История IV. Подглядывающий (часть II)В истории Британии существовало немало темных магов, коих за выдающиеся способности и непревзойденное мастерство еще при жизни провозглашали потомками великого Салазара. Одним из таких уникумов, бесспорно, являлся Лев Мурзенко, прославившийся уже тем, что стал первым и единственным с тысяча девятьсот семнадцатого года русским волшебником, получившим возможность постигать премудрости волшебства в Хогвартсе. Его личность считалась практически легендарной среди слизеринцев своего поколения, а имя стало нарицательным задолго до того, как он навсегда покинул стены родного учебного заведения, а вместе с ними и пределы приютившего его на семь лет Туманного Альбиона.
Люциус хорошо помнил холодное зимнее утро, когда профессор Слизнорт привел к ним в гостиную двух жавшихся друг к другу мальчишек в бесформенных драповых пальто, вытянутых вязаных шапках и поразительно уродливых одинаковых синих костюмчиках с нашитой на рукава эмблемой из мягкого пластика с нарисованным открытым учебником и восходящим солнцем. Завершали их чудовищный наряд помятые алые шейные платки из дешевой синтетической ткани и грубо выделанные тупоносые ботинки на толстенных подметках. Старшему было около двенадцати лет, младшему – едва ли исполнилось десять.
– Знакомьтесь, господа! – приветливо обратился к присутствующим всегда обходительный Гораций. – Позвольте представить вам ваших новых товарищей. Это Лев и Глеб Мурзенко, первые за последние полвека русские ученики в Хогвартсе.
В комнате повисла гробовая тишина. Слизнорт, выдержав минутную паузу и насладившись произведенным эффектом, легонько подтолкнул новеньких в центр помещения и обратился к старосте факультета.
– Мистер Розье, будьте добры, проводите ребят в спальню и покажите им их кровати. Они, очевидно, очень устали с дороги. А вы, дорогие мои, – декан обвел взглядом притихших слизеринцев, – помогите вашим сокурсникам поскорее освоиться в нашей школе. Для них все здесь будет в новинку, поэтому постарайтесь проявить понимание, толерантность и тактичность, свойственные вашему благородному воспитанию.
Когда Слизнорт ушел, Ивэн неохотно поднялся из кресла и направился в спальню, жестом приглашая застывших на месте ребят следовать за ним. Те молча подчинились: подняли с пола видавшие виды замызганные брезентовые рюкзаки и послушно поплелись за своим провожатым. Троица почти скрылась за дверями одной из комнат для младшекурсников, как вдруг насмешливый голос вечного провокатора Мальсибера нарушил всеобщее настороженное молчание.
– В жизни не видел более жалких оборванцев! – Его слова сочились неприкрытым пренебрежением и сарказмом. – И куда только смотрит попечительский совет школы? Лично я не лягу спать в одной комнате с этими заморышами, пока их самих и их барахло не продезинфицируют как минимум дважды!
Стены зеленой гостиной дрогнули от дружного хохота, а взгляды всех присутствующих мгновенно устремились в сторону удаляющихся братьев: не услышать брошенную в их сторону колкость они просто не могли, ведь она была сказана нарочито громко и выразительно. Выпад был сделан – слизеринцы замерли в ожидании…
Впоследствии Люциус несколько раз опускал воспоминание об этом коротеньком инциденте в Омут памяти для того, чтобы досконально изучить мельчайшие подробности произошедшего и в очередной раз твердо и окончательно убедиться: старший Мурзенко действительно ничего не сделал в ответ на явный плевок. Не было ни взмаха волшебной палочки; ни шевеления губ, произносящих заклинание. Лев просто внимательно, изучающе посмотрел в сторону обидчика. И все. Этого было вполне достаточно, чтобы к обеду того же дня у потомственного чистокровного мага, чья родовая защита могла соперничать в мощности с системой безопасности Гринготтса, отказали обе ноги, а сам он впал в беспамятство, предварительно расцарапав в кровь породистое лицо, мучимый непрекращающимися приступами чудовищной головной боли. Знаний школьной медсестры не хватило, чтобы помочь бедняге, поэтому его срочно отправили на лечение в реанимационное отделение Мунго.
