Шанс на жизнь

Глава 51. Секрет Гермионы.

Дорогие друзья, вот и пришло время последней главы, которая у меня оставалась. Большое спасибо, что были со мной все это время, спасибо за поддержку и за отзывы, мне было очень приятно их читать. Прошу прощения, что не оправдала ваших надежд и не дописала эту историю до конца, но это действительно большой труд, он требует много времени, которого в моей жизни сейчас к сожалению просто нет. Спасибо за внимание!


Глава 51. Секрет Гермионы.

Едва Гарри, бледный от горьких воспоминаний и измученный своей исповедью, вышел из его комнат, как Ремус тяжело опустился на диван, чувствуя, что ноги больше не желают держать его. Все это время, что Гарри рассказывал ему о своем прошлом, ему приходилось прикладывать почти физические усилия, чтобы оставаться внимательным, спокойным, чутким, и самое главное – обычным, самим собой. Он понимал, что происходящее и так уже почти чересчур и что последнее, что нужно Гарри в этой ситуации – это его истерика.

Но сейчас, когда разговор был позади и Гарри скрылся за дверью, истерика похоже брала все-таки свое. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, стараясь унять внутреннюю дрожь и легкое головокружение, и сказал вслух, просто чтобы слышать свой голос:

– По крайней мере, это все объясняет, – и тут же тихонько фыркнул от смеха, поскольку все это было совершенно диким, невероятным, практически не поддающимся осмыслению.

За этот год Ремус Люпин как-то привык думать, что готов принять уже что угодно – действительно, все, что угодно, любую небылицу, бред и вздор, которые объяснили бы ему странности и несостыковки в поведении Гарри. И все же реальность никак не желала умещаться в его сознании.

Он покачал головой и еще раз тихонько фыркнул. Подумать только. И он еще переживал, что этот мальчик жил в чулане под лестницей и не был любим своими маггловскими родственниками. Теперь он чувствовал себя так, словно заглянул под воду и вдруг увидел, что то, что раньше представлялось ему ледяной скалой, оказалось лишь самой верхушкой айсберга, и что внизу, под толщей воды, все это время скрывалась исполинская ледяная гора. Все вопросы, которые мучили и терзали его месяцами, вдруг получили ошеломительный ответ. Ремус едва мог дышать, когда думал о том невероятном доверии, которое проявил к нему Гарри, когда решился все рассказать, и об огромном мужестве, которое потребовалось ему, чтобы это сделать.

И теперь Ремус чувствовал, что он должен, просто обязан это доверие оправдать. Вопреки тому, что говорил ему Дамблдор с самого начала и что считал он сам, внезапно выяснилось, что проблема Гарри не только и не столько в его прошлом, даже откладывая в сторону тот факт, что все это время он чудовищно недооценивал потенциальный масштаб этой «проблемы из прошлого». Проблема продолжалась в настоящем, и именно это заставляло сердце Ремуса сжиматься и холодеть. Гарри, этот невероятный юноша, который, Ремусу уже не приходилось сомневаться, был самым могущественным из всех магов, которых он знал, и вероятно даже сильнейшим из всех ныне живущих, этот юноша, переживший столько потерь, но не сломленный, прошедший через такое, что было невозможно даже вообразить – сейчас он боялся. Он готовился к еще одной войне, потому что каким-то образом его старый враг мог последовать за ним из его прошлого сюда, в этот мир.

Ремус вспомнил, как стоял там, в Запретном лесу, и наблюдал за действием морока, созданного Дамблдором, чтобы помочь Гарри, и как вдруг увидел то существо – существо, которое он попросту не мог назвать человеком, от одного вида которого по его спине расползались мурашки отвращения и неприязни, от которого веяло чем-то, противоестественным самой жизни.

Теперь, зная всю историю, зная, на что был на самом деле способен этот Лорд Волдеморт, Ремус Люпин чувствовал, как в его сердце закрадывается страх. Темный волшебник, хуже всех, кто был до него, хуже самого Гриндевальда, способный творить невероятное колдовство даже без помощи волшебной палочки, способный истребить сотни волшебников в одно мгновение, не знавший сострадания, почти безумный от своей неуемной жажды власти... Ремусу делалось тошно от одной мысли, что этот монстр возможно просто скрывается где-то, прячется до поры, и придет день и час, когда он вдруг заявит о себе.

И Гарри, подумать только, Гарри противостоял этому в одиночку, и был готов сделать это снова, потому что единственный из всех живущих мог противопоставить ему хоть что-то.

Но Ремус попросту не мог этого допустить. Он не мог позволить, чтобы Гарри снова проходил через что-то, подобное тому, что он пережил в своем прошлом. Это было несправедливым, это было уже чересчур. Даже если сам Гарри считал себя достаточно взрослым и достаточно сильным, считал себя одного ответственным за то, чтобы противостоять этому чудовищу, просто потому что никто другой в мире не мог, у Ремуса спирало горло от осознания того, что это всего лишь мальчишка. Ради Мерлина, обычный мальчишка, на плечи которого легла такая огомная ноша.

Гарри было двадцать один в том мире, подумал вдруг Ремус. Двадцать один год, когда он погиб там, принес себя в жертву, пытаясь исполнить невыполнимое, то, что возложили на его плечи другие, взрослые волшебники. Это заставяло его задуматься, что за человеком был Альбус Дамблдор в том мире? И так ли Альбус Дамблдор, которого знал Ремус, отличался от того, другого?

Теперь он понимал, почему Гарри всегда был таким напряженным в присутствии директора, почему с таким подозрением встречал все его благие намерения. И он, Ремус Люпин, мог, по крайней мере, помочь Гарри в этом. Ремус твердо кивнул самому себе. Как бы там ни было, он сделает все возможное, чтобы Альбус Дамблдор не узнал ничего из того, о чем рассказал ему сегодня Гарри в этой комнате.

Но будет ли этого достаточно?

О, Мерлин, Ремус едва не застонал.

Он чувствовал такую беспомощность. Он хотел бы помочь в большем, он хотел бы оградить Гарри от всего этого... Он ведь и представить себе не мог...

Ему на ум вдруг пришли слова Гарри, сказанные там, в Запретном лесу. «Быть мной – это совсем не то же самое, что быть оборотнем, – сказал он тогда. – Быть мной – это в тысячу раз хуже».

И в его голосе была такая ужасная горечь. Мог ли Ремус тогда вообразить, хоть на секунду?

Но он постарается. Он будет рядом, что бы ни случилось, всегда, когда Гарри будет в нем нуждаться. Он будет рядом, и они пройдут через это, вместе.

– Ты больше не будешь один, – твердо сказал он в тишине комнаты. – Что бы ни случилось, что бы ни ждало нас в будущем, я обещаю тебе хотя бы это. Клянусь Мерлином, ты больше никогда в жизни не будешь выужден проходить через что-то подобное один.


****

После некоторых размышлений я решаю воспользоваться помощью Добби, который уже проявил себя как крайне полезный наблюдатель, когда следил для меня за Луи Барнберри. Мне нужно хорошенько все разведать, не вызывая подозрений, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Кроме того, зная Волдеморта, с него сталось бы устроить в Литтл-Хэнглтоне какую-нибудь ловушку. Так что я прошу Добби действовать со всей возможной осторожностью, и если хоть что-нибудь вызовет у него подозрение или опасение, он должен немедленно аппарировать подальше оттуда и рассказать мне, что он видел.

Экзамены тем временем идут своим чередом. Я бываю в маггловском Лондоне почти каждый день. Но у меня совершенно нет возможности ускользнуть, чтобы разведать Литтл-Хэнглтон лично. Стоит мне слишком уж припоздниться с возвращением в Хогвартс, и Дамблдор с легкостью может меня раскусить, всего лишь уточнив у профессора Венгерда, во сколько часов он доставил меня в Министерство магии. Это слишком большой риск, так что после некоторых раздумий я решаю, что найду другой способ.

Когда мой последний экзамен остается позади, хогвартские экзамены еще продолжаются. Невиллу и остальным пятикурсникам предстоит сдать еще прорицания, астрономию и историю магии. И пока они страдают и нервничают, не переставая повторять учебные материалы, я позволяю себе более или менее расслабиться и даже принимаю участие в заключительных экзаменах Ремуса у шестикурсников.

Наконец, последний экзамен из программы СОВ тоже благополучно заканчивается. Сдавшие историю магии пятикурсники выходят из Большого зала, вымотанные и уставшие до крайности. На мой вопрос о том, как прошел экзамен, Невилл только отмахивается и говорит, что ему все равно и что он уже слишком устал беспокоиться о проклятых экзаменах. Для разнообразия, он предлагает провести время на улице в праздном ничегонеделании, потому что можем же мы, черт побери, наконец позволить себе немножко лени.

Я соглашаюсь, что мы действительно можем себе это позволить, и мы выходим на улицу и идем почти до самого края школьных земель, подальше от шумных суетливых младшекурсников во дворе, желая оказаться в полной тишине и покое. Мы останавливаемся недалеко от хижины Хагрида и устраиваемся там, развалившись прямиком на теплой, прогретой солнцем земле. Издалека видно, как Хагрид занимается какими-то посадками на грядках за своей хижиной, и как Клык ходит вокруг него кругами, время от времени разрывая своими широкими лапами рыхлую свежевскопанную землю.

Вскоре Хагрид возвращается в свою хижину вместе с Клыком, а еще через какое-то время мимо нас по направлению к хижине проходят Рон с Гермионой. Они то и дело оглядываются по сторонам и выглядят довольно напряженными и скрытными, что уже само по себе подозрительно.

– Экзамены позади, а Геомиона выглядит такой же нервной, как накануне экзамена по нумерологии, – качает головой Невилл и добавляет: – Эти СОВ приносят слишком много стресса.

– Но, как ты и сказал, экзамены позади, – замечаю я, провожая взглядом чересчур прямую спину Гермионы. – Так какой теперь может быть повод для стресса?

Я вспоминаю, что в моем прошлом период сразу после экзаменов как раз почему-то казалось нам троим, мне, Рону и Гермионе, самым подходящим временем, чтобы влезть в историю. И едва это приходит мне в голову, как я внутренне напрягаюсь. Во что же, все-таки, они лезут теперь?

Проходит довольно много времени, прежде чем Рон и Гермиона показываются из хижины лесничего. Я решительно поднимаюсь с земли и отряхиваю мантию.

– Ты что, собрался к ним? – спрашивает меня Невилл, садясь на земле и глядя на меня снизу вверх. – Рон этого явно не оценит. Ну скажи, зачем, Гарри? Он же только-только перестал к тебе цепляться. И ко мне, кстати, тоже.

Его голос звучит почти умоляюще, но я игнорирую слова Невилла и направляюсь прямиком к Рону и Гермионе. Они останавливаются, Рон смотрит на меня с явной досадой, а Гермиона избегает моего взгляда, предпочитая изучать тропинку у себя под ногами.

– Что тебе надо, Поттер? – грубовато спрашивает Рон.

Но я игнорирую его, обращаясь напрямик к Гермионе, и говорю:

– Ты мне обещала.

Она вскидывает на меня непонимающий взгляд, и я продолжаю:

– Ты обещала, что немедленно скажешь мне, если вы двое ввяжетесь в нечто опасное, не так ли?

Гермиона натянуто мне улыбается и качает головой:

– Но, Гарри, мы ни во что не «ввязываемся», как ты выражаешься. Просто ходили проведать Хагрида. У нас все в порядке.

– Для меня это не выглядит, как «все в порядке», – раздраженно передразниваю я. – Вы снова ходили к рунескопам? Зачем это вам?

– Она же сказала тебе, что все в порядке! – не выдерживает Рон. – Отстань от нас, Поттер. Занимайся уже своими делами.

Он решительно берет под руку заметно сконфузившуюся Гермиону, которая успевает только пробормотать быстрые слова извинений, и уводит ее прочь. Мне ничего не остается, кроме как вернуться к Невиллу. Впрочем, я прощаюсь с ним довольно скоро, сославшись на дела, и поспешно ухожу в свою комнату. Там я достаю из ящика стола Карту Мародеров и клянусь, что замышляю только шалость. На карте медленно проявляются чернила, и очень скоро я обнаруживаю чернильные точки с именами Рона и Гермионы в точности там, где им и положено быть – в гриффиндорской гостиной.

Я наблюдаю за ними по карте довольно долгое время. Даже когда это становится окончательно скучным и я принимаюсь за книгу, то все равно довольно часто поглядываю на карту одним глазом. Так проходит несколько часов, но они не делают ничего подозрительного. Когда наступает время отбоя, Рон с Гермионой расходятся по спальням, как и остальные студенты.

Я бросаю еще один взгляд на карту, прежде чем тоже начать готовиться ко сну, потому что глаза у меня слипаются. Но все по-прежнему спокойно, Рон и Гермиона наверняка уже видят десятый сон в своих кроватях. А я – точно параноик, теперь уже наверняка. С чего я вообще взял, что что-то должно случиться?

Я не знаю, сколько проходит времени, когда я вдруг резко просыпаюсь посреди ночи, как от толчка. Вокруг темно и тихо, но какую-то секунду я уверен, что что-то разбудило меня. Я зажигаю свет и оглядываюсь по сторонам, а затем бросаю взгляд на Карту Мародеров – и обмираю.

Рона и Гермионы нет в спальнях гриффиндорской башни. Я их упустил.

Я еще раз оглядываю карту, на этот раз пристальнее, но никто из студентов ни бродит посреди ночи по школе, все они мирно спят в своих спальнях.

Все, кроме двоих.

Я одеваюсь за секунду и довольно-таки бесцеремонно выуживаю Силенси из-под одеяла и шиплю ей:

– Ты нужна мне. Что-то случилос-с-сь.

Первым делом я, плюнув на всякую осторожность, очертя голову мчусь в Выручай-комнату. В конце концов, это первое, что приходит на ум: эта комната не показывается на карте Мародеров. Но дверь в комнату оказывается приоткрытой, а заглянув внутрь, я обнаруживаю там нечто очень странное. Комната похожа на лабораторию для приготовления зелий. Тут полки с пузырьками, разделочный стол и котел с присохшими остатками какого-то зелья. Я делаю несколько шагов по направлению к котлу и рассматриваю содержимое, но засохшие остатки зелья совсем не выглядят, как что-то знакомое.

