Глава 5С тяжёлым вздохом Ксения захлопнула ноутбук. Идея погрузиться с головой в работу себя не оправдала. Как и попытка взбодриться, приготовив себе что-нибудь вкусненькое. "Вкусненькое" подгорело, попутно испортив юлькину любимую сковородку до невосстановимого состояния, а к сочинённому ещё позавчера вступительному абзацу не прибавилось ни единой строчки. А меж тем, вечер только начинался. Её первый по-настоящему одинокий вечер.
Ксения никогда не задумывалась над этим, но с самого рождения рядом всегда был кто-то
свой. Родители, потом соседки по комнате в общежитии, потом Пашка, из квартиры которого она перебралась прямиком к сестре. Она не ездила в пионерские лагеря, ни разу не лежала в больнице… А теперь вдруг осталась совсем одна.
Она передёрнула плечами и плотнее закуталась в свой любимый шарф, который когда-то давным-давно связала ей в подарок Полина. Он был настолько широкий, что больше напоминал шаль, и весил не меньше килограмма, но в такой промозглый отвратительный вечер, как сегодня, не было ничего лучше. Разве что напиться вдрызг и вырубиться, но этот метод Ксении был недоступен по причине абсолютной непереносимости алкоголя.
"Я – токсикоманка", – со смехом отмазывалась она от предложений "поддержать компанию". Доля правды в этом была – Ксения просто обожала резкие запахи всевозможных лаков, красок, растворителей, от которых у большинства нормальных людей немедленно начинает болеть голова.
Надо было срочно чем-то себя занять, пока она не наделала глупостей. Ксения и так еле-еле, буквально за шкирку уволокла себя домой, после того, как мимо качелей, на которых она снова устроила засаду, проехала знакомая ауди. За её тонированными стёклами не удалось ровным счётом ничего разобрать. Тогда она подавила искушение заглянуть на виллу под каким-нибудь надуманным предлогом. А теперь это желание снова набирало силу.
"Терпи. Терпи до утра".
Ксения безнадёжно окинула взглядом убогое помещение. Совершенно ничего интересного. Кроме…
В три шага она пересекла комнату и отдёрнула занавеску, которой была отгорожена их с Юлькой кровать. Так и есть, вот он… Фотоальбом, реквизированный у Юльки в последнюю минуту, когда она уже была готова пихнуть его в рюкзак.
"А вдруг он захочет посмотреть на нас, маленьких?"
"Юлька-а-а… – застонала Ксения. – Ты хоть иногда думаешь головой?"
"Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу… – изрек Саша, забирая альбом из рук сестры. – Там кроме "нас маленьких" ещё кое-кто присутствует, не забыла?"
Снимков, на которых изображена Ксения, в их семейном архиве было не очень много, так как она в основном фотографировала. Но всё же они были.
"До сентября ваши вещи у твоей, Юлька, подруги, которая уехала с родителями в Египет. Когда вернётся – получишь альбом обратно".
"Дурацкая легенда! – фыркнула племянница. – Как ты планируешь это сделать? Ведь если кто и поедет забирать наши шмотки – то либо Василий Иваныч твой, либо… – она замялась, не зная, как лучше назвать Скворцова. – В общем, глупо придумано".
"По почте отправлю, – отрезала Ксения. – Не так уж и много у вас вещей…"
Вещей и впрямь было мало. Большую часть того, что представляло хоть какую-то ценность, включая фотоаппарат, продали ещё прошлой осенью, когда срочно нужны были деньги на дорогое лекарство. А от остального избавились, когда стало ясно, что из квартиры придётся съезжать. На самом-то деле ни у Юльки, ни у Саши не было друзей с настолько понимающими родителями, которые бы согласились неизвестно на какой срок приютить у себя чужое барахло и при этом не задавать лишних вопросов о том, где и как собираются жить сами дети.
В результате всё их имущество уместилось в трёх больших чемоданах и походном рюкзаке Ксении, плюс несколько коробок с посудой и книгами, которые планировалось бросить здесь, на даче, когда срок аренды подойдёт к концу и придётся искать себе новое пристанище.
Ксения устроилась на кровати с альбомом на коленях и включила лампу-прищепку над головой. С первой же страницы на неё смотрело собственное лицо – правда, двадцатипятилетней давности. Этот снимок можно было и оставить, тем более, что шестилетняя Полька рядом, в бантиках и кружавчиках, выглядела совершенно очаровательно. Одна из её самых удачных детских фотографий, к тому же очень похожая на маленькую Юльку. Ксю рядом с сестрой выглядела совершенным заморышем. Как и всегда.
