Глава 7Когда мы с Риной направлялись в школу вслед за Краучем, за нами и впереди нас шла целая толпа. Но эта толпа как-то незаметно рассосалась, а частью даже повернула назад, так что некоторое время мы были в гостиной одни. Только минут через пятнадцать стена отъехала в сторону, и вошел Малфой с одноклассниками.
Драко во весь голос поносил Поттера и жалел, что тот не свалился с метлы. Мерлин, как мне это надоело! Ведь красиво было и правильно, что после драки кулаками махать? Чужие победы надо уметь признавать, иначе не видать тебе своих собственных!
– Драко, – спокойно и по-деловому произношу я, – подойди сюда.
– Зачем? – подозрительно смотрит он на меня, но подходит.
Я встаю с кресла и с размаха бью его по морде.
Какое наслаждение сделать то, о чем мечтала уже две недели!
– Ты чего? – испуганно вскрикивает Драко.
– А не надо языком трепать где ни попадя, – все так же по-деловому говорю я.
Его друзья, разумеется, не выдерживают такого насилия над одноклассником и бросаются ко мне. Я их останавливаю взмахом руки:
– Драко в детстве родители мало били. Я на правах кузины исправляю этот недостаток. Вопросы есть?
– А тебя в детстве родители били? – спрашивает Гойл.
Ну идиот! Откуда вообще такие берутся?
– Мои родители, Грегори, – очень холодным тоном говорю я, – уже почти тринадцать лет сидят в Азкабане и не имеют возможности меня воспитывать. Еще вопросы есть?
В гостиной становится тихо. Так тихо, что слышно хлопанье ресниц Пенси Паркинсон. Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп-хлоп... Гойл паническим взглядом смотрит на Крэбба, тот на Малфоя. Малфой медленно краснеет и начинает хлопать ресницами в такт Пенси.
Я с ума скоро сойду с такими родичами. Хотя нет – с Риной не сойду. Она не даст.
Первым молчание нарушает Нотт:
– А почему тогда твоя фамилия Розье?
– Потому что Розье – наши дальние родственники, у которых я жила. Или ты думаешь, меня во Францию отдыхать отправили?
Ребята медленно обдумывают сказанное. Даю им минуту, после чего добавляю:
– Информация о моем происхождении не должна выйти за пределы этой гостиной. Прежде всего это касается тебя, Драко.
– Думаешь, Хмури не догадался? – возражает Драко.
– Догадаться и знать – это разные вещи, – вступает в разговор Рина. – Скажешь, мы с тобой сразу все поняли?
Отмечаю мысленно это «мы с тобой». Впрочем, мы с Риной об этом уже говорили и обижаться тут нечего. Они решили мне сразу не сообщать. Якобы мне так было бы легче. Наверное, так и так было бы тяжело.
Вот почему Драко не пришлось ни от кого прятать?
– А ты после школы во Францию вернешься или здесь останешься? – спрашивает Пенси.
– До окончания школы еще дожить надо, – отвечаю я. – А с таким братцем, как Драко...
– А что я?
– Языком меньше болтай налево и направо!
В этот момент стена снова отъезжает в сторону, и в гостиную вваливается взъерошенный первокурсник.
– А вы знаете, что Крауч заболел! – выпаливает он в пространство.
– Как заболел? – спрашивает Рина.
– А я не знаю, у него живот схватило, и он как побежал!..
Первокурсник оглядывает всех нас восторженным взглядом и убегает обратно в проем, который еще не успел закрыться.
Мы с Риной заходимся в хохоте.
– Что вы смеетесь? – подозрительно спрашивает Драко.
– Ваша работа? – уточняет Нотт.
Мы не можем ответить. Мы заняты – мы хохочем.
Вот что странно – никогда хохотушкой не была. Наоборот – всегда была предельно серьезной. Мне девчонки постоянно говорили: «Розье, ну что ты, как на похоронах!». И если у меня при этом было мрачное настроение, я еще и отвечала: «Да, на похоронах, потому что я в гробу вас всех видала». А здесь, в Хогвартсе, мы с Риной только и делаем, что хохочем по поводу и без повода. Я в субботу вечером думала, что не смогу больше смеяться, – так нет, продолжаем веселиться, как миленькие. Рина, кстати, тоже раньше всегда была серьезной. Мы друг друга испортили, не иначе.
Все еще продолжая смеяться, мы поднимаемся с кресел и идем к лестнице, ведущей к спальням. И только сев рядышком на кровать Рины, успокаиваемся.
