Глава 64- Что стряслось?
Северус садится рядом с ним на ступеньку и осторожно кладёт руку ему на плечо.
- Что с тобой, Ойген?
Странно, но он ничего не может почувствовать – тот закрыт, наглухо. От него…
- Северус, - Мальсибер садится, сбрасывая тем самым его руку, и обхватывает ладонями свои плечи. – Я тебя не услышал. Извини, я хочу сейчас быть один.
Ничего более дикого сказать он не мог. Снейп молча глядит на него – тот отводит глаза, говорит очень устало:
- Пожалуйста, не нужно сейчас. Позволь мне побыть в одиночестве.
- Как хочешь, - Снейп встаёт и уходит в дом. И стоит там, глядя в окно на то, как его друг вновь ложится на ступени и снова плачет.
Один.
Потом, наконец, не выдерживает, возвращается и силой врывается в его сознание, снося неожиданно мощную стену – и совершенно обалдевает.
- Ты с ума сошёл! – говорит он, обнимая его и прижимая к себе. – Ты хотя бы меня спросил! Ойген!
Тот почему-то совершенно не злится за подобное обращение – хотя, по всему, должен. И даже не вырывается – так и лежит в объятье, и даже отвечает на него тем же.
- Я даже представить себе не мог, что ты такой… идиот, - говорит Северус с мягкой досадой. – И ни черта не видишь у себя под носом. С чего ты вообще это выдумал?
- Ты ей нравишься. Она сама так сказала, и…
-
Ты ей нравишься! Бестолочь! – восклицает он раздражённо… и почти нежно. – Ну ты совсем идиот… или это все влюблённые таковы? Ойген! – он смеётся. – Прекрати рыдать и включи, пожалуйста, если не все чувства, то хотя бы зрение – в следующий раз, как увидишь её. И посмотри со стороны. На ней же это просто написано! Крупными буквами!
- Что? – он мотает головой, чтобы успокоиться и прийти в себя, потом, наконец, отстраняется и садится. – Что написано?
- Что она тебя любит! Балбес. А вроде бы взрослый человек и хороший ведь менталист… ну как же так можно? Ладно она: девчонка из дикого племени, а ты ведь ещё и белый. Это я понимаю. Но ты-то! Куда и, главное, чем ты смотришь?
- Ты… уверен? – очень глупо переспрашивает Ойген. Северус смеётся – в голос:
- Ты себя слышишь?! Ойген, опомнись, пожалуйста! Посмотри на неё рядом со мной – и с тобой. Ну и на меня посмотри заодно – рядом с ней. Честное слово – ты меня порой так поражаешь… она, безусловно, очень красива, и я бы с радостью завёл с ней недлинный роман… но это всё. Ойген. Начни, наконец, пользоваться мозгом по назначению, - насмешливо просит он. – Если не веришь – я даже впущу тебя в свою голову. Это поможет вернуть тебе собственную?
- Я верю, - совершенно счастливо говорит он. – Я тебе верю.
- Ну слава Мерлину… вставай давай. И действуй уже, наконец. Или ты желаешь, чтобы дама додумалась до всего самостоятельно? С её упёртостью, я боюсь, тебе придётся ждать ещё лет двенадцать…
- Почему двенадцать-то? – улыбается тот.
- Потому что за десять она не справится. Вставай, - повторяет он, поднимаясь. – И иди уже спать, наконец. Утро скоро.
- Я не хочу спать, - говорит Ойген, мечтательно улыбаясь. – Пойдём поплаваем.
- Ты уже плавал сегодня, - ворчит Снейп. – Мне кажется, тебе хватит.
- Это было… другое. Идём, - он легко вскакивает и одним взмахом палочки сбрасывает с него, а потом и с себя одежду, потом хватает его за руку – и аппарирует в воду.
- Ненавижу, когда ты так делаешь! – возмущается Северус, выныривая и отплёвываясь. – Я тебе миллион раз говорил это!
- Да брось! Здорово же! – смеётся тот, ныряя и выплывая с другой стороны от него. – Давай кто быстрее?
- Ты быстрее – потому что счастлив и сейчас, кажется, не то что поплывёшь – воспаришь. И если тебе некуда девать силу – я могу подсказать парочку не таких неприятных для окружающих способов от неё избавиться.
