Глава IV «Чужие» | Olafur Arnalds — Fyrsta |
— А потом, представляешь, я только собралась снять с Михаэля заклятье икоты, как оно срикошетило в меня, и мы, словно певцы из хора, в унисон исполняли арию двух дурачков, — Гленна заливисто хохотала, а Рон смотрел на неё и усиленно делал вид, что ему по-настоящему смешно, хотя внутри будто всё вывернули наизнанку.
Он корил себя за то, что забыл о празднике любимой девушки, не понимая, как подобное вообще могло произойти. Каждый год он предпринимал совершенно нелепые попытки сделать Гермионе сюрприз, но постоянно терпел неудачи, поэтому неоднократно получал весьма осуждающий взгляд от Гарри и был абсолютно с ним солидарен. В этот раз он побил свой собственный рекорд по уровню глупости, завершив его сценой ревности, вместо того, чтобы подойти к своей девушке и поздравить. Мог ли он оправдаться? Едва ли. И отговорка о большом количестве работы была слишком вялой для борьбы с неоспоримыми аргументами.
Гермиона так и не заговорила с ним после дня рождения, а просто собрала вещи и ушла. Рон был уверен, что она прекрасно знала, как сильно мучила его своей холодностью и молчанием, получая должный эффект, — Рон места себе не находил. Кошмарно хотелось примчаться к ней сию же секунду, снова попросить прощения, ползать на коленях, да всё что угодно сделать, только бы не получить в ответ холодное безразличие. Такая Гермиона пугала его больше всего, ведь ещё в шестнадцать лет он понял, каково это, когда тебя игнорирует любимый человек, и ни в коем случае не хотел повторения той ситуации, но всё-таки напортачил так сильно, что никакими заклинаниями не исправить. Отчаянная мысль раздобыть Маховик Времени на какой-то момент вспыхнула в голове, только исчезла быстро, ведь с такой могущественной вещью в руках он мог лишь усугубить уже имеющееся.
— Рональд Уизли! — раздался под ухом отцовский голос, заставив Рона вздрогнуть и едва не упасть со стула.
— А? Что такое? — он смотрел на Артура во все глаза, не понимая сути происходящего.
— Невежливо демонстрировать девушке такую отстранённость. Мне стыдно за тебя, — старший Уизли сел на место, где ранее сидела Гленна, и медленно постукивал кончиками пальцев по крышке стола с аккуратно разложенными бумагами.
— Давно она ушла?
— Только что.
— Прости, — опустил голову Рон.
— Не передо мной извиняйся, а перед коллегой, — Артур окинул сына взглядом с головы до ног. — В последнее время я тебя совершенно не узнаю. Что с тобой творится?
— А я и сам не знаю, если честно.
— А кто знает?
— Не знаю.
— Мы ходим по кругу, — крепкая ладонь старшего Уизли легла на плечо сына. — Начнём с первопричины: это из-за работы?
— Нет.
— Ты до сих пор переживаешь за нас с мамой?
— Да, но нет.
— Тебя что-то беспокоит?
Рон вскинул взгляд на отца, видя перед собой чуть уставшего мужчину в чудаковатой коричневой шляпе. Этот предмет гардероба был очень любим Артуром Уизли, ведь, по его рассказам, это был подарок Молли на их первую годовщину. Иногда Рон не понимал, где его родители брали столько любви друг к другу, но в каждом бережно выглаженном манжете его рубашки, вычищенном костюме цвета горчицы и слегка пухлых от вкусной еды щеках виднелись забота и нежность.
Отец смотрел на него обеспокоенно и строго одновременно, и Рон знал, что проблемы никоим образом не должны были влиять на ход работы, особенно в такое хлопотное время. Именно по этой причине он и не смог ему врать, зная, что, в конце концов, с душевным грузом обратится именно к отцу.
— Гермиона.
— А что с ней?
— Ничего.
— Тогда какой смысл беспокоиться понапрасну, если ничего не случилось?
— В том-то и дело, что у нас ничего не происходит, — развёл руками Рон. — Она снова вся в учёбе, будто кроме этого в мире больше нет ничего важного, гуляет без меня, даже не предупреждая, мы с ней почти не разговариваем, потому что тем общих нет, и вообще... — он чувствовал медленно вскипающую внутри злость.
— Джинни сказала мне, что тебя не было вчера на празднике, это правда?
— А всё потому, что нас с Гленной работой завалили. Ты, между прочим! — Рон сорвался на крик и поднялся.
— Также она сказала, что ты не поздравил Гермиону, — Артур, казалось, не замечал недовольства сына, продолжая говорить в одной интонации.
— Я...
— Думаю, всякими эпитетами ты уже и сам себя наградил, так как мне сейчас распыляться совсем не хочется, поэтому я спрашиваю в последний раз: в чём проблема?
Тон Артура был невообразимо сухим, и Рону было очень не по себе видеть отца таким, потому как роль прокурора в их семье занимала мама.
— В том, что даже мозгошмыги умнее меня.
— Кто?
— Это такие существа, которые разжижают мозг.
— Никогда о них не слышал, но, судя по всему, до тебя они добрались, — старший Уизли чуть улыбнулся. — Нечего ходить с потерянным видом, нужно действовать, как мужчина, — решительно. Вы поругались?
— Нет.
— Плохо. Лучше бы поскандалили. Любая ссора с выяснением отношений — уже шаг к примирению.
— Пап, ты снова забыл снять шляпу, — не совсем к месту произнёс Рон и улыбнулся.
— Всегда требовал, чтобы это правило вычеркнули из этикета! — Артур стащил аксессуар, бережно отряхнув его от невидимой пыли. — Так, не отходим от темы: как ты собираешься решить ситуацию?
— Дать ей подумать.
— Считай, что ты её потерял, — махнул рукой старший Уизли, собираясь уходить.
— Что?! — Рон схватил отца за предплечье и резко крутанул, отчего оказался с ним лицом к лицу. — Ничего я не потерял! Вот возьму и приглашу её на ужин! Ещё и маму подговорю, чтобы она какую-нибудь вкуснятину приготовила, понятно?! Так что ничего я не потерял! Прямо сейчас ей письмо напишу!
От одной мысли, что рядом больше не будет его Гермионы, Рону стало невыносимо плохо, так, что даже затряслись от ужаса руки, а по телу выступил холодный пот.
— Ну вот, теперь ты точно не дашь ей уйти, — тепло улыбнулся Артур, потрепав рыжую макушку сына.
— Почему вы вечно провоцируете меня? — буркнул Рон, разжимая пальцы.
— Потому что тебе всегда нужен волшебный пинок. Во всём.
— Ну, спасибо, — сгримасничал Рон, выуживая чистый пергамент из-под груды исписанного. Взяв перо, он чудом не вылил всё содержимое чернильницы на бумагу; над склонённой головой раздалось цоканье.
— «Спасибо» скажешь потом. Я пошёл к себе. И, да, не забудь извиниться перед Гленной.
— Не забуду, — на грани слышимости произнёс Рон, старательно выводя имя Гермионы.
Пальцы, сжимающие остриё, были напряжены едва ли не до белых костяшек. Рон даже ослабил узел неумело завязанного галстука, так как воздуха стало мало. Он подбирал каждое слово и изредка спрашивал об уместности того или иного, а после выслушанных подколов продолжал царапать буквы дальше. В итоге скудное письмо в несколько предложений было запечатано в конверт. Скомкано сказав отцу, что собрался в совятню, Рон побежал к двери, где почти нос к носу столкнулся с немало удивлённой Гленной, держащей два стакана горячего шоколада.
— В столовой очередь... и я... — сказала она, не двигаясь с места и завороженно глядя на всполошённого коллегу. — Что с тобой?
— Шоколад не выпивай, я сейчас приду, хорошо? — попросил её Рон, мягко отодвигая.
— Хорошо.
Он благодарно улыбнулся Гленне и побежал по коридору прямиком к лифту. Едва не оказавшись у закрытой кабины, он с неловкой улыбкой смотрел на своих сослуживцев, судорожно застегивая распахнувшийся ворот рубашки в мизерном пространстве, в неловком движении задев поясницу рядом стоящей женщины.
— Извиняюсь, — прошептал он и пулей вылетел в Атриум, чудом уклонившись от паренька, несущего свежий выпуск «Ежедневного пророка».