– Что бы нам такое с Флер сотворить? – вслух размышляю я. – То же, что и с Краучем?
– Ты что! Нельзя повторяться, догадаются. У меня поинтересней кое-что есть. Она косметикой пользуется?
– Не то слово! У нее просто тонны всяких кремов, помад и теней для век!
Рина лезет в чемодан и, порывшись там, достает маленькую скляночку, наполненную каким-то серым порошком.
– Держи. Сможешь ей в какой-нибудь крем насыпать?
– Да запросто! А что это?
– Ты насыпь, а на следующий день она будет очень красивого синего цвета.
Я захлопала в ладоши.
– Откуда у тебя такая прелесть?
– Да я еще летом сделала, хотела Хмури куда-нибудь подсыпать. Но к нему близко не подойдешь.
Ай да тихая Рина! Ничего, до Хмури мы тоже доберемся.
– Сегодня и сделаю, – радостно говорю я. – Пока все в Большом зале. Мне как раз надо носки чистые взять и книжки на завтра.
– Когда ты совсем сюда переберешься?
– А я постепенно. К Рождеству и переберусь окончательно, – говорю я.
И мы снова смеемся.
Утром в среду я забежала в карету за специально забытым рефератом по защите, чтобы полюбоваться плодами рук своих. Плоды были просто великолепны – Эсмеральда и Виолетта сидели на кровати рядом с рыдающей Флер, лицо которой было нежно-голубого цвета. Между прочим, ей так даже идет. С цветом волос хорошо сочетается. И сразу видно, что не человек.
Завидев меня, Эсмеральда тут же вскочила.
– Это ты!
– Что я? – спросила я с недоумением.
– Ты Флер заколдовала!
Я пожала плечами.
– С чего бы?
– А кому еще, кроме тебя? – истерически выкрикнула Виолетта.
Я снова пожала плечами.
– Может, это побочный эффект от дыхания дракона?
На меня продолжали смотреть очень злобно и повторять, что виновата непременно я. Я забрала свой реферат и побежала на завтрак.
Флер на завтрак не пришла. На гербологию тоже. Камилла сообщила мне, что ее отвели в больничное крыло, где ей предстоит провести три дня как минимум.
Я загадочно улыбнулась.
– Это не ты? – с надеждой спросила Камилла.
Я в очередной раз пожала плечами и отвернулась.
Нам было весело. Мы то и дело сдерживались, чтобы не засмеяться, и даже предстоящий по урок по защите от темных искусств не портил нашего хорошего настроения.
До обеда оставалось еще два часа, и мы вошли в замок, намереваясь провести это время в гостиной. В оранжерее мы изрядно промерзли, и теплый камин был бы весьма кстати.
И вдруг наши мечты были разрушены какой-то неизвестной мне девчонкой с Гриффиндора, которая поймала меня за рукав:
– Ты Беатрис Розье?
– Да, а что?
– Тебя просят подойти в учительскую.
И девчонка упорхнула, проскользнув между нами.
– А где эта учительская? – спросила я, как ни в чем не бывало.
Рина посмотрела на меня, так, как будто ей только что сообщили время моей смерти – через пять минут.
– Да ты не бойся, – усмехнулась я, – никто не докажет, что это я.
– А Крауч?
– А что Крауч? Может, в нем совесть проснулась тринадцать лет спустя. И от этого он сразу заболел.
Рина не выдерживает и смеется.
– Никогда не думала, что пробуждение совести имеет именно такие последствия!
– У Крауча – да! – смеюсь я в ответ.
Доходим до двери учительской, не прекращая по дороге смеяться. Мне страшно. Но я этого не показываю. Только не хватало, чтобы там оказался Хмури – вот он-то точно не поверит моим отговоркам!
Разумеется, самые плохие мои предчувствия сбываются. В учительской обнаруживаются Хмури, МакГонагалл и мадам Максим. Она одна занимает добрую половину комнаты. Странно, в Бобатоне у меня такого впечатления никогда не было. Или там классы просторнее? Хотя сам замок меньше.
Стою, приняв самый невинный вид, какой только могу изобразить. Хотя прекрасно знаю, что мадам Максим мне не обмануть. Она меня уже изучила.
– Бетти, – говорит мадам Максим почти ласково, – что ты сделала с Флер?
В который раз за день пожимаю плечами.
– Я? С Флер? А что случилось?
– Жаннет сказала, что ты видела, что именно случилось. Она утверждает, что это твоих рук дело.
Какая такая Жаннет? Ах, Эсмеральда? Ну, по мнению Эсмеральды, я всегда во всем виновата.
