Глава 5Несколько дней подряд я только и думаю о том, что же там с Волдемортом и отцом Гойла, и что же там с Грейнджер и шрамом Поттера. Мысли об этих вещах меня преследуют ― сначала мучаюсь от метки, потом, когда она затихает, вспоминаю про отца Гойла, потом думаю, болит ли шрам у Поттера, и лишь после всего этого вспоминаю, что, будь Грейнджер моей подружкой (хе-хе), я бы давно у нее все вызнал. И вот, уже несколько раз обдумав план завоевания грязнокровки (он не сложен: поймать ее еще разок и пристать со страстными признаниями), я вспоминаю эпизод с убийством ее матери и прокручиваю его в голове без остановки, отрицая то, что оправдываюсь перед собой. Я постоянно воссоздаю в подробностях те события, и, кажется, заработал себе синдром навязчивого состояния…
― Сейчас позвонишь в дверь и скажешь, что ты посыльный, ― говорит Беллатрикс, поднимаясь по старой лестнице с высоченными ступенями и держась за узорчатые перила мертвенно-бледной рукой.
Подол ее платья из ажурной ткани волочится следом, как королевская мантия… некоторые могут сравнить это со свадебной фатой, но такая ассоциация была бы слишком циничной. Я иду позади Беллатрикс и монотонно киваю. Киваю уже давно, особо не обращая внимания на то, с чем соглашаюсь. Мои мысли витают где-то под крышей этого гигантского, похожего на гостиницу, здания, но последние слова тетушки все же пробиваются в сознание через толщу полнейшего отсутствия.
― Позвонить в дверь? ― недоуменно спрашиваю я. ― Как это?
Похоже, у Беллы совершенно отключились мозги.
Мне тяжело находиться рядом с ней, не только потому, что она постоянно твердит о своем Хозяине (прошу прощения, о нашем Хозяине), но и потому, что невыносимо видеть то, во что превратилась тетушка. Статная, утонченная и одновременно с этим давящая ледяным высокомерием женщина, которую я знал по колдографиям, стала похожа на оборванку, сбежавшую из отделения душевнобольных в Мунго.
― Звонок! ― взвизгивает Белла, встряхивая гривой волос. ― У них есть такое приспособление! Рядом с дверью небольшая кнопка, нажмешь ее, и маглы услышат, что кто-то пришел к ним. Ты хотя бы знаешь, что такое кнопка?
Она оборачивается, тяжело облокачиваясь на перила и зло сверкая глазами.
― Я справлюсь, тётя. Не беспокойтесь, ― успокаиваю я ее.
― Потом скажешь, что ты посыльный. Скажешь, что принес подарок. Держи, ― она взмахивает палочкой, и в моих руках оказывается гигантская коробка, украшенная бантом. Судя по весу, она абсолютно пуста.
Мы уже на четвертом этаже, цель живет на пятом, осталась всего пара пролетов. Беллатрикс постепенно сбавляет громкость голоса.
― Я и Руди будем стоять около лифта, ― говорит она.
Лифт?! Так тут есть эта штука? Я слышал о ней, но никогда не пользовался, как и Белла, судя по всему. У меня колени уже болят от ступенек. Даже в Хогвартсе таких высоких нет, а замок будет постарше этого здания лет так на пару тысяч.
Мы выходим на лестничную площадку. Беллатрикс делает круглые глаза, по-своему подбадривая меня, а сама тянет за рукав все это время молчавшего Рудольфуса, и они скрываются в тени за будкой, забранной железной решеткой ― видимо, это и есть лифт. Я подхожу к квартирам. Оглядываюсь на Беллу ― она тычет пальцем в ближайшую ко мне дверь. Исследую стену рядом с косяком. Над табличкой, на которой написано «Гейбл», маленькая круглая кнопочка. Я нажимаю на нее со всей силы и слышу, как где-то, словно из-под толщи воды, раздается известная классическая мелодия в жутком исполнении. Потом наступает тишина. Я жду, пока ее нарушит клацанье замков, после чего на пороге возникает ухоженная женщина лет сорока. Она приветливо улыбается, и видно лучики морщинок вокруг ее глаз. Но я стараюсь не рассматривать хозяйку квартиры ― это мамаша Грейнджер, не хватало еще пожалеть.