Как только бригада неотложной помощи унесла из спальни стонущего не своим голосом Мальсибера, в подземелье к напуганным слизеринцам, несмотря на поздний час, спустился директор. Он провел с факультетом долгую разъяснительную беседу, пролившую свет на природу произошедших событий, и подтвердил всеобщие опасения по поводу непосредственного отношения братьев Мурзенко к внезапному припадку, парализовавшему их не в меру болтливого сокурсника.
История, которую они услышали в тот вечер, до сих пор потрясала и одновременно возмущала Люциуса: ведь если бы студентам рассказали ее заранее – той нелепой трагедии можно было бы избежать.
В юности Люциус мало интересовался политикой, поэтому его поразило повествование директора о том, как с тысяча девятьсот семнадцатого года складывалась жизнь магов, проживающих на территории государства, именовавшего себя Союзом Советских Социалистических Республик и рискнувшего положить в основу своего существования отчаянный, но грандиозный по всем параметрам эксперимент.
До определенного времени русское магическое сообщество ориентировалось на традиции и стандарты западного волшебного мира, где основная власть, пусть завуалировано и негласно, но неизбежно сосредотачивалась в руках представителей чистокровных семей, не допускающих на ключевые управленческие должности неугодных им полукровок и магглорожденных волшебников. Проверенная веками система работала как часы, и просуществовала бы еще не одно столетие, если бы в жизнь русских колдунов в один прекрасный момент не вмешались магглы, учинившие в государстве колоссальный социально-политический переворот, переросший через какое-то время в катастрофу национального масштаба. Все началось с утопических идей всеобщего равенства и братства, которые пришлись по душе беднейшей части магического населения страны. Молодые полукровки ухватились за приманку и оказали магглам посильную помощь в свершении революции, не подозревая, что своими руками захлопывают дверцу коварной мышеловки, из которой не будет выхода им самим и нескольким поколениям их потомков.
Люциус никогда не уделял достаточно внимания такому предмету, как история магии, поэтому точно не помнил всех исторических перипетий, приведших Россию к режиму маггло-магического двоевластия. Но зато однажды судьба предоставила ему шанс взглянуть на него своими глазами – когда понадобилось подтвердить право семьи на владение небольшим, но очень живописным поместьем на берегу Черного моря. И надо сказать, что эта поездка не произвела на будущего лорда Малфоя большого впечатления, так как обо всем необычном, что он увидел и встретил в этой уникальной стране, ему в свое время красочно и подробно рассказали Мурзенко, которые, к слову, даже в нежном возрасте отличались невиданной наблюдательностью и совершенно недетской рассудительностью.
«Вопросами внутренней и внешней политики у нас занимается Большой Маггло-Магичемкий Совет. Он же несет ответственность за честное распределение природных ресурсов, – просвещал однокурсников Лев, с ухмылкой поглядывая, как от его слов изумленно вытягиваются лица представителей хогвартской золотой молодежи. – Но большинство магглов не знает о существовании волшебников. В курсе только члены ЦК партии, военные и КГБ, который непосредственно контролирует деятельность КРИЦМР».
«КРИЦМР?» – недоуменно переспрашивали обескураженные слизеринцы.
«Комитета Распределения и Централизации Магических Ресурсов. Его сотрудники ведут учет всех проживающих в стране чародеев и отвечают за рациональное использование их магических способностей, а также за трудоустройство, социальное обеспечение и образование», – тоном всезнайки вторил брату Глеб, искренне удивляясь, что однокурсники не знают таких простых и обыденных для любого советского (как они сами себя называли) волшебника вещей.
Именно этот пресловутый КРИЦМР и отправил братьев Мурзенко в Англию – после того как стало понятно, что никто, кроме преподавателей Хогвартса, не сможет правильно контролировать и развивать необычные даже по магическим меркам способности старшего из мальчиков.
Лев и Глеб родились в Харькове, в семье ничем не примечательного волшебника, всю сознательную жизнь проработавшего секретарем в местном отделении министерства магии, и обычной женщины, тихой и невзрачной особы, единственным талантом которой было умение выживать в любых, даже самых невыносимых условиях. Когда Льву исполнилось восемь, их отец умер от какой-то малоизученной болезни, после чего мать отправила его вместе с братом на проживание в Москву к своей свекрови – хромой молчаливой ведьме. Нельзя сказать, что бабка была рада подобному повороту событий, но, очевидно, существовали какие-то причины, по которым она не смогла отказать внукам в приюте. Таким образом, в первый класс Лев пошел уже в столице. Магические способности начали проявляться у обоих братьев лет с трех, поэтому не было сомнений, что к одиннадцати годам каждый из них получит почетное приглашение обучаться волшебству в Восточнославянской Школе Ведовства. Люциус помнил, что когда-то давно в полном названии этой школы было еще одно слово – «чернокнижие». Но после введения образовательной реформы в начале пятидесятых темные искусства по идеологическим причинам были официально запрещены на территории СССР. С тех пор единственное на всю страну магическое учебное заведение выпускало только «светлых» волшебников, в то время как черная магия превратилась в узкоспециализированную научно-исследовательскую дисциплину, допуск к изучению которой получали лишь избранные работники министерства магии.