- Например?
- Например пойди и сделай что-нибудь удивительное для твоей… я очень надеюсь что будущей жены. А меня оставь, наконец, в покое… и верни на берег.
Но они, конечно же, никуда так быстро не возвращаются – а когда всё-таки делают это, идут то ли ужинать, то ли завтракать: сидят, не зажигая света, в столовой, пьют кофе и едят сыр, печенье и ягоды.
- Я очень надеюсь, что этого разговора будет достаточно, и что ты больше никогда не будешь заниматься что сводничеством, что самопожертвованием, потому что и то, и другое получается у тебя отвратительно, - говорит Снейп. – И вспомнишь о том, что прежде чем что-то кому-то отдать, бывает полезно выяснить, нужно ли тому это.
- Мне настолько хорошо сейчас, что я даже не могу толком думать, - отвечает Ойген, рассеянно улыбаясь. – И мне даже не обидно, что я был таким идиотом.
- Все влюблённые идиоты, - пожимает плечами Северус. – И я был таким – так что я прекрасно тебя понимаю. И, в общем-то, это трогательно – признаю.
Ойген молчит – у него на языке вертится вопрос, но он никак не может решить, задавать его или нет.
- Ну? – наконец, не выдерживает Снейп. – Спрашивай уже. Невозможно же.
- Тебе не будет тяжело видеть нас с ней постоянно?
Брови Северуса медленно поднимаются вверх, и его лицо приобретает чрезвычайно изумлённое выражение.
- Нет, - говорит он – с такой интонацией разговаривают с совсем маленькими детьми, безумцами или очень тяжело больными людьми: чрезвычайно мягко и ласково. – Мне это будет даже приятно. Мне вообще нравится, когда тебе хорошо. И женщин я красивых люблю. А уж сочетание тебя с ними – так просто обожаю.
Он не выдерживает и тихо смеётся.
- Я её не люблю, - говорит он насмешливо. – Ни в каком смысле. Разве что как твою будущую жену. Так понятно? – не удержавшись, интересуется он.
- Я не так часто бываю таким идиотом, - говорит Ойген. – Изредка можно.
Утром он встречает Эсу у её двери и протягивает ей небольшую коробочку.
- Вы что здесь делаете? – удивляется та, замирая в удивлении на пороге.
- Шёл мимо, - легко объясняет он, - решил заглянуть. У вас слушание сегодня?
- Да, через два часа. Извините, но я должна подготовиться, и…
- Я просто шёл мимо, - говорит он. – И пойду дальше. Удачи вам сегодня – и до вечера.
Он прощается и легко сбегает по лестнице, оставив коробочку у неё в руках.
Закрыв за ним дверь, Эса улыбается непонятно чему, снимает с коробочки золотую бумагу, открывает… и вытаскивает оттуда морскую раковину. Прикладывает к уху – и ахает, потому что вместе с привычным и ожидаемым шумом моря видит ту самую лунную дорогу и чувствует на своей коже ласковую тёплую воду. Ощущение настолько реально, что она даже оглядывает себя – но нет, конечно же, никакой воды нет, это просто иллюзия, пусть и очень реальная.
Она берёт раковину с собой – в кармане она заметна, и она просто скрывает её чарами и носит в руке, и хотя слушанье проходит не так хорошо, как ей бы хотелось, она всё равно приходит на вечернюю встречу в приподнятом настроении. Они снова работают – как и всегда: дел очень много, а времени у обоих – не слишком. Ойген, как и обычно, мил и ненавязчиво заботлив: он кормит её ужином, поит неизменным некрепким кофе с сахаром и корицей – ровно таким, как она любит – подаёт остро заточенные карандаши вместо уже затупившихся… она не любит тупые кончики и не любит механические с выдвигающимися грифелями, и поэтому часто меняет обычные. Вчерашней неловкости словно бы не было, и она вскоре совсем о ней забывает – хотя нет-нет да и вспоминает его обещание… и почему-то никак не может ему порадоваться, хотя и убеждает себя, что должна бы. Северуса она сегодня не видит – но он вообще появляется не слишком часто, так что в этом нет ничего странного.