― Что вам угодно, молодой человек? ― спрашивает женщина, уставившись на коробку в моих руках.
― Вам п-посылка, ― выдавливаю я, ― куда поставить?
Она открывает дверь пошире и делает приглашающий жест рукой, пропуская меня внутрь.
― Нужно где-то расписаться? ― спрашивает она, все еще стоя в проходе.
Я ставлю пустой ящик на столик в холле и поворачиваюсь к ней.
― Не стоит, ― не дает мне раскрыть рот Белла, в своей обычной бесцеремонной манере входя в квартиру.
Беллатрикс дожидается, пока зайдет Рудольфус, после чего царственным жестом закрывает дверь и заколдовывает ее. Женщина в растерянности смотрит на это.
― Что происходит? ― пытается возмутиться она, но тотчас же получает «Остолбеней».
― Муж дома? ― кричит Белла в пустоту комнат, отпихивая из-под ног развопившегося вдруг жирного кота.
Выходит муж ― интеллигентный и высокий, именно таким я и представлял себе отца заучки.
― Дорогая, что… ― начинает он, но видит тело жены и осекается.
― Здра-авствуйте, мистер Грейнджер! Остолбеней! ― Белла особенно не церемонится.
Она левитирует обоих маглов по комнатам. Мужчина отправляется в спальню, а женщина ― в гостиную. Рудольфус заходит в спальню и прикрывает за собой дверь. Я даже не хочу представлять, что там сейчас будет.
Беллатрикс проходит в гостиную, почти таща меня за локоть.
― А теперь, дорогой Драко, ты покажешь мне, как умеешь накладывать Круциатус. Даже Поттер уже научился, ты ведь не хочешь от него отстать? ― спрашивает Беллатрикс.
Мне плевать на Поттера. Я стою, опустив палочку.
― Давай, Драко, ― говорит Белла, ― покажи мне ненависть.
Я сжимаю зубы, но ненависть во мне, если и есть, то только к самой Белле и ее Лорду.
Тетушка ходит вокруг меня, опутывая сетью слов, как хитрая лиса, помахивающая рыжим хвостом.
― Давай, Драко! ― хриплым шепотом увещевает она. ― Скажи «Круцио». Мы ведь не зря взяли тебя с собой.
Я продолжаю молчать, повернувшись лицом к лежащей без сознания женщине и стараясь не встречаться взглядом с тетушкой.
Белатрикс приходит в ярость от моей безответности; замерев за моей спиной, она начинает кричать:
― Давай! Делай это!
Уши у меня сейчас отвалятся. Я начинаю бояться Беллу. Уже долгое время страх движет большинством моих действий. Я поднимаю палочку, и Белла сразу успокаивается.
― Круцио.
Ничего не происходит, и в повисшем безмолвии почти слышно, как скрипят зубы Беллатрикс.
― Круцио! ― я начинаю кричать, злясь и приходя в отчаяние.
Мое заклятие сразу скидывает заклятие оцепенения, наложенное Беллой, и женщина на полу начинает корчиться. Ее рот раззевается, исторгая нечеловеческий крик. По впалым щекам текут слезы, глаза выпучены от ужаса.
Я оцепенело продолжаю держать палочку, не веря, что это сотворено мной.
Белла ласково опускает мою руку, снимая заклинание. Женщина перестает шевелиться и затихает; ее глаза приоткрыты, и я вижу в них животный ужас.
― Давай еще раз, ― говорит Белла, а меня, кажется, сейчас стошнит.
