Часть 6Шеф бы мне голову снёс, не иначе. Женька покрутила бы пальцем у виска. Завадский тихо бы, укоряюще вздохнул: «Ларочка, разве так можно?»
Нельзя, Николай Павлович, сама знаю. И всё же ёжусь от холода на переднем сиденье такси, а зубы так и тянет в чечётку.
Дальний свет фар раскрашивает клочья дороги в ядовито-жёлтый. Ни одной встречной машины. Вымерли все, что ли?
Из города выехали минут пять назад. Мелькнула сбоку пёстрая реклама клиники «Эдельвейс» – она где-то недалеко. Новостройки пялятся слепыми окнами.
Вон он впереди, указатель: «Берёзовка – 4». Машина тормозит у обочины. Я выпрыгиваю, не медля: расплатилась заранее.
Где же она, девятка? Порыв ветра лавиной обдаёт необсохшие плечи, ступни зябнут в лёгких туфельках.
Недалеко отсюда нашли последнюю жертву маньяка.
Вон там, за деревьями, слабый свет. Бреду по кочкам, путаясь в мокрой траве.
Терентьев в салоне не один: с ним какая-то женщина. Черноволосая, с тонкими стервозными чертами лица, закутанная в нейлоновый плащик.
Он открывает мне дверцу с явным облегчением:
- Приехали.
- Да, и жду от вас обещанной информации. Прежде всего – имя убийцы.
- Вы его очень хорошо знаете. Это Вадим Артурович Раздольцев. И, к сожалению, у него целый легион пособников.
- Объяснитесь. Разве нужен легион пособников, чтобы убрать одного-единственного человека – не бизнесмена и не политика?
Терентьев медленно покачал головой:
- Он убрал Ингу, потому что она слишком много знала. Знала, что он занимается массовыми убийствами. Вы, конечно, слышали о маньяке из лесополосы? Никакого маньяка нет. Это всё жертвы Раздольцева и его команды. Так сказать, подопытные кролики.
- Погодите. – В горле у меня пересохло. – Вы хотите сказать, что Раздольцев и есть маньяк?
Терентьев криво усмехнулся:
- Никакой он не маньяк. Напротив, человек с весьма уравновешенной психикой. И весьма талантливый экспериментатор.
- То есть все эти люди…
- Пациенты клиники «Эдельвейс», принявшие участие в благотворительной программе. Он лечил их в лучших традициях нацистских концлагерей.
Благотворительная программа. Всполошившийся Евтуховский. Девять литров препарата для наркоза, канувшие в небытие.
Я прижала руки к вискам:
- Но зачем ему это?
Черноволосая дама впервые подала голос:
- Он сейчас разрабатывает новую методику хирургического вмешательства. Хочет попасть на международную конференцию. А там – признание, новые возможности…
- Одним словом, лес рубят – щепки летят, – коротко хохотнул Терентьев.
- Бред какой-то. Неужели исчезнувших людей не хватились родственники?
- Думаю, для опытов целенаправленно подбирались те, у кого нет родных. Или приехавшие издалека. Конечно, в бумагах о них не было ни слова. А вообще, думаю, в «Эдельвейсе» использовали не только больных. Мало ли бомжей на улицах?
Пару месяцев назад Ромахов шутил в курилке: «Странный какой-то наш маньяк. Кругом молодые и красивые, а ему эта нищенка понадобилась».
Не выдержав, я поёжилась. Терентьев понимающе кивнул:
- У Вадюши всегда была богатая фантазия. Инга умерла без мучений – и то удача.
- Как вы вообще пришли к выводу, что Раздольцев проводит незаконные эксперименты?
Терентьев кивнул в сторону своей спутницы:
- Усилиями Нонны Игоревны.
Секретарша Евтуховского. Конечно. Странно, что я сразу не узнала её.
- Без неё мои подозрения так и остались бы подозрениями. Я сел бы за чужое преступление, ведь ваши люди рано или поздно отыскали бы меня… Ловко он мне бутылку подсунул. Что поделаешь: Аня так и не научилась запирать двери, наивная душа.