Люди смотрели на него, как на сумасшедшего, а он бежал и бежал, будто в момент остановки письмо рассыплется пеплом, и ничего нельзя будет собрать. В совятне Рон появился запыхавшийся, но безумно довольный, как если бы Гермиона уже дала ему свой положительный ответ. Разбудив одну из сов, которая тут же недовольно ухнула, он привязал ей к лапке письмо и для перестраховки назвал ещё и имя получателя, из-за чего сова недовольно клюнула его в палец, но в окно всё же вылетела.
— Вот и я! — радостно оповестил он на удивление заполненный офис, помахав рукой стоявшей у окна Гленне; она всё ещё держала в руках стаканчики и смотрела вдаль.
— Ну и довольная же у тебя рожа, Уизли — пошутил Симус, возвращаясь к написанию отчёта о последнем рейде.
Рон скорчил гримасу, но ничего не ответил.
— Гленна? — подойдя к девушке, он аккуратно постучал пальцами по скрытому тонкой кофточкой плечу.
— Да? — она обернулась, даря ему широкую улыбку. — Всё в порядке?
— Прости меня, пожалуйста, за то, что я вёл себя, как мерзкий слизняк, и не слушал тебя.
— Я подумала, что тебе плохо, и решила сбегать за чем-нибудь горячим и вкусным.
— Так ты не обижаешься? — Рон был даже немного шокирован тем, насколько легко эта девушка ко всему относилась.
— Нет, конечно, — Гленна отдала ему один из стаканчиков и свободной рукой коротко сжала его пальцы. — У меня паранойя касательно того, что у людей какие-то беды, отсюда и беспокойство.
— А я всегда ценил это качество в людях. У меня мама такая же.
— Мерлиновы кальсоны, я испортил законченный отчёт! — взревел Симус, комкая пергамент и отбрасывая его в сторону.
Рон и Гленна обменялись улыбками и прошли за свои столы. Их беседа приняла привычный оборот, Изредка они прерывались на обсуждение внутриминистерских дел с коллегами или Артуром, который сегодня ходил по офису в сопровождении гирлянды из прищепок, что летали над его головой, как маленькие совы, и щёлкали. Забывшись рабочей суматохой, Рон даже вздрогнул, когда на его стол приземлилась крохотная белая сова, горделиво вытягивающая лапку вперёд, дабы поскорее избавиться от бумажного груза. Проводив взглядом незамедлительно улетевшую птицу, он дрожащими руками вынул письмо из конверта.
«Здравствуй, Рональд.
У меня всё отлично. Я занята, поэтому отвечу коротко: я не приду на ужин. Извинись за меня перед родителями.
Всего наилучшего,
Г.Г.».
Рон уронил голову на ладони, силой сжав виски большими пальцами. В своём нежелании его прощать Гермиона была настроена решительно, только он не имел никакого права требовать обратного, потому что заслужил эту холодность. Короткие строчки, официальный стиль, никакой информации о себе — всё это рикошетило в голове и больно отдавалось в левой стороне груди.
Скомкав письмо, Рон швырнул его в окно.
— С тобой явно что-то не так, — рядом с ним на корточки опустилась Гленна, и былое радужное настроение исчезло с её лица, сменившись серьёзной обеспокоенностью.
— Ты когда-нибудь чувствовала себя чужой? — почти шёпотом спросил он, хотя занятые своими делами коллеги вряд ли прислушивались к их беседе.
— По отношению к чему?
— К человеку, миру, да ко всему.
— Нет.
— Тогда ты вряд ли сможешь меня понять, — без обиняков произнёс он.
Он вовсе не хотел никого обижать и дико жалел о такой грубости по отношению к пытающемуся его утешить человеку, но не в силах был успокоить разбушевавшийся непонятно на что океан злобы, ведь, по сути, вся вина тяжёлым грузом лежала лишь на его плечах. Гленна сделала совершенно неожиданную для него вещь: взмахнув палочкой, она заставила перо Рона двигаться само по себе, царапая всего три слова — «ты не одинок», а после, как ни в чём не бывало, села за свой стол, задумчиво глядя в потолок, как если бы в нём содержались ответы на все вопросы. Даже если бы он её поблагодарил, девушка вряд ли услышала. Рон впервые за долгое время искренне удивился поразительной заботливости и полному отсутствию обиды.
* * *
Гарри отчего-то не решался открывать лежащую перед ним папку внушительного размера и толщины. Ему казалось, что в секунду, когда его пальцы коснутся бумаги, распахивая первые страницы, его затянет внутрь, как однажды это сделал дневник Реддла, и все события полуторагодичной давности снова окутают своей паутиной и не дадут вырваться в безопасный мир.
В отделе, кроме него, никого не было, каждый отлучился по своим рабочим делам, так что никаких свидетелей его встречи с жутким прошлым не предполагалось. Взмахнув палочкой, Гарри на секунду зажмурился, не желая видеть лица призраков, что часто преследовали его по ночам и громко хохотали над телами погибших друзей, заставляя с ужасом распахивать глаза и успокаивать долбящее в грудь сердце. С тихим шелестом документы сами разложились на три стопки по категориям: мертвы, осуждены, в розыске. И если в первых двух количество имён и жутких колдографий содержало большую часть из всех приспешников Реддла, то в последней лежало лишь пять профайлов с четой оставшихся в живых Лестрейнджев и людей с одинаковыми фамилиями, глазами и цветом волос, людей, которых Гарри бесконечно не понимал и презирал всей своей душой: Малфои — те самые избранные чистокровные волшебники, ныне превратившиеся в изгоев по собственной воле, трусливо скрывающиеся от людей и закона с того самого рокового дня. При всех своих противоречивых чувствах Гарри никогда не желал им смерти: Люциусу, поступки которого выражали всё то мерзкое, из чего могла состоять человеческая душа, ведь по его вине чуть не погибла ныне самая дорогая для Гарри девушка, по его вине пало много людей из Ордена, по его вине министерство так и не смогло обнаружить штаб-квартиру Волдеморта, и каждый раз, когда перед глазами вставал образ этого властного и жестокого мужчины, Гарри хотелось влезть в собственную голову и размазать это ухмыляющееся лицо с вечным победным блеском в глазах; Нарциссе, этой гордой и холодно-красивой женщине с надменным взглядом, что совершенно неожиданно сделала первый шаг к свету, когда в Запретном лесу не выдала его в лапы тёмных сил, и её Гарри даже в какой-то степени уважал, потому как в своём отчаянном желании спасти сына она рисковала собственной головой, сильно напоминая его собственную мать; Драко, подлецу и предателю, мерзкому трусу и заклятому врагу с самого первого дня их знакомства в магазине мадам Малкин, который спас его от гибели в собственном поместье и которого дважды спас сам Гарри, тем самым отплатив безмолвный долг, но даже после стольких месяцев, после стольких событий и прощания с жуткими моментами ненависть к этому человеку не угасла ни на йоту, а напротив, разгоралась лишь сильнее, когда по возвращении на работу Гарри слышал это имя среди всё ещё разыскиваемых преступников и мысленно ставил новую печать «трус» на это и без того потрёпанное молвой имя. Серые глаза Драко смотрели на него, не отрываясь, и Гарри почувствовал невозможную боль в висках, отчего мир превратился в марево. В горле пересохло, и он хотел было встать за стаканом воды, но не прошёл и метра, упав прямо возле небольшой тумбочки и роняя графин вместе со стаканами.
— Гарри! — воскликнул появившийся в дверях Дин, тут же бросаясь к нему. — Что с тобой случилось?
— Не...не... знаю, — слабо ответил он, глядя на друга мутными глазами.
— Я тебя сейчас подниму. Держись за меня.
Сильным рывком его потянули вверх, перемещая на стоявший неподалёку диван, но Гарри не просидел даже минуты, сползая вниз и в итоге оказываясь в горизонтальном положении.
— Воды, — прохрипел он, закрывая глаза.
— Сейчас-сейчас, — Дин вернулся к разбитой посуде. —
Репаро! Агуаменти!
Спасительная влага коснулась губ, и Гарри жадно глотал, от чего даже закашлялся, поэтому Дину пришлось перестать поить его, чтобы дать время прийти в себя.
— Ты, случаем, не заболел?
— Смотря чем, — Гарри вытер лицо рукавом пиджака и выдавил улыбку.
