По новым правиламПять тысяч фунтов и холостяк? Да это лучшая новость со времен Ватерлоо!
Джейн Остин "Гордость и предубеждение"
- Доброе утро, мисс Олдридж. Как спалось?
Спустившаяся к завтраку Гермиона сдержанно улыбнулась присутствующим и заняла свое место за столом. Еще несколько дежурных вопросов, несколько дежурных ответов, и ее оставили в покое. Гермиона была за это бесконечно благодарна, и, перестав прислушиваться к беседе, которую присутствующие вели за столом, погрузилась в свои мысли. Сегодня с самого утра у нее было просто замечательное настроение - сегодня ей не снились кошмары, которые мучили ее каждую ночь после аварии. Сегодняшняя ночь стала исключением. Сегодня она не проснулась в кромешной темноте, разбуженная собственным криком. Она всегда кричала во сне, когда окровавленная девушка в порезах пыталась открыть дверь ее машины и попасть внутрь. Этот сон повторялся каждую ночь, с завидным постоянством, и от него не было никакого спасения. Вернее спасение было, но слишком уж тяжело было спасаться от ночного ужаса таким образом. Впрочем, она отрезала себе пути к отступлению, когда подписала контракт, согласившись на условия завещания, оставленного Люциусом Малфоем. С момента ее приезда в этот дом прошло почти три месяца, но, как и прежде, Гермиона не могла найти ответа на вопрос, зачем Люциусу Малфою понадобилось составлять такое странное завещание. Как ни крути, никакой выгоды, которое бы его семье сулило подобное развитие событий, даже самой призрачной, проследить не удавалось. Но что сделано, то сделано, и три месяца назад Гермиона захлопнула дверь в свою прошлую жизнь. Захлопнула наглухо, закрыла на много-много замков, выбросив все ключи от них, ключи и даже отмычки. Все чаще она ловила себя на мысли, что Гермиона Грейнджер и впрямь погибла в той страшной аварии непроглядно темной дождливой ночью.
- Джоан, у нас произошли некоторые изменения в планах относительно ваших сегодняшних занятий. В первой половине дня у вас будет урок верховой езды, а затем я буду ждать вас у себя, - Жаклин, изящно зажав мундштук в тонких длинных пальцах, выпустила изо рта облако сигаретного дыма. Сизое марево несколько секунд неподвижно застыло над столом, а потом растаяло, развеянное порывом теплого ветра.
Гермиона перевела взгляд на окно: легкий летний ветерок шевелил невесомые занавески, и пахло на веранде, где они завтракали, всем самым замечательным, что только есть на свете — кофе, летним утром и цветущими розами.
Гермиона задумчиво улыбнулась, мысленно пожелав просидеть вот так целую вечность. Ей сейчас не хотелось отвечать Жаклин, не хотелось думать ни о каких занятиях, не хотелось вспоминать о Люциусе Малфое… И о его сыне. Но это была только секундная слабость, большего позволить себе она не могла, слабостей здесь не прощали. Гермиона взглянула на свою преподавательницу этикета и невозмутимо ответила:
- Хорошо. Я учту.
Жаклин Гермионе не нравилась. В ее присутствии она неизменно ощущала себя неотесанной, неуклюжей и неизящной. Жаклин была безупречна. В своих нарядах, в своей походке, в своих изречениях - во всем, что она делала или говорила. Гермиона удивлялась, как такое возможно, ей первое время всерьез казалось, что женщина словно бы неживая, словно бы в ней чего-то не хватает, может быть, в ней не хватало самой жизни? Ни одного промаха, ни одного нетвердого шага или неправильно подобранного наряда. Гермиона попыталась поговорить с ней об этом, но француженка только рассмеялась в ответ. Смех был переливчатым, звонким, но до определенного предела. Смех у нее тоже был продуманным.
- Джоан, милая, ваши суждения столь наивны, но порой вы бываете так забавны в своей непосредственности!