– Все, что я видела, это что она посинела. Может, от холода, мне-то откуда знать? Я вообще в карете почти не бываю. И на каком, интересно, основании Жаннет утверждает, что это я? Я точно так же могу сказать, что Жаннет сама это проделала, а теперь сваливает на меня.
– Жаннет – подруга Флер. Зачем бы ей это делать?
– А может, они из-за мальчика поссорились. Вы же знаете, что они только о мальчиках и думают. Может, Жаннет хотела устранить соперницу... – тут уже я сама понимаю, что несу чушь. Если бы Эсмеральда хотела устранить Флер как соперницу, она бы краской не ограничилась. Уж на что не люблю Флер, но Эсмеральда даже разноцветной Флер в подметки не годится. Потом, все знают, что Флер положила глаз на Диггори, а Эсмеральда – на кого-то из дурмстрангцев. Флер же ни румын, ни болгар за людей не считает.
Еще минут десять я препираюсь с мадам Максим, причем со второй фразы мы переходим на французский. С нашим директором мне по-французски общаться куда проще, ибо на английском она говорит с таким чудовищным акцентом, что даже меня коробит. Быстро я привыкла к чистой английской речи в Хогвартсе.
Интересно, а как у Хмури с французским? МакГонагалл говорит свободно, Флер уже проверяла. Вроде понимает, хотя по его лицу ничего не разберешь. На него лучше вообще не смотреть.
Мадам Максим – о чудо! – задумывается. Так надолго, что я успеваю вообразить, будто спасена. А нет, фигушки. Соображает наша директриса медленно, но верно.
– Жаннет до такого не додумается, – выносит вердикт мадам Максим.
Ага, а я значит, додумаюсь. Спасибо, мне очень лестно, но...
– Значит, если она не додумается, то можно просто валить на меня, да? Кто бы что ни сделал – валите все на Розье? Просто потому, что я не такая, как все вы?! – Я останавливаюсь – перевести дух – и пытаюсь успокоиться. Нельзя давать волю чувствам. Я одна среди трех взрослых людей, имеющих надо мной власть, и двое из них – чужие, а теоретически «своя» мадам Максим – не на моей стороне.
Уловив паузу в нашем разговоре, вклинивается Хмури. На английском, так что я сначала выслушиваю фразу, а потом уже осознаю, о чем она.
– Мисс Розье, вы еще скажите, что с мистером Краучем ничего не делали.
Ах ты, негодяй!
– Я ничего с ним не делала, – говорю я размеренно и четко, словно объясняя в сотый раз какому-нибудь тупице.
– Тем не менее на него определенно наслали порчу, и сделали это вы.
На спокойный тон меня уже не хватает, и я почти кричу:
– А где доказательства? Вы с Краучем раньше в Азкабан людей так же отправляли – потому что они вам не нравились?
МакГонагалл бледнеет. Мадам Максим пытается встать со стула и тут же садится обратно. Стул зловеще скрипит. Хоть бы он сломался, что ли. Будет зрелище поинтереснее разозленной Бетти.
Малфою я морду набила за длинный язык, а сама чуть не разболтала. Еще секунда – и выдала бы фразу о том, кого именно они с Краучем засадили в Азкабан, и что после этого они вообще не имеют никакого права мной распоряжаться.
– Может быть, вы мне еще объясните, за что мне на Крауча порчу насылать? Я его в Англии первый раз увидела! Он мне ничего не сделал! Что мне, по-вашему, от него потребовалось?
– Мисс Розье, я вижу, вы плохо усвоили то, что я вам давал на дополнительных занятиях, – говори Хмури, совершенно не подавая вида, что мои слова его задели.
Да я все забыла, что прочитала в той книге! Твои родители, между прочим, в Азкабане не сидят! Можешь хоть сто раз меня после уроков оставить – и тебя головой о стенку приложу, и на Крауча еще что-нибудь такое нашлю, что он двумя неделями на унитазе не отделается!
А с Флер – всего лишь детская шалость. Через три дня пройдет.
– Я прекрасно усвоила, что вы всегда бьете на опережение! Вы меня и тогда опередили! Схватили меня, как... как... – я не нахожу слов – а это плохо. А еще хуже – то, что чувствую слезы в голосе. Еще чуть-чуть – и почувствую не только я. Я с усилием проглатываю комок, с чего-то вставший поперек горла. – Вы меня схватили, когда я шла к друзьям – не знаю, что вам взбрело в голову! Но только с той минуты и до того, как мы вошли в холл, я была рядом с вами. У вас на глазах. Могла я в таких условиях на кого-нибудь наслать порчу, как по-вашему?! – Я тебя побью твоей же логикой, я... Я вдруг замолкаю. Не приведи Мерлин ему сообразить, что у меня был сообщник! Ведь на эту роль подходит только Рина! У меня здесь больше нет подруг... Злость во мне опадает проколотым воздушным шариком. Ладно, страдать – так хоть за что-то стоящее. За кого-то. За Рину.