По милости тетушки я накладываю Круциатус на миссис Гейбл пять раз подряд. На шестой раз что-то идет не так. То есть, еще больше «не так», чем возможно в этом случае.
Неприятный хруст слышно даже несмотря на то, что одно ухо я зажал свободной рукой, а второе прижал к плечу. На такие дела нужно брать с собой ночные затычки, что, конечно, не для Беллы. Она блаженно улыбается, а я вижу здоровую щель между ее передними зубами, этот необычный азкабанский шик.
Белла снова прекращает мое колдовство жестом, и я что-то понимаю.
Миссис Гейбл, или миссис Грейнджер, или как ее там еще, симпатичная женщина с морщинками вокруг глаз, умерла. Она бездыханна, и у меня ощущение, что я сейчас стану таким же. Воздуха категорически не хватает, поэтому я бросаюсь к окну, переступив через мертвую маглянку.
― Я помогла тебе, ― звучит голос Беллы, ― скажи спасибо. Сам бы ты не смог.
Я судорожно дышу холодным туманом, перегнувшись через подоконник. После двух одновременных Круциатусов выжили только Лонгботтомы, но и на их месте предпочтительнее смерть.
― Помогла? ― кричу я Белле, но кричу, на самом деле, на улицу.
― Да, ― говорит Белла.
Она подходит ко мне, пытаясь заглянуть в лицо, но я смотрю на крыши дома напротив.
― Мать грязнокровки умерла от боли, ― произносит Белла, отодвигая меня.
Я отхожу в середину комнаты, наблюдая, как тетушка подтаскивает тело убитой к окну. Подняв сначала торс женщины, потом ее ноги на подоконник, Беллатрикс двумя руками, рывком вверх, скидывает мертвую миссис вниз. Потом тетушка, чуть не выпадая из окна сама, смотрит вслед нашей жертве. Беллатрикс до безумия нравится происходящее. Я же довольствуюсь тем, что ее смех в этот момент испытывает нервы прохожих, а не мои.
*** *** ***
Страх приходит ко мне приступами. Чаще всего перед сном… и тогда сна можно больше не ждать. Иногда меня начинает колотить, но днем я стараюсь просто не думать о метке и о Белле, которая умерла. Умерла, равно как и мать Грейнджер. Интересно, каково им там вдвоем, жертве и убийце? Надеюсь, Белле несладко в аду, несмотря на то, что там она наверняка встретила много друзей. Хорошо бы и Тёмный Лорд был там - на радость как Белле, так и всем ныне живущим людям. В голову порой приходит абсурдная мысль вызвать дух Беллатрикс, чтобы узнать, где же Хозяин, но я отлично понимаю, что можно вытерпеть чей угодно дух, кроме духа миссис Лестрейндж.
Немного отвлекают мысли о грязнокровке, хоть я и осознаю, что она всего лишь попалась под руку, с таким же успехом могут помочь и мысли о Селестине Уорбек. Но сложилось иначе.
Поэтому я продолжаю охоту на беззащитную гриффиндорку. Выследить добычу оказывается несложно, даже вне пределов коридора Фофанов.
― Эй, Грейнджер! ― зову я, и, конечно, она оборачивается.
Снова темный переход, зуд в предплечье и неестественная бледность стоящей передо мной девушки.
Внезапно в голову мне приходит интересная идея. Я приближаюсь к замершей грязнокровке и, ласково взяв ее за подборок, начинаю нашептывать. Да так, что мои губы почти касаются ее уха и она чувствует мое дыхание так, как каждый день чувствует дыхание Уизли.
― Ты же потеряла память, ― произношу я, ― я прав?
У меня такой трепещущий голос, словно я разговариваю с магловской Королевой Англии. В общем же сцена напоминает встречу Ромео и Джульетты на небесах.
Грейнджер ничего не отвечает, только легонько кивает. Мой большой палец находится очень близко к ее губам, и я, чтобы не переборщить с нежностью, опускаю руку вниз.