Однако у судьбы были собственные планы на братьев Мурзенко, поэтому ни старшему, ни младшему из них не суждено было учиться на родине. И виной тому, опять же, стали магглы.
Бабка Льва, несмотря на чистокровную родословную, жила в большой нужде. В какой-то момент ей пришлось продать оставшийся от мужа уютный особнячок в центре Москвы и переехать вместе с внуками на окраину, в обшарпанную коммунальную квартиру, где к тому времени уже проживала одна бездетная пара престарелых чародеев и две незамужние магглы – Люба и Нина, – не состоящие друг с другом в родстве. Обе магглы оказались на деле никчемными, скандальными бабенками, чьим единственным занятием было курить вонючие дешевые папиросы на общей кухне, сквернословить и изводить по мало-мальским поводам своих пожилых соседей. К новым постояльцам эти особы с первого дня отнеслись очень плохо. Лев несколько раз собственными глазами видел, как плакала от обиды его прежде несгибаемая бабка, подбирая с пола выстиранное белье, которое пергидрольные мымры нарочно скидывали с веревок, растянутых для общественных нужд в коридоре.
Издевательства продолжались на протяжении нескольких недель, до тех пор, пока Люба, всегда отличавшаяся бычьем здоровьем и дюжим телосложением, вдруг неожиданно не слегла. Началось все с небольшого кровотечения, которое та сначала приняла за ежемесячный интимный недуг, но уже через два дня стало ясно, что дело принимает очень серьезный оборот – девица истекала кровью, которая лилась черными струйками из всех отверстий ее тела. Приехавшие на вызов врачи скорой помощи лишь недоуменно развели руками: такую больную не то что перевозить – трогать было опасно. Так и умерла она в собственной комнате на насквозь промокшем матрасе. Еще через месяц так же скоропостижно скончалась Нина. Ее – абсолютно лысую и донельзя исхудавшую – вынул из петли управдом, случайно зашедший в подвал, чтобы проверить газовый счетчик. Так беспощадно впервые проявил себя дремавший внутри Льва Мурзенко его невероятный по мощности и страшный по сути дар – дар наложения смертельных проклятий.
Черный талант Льва по достоинству оценили не только в русском министерстве магии. В день одиннадцатилетия ему пришло письмо из Дурмстранга. Однако КРИЦМР категорически отклонил это приглашение, испугавшись, что в школе, ориентированной на изучение темных искусств, Лев не научится контролировать свою и без того недобрую силу. Поэтому после долгих совещаний было решено отправить мальчишку в Хогвартс – с условием, что тот обязательно вернется после обучения домой и поступит на работу в один из секретных отделов КГБ. Юный волшебник ответил на предложение согласием, но потребовал, чтобы младшего брата отправили в Англию вместе с ним. Так оба Мурзенко оказались в Хогвартсе и были распределены Шляпой на Слизерин.
Несмотря на довольно жестокую расправу с Мальсибером, Лев оказался вполне себе компанейским парнем. В отличие от Глеба, сильно тосковавшего по дому, он быстро приспособился к новой обстановке и влился в коллектив, оценивший его чувство собственного достоинства и самобытность. Особенно нравилось слизеринцам то, что Мурзенко никогда не заискивал и ни перед кем не пресмыкался, как это часто случалось с полукровками, попадавшими в общество потомков великосветских семей. Он с легкостью переносил свою бедность и сокрушался только по единственному поводу – отсутствию в школьном меню гречневой каши и киселя. Однако этот спокойный и доброжелательный Лев моментально исчезал, стоило ему взять в руки волшебную палочку. Колдовство преображало его до неузнаваемости: в глазах загорались опасные огоньки, лицо каменело, в то время как каждая клеточка тела источала темную энергию. В эти моменты он не просто выглядел одержимым – он действительно им был.
