ЭндшпильЗачем же гнаться по следам того, что уже окончено?
Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"
Немая сцена затягивалась. Гермиона переводила взгляд с дочери на бывшего мужа и обратно, но почему-то заветное «согласна», которого ждала от нее Бэкки, не спешило сорваться с ее губ. Секунды бежали одна за другой, и в этой затянувшейся тишине отчетливо слышалось биение их сердец и звуки ночного сада.
- Мам? - Бэкки неотрывно смотрела на Гермиону, и постепенно паника начала накатывать на нее душной волной. Отчего-то когда Бэкки задумала все это, когда рассталась с Ренье у ворот поместья и возвращалась в сумерках к оставленным на крыльце родителям, когда поднималась по ступенькам и прокручивала в голове то, что она сейчас должна будем им сказать, она не сомневалась в успехе своей идеи. Да и разве могло быть иначе?
У нее все всегда получалось так, как она того хотела, она никогда не знала ни в чем отказа. Все получилось не так, как она задумала, лишь один единственный раз, когда ушел Джеймс Поттер. Мысль о том, что детство кончилось, а в жизни все получается так, как хочется, далеко не всегда, еще не успела оформиться в ее сознании. Она знала только одно - будет несправедливо, если сейчас, спустя столько лет, она снова потеряет шанс обрести нормальную семью.
Гермиона посмотрела на Малфоя и грустно улыбнулась. В тот самый момент, когда Бэкки ушла провожать своего бывшего жениха, Гермиона отчетливо и пугающе ясно осознала одну истину: она больше не любит человека, который когда-то был ее мужем и, как она думала, любовью всей ее жизни. Это не было какой-то вспышкой, озарением, это осознание не было похоже на яркий и ослепляющий удар молнии. Совсем наоборот. Так дерево, обдуваемое осенними ветрами, постепенно расстается со своими листьями. Это происходит не сразу, но зато когда с тихим шорохом на землю падает последний уцелевший лист, он знаменует собой конец. Не остается больше ничего, кроме голых холодных ветвей, некогда одетых яркой зеленой листвой и белым цветом. Они упустили свое время, свою весну, и теперь все, что им осталось, только признать это.
И Малфой, кажется, сумел прочесть все это в ее взгляде. Он усмехнулся зло и горько, но ничего не стал говорить. Где-то в глубине души он знал, что она пришла, чтобы снова уйти, но сердце упрямо продолжало на что-то надеяться. И, поймав ее взгляд пару секунд назад, он понял, что надеяться ему не на что. Она уйдет, даже если Бэкки будет просить ее остаться.
В тот момент Драко еще не знал, что судьба снова решила вмешаться в их жизнь самым неожиданным для всех способом, приняв обличье взволнованной темноволосой женщины, которая в эту самую секунду появилась в гостиной его дома. Пройдет немало времени, прежде чем он поймет, что судьба и ему дарует второй шанс на счастье, как когда-то она даровала его Гермионе. Но все это будет потом, когда утихнет боль потери, которую ему снова предстояло пережить.
Тишину их немого диалога прервало появление домового эльфа. Он трансгрессировал прямо к ногам слегка ошарашенной Бэкки.
- Что тебе? - недовольно спросила она.
Гермиона украдкой посмотрела на дочь и вздохнула. Эта манера разговаривать и вести себя в повелительном тоне, которую она унаследовала от своих предков, невольно сквозила в каждом ее жесте и в каждом ее слове. Хотя сама она, пожалуй, вряд ли замечала это. Иногда Гермиона видела в ней Драко, иногда Нарциссу, а порой, с пробегающим холодком, и Люциуса.
- Там, в гостиной, хозяйка, - пролепетал перепуганный эльф, - она плачет…
- Бабушка? - Бэкки моментально изменила тон. - Она что, вернулась?
Ребекка бросила на отца вопросительно-перепуганный взгляд, а потом стремглав бросилась в дом, только ее легкое воздушное платье мелькнуло в непроглядной темноте душной летней ночи.
- Ты извинишь меня? - Малфой бросил быстрый взгляд на Гермиону.
- Разумеется.
Она кивнула, провожая взглядом его высокую фигуру, а потом сделала несколько шагов и подошла к перилам крыльца. Гермиона глубоко вдохнула ночной воздух, наполненный запахами летнего сада. Когда-то давно, целую вечность назад, на этом крыльце ее впервые поцеловал Драко Малфой. Ее будущий муж. Правда тогда она этого еще не знала. Как он не знал того, кто на самом деле его будущая жена. Надо же, столько лет прошло, а она помнит все так отчетливо, будто это случилось только вчера...