А вот следующий снимок пришлось изъять. Хотя Ксении на нём было всего пятнадцать, она тогда только-только закончила девятый класс, но уже здорово напоминала себя настоящую: тот же неизменный хвост, торчащий из-под бейсболки, пятна сажи на лице и руках, и даже комбинезон похож на тот, что она носила теперь. Эту фотографию сделал отец у них во дворе, поймав Ксю в кадр, когда она устроилась на капоте вольво, от которой к тому времени оставался один корпус, остальное пошло на запчасти. Сейчас она уже десять лет как сгнила окончательно, а на этом месте отец пристроил к гаражу сарайчик для инструментов… А на соседнем развороте – фотография с выпускного, снятая каким-то приглашённым дядькой. Там Ксения получилась совсем не похожей на себя: какое-то кукольное лицо из-за обилия косметики, которой её
обмазали усердные одноклассницы, ненатурально синющие глаза, в жизни бывшие скучного тёмно-серого цвета, и даже игривые шоколадные кудряшки, как у Натальи Гончаровой. Эту фотку она бы с удовольствием выбросила совсем, но Полина категорически возражала.
"Где ещё увидишь тебя в платье? Я порой вообще сомневаюсь, сестра у меня или брат".
Это, конечно, было изрядным преувеличением. Если Ксению вправду можно было принять за парня, то только за очень хилого. У Сашки и то плечи были шире, да и мускулы побольше.
"А у Юльки грудь уже сейчас побольше твоей – какие будут выводы?" – съехидничал внутренний голос.
– Акселерация! – буркнула Ксения вслух, и сама дёрнулась от неожиданного звука в тихом пустом доме.
"Только первый вечер, а я уже схожу с ума потихоньку", – удручённо подумала она и снова уткнулась в альбом.
От трёх лет пребывания в Екатеринбурге у Полины остался всего один выцветший "полароид" – она с детьми на крыльце роддома.
"Фотограф тогда с меня денег не взял, – вспоминала Полька, глядя на этот снимок. – Видимо, мы были такими жалкими… Медсестра довела меня до дверей, даже машину поймать не помогла. И вот я с двумя свёртками огромными стою и думаю, как бы только с этой лестницы не покатиться. И руки уже немеют. Дядька нас щёлкнул, а потом подошёл, молча взял у меня Юльку и до самой дороги проводил. "Куда?" – спрашивает. А я и отвечаю: "В детдом на 40 лет ВЛКСМ". Он так в лице переменился, пихнул мне Юльку обратно и чуть ли не бегом от нас. Хороший дядька".
"И ты не объяснила?!"
"Надо было гоняться за ним, что ли? Да и вообще, была охота оправдываться!"
В этом была вся Полина. Нет, всё-таки зря отец говорил, что нет у неё гордости. Уж чего-чего, а этого было даже слишком много. Иначе, узнав о своей беременности, она не оборвала бы все связи, которыми успела обрасти в Екатеринбурге. Даже если их было немного – должны же были и у неё быть люди, которые могли чем-то помочь. Хотя бы встретить из роддома. Но Полька, отчаявшаяся дождаться Скворцова, не захотела считаться в глазах их общих знакомых
брошенкой с детьми. Она предпочла выплывать сама.
Впрочем, совсем без помощи в такой ситуации она бы не справилась. Выручила бывшая учительница по вокалу, которую Полина по чистой случайности встретила не то в трамвае, не то в магазине. Оказалось, она теперь работала в детском доме для музыкально-одарённых детей, где и нашла для своей попавшей в беду ученицы работу и жильё. Правда, к тому моменту, как пришло время рожать, эта учительница уже вышла на пенсию, но и без её покровительства детдомовское начальство относилось к Польке с пониманием. Может быть, директриса отдавала себе отчёт, что лучше помочь молодой матери-одиночке, чем воспитывать ещё двоих брошенных детей. А может, дело было в том, что безотказная и исполнительная Полина отрабатывала своё содержание на все сто.
"Я и полы мыла, и на кухне возилась, и с оркестром репетировала, – вспоминала она со смехом. – Дядя Коля, дворник наш, так меня и звал - и швец, и жнец, и на дуде игрец".
"А мы? – спрашивала тогда Юлька. – Мы где были?"
"Это когда вас ещё не было. А потом, когда появились, первое время я вообще ничего не успевала. Не то что делать что-то – поесть бы хоть раз по-человечески. В общем, от меня многого и не ожидали. Наоборот, девчонки-воспитательницы, кто свободен был, забегали помочь, присмотреть. Потом уже поставили нам в комнату швейную машинку, и я простыни подрубала, занавески, одежду чинила… А потом вас в ясли устроили, сначала на полдня, и я официально вышла из отпуска".
"А до этого, получается, неофициально трудилась?" – однажды уточнила Ксения, когда они были вдвоём, без вездесущих любопытных носов.