После окончания школы Лев и Глеб вернулись домой, где их с радостью приняли на работу в секретные государственные спецслужбы. Люциусу некогда было следить за их жизнью, а о том, чтобы поддерживать личное общение, и речи не шло. Однако просматривая и маггловские, и магические газеты – особенно те, в которых освещалась криминальная хроника – он часто находил неопровержимые доказательства, что дар Льва не остался невостребованным.
И теперь, отсылая письмо в далекую Россию, Люциус ругал себя за недальновидность и самоуверенность: стоило догадаться, что услуги Мурзенко рано или поздно могут понадобиться! Но время было безнадежно упущено, и лорду Малфою оставалось уповать только на то, что Лев согласится помочь – если не в память о прожитых вместе годах, так хотя бы в благодарность за тяжелый мешочек золотых галлеонов, прилагаемый к посланию.
***
Люциус совсем не ожидал, что Лев выполнит его просьбу так быстро. Но спустя ровно неделю в окно их с Нарциссой спальни влетел большой пучеглазый филин, держащий в лапах увесистый прямоугольный предмет, в несколько слоев обернутый газетными листами. Поручив домовым эльфам покормить крылатого посланника, лорд Малфой с нетерпением пятилетнего ребенка разорвал более чем скромную упаковку посылки и, увидев ее содержимое, удовлетворенно хмыкнул: ай да Мурзенко, не подвел! – зеркало выглядело практически так, как он его себе представлял. Оно было достаточно большим, чтобы разглядеть все подробности, но все-таки компактным и, несмотря на свой солидный возраст, совсем не мутным. К верхнему левому углу артефакта был приклеен пергамент с коротенькой надписью, выведенной размашистым неровным почерком: «Скажи «Приём!».
– Приём! – зычно скомандовал Люциус, с любопытством отмечая, как ровная блестящая поверхность стекла вдруг начала покрываться неясной серой рябью.
На протяжении нескольких секунд ничего не происходило. Зеркало только тихонько шипело и загадочно потрескивало, но вскоре раздался громкий щелчок, и вместо собственного отражения на Люциуса уставилось скуластое мужское лицо.
– Люц? – неуверенно раздалось из зазеркалья.
– Лев! – изумленно, почти шепотом выдохнул в ответ Малфой, узнавший бывшего слизеринца скорее по голосу, чем по внешности.
– Люц!!! Едрен-батон! А я уже испугался, что меня раскрыли эфэсбэшники! Ну, здравствуй! – губы Льва растянулись в широкой улыбке, обнажая ряд неровных верхних зубов, половину которых заменяли грубо выделанные золотые протезы.
– Здравствуй, Лёва! Я, признаться, не ожидал увидеть именно тебя. Обычно подобные артефакты…
– Да знаю я, знаю, – нетерпеливо перебил его собеседник, попутно поправляя сползающие с длинного носа квадратные очки в роговой оправе. – Обычно при первом контакте Око лично знакомится с новым хозяином и раскрывает ему код активации.
– Какой еще код активации?
– В смысле заклинание, приводящее его в действие.
Люциус укоризненно посмотрел на ухмыляющегося Льва, но тот сделал вид, что не заметил его недовольства, вызванного использованием в речи маггловского технического термина.
– Я намеренно сделал так, чтобы мы увиделись до этого разговора, – вкрадчиво проговорил русский волшебник, пристально глядя в глаза бывшему однокурснику. – Видишь ли, с этим Оком не все так просто. Во время одного из государственных переворотов оно случайно попало в руки магглов.
– Они его испортили? – занервничал Люциус.
– В том-то и дело, что нет. Артефакт работает превосходно, но…
– Мерлин, Мурзенко! Немедленно прекрати говорить загадками! Что с ним не так?
Лев тяжело вздохнул, словно собирался признаться в свершенном злодеянии, и порывистым движением пригладил пятерней жалкие остатки некогда шикарной кучерявой шевелюры.
– У зеркала скверный характер, – с извиняющейся улыбкой проговорил он наконец.
– Прости, что? – ошарашенный Люциус решил, что ослышался.
– Я сказал, что у зеркала скверный характер, Малфой. Помнишь, нам еще Слизнорт рассказывал, что в древние времена Око за способность разговаривать и давать оценку происходящему считали одушевленным существом?