Какая-то грусть, неясная, едва уловимая, как летний ночной ветерок, пронеслась рядом с ней, и на мгновение ей стало жаль того, что уже не вернешь. Она все десять лет, каждый из прожитых дней, что минули со дня ее расставания с семьей, жаждала встречи с ними. Она хотела увидеть Бэкки, свое маленькое сокровище, и это было вполне очевидным желанием, за которое ее едва ли кто-нибудь смог бы упрекнуть. Но вместе с тем она отчаянно, до дрожи желала, хоть никогда и никому не сознавалась в этом, даже самой себе, встречи с бывшим мужем. Она так страстно, так неистово, желала доказать и ему, и самой себе, что… А что собственно она хотела ему доказать? Что счастлива и без него, вот что. Чтобы он раскаялся, пожалел, передумал… Вот только, как оказалось, это стоило доказывать не ему, а себе самой. А сейчас, к огромному своему изумлению, Гермиона вдруг поняла, что и доказывать-то, в общем, было нечего. Она и так была счастлива, хоть и не вполне понимала это. Вся ее прежняя жизнь с Алексом раньше казалась ей чем-то вроде репетиции, пролога настоящей жизни, которая ожидает ее, если только она сможет вернуться в Англию. Если только сможет вернуть свою прежнюю жизнь.
Гермиона провела рукой по остывающему камню перил. Тогда, десять лет назад, ее заставили насильно проститься со всем этим, а теперь она прощалась осознанно. Так было правильно, так было нужно.
Она с силой оттолкнула от себя каменный парапет, словно отгораживаясь от своего прошлого, а потом решительно последовала за бывшим мужем и дочерью.
Ей вдруг стало неуютно и пусто в прохладном ночном саду. Под холодными равнодушными звездами.
В гостиной слышались приглушенные голоса, а в перерывах между репликами беседующих отчего-то до боли отчетливое потрескивание деревянных поленьев в камине. Гермиона, подходя к приоткрытым высоким дверям, ведущим в гостиную, невольно замедлила шаг. Ей до последнего думалось, что в гостиной Нарцисса, ведь эльф так однозначно и бесповоротно сказал «хозяйка»...
Но это была не Нарцисса. Гермиона замерла на пороге, не желая становиться невольным свидетелем чужых откровений, но последняя фраза, сказанная непрошеной ночной гостьей, заставила ее замереть на пороге.
- Я жду ребенка, Драко! - звонкий голос говорившей, до боли не вязавшийся с окружающей тихой, и слегка торжественной обстановкой старинной гостиной, отразился гулким эхом от древних стен.
Затянувшаяся немая сцена, она была уже второй за этот вечер. Драко пристально смотрел на Асторию Грингарасс, которая сейчас в немом отчаянии заламывала руки посреди гостиной особняка Малфоев.
Бэкки, как и отец, несколько секунд неотрывно смотрела на взволнованную женщину, а потом тихо и как-то совсем по-детски ойкнула и опустилась в стоявшее позади нее кресло.
- Ты уверена в этом? - в голосе Малфоя зазвучал металл.
Астория смерила его испепеляющим взглядом, а потом, словно разом взяв себя в руки, холодно осведомилась:
- Полагаешь, я стала бы шутить подобными вещами? Тем более, после того, что ты сказал мне?
Тем более, после того, как ты бросил меня, вот что значила последняя фраза. Отложить помолвку, потому что сейчас не самый подходящий для этого момент. Так, кажется, сказал ей Малфой. Много лет назад ее родители сказали ей ту же самую фразу, про то, что помолвку будет лучше отложить. Нет-нет, не отменить, а отложить, на неопределенный срок. А потом из газет она узнала, что ее несостоявшийся жених состоялся как муж у какой-то никому незнакомой американки. Но тогда с этим пришлось смириться. Они были друг другу никем, или почти никем. Общение в Хогвартсе не в счет. Да и общение, если уж быть откровенными до конца, довольно поверхностное.
Но сейчас, после нескольких лет отношений, которые должны были привести к свадьбе, поступать так с ней было предательством. Он ушел, сославшись на то, что «так будет лучше для всех», и она почти ненавидела его за эту фразу. Она не стала бы унижаться и бегать за Малфоем, упаси Мерлин, но то, что она беременна, все меняло. Нет, не просто меняло, а переворачивало с ног на голову.
- Мы уже это обсуждали, не начинай все сначала…
- Теперь все изменилось, Драко, и ты это знаешь. Как знаешь ты и то, что я ни за что на свете не переступила бы порог этого дома без видимой на то причины.