Одолеваемый очень недобрым предчувствием, я выхожу из Выручай-комнаты и бросаюсь в гриффиндорскую башню.

Мне приходится наложить на Полную Даму заклинание Конфундус, чтобы она впустила меня в гостиную без пароля. Когда портрет отъезжает в сторону, я осторожно захожу внутрь. Огонь в камине едва тлеет, но в его блеклом свете я без труда прокладываю себе путь к лестнице, ведущей в спальни, и захожу в спальню пятикурсников.

В высокие окна светит луна, и отогнув полог у кровати Рона, я вижу, что она пуста. Тогда я тихонько пробираюсь к кровати Невилла, которую без труда можно угадать по знакомому храпу, откидываю в сторону тяжелую бархатную ткань балдахина и закрываю Невиллу рот ладонью.

Он просыпается почти мгновенно, его глаза расширяются от ужаса и он делает безуспешную попытку завопить.

– Тихо, Невилл, это я, Гарри, – шепотом говорю я. – Пожалуйста, не ори.

После этого я медленно отвожу руку в сторону, давая ему возможность дышать, и Невилл молча таращится на меня с выражением крайнего изумления.

– Где Рон? – спрашиваю я.

– Что? – тупо переспрашивает Невилл.

– Ты не знаешь, где Рон? Его нет в спальне.

Он отрицательно мотает головой, и я ругаюсь сквозь зубы.

– Ладно, спи. Я попытаюсь проверить Гермиону.

Невилл шепотом бормочет мне вслед, что ни один мальчик не сможет пробраться в комнату девочек из-за особого заклинания, наложенного самими Основателями, но сейчас мне не до глупых правил замка. Когда я ступаю на первую ступеньку лестницы, ведущей в спальню девочек, ступеньки делают попытку провалиться вниз, но я останавливаю их нетерпиливым жестом и взмываю вверх по лестнице.

Здесь все незнакомое, и у меня уходит какое-то время, чтобы соориентироваться. Я воссоздаю в памяти расположение комнат из Карты Мародеров и наконец нахожу нужную дверь.

Как и кровать Рона, кровать Гермионы оказывается пустой, только аккуратно застеленной. И я едва верю своим глазам, когда обнаруживаю на подушке лист пергамента. Я протягиваю руку и беру этот лист с очень нехорошим чувством. И в блеклом свете луны мне удается разобрать аккуратный мелкий почерк Гермионы.

«Если вы это читаете, значит, мы с Роном не вернулись к утру и, скорее всего, попали в беду. Дело в том, что мы узнали, где находится Тайная комната Салазара Слизерина, и нашли способ открыть ее…»

На секунду комната вокруг меня медленно покачивается, и я испытываю крайне буквальное ощущение, словно кровь стынет у меня в жилах.

Я не отдаю себе отчета в том, что выхожу из спальни девочек и стремглав несусь по лестнице вниз, пока не врезаюсь со всего маху в Невилла. Он ожидает меня в общей гостиной, зябко перибирая голыми ногами и кутаясь в пижамную рубашку. Невилл хватается за спинку кресла, чтобы удержать равновесие, смотрит на меня расширившимися глазами и спрашивает:

– Что случилось? Ты такой бледный, словно увидел привидение. И я сейчас имею в виду кого-то похуже Почти Безголового Ника…

– Невилл, случилась беда, – перебиваю я, а затем говорю очень серьезно и раздельно, протягивая ему записку Гермионы: – Ты должен пойти к Дамблдору, прямо сейчас. Передай ему это. Я должен бежать, я еще могу успеть.

Я не слышу, что отвечает мне Невилл, если отвечает вообще. Я бегу по коридорам быстрее, чем бежал когда-либо в своей жизни, мое сердце колотится в груди с такой силой, что я едва могу дышать. Мне кажется, я даже не бегу, а лечу мимо рядов поблескивающих в лунном свете рыцарских доспехов с такой скоростью, что ноги едва касаются пола.

И я повторяю себе, словно мантру, только бы успеть.

Раковина в туалете девочек на третьем этаже оказывается сдвинута в сторону, открывая взгляду темный мрачный проход в подземелья замка. Я с досадой ругаюсь сквозь зубы, потому что это означает, что Рон и Гермиона уже там, внизу, что я не успел их остановить. Малейшее промедление смертельно, поэтому я без колебаний ступаю вперед, а в следующую секунду уже скольжу куда-то вниз по почти отвесной трубе, чувствуя под ладонями вязкую холодную слизь.

Внизу холодно и сыро. Я приземляюсь на гору костей мелких животных и, собравшись всем телом, отскакиваю в сторону. Здесь темно, в воздухе висит нехороший запах сырости и гниения. Я подбрасываю в воздух небольшую сферу, источающую голубоватое свечение, не желая терять времени на попытки сделать все без помощи магии. Рона и Гермионы здесь нет, а значит, они уже где-то рядом с василиском, и в таком случае я не могу позволить себе медлить.

В следующую секунду я уже несусь со всех ног по пахнущему сыростью каменному тоннелю, подскальзываясь на застарелых кусках сброшенной шкуры огромного змея и костях мелких животных, и повторяю про себя, словно заведенный, только бы успеть, только бы Рон и Гермиона были в порядке.

Дверь в зал тоже оказывается не заперта, и при взгляде на нее у меня сжимается сердце. Из дверного проема льется магический зеленоватый свет, поэтому я заставляю свою сферу со светом исчезнуть и, стараясь не поднимать высоко глаза, чтобы не натолкнуться ненароком на смертоносный взгляд василиска, ступаю в зал.

Здесь все выглядит точно так же, как и много лет назад в моем прошлом, когда я пришел в эту комнату, чтобы спасти Джинни Уизли. От дверей и до самого конца комнаты тянутся огромные колонны, увитые каменными змеями. Они уходят вверх, насколько хватает взгляда, высокий потолок теряется во мраке. Рона и Гермионы пока не видно, и я иду вперед, ступая так бесшумно, как только могу. Я озираюсь по сторонам и выставляю руки перед собой, готовый нанести удар, стоит мне увидеть Короля Змей хотя бы краем глаза. Откуда-то раздается равномерный стук капающей воды, характерный для пещер, и за этим звуком я не сразу улавливаю вдалеке, в полумраке, несомненный шорох большого чешуйчатого тела, медленно перемещающегося по каменному полу. Я делаю шаг туда, ступая за очередную колонну, и столбенею.

Моим глазам открывается весьма странная картина: Рон и Гермиона стоят там, прижавшись спинами к каменной колонне и вцепившись друг в друга с такой силой, что побелели пальцы. Глаза обоих крепко зажмурены, Гермиона бормочем что-то, не переставая, и обоих трясет так, что это видно даже на расстоянии. А вокруг них и колонны неторопливо скользит огромная туша василиска, забирая их в тесный круг из своего собственного тела, покрытого темной блестящей чешуей, отрезая им малейший путь к бегству. И стоит только его голове показаться из-за колонны, замыкая круг, как у них не останется шанса.

Я действую быстрее, чем успеваю подумать. Не дожидаясь, пока уродливая морда василиска покажется из-за колонны, я в один прыжок оказываюсь возле них. Теперь я могу расслышать слова Гермионы. «Не открывай глаза, Рон, что угодно, только не открывай глаза», – бормочет она, словно заведенная, но ее голос обрывается и переходит в испуганный вскрик, когда я хватаю за руки обоих и дергаю за собой изо всех сил.

– За мной, скорее, – коротко говорю я.

Мы успеваем сделать не больше пары шагов, когда здоровенная голова василиска показывается из-за колонны и издает разъяренное шипение:

– Уби-и-ить, рас-с-стерз-з-зать, выпус-с-стить кровь…

– Будь ос-с-сторожнее, Говорящ-щ-щий, – шипит из-под моей мантии голос Силенси. – Повелитель знает, что ты не нас-с-следник. Он рас-с-стерз-з-зает тебя, ес-с-сли у него будет такая возможнос-с-сть.

– Бегите, сейчас! Не оглядывайтесь! – ору я, с силой подталкивая Рона и Гермиону в спины, а сам бросаю через плечо Конфундус.

Василиск, видимо, пытается сделать на нас бросок сразу же вслед за этим, потому что за моей спиной раздается оглушительный грохот, с которым здоровенное тело змея врывается в колонну в противоположенной стороне от нас, и вся комната содрогается от оглушительного грохота. Откуда-то с потолка срывается и улетает прочь несколько летучих мышей, громко хлопая крыльями. От удара земля дрожит под нашими ногами с такой силой, что мне едва удается устоять на ногах, а Рон и Гермиона кубарем валятся на пол. Гермиона оборачивается, не поднимаясь с каменного пола, и прежде, чем я успеваю ее остановить, направляет волшебную палочку на василиска и кричит:

– Конъюнктивитус!

С кончика ее волшебной палочки срывается вспышка красного света, которая ударяет прямиком в морду василиска. Смертоносные глаза змея заволакивает мутными бельмами, так что у него остается одним оружием меньше – хороший ход. Но это явно не лучшим образом влияет на расположение духа василиска: он издает полное ярости шипение и делает рваный бросок, врезаясь головой в следующую колонну. С потолка срывается несколько крупных камней.

– Нужно смываться, пока эта змеюка не разнесла здесь все к чертям! – кричит Рон, почти задыхаясь.

Мы снова поднимаемся и бежим к выходу со всех ног. Я бросаю взгляд через плечо и вижу, что василиск преследует нас со всей возможной стремительностью: конфундус, очевидно, перестал действовать, потому что магия василиска слишком сильна, чтобы такое заклинание длилось долго. Я бросаю взгляд к выходу, но до него еще слишком далеко. Нам ни за что не успеть туда до василиска, не говоря уж о том, чтобы взобраться по длинной покрытой слизью трубе вверх быстрее него. Я останавливаюсь и разворачиваюсь к нему лицом, чтобы сделать единственно возможную вещь в этой ситуации – принять бой.

– Гарри! – летит мне в спину голос Гермионы. – Что ты делаешь, ради Мерлина? Беги!

– Бегите без меня, я задержу его! – кричу я в ответ. – Мы не успеем выбраться наверх с этой тварью на хвосте, он загонит нас в угол. Позовите преподавателей, что угодно. Я буду в порядке!

Но Гермиона, конечно же, не слушает. Она подбегает ко мне и с силой тянет меня за рукав, я сердито сбрасываю ее руку, устремив взгляд на приближающегося василиска. Рон, скуля от ужаса, возвращается назад и становится рядом с нами, пытаясь встать впереди Гермионы и заслонить ее своим телом.

– Что вы делаете? – сердито спрашиваю я, окинув яростным взглядом их обоих. – Хотите, чтобы он сожрал нас всех? У меня есть план! Я смогу продержаться, пока вы сбегаете за Дамблдором!

– Мы не можем оставить тебя одного! – со слезами на глазах кричит Гермиона, ее побелевшие губы дрожат, и голос тоже.

– Бегите, мне не нужна ваша помощь! – разъяренно кричу я.

Я отталкиваю их обоих к выходу, а сам делаю несколько шагов в сторону колонны и, подняв с земли один из камней, сорвавшихся с потолка, швыряю его в василиска и кричу:

– Сюда, тварь!

Несомненно, если бы Рон и Гермиона убрались прочь, у меня было бы куда больше возможностей. Как минимум, я бы мог прошипеть ему это на парселтанге.

Но даже так это работает. Если змей и не понимает, что я ему кричу, он, несомненно, реагирует на звук или на удар камня, потому что в следующую секунду его громадное неповоротливое туловище разворачивается, и василиск бросается на меня. Гермиона издает испуганный вскрик, но я вовремя ухожу в сторону от удара и, сделав еще несколько шагов назад, поднимаю с земли новый камень и снова кидаю его в змея. Сейчас моя единственная цель – это отвлечь его внимание от Рона с Гермионой и дать им возможность уйти.

– Бегите же! – нетерпеливо повторяю я.

Вместо этого они оба делают нечто очень храброе и очень глупое. Они направляют палочки на василиска и оглушительно кричат:

– Ступефай!

Заклинание достигает цели, но отскакивает от прочной чешуи и ударяет куда-то в потолок, заставляя еще несколько сталактитов с грохотом сорваться вниз. Одна из каменных глыб задевает здоровый хвост василиска, и змей шипит от боли и ярости. Затем он разворачивается к Рону и Гермионе и начинает опасное и стремительное приближение. Это явно не одно из тех существ, на которых действует какое-то там оглушающее заклинание в исполнении парочки несовершеннолетних магов. Но похоже, что их попытка изрядно вывела василиска из себя.

Я продолжаю бросать в змея камни и орать так, что едва не срываю голос, но и это не помогает: василиск лишь мотает головой, словно его это раздражает, и притормаживает самую малость, чтобы на секунду развернуть голову в мою сторону. Но не уловив непосредственной угрозы, он продолжает уверенно надвигаться на Рона и Гермиону. Они пятятся назад в полнейшем ужасе, но достигнув стены, замирают, в оцепенении уставившись на громадного змея.

И прежде, чем я успеваю нагнать василиска, он приподнимает свое гигантское тело над землей, слегка покачиваясь, готовый нанести удар. Оскалив свои страшные смертоносные клыки, он делает стремительный и неудержимый рывок вперед, нацелившись на Рона и Гермиону.

– Нет! – пронзительно вскрикивает Гермиона, зажмурившись и сжав ладонь Рона.

И у меня, в сущности, не остается другого выхода.

Словно в замедленной съемке я вижу, как глаза Гермионы удивленно распахиваются, когда здоровенная туша Короля Змей зависает в воздухе, так и не обрушившись на них своей тяжестью. Вокруг него огнем вспыхивает сфера магии, и змей извивается и корчится внутри нее, но совершенно беззвучно. Волшебная палочка Рона с глухим стуком вываливается из его ладони.

– Гарри… – изумленно выдыхает Гермиона, неотрывно глядя на меня, на сияющие нити, которые тянутся от моих ладоней к сфере с заклинанием.