– Предположим, помню. И что?! – фирменная выдержка лорда Малфоя начала испаряться, уступая место тихо нарастающему раздражению.
Мурзенко чутко уловил гневные нотки в голосе друга и мгновенно изменил тактику. Тон его преобразился: слова зазвучали серьезно, по-деловому, а в глазах блеснули хорошо знакомые Люциусу хитрые искорки.
– Ну так у этого Ока довольно своенравная натура, сам скоро убедишься. Оно двадцать пять лет провисело в комнате у престарелой магглы над вечно включенным телевизором. А потом еще двадцать – в красном уголке самарского молочного комбината рядом с радиоузлом. В целом, бедняге около полувека пришлось прикидываться обычным зеркалом и молчать. Ты бы не свихнулся от такой жизни?
Люциус скорчил недовольную гримасу, но Лев не дал ему высказать вертевшуюся на языке колкость.
– Я бы с удовольствием прислал тебе другое, более покладистое, – продолжил он, – но, увы, это все, что я смог достать на складе. У нас сейчас очень строго с учетом магической атрибутики. ФСБ зверствует: контрабанда редких артефактов тянет, между прочим, минимум на десятку!
– Я в курсе, Лев. Переходи к делу. Что я должен делать? Или чего не должен?
Мурзенко снова улыбнулся и пожал плечами.
– Да ничего особенного. Все просто: не повышай на него голос, не спорь слишком рьяно и не груби. Не швыряйся в него заклинаниями и не оставляй надолго в одиночестве. Если у тебя получится найти с Оком общий язык, оно прослужит тебе верой и правдой много лет. И вообще помни, что таких артефактов в мире осталось не больше десяти. Так что цени свою новую игрушку.
Люциус сделал рукой неопределенный жест, призванный, видимо, выразить согласие с услышанным, хотя на самом деле мысли его были совсем о другом. Он смотрел на изменившееся почти до неузнаваемости лицо Льва и ужасался: неужели и он так же сильно постарел? Ему вдруг вспомнился совсем другой, семнадцатилетний Мурзенко – с некрасивым, но выразительным лицом. Вся его внешность казалась тогда настолько характерной, волевой, что окружающие прощали ему невысокий рост и легкую асимметрию бровей. Куда девалось все это? С другой стороны зеркала на него смотрел неопрятный седой мужчина с большими залысинами над морщинистым лбом и впалыми дряблыми щеками. Вот только глаза были прежними – цепкими, живыми…
– А вот ты совсем не изменился, Люц. Все так же строен и ухожен, – насмешливый голос Льва застал Люциуса врасплох.
– Окклюменция? – ничем другим Малфой не смог объяснить феноменальную проницательность своего собеседника.
– Психология! – хохотнул в кулак Мурзенко и взглянул на часы. – Заболтался я с тобой. Мне уже давно пора. Через час смена начинается, а я еще не обедал. Будут проблемы – вызывай!
Люциус махнул ему на прощание и вдруг спохватился.
– Подожди, Лёва! Как там Глеб? И вообще, ты не сказал ничего о себе! Ты женат? Дети?
В ответ тот лишь отрицательно покачал головой.
– Да какая может быть семья с моим-то проклятием? Я даже кота боюсь заводить. Нельзя мне. Я так… сам по себе… Это осознанный выбор. А Глеб погиб, уже лет пятнадцать, как его нет.
Повисла тяжелая, разрывающая душу тишина. Люциус хотел сказать что-нибудь в ответ, но не смог. Любые слова казались в этот момент пошлыми и неуместными. А еще ему вдруг неимоверно сильно захотелось выбежать из комнаты, найти Нарциссу и Драко, прижать их к себе и больше никогда не отпускать…
– Все действительно в порядке, Люц! – Лев наконец-то нарушил затянувшееся молчание. – Поболтал бы с тобой еще, но мне правда пора. Рад был тебе помочь! Чтобы заговорить с Оком, скажи: «Свет мой, зеркальце!». И оно ответит. Понял?
– Понял. Спасибо тебе!
Лев широко улыбнулся и с щелчком исчез. Из зеркала на Люциуса снова смотрело его собственное отражение, которому очень не хватало изумрудного слизеринского галстука на шее.
Дорогие читатели, клятвенно обещаю третью часть главы по максимуму посвятить Драко и Гермионе. Боьшое пасибо всем, кто читает. Буду несказанно рада вашим отзывам.
