. Так что, ты идешь со мной?
Гермиона неуверенно косится на груду учебников перед собой и вздыхает.
– Я даже не знаю. У меня и так уже голова идет кругом от того, сколько всего нужно успеть выучить до экзаменов, а ты предлагаешь подписаться еще и на дуэльный клуб.
– Гермиона, поверь моему слову, – очень серьезно говорю я, – дуэльный клуб – это лучшая подготовка к экзамену по ЗоТИ, о которой ты только можешь мечтать.
Разумеется, после такого Гермиона просто не может устоять.
По дороге в Большой зал нас нагоняет Невилл, совсем запыхавшийся после квиддичной тренировки.
– Мерлин, когда-нибудь этот темп жизни меня убьет, – бормочет он, придерживаясь рукой за левый бок и болезненно морщась. – Гарри, нам с тобой нужно еще раз отработать ту штуку… ну, вялый кистевой крен…
Гермиона подозрительно прищуривается.
– Что ты имеешь в виду – отработать с Гарри вялый кистевой крен? Это что-то из квиддича, не так ли?
– Нет, – быстро отвечает Невилл, которому я, в полном соответствии с уговором, заключенным с близнецами Уизли, велел молчать насчет наших тренировок.
– Да, – одновременно с этим отзываюсь я и добавляю, игнорируя негодующий взгляд Невилла: – Только это – секрет. Мы вдвоем тренируемся у границы Запретного леса, но не хотим, чтобы все об этом знали.
Брови Гермионы удвиленно ползут вверх.
– Но как Невилл может тренироваться с тобой, Гарри? В смысле, для того, чтобы летать на метле… Ведь для этого нужно быть волшебником, разве нет? – смущенно заканчивает она.
– О, да, – подтверждаю я, широко улыбаясь. – Именно поэтому я препочитаю летать на тестрале.
Гермиона не успевает ничего ответить на это, потому что мы как раз входим в двери Большого зала, в котором уже собралась масса участников дуэльного клуба. Я оставляю Гермиону на попечение Невилла и прошу его коротко рассказать ей о том, как обычно проходят занятия клуба, чтобы она не чувствовала себя неуютно, а сам тем временем двигаюсь к помосту, на котором меня уже ожидает Ремус. Снейпа сегодня рядом с ним по какой-то причине нет, зато есть Дамблдор. Я замечаю, что не только для одного меня его присутствие на сегодняшнем занятии становится сюрпризом: многие студенты неуютно переглядываются между собой, робея от перспективы демонстрировать свои успехи перед директором, и рьяно перешептываются. Я же внутренне подбираюсь и натягиваю на лицо дежурную улыбку.
Поднявшись по ступеням вверх, я приветственно киваю Ремусу, а затем директору, и говорю:
– Добрый день, профессор Дамблдор. Не ожидал увидеть здесь вас.
– Здравствуй, Гарри, – кивает директор в ответ. – Я столько слышал об успехах этого факультатива, что не смог отказать себе в удовольствии присутствовать на одном из занятий лично.
– Вы не будете разочарованы, сэр, – заверяю его я, прежде чем обернуться к студентам и звучно хлопнуть в ладоши, привлекая к себе их внимание.
За прошедшие недели мы успели провести не так уж много занятий дуэльного клуба. Но Дамблдор, пожалуй, ничуть не преувеличивает, называя этот факультатив успешным, потому что результат виден уже сейчас. Я не знаю, повлияло ли на студентов так сильно то представление, которое я разыграл на вводном занятии, но они и не думают оспаривать мой авторитет во всем, что касается дуэлей. На самом деле, некоторые из них даже расспрашивают меня о том, научу ли я их так же лихо уворачиваться от проклятий, и почти все выполняют мои инструкции старательно и без пререканий. Так что мне остается лишь гадать, на что эти студенты будут способны через пару месяцев, а тем более через год.