Я коротко качаю головой, показывая, что не нужно меня сейчас отвлекать, и очень медленно отвожу сияющую сферу в сторону, противоположенную от Рона и Гермионы, постепенно уводя василиска все дальше от них. Я настолько сосредоточен, что чувствую, как от напряжения на лбу выступает испарина. Василиск внутри сферы продолжает извиваться, бросаться клыкастой мордой на источающие красноватое сияние края сферы, безуспешно силясь выбраться наружу.

Когда змей и магическая сфера оказываются на достаточном расстоянии от нас, я безжалостно вкладываю в заклинание еще больше силы. Повинуясь моему молчаливому приказу, внутри шара с заклинанием вспыхивает ослепительный магический огонь, который пожирает огромного змея в считанные секунды. Я слышу, как Гермиона за моей спиной с шумом втягивает в себя воздух, а Рон выпаливает нечто такое, что миссис Уизли определенно не одобрила бы.

Заклинание рассыпается мерцающими хлопьями пепла, которые опускаются на каменный пол и медленно дотлевают. Провожая осыпающиеся на пол искры взглядом, я чувствую, что меня всего колотит от пережитого за Рона и Гермиону ужаса, от изнурения или Мерлин знает от чего еще.

Я медленно утираю лоб рукой и делаю шаг вперед, но останавливаюсь, пошатнувшись, и озадаченно хмурюсь. Рон и Гермиона осторожно и будто бы неуверенно приближаются, чтобы встать по обеим сторонам от меня, поддерживая. И я не могу толком сконцентрироваться и сообразить, что мне с этим делать, только продолжаю смотреть в их лица, которые по-прежнему выражают только крайнюю степень шока, челюсть Рона до сих пор не вернулась в нормальное положение. Обменявшись взглядами, Рон и Гермиона берут меня под руки, хотя оба выглядят так, словно по меньшей мере опасаются меня, после того, что я сделал на их глазах.

– Не нужно, – бормочу я, пытаясь высвободиться из их хватки, – со мной все, правда, в полном поряд…

Но тут мою голову ослепительной вспышкой пронзает боль, настолько острая, что я сгибаюсь пополам, прячу лицо в ладонях и с силой закусываю губу, чтобы подавить вскрик. Боль все нарастает, это словно один из моих обыкновенных приступов головной боли, помноженный на сто или даже на тысячу. Но прежде, чем это становится окончательно невыносимым, все вокруг заволакивает непроглядная чернота.


****

Больничное крыло я узнаю по запаху. Он ударяет в нос прежде, чем я открываю глаза, эта неповторимая мешанина зелий и чар дезинфекции. Я чувствую дневной свет на веках, впрочем, не слишком яркий. Голова у меня раскалывается хуже некуда, но я все же осторожно приоткрываю один глаз и обнаруживаю, что мою кровать огородили ширмой.

Затем я слышу голоса.

Говорит, похоже, Снейп.

– Я в этом не сомневаюсь, Поппи. Кто-то стер мне память. Вопрос в том, как вернуть то, что меня заставили забыть?

Я мгновенно холодею, остатки сна слетают с меня скорее, чем если бы меня окатило ледяной водой. Какого черта?

– Северус, я уже сказала тебе, что мои идентифицирующие заклинания ничего такого не показывают. И, ради Мерлина, кто мог стереть твою память здесь, в Хогвартсе?

– Ирония в том, Поппи, – шипит Снейп, и я представляю, как его лицо искажается в его обыкновенной презрительной гримасе, – что я не могу ответить на твой вопрос о том, кто стер мою память, именно по той причине, что у меня, черт побери, не сохранилось об этом ни малейших воспоминаний!

– Следи за языком, Северус, – сердито говорит мадам Помфри.

Снейп подавлено вздыхает, и она спрашивает уже мягче:

– Так почему ты вообще решил, что твои воспоминания подверглись изменению?

– Моя волшебная палочка. Я всегда держу ее под подушкой, когда сплю. Но тем утром я обнаружил ее на прикроватной тумбочке! Я сразу же понял, что что-то не в порядке.

Я прикусываю язык, чтобы не выругаться в полный голос.

– Подумаешь, – фыркает мадам Помфри. – Ты просто забыл, что в тот раз положил ее на тумбочку, вот и все.

– Никогда, Поппи, – веско возражает Снейп. – Я никогда не кладу палочку на тумбочку. Кроме того, мои дальнейшие проверки показали, что я прав. И если твои заклинания не могут обнаружить, что с моей памятью что-то не в порядке, это значит только, что Обливиайте накладывал профессионал. Но я найду способ вернуть себе воспоминания. И как только я это сделаю, то, клянусь Мерлиом, тому мерзавцу, который копался в моей голове, придется несладко.

Я слышу, как он стремительно выходит из Больничного крыла, шурша мантией.

Вот так всегда. Стоит только начать думать, что хуже уже быть не может…

– Доброе утро, Поппи, – раздается вдруг новый голос, мягкий и доброжелательный, и я еще сильнее укрепляюсь в своем предыдущем убеждении. – Как Гарри? Уже проснулся?

– Здравствуйте, Альбус, – отвечает медсестра. – Он спал, когда я проверяла его полчаса назад. Но сейчас, возможно…

Я щурюсь и моргаю, содрогаясь от нового приступа головной боли, когда ширма отъезжает в сторону и впускает больше света. Перед собой я вижу расплывчатые очертания небесно-голубой мантии Дамблдора. Я протягиваю руку, нащупывая на тумбочке очки, водружаю их на переносицу, и силуэт директора обретает четкость.

– Доброе утро, профессор, – говорю я. Мой голос хриплый, тихий и унылый.

– Доброе утро, Гарри, – отзывается Дамбдор, присаживаясь на край моей кровати. Мадам Помфри тактично удаляется, оставляя нас наедине, и директор продолжает: – Признаться, ты вчера заставил нас всех знатно поволноваться. То, что ты сделал с василиском, было просто… немыслимым. Сказать по правде, я даже не думаю, что нечто подобное было бы по силам даже мне. Гарри, ты понимаешь, что это означает?

Я смотрю на Дамблдора молча и выжидающе, чувствуя себя припертым к стенке и чертовски, невероятно усталым. Настолько усталым, что у меня даже нет сил придумывать очередную ложь.

– Я предполагаю, – продолжает тем временем Дамблдор, и его ясные голубые глаза так и мерцают за стеклами очков-половинок, – что твоя магическая сила, которая была заперта внутри тебя все это время и копилась, не находя выхода, вдруг разом выплеснулась наружу из-за сильнейшего эмоционального потрясения, которое ты испытал, когда увидел, что мисс Грейнджер и мистеру Уизли угрожает смертельная опасность… Но, пожалуй, мне следует рассказать тебе все с самого начала. Ты можешь представить себе мое удивление, когда я проснулся посреди ночи оттого, что какая-то сумасшедшая сова билась в мое окно, не переставая. Впустив ее, я получил записку от твоего друга, Невилла Лонгботтома, который писал, что у него ко мне есть срочный вопрос, который является делом жизни и смерти, и что сами мистер Лонгботтом ожидает меня у входа в мой кабинет. Я сразу же спустился вниз, и там мистер Лонгботтом поведал мне совершенно дикую историю, из которой следовало, что мистер Уизли и мисс Грейнджер якобы отправились в Тайную комнату самого Салазара Слизерина, вход в которую находится в туалете для девочек, а ты отправился их спасать. Признаться, поначалу все это показалось мне бредом сумасшедшего. Но мы с мистером Лонгботтомом незамедлительно отправились в означенный туалет, и там действительно был открыт проход в подземелья замка. Я оставил мистера Лонгботтома снаружи, а сам левитировал себя вниз по трубе, и с величайшим изумлением действительно обнаружил там Тайную комнату, а внутри комнаты – рыдающую мисс Грейнджер, растерянного мистера Уизли, и тебя, Гарри – без сознания. Но это ни в какое сравнение не идет с тем изумлением, которое я испытал, когда мистер Уизли и мисс Грейндер рассказали мне, что в комнате еще находился василиск, которого ты умудрился уничтожить с помощью магии, и таким образом спас их жизни. Гарри… ты хоть представляешь себе, что сделал?

Я глубоко вздыхаю и бормочу, стараясь не смотреть на Дамблдора:

– Думаю, что виной стресс, профессор. То, что я сделал… я сделал это под влиянием моментного потрясения. Не думаю, что мог бы повторить нечто подобное…

– Но ты колдовал, – обрывает меня Дамблдор. – Это было неосознанно – нечто вроде стихийной магии ребенка, только значительно сильнее, поскольку твоя магия копилась в тебе годами. Но, так или иначе, ты колдовал. Это значит, ты у тебя есть способности к магии, Гарри, и, скажу тебе, невероятно мощные способности. И мадам Помфри это подтвердила: она проверила тебя, пока ты спал, и твои магические резервы сейчас прямо-таки феноменально высоки! Вероятно, это отголоски событий в Тайной комнате, я предполагаю, что вскоре твои магические резервы должны принять нормальный уровень. Но, как бы там ни было, мы все-таки добились того, чего пытались добиться. Пусть это произошло совсем не тем способом, на который я рассчитывал, но мы все же преуспели. Гарри, похоже, что тебе придется в самое ближайшее время посетить Косой переулок и купить себе волшебную палочку.

Директор подмигивает мне, сияя от радости, и я выдвливаю кислую улыбку в ответ.

Черт побери.

Этот Магический мир словно трясина, думаю я. Затягивает меня все глубже.

– Как ты себя чувствуешь? – вдруг спрашивает Дамблдор. – Если достаточно хорошо, то я хотел бы пригласить тебя в свой кабинет. У меня вот-вот должна состояться встреча с Роном Уизли, Гермионой Грейнджер и их родителями, на которой будет обсуждаться вопрос исключения из школы.

– Что? – переспрашиваю я, на секунду подумав, что ослышался.

– Ты слышал, Гарри, – говорит Дамблдор, и на его лице сильнее проступают морщины, а взгляд будто бы тускнеет. – Они нарушили столько школьных правил, что у меня даже не хватит сил перечислить их все. Они подвергли опасности свои жизни и жизнь другого студента – твою жизнь, Гарри. Это неприемлемо для учеников Хогвартса. Я хотел бы, чтобы ты присутствовал во время этой беседы, чтобы пролить свет на некоторые неясные детали, если таковые возникнут по ходу разговора.

Головная боль буквально убивает меня, но я не могу позволить, чтобы эта встреча прошла без меня. Я не могу допустить, чтобы Рона и Гермиону вытурили из Хогвартса.

– Я в порядке. Я пойду с вами, профессор.

Дамблдор дает мне время, чтобы одеться, и второпях переодеваясь из пижамы в свои джинсы и футболку, я вдруг замечаю, что Силенси нигде не видно. Но я займусь ее поисками позднее, сейчас у меня есть более неотложные дела.

Когда мы с Дамблдором подходим к статуе горгульи у входа в его кабинет, снаружи в коридоре нас уже ожидают Рон и Гермиона вместе с родителями, а также профессор МакГонагалл. Рон до ужаса бледный и напряженный, его губы крепко сжаты, а руки стиснуты в кулаки. Гермиона выглядит так, словно проплакала всю ночь, ее глаза красные и опухшие, и она избегает сталкиваться взглядом с кем бы то ни было. Я впервые вижу мистера и миссис Уизли здесь, в этой реальности, и едва удерживаюсь от того, чтобы поприветствовать их и утешить миссис Уизли. Она кажется настолько растерянной, встревоженной и переживающей за Рона, что ей едва удается сохранять сердитый вид.

– Здраствуйте, – приветствует всех Дамблдор, а затем обращается к родителям: – Я очень рад, что вы смогли отложить все дела и прибыть сюда в столь короткий срок. Я не стал бы звать вас сюда, если бы дело не было чрезвычайно важным.

Затем директор оборачивается к статует горгульи и говорит:

– Малиновый щербет.

Горгулья сдвигается в сторону, пропуская нас всех внутрь. Миссис Грейнджер издает короткий удивленный возглас, когда каменная лестница под нашими ногами начинает вращаться, приближая нас ко входу в директорский кабинет.

Оказавшись внутри, мы все рассаживаемся по стульям вокруг письменного стола. Я вдруг обнаруживаю, что всегда просторный кабинет сейчас кажется даже слегка тесноватым. Мистер Грейнджер в крайнем изумлении рассматривает Фоукса в его великолепном золотом оперении, а миссис Грейнджер с удивлением оглядывается на портреты бывших директоров, которые, для разнообразия, не спят, а внимательно смотрят на собравшихся и перешептываются между собой. Затем Дамблдор негромко откашливается, привлекая к себе всеобщее внимание, и коротко пересказывает родителям Рона и Гермионы события вчерашнего вечера.

– Мистер Уизли, мисс Грейнджер, я бы очень хотел, чтобы вы наконец пролили свет на всю эту историю, – говорит он после этого. – Каким образом вы нашли Тайную комнату и почему сочли подходящей идеей отправиться туда вдвоем?

Рон открывает было рот, но Гермиона останавливает его прикосновением к руке, и, отчаянно краснея, но не опуская твердого взгляда, говорит, обращаясь к директору:

– Это все моя вина, профессор Дамблдор. Рон тут не при чем. Это было моей своего рода… навязчивой идеей – попасть в Тайную комнату. Еще с первого моего года в Хогвартсе, когда я только узнала о ней. Рон не хотел искать путь в комнату вместе со мной, но я уговорила его, и втянула его во все это. Пожалуйста, не исключайте Рона из школы, профессор Дамблдор. Он не виноват в том, что случилось, – тихим и дрожащим голосом заканчивает она.

Директор хмурится и говорит:

– Мисс Грейнджер, вы упомянули, что узнали о существовании Тайной комнаты еще на первом курсе обучения в Хогвартсе. Но как вы узнали о ней? И как именно вам удалось попасть внутрь?

Гермиона вздыхает и снимает со спинки стула свою школьную сумку, затем кладет ее себе на колени. Руки у нее дрожат и голос тоже, но она все же отвечает на вопрос Дамблдора обстоятельно и твердо:

– На первом курсе… был момент, когда мне было очень одиноко. У меня тогда совсем не было друзей, я проводила почти все свое время в библиотеке. И там я нашла одну книгу, «История Хогвартса: расширенная и дополненная версия». Я сразу же взяла ее, и там, между страницами книги, было вложено нечто вроде… дневника.

Я застываю на месте с чувством, словно вокруг меня сомкнулось время.