"Ну да, – призналась Полина. – Кто ж мне даст жить в детдоме совсем нахаляву? Рабочие руки там всегда были нужны".
"Так как же ты справлялась? Машинка в комнате – это ещё туда-сюда, но остальное как же?"
"Как-как… Пока дети спали, успевала пару коридоров вымыть. Если спал только один – второго брала с собой. В рюкзачке специальном. Или в медпункт подкидывала, когда Любка была свободна. Мы там даже манежик сгородили. Нормально, справлялась. Беготни только много…"
"Ненавижу твоего Скворцова!" – выкрикнула тогда Ксения. Этой фразой обычно заканчивались все их разговоры о полинкиной жизни в Екатеринбурге. А она лишь пожимала плечами.
"Что толку циклиться на трудностях, которые уже позади? Не бери в голову!"
Тогда ещё было просто верить её оптимистическим советам. Но всё равно, каждый раз глядя на старый "полароид", на растерянную Польку – совсем ещё девчонку с двумя неудобными свёртками, Ксения стискивала зубы и клялась про себя непременно найти эту сволочь и заставить его заплатить за всё. Только вот тогда она и не предполагала, как именно ей придётся выполнять это обещание. Да и сейчас не очень хорошо представляла.
Она перевернула страницу. Дальше шли снимки, сделанные Ксенией, когда она приехала в Москву и впервые пришла в гости к сестре с отцовским "Зенитом", который он подарил ей по случаю поступления в МАИ. Как раз тем летом и потянулась цепочка вранья – с письма, которое Ксения, как раз заканчивавшая одиннадцатый класс, вытащила из их почтового ящика накануне своего дня рождения. Тогда надо было сразу начать отстаивать своё право переписываться и встречаться с сестрой, и, может быть, сейчас всё было бы иначе. Но Ксю была так рада получить от Полинки весточку, так хотела просто ещё чуть-чуть продлить это счастье, а не воевать за него – тем более, что, зная их отца, можно было заранее приготовиться к неизбежному поражению. Он ни разу в жизни не менял своих решений и страшно этим гордился. А Ксения не хотела выбирать между двумя одинаково близкими и любимыми людьми, пыталась сохранить их обоих, пусть даже ради этого пришлось лгать и изворачиваться.
А потом она впервые переступила порог полькиной квартиры, и тут же стало понятно, что пути назад нет. Четыре года сестра оставалась всего лишь воспоминанием – всё менее и менее чётким, частью уходящего детства, тяжёлой, но уже состоявшейся и уже пережитой потерей. И вдруг, когда по коридору навстречу Ксении протопали две пары детских ножек, она отчётливо осознала – здесь её
семья. Там, в городе детства, остались родители, корни, истоки, но семьёй теперь были эти двое умильных малышей и Полька, так сильно изменившаяся с тех пор, как они виделись последний раз, что, возможно, Ксю не узнала бы её, встретив случайно на улице. Превратившаяся из резкого и грубоватого подростка в настоящую
маму – с мягким лучистым взглядом и тихим голосом. Но самым главным, что привлекало в ней Ксению, была спокойная уверенность взрослого человека, который всегда знает, что делает, и ни перед кем не отчитывается, потому что сам является главой семьи, центром собственного мира. Эту особую притягательность излучали даже фотографии.
Ксения машинально разгладила замявшийся уголок пластикового "кармашка", набираясь решимости. В отличие от детей, она ещё ни разу не открывала альбом после того, как сестра так… изменилась. Ксения просто боялась
не узнать ту прежнюю Полину. Она уже привыкла к этой высохшей, измученной, через силу улыбающейся женщине, и ей казалось, что увидеть сестру на снимках молодой и цветущей будет теперь слишком больно. Слишком явственной станет печать неизбежного, того, о чём она запрещала себе и думать. Но теперь это уже не имело значения. Наоборот, хотелось забыть последние три года, вытеснить их из памяти счастливыми и солнечными картинками.
Полька на кухне, хлопочет у плиты, беседуя с Ксю вполоборота, через плечо. Так и остаётся на фотографии – дующая на ложку и одновременно делающая сестре страшные глаза – "не снимай, мол". Кормит Сашку кашей, наверняка той самой отвратительной овсянкой. Он тоже не в восторге, судя по перемазанной, надутой мордочке, но мама непреклонна. Детская комната, все трое – Полька и дети – валяются на ковре, широко раскидав руки и ноги. Хохочут. Крупно – полинкин профиль с завивающимся светлым локоном – эту фотографию особенно любила Юлька, ревниво выискивая на ней своё сходство с мамой. Они действительно очень похожи, не меньше, чем Саша со своим отцом.
Были похожи.
Прямо на полинкину глянцевую щёку упала первая капля.