При слове порог Бэкки вдруг повернула голову и встретилась взглядом с Гермионой. Она безмолвно стояла на пороге, как раз на границе света и тьмы.
Она не собиралась обнаруживать свое присутствие, хотела уйти незаметно, но Бэкки расширившимися от ужаса глазами смотрела на застывшую на пороге Гермиону, и шанса осуществить задуманное у нее не осталось.
Бэкки уже поняла, что это конец, но все еще не могла, не хотела этого принять. Все ее планы по воссоединению семьи рухнули в одночасье, стоило Астории появиться этой ночью в их доме. Ничего еще не было сказано вслух, но все присутствующие уже и так знали исход. Кто-то все уже решил за них, им осталось только принять это.
Не вполне понимая, отчего Ребекка в ужасе взирает на порог, Астория обернулась. По всей видимости, присутствие Гермионы стало для нее полной неожиданностью. Она чуть удивленно посмотрела на Малфоя и произнесла:
- Добрый вечер.
У нее был звонкий красивый голос и гладкие черные волосы, собранные в строгую прическу. Невысокого роста, стройная, она не могла бы называться красавицей в классическом понимании этого слова, но в ней было то, что принято называть шармом. И эта привлекательность, невыразимое обаяние придавали ей какую-то почти детскую трогательность.
- Здравствуйте, - Гермиона, кляня себя на чем свет стоит за эту неловкую ситуацию, сделала несколько шагов вперед, стараясь не показать охватившего ее смущения. Со стороны все выглядело так, словно она подслушивала. - Прошу простить меня за вторжение.
Она улыбнулась Астории, и, стараясь не смотреть на Малфоя, подошла к креслу, в котором сидела Бэкки.
Если уж Астория и была удивлена появлению бесследно исчезнувшей много лет бывшей жены Малфоя, то виду не подала. Она только наклонила голову, словно бы в знак согласия.
Они были знакомы, несколько раз за те годы, что Драко и Гермиона были женаты, Астория бывала в их доме. Скоро этот дом станет ее домом, а сама она, вероятнее всего, миссис Малфой. И уже Гермиона, если ей доведется снова здесь побывать, будет бывать здесь в качестве гостьи.
Она усмехнулась этим мыслям.
- Это моя мама, - зачем-то сказала Бэкки, хотя это и так всем было очевидно. Драко улыбнулся едва заметно. Он понял, что Бэкки просто нравилось произносить это слово.
Он все это время отчаянно пытался встретиться взглядом с Грейнджер, но она упорно избегала смотреть на него. Словно опасаясь, что стоит им встретиться взглядом, обратного пути уже не будет. Его и так уже не было, но самообман зачастую лучшая в мире анастезия.
Говорить больше было решительно не о чем. Астория обратила к Малфою красноречивый и чуть насмешливый взгляд, теперь вполне понимая, что послужило причиной их разрыва.
- Бэкки, - Гермиона решилась первой нарушить молчание, - я хотела бы поговорить с тобой. Давай поднимемся наверх?
- Но…
- Бэкки, я прошу тебя, - повторила Гермиона с нажимом.
Девушка с явной неохотой поднялась на ноги, и, посмотрев на отца, быстро пошла в сторону лестницы. Гермиона кивнула Астории, и, так и не посмотрев на Драко, быстро последовала за дочерью.
Бэкки влетела в комнату, словно за ней неслись все черти ада, рухнула на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, разрыдалась.
В комнате царил полумрак, только в камине догорал огонь. Тени на стене затеяли какую-то сложную игру и казались живыми. Невесомая воздушная занавеска на окне под порывами легкого ветерка трепетала едва заметно, а за ней была ночь.
Гермиона вошла в комнату вслед за дочерью, неслышно притворила за собой дверь, а потом подошла к кровати Бэкки, села на край и принялась гладить дочку по волосам.
Бэкки продолжала всхлипывать, никак не реагируя. У Гермионы сердце разрывалось на части, но она знала, что ни словами, ни глупыми ненужными утешениями она сейчас Бэкки не поможет.
- Ты уедешь теперь? - глухо спросила Бэкки.
- Милая, - Гермиона бережно перебирала в руках белокурые серебристые прядки, - я не хочу, чтобы ты думала, что если бы не... последние новости, я бы осталась.
Бэкки подняла от подушки заплаканное лицо.
- Но почему?
В этом ее вопросе было столько какой-то наивной детской обиды, что у Гермионы защемило сердце. Как она могла объяснить своей шестнадцатилетней дочери то, на что у нее самой ушли годы? И в чем она и сама до конца не разобралась. И не разберется никогда.
