Часть 5- И если я живу на свете… То только лишь из-за мечты… - запрокинув голову, старательно выводила Женька. – Мы оба, как слепые дети… Взойдём на горные хребты…
- Женечка, можно чуть потише? – Алик Гриценко недовольно поднял вихрастую голову. – Для тебя, между прочим, стараюсь.
- Ну извини, извини. – Озорно сверкнув глазами, склонилась над подоконником. – Между прочим, у тебя фикус засох. Я полью?
Эксперт механически кивнул:
- Будь добра.
- Вот у меня в кабинете никогда ничего не сохнет, - с гордостью сообщила она. – Начальник как-то сказал, что это самое красивое помещение у нас в морге.
Я фыркнула, прикрыв рот ладонью и опасливо покосившись на Алика. Тот всё так же машинально пробормотал:
- Не сомневаюсь, не сомневаюсь… Лариса, - вдруг вскинул он голову. – Идите сюда.
Я поспешно уселась за стол напротив него, Женька притаилась за моим плечом, обхватив локтями спинку стула.
- Значит, такие дела. Пропофол, обнаруженный в бутылке, содержит примесь метабисульфита натрия в той же концентрации, что и образец, которым отравили Терентьеву. Именно такой препарат применяется во Второй хирургической больнице, а вот врачи «Эдельвейса» используют несколько иную модификацию.
Я кивнула:
- Отлично, что ещё?
- На бутылке обнаружены следы пальцев рук.
- Когда найдём Терентьева, надо будет взять у него отпечатки.
- Нет нужды, - улыбнулся Гриценко. – Два года назад он прошёл добровольную дактилоскопическую регистрацию, так что его следы у нас есть. Они идентичны тем, что на бутылке.
- Он проходил дакторегистрацию? – изумилась я. – Зачем?
- Это уж вы у него спросите. Далее, мы исследовали изъятые в доме Терентьева ботинки. Рисунок протектора подошвы совпадает со следами, обнаруженными возле тела убитой. – Досадливо поморщившись, он сдул упавшую на глаза прядь. – Но я бы не стал строить на этом серьёзный расчёт: модель очень популярная, полгорода такие носят.
- Ясно. Спасибо вам большое, Адольф. Распечатаете мне заключение?
- Конечно. Кстати, сегодня утром я получил выводы Анохина и Козловой по картинам. – Открыв ящик стола, он протянул мне тоненькую прозрачную папку. – Сам я в этом ничего не понимаю. Единственное, до меня дошло, что картины хорошие и продать их можно было бы тыщ по десять за каждую.
- Ты-то живописью не балуешься, Алик? – поинтересовалась Женька.
- Ну, если только фотороботы считаются.
- Ладно, громаднейшее тебе мерси. Мы побежали.
Распрощавшись, мы вышли из экспертного центра и зашагали к остановке. Запах весны явно кружил моей подруге голову.
- Туда, где бродят только грёзы…. В край самых белых облаков…
Я шутливо пихнула её под бок:
- Женька, ты опять?
- Не опять, а снова. Искать увянувшие ро-озы… И слушать мёртвых соловьёв.
- Это что, ваша профессиональная лирика?
- Это Гумилёв, дубина! – Под густыми чёрными ресницами вспыхнуло неподдельное возмущение. – Чему тебя в школе учили?
- Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, – с видом примерной ученицы оттарабанила я.
- Эх. А знаешь, меня в детстве как только не оберегали от смерти и тому подобных вещей. Если сказки – то только со счастливым концом. Если фильмы – то розово-сиропные. На похороны тёти меня не взяли. Да что там! До десяти лет я была уверена, что «Три мушкетёра» кончаются, когда Д’Артаньян скачет за Констанцией в Бетюнский монастырь – и дальше у них всё в шоколаде. Представляешь моё изумление, когда мне в руки попал роман?
- Жесть.