Гермиона продолжает своим тихим дрожащим голосом:

– Это оказался очень умный дневник, который отвечал почти на любые вопросы, если правильно их сформулировать. Я никому никогда не рассказывала о нем, потому что боялась, что преподаватели отнимут его у меня, если я расскажу. Они могли подумать, что дневник может быть опасным. Но он не был опасным, профессор Дамблдор. Информация, которую он давал, была познавательной и интересной, и, в конце концов, он лежал в книге из библиотеки! Первое время я вообще считала, что он был чем-то вроде справочника к расширенной «Истории Хогвартса». Потом я поняла, что помимо истории Хогвартса он знал уйму других вещей. Я могла задавать ему вопросы часами, и он отвечал почти на все, по любым предметам. Не нужно было долго искать нужную книгу, чтобы что-то узнать. И еще он знал о потайных местах Хогвартса, знал правильные пароли, чтобы открывать тайные ходы в скрытые от глаза галереи, кладовки и кабинеты...

Гермиона все продолжает свою историю, такую простую и будто бы безобидную, и от ровного звука ее голоса у меня волосы на затылке поднимаются дыбом. Я ощущаю физическую тошноту, представляя себе в полной мере, что за дневник попал ей в руки. Гермиона рассказывает, что несмотря на то, что вся информация, которой располагал волшебный дневник, была полезной и интересной, у него была одна особая одержимость – Тайная комната. Не раз и не два дневник подкидывал Гермионе информацию о ней. Он знал точно, где она находится и как туда попасть, но для этого нужно было сказать слово "Откройся" на никому не известном мертвом языке. Гермионе очень хотелось разгадать эту тайну. Она представляла, сколько знаний может ей открыться там, в Тайной комнате, знаний, которые хозяином комнаты явно предназначались для одних только чистокровных волшебников. Но никто из них, чистокровных волшебников со Слизерина, не мог и мечтать о том, чтобы открыть эту комнату, в то время как она, магглорожденная девочка с Гриффиндора – могла. И ей очень хотелось разгадать эту загадку до окончания Хогвартса, пока было время.

И она рассказывает, как в этом году у нее наконец-то появилась такая возможность. Я знаю совершенно точно, на каких моментах своей истории Гермиона явно привирает, чтобы выгородить меня или Рона, и готов поклясться, что Дамблдор тоже это замечает. Но директор не перебивает ее, пока она рассказывает, как почти не вылезала из библиотеки весь год, особенно из секции Магического языкознания, пытаясь найти возможность открыть заветную комнату. Впрочем, Гермиона довольно подробна и последовательна в деталях. Она заставляет все выглядеть так, будто ей самой, без посторонней помощи, удавалось проникнуть в Запретную секцию библиотеки посреди ночи и забирать оттуда книги, в том числе ту, где отыскался рецепт одного зелья. Если правильно его сварить, это зелье позволяло в течение короткого времени понимать язык, на котором нужно приказать комнате открыться. Также Гермиона без запинки рассказывает, как ей удалось умыкнуть крылья аспида из чулана профессора Снейпа во время одной из лабораторных работ, и это было самым важным ингридиентом, который был ей нужен для зелья. Для приготовления зелья она использовала Выручай-комнату, о существовании которой узнала, будучи старостой, от кого-то из младшекурсников. Затем она испытывала уже готовое зелье, украдкой разговаривая с рунескопами Хагрида. В прготовлении зелья было несколько неудачных попыток, но к моменту сдачи СОВ ей наконец-то удалось довести его до совершенства: приняв его, она понимала, что говорят ей рунескопы, и могла говорить с ними в ответ так, чтобы они понимали ее.

В этот момент до меня доходит, как на самом деле существенно я повлиял на успех предприятия Гермионы со своей «помощью». Если бы ни я, она никогда не нашла бы нужных книг, не нашла бы Выручай-комнату, где могла безнаказанно проводить свои эксперименты с зельем, и не достала бы крылья аспида – самый главный ингридиент для этого зелья. С огромным изумлением я обнаруживаю, что, фактически, именно я был тем, кто по своему незнанию, самонадеянности и нелепому желанию «помочь» привел Гермиону в Тайную комнату.

Окончание этой истории мне уже известно: Гермионе удалось открыть Тайную комнату и войти внутрь, но они с Роном совершенно не ожидали наткнуться там на здорового кровожадного василиска, которому уже давно надоела диета из крыс и который был не прочь подкрепиться чем-то посущественнее.

– Где этот дневник? – нетерпеливо спрашиваю я, когда Гермиона заканчивает свой рассказ.

Все на секунду переводят взгляды на меня, но никто ничего не говорит.

Гермиона достает из сумки небольшой кожаный дневник в черной обложке и кладет его на стол. Я протягиваю к нему руку даже скорее, чем Дамблдор. Но едва коснувшись его, я сразу же понимаю, что это никакой не хоркрукс, в нем нет частицы души. Но само колдовство в нем похоже до дрожи на тот, другой дневник. Я перелистываю пустые страницы, пропитанные магией до отвала, готовые предоставить ответ на любой вопрос тому, кто спрашивает. Но вместе с тем в этой вещи есть нечто темное и зловещее. Этот дневник, похожий и в то же время не похожий на дневник Тома Риддла из моего прошлого – все равно что чья-то издевательская шутка, предназначенная специально для меня. Я на секунду прикрываю глаза, чувствуя, как слабость и тошнота усиливаются. Меня охватывает чувство, что незримая война уже идет вовсю, незамеченная мною и никем другим в магическом мире, причем идет очень давно, и что я проигрываю.

– Гм, Гарри, ты позволишь мне?

Я тупо смотрю на Дамблдора, который протягивает ко мне руку, несколько секунд, а все остальные смотрят на меня. Наконец, до меня доходит – Дамблдор хочет получить дневник. Медленно и неохотно, я передаю маленькую книжку ему.

Некоторое время Дамблдор пристально изучает дневник, нависнув над ним своим крючковатым носом, и даже проверяет его несколькими заклинаниями, что заставляет Грейнджеров пораженно охнуть.

Наконец, он откладывает дневник в сторону и снова поднимает взгляд на присуствующих.

– Я не знаю, что за колдовство наложено на дневник, но оно, несомненно, очень сильное… – начинает Дамблдор.

– Профессор, отдайте его мне.

Я выпаливаю это прежде, чем успеваю себя остановить. И снова, взгляды всех присутствующих устремляются на меня. Краем глаза я вижу, как неодобрительно поджимает губы профессор МакГонагалл.

– Прости меня, Гарри? – переспрашивает директор.

Его взгляд за стеклами очков-половинок до ужаса пытливый и подозрительный, но я твердо повторяю:

– Мне нужен этот дневник. Профессор, пожалуйста. Я прошу вас, отдайте мне его.

Ответ Дамблдора взвешенный и спокойный:

– Боюсь, это слишком опасно, Гарри. Этот дневник и так уже нанес достаточно вреда. Я изучу его. Но затем дневник будет уничтожен. Здесь явно не обошлось без темной магии.

Гермиона пристыженно опускает голову, слезы теперь уже в открытую текут по ее щекам. Миссис Грейнджер утешительно приобнимает ее рукой.

С этим чертовым дневником я едва не забываю, зачем мы все собрались здесь. Я спохватываюсь только, когда мистер Грейнджер переводит растерянный взгляд с Дамблдора на МакГонагалл и говорит:

– Профессор Дамблдор, профессор МакГонагалл, неужели в сложившихся обстоятельствах мы действительно должны обсуждать вопрос с отчислением? Я имею в виду… это даже не было виной нашей дочери. Она нашла этот дневник в школьной библиотеке, ради всего святого.

Отвечает ему профессор МакГонагалл:

– Я думаю, что выражу общее мнение, мистер Грейнджер, если скажу, что мы не можем полностью отнести всю ответственность за произошедшее на этот дневник. Без этого предмета ваша дочь никогда не нашла бы Тайную комнату и, возможно, даже не узнала бы о ее существовании, это правда. Но ответственность за принятое решение лежит все-таки на мисс Грейнджер. Это она, а не дневник, проникла в зепрещенную секцию библиотеки, выкрала из личного хранилища одного из хогвартских преподавателей очень опасный ингридиент, приготовила незаконное зелье, подвергла, в конце концов, жизни своих сверстников опасности. Этот эгоистичный, незрелый, необдуманный поступок едва не стоил троим подросткам жизни. Это недопустимо для студента Хогвартса, тем более, для старосты, на которую равняются другие студенты. И я также не считаю, что с мистера Уизли следует полностью снять ответственность за его проступок, потому что он ничем не воспрепятствовал нарушению школьных правил со стороны мисс Грейнджер, и даже напротив, всячески содействовал ей в этом.

На несколько секунд в кабинете повисает подавленное молчание.

– Боюсь, что профессор МакГонагалл права, – вздыхает Дамблдор. – Такой серьезный проступок – это не что-то, на что мы можем просто-напросто закрыть глаза.

Рон пристыженно опускает голову, миссис Уизли бормочет побелевшими губами:

– Я не могу поверить, Рональд, такой позор! Из всей семьи только ты умудрился вылететь из школы, даже Фред и Джордж…

– Это была не Гермиона, – напрямик говорю я, и в очередной раз за прошедшие полчаса оказываюсь в центре всеобщего внимания.

– Что ты имеешь в виду, Гарри? – напряженно переспрашивает профессор МакГонагалл.

– Гарри, не нужно, – тихо просит Гермиона.

Моя головная боль все усиливается, и я хочу просто покончить поскорее со всем этим. Поэтому я делаю глубокий вдох и говорю:

– Весь этот год Гермиона получала книги из Запретной секции от меня. У меня был пропуск, так что я мог получить их без проблем. Фактически, ни она, ни Рон не проникали в Запретную секцию. И в хранилище для ингридиентов Снейпа залез тоже я. Я помогал ему в приготовлении зелий, так что я знал, что и где находится в его запасах. Мне было несложно забрать оттуда крылья аспида тайком. И еще, если бы ни я, Гермиона никогда не узнала бы о существовании Выручай-комнаты. Таким образом, Тайная комната была открыта по моей вине. Поэтому если вам непременно нужно выкинуть кого-то из школы, профессор Дамблдор, то выкидывайте меня.

Профессор МакГонагалл сидит, словно громом пораженная. Как ни странно, сходное выражение появляется на лице Рона.

Во взгляде Дамблдора столько разочарования, что это едва выносимо.

– Гарри, когда ты просил у меня доступ в Запретную секцию, я предоставил его тебе с одним-единственным, очень простым условием…

– Что я не буду передавать книги студентам, – заканчиваю я. – Я помню, профессор. Я напортачил, я знаю. Мне очень жаль.

Я не знаю, как мог бы объяснить ему, насколько сильно я на самом деле нуждался в обществе Рона и Гермионы тогда, в начале года, и как книги из Запретной секции были единственным способом заполучить их внимание. Потому что все это ни черта не оправдывает того, что я предал его доверие.

– Я не пытаюсь оправдываться, профессор Дамблдор, – твердо продолжаю я. – И не пытаюсь уйти от ответственности. Профессор МакГонагалл права, нарушать школьные правила таким образом было непозволительно, и это я, а не Гермиона, подверг жизни студентов опасности. Но я не прошу оставить меня в Хогвартсе после этого. Если вы решите, что мне следует уйти после того, что я сделал, я приму ваше решение без возражений. Но будет слишком нечестно, если из-за моих собственных действий пострадают другие.

Дамблдор вздыхает и негромко говорит:

– Гарри, я надеюсь, ты понимаешь, что после наших недавних… открытий к тебе начинают применяться те же правила, что и к другим студентам?

Я пристыжено киваю, устремив взгляд в пол.

– Отныне я отзываю твои привелегии на доступ к Запретной секции, – твердо говорит Дамблдор, и я вскидываю на него изумленный взгляд, потому что это звучит так, словно мне позволено остаться. – Вместе с тем, принимая во внимание все то, что рассказали вы трое, я думаю, что вина каждого из вас в отдельности в этой истории не настолько велика, чтобы применять крайнюю меру наказания.

Я вижу краем глаза, как Рон и Гермиона с надеждой вскидывают головы.

– Я снимаю по пятьдесят очков с Гриффиндора за проступок каждого из вас, мистер Уизли и мисс Грейнджер, – продолжает Дамблдор, и они оба переглядываются между собой, тяжело сглатывая: это автоматически переносит Гриффиндор на последнее место в межфакультетских соревнованиях. Но Дамблдор не ограничивается этим и продолжает: – Также вы трое будете отрабатывать взыскания в течение следующего года. Похоже, у вас слишком много свободного времени, которое вы используете не самым лучшим образом. И это ваше последнее предупреждение, молодые люди. Еще один проступок такого рода, и у меня просто не останется другого выхода, кроме как исключить вас всех из школы.

– Спасибо, профессор Дамблдор, сэр, – говорю я. – Мне жаль, что я нарушил обещание. Такого больше не повторится.

Рон и Гермиона тоже тихо благодарят Дамблдора, миссис Уизли достает носовой платок и украдкой утирает слезы облегчения.

Когда мы все поднимаемся со своих мест и неуклюже пытаемся разминуться в тесном кабинете, миссис Уизли неожиданно стискивает меня в объятиях, и я застываю на месте.

– Спасибо тебе, дорогой, спасибо, – бормочет она, прижимая меня к себе.

К счастью, Рон почти сразу же освобождает меня от ее тесных объятий.

– Мам, не нужно, отцепись от него, ты же видишь, ему нечем дышать...

После этого старшие Уизли и Грейнджеры остаются в кабинете Дамблдора, чтобы воспользоваться камином для возвращения по домам. Грейнджеры бросают беспомощные взгляды на Гермиону. И несмотря на то, что она самым искренним образом заверяет их, что путешествие по каминной сети – вещь вполне обыкновенная и безопасная, я могу сказать наверняка, что верится им в это с трудом. Профессор МакГонагалл тоже остается у директора, проводив нас напоследок строгим взглядом. Спускаемся по винтовой лестнице вниз только мы втроем.

– Черт побери, не могу поверить, что мы выпутались, – со смешком говорит Рон. – Я был просто уверен, что нас исключат.