К слову, будто бы в противовес урокам ЗоТИ, которые Ремус строит по собственному усмотрению, на занятиях дуэльного клуба он передает почти всю инициативу мне. Ему только приходится одергивать меня время от времени, если я слишком уж увлекаюсь и пытаюсь учить студентов чему-то такому, что здесь относят скорее к «серой» магии. Снейп же и вовсе взял за привычку присутствовать только в самом начале занятий, чтобы показать студентам заклинания на практике, а затем удаляется, предоставляя факультатив в наше, или, скорее, в мое полное распоряжение. И мне почти удается сделать эти занятия похожими на занятия Армии Дамблдора, правда, с некоторыми чертами аврорских тренировок. Стоит ли говорить, что мне ничуть не стыдно показать директору дуэльный клуб в действии?
Студенты явно робеют, то и дело поглядывая на Дамблдора, но я не собираюсь давать им поблажек.
– Итак, сегодня мы продолжим с того же, на чем остановились в прошлый раз, потому что успехи были не блестящими, – объявляю я, сохраняя речь раздельной и громкой, чтобы меня хорошо слышали даже те, кто стоит далеко от помоста. – Для тех, кто по каким-то причинам не присутствовал в прошлый раз, напоминаю: мы проходим отталкивающее и притягивающее заклинания, но наша цель состоит не в том, чтобы просто их освоить. Через них мы будем учиться контролировать свои силы, используя ровно столько, сколько нужно для выполнения задания, а не больше и не меньше, и мы будем учиться работать в команде. Сейчас вы все разобьетесь по парам, затем профессор Люпин нарисует вокруг каждой пары студентов круг. После этого один из вас будет использовать на другом отталкивающее заклинание, а другой, соответственно, применит притягивающее. Ваша задача – сохранять равновесие, не сталкиваться друг с другом внутри круга, но и не выходить за его пределы, и продержаться в таком состоянии по меньшей мере три минуты, поначалу я не ожидаю от вас большего. Те, у кого будет получаться, должны будут меняться партнерами по заданию, и вы обнаружите, что с одними людьми вам будет проще выполнять это задание, чем с другими, что, разумеется, объясняется уровнем магической силы вашего партнера и его самоконтролем. И учтите, что сейчас вы будете выступать не как противники, а как союзники: результат зависит от обоих участников. Если ни у кого нет вопросов – поехали! У вас есть две минуты, чтобы разбиться по парам.
Зал приходит в движение: студенты разбиваются по парам, судорожно пытаясь вспомнить, с кем из сокурсников у них это задание в прошлый раз выходило лучше, чем с другими, чтобы не ударить в грязь лицом перед директором.
По большому счету, я не совсем справедлив к ним, так скоро давая такое непростое задание. Но они должны понимать, что «сильнее», «дальше», «больше» не всегда означает «лучше», что им придется хорошенько изучить собственную магию, чтобы использовать ровно столько, сколько необходимо, и ни граммом больше или меньше. Это скорее вопрос контроля над самим собой и умения чувствовать другого человека, который творит заклинание, стоя напротив тебя, вопрос умения работать в команде, чем банальная проверка техники или магического потенциала. Наверное, именно поэтому это задание дается всем так непросто.
Несколько хаффлпаффцев как всегда оказываются поодиночке даже после того, как истекают отведенные им две минуты, и я коротко озвучиваю их фамилии попарно, избавляя их таким образом от необходимости заниматься поисками партнера по заданию самостоятельно. Затем Ремус делает взмах волшебной палочкой, и на полу появляются очертания тридцати с небольшим ровных кругов по паре метров в диаметре, которые и занимают студенты.
Гермиона становится напротив Невилла, немного нервничая, судя по ее виду. Она сталкивается со мной глазами, и я ободряюще улыбаюсь и подмигиваю ей, отчего Гермиона улыбается в ответ. Рон, как и следовало ожидать, становится напротив Эммы Пауэлл, которая стала посещать занятия дуэльного клуба сразу же после того, как они с Роном начали встречаться.
Когда я даю команду начинать, в зале начинается форменная неразбериха. Кто-то из студентов отлетает назад от силы заклинания своего партнера и падает на мягкие подушки, разложенные вокруг специально на такой случай, другие, наоборот, поддаются действию слишком уж сильных притягивающих чар и врезаются в своих партнеров. Я делаю пару шагов назад, бестрастно наблюдая за этим безобразием. Ремус рядом со мной подается вперед, намереваясь вмешаться, но я останавливаю его и качаю головой.