Хмури собирается что-то сказать.
И тут в паузу вмешивается декан Гриффиндора – вот уж от кого я не знаю, чего ожидать. А та произносит ровно три слова:
– Хмури, так нельзя. – И добавляет еще два: – Девочка права.
И после этого мне остается только окончательно заткнуться.
Мадам Максим медлит перед тем, как вынести приговор. Наконец...
– Значит так, Бетти, – говорит мадам Максим снова по-французски. – До рождественских каникул запрещаю тебе появляться в гостиной Слизерина.
Что?
– Совсем? – вырывается у меня.
– Совсем. – Мадам Максим непреклонна.
Не иначе, Хмури ее надоумил. Ну надо же было такое наказание придумать!
– И завтра я вас жду в восемь часов у себя в кабинете, – добавляет Хмури, уже по-английски.
Да пожалуйста. Сколько угодно.
Но запретить мне появляться в Слизерине – это действительно тяжелое наказание. Я на бобатонцев уже смотреть не могу. А теперь целый месяц каждый день ночевать с ними в одной спальне, под шепот Виолетты и насмешки Эсмеральды!
– Ну что? – спрашивает меня Рина, когда я выхожу из учительской. – Что с тобой, Бетти?
– Плохо, – отвечаю я. – Мадам Максим до каникул запретила мне к вам ходить.
– Как? – Рина смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– А вот так. Я не то что ночевать – даже прийти посидеть к вам не смогу.
– Ну, сидеть и в библиотеке можно, или класс пустой найти...
– Все равно в гостиной уютнее, – вздыхаю я. – Ладно, пошли в библиотеку хотя бы.
В десять вечера я вышла из дверей замка и направилась к нашей карете. Рина проводила меня до дверей, но наружу я ее не пустила – дул сильный ветер, а она не захватила плащ. Я тоже, но мне было уже все равно.
В библиотеке, конечно, было уютно и тепло, но с гостиной ее было не сравнить. Ни мягких кресел, ни камина. И говорить лучше шепотом, чтобы не мешать. Библиотекарша и так на наш громкий смех очень нервно оглядывается каждый раз.
Пока мы сидели в библиотеке, до меня дошло, что я еще легко отделалась. Могли и назад во Францию отправить. Перед отъездом в Англию мадам Максим пригрозила нам, что отправит назад тех, кто будет плохо себя вести. И при этом очень выразительно посмотрела на меня. Я, честно говоря, не особо верила, что ради одного человека будут гонять карету в Бобатон и обратно, а портал до Франции у них вряд ли приготовлен. Но мало ли?
А я не могу оставить Хогвартс! Здесь Рина, жизни без которой я себе уже не представляю, здесь Драко, которому надо вправлять мозги, здесь Хмури, которого я еще приложу головой об стенку. И здесь много лет назад учились мои родители и вся моя родня! Я готова хоть месяц подряд сидеть у Хмури, только бы меня не отправляли обратно!
Хмури, как я и ожидала, на уроке только и делал, что придирался ко мне. Заставил рассказывать про основные события войны с Волдемортом и устроил мне страшный разнос за то, что я сказала «Темный лорд» вместо «Тот-Кого-Нельзя-Называть».
А я всегда так говорю. Половина Слизерина так говорит. А вторая половина не говорит, но думает.
Правда, на уроке проговорилась я первая.
Если конец учебного года я встречу в Хогвартсе, а не в Бобатоне и не в Азкабане, то можно считать, мне повезло.
После разноса от Хмури я еще получила разнос от Рины за то, что не берегу себя. Я только кивала, сделав печальное лицо, и кончилось тем, что Рина сказала, что такое лицо мне не идет. Я рассмеялась, прекратив тем самым дискуссию о моем поведении.
Но Рина права – соблюдать хоть какие-то правила придется, если я не хочу распрощаться с Хогвартсом.
Я уже почти подошла к карете, как мне показалось, что кто-то на меня пристально смотрит. Я обернулась. Никого.
– Кто здесь? – спросила я, держа палочку наизготове.