– Я тоже, – тихо соглашается Гермиона. – Спасибо, Гарри. Думаю, если бы ты не взял всю вину на себя, нас бы точно вытурили из школы.

– Я не «брал вину на себя», Гермиона, – раздраженно возражаю я. – Я и был виноват. Я никогда не должен был нарушать обещание, которое дал Дамблдору, я никогда не должен был помогать тебе со всем этим. Вы оба едва не погибли из-за меня!

– Мы оба до сих пор живы из-за тебя, – перебивает вдруг Рон, и я замолкаю. – Приятель, мне кажется, ты здесь берешь на себя слишком многое.

Я смотрю на Рона в немом изумлении и даже не замечаю, что останавливаюсь посреди коридора, пока Рон и Гермиона тоже не останавливаются, глядя на меня. Но это похоже, так по-настоящему похоже на Рона из моего прошлого, как будто бы на мгновение стена между моим прошлым и настоящим рухнула, перестала существовать. Как будто бы мы втроем в очередной раз вышли целыми и невредимыми из очередной безумной истории, и сейчас самое время праздновать победу.

Рон вздыхает и неуютно переминается с ноги на ногу, его лицо делается неожиданно серьезным.

– Послушай, Поттер, похоже, я задолжал тебе извинение, – негромко говорит он. – Я вел себя с тобой как осел весь этот год. Тем не менее, ты спас наши шкуры, дважды, хотя для того, чтобы сделать это, тебе пришлось рисковать своей. То, что ты сделал там, в Тайной комнате… – он неожиданно ухмыляется во весь рот и продолжает: – черт побери, это было круто. Профессор Дамблдор объяснил нам, что это было своего рода одноразовым представлением, накопленная стихийная магия и все в таком духе, но, разрази меня гром, представление было что надо. Я имею в виду, Мерлинова борода, ты спалил василиска дотла! Дамблдор сказал, ты не смог бы сделать этого, если бы твоим единственным, самым большим желанием в тот момент не было бы спасти нас. И мы оба благодарны тебе за это.

На лице Рона написано раскаяние, и он без колебаний протягивает мне руку. Я растеряно пожимаю ее, все еще неосознанно ожидая подвоха, все еще пытаясь найти в лице Рона что-либо, что означало бы, что он не вполне искренен в своих словах. Но я не нахожу этого. Рон Уизли, главный гриффиндорский задира, действительно просит прощения за то, что вел себя, как осел.

– Ох, Рон! – неожиданно восклицает Гермиона дрожащим от эмоций голосом и бросается ему на шею, безудержно рыдая.

Рон перевозит ошеломленный взгляд на меня, спрашивая одними губами, какого черта на нее нашло.

Я ловлю себя на том, что не могу удержаться от улыбки.


****

Вернувшись в свою комнату после разговора в директорском кабинете, я сплю, наверное, часов десять к ряду. Зато моя головная боль после этого чудесным образом проходит. Когда я выхожу наружу, наступает уже время ужина. Все до единого студенты в Большом зале провожают меня взглядами, и из этого нетрудно догадаться, что история с василиском стала достоянием общественности. Даже преподаватели, и те смотрят на меня взглядами, полными любопытства.

Я опускаюсь на свое место рядом с Ремусом, сохраняя настолько непроницаемое выражение лица, насколько это вообще возможно.

– До меня дошла одна невообразимая история, Гарри, – говорит Ремус как бы между прочим, не отрываясь от своего ужина. – Ты не хотел бы… пояснить?

– Позже, не здесь, – коротко говорю я, и Ремус не задает дальнейших вопросов.

После ужина мы приходим к нему в кабинет, где я в общих чертах рассказываю ему о событиях в Тайной комнате. Ремус смотрит на меня в изумлении.

– И ты просто… испепелил василиска, без остатка? Живого, огромного, разъяренного василиска?

Я закатываю глаза:

– Ради Мерлина, Ремус, я же рассказывал тебе, какие вещи делал там, на войне… Неужели после этого ты считаешь, что мне чего-то стоило справиться с чертовым василиском?

Ремус встряхивает головой.

– Да, прости. Ты прав. Мне просто нелегко вполне осознать, что кто-то действительно способен… на такое. Так что ты намерен делать теперь?

Я пожимаю плечами.

– Не похоже, чтобы у меня был особый выбор. Дамблдор считает, что это моя стихийная магия, запертая внутри на долгие годы, наконец чудесным образом проявилась. Он решил, что теперь я могу учиться в Хогвартсе, наравне со всеми. Наверное, самым правильным в этой ситуации будет позволить ему думать, что так и есть. Мне остается только купить волшебную палочку и делать вид, что я обычный пятнидцатилетний волшебник, такой же, как и все.

– Это звучит разумным, – кивает Ремус. – Я имею в виду, мы не можем позволить, чтобы остальные узнали истинные размеры твоей магической силы, это слишком опасно. Министерство магии может воспринять само твое существование, как угрозу. Поверь мне, тебе этого не хочется. Каким бы ты ни был могущественным волшебником, ты не представляешь себе, насколько изобретательными могут быть люди из Министерства магии, когда им нужно устранить угрозу.

– Я знаю, Ремус, – вздыхаю я. – Поверь, я знаю это, как никто другой.

– А что насчет экзаменов? – неожиданно спрашивает Ремус.

Я озадаченно поднимаю брови:

– Что с ними?

– Если ты хочешь учиться со своими сверстниками на шестом курсе, тебе нужно придумать, что делать с экзаменами, – поясняет он.

Я чувствую себя по-дурацки, потому что эта мысль попросту не приходила мне в голову.

– На твоем месте я обсудил бы этот вопрос с профессором Дамблдором. Если ты, конечно, не хочешь учиться на пятом курсе. К слову, это тоже подходящий вариант для тебя, советую обдумать его как следует.

Черта с два я хочу учиться на пятом курсе.

– Я поговорю с Дамблдором, – отвечаю я. – Я мог бы сдать СОВ хоть сейчас.

Ремус вопросительно поднимает брови:

– Серьезно, без подготовки?

Я фыркаю.

– Конечно же, без подготовки. Эти экзамены довольно простые. Самое сложно для меня – это зелья. И то, я сдавал в свое время аврорский минимум по зельям, скромно замечу, что довольно успешно. Не думаю, что СОВ окажутся сложнее, чем это.

– Гарри, знаешь что? – говорит вдруг Ремус. – Ты никогда не перестанешь меня изумлять.

Он широко улыбается, и мне приходит в голову, что вот теперь в нем не осталось прежней горечи и беспокойств обо мне. Теперь, когда Ремус знает о моем прошлом, знает о моей магии, которая может быть смертоносной и опасной для меня и для всех, кто меня окружает, он каким-то образом чувствует себя лучше насчет меня, чем тогда, когда считал меня просто замкнутым подростком-сквибом, не желающим обсуждать с ним свои проблемы.

– Ты меня тоже, Ремус – говорю я в ответ. – Ты тоже.


****

Мне удается перехватить Дамблдора сразу после завтрака, и мы неторопливо прогуливаемся по открытым галереям школы, увитым молодыми зарослями плюща. Директор доброжелательно расшаркивается со встречными привидениями, и я тоже киваю головой Толстому Проповеднику и Серой Даме, растягивая губы в приветливой улыбке. И я никогда в жизни еще так не старался выражать учтивый интерес, поддерживая разговор о погоде, как в этот момент. Хотя едва ли одной только вежливости достаточно, чтобы сгладить тяжесть моего проступка в глазах директора.

– Профессор Дамблдор, сэр, я хотел спросить, что мы будем делать с моим дальнейшим обучением? – наконец очень вежливо спрашиваю я, уловив подходящий момент в разговоре.

– Я думал предложить тебе пойти на пятый курс Хогвартса, Гарри, – с готовностью отвечает Дамблдор, и мне сразу же становится ясно, что он обдумал это заранее. – Видишь ли, студенты допускаются к обучению по предметам шестого курса в зависимости от того, какой балл они получили по своим СОВ. Таким образом, не будучи аттестованным по СОВ, ты не можешь посещать занятия вместе с шестым курсом. Кроме того, наверстать четыре года и так будет довольно непросто, несмотря на то, что по ЗоТИ, к примеру, твои познания уже сейчас находятся на очень высоком уровне.

– Я могу попытаться сдать СОВ в этом месяце, во внеочередном порядке? – без предисловий спрашиваю я, и Дамблдор устремляет на меня внимательный взгляд.

– Члены экзаменационной комиссии будут в Хогвартсе до конца семестра, пока не закончат принимать ТРИТОН, – наконец говорит он. – Я посмотрю, что можно сделать. Но если они согласятся принимать у тебя экзамены, ты должен понимать, что ты будешь сдавать их в самое ближайшее время. У тебя совсем не останется времени на подготовку.

– Я понимаю, профессор, – киваю я. – Тем не менее, я хотел бы попытаться.

– Что ж, в таком случае, полагаю, мне следует согласовать этот вопрос сегодня.

Когда мы с Дамблдором прощаемся и директор удаляется, чтобы обсудить мою дальнейшую судьбу с Гризельдой Марчбэнкс, я выхожу на школьный двор. Но я не успеваю даже начать обдумывать, какую стратегию мне стоит выбрать, чтобы прилично сдать СОВ, но вместе с тем не показаться слишком уж подозрительно «талантливым». Я делаю всего несколько шагов по школьному двору, как меня нагоняет Невилл, который выглядит необычайно оживленным.

– Гарри, вот ты где! Слава Мерлину, ты в порядке! – восклицает он. – Я так и не смог навестить тебя вчера в Больничном крыле. Мадам Помфри сказала, что тебя выписали, но я не мог разыскать тебя весь день. Скажи, как все прошло? Мне удалось помочь, я вовремя привел директора? Мерлин, когда Дамблдор появился из той трубы, и ты на его руках, без сознания… Гермиона плакала не переставая, а Рон не проронил ни слова… Я подумал, что ты – того… каюк. Но это правда? То, о чем говорит вся школа? Ты уничтожил настоящего василиска? Потому что Тонни Пайк утверждает, что это была гидра, а Финн Траффорд весьма убедительно говорил про дракона…

– Невилл, переведи дыхание, – с улыбкой говорю я. – Отвечая на твой вопрос: это был василиск. Хотя, если честно, я не хочу об этом говорить. Но ты все сделал правильно, спасибо. Помощь подоспела вовремя.

Невилл пораженно качает головой:

– Мерлин, не могу поверить, что это правда и Гермиона действительно нашла Тайную комнату! Я имею в виду, это своего рода… легенда. Никто не мог найти ее, наверное, столетиями. Не удивлюсь, если сюда приедут люди из Министерства, чтобы разведать, что внутри.

– Вряд ли министерским чиновникам удастся попасть внутрь, – возражаю я. – Проход в Тайную комнату снова закрылся. Едва ли кто-то из них говорит на парселтанге, чтобы открыть его еще раз.

– Мерлин, и Гермионе удалось это обойти, подумать только… – Невилл неожиданно широко ухмыляется. – Держу пари, Салазар Слизерин переворачивался в гробу, пока его секретное убежище взламывала магглорожденная ведьма с Гриффиндора.

Я тоже улыбаюсь, потому что это похоже на правду. Черта с два Салазар Слизерин думал, что кто-нибудь без капли его крови в жилах сможет когда-либо проникнуть в его Тайную комнату, не говоря уж о магглорожденных гриффиндорках.

– Она действительно очень способная ведьма, – говорю я.

– И везучая, – добавляет Невилл. – Ей крупно повезло, что ее не вытурили из школы. Ее и Рона. Обошлось тем, что Гриффиндор скатился на последнее место в турнирной таблице с рекордными пятью баллами в остатке, но, Мерлинова борода, кого это волнует? Мы бы и так не выиграли Кубок школы. Зато мы уели слизеринцев одним только тем, что открыли их комнату. Рон и Гермиона теперь герои всего факультета. Не такие заметные, как ты, Гарри. Ты испепелил василиска, ради Мерлина.

– Или дракона, или гидру, – поддеваю я. – Никто толком не знает, что случилось, Невилл. Это пустая шумиха. Но скоро каникулы, и это радует. За каникулы они охладеют к этой истории, найдут себе что-то новое и перестанут наконец болтать.

Я вздрагиваю, когда мне на плечи опускаются чьи-то руки.

– Ты совершенно прав, Поттер, – раздается из-за спины голос Джорджа Уизли.

– Скоро эти неблагодарные остолопы напрочь забудут о твоих подвигах, так что наслаждайся моментом, пока можешь, – подхватывает Фред.

– И мы решили, почему бы не утроить вечеринку, чтобы запечатлеть этот преходящий момент славы и всеобщего обожания?

– Постойте, вам двоим разве не нужно готовиться к ТРИТОН? – подозрительно прищуриваюсь я, переводя взгляд с одного близнеца Уизли на другого.

– Ох, ты разговариваешь, прямо как наша мать! – закатывает глаза Джордж.

– «ТРИТОН – это самое важное, что есть в вашей жизни, так что хоть в лепешку расшибитесь, а экзамены сдайте!» – передразнивает Фред тонким сварливым голосом.

– Как будто бы ей будет много проку от пары лепешек с шестнадцатью ТРИТОНами, – добавляет Джордж.

– Оставь эти заботы тем, у кого нет ни толики предпринимательской мысли…

– И даже не надейся отделаться от нас, напугав какими-то экзаменами. Пф!

Я вяло отбиваюсь, пока близнецы Уизли и принявший их сторону и смеющийся над моим негодованием Невилл хватают меня под руки и тащат в гриффиндорскую гостиную. Когда портрет Полной Дамы отъезжает в сторону, из гостиной появляется несколько рук, которые втягивают меня внутрь, и я оказываюсь прямиком посреди оглушающего гомона голосов и всеобщего веселья.

– Поттер здесь, Поттер с нами! – раздается со всех сторон.

Меня буквально тащит и швыряет в мягкое кресло. Гриффиндорцы тесно стоят и сидят вокруг, оживленно разговаривают, перебивая друг друга, смеются – у меня создается впечатление, что сейчас в гостиной собрались студенты со всего факультета. Неожиданно я натыкаюсь глазами на Рона и Гермиону, которые сидят в креслах чуть поодаль, и на головах у них почему-то надеты бумажные короны. В тот же момент я чувствую, как что-то касается моей собственной головы, и могу сделать предположение, что это такая же корона, как и у них. Гермиона выглядит сконфуженной и даже недовольной происходящим, но когда я перевожу дикий взгляд на Рона, он кивает мне, весело подмигивая, и широко улыбается.