Чистый серебристый смех стих, а ледяной тон, которым была сказана следующая фраза, навсегда отбила у Гермионы всякое желание вести с француженкой задушевные беседы:
- Я хочу, чтобы вы уяснили раз и навсегда: в мире, частью которого вы собираетесь стать, не прощают промахов, даже самых маленьких. А таких, как вы, там уничтожают. Навсегда забудьте о таких понятиях как слабости, большие или маленькие, научитесь контролировать себя, когда собираетесь что-то сказать - прежде чем сказать, десять раз подумайте. Навсегда забудьте об искренности, вы должны научиться говорить неправду - там это называют комплиментом. Научитесь говорить правду — завуалировано, даже гадость, сказанная вами, должна быть облачена в самую безупречную форму. Забудьте о том, что можно сделать что-то не так. Нельзя. Женщина, которую мистер Малфой назовет своей женой, не должна появляться на людях с такой прической, - Жаклин неодобрительно посмотрела на волосы Гермионы, стянутые в небрежный хвост. - Она не должна говорить, что чего-то боится, что она устала или у нее что-то не получается. Она должна уметь делать все, что полагается уметь делать женщине, принадлежащей к высшему свету. У вас ничего не получится, если вы станете обращать внимание на такие вещи как усталость, неуверенность или воспоминания. Это я вам заявляю со всей ответственностью.
И еще. Не стоит относиться к людям, которые вас окружают сейчас, как к друзьям. Не позволяйте эмоциям брать верх над разумом. Запомните, сейчас и впредь: эмоции - ваши главные враги, так же как ваши сомнения и воспоминания. Они тормозят вас на пути к вашим завтрашним свершениям, а у вас не так много времени, чтобы останавливаться и размышлять над высокими материями, - в голосе Жаклин послышался сарказм, - а сейчас давайте вернемся к прерванному уроку. Итак, вперед.
Гермиона почувствовала сильный толчок в спину между лопатками - она опять забыла распрямить спину. Толчок был довольно болезненным, но, сжав зубы и распрямив плечи, Гермиона пошла вперед, стараясь идти так, как того требовала от нее Жаклин. Оказавшись здесь, Гермиона с удивлением узнала, что она, оказывается, многое, если не все, делает неправильно. Она неправильно ходит - Жаклин учила ее ходить, как подобает ходить аристократке; она неправильно ведет себя за столом - и ее учили пользоваться столовыми приборами, многие из которых она никогда в жизни не видела. Она неправильно одевается - Эдди учил ее выбирать нужные фасоны одежды, нужные цвета… Она неправильно красилась, и ее учили делать макияж, с которым надлежит появляться в высшем обществе. Она много чего делала не так, правильнее сказать, все. Еще больше было того, чего она не умела делать вовсе. Она не умела обращаться с веером и не знала, что это больше, чем красивый аксессуар, это средство общения. Ее учили разбираться в цветах. Она учила язык цветов, училась, как правильно подбирать цветы в зависимости от того, что ты хочешь сказать человеку, которому их даришь. Она училась верховой езде, потому что Драко Малфой обожал охоту и верховую езду, а значит, и она должна была уметь все это делать. Делать безукоризненно. Делать безупречно.
Один Бог знал, чего ей стоило освоить все эти вещи. Самыми трудными были несколько первых дней. Она целиком погрузилась в мир, жить в котором совсем не умела. От нее требовали того, о чем она не имела ни малейшего понятия. Поблажек ей не давали. Скидку на ее недавнюю травму тоже не делали. У нее было расписание, где все ее дни были расписаны не то, что по минутам, по секундам. К вечеру Гермиона валилась с ног от усталости, едва ее голова касалась подушки, она проваливалась в сон, не приносивший ей, однако, никакого облегчения. Это не было сном, который давал отдых ее измученному телу. После мучений тела начинались муки сознания, бесконечные кошмары, наполненные ее собственным криком и липким ужасом. Так продолжалось вот уже три месяца. Ее новую жизнь едва ли можно было назвать легкой и праздной. Это был каторжный труд, но она не жаловалась. Может, некому было, а, может, она постепенно начиналась вживаться в новую роль, уготованную ей судьбой. Но времени размышлять над высокими материями и впрямь не было. Гермиона усмехнулась: Жаклин бы одобрила подобные мысли.
- Тебе удалось изучить материалы, которые я оставил тебе вчера вечером? - Штольберг закурил, вопросительно посмотрев на Гермиону.
Она покосилась на него с явным неодобрением - видимо, не одобрен был и вопрос, и закуренная сигарета.
Ничего она вчера, разумеется, не изучала. Она легла на кровать, вознамерившись почитать, но тут же начала засыпать, поэтому отбросила листы пергамента, укуталась в одеяло и моментально провалилась в сон. Но рассказывать об этом Штольбергу нельзя.