— Нет, он ещё и шутить вздумал! — поставив стакан на пол, Дин начал осмотр пострадавшего на наличие ссадин и порезов от стекла, коих в итоге не обнаружилось. — Вид у тебя какой-то потрёпанный. Бурная ночка?
— Наверное, после дня рождения Гермионы ещё не отошёл.
Судя по выражению лица, Дин Томас едва ли поверил его словам, качая головой и колдуя плед, чтобы укрыть слабо протестующего друга.
— Пока не отлежишься, даже не думай вставать, а то я тебе насильно зелье мгновенного сна волью.
— Ты представляешь лицо МакЛаггена, когда он войдёт? Да я вылечу из министерства сразу же!
— Поттер, не вынуждай меня применять силу! — Дин, как ни в чём не бывало, сел на своё место и стал просматривать принесённые досье. — А ты что делал, перед тем как упал?
— Смотрел дела пожирателей.
— До сих пор удивляюсь тому, как можно так мастерски прятаться и заметать следы, особенно Малфоям. Держу пари, они немало взяток дали за молчание, иначе как объяснить факт их полного отсутствия за такой громадный промежуток времени в Лютном переулке, в Лондоне, в окрестностях, в Косом переулке и других местах их потенциального появления? Как в воду канули. И даже допрос свидетелей ничего не дал.
— Змея всегда найдёт такую нору, дна которой не будет видно, а если захочет ужалить, то сделает это исподтишка, — превозмогая боль в солнечном сплетении, сказал Гарри.
— Ты, кажется, ещё и головой ударился.
— Просто слишком хорошо знаю эту семейку.
— Действительно? — Дин приподнял бровь. — А как ты объяснишь их поведение накануне окончания войны? Почему они тебе помогли? Я о старшем не говорю, с ним-то всё ясно, но мать и сын явно были вовлечены в приспешники Реддла не по своей воле.
— Мне кажется, или ты хочешь оправдать их в моих глазах? — Гарри даже чуть привстал, но тут же отбросил эту затею, потому как перед глазами будто взорвались фейерверки из чёрных огней, заставив его рухнуть головой на мягкий матрас.
— Ты их ненавидишь, особенно Драко. И не надо быть гением, чтобы понять это. С первого курса ваши отношения напоминали вражду оборотня и гиппогрифа, вы при каждом удобном случае грызли друг другу глотки, пытались всячески навредить. Меня всегда мучил вопрос, почему всё было именно так.
— Он унижал Гермиону, он чтил своё мнимое превосходство над другими только потому, что чистокровный, сделал уйму гадостей и пытался убить Дамблдора...
— Но ведь не убил.
— Дин, ты меня извини, но я не хочу об этом говорить.
— Ладно, пока закроем эту тему, а то ты совсем побледнел. О! — воскликнул Дин, вытаскивая из кармана что-то завёрнутое в фольгу. — Держи.
— Что это? — Гарри покосился на блестящий комок с недоверием.
— Шоколад.
Грустно улыбнувшись, он развернул обёртку, откусывая хороший кусок и чувствуя почти мгновенный прилив сил. И всё-таки Люпин был прав: шоколад помогает.
Тем временем, коллеги возвращались в отдел, и все, как один, сначала с удивлением смотрели на лежавшего Гарри, а после советовали средства для облегчения боли, даже настойку успокоительного вручили, и только когда перед самым концом рабочего дня в офис вошёл начальник, все повскакивали со своих мест, принимаясь заваливать шефа вопросами, отвлекая внимание от Гарри, но Тиберус Маклагген и не намеревался как-то наказывать временно вышедшего из строя аврора, а напротив, пригласил его в кабинет для весьма важной и не несущей увольнения беседы.
— Гарри, вы лишь полтора года проработали в должности, а уже так истощены, — с самого первого дня, когда он появился в отделе, Маклагген ни разу не обратился к нему на «ты», и сказывалась не столько профессиональная этика, сколько невысказанное уважение, хотя в любом случае это звучало крайне странно, особенно после войны.
— Для меня это обычное состояние, так что не обращайте внимания, — неловко улыбнулся Гарри, стараясь избегать пристального взгляда голубых глаз, под которым ему всегда было неуютно. Он слишком напоминал Дамблдора своей мудростью и какой-то неуловимой искрой. После смерти близкого друга Тибериус Маклагген сильно изменился, а когда война закончилась, то сам явился в министерство с заявлением назначить его начальником отдела. В память ли о Руфусе Скримджере или за заслуги в магии, но рассмотрение не затянулось, и вот уже больше года Аврорат прекрасно функционировал под его началом.
— Я вызвал вас не просто так, а по указу министра. Вы были на вчерашнем собрании и в курсе того, что сейчас наша работа заключается ещё и в урегулировании маггло-магических отношений. Этот аспект очень важен ввиду последних печальных событий в Лондоне.
— Да, конечно, я понимаю.
— Так вот ближе к делу. С завтрашнего дня вы курируете расследование странных нападений. Сегодня было зафиксировано ещё одно, только не совсем обычное, — Тибериус налил себе кофе и жестом спросил, не желает ли Гарри тоже, на что он утвердительно кивнул. — Напали на волшебника.
— Кто?
— Прозвучит весьма странно, но это магглы. Банда, если быть точным, — поставив две кружки, Тибериус сел в кресло и кинул задумчивый взгляд в окно; меж его бровей залегли тревожные морщины. Хотя возрастом он едва ли обогнал Кингсли, внешне этот мужчина казался в разы старше: пробивающаяся среди светлых волос седина была не столь заметна, как резные морщины вокруг глаз и на высоком лбу, словно жизнь неаккуратно прошлась ножом времени по этому лицу, не щадя ни сантиметра.
— Но как это возможно? Они были вменяемы?
— Судя по маггловским отчётам — да, но ещё не все анализы проведены. Есть сходство с предыдущими случаями.
— Какое? — Гарри сделал глоток, выуживая из любезно придвинутой к нему вазы овсяное печенье.
— Они ничего не помнят.
— Империо?
— Может быть, хотя реакция очень странная.
— Думаете, здесь замешаны пожиратели?
— Очень сомневаюсь, — Тибериус поправил чуть покосившуюся чернильницу. — Они бежали в тот самый миг, когда исчез Реддл.
— В чём конкретно заключается моя задача?
— Вам необходимо найти первопричину, так как я очень сомневаюсь, что эти события не имеют связи. У господина министр весьма плохие предчувствия, как, впрочем, и у меня.
— Мистер Маклагген! — в кабинет ворвался взъерошенный Дин. — Извиняюсь, что без стука, но только что к нам поступили сведения о возможном местоположении Лестрейнджев.
— Новые свидетели? — Тибериус встал из-за стола, подходя к нему ближе.
— Именно так, сэр.
— Сию же секунду доставьте их в министерство и проведите допрос. Я к вам тоже присоединюсь чуть позднее.
— Я тоже могу помочь! — вызвался Гарри, едва не перевернув кружки.
— Нет, Гарри, ваша задача куда важнее. Пожиратели ныне практически не опасны, а то, что происходит в маггло-магическом мире... Боюсь, нас ждут последствия, — мистер Маклагген сжал его плечо и вышел вслед за Дином, тихо прикрывая дверь и оставляя Гарри наедине со своими мыслями.
У него появилось ощущение, что начальник отдела намеренно не пускал его в дела пожирателей, но не мог понять, почему. Безусловно, у самого Гарри были личные счёты с каждым из них, он был заинтересован в их заключении больше всех, но было слегка обидно, что именно это дело поручили не ему, хотя и установление баланса между магглами и волшебниками заведомо представлялось трудной задачей.
Небо за окном снова потяжелело, собираясь вот-вот обрушиться на Лондон проливным дождём. Часы пробили шесть вечера, и Гарри поспешил выйти, но, оказавшись в пустом офисе, решил задержаться и сделать кое-что.
—
Копипастус, — тихо произнёс он, отчего лежавшие на его столе документы взлетели вверх и, задрожав, удвоились. Собрав их в папку, Гарри вернул оригиналы на место.
Коридор был безлюден. Министерские самолётики изредка вылетали из-за угла, разлетаясь по кабинетам, а он тихо шёл к лифту, намереваясь как можно тщательнее изучить жизни тех, кого ненавидел, и искренне надеялся на то, что ему удастся докопаться до оставшихся преступников, не причиняя ущерб новому заданию, которым он обязательно займётся уже завтра.