Бэкки всхлипнула и положила голову на колени Гермионы.
- Потому что наше время ушло, родная. И ни я, ни папа, ни ты в этом не виноваты. Все эти годы я так хотела вернуться, и, мне казалось, что если я это сделаю, то наша прежняя жизнь вернется вместе со мной. Я думала, что все можно вернуть. Но это не так. Оказалось, что не так, - продолжила Гермиона. - Я не хочу, чтобы ты думала, что я не любила твоего отца. Любила, очень сильно. И я всегда буду продолжать любить его как отца своей единственной дочери, как своего мужа, хоть и бывшего. Но быть вместе мы уже не сможем. Эти годы, что мы прожили врозь, навсегда останутся между нами. Как бы нам ни хотелось обратного. Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова и поймешь, что я была права. И некоторые вещи необратимы.
Бэкки продолжала плакать на коленях у Гермионы, а она баюкала ее, как маленькую, шептала какие-то глупости, а потом еще долго сидела и смотрела на уснувшую дочь. Во сне от ее неприступной холодной красоты не осталось и следа, она сейчас напоминала ребенка, трогательного и совсем беззащитного.
Впрочем, она и была ребенком, которого рано заставили повзрослеть.
Гермиона встала и тихонько вышла из комнаты Бэкки, притворив за собой дверь.
Она не стала спускаться вниз, не столько из боязни встретиться с Малфоем, сколько из желания не мешать его разговору с Асторией. Отчего-то она была уверена, что та еще не ушла.
Впрочем, ей нужно было сделать кое-что еще, прежде чем она покинет этот дом.
Она и раньше хотела это сделать, порывалась много раз, но отчего-то так и не набралась мужества действительно сделать это. Ее пугала эта встреча.
Она многим была обязана этому человеку. У нее была тысяча причин для благодарности и ровно столько же для ненависти. Она никогда не понимала его и всегда боялась.
Но теперь шаги ее были уверенными, а дыхание ровным. Ей уже было нечего терять, а потому она и не испытывала страха, только, пожалуй, легкое любопытство.
Она толкнула тяжелые массивные двери, и те со скрипом, словно нехотя, поддались. На стенах вспыхнули факелы, заставив обитателей многочисленных портретов начать довольно громко выражать свое недовольство.
Но Гермиону они сейчас заботили мало. Она быстро шла сквозь длинную портретную галерею, а многочисленные представители рода Малфоев провожали ее удивленными взглядами, явно недоумевая, что же могло ей понадобиться здесь в глухой ночной час.
Она дошла до самого конца галереи и остановилась возле портрета, который был наглухо занавешен тяжелым черным бархатом.
Гермиона несколько секунд в нерешительности стояла напротив, а потом потянула на себя тяжелую ткань.
Воздух наполнился пылью, и Гермиона едва удержалась от того, чтобы чихнуть.
А потом подняла взгляд на портрет.
Люциус Малфой смотрел на нее совсем как когда-то при жизни: высокомерно и холодно. У нее возникло мощное ощущение дежа вю.
- Я привык к темноте и одиночеству, мисс Грейнджер, но все же рад вашему приходу, - он нарочито галантно поклонился.
Гермиона усмехнулась.
.
- Я слишком задержалась с этим визитом.
Люциус тоже усмехнулся, последовал ее примеру.
- Я знал, что ты рано или поздно придешь. И не ошибся. Пришла задать мне вопрос?
Но Гермиона только покачала головой.
- На вопрос, о котором вы думаете, ответьте лучше своему сыну. Ему ответ нужнее, чем мне.
- Тогда зачем ты здесь?
- Я пришла попрощаться. И сказать спасибо. За Бэкки.
И Гермиона вдруг с удивлением обнаружила, что улыбка Люциуса странным образом преобразилась. Из холодной и высокомерной она стала доброй и искренней, хотя Гермиона могла бы голову дать на отсечение, что ее свекр не умеет так улыбаться.
- Мне жаль, что я не знаком с ней.
- Мне кажется, это скоро изменится. Кроме того, вы скоро станете дедушкой во второй раз.
- Да, я уже слышал. Здесь слухи распространяются быстро.
Еще несколько мгновений Гермиона неподвижно стояла перед портретом Люциуса, а потом быстро зашагала прочь.
Траурная бархатная портьера осталась лежать на полу.
Когда Гермиона спустилась в гостиную, она застала там Малфоя в полном одиночестве. Он сидел в кресле перед камином, задумчиво глядя на танцующие языки пламени, и барабанил пальцами по подлокотнику. Гермиона вдруг с какой-то щемящей тоской узнала эту его привычку.