Ответом было молчание. Но ощущение, что кто-то еще здесь и этого кого-то очень интересует моя персона, осталось.
И вдруг из темноты возникло что-то белое и полетело ко мне. Оно вылетело так быстро, что я не успела даже испугаться. А потом оказалось, что и бояться нечего, поскольку, медленно описав вокруг меня круг, оно приземлилось на моей ладони.
Непонятный предмет оказался всего лишь бумажным самолетиком. Мы так всегда записки складывали. На крыле было что-то написано, в темноте не разглядишь, что именно. Записка? Мне? От кого, интересно?
Разворачивать и читать записку прямо на улице я не стала. Мало ли кто пройдет мимо, а я буду стоять посреди дороги с зажженной палочкой.
Я сунула записку в карман и поспешила в карету.
Девчонки встретили меня злобными взглядами, но промолчали. Наверное, потому, что Эсмеральда была занята – она сидела на кровати и лихорадочно раскладывала карты. Вытаскивала сразу штуки три, кидала на кровать, через секунду отбрасывала и доставала новые. Делала она это с такой быстротой, что даже сведущий человек ничего бы не понял в ее раскладе. Такой человек был – Виолетта наблюдала из-за спины, но, судя по ее лицу, не могла разобрать, что именно поведали Эсмеральде карты.
– Бетти, – тихо позвала меня Камилла.
– Что? – Я повернулась к ней. Желания разговаривать у меня не было. Но это все же Камилла, а не Эсмеральда.
– Правда, что у Айрин Уилкс, с которой ты дружишь, отец был темным магом?
– А тебе какая разница? Я же с ней дружу, а не с ее отцом.
Вот интересно, она сама такие вопросики задает или ее надоумили? Компания Флер частенько использует Камиллу, как передаточное звено для общения со мной. Она как патологически честный и мягкий человек отказать никому не может. А последствий обычно не предвидит. Ей скажешь – позови Бетти, мы с ней хотим поговорить, она и пойдет. Думая при этом, что со мной хотят именно поговорить, а не набить морду.
– Мадам Максим сказала, что Слизерин пользуется плохой репутацией, а ты постоянно там торчишь.
Ага, так это она меня в порядке перевоспитания от слизеринской гостиной отлучила? Думая, что Рина и ее сокурсники на меня дурно влияют?
– Знаешь, Камилла, Дурмстранг славится куда большей любовью к темным искусствам, чем один-единственный факультет в Хогвартсе. Тем не менее, если я не ошибаюсь, Эсмеральда гуляет с кем-то из Дурмстранга.
Услышав свое имя, Эсмеральда поднимает голову и смотрит на меня. Виолетта, наоборот, голову опускает и пытается разглядеть сочетание карт. Разглядеть ей, может, и удается, а вот осознать...
– Колючка, ты ни с кем никогда не гуляла, раз не понимаешь разницы, – говорит Эсмеральда снисходительным тоном. – Я же не темной магией с ним занимаюсь.
Мануэлла, делающая вид, что читает учебник, хихикает в кулак.
– О да, – я картинно закатываю глаза к небу, – мы с Риной занимаемся темной магией и пьем кровь нерожденных гриффиндорских младенцев!
Ой, что-то я не то сказала. Во-первых, как можно пить кровь нерожденных младенцев? Во-вторых, младенцы гриффиндорскими не бывают. Гриффиндорскими они только в одиннадцать лет становятся.
– Бетти, ты зря над этим смеешься, – говорит Камилла. – Помнишь, что сегодня профессор Хмури говорил на уроке о сподвижниках Того-Кого-Нельзя-Называть? А я еще пару книг взяла почитать...
– Камилла, – перебиваю я, – война есть война, а на войне без жертв обойтись невозможно. С обеих сторон. Я для профессора Хмури одну книгу на французский перевожу, там про это есть.
Как мне надоели эти разговоры! Но пока от меня не отстанут, я не смогу нормально прочесть записку.
Эсмеральда сгребает карты в кучу и начинает энергично их тасовать.
– Опять черт знает что получается!
– Что получается? – пытается спросить Виолетта. Но Эсмеральда своих тайн не открывает никому.
– Ничего не получается! Пойду завтра к профессору Трелони, спрошу у нее.
– Можно я с тобой?
– Нет! – отрезала Эсмеральда.
Я улыбнулась. Люблю смотреть, как Эсмеральда Виолетту с Мануэллой отшивает. Они потом еще очень забавно дуются, бывало, что и по паре дней.
Странно, что на меня как-то вяло реагируют сегодня. Я ожидала большего и уже приготовилась к отпору. Боятся меня, что ли?