Откуда-то у меня в руке появляется полный стакан сливочного пива, и голос Фреда, а может, Джорджа, я не могу разобрать наверняка в этом шуме, говорит:

– Поднимем тост за победителей Василиска, за бесстрашных героев, которые разделались с излюбленной зверушкой всех слизеринцев! Ура!

– УРА! – подхватывают со всех сторон, и это похоже на безумие.

Я делаю большой глоток сливочного пива, дико оглядываясь кругом.

– Рон, расскажи еще раз, как вы проникли в Тайную комнату! – восторженно просит Колин Криви.

Его просьбу подхватывают другие оживленные голоса. Гермиона недовольно закатывает глаза и что-то бормочет, наверняка в том ключе, что эта история – совсем не повод для веселья. Но Рон принимается рассказывать, к большому удовольствию присутствующих. Я не знаю, сколько раз он рассказывал эту историю до этого, потому что в текущей версии у василиска есть огненное дыхание, три головы и крылья. До меня начинает смутно доходить, откуда взялись те нелепые домыслы про дракона и гидру.

В самый драматический момент, когда Рон доходит до момента, как мы втроем, удирая от василиска по бескрайнему лабиринту, находим зачарованные доспехи, меч, булаву и огнеупорный щит и решаем дать страшному огнедышащему зверю бой, портрет на входе в гостиную распахивается, и на пороге показывается профессор МакГонагалл. Рон задыхается от неожиданности и замолкает на полуслове. Гермиона в панике вскакивает на ноги, стаскивает с головы корону из бумаги и прячет ее себе за спину. Я жалею о том, что уже слишком поздно снимать собственную корону, когда побелевшая от гнева МакГонагалл обводит суровым взглядом гостиную, особенно задержавшись глазами на мне, Роне и Гермионе.

– Я хотела бы заметить, что ситуация, которую создали мисс Грейнджер, мистер Уизли и мистер Поттер своими действиями – вовсе не повод для празднования, – жестко говорит она. – Мне стыдно за Гриффиндор, если вы считаете иначе. Я была лучшего мнения обо всех вас. Поттер, за мной. Праздник окончен.

Она оборачивается и выходит из гостиной, даже не проверяя, следую я за ней или нет. Я смахиваю с головы чертову корону и поспешно устремляюсь к выходу из гостиной, за профессором МакГонагалл.

– Профессор, я прошу прощения, – сконфужено извиняюсь я на ходу. – Это совсем не то, что вы думаете. Я хочу сказать…

– Мне это не интересно, Поттер, – коротко перебивает она. – Профессор Дамблдор просил меня сопроводить вас в Косой переулок, чтобы приобрести для вас волшебную палочку и все остальное, что вы сочтете необходимым, чтобы подготовиться к сдаче экзаменов. Экзаменационная комиссия согласилась сделать исключение, учитывая ваши обстоятельства, и принять у вас СОВ во внеочередном порядке. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что временные рамки крайне тесные. Комиссия не будет задерживаться здесь дольше, чем до окончания сдачи ТРИТОН семикурсниками. У вас будут принимать по два экзамена в день, письменных и практических. Заклинания и трансфигурацию вы будете сдавать уже завтра. И учитывая, что ни один из этих предметов не является простым, я бы на вашем месте уже вовсю готовилась к экзаменам, вместо того, чтобы участвавать во всякого рода… – ее тонкие ноздри раздуваются от гнева, когда она делает паузу, чтобы найти подходящее слово, – дебошах.

– Так мы идем в Косой переулок? – переспрашиваю я и смущенно уточняю: – Полагаю, сейчас не лучшее время, чтобы просить об одной услуге?..

Полчаса спустя я, профессор МакГонагалл и слегка дезориентированный и нетвердо стоящий на ногах после первой в своей жизни совместной аппарации профессор Венгерд стоим на булыжной мостовой Косого переулка. Народу здесь намного меньше, чем накануне учебного года, но все же достаточно людно.

– Вперед, не будем терять времени, – поторапливает нас профессор МакГонагалл. – В магазин Олливандера.

У меня в кармане все жалование, накопленное за время моей работы в Хогвартсе – не слишком много, но на палочку мне уж точно должно хватить. Я фыркаю про себя. Как будто бы мне нужна чертова палочка.

Впрочем, она мне действительно нужна, если я хочу, чтобы мой очередной обман сработал.

Так что мы идем по мощеной булыжником улице в направлении лавки Олливандера, и профессор Венгерд с явным удовольствием и интересом рассматривает теснящиеся по обеим сторонам улицы волшебные магазинчики, торговцев, расхваливающих свой причудливый разнообразный товар, и эмоционально торгующихся покупателей.

– Вы преподаете трансфигурацию в Хогвартсе, верно, профессор МакГонагалл? – интересуется профессор Венгерд и поясняет на ее удивленный взгляд: – Гарри рассказывал мне об этом. Наука о превращении одних предметов и живых существ в другие. Звучит очень непросто.

– Профессор МакГонагалл может превращаться в кошку, – многозначительно говорю я.

– Действительно, в кошку? – переспрашивает профессор Венгерд в крайнем изумлении. – И как, позвольте уточнить, это происходит? Нужно произнести особое заклинание, или…

Он замолкает на полуслове, когда профессор МакГонагалл вдруг прямо на ходу обращается в полосатую кошку, а затем обратно в человека, и продолжает идти вперед, не сбавляя темпа и не меняясь в лице.

– Нет, не нужно никаких особых действий или заклинаний, профессор Венгерд, – с достоинством отвечает она на его вопрос. – Несколько лет упорного обучения – и волшебник способен превращаться в животное даже без помощи волшебной палочки.

– О-о-о, – только и выдыхает профессор Венгерд.

Я широко ухмыляюсь.

Вскоре мы подходим к знакомому магазинчику, маленькому и обшарпанному, в витрине которого лежит одна-единственная волшебная палочка на выцветшей бархатной подушке. Я толкаю вперед деревянную дверь, которая издает жалобный скрип, и одновременно с этим где-то в глубине магазина раздается мелодичный звон колокольчика. Профессор МакГонагалл и профессор Венгерд заходят следом. Какое-то время мы ожидаем хозяина лавки, привыкая к тишине и полумраку после шумной суеты Косого переулка и разглядывая стройные ряды узких продолговатых коробочек, расположившихся вдоль стен.

Через минуту противоположеная дверь открывается, и к нам выходит мистер Олливандер. Он внимательно оглядывает нас троих своими большими прозрачными глазами, пока не останавливается взглядом на мне.

– Поттер, не так ли? – спрашивает он. – Вы очень похожи…

– На своего отца, я знаю, – говорю я.

– Я хотел сказать, вы похожи на свою мать. У вас ее глаза. Ее палочка была десять с четвертью дюймов, ива, очень гибкая... Пожалуйста, протяните вперед руку, в которой вы держите палочку.

Я послушно вытягиваю правую руку вперед, наблюдая за волшебной линейкой, которая производит свои измерения.

– Это ваша первая палочка, верно? – спрашивает меня Олливандер.

Я киваю, ожидая неизбежных вопросов, которые последуют после этого, но старый волшебник больше ничего не спрашивает.

Когда с измерениями оказывается покончено, Олливандер протягивает мне первую палочку и говорит:

– Тис и перо феникса, десять дюймов, очень мощная. Попробуйте ее.

Палочка в моих ладонях кажется горячей и по-настоящему сильной. Я делаю один холостой взмах, и когда ничего не происходит, возвращаю ее Олливандеру. Он хмурится и достает следующую.

– А что насчет этой? Ольха и сердце дракона, тринадцать дюймов, необыкновенно хороша для превращений.

Я пробую эту палочку, которая кажется неукротимой и своенравной, а потом следующую за ней, и еще одну. Но все это – совсем не то, что я ищу.

Проходит еще некоторое время, прежде чем Олливандер протягивает мне очередную палочку и говорит:

– Волос единорога и рябина, двенадцать дюймов. Попробуйте, мистер Поттер. Эта палочка великолепно подходит для тонких чар и защитных заклинаний.

Я сжимаю палочку в ладони и понимаю, что она, пожалуй, подходит. Она кажется прохладной в моей ладони, несильной, но вместе с тем точной и послушной, и я надеюсь, чо это как раз то, что нужно, чтобы моя магия не казалась слишком уж невероятной и неуправляемой. На этот раз я позволяю нескольким сияюще-белым искрам сорваться с кончика палочки наподобие фейерверка, и мистер Олливандер улыбается удовлетворенной улыбкой.

– Поздравляю, мистер Поттер! Похоже, ваша палочка наконец-то нашла вас.

После лавки Олливандера мы втроем заходим в кафе-мороженое Флориана Фортескью и наслаждаемся великолепными тающими на языке шариками мороженого, сидя в плетеных креслах и наблюдая за суетливой жизнью Косого переулка со стороны.

– Итак, Гарри, теперь ты сможешь колдовать, как все остальные волшебники? – спрашивает меня профессор Венгерд, когда наконец находит в себе силы оторваться от восхитительно вкусного ванильного мороженого с дробленым орехом и кленовым сиропом.

– Да, более или менее, – киваю я.

– Это значит, что теперь ты останешься в Магическом мире?

Профессор Венгерд задает совсем простой вопрос, но я вдруг обнаруживаю, что не могу на него ответить. Правда в том, что я не знаю. Даже если бы в Магическом мире не творилось всех этих подозрительных, странных вещей, которые словно тянутся за мной из моего прошлого, как кровавый след, и подвергают смертельной опасности всех, кого я знаю, я все равно не мог бы ответить. В маггловском мире у меня остались только тетя Петунья, которая до сих пор в коме, и Дадли с Хейли, с которыми я не выходил на связь уже почти год. В магическом мире у меня есть Ремус, Невилл, более или менее есть Гермиона, и, возможно, я даже снова смогу завоевать дружбу Рона после того, как он отбросил в сторону свои глупые предрассудки по отношению ко мне. Это намного больше того, на что я когда-либо рассчитывал даже в своих самых смелых ожиданиях.

В то же время, остаться в Магическом мире с моей непостижимой для остальных волшебников магической силой, с непрестанным риском выдать ее каким бы то ни было образом, означало бы вечно подвергать себя опасности. Потому что черта с два Министерство магии потерпит существование волшебника, способного на такое колдовство. Они никогда не оставят меня в покое. И, кроме того, если о моей магии каким-то образом станет известно остальным, я всегда буду встречать в лицах других волшебников и ведьм страх, всю мою жизнь.

Всего этого даже слишком много для «нормальной жизни», о которой я всегда втайне мечтал.

– Посмотрим, – наконец уклончиво отвечаю я. – Я не отказываюсь от результатов своих маггловских экзаменов, если вы об этом, профессор. Они по-прежнему мне нужны. Мне нужно продумать пути отступления на случай, если магия так или иначе меня разочарует.

– Не волнуйся, Гарри, – ободряюще говорит мне профессор МакГонагалл, совершенно неправильно поняв причину моих беспокойств. – Даже если ты не сдашь СОВ, мы что-нибудь придумаем. Из тебя получится волшебник ничуть не хуже, чем из остальных студентов Хогвартса, я тебе это обещаю.

Я ничего не отвечаю, делая вид, что очень занят своим мороженым. И снова, уже далеко не в первый раз, мне приходит в голову, как было бы прекрасно, если бы единственной моей проблемой в жизни были чертовы экзамены.


****

Я нахожу Силенси, когда возвращаюсь в свою комнату после покупки волшебной палочки в Косом переулке. Змея лежит на покрывале, свернувшись плотными кольцами. Вся она, от головы и до хвоста, светится серебром – как тогда, зимой. Я подхожу ближе, удивленный и обеспокоенный. Когда я подхожу к кровати вполную, Силенси поднимает голову, и я понимаю, что она не спит.

– Вот ты где, – шиплю я на парселтанге. – Я уже бес-с-спокоилссся, куда ты запропас-с-стиласссь. С тобой вс-с-се в порядке?

Я протягиваю вперед руку, но змея не заползает на нее, как обычно. Вместо этого она поднимается выше на кровати, так что ее голова с будто бы сияющими жидким серебром глазами оказывается ненамного ниже уровня моих глаз.

– Что-то случилос-с-сь?

– Случилос-с-сь, – шипит Силенси, и я замечаю, что в ее шипении есть нечто новое, нечто очень и очень сердитое. – Ты убил Повелителя, маленький, глупый змееныш-ш-ш.

Мне требуется пара секунд, чтобы осознать, о чем речь.

– Ты говоришь о василис-с-ске? – в неверии переспрашиваю я. – С-с-серьезно? Ты обижена на меня за то, что я убил кровожадного монс-с-стра, просто потому, что этот монс-с-стр – по-нас-с-стоящему больш-ш-шая змея?

Силенси издает гневное шипение, стремительно подаваясь вперед всем телом и рассерженно оскалив клыки. Я отступаю от нее на шаг и тут же хмурюсь. Она никогда не пугала меня таким образом – никогда прежде.

– Я приходила к повелителю вес-с-сь год и раз-с-сговаривала с ним, – шипит она. – Он был с-с-стар, добр и мудр, и очень с-с-силен.

Между нами повисает долгая, звенящая враждебностью пауза.

– Но ты не помеш-ш-шала мне, – в конце концов говорю я. – Когда я применил то заклинание, ты ничем не помеш-ш-шала мне.

– Не потому, что не пыталас-с-сь, – шипит змея, и в ее голосе я слышу бессильную ярость.

Кое-что обретает смысл.

– Вот почему ты вся с-с-светишься с-с-серебром, не так ли? Тогда, в комнате, ты пыталас-с-сь ос-с-становить меня.

– Я была почти без с-с-сил, когда ты впервые нашел меня, маленький змееныш-ш-ш, – говорит вдруг змея, совершенно невпопад к моему вопросу. – Оказавш-ш-шись за волш-ш-шебным барьером, я потеряла путь ко вс-с-сему, от чего могла забирать с-с-силу. Ты взял меня к с-с-себе, и с-с-сохранил мне жизнь, и с-с-сделал меня с-с-сильнее, и привел меня с-с-сюда. Взамен я выполняла твои прос-с-сьбы, и я заботилас-с-сь о тебе. Но ты убил Повелителя. И с этого момента ты с-с-сам по с-с-себе.