— Мистер Поттер, задержите, пожалуйста, лифт! — к нему бежала симпатичная девушка со светлыми волосами. — Спасибо, — она улыбнулась, когда двери закрылись.
— Сверхурочные? — поинтересовался Гарри, прижимая к груди папку.
— Да нет, заговорилась с коллегой. С очень вредным коллегой.
— Я вас, кажется, уже видел.
— Гленна Уилкинс, отдел маггло-магического урегулирования.
— О! Точно. Мы теперь будем плотно работать вместе, — лифт закачало, и Гарри еле успел схватиться за ручку, чтобы не упасть, а другой рукой силясь не уронить документы.
— Это замечательно. Вы — талантливейший аврор, — Гленна улыбнулась.
От неё словно исходило какое-то сияние, заставляя завороженно смотреть на кудрявые волосы. Реакция на девушку смутно напоминала ему далёкие четырнадцать лет, когда они с друзьями впервые побывали на чемпионате по квиддичу, и, как подсказывало ему сознание, перед ним была если не истинная вейла, то потомок однозначный.
— Извините меня, пожалуйста, — Гарри прочистил горло и с усилием отвёл взгляд от молочных ключиц. — Могу я попросить вас кое о чём?
— Да, конечно.
— Вы могли бы не улыбаться?
— Что? — она была шокирована столь странной просьбой и даже подошла ближе, чтобы расслышать слова отчётливее. — Повторите?
Окончание тоннеля, казалось, переместилось в само Чистилище, потому как лифт никак не желал останавливаться и выпускать их наружу, а Гарри становилось всё хуже, тем более что Гленна сократила и без того небольшое расстояние между ними, глядя на него своими большими синими глазами с долей искренней заинтересованности.
— Вы ведь вейла?
— Кажется, я начинаю терять суть беседы, — она хохотнула.
— Я просто... — аромат её духов одурманивал с каждой секундой всё сильнее, отчего Гарри сильно жалел, что у него нет третьей руки, чтобы закрыть нос и не дышать. — Гленна, прошу, отойдите.
— Я не понимаю, — тонкие пальцы легли на его плечо, вызывая дикую судорогу. — Вам плохо?
— Да не трогайте меня! — громко крикнул Гарри.
Двери лифта распахнулись, и он пулей вылетел в Атриум, но далеко ему уйти не удалось: недавно вымытый пол ещё не успел подсохнуть, а от скорости ходьбы Гарри не заметил этого, что и стало причиной его художественного падения на спину. Бумаги разлетелись по сторонам, а он тихо скулил от боли в спине и затылке, ловя чёрные точки перед глазами.
— Гарри, вы в порядке? — перепуганная Гленна чуть приподняла его, проверяя голову на наличие серьёзных ушибов, коих, к её большой радости, не оказалось.
— Я весь болю... точнее... Вся спина. Чёрт.
— Мистер Манч, помогите мне! — воскликнула девушка, подзывая к себе дежурного колдуна, который неуклюже подошёл к ним и также неуклюже помог Гарри подняться, пока она наколдовывала носилки.
— Да не стоит, я в порядке, — хрипло произнёс Гарри, ощущая грубоватый материал щекой и крепко зажмуриваясь от того, что Гленна ощупывала его руки.
— Ушибов вроде нет. Спасибо, мистер Манч.
Волшебник кивнул и заковылял обратно на своё место, принимаясь читать газету, как если бы произошедшее мгновения назад было делом обыденного характера.
— Извините, что накричал на вас.
— Это вы простите, что я не сразу поняла. Моя мама вейла. У вас чрезмерная восприимчивость чар?
— Да, к сожалению. Спасибо, что помогли, — Гарри сел на носилках. Поняв, что голова больше не кружится от падения, он твёрдо встал на мраморный пол.
— Ваши бумаги, — протягивая папку, она больше не смотрела на него, словно боялась встретиться с чужими глазами.
— Благодарю, — кивнул Гарри и поспешил к каминам, но, уже подойдя к одному из них, почему-то остановился. Девушка явно сникла после его слов, а ведь им предстояла долгая совместная работа. — Гленна, не грустите, — обернулся он к ней, — вы очень красивая.
Она ничего не ответила, а просто помахала на прощание, исчезая в зелёном пламени соседнего камина. Её чары сразу развеялись, и Гарри чуть не начал биться головой о каменную стену, вспомнив, что повысил на неё голос и в довершении ко всему сказал именно ту фразу, что явно была ей ненавистна.
«Наверное, тяжело быть красивой настолько, что не можешь распознать, где искренние чувства людей, а где привитые магией. Тяжело быть другой. Тяжело принимать то, что в обществе ты всегда чужая просто потому, что у тебя неземные глаза и кожа», — думал Гарри, запоминая эту грустную улыбку на прощание, а после чётко проговорил адрес своей квартиры, исчезая в изумрудной вспышке.
* * *
Рубашки, свитеры, брюки, галстуки, носки — всё летело на кровать бесформенными комками, отбрасываемое хозяином в порыве гнева. Драко не обращал внимания на капли холодной воды, неприятно стекающие с волос по позвоночнику к кромке белоснежного полотенца на бёдрах; он не чувствовал замёрзших ступней на холодном каменном полу, не видел собственного отражения в ростовом зеркале, внутри него клокотала ярость, грозясь обрушиться на окружающий мир в виде полного хаоса и поломанной мебели. Что стало причиной этого дикого чувства? Непонимание. Тотальное непонимание самого близкого человека в жизни — матери. Услышав о его предстоящей отлучке в Лютный переулок, Нарцисса устроила самую настоящую истерику с битьём посуды и единственной пощёчиной, после которой Драко незамедлительно покинул гостиную, отправляясь в ванную за ледяным душем. Он больше ни минуты не желал оставаться в этом доме, поэтому сейчас судорожно перебирал весь свой вычищенный гардероб, пытаясь найти что-то менее вычурное. Щёлкнув пальцами, он сел в кресло, хватаясь за голову.
— Хозяин болен? — маленькая ладонь легла на его предплечье.
— Нет, Уилли, — глухо ответил Драко, — мне нужна одежда.
— А эта уже не годна? — кивнул домовик на кровать.
— Мне нужна старая и потрёпанная. Я не должен быть узнанным.
— Улли необходимо всё это принести?
— Да.
— Сию секунду, сэр.
Комната зазвенела от хлопка, и эльф исчез. Отбросив от себя полотенце, Драко выглядел весьма странно, сидя на полу в нижнем белье и натягивая серые носки, словно именно в таком виде собирался на встречу с лучшей подругой в крайне людное место. Горько усмехнувшись, он снова посмотрел на бесформенную кучу чёрного материала с редкими пятнами белых рубашек: будучи таким молодым, он не позволял себе нелепых свитеров, как Уизли, джинсов и кедов, как Поттер, — весь гардероб Драко Малфоя состоял из мрачной строгости, делая его для окружающего мира тенью юного человека, носящего траур по самому себе и по жизни, которой уже никогда не будет. Щёку до сих пор немного жгло, и Драко сморщился от воспоминаний о разговоре, который был десять минут назад.
— Пэнси пригласила меня в «Хромого гремлина», — он твёрдо смотрел на мать, сжимая спинку стула пальцами.
— Ты никуда не пойдёшь, — ответила Нарцисса и встала. — Почему не пригласить её сюда?
— А вдруг за ней слежка?
— Вот именно! Ты хочешь, чтобы тебя поймали? Хочешь гнить в Азкабане, оставив меня одну?
— Никто не говорил, что меня поймают! — Драко отшвырнул от себя стул, глядя в глаза матери, которые сейчас напоминали бурлящее во время грозы море. — Я замаскируюсь, Пэнси подкупит трактирщика, к тому же он нам обязан жизнью. Всё будет в порядке.
— А сигнализацию Пэнси тоже отключит?
— Да не ставили там её!
— Откуда ты знаешь? — Нарцисса подошла к сыну и сжала его запястья. — Я наложу на дом заклятье, и ты не сможешь трансгрессировать отсюда. Летучий порох я спрятала давным-давно, даже эльфы его не найдут.
— Чем я заслужил такое отношение? — прошипел Драко. Взгляд его был полон разочарования. — Ты не хочешь, чтобы я попал в тюрьму, а сама ведёшь себя хуже дементоров. Я задыхаюсь тут. Я скоро сольюсь с домом и вообще перестану быть человеком. Ты этого хочешь?