– Эсмеральда, – спрашиваю я, – что у тебя получается? Что страшные темные маги – мы с Риной – изведут под корень всю школу?
– Почти, – совершенно серьезно ответила Эсмеральда. – Но вы – это еще не самое страшное.
– А Флер? – влезла Виолетта.
Вспомнили все-таки. Даже странно, что так не сразу. Я ожидала, что они меня, как я только войду, на части раздирать начнут.
– Флер послезавтра выпишут, – отмахнулась Эсмеральда.
– Ей так даже идет, – заметила я.
Но на Эсмеральду это почему-то не подействовало. Она только сказала незлобно:
– Да отстань ты!
На нее это было совсем непохоже.
Я усмехнулась, взяла с тумбочки «Историю Хогвартса» и бросила на кровать. Потом незаметно переложила записку из кармана платья в книгу. Почитаю перед сном, это никого не удивит.
Некоторое время я действительно читала «Историю Хогвартса», при зажженном огне палочки и задвинутом пологе кровати. Мало ли кто захочет поинтересоваться, чем я тут занимаюсь.
Поведение Эсмеральды было более чем странным. Неужто она меня и вправду боится? Или Камилла рассказала мадам Максим, как Флер на мне тренировалась? На Камиллу это похоже.
Постепенно шум в спальне затих, только тихо переговаривались о чем-то Виолетта и Мануэлла. Ну, эти могут и до утра болтать. Мне не помешают.
На крыле бумажного самолетика было написано мое имя. Что я и ожидала. Медленно, чтобы бумага не шуршала, я развернула записку.
«Мисс Розье! Прошу прощения за то, что так настойчиво вторгаюсь в Вашу жизнь. Я – друг Вашей матери. Сейчас скрываюсь в разных местах, в том числе и в Хогвартсе. Не ищите меня здесь, Вы можете, сами того не желая, мне помешать».
Я еле удержалась от удивленного возгласа. Письмо показалось мне чем-то нереальным, как будто бы пришедшим из другого мира. В этом мире, в дне сегодняшнем была превращенная в русалку Флер, издевательство над Хмури, веселые посиделки в слизеринской гостиной... А что же в том мире?
Если он друг моей матери, значит, он тоже... Что тоже?
Надо хотя бы дочитать до конца, а потом делать выводы.
«Я понимаю, что просьбы о необходимости быть осторожной Вам уже надоели, но я вынужден просить об этом еще раз. Берегите себя, если вы хотите встретиться со своими родителями».
На этот раз я сама зажимаю себе рот свободной от письма рукой. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь услышал!
«Пока я не могу сказать большего, но надеюсь, что смогу позже. Я прошу Вас поверить мне. Слишком многое сейчас находится в моих руках – и висит на волоске. Не говорите никому об этом письме, даже Вашей подруге и Вашему кузену».
Кузену я точно не скажу. Ему что скажешь – наутро вся школа узнает.
«Если Вы захотите мне ответить, положите письмо в дупло большого дерева в двадцати шагах от Вашей кареты строго на север. Оно там одно».
Не помню никакого дерева. Ладно, можно будет пойти и посмотреть. Дерево там явно не одно, но возможно, что с дуплом и вправду одно.
Подписи не было.
Я перечитала письмо еще два раза и на третий начала что-то соображать.
Эсмеральда говорила о родственнике или друге семьи. А ведь это он и есть! Больше некому. Что он здесь делает и где именно скрывается – это я узнаю. Но упускать его из виду не стоит ни в коем случае.
Что он собирается делать – а какая, собственно, разница? Да пусть хоть Темного Лорда в Хогвартс за ручку приводит. Я его не боюсь. Если он сумеет освободить моих родителей...
Нет, на эту тему лучше не думать. Лучше лечь спать. Если к Хмури мне надо прийти в восемь, он меня может задержать до ночи, а выспаться хоть когда-то надо.
Перевоплощаясь в Хмури, я был готов ко всяким неожиданностям. В том числе и тому, что он будет поступать совсем не так, как хочется мне. По крайней мере, он был у меня под контролем. Сдавать меня Дамблдору точно не побежит. Как он может меня сдать, если мы с ним практически одно?
Но того, что он сделал сегодня, я никак не ожидал. Когда тема неожиданного недомогания Крауча в учительской практически исчерпала себя, Хмури топнул деревянной ногой об пол, обращая на себя внимание, а потом громко заявил:
– Крауча прокляли! И я знаю кто.