– Не нужно, позволь им приноровиться. Ни у кого не получится с первого раза.
Ремус чуть слышно фыркает, и я тоже улыбаюсь уголком рта: у самого Ремуса и Снейпа этот фокус тоже не получился сразу, когда они пытались продемонстировать его студентам на предыдущем занятии дуэльного клуба.
Через четверть часа у отдельных студентов начинает получаться, особенно у тех, кто демонстрировал кое-какие успехи еще на прошлом занятии. По некоторым же становится окончательно понятно, что они безнадежны: Невилл раз за разом приземляется на подушки, а Гермиона все сильнее выходит из себя, особенно заметив, что кое-кто из окружающих уже заметно ее опережает, и тем самым лишает себя и Невилла последнего шанса на успех. Переведя взгляд дальше, на Рона и Эмму Пауэлл, я слегка хмурюсь: Рон в колдовстве слишком сильный и напористый, а Эмма плохо владеет элементарной техникой выполнения заклинаний, и в результате Эмму несколько раз выносит из круга заклинанием, отчего она с испуганным вскриком приземляется на подушки. После очередной провальной попытки они решают поменяться ролями, и теперь Рон произносит чересчур сильное притягивающее заклинание, а Эмма – слабоватое отталкивающее, отчего ее раз за разом бросает прямиком в крепкие объятия Рона, к явному удовольствию обоих.
Я отмечаю взглядом еще несколько пар студентов, у которых преимущество одного партнера над другим слишком уж несомненно, и вполголоса обращаюсь к Ремусу:
– Займешься Малфоем с Паркинсон, Голдстейном с Корнером и Полумной с Джастином?
– Легко, – отзывается он. – Тогда ты возьмешь на себя Невилла с Гермионой и Рона с Эммой?
Я киваю, и мы расходимся по залу: спасать положение.
К Рону я подхожу как раз в тот момент, когда Эмма в очередной раз падает ему в объятия, подчиняясь действию притягивающего заклинания. Рон поспешно выпускает ее из рук, выпрямляясь, и переводит взгляд на меня.
– Какой-то бред, ни черта не выходит, – ворчливо жалуется он. – Эта штука вообще работает?
– Работает, – подтверждаю я и указываю ему в сторону Фреда и Джорджа, которые занимают круг неподалеку. – Ты можешь посмотреть на своих братьев, если сомневаешься.
Близнецы Уизли без каких-либо видимых усилий находятся в идеальном равновесии, стоя внутри круга на одинаковом расстоянии от его границ и направляя волшебные палочки друг на друга.
– Держу пари, они притворяются, – мрачно произносит Рон. – Небось никто из них даже не произнес заклинание, просто кривляются.
Факт того, что мантии Фреда и Джорджа от силы заклинаний слегка развеваются в стороны, будто бы от ветра, явно не является для Рона достаточным доказательством, так что я говорю близнецам, повышая голос:
– Фред, я хочу, чтобы на счет три ты снял заклинание, но только ты. Джордж, ты продолжай. Раз. Два. Три!
В ту же секунду, как Фред обрывает заклинание, его выносит из круга, после чего он приземляется на мягкие подушки.
– Какого черта, Гарри! – ворчливо восклицает он, потирая якобы пострадавший от столкновения с подушкой бок. – У нас ведь так классно получалось!
– Даже слишком классно, – говорю я, оглядывая других участников, прежде чем найти еще двоих, у которых задание получается достаточно хорошо. – Фред, теперь ты попробуй выполнить задание с Анджелиной Джонсон. Джордж, тебе, выходит, остается Захария Смит.
– И вечно ему достаются все хорошенькие, – в притворной обиде бормочет Джордж, пока они двое идут разбивать тандем из Джонсон и Смита и тренироваться в парах с ними.
Я снова оборачиваюсь к Рону и смотрю на него слегка насмешливо.
– Убедился?
Он складывает руки на груди, но отвечает тем не менее спокойно и по делу – тактика, которую он избрал в общении со мной, когда дело касается уроков ЗоТИ и занятий дуэльного клуба:
– Ладно, так в чем проблема? Мы бились над этим добрую четверть часа, и не продержались и секунды, в то время как у этих бездельников получилось на раз.