«Признаваться в своих промахах нельзя. Нужно указать ему на его».
Гермиона невозмутимо посмотрела на Штольберга, едва заметно поморщившись.
- Ты всегда закуриваешь без разрешения в присутствии некурящей дамы?
За столом повисла напряженная тишина. Штольберг усмехнулся, но сигарету все-таки затушил.
- А ты, значит, идейная противница курения?
- Я просто не понимаю, как можно добровольно отравлять свой организм.
- И только? Ты ведь сейчас не это имела в виду?
«Конечно, не это. И этот раунд останется за мной».
- Есть еще один момент, который мне не нравится.
- Какой же?
- Курение - это непрерывная цепь унижений, все время приходится просить разрешения зажечь сигарету, - Гермиона улыбнулась и поставила свою чашку с кофе на стол, — вот такой вот крест, который приходится нести воспитанным людям.
Штольберг пошел красными пятнами, Нэл прыснула, а Гермиона с чувством выполненного долга поднялась из-за стола.
- Я буду готова через полчаса.
- Девочка делает успехи, - голос Эдди, который она услышала в дверях, заставил Гермиону улыбнуться. Она будет бороться до конца, проиграть права она не имеет.
Поднявшись в свою комнату, Гермиона принялась переодеваться в одежду, предназначенную для уроков верховой езды. Все это заняло у нее не больше десяти минут, после чего она все-таки решила изучить материалы, принесенные вчера Штольбергом.
Это оказалась очередная газетная статья о мистере Драко Малфое. Гермиона усмехнулась. За последние месяцы она узнала о Малфое даже больше, чем знала о самой себе. Досье на него она изучила от корки до корки, теперь зная наизусть все его привычки, пристрастия и привязанности. Откуда Штольберг раздобыл информацию, Гермиона не знала, но и спрашивать не решалась. Вопросы, на которые ответы не предусматривались, так и оставались без ответа. На этот вопрос ответ не предусматривался.
Драко Малфой был единственным сыном Люциуса Малфоя и Нарциссы Блэк. Окончил Хогвартс, факультет Слизерин. Впрочем, это Гермиона знала и раньше. После победы над Волан-де-Мортом состоялся суд над пожирателями смерти, в числе которых был Люциус Малфой. Черная метка на его плече без слов свидетельствовала о его принадлежности к Пожирателям Смерти. Однако ни у его жены, ни у его сына метки обнаружено не было, что и спасло их от Азкабана. Но и Люциусу не суждено было провести остаток дней в заточении. Совершенно необъяснимым образом ему удалось оправдаться. Слухи и предположения о том, как ему это удалось, еще долго освещались в прессе, но правды так никто и не узнал. Для Гермионы огромным откровением явилось то, что Малфой младший, оказывается, не был Пожирателем Смерти, по крайней мере, в части обладания меткой.
После школы перед отпрыском знатного семейства гостеприимно распахнуло свои двери министерство магии. Начинать делать карьеру с нуля, Малфою, разумеется, не пришлось. Очень скоро он сделал себе имя в определенных кругах, начав выстраивать по кирпичику свою собственную репутацию, которая основывалась бы не только на том, что он по рождению носит фамилию Малфой. Надо сказать, он преуспел, и теперь почивал на лаврах. Ему прочили большое будущее на политическом поприще. Ему прочили блестящую невесту, из числа наследниц чистокровных семейств, разумеется. Но объявлять о помолвке Малфой не спешил, меняя подружек как перчатки. Подружки были одна краше другой, и Гермиона, посмеиваясь про себя, научилась оценивать их сквозь призму тех ценностей, которые она узнала здесь и к которым постепенно привыкала. Теперь она смотрела на них по-другому. И на девушек, и на Малфоя. Девушек она оценивала по десятибалльной шкале, которую выработала для себя. И если бы раньше всех барышень подобного рода она оценивала бы на десять, сейчас она цепким взглядом подмечала недостатки и старалась учиться на их ошибках.