– Кто? – Дамблдор, до этого момента разговаривающий с МакГонагалл на темы, далекие от Турнира и Крауча, повернулся ко мне.
– Розье! – торжествующе сказал Хмури.
Вот гад, а? Кто его просил Бетти закладывать? Точно не я.
– Которая Розье? – заинтересовалась МакГонагалл. – Из Бобатона? Она еще с Уилкс дружит.
– У нас, кажется, одна Розье, – проворчал Хмури.
– Почему ты думаешь, что именно она прокляла Крауча? – спросил Дамблдор, улыбаясь.
Он все время улыбается так лукаво, как будто мы все тут первокурсники, а он наш добрый дедушка. Эта улыбка меня раздражает больше всего. А вот Хмури, наоборот, нравится.
– Да потому что я ее за руку поймал, когда она собиралась наложить на Крауча заклятье!
– Собиралась или наложила? – поинтересовалась МакГонагалл.
– Я не увидел. Возможно, и успела. Я поймал ее с палочкой наготове, совсем рядом с Краучем.
Дамблдор продолжал все так же лукаво улыбаться.
– Аластор, а почему ты подозреваешь именно ее?
– А она тебе никого не напоминает? – Хмури пристально посмотрел на Дамблдора.
Ну идиот! А если директор сейчас легилименцию применит и меня увидит? Я окончательно перестал понимать логику Хмури.
Логику Дамблдора тоже.
Дамблдор снова улыбнулся. Почему-то каждый раз он улыбается по-разному, хотя всегда лукаво.
– Мне люди постоянно кого-то напоминают. Недавно показалось, что встретил в «Кабаньей голове» старого приятеля, который уже лет сто как умер. Оказалось – не родственник и даже не однофамилец.
Он издевается, честное слово! Но, кажется, ничего не заподозрил.
Хмури, вот зачем тебе это было надо? Легенду о своей паранойе поддерживаешь?
Дамблдор улыбается очередной лукавой улыбкой. Сколько их у него в запасе?
– Как насчет стоящей в углу кабинета швабры, за которой может скрываться засада?
Мерлин! Это же цитата из пародийного интервью! Мы с Хмури не выдерживаем и смеемся.
– Альбус! Ты это читал?
– Вы про что? – заинтересованно спрашивает МагГонагалл.
– Про творение неизвестных студентов о том, как бывший аврор Аластор Хмури дал интервью «Ежедневному пророку».
– Не неизвестных, – не выдерживает Хмури, – а Розье и Уилкс. Розье мне это сама на стол и положила, спрятав в кипу листов. А у тебя-то откуда?
Дамблдор загадочно улыбается.
Наверное, кто-нибудь переписал и распространил по всей школе.
– Какие знакомые фамилии – Розье и Уилкс, – вздыхает МакГонагалл. – Помнится, в шестьдесят седьмом году они подсунули мне в стол маленького розового крокодильчика.
Лично я не вижу в этом ничего смешного. Ни я, ни Хмури.
Раз дошло до таких воспоминаний, нам тут делать нечего. И я вышел из учительской, сказав, что у меня еще куча непроверенных работ.
Только я собирался отдохнуть после успешного окончания первого тура...
Кроме непроверенных домашних работ был еще краткий отчет для Лорда. В котором я не стал писать ни про Бетти, ни про отца. Мало ли отчего тот мог заболеть? А для нас же и лучше, если он будет сидеть дома, а не ходить в Министерство и ездить в Хогвартс. Если даже я смог освободиться от Империо, то отец и подавно сможет, если его оставить без присмотра.
Писать про Бетти я тем более не стал. Зачем это Лорду? Ему нужно, чтобы я выполнил задание. И я его выполню. Все остальное – уже мое личное дело.
А вот сделать так, чтобы Бетти не помешала мне выполнить мое задание, я должен сам. Зачем тревожить Лорда?
Я был уверен, что одним Краучем не ограничится, что неутомимая энергия девчонок еще найдет себе выход. И я был прав – на следующий день с самого утра мадам Максим заявила, что кто-то заколдовал Флер, покрасив ее лицо в голубой цвет. Все девочки единодушно утверждали, что сделала это Бетти.
А я и не сомневался.
Бетти, вызванная в учительскую, упорно все отрицала. Поскольку перед этим Хмури долго распространялся о том, как дурно влияют на нее слизеринцы, а особенно Уилкс, дочь Упивающегося Смертью, мадам Максим запретила Бетти появляться в гостиной Слизерина.