Я расстегнула «молнию» воротника, покачала головой:
- Хорошая история. Жаль, главного не достаёт.
- Улик?
- Именно. При всём уважении к Нонне Игоревне, её слов не хватит, чтобы обвинить Раздольцева.
Нонна скривила узкие губы в усмешке:
- Я и не собираюсь ничего говорить. Я намерена показать – если вы, конечно, не трусите.
- Что вы мне хотите показать?
- Лабораторию Раздольцева. Так сказать, святую святых.
- Где она?
- Там же, в клинике.
Я недоверчиво покачала головой:
- На виду у десятков людей?
- Всё гениальное просто. – Нетерпеливое пожатие плеч. – Так вы идёте?
Трещит ветка под каблуком. Хрусь-хрусь… Нонна ощупью находит дорогу – явно не в первый раз.
- Зайдём со служебного входа, – цедит сквозь зубы она. – Вас не должны видеть.
Ещё чуть-чуть, и я бы ногу подвихнула. Наступаю куда-то в лужу, скольжу по щиколотку в грязи…
[i]Не отстраняйте его.[/i]
Тропа петляет вверх по косогору. Нонна протягивает мне холодную узкую ладонь. Неужели так мы дойдём до «Эдельвейса»?
[i]Взгляд у него прямо звериный.[/i]
Чёрное небо искрит серебристыми блёстками. Завтра должно быть солнечно.
Руки всё ещё зябнут: я давно не выходила на улицу ночью.
[i]Люди – лишь материал для твоих экспериментов.[/i]
Машинально пытаюсь нащупать на поясе кобуру. А зачем она мне – я всё равно промахиваюсь три раза из пяти…
[i]Он хороший человек.[/i]
Перед нами из ниоткуда вырастает бетонная ограда.
Моя спутница уверенно подходит к калитке, указательный палец ложится на кнопку.
Откуда-то изнутри – сонный голос:
- Кто?
- Тём, я от Евтуховского.
Дверь беззвучно отъезжает в сторону. Мы в больничном саду.
Здесь совсем не так, как снаружи: кусты аккуратно подстрижены, дорожки выложены гравием. Если бы он ещё не шуршал от каждого шага…
Прямо – к главному зданию. Нонна сворачивает под арку. Там, в тёмном проходе, крыльцо.
Каблуки стучат по разбитым ступенькам. Ни замка, ни скважины – она вынимает из кармана белую пластиковую карточку и подносит к дверному косяку. Резко дёргает за ручку – тяжёлая дверь подаётся. Меня обдаёт не обычной подвальной сыростью, а резким, щекочущим запахом спирта и лекарств.
- Официально здесь подсобное помещение. – Нонна включает в телефоне фонарик. – Вот только электронный ключ есть лишь у моего босса, Раздольцева и ещё пары-тройки помощников. Мне с трудом удалось раздобыть дубликат.
Лестница, закручиваясь, уходит вниз. Вцепляюсь ледяными пальцами в перила при каждом шаге.
- Не беспокойтесь, здесь не сорвёшься.
- Нонна, а вы что… тоже здесь работаете?
Нервный смешок:
- Боже сохрани. Я девочка на побегушках, подай-принеси. Просто умею пользоваться доверием начальства.
На сей раз дорогу нам закрывает дверь железная. Нонна вновь подносит карту, и пару секунд мои нервы звенят от напряжения: ничего не происходит. Наконец вверху загорается зелёный огонёк, что-то щёлкает и раздаётся тоненький писк.
- Теперь код набрать. Подождите.
С сосредоточенным лицом она нажимает в светящемся окошечке длинный ряд цифр, и стальная махина с глухим урчанием отъезжает в сторону. Я аж закрываю лицо ладонью: по глазам бьёт тяжёлый свет неоновых ламп.
Длинный прямой коридор, по бокам вереницы дверей.