— Ты знаешь, чего я хочу и зачем делаю это. Ты — мой сын, и если я тебя потеряю, то умру.
— Ты уже меня потеряла, — он вырвал свои руки из холодных пальцев. — Хочешь, чтобы я был таким же трусливым пауком, как твой муж? Чтобы прятался и трясся от любого постороннего шума? Я могу это устроить. Но потом не жалуйся и не заставляй меня оживать. Потому что я уже умер. Я умираю каждый день, дыша воздухом, который пропитан мёртвыми. Вы всю жизнь учили меня чтить чистоту крови, и что? Теперь я хуже осквернённой могилы. И вандал не Реддл со своей армией приспешников, а вы — мои собственные родители. Так что теперь пожинай плоды, мама, — едко сделал он ударение на последнем слове. — Твой сын — подонок, и таким сделала его ты.
Тонкая ладонь с фамильным перстнем взметнулась вверх и ударила левую щеку Драко, оставляя багровый отпечаток на белой коже. Ранее потемневшие от злости глаза сейчас были полны слёз и из бушующего моря обернулись растопленным льдом.
— Драко, прости, я... — прошептала Нарцисса, пытаясь погладить по больной скуле, но он отклонился назад, не давая коснуться себя.
Сбросив с себя пиджак, он стремительно направился к выходу и уже у дверей произнёс:
— А у тебя хороший удар, несмотря на то, что выглядишь слабой, — и вышел, не обращая внимания на призыв матери вернуться и договорить.
— Сэр?
— Говори.
— Вот то, что вы просили, — Уилли протягивал аккуратно сложенные вещи. — Могу я не говорить, где взял их?
— Это не важно. Ты умеешь делать заклятье смены цвета волос?
— Да, сэр, — кивнул домовик, глядя на хозяина с долей непонимания.
— Тогда я сейчас оденусь, и ты меня заколдуешь. Расколдовать сможешь?
— Да, сэр.
— Хорошо.
Через пять минут аристократ Драко Малфой смотрел на себя в отражении зеркала и не узнавал, потому как привычная с иголочки одежда сейчас была заменена явно поношенной и не первой свежести, на ботинках застыли капли грязи и пыль, вызывая отвращение, но выбирать не приходилось. Безобразный вид был залогом его временной свободы.
— Я готов, — произнёс Драко и закрыл глаза.
Домовик щёлкнул пальцами, и головы словно коснулась горячая рука. Драко было страшно открывать глаза, ведь результат мог быть каким угодно. Всё же решившись, он увидел, что вместо некогда светлых волос, гладко зачёсанных назад, сейчас на его лицо свисали густые кудрявые локоны грязно-пепельного цвета, а брови из широких и светлых превратились в чёрные.
— Ну я и урод, — прокомментировал Малфой, ухмыльнувшись самому себе. — Заклятье имеет временный период?
— Нет, хозяин, — Уилли поправлял длинную мантию Драко, — пока я сам его не сниму, ваша внешность не поменяется.
— Ясно.
— Я могу идти? — огромные голубые глаза смотрели на него с вопросом.
— Да, — взяв палочку, Драко тряхнул головой, чтобы на лоб упало как можно больше волос. — Спасибо.
Уилли замер, так и не щёлкнув пальцами для того, чтобы исчезнуть, а Малфой, сделавший вид, что не заметил потрясения слуги, тихими шагами вышел из комнаты, но не стал дожидаться момента, когда окажется на улице, и аппарировал прямо на место встречи.
Народу возле трактира практически не было, так как погода оставляла желать лучшего — ливень лил стеной. Проходящие мимо волшебники обходили застывшего Драко и ругали за то, что мешает пройти, а он был не в силах пошевелиться: задрав голову к небу, он вглядывался в бесцветные тучи и ощущал, как капли дождя бьют его по щекам. Впервые за столько времени он находился вне дома и чувствовал себя... прекрасно. И, кажется, точно также чувствовал себя не один он: прямо у входа в «Гремлина» в тёмно-зелёном плаще стояла девушка без зонта с закрытыми глазами, в точности так же промокая до нитки, как мок сейчас Драко.
Пэнси. Его дорогая Пэнси.
Он шёл ей навстречу аккуратно, боясь напугать, но ему до боли в руках хотелось крепко её обнять и услышать позабытый голос. Девушка заметила странного незнакомца и напряглась, уже собираясь достать палочку, но Драко опередил её, мягко обхватив запястье и тихо произнеся:
— Здравствуй, Пэнси.
Карие глаза девушки расширились, а потом вмиг наполнились слезами. Мокрое лицо озарилось улыбкой, и спустя пару мгновений она крепко прижимала друга к себе, словно не веря в то, что стоящий перед ней человек — реальный.
— Драко, хвала Мерлину, ты живой. Как же я рада тебя видеть, — шептала она неразборчиво.
Они молча стояли под дождём и улыбались, а прохожие едва ли не крутили пальцем у виска или наоборот, похабно присвистывали столь романтичной встрече двух людей.
— Пойдём внутрь, — первым прервал молчание Драко, отстраняясь от Пэнси и подставляя ладонь под капли, чтобы они не падали ей на голову.
— Что с тобой стряслось?
— Идём, там всё расскажу, — подталкивал он её. — И зови меня Пупеусом.
— Дурацкое имя, — хохотнула она, отряхиваясь от воды уже в небольшом холле, где на их счастье людей было катастрофически мало.
* * *
Они заняли место в самом тёмном углу трактира, и рядом практически мгновенно материализовался смотритель, улыбаясь гнилыми зубами и принимая заказ в виде двух стаканов перцового пива и горячих солёных орешков.
— Странно быть среди людей, — сказал Драко, оглядываясь по сторонам.
— Я даже представить не могу, как ты от этого отвык, — её взгляд блуждал по волосам Драко. — Это магия?
— Ага.
— Оборотное зелье?
— Нет, у меня не было времени, чтобы его готовить. Мне эльф помог.
— Эльф? — брови Пэнси удивлённо взлетели вверх.
— Да. Либо я обезумел, либо у меня в мозгах что-то умерло, но я не просто дал своим эльфам вольную, но и подружился с ними настолько, насколько вообще способен.
— Это точно ты? Куда девался мой гадкий друг? — с иронией произнесла Пэнси, отправляя в рот орешек.
— Очевидно, подох чуть больше года назад.
Несколько минут они сидели в молчании, будто привыкали к обществу друг друга и слегка нервно потягивали горькое пиво, но когда хмель чуть ударил в голову, и напряжение начало испаряться, Пэнси не выдержала и расплакалась.
— Эй, ты чего? — Драко взял её за руку, не понимая, что происходит.
— Мне так тяжело без тебя. Я постоянно как отшельница хожу. На улице, дома, в академии — везде меня сторонятся. Я не стала писать тебе всей правды, чтобы не расстраивать. Я не хотела, чтобы ты ещё и за меня переживал, — она осеклась. — Хотя, что за глупости я говорю, ты бы уж точно не переживал.
— Вот именно, глупости говоришь, — недовольно сказал Драко, — ты одна из немногих, за кого я переживаю. Иначе вряд ли бы вылез из своей норы и написал тебе.
Пэнси неотрывно смотрела на сидящего напротив человека и совершенно его не узнавала. Это был абсолютно новый, незнакомый ей парень, понять которого ей вряд ли когда-либо удастся. И если в школе Драко Малфой был для неё загадкой, то нынешний вообще был скрыт под замками с неведомыми ей иероглифами, что не откроются никогда. Несмотря на то, что одежда на нём висела мешком и выглядела неопрятно, его горячие ладони были такими же большими и аккуратными. Будучи девчонкой, Пэнси частенько засматривалась на его руки, будь они с перстнем, облачены в перчатки, замёрзшие или в крови. Её безответная любовь и право быть рядом хотя бы в качестве друга давали ей возможность втайне восхищаться его красотой, которую лично сам Драко никогда не ставил превыше всего даже в самый пик своего горделивого расцвета.
— Расскажи мне, как ты живёшь, — ей стало неловко за свою слабость, и она поспешила высвободить свою руку, вытирая мокрое от слёз лицо.