Утренник в детском саду, Юлька со смешными, непонятно на чём держащимися бантиками, Саша в костюмчике, у обоих глаза на мокром месте. Они тогда боялись, что мама не придёт на очень-очень важный
Праздник Осени. Группы поддержки в виде тёти Ксю было категорически недостаточно. Ведь мама обещала! А она всегда-всегда…
Ксения даже не помнила, плакала ли она хоть раз за последние полгода. Так, чтобы со слезами вымывалась боль, чтобы чувствовать, как лопаются стальные обручи, сдавливающие сердце – образ из какой-то полузабытой сказки, накрепко засевший в голове. И вот сейчас она наконец смогла заплакать
так – отчаянно, не сдерживаясь и не заботясь ни о чём на свете. Раскачиваясь взад и вперёд в обнимку с альбомом, баюкая его, как живое существо. Она не знала, кого ей больше жалко – себя, Полину, детей? Или, может, весь этот несправедливый мир, где явно нарушен баланс между обретениями и потерями, где уходят самые нужные, оставляя после себя пустоту, которую ничем не залечить?
Когда слёзы иссякли, Ксения умылась невыносимо холодной водой, вскипятила чаю и устроилась с альбомом за столом. Стало ли ей лучше, она и сама не знала – все прочие чувства заглушили усталость и апатия. Но сейчас нужно было доделать начатое – досмотреть альбом до конца и удалить из него все намёки на то, что в жизни детей был ещё кто-то, кроме Полины. Без эмоций, без погружения в воспоминания – просто вытащить все свои снимки. Как этот, например – Ксю с Сашкой на руках, одинаково щурятся от солнца – какая разница, в зоопарке это снято или во время прогулки по двору?
Так дело пошло гораздо быстрее – до тех пор, пока Ксения не наткнулась на фото дяди Вити в обнимку с раскрасневшейся и растрёпанной Полькой. Во всём альбоме он встречался, может, два или три раза. Оставить всё как есть, чтобы Скворцов не воображал, что Полина так и убивалась по нему одному всю жизнь?
По правде говоря, Ксения подозревала, что примерно так оно и было. То, что сестра не любила дядю Витю и вполовину так же сильно, как любила когда-то Скворцова, было ей очевидно ещё тогда. А лёгкость, с какой Полина пережила разрыв с человеком, который был рядом несколько лет, который искренне заботился о ней и помогал, чем мог, только убедила Ксению в правильности её выводов. Полька была однолюбом, а значит, и причинить боль ей смогли только однажды. Всё остальное в сравнении с тем крушением мира уже почти не ранило.
– Стало быть, нечего тебе делать в нашем семейном альбоме, – извиняющимся тоном произнесла она, вытаскивая снимок из "кармашка". – Если б ты остался с нами до конца – был бы другой разговор…
Дядя Витя смотрел понимающе. Видимо, внутренне был согласен со справедливостью ксениных слов. А Полина, прислонившаяся к его плечу, только улыбалась немного смущённо. Словно просила прощения за всю ту неразбериху, в которой Ксении и детям предстояло теперь жить.
***
– Ксанка, подъём! – ворвался в её сон голос Петьки, бодрый и пронзительный, как сигнал полковой трубы. – Давай-давай, вылезай уже. Будешь умницей – я тебе кофе налью и новости расскажу…
Ксения разлепила глаза, ещё не вполне понимая, где она находится. И тут же, неловко повернувшись, шахархнулась коленом о руль москвича. В голове немедленно наступило прояснение, и она вспомнила, как после бессонной ночи, едва дождавшись рассвета, прибежала на скворцовскую виллу – и естественно, лишь убедилась, что дом ещё не проснулся и в ближайшие полтора-два часа точно не проснётся. Тогда она спряталась от промозглой, уже совсем не летней сырости в оставленном незапертым москвиче и, укрывшись шарфом, наконец провалилась в чёрную яму сна без сновидений.
"Надо было хотя бы будильник на телефоне включить, – запоздало пришло Ксении в голову. – Неудобно получилось…"
– Что у тебя за традиция такая – дрыхнуть на рабочем месте? – продолжал меж тем Петька, явно не собиравшийся тактично замолчать её прокол. – Тебе спать больше негде, что ли?
– Петька! – сердито шикнул на него подошедший следом Василий Иванович. – Отстань от девочки.
– Просто слишком рано пришла… – она как можно беспечнее пожала плечами. – Ну, где мой кофе? Будет очень кстати.
Её гораздо больше интересовали обещанные новости, но тут лучше было предоставить инициативу в разговоре другим, не выдавая своего нетерпения. Впрочем, Петька не заставил её мучиться неизвестностью долго.
– Ты не представляешь, что вчера случилось! – начал он страшным шёпотом, через плечо оглядываясь на Василия Ивановича, который, в свою очередь, косился на племянника крайне неодобрительно. – Оказывается, у нашего Александра Семёныча…
– Петька! – перебил его Василий Иванович ещё более грозным голосом.