― А ты помнишь… ― тут наступает драматическая пауза, ― помнишь…
Голос срывается, потому что мне то ли смешно, то ли страшно. Приходится замолкнуть еще на секунду.
― Как ты любила меня? ― договариваю-таки я и затаиваю дыхание.
Надо было проверить. Надо было проверить, что она помнит. Конечно, даже если она забыла о межфакультетской ненависти, Поттер с Уизли не преминули восстановить этот провал, но вдруг, благодаря моему вопросу, она засомневается в полноте своих знаний?
Поначалу мне кажется, что она закашливается. Мы стоим очень близко, и я тут же чувствую вибрацию где-то на уровне груди. Я терпеливо жду, пока приступ пройдет, но, когда из ее рта начинают вырываться странноватые звуки, становится понятным, что она смеется.
Отступив назад на два шага, я скрещиваю руки на груди и впадаю в траурное молчание, угрюмо глядя на Грейнджер. Она перестает хихикать, но ей не до конца удается стереть с лица улыбку:
― Я забыла всего лишь несколько моментов из своей биографии, если, конечно, не считать половины учебного курса, и уже успела все восстановить, ― говорит она. ― Неужели ты надеялся, что я поверю тебе?
Грейнджер начинает смеяться в голос. «Да, я действительно надеялся, что ты полная дура, ― хочется ответить мне. ― Попытка не пытка».
И, интересно, если в те «пару моментов», которые Грейнджер забыла, входила смерть ее родителей, рассказали ли ей об этом заново?
Я смотрю на смеющуюся грязнокровку и во мне тихонько закипает злость.
Досчитай до десяти.
Раз, два… идем дальше.
― Извини, ― прерываю я веселье, ― извини меня за это. Просто ты, наверное, уже поняла, что я неравнодушен к тебе, что скрывать.
Интонации у меня механические, я еле держу себя в руках. Терпеть не могу, когда меня высмеивают грязнокровки.
― Да? ― отсмеявшись, она только это и может ответить?
Полный бред.
― Да!!! ― резко отвечаю и думаю, что больше не могу сдерживаться.
Я хватаю ее за плечи и подтаскиваю к стене, прижимая своим телом. Не хочет по-хорошему, будет по-плохому. Я дал ей время, честно, я же дал ей время. У меня не такая большая чаша терпения, чтобы отвечать на насмешливые «Да?», за которыми обязательно должно последовать боязливое «Нет».
Начинаю целовать ее, как полнейший кретиноманьяк, поднимаю мантию, трогая ноги через дурацкий девчачий атрибут ― колготки. Она то всхлипывает, то стонет, но не торопится активно сопротивляться или кричать. Когда я нащупываю пуговицы на ее блузке…
―
Остолбеней! ― говорит Грейнджер, и ее заклятие попадает в меня из палочки, даже не вытащенной из кармана.
Я замираю в совершенно идиотской позе, одной рукой держась за ее грудь.
Грейнджер медленно отлепляется от стены и выбирается из-под меня. Тут она начинает нервно хихикать, освещая представившуюся картину Люмосом. Это САМЫЙ УЖАСНЫЙ МОМЕНТ за всю мою практику, клянусь! Катастрофа.
Она стоит и опять ржет надо мной, а у меня через секунду из открытого рта начнет течь слюна, и я бы покраснел, если бы не разучился это делать на курсе эдак… первом.
― Всего на полчасика, тебе не привыкать, ― усмехается Грейнджер, но ее глаза сверкают в темноте совсем не под стать веселому тону. Она разворачивается и удаляется, и огонек на конце палочки подпрыгивает в такт шагам. Перед поворотом я снова слышу ее смех, но после кажется, что он переходит в плач.
Откуда-то справа раздается тихий шорох, и я чувствую, как что-то внизу теребит штанину. Отлично, крысы ― это как раз то, чего мне не хватало для идеального вечера.