– Вы просто друг другу не подходите, – объявляю я, и глядя на то, как лицо Эммы Пауэлл вытягивается от негодования, поспешно добавляю: – В плане уровня магических способностей. Тебе, Рон, нужен противник посильнее, и я даже знаю, кто именно.
Когда я подхожу к Гермионе и Невиллу, Гермиона накидывается на меня почти сразу же.
– Гарри, это просто какой-то кошмар, ничего не получается! – восклицает она, едва завидев меня в отдалении, пока я осторожно обхожу студентов, которых то и дело выносит в пространство между кругами под действием отталкивающих заклинаний.
– Не переживай, я нашел выход! – провозглашаю я и с улыбкой указываю ей на Рона, который идет позади меня с хмурым выражением лица.
Никто из них не выглядит особо довольным моим решением, но главное, что это работает: Рону и Гермионе удается сохранить равновесие внутри круга на несколько секунд с первой же попытки, и на радостях Гермиона уже не выглядит готовой убить меня взглядом. Невилла же и Эмму я отзываю в сторону, чтобы еще разок напомнить им обоим, собственно, технику выполнения заклинаний, поскольку сильно подозреваю, что их проблема прежде всего кроется в этом.
Под конец занятия с заданием справляются больше половины студентов, и я испытываю определенную гордость, обходя Большой зал кругом и наблюдая за тем, как пары студентов оттачивают заклинания, оставаясь в равновесии друг напротив друга. Фред и Джордж Уизли, продолжившие в конце концов практиковать заклинания вместе, идут еще дальше и теперь парят в нескольких дюймах над землей один напротив другого, оставаясь при этом в границах круга – результат, к которому даже большинству авроров, которых я в свое время тренировал, приходилось идти неделями.
– Очень хорошо, вы все отлично потрудились! – объявляю я, когда занятие подходит к концу и взмокшие от напряжения студенты наконец сбрасывают свои заклинания. – В следующий раз будем практиковать Конфундус, не забудьте почитать что-нибудь по теме.
Студенты принимаются расходиться, живо обсуждая прошедшее занятие, а Ремус привычными движениями волшебной палочки начинает приводить Большой зал в порядок. Я оборачиваюсь к Дамблдору.
– Что скажете, профессор?
– Это было более чем впечатляюще, Гарри, – признает Дамблдор. – Мне любопытно узнать, сегодняшнее задание – твоя идея?
На самом деле, это идея Кингсли Бруствера, так что я ухожу от ответа:
– Не совсем. Я где-то слышал о таком, вот и решил попробовать.
– Неординарно и весьма любопытно, – замечает директор. – К слову, я бы сам попробовал поучаствовать в чем-то подобном.
– Тогда нам явно пришлось бы нарисовать круг побольше, профессор, – фыркаю я, и Дамблдор улыбается себе в бороду.
Дорога до директорского кабинета проходит в безобидном обсуждении дуэльного клуба, что позволяет мне уделять разговору не слишком много внимания, а вместо этого еще раз лихорадочно поразмыслить над тем, как же я все-таки смогу подобраться к хогвартской книге с именами всех студентов. Как назло, озарения все не приходит, а мы тем временем уже поднимаемся по спиральной лестнице за статуей горгульи. Когда мы оказываемся в кабинете, Дамблдор приглашающе указывает мне на мягкое кресло перед своим столом и говорит:
– Прошу, Гарри, присаживайся. У меня тут где-то как раз были превосходные имбирные печенья…
Он взмахивает волшебной палочкой, отчего дверца одного из шкафов распахивается и оттуда проворно выбегает чайный сервиз на две персоны и вазочка с имбирным печеньем. Держу пари, он подготовил все заранее.
– Итак, – говорит Дамблдор, когда мы рассаживаемся и я беру чашку с чаем, чтобы занять руки, – я пригласил тебя сегодня в свой кабинет, чтобы обсудить один очень важный вопрос, Гарри. Видишь ли, накануне мне пришло письмо от профессора Венгерда. В этом письме он упоминает, что твои успехи в маггловских предметах, безусловно, достойны всяческих похвал, но что в последнее время они пошли на спад. Это заставило меня задуматься о том, что, возможно, сделав тебя постоянным ассистентом по ЗоТИ и одним из организаторов дуэльного клуба, мы слишком уж завалили тебя заботами, мой мальчик. Меня беспокоит то, что все это может негативным образом отразиться на твоей учебе.