Я прикрываю глаза, потому что это ранит. Силенси – тоже мой друг, мой очень хороший, очень верный друг. Мой первый настоящий друг в этой реальности. Я не хочу терять ее.

– Я понимаю, – говорю я на парселтанге. – Там, в Тайной комнате, я убил твоего друга. Но я не знал. Поверь, мне бы очень хотелос-с-сь это изменить.

– Мне тоже. Но даже ты не можешь повернуть время вс-с-спять.

Змея неторопливо сползает с кровати и опускается на пол серебряной лентой, скользит мимо меня по направлению к волшебному зеркалу. Я оборачиваюсь, наполовину не веря, что это действительно происходит, что Силенси действительно может на полном серьезе оставить меня после того, как была со мной столько лет.

– Не уходи, – прошу я. – Ты нужна мне. Я буду учитьс-сся в Хогвартс-с-се вмес-с-сте со вс-с-семи, ты знаеш-ш-шь? Что, если этого окажется черес-с-счур? Что, ес-с-сли моя магия выйдет из-под контроля, как тогда, с Малфоем, когда он применил ко мне С-с-сектумс-ссемпру?

– Ты с-с-справишьссся, – глухо шипит мне змея. – Ты не можешь полагатьс-с-ся в этом только на меня, ты должен научитьс-с-ся перес-с-стать боятьс-с-ся с-с-своих с-с-сил. Они – это час-с-сть тебя. Чем с-с-скорее ты поймеш-ш-шь это, тем лучш-ш-ше для тебя. Приш-ш-шло время, когда каждый из нас должен выбрать с-с-свою с-с-собственную дорогу. Прощай, Говорящ-щ-щий.

Я стискиваю руки в кулаки, крепко зажмуриваясь, и повторяю во весь голос:

– Но ты нужна мне! Даже ес-с-сли я с-с-совершил ошибку, ты нужна мне.

Проходит несколько долгих секунд, но Силенси не обхватывает мою руку, не прикасается к моей магии, успокаивающе и надежно, как обещание того, что она не позволит чему-либо пойти не так. Что она вмешается, если моя своенравная магия решит, что мне грозит опасность, и нападет на кого-то, кому я не вправе причинять вред.

Но когда я открываю глаза, в комнате никого нет. Силенси действительно оставила меня. Я говорю себе, что она обязательно вернется, позднее, когда ее гнев утихнет, она непременно будет по мне скучать. Но мой беспощадный внутренний голос отвечает, что нет – не вернется. Ты не просто «совершил ошибку». Ты убил ее друга, Поттер. Можно ли простить такое кому бы то ни было?

Я крепко стискиваю челюсти и медленно выдыхаю, прежде чем сделать глубокий размеренный вдох и расслабить сжатые в кулаки пальцы.

Итак, правило номер один в моей новой жизни: самоконтроль.


****

Отголоски разговора с Силенси все еще звучат у меня в ушах на следующее утро, когда я рассеянно одеваюсь в свою новую школьную форму и пытаюсь хоть как-то привести в порядок волосы. Я не перестаю возвращаться к мысли, что если бы я сказал вчера что-то другое, если бы нашел правильные слова, то, возможно, змея все-таки изменила бы свое решение и осталась. Хотя разумом я прекрасно понимаю, что единственно правильный момент для того, чтобы сделать что-то по-другому, был там, в Тайной комнате. Но я не позволяю себе жалеть об этом. Я сделал то, что должен был: спас Рона и Гермиону. У меня попросту не было возможности думать еще и о благополучии проклятого василиска, только не тогда, когда мои друзья были в шаге от смертельной опасности и слишком многие вещи могли пойти не так.

– Бесполезно, как и всегда, – вздыхает Оберон, комментируя мои жалкие попытки привести волосы в порядок. – Похоже, опрятная внешность – это просто не твое. Но посмотри на это с хорошей точки зрения, зато у тебя много других талантов…

Я молча прохожу сквозь зеркало и спускаюсь по лестнице вниз, игнорируя его болтовню. Подумать только, Оберон совершенно невыносим, даже когда вполне искренне старается быть дружелюбным.

Еще очень рано, в просторных коридорах тихо и безлюдно. Мой экзамен по заклинаниям пришлось втиснуть в расписание Волшебной экзаменационной комиссии на самое ранее утро, до начала первого теоретического экзамена уровня ТРИТОН для семикурсников, а трансфигурация назначена на вечер.

Часы показывают ровно семь, когда я открываю двери кабинета, отведенного под мои экзамены. За широкой преподавательской кафедрой уже разместились профессора Марчбэнкс и Тофти, а рядом с ними – директор Дамблдор собственной персоной.

– Доброе утро, – вежливо киваю я всем троим. – Спасибо, что согласились выделить время для моих экзаменов.

– Ну разумеется, мистер Поттер! – раскатисто гаркает глуховатая Марчбэнкс со своего места в центре стола. – Учитывая ваши обстоятельства, мы решили, что будет только справедливым позволить вам сдать СОВ, чтобы вы могли обучаться в следующем году вместе со своими сверстниками.

– Учтите, молодой человек, что наши ожидания довольно высоки, – добавляет профессор Тофти, весело подмигивая мне поверх своего пенсне. – Если верить слухам, вы в одиночку одолели василиска. Я убежден, что экзамены после этого не покажутся вам такой уж сложной задачей.

Дамблдор просто улыбается мне ободряющей улыбкой, и я выдавливаю напряженную улыбку в ответ. Я чувствую себя довольно странно, когда под взглядами всех троих профессоров опускаюсь за одинокую парту, на которой лежит чистый лист пергамента, экзаменационный билет и письменные принадлежности.

– Начнем! – громогласно командует профессор Марчбэнкс, переворачивая песочные часы.

Я опускаю взгляд на свой билет, чтобы прочитать первый вопрос.

Письменный экзамен по заклинаниям едва ли можно назвать сложным, но написание ответов занимает у меня довольно много времени. Я уверен, что профессора просто-напросто умирают от скуки, поскольку их единственное занятие – наблюдать за тем, как я отвечаю на свои вопросы, они даже не разговаривают между собой. Но они не выражают нетерпения или недовольства, а просто сидят на своих местах, спокойные и неподвижные, будто каменные изваяия, пока песок в часах тонкой струйкой перемещается из верхней стеклянной колбы в нижнюю.

Я заканчиваю еще до того, как весь песок из верхней колбы оказывается внизу, и встаю со своего места, чтобы передать свою работу профессору Марчбэнкс.

– Очень хорошо! – громко говорит она, забирая у меня лист пергамента. – Перейдем к практической части. Вы готовы, мистер Поттер?

Я киваю с легкой долей неуверенности. Это тот самый момент, когда мне нужно проследить со всей возможной внимательностью, чтобы мое колдовство ничем не отличалось от обычной магии пятнадцатилетних волшебников. Я достаю из кармана мантии свою рябиновую волшебную палочку. Она приятно холодит пальцы, внушая некоторую уверенность.

Профессор Тофти левитирует откуда-то из-за преподавательской кафедры большую плоскую тарелку и опускает ее на стол передо мной.

– А ну-ка, мистер Поттер, заставьте эту тарелку взлететь.

Я направляю на тарелку волшебную палочку, делаю требуемое движение рукой, намерено медленное и выверенное, и четко произношу:

– Вингардиум Левиоса!

Тарелка послушно поднимается в воздух на несколько дюймов.

Профессор Тофти удовлетворенно кивает и дает следующее задание.

В последующую четверть часа я заставляю полосатый галстук исчезнуть и появиться снова с помощью дезилюминационных чар, перекрашиваю золотую рыбку в аквариуме в лиловый цвет, заставляю ее увеличиться до размеров самого аквариума и уменьшиться до размеров горошины, а потом возвращаю ей первоначальный вид и цвет, и в завершение призываю книгу из шкафа в дальнем углу кабинета при помощи Манящих чар. Я не рискую намерено напортачить с заклинанием, но также не выхожу ни на йоту за рамки школьной программы. Я не использую невербальные заклинания или сложные усовершенствованные чары, а вместо этого выполняю колдовство медленно и аккуратно, как по учебнику.

Впрочем, к концу экзамена оба представителя экзаменационной комиссии и Дамблдор выглядят весьма удовлетворенными моим выступлением.

– Очень хорошо, мистер Поттер, – говорит Гризельда Марчбэнкс. – Образцовое колдовство. Вы точно уверены, что знакомы с Магическим миром всего год?

Я натянуто улыбаюсь, ничего не отвечая на этот вопрос. Профессора делают пометки в своих ведомостях, а затем отпускают меня с миром.

Экзамен по трансфигурации после обеда немногим отличается от предыдущего. После завершения письменной части я проделываю несколько несложных трансфигураций на различных предметах и животных, старательно проговаривая магические формулы и следя за тем, чтобы движения палочкой были медленными и наглядными. И, опять же, я не делаю никаких по-настоящему сложных трансформаций, предпочитая выполнять превращения в несколько более простых этапов. В завершение я заставляю набор оловянных солдатиков маршировать и демонстрирую вполне сносный заговор обмена на кубке с вином и стакане воды.

– Просто замечательно! – восклицает профессор Тофти по завершении экзамена. – Ни единой ошибки, мистер Поттер. Я вижу, что вы затратили немало усилий и упорства на подготовку к СОВ. Надеюсь, вы будете столь же подготовлены к экзамену по травологии в среду после обеда.

Я так и не осмеливаюсь поднять после этого замечания взгляд на Дамблдора, а вместо этого еще раз благодарю профессоров за то, что они согласились уделить допонительное время, чтобы принять у меня экзамены, и выскальзываю за дверь.


****

Оказывается очень кстати, что у меня остается целый день для того, чтобы хоть как-то подготовиться к грядущему экзамену по травологии. В конце концов, поскольку этот предмет не относится к боевой магии никаким боком, я никогда не уделял ему достаточно внимания. Так что я просыпаюсь очень рано, и когда я завтракаю в Большом зале, из студентов там только семикурсники, которым предстоит сдавать очередной экзамен по ТРИТОН. Все остальные студенты, которые уже наслаждаются отдыхом после своих экзаменов, еще явно спят в своих постелях.

Библиотека и вовсе кажется вымершей, даже мадам Пиннс не видно на ее привычном месте. Я набираю книг по травологии и кладу их высокой кипой на широкий стол у самого окна. Взмахом волшебной палочки открываю широкие окна с деревянными перекрытиями, впуская в помещение больше воздуха и света. И только опустившись за стол и взявшись за первый учебник, я вдруг обнаруживаю, что, оказывается, в библиотеке я все-таки не один.

– Гермиона?

Гермиона, которая кажется всецело поглощенной левитацией увесистого фолианта на самую высокую полку книжного стеллажа в затененном углу библиотеки, взрагивает от неожиданности и делает неловкий взмах волшебной палочкой. Книга отправляется в свободное падение, Гермиона ойкает и закрывает голову руками, но я успеваю вмешаться:

– Вингардиум Левиоса.

Книга зависает в воздухе, а затем неторопливо возвращается на положенное ей место на стеллаже.

Гермиона оборачивается на меня и расплывается в улыбке.

– Гарри! Ты действительно можешь теперь колдовать!

Я скептически поднимаю брови.

– Серьезно? Я убил василиска у тебя на глазах, Гермиона. Тебя действительно так уж впечатляет моя способность левитировать книгу?

Она пожимает плечами, опускаясь за стол напротив меня, и открыто мне улыбается.

– То была стихийная магия. Профессор Дамблдор сказал, это было сродни магии, которой неосознанно пользуются дети-волшебники. И всего несколько дней спустя ты уже способен на сознательное колдоство. К слову, ты сотворил заклинание левитации необычайно быстро. Не говори мне, что здесь нечему удивляться.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, чтобы сменить тему. – Экзамены позади. Надеюсь, ты не ищешь очередную Тайную комнату?

Гермиона смущенно качает головой и твердо отвечает:

– Нет, с нарушением правил теперь покончено. Я пришла вернуть кое-какие книги, которые брала для подготовки к экзаменам. Что насчет тебя? – она окидывает взглядом внушительную гору книг на моем столе. – Не похоже на книги для чтения на досуге.

– Не спрашивай, – мрачно отзываюсь я. – Если кратко, мне предстоит сдавать СОВ по травологии, так что…

– Ты сдаешь СОВ? – переспрашивает Гермиона.

Я киваю и кисло поясняю:

– Из-за того происшествия в Тайной комнате Дамблдор решил, что я могу учиться в Хогвартсе. И если я не хочу оказаться на курсе, которому не соответствую по возрасту, мне придется сдать СОВ. Экзамен по травологии завтра.

Гермиона приходит в ужас, словно это ей предстоит сдать экзамен с одним только днем на подготовку. Она еще раз оглядывает мои книги и качает головой.

– Это никуда не годится, Гарри. Даже если ты будешь читать материалы только по одному разу, у тебя попросту не хватит времени, чтобы пройти через все книги.

Я равнодушно пожимаю плечами:

– Значит, буду читать, пока глаза не начнут закрываться сами собой, а на экзамене положусь на удачу. Я не стремлюсь к высокой оценке по травологии, Гермиона. Профессор Спраут достаточно хорошо ко мне относится. Настолько хорошо, что не допустит меня в свой класс только если я получу Тролля, но даже я не настолько бездарен. Все остальное меня устроит.

Гермиона качает головой и решительно поднимается со своего места.

– Жди здесь. Я принесу свои конспекты.

Я вспоминаю драконовские методы Гермионы по подготовке к экзаменам и, правда, не понимаю, почему мои губы растягиваются в улыбке.


****

Вопреки ожиданиям, экзамен по Травологии не доставляет мне никаких проблем, да и остальные экзамены тоже. Все идет ровно и гладко до самого экзамена по ЗоТИ, на котором поисходит одна вещь, которая по какой-то причине привлекает мое внимание.