– Ну а что?! Она всё равно узнает. Из-за этого ведь все наши планы меняются, да и вообще – разве это секрет?
– Секрет – не секрет, а всё равно помолчать бы тебе.
– Чего это я молчать должен! – ощетинился Петька. – Что не так-то?!
– А то, что нечего язык чесать о чужую жизнь! Забыл, что самое главное в нашей работе? Уважение. Уважение надо иметь, понял?
– Понял, – буркнул Петька. – И ничего я не…
– Иди, хлеба свежего купи, – распорядился Василий Иванович, не слушая его оправданий. – И не загуливайся долго – у нас до вечера дел гора.
– Так что случилось? – отхлебнув горячего кофе, осторожно начала Ксения, едва разобиженный Петька скрылся за калиткой. – Может, я помочь чем могу?
– Да, помощь скорее всего понадобится. Ремонт сегодня надо сделать – обои поклеить и ещё мелочь всякая. Комнаты гостевые, мы и не торопились пока. А вот гляди ж ты, понадобились срочно.
– Александр Семёнович кого-то пожить пригласил? – она вновь сунула нос в кружку, надеясь, что вопрос прозвучал достаточно равнодушно.
– Да-а-а… – замялся Василий Иванович. – Тут какое дело… Дети к нему приехали. Сын и дочка. Вот так-то…
– Вы и не говорили, что у него семья есть, – невинно обронила Ксения, сердце которой стучало, как сумасшедшее. – А жена где же? – Василий Иванович только вздохнул, и она поняла, что с расспросами пока стоит притормозить. – Значит, сегодня мы обои клеим, так? А они хоть есть?
– Вчера три часа выбирал, – ворчливо ответил он. – Там, в гараже всё – клей, шпатели, кисточки, перчатки… Коробка прямо при входе. Ты давай её тащи в дом, а я обои понесу.
– Слушаюсь! – весело откликнулась Ксения, готовая плясать от радости.
Подумать только – всё удалось!!!
***
– Нет-нет, это абсолютно не подходит! – в отчаянии замотала головой Ксения, едва Василий Иванович развернул первый рулон.
– Почему? – искренне удивился он. – Девочке розовые, мальчику голубые…
"Потому что Юлька никогда в жизни не простит мне, если я позволю оклеить её комнату этим… ужасом. Даже при том, что уже через неделю стен не будет видно из-под плакатов Tokio Hotel и Джонни Деппа".
В то же время Ксении не хотелось обижать Василия Ивановича. Обои были дорогие и хорошие, но рацветка… Можно подумать, они готовили комнаты для двух малышей.
– Может, показать их детям? – предложила она без особой надежды. Ну придёт Юлька, ну скажет своё "фе" – можно подумать, после этого обои нужного цвета материализуются из воздуха сами собой.
Но зато это был отличный повод перекинуться с племянниками хотя бы парой слов. Они были где-то здесь, в доме, но Ксения, под присмотром Василия Ивановича разводившая клей и расстилавшая по полу старые газеты, готовя комнату к поклейке, не имела возможности отправиться на поиски.
– Считаешь, надо? – на лице Василия Ивановича промелькнуло расстроенное выражение –
"три часа выбирал" – но тут же пропало, сменившись деловитой решимостью. – Что ж, пойду, спрошу, если они ещё не уехали…
– Уехали? Никто пока не уехал! – в дверном проёме показалась Сашкина обросшая за лето голова. – Здрасьте!
Шагнув в комнату, он церемонно поклонился Ксении. Маленький, но очень вежливый мальчик приветствует незнакомую тётеньку. Только что ножкой не шаркнул.
– Саня! – Василий Иванович тепло улыбнулся. – Хорошо, что зашёл. Знакомься, это Ксения, помощница моя. А сестра твоя где?
– Юлька? Здесь где-то бегает… – Он снова высунулся в коридор и позвал: – Ю-у-улька-а! Иди сюда быстрей!
– Мы вот тут обои выбираем. Как тебе?
– Это Юльке в комнату? – на его загорелом лице отразилось замешательство. Саша не хуже Ксении знал, как Юлька ненавидит розовый цвет. – Может, лучше вот эти? – он указал на второй образец в руках у Василия Ивановича.
– Эти мы тебе собирались… На две комнаты их не хватит.
– Ничего, Василь Иваныч! – Сашка беспечно тряхнул головой. – Мне всё равно, какие. А Юльке кораблики должны понравиться.
– Мне тоже всё равно! – с порога воскликнула впорхнувшая из коридора Юлька. – Честно-честно, не беспокойтесь!
Причины такой небывалой готовности к самопожертвованию стали понятны, как только в комнату вслед за ней шагнул Скворцов.