– Уверяю вас, профессор Дамблдор, это совершенно не так, – возражаю я, зная даже слишком хорошо, что мое наплевательство к учебе, появившееся в последнее время, в большей степени вызвано новоявленными беспокойствами о Волдеморте, а никак не ЗоТИ и дуэльным клубом. Я вздыхаю и продолжаю очень осторожно: – На самом деле, это связано с тем, что… Давайте просто скажем, что в последнее время меня что-то слишком уж сильно увлекла… ну, собственно, магия.
Я смотрю в чашку с чаем, а не Дамблдору в глаза, потому что это слишком близко ко лжи – но, впрочем, не совсем ложь. Дамблдор воспринимает это по-своему.
– Мой дорогой мальчик, уверяю тебя, нет ничего плохого в том, что волшебный мир заинтересовал тебя так сильно! – объявляет он несколько более оживленно, чем, на мой взгляд, должен бы. – Даже напротив, скажу тебе по секрету, я очень этому рад. Гарри, могу я быть с тобой откровенным?
Теперь директор смотрит на меня очень серьезно своими пронзительными голубыми глазами, и встретив его взгляд, я только киваю. Дамблдор продолжает, неторопливо и взвешенно, словно ему приходится подбирать слова:
– Я помню, что ты не захотел принять эту идею, когда тебе было одиннадцать, и не знаю, сможешь ли ты переменить свое решение сейчас, когда узнал Магический мир немного лучше. Но я по-прежнему продолжаю оставаться при своем мнении: я не считаю, что мир волшебников навсегда закрыт для тебя, Гарри. Даже сейчас ты на своем месте здесь, в Хогвартсе, хочешь ты того или нет. Еще несколько месяцев назад ты беспокоился, что не сможешь найти друзей среди студентов, а теперь, только взгляни, ты уже обрел не только их дружбу, но и нечто большее. Теперь они по-настоящему уважают тебя, причем не только твои сверстники, но и более старшие студенты. А заслужить их уважение, уж поверь моему слову, не так-то просто. Но и это еще не все. Я также глубоко убежден, что если бы ты позволил самому себе по-настоящему попытаться, ты смог бы занять в Магическом мире любое место, какое только пожелаешь, наравне с другими волшебниками. Я верю, что твоя магия все еще с тобой, Гарри, и что все, что тебе требуется – просто пробудить ее.
Меня пробирает озноб: слова Дамблдора заставляют меня осознать, что он подозревает обо мне гораздо больше, чем я пытался позволить ему увидеть. Даже если пока что эти подозрения – не более чем догадки.
Но, как бы там ни было, мне вдруг приходит в голову, что вот она – та самая идеальная возможность, которую я ждал.
Я поднимаю на Дамблдора взгляд и осторожно спрашиваю:
– Но, сэр, как вы можете быть уверенным, что я действительно способен на колдовство? Я имею в виду… Я даже не до конца понимаю, что, в первую очередь, заставило вас навестить меня на Тисовой улице, когда мне было одиннадцать. Со мной ведь никогда не творилось никаких странностей, как с прочими детьми-волшебниками. Тогда вы предложили мне поехать в Хогвартс только потому, что мои родители были волшебниками?
Дамблдор мягко улыбается и качает головой:
– О, нет, Гарри, все совершенно не так. Набирай мы студентов только в зависимости от того, кем были их родители, и в Хогвартс не могло бы попасть ни одного магглорожденного студента. Вот почему после основания Хогвартса Годрик Гриффиндор придумал кое-что, что позволило бы каждому, в ком есть искра магии, обучаться здесь, вне зависимости от его родства и происхождения. Он придумал особую книгу, в которую волшебное перо каждый год вносит имена всех детей-волшебников в стране. Все, что нам остается – это найти этих детей и убедиться, что к следующему учебному году они попадут в Хогвартс вместе со всеми.