— О, прекрасно, — Драко выглядел расслаблено и позволил себе откинуться на спинку стула, иронически улыбаясь. — Завтрак, обед и ужин в гробу, общество чахнущей матери, книги, книги, книги до ночи, и так каждый день. А ещё я выучил много заклинаний, — он осушил свой стакан и жестом попросил ещё.
— У тебя есть палочка?
— Ты не поверишь, даже у моей матери и отца они есть.
— Но как?
— Ты недооцениваешь семейство Златоротых, которое может позволить себе приглашение заграничного мастера палочек в собственный дом, — в его голосе звучало столько яда, что если бы можно было выцедить его, хватило на смерть десятка людей.
— И у тебя та же палочка?
— Да. Та же самая неудачная палочка, — ухмыльнулся Драко и снова принялся за пиво. — Но давай лучше о тебе. Со мной и так всё понятно.
— Да тоже скука такая, хоть в петлю лезь.
— А как же братик?
— Родители увезли его лечить в Швейцарию, так что я сейчас предоставлена сама себе.
— Мы — чёртовы неудачники.
— Но мне нравится учиться.
— Серьёзно? — Драко сдул упавшую на глаза прядь, и, наверное, выглядело это весьма смешно, потому что Пэнси улыбнулась.
— Да. У меня хоть и нет друзей, зато куча времени на выполнение домашнего задания. Я почти такая же, как заучка Грейнджер.
В трактир зашла шумная компания невысоких волшебников в смешных колпаках набекрень, которые пели весёлые, хотя и зловещие песни об инквизиции и прошедшей войне. Минуту назад расслабившийся Драко снова весь сжался, скрывая лицо за длинными прядями.
— Я читал «Победу любой ценой», и, честно говоря, моему удивлению не было предела. Не думал, что она настолько лишена головы.
— Ты об их гриффиндорской смелости?
— И об этом тоже. У неё всё также волосы похожи на воронье гнездо?
— Она стала очень красивой, но холодной. Вообще ни на что не реагирует. Не могу сказать наверняка, но она мне напоминает тебя на шестом курсе. В академии ни с кем не разговаривает, по крайней мере, на отвлечённые темы, а на недавней паре по углубленному курсу истории весьма твёрдо рассказывала о событиях прошлого года.
— Война изменила всех, — задумчиво произнёс Драко, кидая взгляд на окно, где сгущались сумерки.
В который раз за их встречу повисла тишина, разрушать которую совсем не хотелось. Они будто без договорённости чтили память тех, кто ушёл, размышляли о собственной нелёгкой судьбе и упущенных возможностях, подкрепляя эти мысли глотками хмеля и редко пересекающимися взглядами.
* * *
Трактир с каждым часом заполнялся людьми, шумными и не очень, и Драко, даже невзирая на изрядно пьяное состояние, заметно нервничал и боялся быть узнанным. Как бы ему ни было противно с позором прятаться в своём доме, он не имел никакого права так безрассудно оставлять мать наедине со своими внутренними демонами, поэтому, щедро заплатив смотрителю, поспешил выйти на свежий воздух, дожидаясь Пэнси у выхода.
— Тебе дурно? — она выбежала за ним.
— Я сдохнуть хочу, — он стоял, нагнувшись, и упирался ладонями чуть выше колен.
— Нам нужно уходить, — прошептала девушка, дёргая его за рукав. — Сейчас нагрянет министерский рейд.
— В лес хочу. Отправь меня в лес.
— Дай руку.
Драко резко сжал её ладонь, отчего Пэнси вздрогнула, и уже через секунду они стояли перед высокими соснами. Воздух был настолько холодный, что Пэнси даже закашлялась. Она ёжилась от холода, потирая плечи сквозь тонкий плащ.
— Вот вечно вы — девчонки — одеваетесь без ума, — буркнул Драко, накидывая на неё предварительно очищенную от пыли мантию.
— Ты замёрзнешь.
— Не замёрзну, — и сделал шаг в чащу настолько уверенно, будто бывал в ней тысячу раз.
Пэнси побежала следом, хватаясь за его предплечье, а сам Драко вглядывался во мрак, ориентируясь на удивление хорошо.
— У меня ощущение, что ты видишь всё вокруг, — неуверенно произнесла Пэнси, реагируя на каждый шорох среди деревьев.
— Правильное ощущение. Реддл наградил меня своим проклятьем с одной положительной чертой: я вижу мрак и всё, что в нём есть. За двумя деревьями впереди нас пасутся два фестрала.
— Фестрала? Но как?..
— Дамблдор.
Вопросов Пэнси больше не задавала, шагая за уверенным другом, что шумно вдыхал воздух ноздрями и, кажется, всей душой наслаждался моментом. Чем глубже они заходили в чащу, тем холоднее становилось в душе. Из него словно разом выкачали все эмоции и тепло, оставив после себя лишь твёрдый снег и нескончаемую бездну. Драко чувствовал, что подруга боялась и ощущала сейчас то же, что и он.
— Драко, мне здесь не по себе. Давай уйдём.
— Уходи, я останусь.
— Нет, — Пэнси остановила его, заставляя посмотреть в глаза. — Я не брошу тебя здесь. Мы уйдём вместе. Пожалуйста, — она перешла на шёпот.
Драко не успел дать свой утвердительный ответ, потому что вокруг них образовалось чёрное кольцо, и этот мрак был знаком ему, как никакой другой, ведь во время войны армия Реддла бок о бок сметала противника вместе с этим воплощением самых мерзких и страшных человеческих чувств.
— Д-дементоры! — на высокой ноте воскликнула Пэнси, едва не лишаясь чувств, но Драко жалел даже не о том, что сейчас весь удар на себя принимала подруга. Он опустил руки, пытаясь закрыть девушку собой и думая над тем, что за столько лет ему так и не удалось научиться чарам Патронуса. — Мы умрём? Я не могу аппарировать отсюда, они перекрывают проход, — шептала она, сжимаясь сильнее.
Хриплое дыхание звучало разнобойно и очень громко, как если бы все дементоры разом проникли в голову. Драко судорожно соображал, как поступить и что предпринять.
—
Инсендио! — направил он палочку на свисающие ветки возле самого крупной твари, и они вспыхнули, отчего дементоры разлетелись в стороны с громким шипением. — Бежим!
Пэнси слабо передвигалась, так как силы медленно покидали её, высасываемые летящими следом существами, и Драко взял её под руки, ловко лавируя меж деревьев и избегая мелкие ямы с торчащими наружу корнями. Оказавшись на странной опушке и положив подругу, находящуюся в полубессознательном состоянии, на заранее высушенную им траву, он отчаянно пытался аппарировать, но ничего не получалось, словно что-то или кто-то препятствовал этому. Он боялся не за себя и не за то, что может не вернуться домой, он до смерти боялся за Пэнси, что слабо отвечала на его вопросы о самочувствии и нервно смеялась. Это была его вина, это он изъявил чёртово желание отправиться в чёртов лес, где они оказались в ловушке.
— Вы не должны здесь быть, — произнёс глухой голос над головой, и Драко резко перевёл взгляд на его источник, видя перед собой незнакомца в длинной мантии и капюшоне, скрывающем лицо. — Как вы нашли это место?
— Мы аппарировали сюда случайно, — со стальной интонацией ответил Драко, не выдавая и толики своего страха.
Незнакомец взмахнул руками в стороны, и загустевший воздух вмиг рассеялся, становясь чистым. Дементоры уже медленно выплывали из леса, только не торопились подходить ближе, как если бы остерегались чего-то.
— Это не ваша добыча. Я не позволю вам убивать сегодня. Идите прочь, — продолжал незнакомец, и, к огромному удивлению Драко, дементоры постепенно исчезали в лесу, слушая человека, как своего хозяина. — Убирайтесь отсюда и никогда не идите назад, — обратились уже к ним с Пэнси. — В следующий раз убьют вас не они, а я, — Драко рефлекторно прижал подругу к себе, защищая.