– Что тут у вас? – полюбопытствовал он, окинув взглядом собравшихся. Ксении при этом достался короткий кивок, на который она даже не успела ответить, как он уже на неё не смотрел, обратив всё внимание на Василия Ивановича.
– Да вот, ребята решают, кому какие обои, – объяснил тот.
– Мы уже решили! – замахала руками Юлька. – Не надо ничего менять, всё в порядке, правда. Мне нравится…
Конечно, не в их с Сашкой положении было качать права из-за обоев. Поэтому Юлька говорила правильные слова, но вот с несчастным лицом ничего не могла поделать.
– Нравится? – переспросил Скворцов, беря розовый образец в руки. – Вот этот
ужас?
"Вот же скотина! – обиделась за Василия Ивановича Ксения. – Сам должен был обои своим детям выбирать, если такой привереда, а не посылать шофёра…"
– Значит так, – тем временем продолжал Скворцов. – Оклеивайте пока эту комнату корабликами, а мы по дороге заедем в OBI и подберём что-нибудь для второй спальни. Если до вечера не успеем со стенами, Саня ещё ночь поспит на диване в библиотеке. Устраивает?
– По дороге? – повторила Ксения бездумно и тут же мысленно воткнула себе кляп. "Какое твоё дело, куда они собрались, скажи на милость?"
– Поедем за мебелью, – тут же доложил Саша, поняв её беспокойство. И глаза его тоже изо всех сил уговаривали Ксению не волноваться, убеждали, что всё в порядке, всё хорошо…
– Что ж, так и сделаем, – легко согласился с хозяйским решением Василий Иванович, но Ксении всё-таки показалось, что он расстроился. – А с этими тогда что делать?
– Убери пока подальше, – распорядился Скворцов. – Может когда-нибудь на что-нибудь и сгодятся. Ну что, вы готовы? – спросил он детей, которые всё ещё бесцельно крутились по комнате, видимо, надеясь хоть на минутку остаться с Ксенией наедине. – Можем ехать?
– Мы готовы! – отрапортовал за них обоих Саша и последовал за отцом. Юлька послала Ксении виноватый взгляд через плечо и тоже вышла.
Отсюда, со второго этажа была хорошо видна площадка перед воротами, и Ксения имела возможность своими глазами наблюдать, как болотно-зелёный джип "чероки", на котором Скворцов ездил без шофёра, вырулил из гаража, дети забрались внутрь, вернувшийся из магазина Петька распахнул створки, а потом закрыл их за выехавшей машиной.
"Надеюсь, они хоть пристегнулись", – подумала она про себя, а вслух спросила:
– Он хорошо водит? Александр Семёнович?
– Нормально, – пожал плечами Василий Иванович. – Ещё в Австралии научился. Там без этого никак. Но вечером, после работы, за руль садиться не любит. Говорит, глаза за день сильно устают, и вообще трудно сконцентрироваться. Так что, когда в России, он чаще со мной ездит, чем сам. Ну что – начнём помолясь?
***
"Кораблики и впрямь оказались симпатичные, – порадовалась Ксения, любуясь результатом сегодняшнего труда. Втроём, вместе с подключившимся к работе Петькой, они справились с комнатой до обеда, и теперь надо было придумать повод задержаться, чтобы хотя бы на этот раз дождаться возвращения Юльки и Саши. – И где их всех носит?"
– Ксанка, айда обедать! – заглянул в дверь Петька. – Милана сегодня расстаралась ради детей.
– А что – они уже приехали? – встрепенулась Ксения. – Я и не заметила!
– Не, Александр Семёнович звонил, велел нам не дожидаться, садиться за стол без них.
Может, так было и лучше. Ксения пока не представляла, как сможет общаться с Юлькой и Сашей на глазах у остальных и ничем себя не выдать. Сначала ей хотелось поговорить с племянниками без свидетелей.
Но если бы она заранее знала, о чём пойдёт речь за столом, то наоборот предпочла бы, чтобы Скворцов и дети тоже присутствовали. Может быть при них Василий Иванович не стал бы устраивать ей форменный допрос.
– Так где ты сейчас живёшь? – начал он, в то время как Милана убирала тарелки из-под супа и ставила на стол второе.
– Снимаю дачу, минутах в десяти от вас, – ответила Ксения, ещё не подозревая подвоха, лишь слегка удивившись вопросу, который Василий Иванович уже задавал ей, когда только принимал на работу.
– Ты лучше правду скажи, – деловито посоветовал Петька, накладывая себе в тарелку пышное, аппетитно дымящееся картофельное пюре.