- Спасибо за раковину, - спохватывается она, когда уже собирается уходить.
- Я рад, если она вам понравилась, - улыбается он.
- Очень красивое и тонкое волшебство, - кивает Эса. – Я такого прежде не видела… вы сами зачаровали ее?
- Конечно.
- Расскажете, как? – просит она с любопытством.
- Сейчас?
- Ещё не очень поздно… это долго?
- Не слишком. Это и вправду несложно. Я покажу, разумеется, - говорит он – и вправду показывает. Они снова засиживаются за полночь – и снова ветер гуляет по комнате, а та залита светом практически ещё полной луны.
- Вы очень тонкий волшебник, - говорит Эса. – Я таких ещё не встречала. У нас иначе колдуют.
- Старая семья, старая магия, - говорит он с улыбкой.
- Расскажите? – просит она. – И пойдёмте на пляж? Просто погуляем немного – и вы расскажете. Недолго. А потом я пойду домой и дам вам, наконец, выспаться.
Они выходят из дому и, разувшись на ступеньках, идут гулять – босиком. Он рассказывает – что помнит, а помнит он, как ему самому кажется, не так много, однако чем дольше он говорит и показывает – тем больше он вспоминает, и разговор всё длится и длится… Они сидят на песке недалеко от кромки прибоя – он показывает ей что-то, палочка легко летает в его руке – Эса слушает, смотрит… и вдруг спрашивает, совсем не в тему:
- А как вы подружились со своим другом?
- С Северусом? – непонятно зачем уточняет он.
- С ним.
- В школе – мы учились в одном доме… колледже. Жили, конечно же, в одной комнате… ничего необычного.
- У меня тоже были соседки в Салеме, - говорит Эса. – Но мы ни с кем до такой степени не сдружились.
- Ну, я тоже дружил не со всеми так близко, - улыбается он.
- А почему именно Северус?
- Он умный, - не задумываясь, отвечает Ойген. – И сильный. И очень хороший, - он тихо смеётся. – Хотя сам в это, я думаю, не очень-то верит.
- Вам хочется быть таким же сильным, как он?
- Мне? – очень удивляется он. – Что вы, нет, разумеется… это совершенно же невозможно.
- Почему же? – с неожиданной грустью спрашивает она.
- Сила бывает разной, - улыбается он. – Я никогда не смогу быть таким же сильным, как он. Я чистокровный.
- В каком смысле? – она глядит на него с недоумением
- Мне сложно вам объяснить… как я понимаю, у вас всё иначе… у вас вообще другая традиция. И магия совершенно другая, её я вообще пока что не понимаю – хотя и очень надеюсь когда-нибудь научиться. И, может быть, даже понять. Но возвращаясь к вашему вопросу… как бы вам объяснить. Если много поколений волшебников выходят замуж и женятся только и исключительно на потомственных волшебниках и волшебницах – их магия становится точнее и тоньше… и позволяет делать и чувствовать удивительнейшие вещи. Однако тонкость всегда в ущерб силе. А сила – в ущерб тонкости, - он смеётся. – Северус – полукровка… его мама была волшебницей, а папа – нет. Говорят, это самое мощное сочетание – и я, глядя на него, склонен в это поверить. Но ему никогда не достичь моей тонкости – а мне не получить его силы.
Эса потрясённо молчит – а он не понимает её потрясения, но чувствовать – чувствует, и тоже не говорит ничего очень долго, но потом всё-таки не выдерживает и спрашивает негромко:
- Я чем-то расстроил вас?
- Нет… я не знаю, - говорит она немного растерянно. – То, что вы рассказали… это…
- Совсем чужое для вас?
- Да, - улыбается она обрадованно. – Я об этом не думала, но – да, верно. Чужое.
- Ну так не думайте об этом, - тоже улыбается он – легко. – Разве это всё важно?
- Я всегда очень ценила силу, - задумчиво говорит она. – Но я никогда не думала о той цене, что приходится за неё платить…
- Если подумать, то платить приходится за всё, - пожимает плечами он – и она вдруг спрашивает, не успев прежде подумать:
- А чем вы заплатили за этот прекрасный дом?