Отчасти я был согласен с Хмури. Некоторые слизеринцы, особенно Малфой, и впрямь могут на Бетти дурно повлиять. Айрин – другое дело, но они могут встречаться и не в гостиной. Да и запрет действовал только до каникул.
Я же назначил ей прийти в свой кабинет позже обычного, еще не зная, что предложу ей делать. Книга переведена еще не до конца, но хотелось придумать что-нибудь новое. И более трудоемкое, чем перевод.
На уроке же я попросил ее рассказать в общих чертах о войне с Волдемортом. И она опять отличилась, сказав «Темный Лорд» вместе привычного «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Сказала – и сама того не заметила.
– Мисс Розье, повторите то, что вы сейчас сказали.
Она повторила, на этот раз – с вызовом. Осознала.
Бобатонцы так ничего и не поняли. Слизеринцы смотрели на нее со смесью испуга и восхищения. Айрин ойкнула и зажала рот ладонью. Бетти наверняка от нее научилась. Не с детства же она помнит.
Нет, добром дело не кончится. Надо ее как-то остановить.
Но как? Хмури ее не остановит, а наоборот, раззадорит. Ну дал ей переводить книгу, и что она усвоила? Ровным счетом ничего. В голове у нее, может, и отложилась, а в душе – нет. Представится ей еще раз случай отомстить мне или отцу – пойдет, не задумываясь. А если и задумается – то только над способом мести. И то, скорее всего, план обдумает Айрин. В одиночку она не опасна, но вдвоем они разнесут всю школу по кирпичику еще до окончания Турнира.
Вот если бы я смог с ней поговорить. Я, а не Хмури.
А это возможно? Говорить ей, что я – вовсе не Хмури, я не стану. У нее все на лице написано, и она не сможет в дальнейшем относиться ко мне, как к Хмури. А вся школа уже знает об их взаимоотношениях. Примерно как у Снейпа с Поттером, если не хуже.
Может, написать ей письмо? Не раскрывая себя. Скажем, я вокруг школы в мантии-невидимке бегаю.
Идея с письмом мне понравилась, и до ужина я ее обдумывал. А после ужина заперся в своем кабинете и принялся писать. Точнее сказать – попытался начать.
С полчаса сидел и тупо смотрел на чистый лист бумаги. Хотелось начать словами «Бетти, милая!» – но я понимал, что так нельзя.
Это только сказать легко – написать письмо. А что писать?
«Бетти, я тебя люблю»? Она даже не знает обо мне!
«Бетти, береги себя» – это уже ближе.
«Береги себя, если хочешь увидеться с матерью» – это почти то, что нужно.
Никогда не думал, что слова откажутся мне подчиняться. Сколько всего я написал за свою короткую жизнь до Азкабана – школьные рефераты, письма матери, письма Белле, отчеты Рудольфусу, докладные записки в Министерстве... И вот, одно-единственное письмо написать не могу!
Я не мог понять, как же я к ней отношусь. Я помнил ее маленьким ребенком и порой и сейчас воспринимал как ребенка. Они с Айрин вдвоем и смотрелись, как дети, особенно когда дружно и взахлеб смеялись над чем-нибудь. Но она уже не ребенок, она взрослая девушка, ей семнадцать. Даже семнадцать с половиной. И она – не копия Беллы, а вполне самостоятельная личность. Хотя общего между ними много. Прежде всего то, что обе не признают никаких рамок.
Разобраться в своих чувствах было еще сложнее, чем написать письмо. Обычно я в них и не разбирался, это они разбирались со мной. Я знал, что я ее люблю. И мне этого было достаточно.
Еще через полчаса мучений я написал несколько фраз. Каждую приходилось подолгу обдумывать, и на одно записанное слово приходился десяток вычеркнутых. Стиль поразительно напоминал служебные записки, которые я сотнями писал в Министерстве, не задумываясь. Мог думать об одном, а перо выводило стандартные фразы о международных стандартах, стабильном положении, необходимости сотрудничества... Этот стиль прочно впечатался в мой мозг и теперь вылезал безо всякого моего на то желания.
Ладно, пусть будет так. Излишней эмоциональностью можно ее и напугать.
А как она мне ответит, ты не подумал?
Надо найти какое-нибудь приметное дерево с дуплом на опушке запретного леса.
Переписав набело большую часть письма, я надел мантию-невидимку и отправился на улицу. Пока я искал дерево и дописывал прямо на ходу последнюю строчку, на тропинке, ведущей к карете Бобатона, показалась чья-то фигурка в синем шерстяном плаще. Она!
Я встал за деревом, сложил письмо самолетиком и отправил в полет. 