Неестественно длинные пальцы коснулись лбов друзей, которых махом откинуло друг от друга. Драко с долей немого ужаса смотрел на ворота собственного дома и не понимал, что именно произошло секунду назад. По каменной дорожке к парадной он уже бежал, отмечая тот факт, что никакого эльфийского волшебства на нём больше не было. Он не знал, что делать: аппарировать к Паркинсонам или подождать вестей, но последнее было совершенно невыносимым, и он был готов даже расстаться с собственной свободой только для того, чтобы узнать о сохранности подруги (Пэнси предупреждала, что на территорию их дома наложили сигнализацию), но прилетевшее в виде горящей звезды письмо голосом подруги убедило его не делать этого, потому что с ней всё было в порядке. Облегчённо выдохнув, он перевёл, наконец, дыхание, пытаясь здраво анализировать увиденное и услышанное. Незнакомец в лесу обладал магией явно необычной, ведь смог без заклятий и палочки переместить их обратно в свои дома, говорил с дементорами и угрожал расправой, при этом сохранив жизнь. Если бы Драко лично не видел гибели Реддла, то мог бы принять этого странного человека за его более лояльную копию, только это был не тёмный волшебник, а кто-то совершенно другой, кто-то, кого Драко бессознательно боялся, хотя даже не видел лица.
— Сынок, это ты? — Нарцисса стояла у парадного входа с трёхсвечным канделябром, вглядываясь в темноту.
— Да.
— Всё хорошо? Ничего не случилось?
— Нет. Я иду спать.
Он прошёл мимо, но у лестницы в холле рухнул прямо на пол, ударившись коленями и выставленными вперёд ладонями.
— Драко!
— Со мной всё хорошо, просто перепил.
— Неправда, — строго сказала Нарцисса, погладив по макушке.
— Всё, правда, хорошо. Меня никто не видел и не узнал.
— Я помогу тебе встать, — схватив сына подмышками, она хотела было рывком поставить его на ноги, но Драко отбросил её ладони, вставая самостоятельно.
— Мне не нужна помощь, — чётко произнёс он. — Добрых снов.
Драко увидел краем глаза, что мать так и осталась сидеть на полу и не смела нарушать его приказ-просьбу, молча за ним наблюдая.
* * *
— Спокойной ночи, мам.
Гермиона весьма кстати вернулась домой, так как маму одолела осенняя простуда. Ничего серьёзного она не предполагала, но температуру пришлось сбивать достаточно сильным зельем, чтобы болезнь не прогрессировала. Тихо шагая вниз по деревянным ступеням, Гермиона медлила, не желая, чтобы отец видел её грусть. По возвращении из Академии она не сказала ему ни слова, быстро нацарапав ответ на письмо и выкинув предыдущее. Весь прошедший день был каким-то неудачным: из-за отстранённости на уроке Окклюменции ей сделали замечание; любимое перо сломалось (это был подарок Гарри на её тринадцатый день рождения), его кусочки подхватил ветер из неожиданно открывшегося окна в библиотеке; и Рон... глупый и невыносимый Рональд Уизли вознамерился вернуть её таким воистину нелепым способом как семейный ужин. Этот человек не мог сделать ничего сам, полагаясь лишь на стороннюю помощь, и это выводило из себя, злило до разбитых стаканов и летящих в сторону столовых приборов. Гермиона не собиралась его прощать. Не так быстро и просто. Если он действительно её любил и дорожил ею, а не использовал как вторую маму для заботы, тепла и готовых завтраков-ужинов, то должен был доказать это, как делают настоящие мужчины.
— Гермиона, хочешь чай? — спросил подошедший к ней папа, и она не успела спрятать своё грустное выражение лица за маской улыбки. — Что с тобой?
— Всё хорошо, пап, — она всё-таки улыбнулась, чуть приобнимая его. — Какой будем пить?
— Есть зелёный «Молочный Улун», каркаде, пуэр, «Эрл Грей» и белый.
— А может, какао сваришь? Как в детстве? — они зашли на кухню, где на плите уже свистел закипающий чайник.
— С зефиром? — Лиам улыбнулся, отчего вокруг его карих глаз собрались крохотные мимические морщинки, и чуть надавил на кончик носа дочери.
— Ага.
— Тогда садись, а я буду за тобой ухаживать, — мистер Грейнджер потрепал Гермиону по волосам и потянулся за банкой.
Она села на стул и, чуть поколдовав, сделала его выше, чтобы можно было болтать ногами, как в детстве. Им с папой редко удавалось проводить время вдвоём, поэтому сейчас она отогнала все свои мысли и наслаждалась минутами, когда можно было вновь стать той маленькой семилетней девочкой с забавными щёчками и неровными зубами. Гермиона легла корпусом на стол, рассматривая суетящегося папу с ног до головы, и улыбнулась. Несмотря на то, что с каждым годом он далеко не молодел, Гермиона была горда тем, что в своём возрасте он был весьма красивым мужчиной с густыми каштановыми волосами, чью наследственность переняла и она; каждодневные утренние пробежки делали его подтянутым и свежим, так что иногда на улицах молодые девушки засматривались на него, вызывая неизменную ревность миссис Грейнджер и хитрый взгляд Гермионы. Лиам и Аделаида Грейнджер были весьма уважаемыми людьми в обществе врачей, ведь за многолетнюю стоматологическую практику помогли не одной тысяче людей, но для Гермионы они всегда были самыми добрыми и любящими родителями, пусть и не знающими почти ничего о мире волшебников. Она часто задумывалась над тем, что так было даже лучше, ведь никто не знал наверняка, чем могла закончиться страшная война. Их смертью? Гермиона никогда бы не смогла смириться с этим. Одно заклятье забвения резало её на куски. Она до сих пор отчётливо помнила день, когда разрушила его, вновь обретая семью.
— Добрый день! Я очень извиняюсь за беспокойство, но мы проводим перепись населения, — она стояла перед открывшим ей дверь отцом и едва сдерживала слёзы.
Перелёт из Лондона занял уйму времени, но, боясь будущей встречи, она не сомкнула глаз ни на минуту, сжимая горячую ладонь Гарри своей. Он сам вызвался сопровождать её, а убитую горем семью Уизли, в частности, Рона, ей совершенно не хотелось беспокоить.
Гарри остался в небольшом кафе на углу, ожидая сигнала, потому как присутствие двух незнакомых волшебников могло вызвать шоковое состояние у ничего не помнящей семьи Грейнджер.
— Конечно, проходите! — мужчина распахнул перед ней дверь. — Чай? Кофе? Лимонад?
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась Гермиона. — Вы живёте один?
— Моя жена должна вернуться с минуты на минуту. У нас кончилась мука, а ей приспичило сделать диетические булочки. Мы с женой дантисты.
При упоминании мамы душа Гермионы отчаянно закричала в груди, ведь за столько месяцев она истосковалась по ней ещё хуже, чем по спокойной жизни, которой не было очень давно.
— Давайте тогда оформим пока вас, — она улыбнулась, аккуратно садясь на мягкий диван в гостиной, отмечая, что даже несмотря на стирание воспоминаний о дочери, родители бессознательно выполнили комнату в сине-голубых тонах — её любимом цвете.
— Меня зовут Лиам Джонсон. Дата рождения — двадцатое апреля тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Состою в браке с Аделаидой Джонсон, которая родилась в тот же день, как и я, только двумя годами позже.
— Вы созданы друг для друга, — Гермиона черкала у себя в блокноте, делая вид, что записывает, при этом сохраняя невозмутимое спокойствие, хотя внутри неё все рвалось и лопалось, ведь больше всего ей хотелось обнять отца и прижаться к его крепкому плечу, ничего не говоря и не объясняя.
— Да, нам все друзья это говорят, — улыбнулся Лиам, ставя на стол вазу с конфетами без сахара. — А как зовут вас?
— Гермиона Грейнджер.
— У вас невероятно красивая улыбка, Гермиона. В рекламе не участвуете?
— Никогда прежде не доводилось, — смущенно произнесла она. Отец совсем не изменился и по-прежнему делал странные комплименты.
— Совершенно напрасно. И куда только рекламщики смотрят? — пошутил он, садясь, наконец, напротив.
— У вас с женой есть дети? — ответа на этот вопрос она ждала с особым трепетом, так как боялась, что в её отсутствие они могли взять кого-нибудь из приюта или ждать пополнения в семействе. Братику или сестрёнке она, безусловно, была бы рада, но страшно не хотелось быть заменённой кем-то.
— К сожалению, нет, — с грустью ответил мистер Грейнджер.
— Думаю, у вас ещё всё впереди, — с еле скрываемой радостью прокомментировала Гермиона.
Раздался щелчок двери, и в гостиную вошла Аделаида. Запах её цветочных духов наполнил воздух, и на глазах Гермионы выступили слёзы.
— Добрый день, — поздоровалась миссис Грейнджер, оглядывая гостью.