– Выгнали тебя? – сочувственно спросил Василий Иванович, пока Ксения пыталась вникнуть в смысл разговора. – Ты не стесняйся, говори, как есть…
– Нет, у меня всё в порядке, – растерянно сказала она, всё ещё не понимая, чего от неё вообще ожидают услышать.
Петька недоверчиво фыркнул.
– Как же! Уже второе утро заявляешься чуть ли не с рассветом. Спишь на ходу, и вообще на тень похожа.
Он перечислял все странности Ксении, загибая пальцы, а Василий Иванович согласно кивал на каждую фразу. Ну и как было им объяснить, что проблемы со сном могут быть не только у тех, у кого нет крыши над головой?
– Нет-нет, меня правда никто не выгонял! – она сделала честные-пречестные глаза – искусство, которым лучше всех в их семье владела Юлька. – Просто домик дачный, картонный почти и без отопления. По ночам там холодно немного… – судя по вытянувшимся лицам Петьки и Василия Ивановича, нарисованная ею картина в их глазах не так уж принципиально отличалась от бомжевания. – Честно, у меня всё нормально! К тому же, в сентябре я оттуда всё равно съезжаю.
– Уже нашла, куда? – поинтересовался Василий Иванович, у которого, похоже, немного отлегло от сердца.
– Нет пока, – беспечно ответила она. – Наверное, домой поеду, к отцу, раз уж в Москве ничего не получается…
– А тут у тебя совсем-совсем никого? – вновь нахмурился Василий Иванович.
– Совсем-совсем никого, – внезапно севшим голосом повторила Ксения, с ужасом чувствуя, как её глаза наполняются слезами, как предательская влага, не слушаясь увещеваний, ползёт по щекам, как крупные капли падают прямо в тарелку с таким громким звуком, что его наверняка слышит даже Милана из дальнего угла кухни.
Видно, прошлая ночь открыла в ней какие-то чёртовы шлюзы, а ведь Ксения всегда так гордилась своей выдержкой! И главное – именно сейчас ей так важно было производить хорошее впечатление, чтобы не потерять работу раньше, чем она убедится, что Саше с Юлькой будет тут хорошо, что они смогут жить со Скворцовым, что она им больше не нужна…
– Простите, – сипло прошептала она, поспешно выбравшись из-за стола, выскочила из кухни и укрылась в уже знакомой ванной.
"Всё в порядке, всё хорошо, хорошо… Главное, что он их принял. Они привыкнут и будут счастливы здесь. У меня осталось всего несколько дней, чтобы побыть рядом, надо держаться, нельзя раскисать! Не плачь, слышишь, не плачь, хватит…"
Ксения не знала, сколько она просидела на краю ванны, унимая всхлипы. Но когда она наконец вышла, в кухне обнаружился только Василий Иванович.
– Ты это… чаю выпей, – неловко начал он, заметно смутился, но потом продолжил окрепшим голосом с демонстративно грозными нотками: – и иди давай к гаражу! Петька сказал, вы собирались сегодня с тормозами закончить. А то мне завтра ехать помпу и ремень ГРМ менять. Уже договорился с ребятами, а вы тут дотянули до последнего дня… Так и знал, что надо самому всё делать!
Ксения, благодарно шмыгая носом, быстро допила полуостывший чай и побежала помогать Петьке. Актёр из Василия Ивановича был никудышный, и от его трогательной попытки замаскировать заботу, устроив притворную выволочку, на сердце стало немного теплее.
***
Весь оставшийся день с ней обращались крайне бережно. При этом и у Василия Ивановича, и у Петьки это выражалось одинаково: они гоняли Ксению в хвост и в гриву, старательно делая вид, что никто и не думал её жалеть после какой-то дурацкой истерики.
Когда "старичок" был полностью готов к завтрашнему путешествию, Василий Иванович решительно отправил её домой отсыпаться, всучив на прощанье огромный бумажный пакет, полный горячих пирожков. Ксения собралась было по привычке завернуть на свои "наблюдательные" качели, но почувствовала, что и вправду измотана настолько, что не в состоянии сидеть и караулить возвращение Скворцова с детьми. Поэтому она отправилась прямиком домой и, как послушная девочка, действительно легла спать.
Разбудили её тихие голоса, сначала показавшиеся обрывками смутного, незапомнившегося сна.
– Юлька! Сашка!!! – Ксения подскочила в кровати, отшвыривая подальше все три одеяла, которые навалила на себя, чтобы не замёрзнуть. – Вы откуда?!
– Я же говорила – ты её разбудил! – накинулась на брата Юлька и тут же кинулась к тётушке и повисла у неё на шее. – Ксю, ты как тут?
А та всё никак не могла поверить в реальность того, что видит, и ответила племяннице не менее порывистым объятьем, просто чтобы убедиться, что это не сон. Но если дети и вправду здесь…
– Вы что – сбежали?!