– И мое имя есть там, в этой книге? – уточняю я, испытующе глядя на директора. – Вы совершенно в этом уверены?
И мне требуется все мое самообладание, чтобы ничем не выдать себя, когда Дамблдор говорит с улыбкой:
– Почему бы тебе не убедиться в этом самому? – и взмахом волшебной призывает толстенную книгу, которая лежит на полке рядом с Сортировочной шляпой.
Так просто, что это почти похоже на подвох.
Фоукс издает недовольный клекот, когда книга, громоздкая и по-настоящему древняя на вид, пролетает совсем близко от его насеста, прежде чем приземлиться на стол передо мной. Я протягиваю к ней руку, затаив дыхание, ожидая, и в то же время страшась увидеть там имя Тома Риддла.
– Смелее, Гарри, она не укусит, – поторапливает Дамблдор, и я открываю книгу.
Страницы в ней толще и желтее, чем обыкновенные пергаментные листы, но вместе с тем они кажутся почти не тронутыми временем. Имена студентов на каждой странице выведены красивыми замысловатыми буквами, а в самом верху страницы указан год их поступления в Хогвартс.
Мне приходится перелистнуть всего несколько страниц, прежде чем я натыкаюсь на свое собственное имя в длинной череде имен нынешних хогвартских пятикурсников. Там написано: «Гарри Джеймс Поттер, графство Суррей, город Литтл Уингинг, дом номер четыре по Тисовой улице, маленькая спальня». Я на мгновение застываю, слишком живо вспомнив точно такие же слова, выведенные на оборотной стороне официального хогвартского письма. Кажется, минула вечность с тех пор, как я получил его и сделал выбор отказаться от Хогвартса.
Дамблдор ничего не говорит, видимо, решив дать мне возможность как следует проникнуться моментом и обдумать его слова.
– Так значит, я могу увидеть здесь имена других Поттеров, имя своего отца? – спрашиваю я после паузы. – И даже ваше имя, профессор Дамблдор?
Директор слегка улыбается и говорит:
– В том, что мое имя из этой книги уже исчезло за давностью лет, я даже не сомневаюсь. Однако вполне уверен, что ты сможешь найти тут имена своего отца и деда.
Что ж, это мне подходит. Я принимаюсь перелистывать страницы до семьдесят первого года, когда в Хогвартс поступал мой отец, но этот момент меня не слишком-то волнует. Поэтому я не задерживаюсь на именах Джеймса Поттера и Лили Эванс слишком долго, а листаю дальше. Если память меня не обманывает, мой дед поступал в Хогвартс немногим раньше Тома Риддла в моем прошлом. Поэтому мне оказывается совершенно нетрудно перелистывать страницы книги медленнее, высматривая среди многочисленных имен студентов имя Риддла.
Только наткнувшись взглядом на имя Карлуса Поттера, я убеждаюсь, что имени моего старого врага здесь действительно нет. Теперь уже окончательно и бесповоротно, Тома Риддла никогда не было в здешнем Хогвартсе.
Так какого черта он попал в воспоминания Снейпа?
– Что скажешь, Гарри? Теперь ты убедился?
Я перевожу рассеянный взгляд на Дамблдора и с усилием заставляю себя отвлечься от мыслей о Волдеморте и вернуться в реальность.
– Я действительно убедился, что мое имя есть в книге. Но, сэр, даже если и так, у меня по-прежнему нет ни малейшей идеи, как я мог бы «пробудить свою магию», выражаясь вашими же словами. Когда я взял в руки вашу волшебную палочку, ничего не произошло, ведь так? Низкие магические резервы, так вы тогда сказали.
Дамблдор кивает, и в его лице проступает нечто, похожее на сожаление.
– Если бы я знал тогда, – негромко говорит он, – то, что знаю сейчас, то все могло бы обернуться совсем иным образом, Гарри. Видишь ли, я считаю, то, что произошло с тобой в том лесу, когда ты был ребенком, имеет самое прямое отношение к твоей магии. Это было твоим первым осознанным знакомством с магическим существом – с Магическим миром, если угодно, и это знакомство едва не обернулось твоей гибелью. Учитывая это, я не вижу ничего удивительного в том, что какой-то частью своего сознания ты решил полностью закрыться от Магического мира.