— Дорогая, это мисс Грейнджер. Она из социальной службы. Проводит перепись населения, — Лиам подвинулся, освобождая жене место рядом с собой.
— О! Какие молодые нынче кадры, — улыбнулась Аделаида, пожимая ладонь замершей Гермионы. — Вам нехорошо?
— Извините, могу я воспользоваться уборной? У меня, кажется, перестало действовать лекарство от аллергии.
— Конечно-конечно! По коридору налево, — обеспокоенно произнёс Лиам, указывая путь.
— Я на минуту. Прошу прощения за неудобства.
Гермиона почти бегом направилась в ванную, закрываясь на замок и сползая по стене вниз. Она не ожидала, что встреча пройдёт настолько легко и спокойно. Привыкшая к трудностям и испытаниям, сейчас ей было даже тяжелее, чем при уничтожении крестража в Тайной комнате, потому как всего в паре метров сидели самые близкие ей люди, не знающие, что под личностью липового работника социальной службы скрывается их собственная дочь. Встав и ополоснув лицо, Гермиона крепко выругалась на саму себя за слабость, после чего поправила волосы и с улыбкой вышла. Родители что-то обсуждали, а она словно вернулась в тот август, когда выветрила все воспоминания о себе из их сознания.
— Иммобилус, — прошептала она, и родители замерли. — Мемориам реверсус, — палочка в руке слегка дрожала от волнения. Гермиона страшно боялась, что у неё не хватит сил на то, чтобы вернуть всё на круги своя. Луч сверкнул в последний раз и погас. Сделав пару шагов, она тихо заговорила: — Мам? Пап?
Мужчина и женщина обернулись одновременно и воскликнули в унисон:
— Гермиона!
Не сдерживая больше слёз, она бросилась к ним в объятья, прижимаясь так крепко, как позволяли силы. Гермиона неразборчиво рассказывала о том, как сильно скучала и умирала от тоски, просила прощения и говорила, что любит. Захлёбываясь слезами, она чувствовала бешено колотящееся в горле сердце и улыбалась, улыбалась так, словно доселе никогда этого не делала. Внедрив родителям в память и все события магического мира, Гермиона избавила себя от рассказов о войне и её исходе.
— Я так боялась, что больше не увижу вас, — говорила она, уже немного успокоившись. — Мы когда крестражи искали, я таскала Гарри и Рона по всем местам, где мы были вместе. Надо будет съездить на пикник к реке.
— Обязательно, — Лиам поцеловал ее в лоб, крепко сжимая ладони.
— Мы на этой же неделе вернёмся в Лондон, — констатировала Аделаида. — Терпеть не могу этот австралийский климат. А сколько тут мошкары, ужас просто! — шутила она сквозь катящиеся по щекам слёзы.
— Я, кстати, с Гарри прилетела.
— А где же он?
— Я должна дать ему знак. Он в кафе неподалёку.
— Во всём-то у вас шпионские замашки, — с улыбкой укорил её отец, наблюдая за тем, как Гермиона постучала по циферблату часов, от чего тот быстро завращался и зазвенел.
Через пару минут раздался стук в парадную дверь.
— Открыто! — воскликнула Гермиона, и перед ними уже стоял уставший, но широко улыбающийся Гарри.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, Гарри, — поздоровались Лиам и Аделаида.
— Всё получилось, — всё ещё шмыгая носом, оповестила Гермиона, протягивая к нему руку.
— Было бы странно, если бы всё вышло наоборот, — он опустился перед подругой на колени, сжимая тонкие пальцы. — Она ведь всегда знает, что делать. Я бы без неё пропал.
— Гарри, спасибо тебе, что не дал погибнуть нашей девочке.
— Боюсь, это ваша девочка не дала погибнуть мне, — серьёзно произнёс он, глядя на миссис Грейнджер.
— Спасибо, — Лиам сжал его плечо, и все слова разом испарились.
А после они собирали вещи и болтали без умолку, рассказывая о школе и тех редких весёлых случаях во время войны, словно это не было глубокой раной, словно сами Грейнджеры не стали пассивной жертвой ужасных событий, пребывая в долгой разлуке с собственной дочерью, словно всё это было лишь страшным сном.
— Эй, красавица, опять грезишь о новой книжке? — перед её глазами стояла клубящаяся паром кружка в виде кролика.
— Па-а-ап, — протянула она, невольно улыбаясь. — Просто задумалась.
— Ты слишком непростая у меня, поэтому не верю ни единому слову.
— Попробуй угадать, глядя мне в глаза, — Гермиона придвинулась ближе, внимательно вглядываясь в карие глаза напротив.
— Это нечестно. Я же не волшебник.
— Я так и знала. Все вы — мужчины — такие, — махнула она рукой, отпивая из кружки и с упоением жуя зефир.
— Кстати, о мужчинах: что тебе подарил Рон? — отец забрался на стул, захватывая пальцами кусочек сладости.
Гермиона опустила голову, глядя на рисунок скатерти. Только отбросив от себя мысли о вчерашнем вечере, она вмиг вернулась обратно.
— Пап, я могу попросить тебя не говорить о нём?
— У вас что-то случилось?
Она замолчала, чувствуя комок в горле, и закрыла глаза. В груди всё ныло от боли и разочарования.
— Гермиона? — отец поднял её подбородок двумя пальцами, заставляя смотреть на себя. — Он обидел тебя?
— Он забыл о моём дне рождения, — глухо ответила она. — Не пришёл на вечеринку, не разделил со мной радость, не сказал ни слова пожеланий. Гарри с Джинни поздравили меня даже раньше вас с мамой. Потом мы с Гарри почти полдня гуляли и весело проводили время, а свинья Рональд Уизли ещё вздумал ревновать нас, хотя знает прекрасно, что я никогда его не предам. Все мои друзья, даже сверхзанятой в Хогвартсе Хагрид, пришли. Все они были рядом и не давали мне грустить. А он...
— Доченька, всякое ведь бывает. Он тоже сейчас занят. Ты ведь говорила, что его перевели в другой отдел, и он занимается важными для страны делами.
— Либо в тебе говорит мужская солидарность, либо тебя подговорил он, но Рональд мог уделить мне хотя бы пять минут, когда явился ночью с очередного рейда девятнадцатого числа. Но знаешь, что он сделал? Помылся, съел ужин, пялился в телевизор около часа и пошёл спать, — она отвернулась, не желая, чтобы папа видел её заплаканной.
— Задай себе вопрос: ты любишь его? Подумай хорошенько. Как только найдёшь ответ, судьба не заставит себя ждать и сделает то, что должно случиться.
Гермиона кинула взгляд на отца, а потом встала к окну. В стекло стучали капли дождя, и ей нестерпимо хотелось сию же секунду оказаться на улице, чтобы хоть ненадолго убежать от всего.
— Я пойду, прогуляюсь, ладно? Телефон у меня с собой. Если что, ты знаешь, где меня искать, — она прошла в прихожую, накидывая тёплое пальто и шарф. — Ты не видел мои сапожки?
— Мама их вчера просушиться поставила. Сейчас принесу.
Застегнув все пуговицы по самое горло, она закутала шею, чтобы не замёрзнуть, и мельком глянула в зеркало, откуда на неё смотрели полные немого сожаления глаза. Грустно ухмыльнувшись, она отвернулась, ожидая возвращения отца. Переобувшись и поцеловав его в щёку, Гермиона оказалась на пустой улице. Фонари освещали мокрый асфальт с редкими лужами, изредка мигая от порывов ветра. Проезжающие рядом машины и автобусы ехали своей дорогой, а Гермиона шла по тротуару, обнимая саму себя, и молча плакала. Чужая для всего мира и самой себя, она мечтала хоть на минутку избавиться от сердца и думать лишь головой, не отвлекаясь на чувства и проблему одиночества, которое стало её вторым другом даже несмотря на наличие добрых и верных друзей.
Любима или нет?
Любящая или уставшая?
Стремящаяся или действующая по привычке?
Вопросы бились в её голове, но ответы ускользали. И лишь одно она знала наверняка: помочь ей не может никто, кроме неё самой, но как выбраться из клетки, если находишься не в ладах с разумом? Как смотреть на всё со стороны, если поступки не поддаются логике? Как жить в мире, который никак не можешь понять и который словно отказался от тебя? Отказался, сделав чужой даже для себя.