– Не, отпросились погулять по окрестностям, – Саша улыбнулся и заговорищицки подмигнул ей. – Мы ж тут ничего не знаем, нам же интересно…
– Ага, а сами к тебе! Здорово, правда? Ты рада, Ксю, рада?!
– Рада-рада, не души меня только! – внезапно Ксения испугалась, что сейчас снова разревётся, и кинулась ставить чайник, чтобы чем-то отвлечься. – Ну, а вы-то как?
– Мы нормально, – сдержанно ответил Саша. – Сегодня вот полдня по магазинам таскались, мебель выбирали. Кровати, столы, шкафы… Не похоже, что он нас после этого попросит на выход.
– А вчера как всё прошло? Вас долго не было…
– Ездили на кладбище к маме, – тихо сказала Юлька. – Он ей огромный букет принёс. Красивый…
– Но всё-таки, – Ксения наконец прекратила суетиться и села за стол напротив племянников, – как он вас принял? Сразу поверил? Удивился? Что-нибудь спрашивал?
– Очень мало, – сказал Саша. – Мне показалось, что ему…
– …всё равно, – закончила Юлька за брата, и он согласно кивнул.
– Нас не пускали сначала. Ну мы и передали мамино письмо с секретаршей какой-то. И он сразу вышел.
– И говорит: "Есть хотите?" Повёл нас в Иль Патио, а оттуда сразу к маме. А потом Василия Ивановича отправил за обоями, а мы с ним в студии сидели.
– Говорили-то вы о чём?! – потеряла терпение Ксения.
– Да ни о чём! – выпалила в ответ Юлька раздражённо. – Спросил, где мы живём. Ну мы и сказали, что нигде. Ему это вообще странным не показалось, похоже. Предложил переехать к нему, "если нас устраивает такой вариант". Ледышка!
– Да-а-а… – задумчиво протянула Ксения, не зная, как реагировать на их рассказ. С одной стороны, вроде всё складывалось неплохо. С другой – как человека может совсем не волновать, что у него, оказывается, есть двое детей? – Он, наверное, просто от шока не отошёл, – наконец нашлась она с ответом.
– Да уж, – скептически фыркнул Саша. – Долго ещё он отходить будет? И потом, несмотря ни на какой шок, оформлением документов он уже занялся.
– Каких ещё документов? – испуганно спросила Ксения, сразу вообразившая худшее.
– На усыновление. Хочет, чтобы в наших свидетельствах о рождении был указан отец. Так что вроде всё получилось, – Саша неопределённо пожал плечами.
– Что-то вы не радуетесь… Точно всё в порядке? – встревожилась Ксения.
– Да всё у нас прекрасно! – замахала руками Юлька. – Ксю… А давай, ты тоже ему всё расскажешь, а? Он, кажется, нормальный и совсем не против нас растить. Зачем тогда скрывать, что ты…
– А вдруг это на самом деле шок? Может, он пока только прикидывает варианты? И как мы объясним, что сразу всё не рассказали? Получается, врали. Нет уж, пусть сначала подтвердит своё отцовство официально, а там посмотрим, – Ксения встала, чтобы выключить закипевший чайник и достать чашки. – Вы со школой-то решили уже?
– А что надо решать? – не поняла Юлька.
– Не можете же вы отсюда на север Москвы ездить учиться! Да и все учителя в вашей школе в курсе, что у вас тётя есть. Наверное, ваши документы придётся мне забирать. Только сначала нужно подтверждение из новой школы, что вас туда берут.
– Этим разве мы должны заниматься? – Юлька поскучнела и надулась.
– Вы его хотя бы на мысль такую наведите! Юль, ну вы как маленькие, честное слово!
– Нам пора уже, – Саша поднялся из-за стола. – А то там волноваться будут.
– А чай? – расстроилась Ксения, но по решительным лицам детей поняла, что настаивать бесполезно. – Ладно, бегите уже. Со школой не затягивайте, ага? Последняя неделя осталась.
– Мы поняли. Ты придёшь завтра?
– Куда ж я денусь, – она взъерошила сашкины волосы, а Юльку чмокнула в нос. – Будем завтра вторую комнату оклеивать. Обои-то купили?
– Ага, – невесело откликнулись дети хором.
Когда за ними закрылась калитка, Ксения вновь села за стол и просидела так до самых сумерек, машинально крутя в руках пустую чашку. Почему-то после визита племянников беспокойство только усилилось.
"Я никогда вас не брошу" – так она им обещала. А как ещё можно было назвать то, что Ксения делала сейчас? И ладно бы Скворцов был нормальным человеком, которого бы волновало душевное состояние детей, а не только цвет стен в их комнатах… Вот уж точно,
ледышка, права Юлька!
"Я никогда вас не брошу".
Ну и что теперь делать?