Гораздо большей частью сознания, чем вы можете предполагать, господин директор, думаю я, тоскливо глядя на Фоукса. Хотел бы я знать, к чему, все-таки, ведет Дамблдор.
– Теперь, узнав про тот случай в лесу, вы считаете, что это обратимо? – напрямик спрашиваю я, когда пауза затягивается и становится очевидным, что директор ожидает моего ответа. – Вы считаете, что стоит мне только захотеть, и я верну себе свою магию?
– Совершенно верно, мой дорогой мальчик, – подтверждает директор, чуть ли не сияя. – Я сам не смог бы сказать точнее.
– Ну что ж, хорошо, – в конце концов говорю я, мечтая поскорее покончить с этим разговором.
– Прости, Гарри? – вежливо переспрашивает директор.
– Хорошо, профессор Дамблдор, я буду стараться захотеть вернуть себе магию, если это все, что от меня требуется, – поясняю я, начиная чувствовать себя немного по-идиотски, словно во всем этом есть подвох, которого я пока не вижу.
– Боюсь, одного только этого будет недостаточно, мой мальчик, – не обманывает моих ожиданий Дамблдор. – Это будет немного сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Но у меня нет сомнений, что при должном желании и старании ты непременно добьешься успеха.
– И что, по-вашему мнению, от меня потребуется, сэр? – без особого энтузиазма интересуюсь я, понимая, что Дамблдор незаметно загонял меня в этот угол с самого начала, пока я был слишком занят поисками информации о Томе Риддле.
– У меня есть некоторые соображения на этот счет, Гарри, – живо отзывается Дамблдор. – И если ты действительно серьезно настроен сделать попытку вернуть свою магию, я предлагаю тебе устроить своего рода… встречи, за неимением лучшего слова, в моем кабинете, скажем, каждые две-три недели. Во время этих встреч я рассчитываю опробовать с тобой несколько приемов, как магических, так и психологических, которые, как я надеюсь, помогут тебе снова найти путь к собственной волшебной силе.
Закончив говорить, Дамблдор внимательно, чуть склонив голову, смотрит на меня сквозь свои очки-половинки.
– Я не думаю, что это хорошая идея, – напрямик говорю я после паузы. – И дело даже не в том, что я более чем уверен, что мое расписание попросту не потянет еще одно мероприятие в виде регулярных встреч с вами, профессор Дамблдор. Я, правда, ценю, что вы потратили свое время, чтобы вообще заняться этим вопросом, но…
– Но ты боишься, что такого рода занятия вынудят тебя открыться передо мной сильнее, чем ты готов открыться? – будничным тоном интересуется Дамблдор.
– Да, вот именно! – выпаливаю я прежде, чем успеваю себя остановить. Через секунду я добавляю, стараясь придать такому ответу хотя бы видимость вежливости: – Сэр.
– Понимаю, – отзывается Дамблдор таким тоном, словно мои слова ничуть не задели его и не удивили. – В таком случае, как насчет Ремуса Люпина?
– Что вы имеете в виду, профессор? – настороженно переспрашиваю я.
– Ну, мне показалось, Гарри, что вы с профессором Люпином неплохо ладите, не так ли? – продолжает директор.
– Возможно, – по-прежнему сдержанно отвечаю я.
– Тогда как бы ты отреагировал, если бы я попросил профессора Люпина применить к тебе несколько приемов из тех, что я упоминал, и проверить, поможет ли тебе это заново обрести свои силы? Кроме того, я уверен, что это отнимет у тебя не так уж много времени, поэтому в таком случае проблема с переполненностью твоего расписания тоже, насколько я вижу, отпадает. Так почему бы тебе все-таки не попытаться?
Я медлю несколько секунд, честно пытаясь придумать для Дамблдора причины, которые мог бы озвучить вслух, но терплю сокрушительное фиаско.
– Ладно, как вы сказали, сэр, почему бы и нет? – в конце концов говорю я, старательно растягивая губы в жалком подобии улыбки.
Дамблдор кивает мне с самым довольным видом, и я отвожу от него взгляд прежде, чем директор успеет прочитать в этом взгляде сотни, тысячи причин, почему нет.