- Вторая направо – операционная, - сообщает моя спутница. – Там же хранятся журналы наблюдений.
Вхожу. В белой просторной комнате полумрак, лишь под потолком тускло мигает светильник. На полках стеклянного шкафа сиротливо примостилось несколько бутылок. Возле операционного стола – опутанные проводами аппараты загадочного назначения. Заметив упаковку резиновых перчаток, я невольно усмехнулась: как удобно.
Натянула их, полезла в тумбочку. В верхнем ящике несколько оранжевых склянок – мои глаза с трудом различили надпись «Фторотан 250 мл». Отодвинув нижний, нашла стопку толстых тетрадей с разноцветными отметками на обложках.
Пролистала одну, другую…
- Нонна, вы абсолютно правы. Пожалуйста, разыщите людей, которых держат здесь. Я вызываю опергруппу.
- Она вам не сильно поможет. Да и связь здесь не ловит.
Обернувшись, будто кипятком ошпаренная, я увидела Раздольцева в белом хирургическом халате, небрежно привалившегося к дверному косяку.
Он подошёл ко мне, улыбаясь.
- Чисто сработано. Сами додумались, или подсказал кто?
- А вы как думаете?
Потянуть время. Может, Женька уже нашла мою записку в кармане плаща и сюда мчатся наши ребята. Они вытрясут из Терентьева, где я, и тогда…
- Нас водила молодость в пламенный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лёд. – Он развёл руками. – Слишком резво вы взялись за это дело, Лариса Андреевна. Впрочем, чего-то подобного я ожидал от вас.
- Что с Нонной?
- Она помешала бы нашему конфиденциальному разговору, не находите? – Облокотившись о стол, он добавил:
- Придётся Евтуховскому озаботиться поисками новой секретарши.
Мне не удалось сдержать гневную дрожь в голосе:
- Неужели вы полагаете, что вам удастся продолжить эти варварские эксперименты? Что бы вы ни сделали со мной, правда вскроется, и немедленно!
В тёмных зрачках не было ни тени страха или злобы – лишь плескалось какое-то дикое, разнузданное веселье.
- Если вы будете молчать, не заговорит никто. Недаром Евтуховский столько лет водил дружбу с прокурором области, а я распивал на охоте водку с вашим милейшим начальником.
Я глубоко вдохнула.
- Никакие связи не помогут. Вашему филиалу гестапо осталось недолго. И я надеюсь, что лично для вас, в знак внимания к вашим заслугам, отменят мораторий на смертную казнь.
- О как. – Он картинно склонил лохматую темноволосую голову. – Не переоцениваете ли вы меня, Лариса Андреевна?
- Может быть. – Криво усмехаюсь. – Инге, вон, не повезло: она вас недооценила.
- Инга-то здесь причём? – Вскинутые брови, нахальный блеск глаз.
- Ну как же. Она ведь была неглупой женщиной и в конце концов смогла догадаться, чем её любимый занимается в свободное от основной работы время. Жаль только, не в полицию она бросилась, не в прокуратуру, а к вам. Надеялась, что вы ещё что-то можете ей объяснить, как-то оправдаться. – Я перевела дыхание. – Уж не знаю, что вы наболтали ей там, в кафе. Но, распрощавшись, вы не поехали на дачу. Вы добыли во Второй больнице, где у вас полно знакомых, шприц с пропофолом и подождали бывшую любовницу в роще возле её дома. Ужалить в спину не так уж трудно, да?
Он вдруг выпрямился. Шагнул ближе, и к горлу подкатила жгучая волна страха.
- Пойдёмте.
Я попятилась назад, лопатки упёрлись в стену.
- Пойдёмте, или я понесу вас на руках. Познакомитесь с моими подопытными.
Ноги, налитые свинцом, едва повинуются, шаркают по гладкой плитке. Жёсткая, сильная рука сжимает мою выше локтя.