- Ну, вот и я пошла в судебную медицину. Понимаешь, Лар, никогда не надо прятаться. Ни от боли, ни от смерти. С ними лучше рубиться с открытым забралом. – Завидев на подходе красную маршрутку с восьмидесятым номером, она обняла меня за плечи:
- Ну, бывай.
И бросилась к остановке – взметнулась синяя юбка, дробно застучали каблуки.
Я брела не спеша: думала, меня никто не ждёт. Оказалось, напрасно. На лавке возле моей двери сидела Махрушина – бледная, с буро-фиолетовыми ободками под глазами.
- Лариса Андреевна, я уж думала, вы не придёте. Насилу уговорила охрану пропустить меня, сказала, что к вам. Простите бога ради, я должна была с вами поговорить. Не могу так больше.
- Проходите, конечно. – Отперев дверь, я пропустила её вперёд. – Расскажите, что у вас случилось.
Она села на табурет, сложив руки, и мне невольно подумалось, что она похожа на робота: неестественно-прямая, худая, затянутая, как в мундир, в чёрный шёлк платья.
- Вы, конечно, не знаете… Четыре месяца назад я потеряла сына. Олеженька. Девятнадцать ему не успело исполниться. Я осталась совсем одна. Белянка вот только – Олежа её где-то на стройке подобрал, ещё совсем щенком была. – Она чуть качнулась ко мне всем корпусом, оперлась ладонью о стол. – У Антона Сергеевича тоже несчастье произошло: жена ушла. Мы как-то сблизились: оба одиноки, обоим нечего терять. Он очень чуткий, ранимый человек, он меня понимал. Я даже начинала надеяться… Какой-то просвет забрезжил впереди. И тут такое известие. Он в бегах, скрывается! – Тёмно-серые глаза мучительно распахнулись. – Скажите, неужели он вправду убил Ингу?
Придвинувшись, я накрыла её ледяную ладонь своей.
- Убил или не убил – это суд решит. Я только собираю доказательства. И пока они, увы, не в его пользу.
Впалая грудь тяжело приподнялась.
- Неужели ничего нельзя сделать?
- Скажите, Анна Степановна, а вы не знаете, где он мог находиться в день убийства с одиннадцати до часу?
На какую-то долю мига в зрачках её полыхнуло волнение и тут же погасло, сменяясь тупым отчаянием.
- Я звонила ему с утра, хотела приехать. Он сказал, что немного устал и предпочёл бы побыть один. Но тут ничего подозрительного нет, правда же! Антон Сергеевич вообще не любит, когда у него на даче кто-то бывает.
- Ясно. – Я слегка пожала безжизненные мокрые пальцы. – Не падайте духом, Анна Степановна. Если мы узнаем что-то новое, я непременно вам сообщу.
- Благодарю вас. – Она поднялась, так же глядя перед собой. – Прошу вас только об одном: если есть хоть какая-то вероятность, что Антон Сергеевич невиновен, пожалуйста, не сбрасывайте её со счетов. Проверьте.
- Не сомневайтесь, я так и сделаю.
Проводив Анну Степановну, я позвонила Астахову. Потом пришли свидетели: анестезиолог и медсестра из Второй больницы. Жаль, ничего особо вразумительного о делах профессора Терентьева они мне не рассказали.
Когда стрелка на часах подползла к трём, желудок подал о себе знать. Можно было бы по-быстрому сбегать в столовую, но Колька говорил, у него от сегодняшних пережаренных котлет изжога началась. Поэтому я убрала протоколы в сейф, закинула сумочку на плечо и направилась в более подходящее место.
Кафе «Синяя птица» минутах в семи ходьбы от нашего райотдела, а кормят там дёшево и очень вкусно. Я улыбнулась, предвкушая блинчики с клубничным сиропом – однажды чуть ли не дюжину умяла в один присест.
Тепло было необыкновенно, и пиджак я оставила на спинке кресла. Впрочем, если верить Кольке, в этой белой блузке вид у меня и так потрясный.