Малфой же, как ни прискорбно Гермионе было это осознавать, вполне мог быть оценен на десять. Все по той же шкале. Гермиона часто ловила себя на мысли, что стала относиться к нему по-другому. Словно бы воспоминания о Гарри и Роне, которые она похоронила, заставили ее автоматически отказаться и от воспоминаний о Малфое. Теперь она смотрела на него не как на школьного врага и человека, которого ненавидела столько лет, а как на цель, достигнув которую она сможет двигаться дальше. Он перестал быть ее врагом, также как и Рон с Гарри перестали быть ее друзьями.
Как же все относительно в этом мире.
Гермиона взяла в руки газету, оставленную вчера Штольбергом. Драко Малфой улыбался с фотографии в своей обычной надменной манере. Рядом с ним стояла девушка в вечернем платье. Видимо, фото было сделано на каком-то приеме, потому что оба держали в руках бокалы с шампанским. Гермиона заинтересованно посмотрела на девушку: что же, эта была, пожалуй, первой, которая могла быть оценена на высший бал. Десять из десяти. Да уж, тут ничего не попишешь. Девушка была не просто красивой, она была очень красивой, просто до неприличия. Гермиона принялась читать статью, которая была посвящена какому-то министерскому приему, хотя главной темой для обсуждения стали гости, приглашенные туда. В статье не сообщалось имя девушки, стоявшей рядом с Малфоем, но Гермиона одно уяснила точно: девушка не англичанка. Будь она англичанкой, она бы училась на Слизерине в Хогвартсе в одно время с ними. Но Гермиона ее никогда не видела, это означало, что девушка иностранка. Хотя, возможно, она долго прожила за границей.
Гермиона убрала с колен ворох газет и, оглядев себя в зеркале, исправила огрехи прически и поспешила вниз. Ее ждал урок верховой езды, и опаздывать ей было ни в коем случае нельзя.
Верховая езда в первое время была для нее сущим наказанием. Гермиона с опаской приблизилась к лошади, проклиная Драко Малфоя за то, что ему вздумалось избрать в числе своих любимых развлечений верховую езду. На вопрос о том, каталась ли она раньше на лошадях, Гермиона ответила, что она видела такое только по телевизору. Потом еще припомнила, что в детстве каталась на пони. Видимо, ее опыт наездницы никого не впечатлил, поэтому ее принялись обучать с азов. Надо сказать, что она, хоть и была способной ученицей, научилась держаться в седле не сразу. В первый же день занятий лошадь ее сбросила, и спасло ее от серьезной травмы только то, что в манеже был насыпан песок. Гермиона упала на спину, и в глазах потемнело, такой сильной была боль. Наблюдавшая за этим Нэл равнодушно бросила, что у нее есть пять минут перерыва, а потом ей предстоит начать все с начала. Страх перед лошадьми был побежден в числе многих других, и теперь Гермиона ездила верхом с огромным удовольствием. Непередаваемое ощущение свободы, которое дарили ей скачки, стали одной из немногих отдушин, которые ей удалось найти в этом доме и среди этих людей.
Сегодня урок пришлось прервать раньше времени. Погода испортилась, дождь полил как из ведра, и Гермиона с явным разочарованием покинула манеж. Она уже почти дошла до дверей, когда услышала за спиной голос Штольберга. Ей пришлось остановиться.
- Читала прессу? — Штольберг курил, но, подойдя к Гермионе и, словно бы вспомнив о чем-то, бросил недокуренную сигарету в лужу. Она зашипела, испустив напоследок тонкую струю дыма, которую дождь тут же прибил к земле.
- Читала, - Гермиона убрала от лица мокрые волосы.
- У нас проблемы.
- Ты о чем?
- Я о той блондинке. Мадам оборотистая, и ей, поверь, не составит труда окрутить наш объект.
- Откуда она? Ты что-нибудь о ней знаешь? - Гермиона заинтересованно смотрела на Штольберга.
- Знаю. И то, что я знаю, оптимизма мне не внушает. Пришла пора тебе выходить из тени.
Сердце отчего-то ухнуло куда-то вниз, и дыхание перехватило. Она знала, что рано или поздно этот день придет, но не думала, что так скоро. Она не была готова покинуть это место, где ей было если не уютно, то, по крайней мере, спокойно. Она боялась посмотреть в лицо своему прошлому. Еще больше она боялась взглянуть в глаза своему будущему. Но выбора не было. Переведя дыхание и заставив голос звучать максимально твердо, Гермиона подняла взгляд на Штольберга.
- Я полагаю, нам предстоит непростой разговор?