Это не реальность. Это не может быть реальностью. Какой-то фильм ужасов, а я случайно влетела за экран.
Он тащит меня куда-то вверх по лесенке, я спотыкаюсь. Коридор, ещё коридор… Толкает последнюю дверь.
Хочется зажмуриться, но я смотрю.
Маленькая, чистая и светлая палата, вверху – окошко. На кровати, укутавшись в одеяло, сидит по-турецки худенькая девушка с русыми косичками. Увидев нас, она улыбается какой-то детски-беспечной улыбкой:
- Здрасьте, Вадим Артурович.
- Привет. – Он недовольно хмурится. – Лика, я же просил тебя лежать.
- А у меня ничего не болит. Мне кажется, я уже встать могу!
- Никаких вставаний. Или Ирине Сергеевне придётся тебя к кровати привязать.
Лика засмеялась, точно он сказал невесть что забавное, и тут же с гримасой боли прижала руку к груди.
- Тихо, тихо. Не хватало ещё, чтобы швы разошлись. Познакомься, это Лариса Андреевна. Юрист, как и ты, между прочим.
- Правда? – Голубые глаза вспыхнули интересом. – А где вы работаете?
- В Следственном комитете.
- Вау! – Лика придвинулась ближе к краю постели. – А я прокурором стать хочу. Скоро сессия, наши уже вперёд убежали, а я тут валяюсь… Скучно. Раньше со мной ещё тётя Настя лежала, но позавчера её выписали. Из развлечений одни книжки остались. – Она показала мне затрёпанный томик с фигуристой красоткой и обнимающим её мужественным ковбоем на обложке. – Ну да грех жаловаться. Если бы не Вадим Артурович, мне бы о прокуратуре и не мечтать.
- Глупости, – буркнул Раздольцев, пытаясь скрыть довольную улыбку. – Ладно, отдыхайте. Постарайтесь всё-таки заснуть. Утром Ирина Сергеевна сделает вам капельницу. – Шагнув к выходу, он остановился. – Если вы хотите ещё поговорить с Ликой, Лариса Андреевна…
Я покачала головой.
- Не буду мешать человеку выздоравливать. Всего доброго, Лика.
В коридоре я вдруг почувствовала, как нестерпимо ноют коленки. Прямо хоть бы на пол сесть и вытянуть ноги.
- Вот вам мой подопытный кролик, - тихо сказал Раздольцев. – Второй сейчас наверху, в реанимации. Шансов у него не так уж много, но ребята стараются.
- Подождите. – Я прижала ладонь ко взмокшему лбу. – Она же обычный пациент.
- Обычный, да не обычный. – Раздольцев широко зевнул, запоздало прикрыв ладонью рот. – Извините, заработался. Так вот… Я действительно провожу эксперименты на людях. На безнадёжно больных. И цель у меня самая прозаическая: опробовать и усовершенствовать новую методику оперативного вмешательства. – По губам его скользнула кривая ухмылка. – В Москве эту методику мне зарезали на корню: опасно, мол, и бесперспективно. Но вот результаты говорят обратное: примерно половина тех, кого уже считали неоперабельными, выживают – и могут вести нормальную жизнь.
- И они давали своё согласие на подобные, э-э, опыты?
- А чего ж не дать, жить-то хочется. Одну минуту.
Зайдя в какую-то тёмную комнатушку, заставленную стеллажами, он снял с полки чёрную папку-конверт.
- Смотрите сами.
Расписки. Штук двадцать, не меньше.
- Но тогда ваша деятельность полностью законна! – раздражённо выпалила я. – Зачем такие тайны?
- С точки зрения юриста, может, и законна. – Он поморщился. – А вот из медицины за подобные проделки выкинут в два счёта.
То ли запах лекарств вызвал у меня такую реакцию, то ли просто нервы – но у меня жутко зачесалось в носу. Я глотнула воздуха ртом, пытаясь не расчихаться.
- А Евтуховский знает, чем вы занимаетесь?