Я сбежала вниз по ступенькам и остановилась: на лавочке у самого крыльца вальяжно развалился Раздольцев, похрустывая чипсами.
- Привет радетелям за здоровый образ жизни, - ухмыльнулась я. – Вы ко мне?
- Считайте, что к вам. – Сунув в рот последнюю горсть, он запулил пакетик в урну и аккуратно вытер пальцы белым платочком. – Ничего не поделаешь: иногда приходится жертвовать принципами.
Я подошла поближе, склонила голову набок:
- А чего пришли? Показания давать?
- Не-а, потрепаться. Соскучился по вас шибко. – Чёрно-карие глаза сверкнули весельем, и ко мне в который раз подкатило иррациональное чувство досады.
- Вадим Артурович, если вы хотите о чём-то сообщить следствию…
- Следствие мне до лампочки. Хотя жаль, конечно, Терентьева. Я всегда знал, что он плохо кончит.
Я вскинулась:
- Откуда вам вообще известно…
- Ой, не смешите. Все дачники только и говорят о том, как от вас Терентьев на «Волге» удирал.
- Скажите. – Я положила руку на спинку лавки. – Неужели вам правда жаль Антона Сергеевича? Он ведь лишил жизни женщину, которую вы некогда, если я не ошибаюсь, любили.
- Да чушь это. – Раздольцев махнул рукой. – Терентьев, конечно, сволочь, но сволочь хитрая. Не стал бы он дома пропофол хранить.
- То есть, по-вашему, его подставили?
- Девяносто девять процентов. И чем скорее вы начнёте искать настоящего виновника, тем лучше. Вор должен сидеть в тюрьме, помните?
- Ещё бы не помнить, – засмеялась я. – Мой любимый фильм с детства. С того дня, как увидела, меня, наверное, в юриспруденцию и потянуло.
В пристальном взгляде мелькнуло лукавство:
- И кто же вы теперь, Жеглов или Шарапов?
- Это уж решайте сами. – Я присела рядом с ним, поддела скошенную траву носком туфли. – Как ваш охотничий сезон? Много добычи?
- Времени мало, не получается вырваться. Вот скоро в отпуск уйду – и тогда меня никакая сила из леса не вытащит.
- Кстати, Инга любила охоту?
Мечтательное выражение на его лице померкло, сменяясь холодной сосредоточенностью:
- Нет. Инга кривилась и называла нас живодёрами. Послушайте! – Он отодвинулся. – Мы сейчас, кажется, не на допросе.
- Так я и не вынуждаю вас отвечать.
Несколько минут мы просто сидели.
- Ванька вчера умер, – бросил он куда-то в сторону. – Пьяным курил в постели, заснул…
- Соболезную.
- Кому? – кисло усмехнулся Раздольцев. Вдавил побелевшие костяшки пальцев в деревянные доски:
- Какая же у вас всё-таки грёбаная работа: вытаскивать из людей то, о существовании чего они сами и не подозревали. Клочьями вырывать, с мясом. – Покрутил шеей, усмехнулся:
- И анестезии-то никакой.
Я не знала, что ответить.
- Интерны ваши беспокоятся, – произнесла наконец. – Откуда-то в клинике прошёл слух, будто вы обвиняетесь в убийстве. Так эта девочка, Соболева, прибежала ко мне вас защищать.
Его губы тронула какая-то неуверенная улыбка:
- Правда, что ли?
- Скажите, чем вы их так приворожили?
- А ведь вы мне не верили. – Под колючими ресницами вспыхнули искорки удовлетворения. – Парочка психологических приёмов, Лариса Андреевна. Ничего особенного.
- Вы страшный человек, – вздохнула я. – Если бы я не была следователем, непременно дала бы зарок держаться от вас подальше.
- Боитесь?
- Нет уж. – Фыркаю. – Такого удовольствия я вам не доставлю. Кстати, господин Евтуховский тоже весьма печётся о вас.