Я сижу за столом и пишу ответы на свой тест, который кажется таким простым, словно предназначен для первокурсников. Краем глаза я замечаю, как профессор Тофти перешептывается с Дамблдором о чем-то, и в их разговоре я могу разобрать слова «Дуэльный клуб» и «великолепные результаты у пятикурсников». Дамблдор кивает, поглядывая на меня с оттенком одобрения, его глаза за стеклами очков-половинок мерцают. И тут в окно, открытое нараспашку, потому что уже середина июня и погода стоит довольно жаркая, влетает сова.

Это обычный красно-коричневый филин, но я могу сказать тотчас же, что Дамблдору знакома эта птица, потому что стоит ему увидеть ее, как выражение его лица мгновенно меняется. Спокойствие и расслабленность улетучиваются без следа, он в один миг становится собранным и почти встревоженным. Профессор Тофти тоже провожает птицу взглядом, продолжая говорить что-то Дамблдору вполголоса, но затихает, когда понимает, что директор его больше не слушает.

Дамблдор отвязывает от совиной лапки пергамент одним коротким движением, скользит глазами по строчкам, а затем поднимается со своего места, с шумом отодвигая стул. Ему требуется секунда или две, чтобы вернуться мыслями в реальность и осознать, что мы трое – я, профессор Марчбэнкс и профессор Тофти – по-прежнему здесь и вопросительно смотрим на него.

– Прошу меня извинить, – говорит он, прочистив горло. – Боюсь, только что возникли дела, требующие моего неотложного внимания. Я пришлю кого-нибудь из хогвартских профессоров, чтобы заменить меня на экзамене.

Пожилые маги едва успевают вежливо заверить Дамблдора, что все в порядке, как он стремительным шагом выходит за дверь. Так и не дождавшийся ответа филин мягко ухает и взмывает вверх, чтобы вылететь в окно, и какое-то время я продолжаю бездумно смотреть ему вслед. У меня перед глазами все стоит выражение лица Дамблдора, когда он читал письмо – очень сосредоточенное и почти тревожное. Будто бы что-то случилось, что-то достаточно серьезное, чтобы он…

– Молодой человек, не отвлекайтесь! У вас остается полчаса! – внезапно гаркает профессор Марчбэнкс.

Я вздрагиваю от неожиданности и возвращаюсь к своему пергаменту. Тревожное чувство так и не проходит, но я пытаюсь списать его на свою обострившуюся паранойу. В конце концов, что могло измениться? С чего это каким-либо неприятностям случаться именно сейчас, после стольких лет относительного спокойствия в Магическом мире?

Проходит совсем немного времени, прежде чем дверь кабинета открывается снова, и внутрь заходит Ремус, чтобы заменить Дамблдора на моем экзамене. Я пытаюсь поймать его взгляд, чтобы понять, сказал ли ему что-нибудь Дамблдор по поводу письма, но он лишь ободряюще кивает мне и занимает свое место за преподавательской кафедрой.

Не желая терять слишком много времени, я нетерпеливо закругляю ответ на текущий вопрос, кое-как заканчиваю с оставшимися и передаю листы с ответами профессору Марчбэнкс.

– Очень хорошо, – кивает она, откладывая пергаментные листы на край преподавательской кафедры. – Вы готовы перейти к практической части?

Я киваю, и профессор Тофти поднимается из-за кафедры и взмахом палочки переносит парту и стул к стене, освобождая пространство.

– Итак, мистер Поттер, – говорит он, – мы с профессором Марчбэнкс посовещались и решили, что покуда вы участвовали в организовании Дуэльного клуба в Хогвартсе в этом году, то будет только справедливо, если в ваш практический экзамен по ЗоТИ будет включена дуэльная практика. Что скажете?

– Как вам будет угодно, профессор.

Я чувствую себя несколько странно, становясь в дуэльную позицию с волшебной палочкой наизготовку перед крошечным морщинистым старичком. Но после традиционного обмена поклонами профессор Тофти с необычайной для его возраста резвостью переходит в наступление, и мне остается только отражать заклинания одно за другим, время от времени переходя из обороны в не слишком активное наступление.

Ремус за преподавательской кафедрой немного напрягается, наблюдая за нами внимательным взглядом. Но если у него и есть какие-то беспокойства насчет этой дуэли, у меня все под контролем. Я не позволяю себе потерять концентрацию и прибегаю к той же тактике, что и прежде – простые, тщательно выверенные заклинания, никакой невербальной магии, не говоря уж о беспалочковой.

Спустя четверть часа порядком запыхавшийся профессор Тофти прекращает дуэль и утирает пот со лба носовым платком.

– Очень хорошо, мистер Поттер, даже более чем хорошо. Впрочем, не ожидал от вас ничего иного после того, что демонстрировали пятикурсники и семикурсники на своих экзаменах. Теперь вам осталось только продемонстрировать, как вы управляетесь со зловредными магическими существами, и экзамен можно считать завершенным.

Конечно же, мне достается боггарт. Он следует сразу вслед за феей и водяным: профессор Тофти направляет волшебную палочку на пыльный шкаф рядом со входом в кабинет, створки широко распахиваются, а в следующий миг теплый летний день словно меркнет, подергивается мутной холодной дымкой, и в кабинет неторопливо вплывает дементор.

Он неуклюже запинается о порог, вылезая наружу из шкафа, и я удовлетворенно киваю: дементор не настоящий.

– Риддикулус.

Дементор растягивается на полу плашмя, барахтается в фалдах своего балахона, а затем исчезает без следа с легким хлопком. В распахнутые окна снова светит солнце.

– Браво, мистер Поттер! – оживленно восклицает профессор Тофти.

Впрочем, в этой вселенной он не предлагает мне вызвать Патронуса.

Попрощавшись с экзаменационной комиссией, мы с Ремусом выходим из кабинета бок о бок, и вместе идем по пустынным школьным коридорам.

– Дамблдор сказал тебе, что случилось? – спрашиваю я, едва кабинет, где проходил мой экзамен, оказывается за пределами слышимости. – Что у него могут быть за срочные дела, ради Мерлина? К чему такая спешка?

– Нет, он не сказал, в чем дело, просто попросил меня заменить его на твоем экзамене, – Ремус бросает на меня внимательный взгляд и хмурится. – Ты ведь не думаешь, что это может быть как-то связано с…

– Я не знаю, – коротко и нервозно перебиваю я.

– Гарри, не накручивай себя раньше времени. Что, по твоему, может…

– Я не знаю, Ремус, – повторяю я. – Просто плохое предчувствие, вот и все.

Ремус качает головой:

– Неужели ты думаешь, что у Дамблдора недостаточно забот под конец учебного года? Нет ничего необычного в том, что у него какие-то срочные дела. Ты просто перенапряжен из-за экзаменов.

Я пожимаю плечами, но не нахожу аргументов, потому что Ремус прав. Что, ради Мерлина, серьезного могло случиться? Это было просто письмо.

– Между прочим, ты прекрасно справился, – замечает Ремус, меняя тему. – Признаться, когда профессор Тофти предложил тебе устроить дуэль, я опасался, что…

– Что я разгромлю его в пух и прах? – Ремус кивает, и я с улыбкой качаю головой. – Я достаточно осторожен, чтобы не сделать подобной глупости. Лучше скажи, когда я колдовал… это было похоже на то, как сдавали экзамены все остальные? Я имею в виду, со стороны, это выглядело достаточно правдоподобно?

– Ну, если убрать излишнюю самоуверенность и такой вид, будто происходящее тебе смертельно наскучило и экзаменационная комиссия попросту теряет твое время…

Я закатываю глаза.

– Ремус! Я говорю серьезно.

Оборотень ухмыляется.

– Нормально, Гарри. Все было нормально. Я бы ничего не заподозрил.

Я киваю, но мои мысли продолжают вращаться вокруг Дамблдора и того, что за срочные новости заставили его так стремительно уйти.

– Если ты хочешь, я спрошу его, – говорит вдруг Ремус. – Дамблдора, я имею в виду. Я могу спросить его, что случилось.

Я качаю головой:

– Не нужно. Ты не хуже меня знаешь, что если это действительно нечто серьезное, он не скажет.


****

Мои экзамены заканчиваются почти одновременно с тем, как подходят к завершению экзамены семикурсников. Волшебная экзаменационная комиссия покидает школу, и неожиданно для самого себя я вдруг обнаруживаю, что впереди остается только Прощальный пир, а затем все студенты тоже разъедутся по домам.

В торжественный вечер Большой зал убран в зеленые и серебряные цвета Слизерина – факультета, победившего в межфакультетских соревнованиях в этом году. Гриффиндорцы, что уж там говорить, выглядят довольно унылыми по этому поводу. Я сижу за преподавательским столом рядом с Ремусом, чувствуя себя неловко, потому что преподаватели то и дело поздравляют меня по поводу экзаменов. Официальные оценки будут известны только летом, но профессора Марчбэнкс и Тофти не слишком-то скрывали от хогвартских профессоров свое мнение о моих успехах. Даже профессор МакГонагалл находится в более чем приподнятом настроении, учитывая, что ее факультет занял последнее место в межфакультетских соревнованиях с рекордно низкими баллами. Она не перестает повторять, что уж она-то верила с самого начала, что мне непременно удастся овладеть магией, так или иначе. Ремус соглашается с ней со своим самым серьезным и убежденным видом и вообще всячески поддерживает этот скользкий разговор, начисто игнорируя многочисленные негодующие взгляды, которые я бросаю на него украдкой.

Снейп, напротив, вовсе не похож на декана, чей факультет выиграл Кубок школы со значительным отрывом: он выглядит хмурым и усталым и почти ничего не ест, и если бы это ни было закрывающим торжественным ужином, то он без сомнений уже скрылся бы в своих подземельях. К сожалению, у слизеринского декана не так уж много причин выглядеть настолько утомленным, когда учебный год уже позади. Одна из этих причин сводится к тому, что он неустанно ищет причину своих провалов в памяти.

Я рассеяно киваю в ответ на поздравления профессора Флитвика и профессора Спраут, выдавливая из себя дежурную улыбку, окидываю взглядом факультетские столы, стоящие на некотором расстоянии от стола преподавателей, и мне вдруг приходит в голову, что это – в последний раз. В следующем учебном году все будет по-другому. Я больше не буду сидеть рядом с Ремусом. Я буду там, среди студентов, и Мерлин знает, за каким из четырех столов я окажусь.

Оказывается довольно странным не идти по направлению к каретам с тестралами, а вместо этого стоять наверху каменной лестницы сразу за главными дверями и провожать шумную вереницу студентов взглядом. Это немного похоже на то чувство, на первых курсах в Хогвартсе, когда все студенты точно так же разъезжались по домам на рождественские каникулы, нетерпеливые и взбудораженные, торопясь на встречу с родными, а я точно так же оставался позади.

Но теперь все по-другому. Теперь я остаюсь в Хогвартсе вместе с Ремусом.

– Эй, Поттер, – окликает меня знакомый голос, – не вешай нос!

– Даже если в этой школе не осталось василисков…

– …уверен, ты можешь сразить еще какое-нибудь чудище, вроде мантикоры или акромантула…

– …или Снейпа…

– …чтобы не слишком уж скучать на каникулах.

Я разворачиваюсь и расплываюсь в улыбке, увидев перед собой Фреда и Джорджа, а сразу следом за ними – Рона, Гермиону и Невилла.

– Ну уж нет, в этом году приключений с меня хватило. – Я окидываю близнецов взглядом и спрашиваю: – Что вы собираетесь делать, когда Хогвартс позади? Судя по отзывам Марчбэнкс и Тофти, вы должны получить неплохие результаты по своим ТРИТОН.

Джордж отшатывается от меня в притворном ужасе.

– Упаси Мерлин. Мы сделали все возможное, чтобы получить самые низкие баллы. Чтобы отцу не вздумалось пристроить нас в Министерство магии.

– Как Перси, бедняга совсем рехнулся в этом Министерстве, – добавляет Фред, и оба сокрушенно качают головами.

– Бросьте, я уверена, что работа в Министерстве магии может стать блестящим началом карьеры. На вашем месте я бы не торопилась сбрасывать ее со счетов, – веско замечает Гермиона.

Близнецы смотрят на нее, как на умалишенную. Фред качает головой и говорит:

– Ну уж нет, мы не поедем с тобой в одном купе. Видит Мерлин, нам и без того предстоит слушать эту песню все лето от нашей матери.

– И мы не собираемся начинать раньше времени, – поддакивает Джордж.

– Тс-с, ты слышишь это? – обеспокоенно перебивает Фред.

Джордж обеспокоенно крутит головой из стороны в сторону, словно выискивая кого-то в движущейся мимо нас толпе студентов.

– Кажется, нас зовет Ли.

– Да, я определенно слышал его голос. Мы уже идем, Ли!

Близнецы поспешно скрываются из виду, провожаемые неодобрительным взглядом Гермионы.

Она вздыхает и поворачивается ко мне.

– Что насчет тебя, Гарри? Ты остаешься в Хогвартсе на все лето?

Я пожимаю плечами:

– Скорее всего, да. Вряд ли тетя Петунья выйдет из комы в ближайшем будущем, так что…

– Приезжай погостить, – выпаливает вдруг Рон, и мы с Гермионой одновременно переводим на него удивленные взгляды.

– Что? – переспрашиваю я.

– Ну, ты знаешь, если тебе станет совсем скучно торчать все лето в Хогвартсе, можешь приехать к нам. Фред и Джордж будут рады, мама обожает гостей, а уж в тебе вообще души не чает с тех пор, как ты спас меня от исключения из школы, так что…

Я широко улыбаюсь и киваю.

– Спасибо, Рон. Я постараюсь приехать.

Потом я наблюдаю за тем, как мои друзья примыкают к веренице других студентов, и продолжаю смотреть вслед тестралам до тех пор, пока последняя карета не скрывается из виду. И я думаю о миссис Уизли и ее замечательных яблочных пирогах, и о том, что, возможно, мне удастся попробовать один из этих пирогов уже этим летом, потому что Рон пригласил меня в Нору. В середине года это казалось мне невозможным, Рон и его дружба казались потерянными для меня навсегда. Но теперь, когда все то, о чем я не мог позволить себе и мечтать, наконец начинает осуществляться, страх потерять это, снова, становится сильнее, чем когда-либо прежде.