- Знает. Это, так сказать, его долгосрочное финансовое вложение. Но пока наши эксперименты не получили признания ни в России, ни за рубежом, мы работаем на положении мигрантов-нелегалов. При малейшем намёке на скандал всех людей, которые этим занимались, попросят отсюда. А меня – в первую очередь.
- Зачем же вы идёте на такой риск?
- Из спортивного интереса, наверное. Интересно, получится или не получится. А кому-то ещё и польза… – Он с наслаждением хрустнул пальцами. – Кстати. Теперь уже по любому нет смысла скрывать. Двадцатого, в день смерти Инги, я действительно приехал на дачу в половину третьего. До двух я был здесь. Это вам может подтвердить и Лика, и медсестра Ирина Сергеевна Волкова.
- Хорошо, я их допрошу. Скажите, а всё-таки, Инга была в курсе вашей авантюры?
- Понятия не имею. Мне кажется, вряд ли: Ингу мало что интересовало, кроме её самой. – Помолчав, он улыбнулся через силу:
- Грех её за это судить. Она была совсем особенная.
Я достала из кармана пачку.
- Здесь можно курить?
Он покачал головой:
- Пойдёмте на воздух.
…Щёлкнула зажигалка. Медно-алый огонёк на мгновение осветил его усталое лицо, поперечные морщинки, прочертившие лоб, тяжёлые набрякшие веки. Вот только глаза вопреки всему казались молодым, ясными, точно он, как и я, недавно со студенческой скамьи – и мечтает переделать мир по-своему.
- Я сломала вам карьеру. Да?
- Конечно, было бы намного лучше, если бы вы не лезли в комнату Синей Бороды. С другой стороны, убивать вас за это – как вы, может, сперва подумали – никто не станет.
- И на том спасибо, – фыркнула я. – С вашими фокусами инфаркт заработать можно.
- А мне каково? Вы для меня, между прочим, смертной казни хотели требовать.
- Верно. Я должна вам официальные извинения принести. Но что-то так не хочется…
Он смотрел на меня неподвижно секунд пять, и вдруг дрогнули мягкие губы, поддаваясь порыву смеха. И меня пробило на хохот тут же – вместе с безудержным чиханием.
- Будьте здоровы!
- Ой. – Я провела рукой по лицу, стирая выступившие слёзы. – Что ж за химией у вас там пахнет, до сих пор в себя прийти не могу.
Он задумчиво покачал головой.
- Вы правы, лучше работать там, где свежо.
- Но ведь у меня в кабинете тоже нет окон.
Прямо над нами, на верхнем этаже главного здания, вспыхнул ещё один жёлтый квадратик света.
- До скорой встречи. Я вам повестку пришлю.
И протянула ему руку ладонью вверх. Он накрыл её своей.
- Вы дрожите вся. Может, ко мне в кабинет, кофе попьём?
- Нет уж. Мне предстоит ещё одна интересная беседа.
- С теми, кто направил вас сюда?
Склонила голову:
- Это уже следственная тайна. Всего доброго.
И, не оглядываясь, зашагала напрямик по траве.
…Вроде бы годы следственной и житейской практики более-менее излечили меня от детских страхов. Мне давно уже не мерещатся в темноте клыкастые чудища, не душит тошнота при виде крови. Но к тому жуткому, что выпрыгнуло мне под ноги с громким кваканьем, я не была готова.
Ойкнув, отскочила с дороги, и в этот же самый, растянувшийся на тысячелетия миг, раздался позади дикий резаный крик: «Лара!» – и с рёвом впилась в шею острая боль.
Что-то тёплое, чёрное фонтаном залило белый ворот куртки, земля пошатнулась, выскальзывая из-под ног. Я завалилась назад, тщетно пытаясь опереться на непослушные руки, давясь слезами.
Рвёт меня какой-то хищник заживо на куски, и всё дальше уплывает лоскутное небо, гаснут серебряные искорки, и я больше никогда не увижу… никогда… я…