И вспыхивает, потому что вопрос задала категорически неприличный. Почти непристойный…
- Семью годами жизни, - не задумавшись, отвечает он. – Хотя это, пожалуй что, некоторое преувеличение, - добавляет он тут же. – Там было очень много хорошего всё же… правильнее, наверное, будет сказать «тем, что чуть было не позабыл, кто я есть».
- Это то, о чём вы рассказывали при первой встрече? Мафия?
- Да, - соглашается он – и добавляет задумчиво: - Хотя вы знаете… возможно, живи я один, я бы так и не вспомнил. Но постоянно иметь у себя перед глазами волшебника, который день изо дня занимается тем, чем и должен – волшебством… это очень стимулирует память. Так что, если подумать, то я и этим обязан Северусу. Да и вообще много чем.
Они замолкают.
- Эса, - тихо и непривычно серьёзно говорит он. Она оборачивается – и Ойген, поймав её вопросительный взгляд, спрашивает: - Могу я задать вам один очень личный вопрос?
- Конечно, - отвечает она, чувствуя, как внезапно колотится у неё сердце, и кровь приливает к щекам.
- Вы любите Северуса?
Она замирает. Он смотрит на неё, не отпуская взгляда, очень спокойно, внимательно и мягко одновременно.
- Нет, - говорит, наконец, она.
И он улыбается. Так солнечно и светло, что кажется, что в его глазах на мгновенье отражается солнце.
- Я люблю вас, Эса, - говорит Ойген, продолжая смотреть ей в глаза. – Знаю, в это сложно поверить, но я всегда старался быть честным с женщинами, и поэтому никогда прежде не говорил этого никому… во всяком случае, с тех пор, как понял, что это значит. Хотя за свою жизнь я наговорил им очень много приятного, - добавляет он честно. – Но вас я люблю. И мне хочется, чтобы вы это знали – как и то, что это ни к чему вовсе вас не обязывает. Я могу стать вам кем захотите: мужем, любовником, другом, коллегой… могу, если вы так решите, и вовсе воспоминанием, но первым из них – только вам. Не нужно ничего говорить, если вы не хотите – и можем сделать вид, что этого разговора и вовсе не было.
- Нет, был, - помолчав, говорит она, чувствуя себя, наконец, радостно и легко.
И протягивает ему руки.
Ойген медленно тянется к ним, касается – и так же медленно наклоняется и целует.
И Эса смеётся.
И обнимает его, наконец.
И больше не думает ни о какой силе.
И вообще ни о чём не думает – потому что, наконец-то, целует его и чувствует его горячие и нежные губы на своих, прохладных и твёрдых.
Он так и стоит на коленях перед ней – и обнимает её, прижимает к себе и целует, целует – так, словно бы делает это в первый раз в жизни. Но это всегда в первый раз – когда любишь…
В какой-то момент он стелет на песок белую простыню, трансфигурировав её одним взмахом палочки – и опускает на неё Эсу так бережно и так нежно, что она почти что не чувствует этого и удивляется, когда его лицо внезапно оказывается прямо над её собственным.
- Я люблю тебя, - шепчет она этим чёрным глазам – и счастливо улыбается, видя, как от её шёпота их озаряет сияние.
…Они просыпаются на рассвете – и первой она, Эса. Они лежат, обнажённые, на белоснежной хлопковой простыне посреди пустынного пляжа, и от утреннего ветра их кожа остыла и покрылась мурашками. Он спит рядом – ничком, обняв её правой рукой и устроив голову рядом с её грудью. Он дышит совсем тихо, как младенец – она чувствует кожей его тёплое дыхание, ощущает тяжесть и тоже тепло его руки… от него вообще очень тепло, даже сейчас, когда даже она, привыкшая круглогодично спать на природе, продрогла.
- Ты солнце, - шепчет она, улыбаясь и обнимая его. – Ты солнце, а никакой не койот…
Он просыпается – приподнимается, сонно щурит глаза, улыбается ей – и прячет лицо у неё на груди.
- Я люблю тебя, - шепчет он. – Ты выйдешь за меня замуж? – он снова приподнимается и глядит ей в глаза.
- Да, - не раздумывая ни секунды, отвечает она.