Раздольцев тряхнул головой:
- Не обо мне. Просто по моему совету он столько денег вбухал в нашу благотворительную программу, что не хотел бы, чтобы с моим арестом всё посыпалось.
- Программу?
- Ну да, бесплатное лечение для тяжелобольных. Для тех, у кого остался последний шанс. Сложные операции, дорогостоящие препараты… Это отличная реклама, сами понимаете.
Отличная.
Смотрю на часы и вскакиваю: через десять минут совещание у шефа, а я так и не добежала до кафе. Тоже придётся чипсами обойтись.
- Всего доброго, Вадим Артурович. Мне пора.
Взмах руки:
- Пока.
Взлетаю по ступенькам. Гулко хлопает за спиной дверь под порывом весеннего ветра.
А чего он, собственно, хотел? Неужели правда потрепаться?
За Женькой мне не угнаться: она пять лет в спортшколе плаванием занималась. Поэтому я просто смотрю, как резко и красиво рассекает она голубую гладь бассейна, и беззаботно плещусь в тёплой воде.
- Скучно с тобой, Ларка. Даже не посоревнуешься.
- Мне на работе хватает соревнований, – отшучиваюсь я. – Пошли в джакузи?
- Ага, и ты опять лежать будешь, как муха сонная. Уж лучше на горки.
- У меня и так бок болит. – С тоской разглядываю безобразный желто-лиловый синяк от удара Терентьева.
- Ничего. Вот поймают его опера – скажешь им, чтобы наставили ему с десяток таких же.
- Да ну тебя! – фыркаю. – Я не бью подследственных.
- Ну правильно, ты не бьёшь, а Астахов за тебя постарается… Ему, небось, любо-дорого морду кому-нибудь набить.
- Вообще-то, Евгения Владимировна, за клевету и сесть можно.
Мы синхронно вскинули головы вверх. У бортика, завёрнутый в белое махровое полотенце, стоял Саша Астахов собственной персоной.
- С чего вы решили, будто это клевета? – нимало не смущаясь, фыркнула Женька. – Я всего лишь высказала своё мнение.
- Плохо же вы обо мне думаете. – Бросив полотенце на ступеньки, он вытянул руки вдоль тела и плашмя упал вперёд. Тихо, без брызг войдя в воду, вынырнул в аккурат между нами.
- Чувствуется школа, – уважительно протянула подруга. – Только кроллем вы меня всё равно не обгоните.
В ответ – самодовольная ухмылка:
- Я вам могу даже фору дать.
- Обойдусь. Ну что, до того бортика и обратно?
- Лады. А приз?
- Призом будет лимонад, – объявила я. – Сейчас схожу в бар и куплю.
- Давай, а то мне как раз пить захотелось, – подмигнула Женька. Астахов прижал руку к мускулистой груди:
- Не беспокойтесь, Евгения Владимировна, я вас непременно угощу.
Выбравшись из бассейна, я зашлёпала по скользкой плитке. Из-за спины донеслось: «На старт! Внимание…»
Ух, как же холодно в коридоре. Плотнее кутаюсь в полотенце, но всё равно мурашки бегут. Толкаю дверь в раздевалку, открываю свой шкафчик. Вот и сумка.
Как назло, мобильник разражается звонкой трелью. Номер незнакомый. Сбросить? А если новости о Терентьеве?
Нехотя жму «Принять».
- Лариса Андреевна?
У меня отличная память на голоса – а этот я узнала бы в любом шуме.
- Я. В чём дело?
- Я знаю, кто убил.
- Знаете, кто убил Ингу? – тупо переспрашиваю я.
- Её – и ещё десятки неповинных людей. Жду вас возле поворота на Берёзовку, у лесополосы. Серая «девятка», номер Д-645-АН. Никому не сообщайте о моём звонке. У этих бандитов могут быть пособники в вашем ведомстве.
Крепче сжимаю холодный металл телефона.
- У вас есть доказательства?
- У меня есть всё. Жду.