Не зная, как нарушить молчание, она опустилась на диван и тоже принялась смотреть в камин. Танец огня успокаивал, убаюкивал. Она устала от этой бесконечной ночи и этого темного дома, наполненного голосами и призраками ее прошлого.
- Ты пришла попрощаться? - Малфой подошел к камину и бросил в него листок пергамента. Гермиона равнодушно смотрела на то, как пламя пожирает его, обращая в пепел.
- А разве нам что-то еще остается? - сердце все-таки предательски забилось при звуке его голоса.
Он обернулся, усмехнувшись.
- Пожалуй, что нет. Мы опоздали. Лет на десять.
Гермиона услышала боль в его голосе. Почему судьба так распорядилась их жизнями? Если бы только можно было вернуться назад и все исправить…
Но никто не в силах исправить то, что уже свершилось. Можно даже попытаться поспорить судьбой, пытаясь изменить то, что предначертано, но вот то, что уже минуло, изменить невозможно. Нельзя.
- Драко, тебе не хуже моего известно, что мы любим уже не друг друга, а свою память друг о друге. О том времени, когда мы были счастливы. Но с тех пор утекло так много воды, так много найдено и потеряно.
- Ты права, наверное, - Малфой безучастно пожал плечами, - вот только от этого не легче.
- Мне тоже больно.
- Ну, пожалуй, не так сильно, - Драко усмехнулся. Он понимал, что глупо тянуть время, задавая какие-то бессмысленные риторические вопросы, но вместе с этим он понимал и то, что сейчас она уйдет и уже не вернется в его жизнь. - Почему ты выбрала его?
- Это сложно объяснить. Я и сама, наверное, не до конца все это понимаю. Я была счастлива с тобой, но я всю свою жизнь была обречена жить в твоей тени, и, что самое страшное, чужой жизнью. Под чужим солнцем. Это может прозвучать странно, но он подарил мне меня. С ним я обрела себя. И свое собственное солнце.
Она знала, что говорит эти слова скорее для себя самой, нежели для Малфоя. Он не поймет, в силу врожденного эгоизма, а, может, в силу того, что никогда не проживал того, о чем она говорила ему.
Гермиона подошла к Драко и встала напротив него. Они смотрели друг другу в глаза, и не было сейчас в целом мире людей, которые были бы так близки и вместе с тем так далеки друг от друга.
Гермиона дотронулась рукой до щеки Драко, а он накрыл ее ладонь своей, крепко-крепко прижимая к себе ее руку.
- Ты знаешь, что боль проходит, - заговорила она, - даже самая сильная, самая безнадежная. И раны затягиваются, и перестают кровоточить. Жизнь длиннее даже самой большой, самой сильной любви.
- Тогда почему же ты плачешь? - он провел ладонью по ее щекам, смахивая слезы.
Она улыбнулась грустной улыбкой.
- Я плачу о нас. Я плачу о тебе, о Бэкки. О себе. О том, что не прожито, о том, что утрачено. О том, что могло бы сбыться, но уже никогда не сбудется.
Малфой притянул ее к себе и крепко обнял, а она спрятала свое лицо у него на груди и долго плакала.
А потом, когда пришла пора прощаться, он поцеловал ее коротким поцелуем, лишенным намека на чувственность, но исполненного горечи разлуки.
Гермиона, уже выходя из гостиной, обернулась и сказала:
- Не провожай меня. Я должна уйти одна.
Она улыбнулась ему.
- Прощай.
Он смотрел, как она уходит из его жизни, теперь уже навсегда, и думал о том, что он бы продал душу Дьяволу за возможность вернуть некогда упущенную возможность, но было слишком поздно. И где-то в глубине души он понимал, что Грейнджер права. Быть может, он и впрямь любил уже не ее саму, но лишь свое воспоминание о ней? Разум был готов согласиться с этим более чем убедительным доводом, вот только ноющая тупая боль слева в груди твердила обратное.
А Гермиона спустилась со ступенек парадного крыльца и с упоением вдохнула рассветный воздух. Ночная непроглядная мгла поредела, и все окрасилось в серый, только далеко на востоке алела яркая полоска солнца.
Гермиона сняла туфли и пошла босиком прямо по мокрой от росы траве. Ногам было холодно, но она этого почти не ощущала. Ей вдруг стало очень весело и радостно, как бывает только в детстве.
Она на ходу обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на спящую громаду дома.
Она уходила с легким сердцем. Прошлое наконец-то отпустило ее, и она словно расправила крылья. У ее печали вышел срок.
Ее ждал новый день.
Их всех ждал новый день.
