Везунчик.

Глава 7.

Когда меня резко потянули под воду, я думал, что сейчас придётся убеждать подводных монстров, что спецназовцы в их рацион питания не входят совсем-совсем и точно-точно.
Когда меня резко выдернули из воды и берег стал приближаться как-то слишком поспешно, я думал, что вот сейчас-то и прочувствую на своей шкурке все радости жизни мешка картошки, выкидываемого хищником из кладовки за ненадобностью и несъедобностью.
Но обладатель гигантского щупальца, к счастью, думал иначе и не шмякнул меня со всего размаху о землю – учтиво поставил на берег. И не головой в песок как какого-нибудь страуса, и вообще совсем даже не вверх тормашками – а как положено, на ноги. Аккуратненько так, осторожненько. И вообще разве что заботливо одежду на мне не оправил на прощанье.
Как это… любезно со стороны очередной галлюцинации.
– Гарри, – подал голос тот-самый-милейший-старикашка. У меня рука сама вытянула пистолет и взвела курок, честное слово. Чисто автоматически!.. Ну или грязно механически, раз уж я – грязный, а пистолет – механический. – Гарри, опусти оружие. – Опустить оружие? Если только морально. И если только их оружие, эти ужасные деревянные палочки-облучалочки, эти источники гангренных заноз и галлюцинаций, эти преподозрительнейшие лазерки, которые никто из делегации на берегу пока ниоткуда не вытащил.
Ключевое слово “пока”, ибо я сильно сомневаюсь, что они все резко решили одуматься, завязать, связать в охапки деревяшки зла и пафосно предать их огню добра в костре справедливости.
– Во-первых. – Я бы подумал “знакомые все лица”, но не все лица были знакомыми: некоторых подозрительных личностей видеть мне раньше определённо не доводилось. – Хм. – Я многозначительно посмотрел на показательно мирно скучковавшихся сектантов: безмасочные как притворялись безобидными тогда, так и продолжают притворяться сейчас. Может, всё-таки надо было сразу всех поперестрелять и не мучиться?.. – После всего, что между нами было, я просто обязан вас застрелить. Так что пять шагов назад. – Старик миролюбиво сверкнул очками и сделал пять малюсеньких шажочков назад. – Всех касается. – Я ненавязчиво наставил второй пистолет на мрачную человеческую версию летучей мыши, и она тоже отпорхнула немного назад. Самую чисто символическую малость.
Мне отступать нельзя: позади озеро. А в озере обладатель гигантской щупальцы, суточный и даже столетний лимит общения с конечностями которого я уже определённо перевыполнил.
Вообразить себя бронепоездом и тронуться вперёд?.. Впереди фанатики, это сразу видно, а фанатики так просто дорогу не уступают, так что это направление прокладывать придётся по рельсам из их трупов. А до этого доводить очень не хотелось бы: всё-таки вокруг дети. И всё-таки эти малолетние свидетели смотрят. Причём внимательно так смотрят, чуть ли из окон не вываливаются, чтобы ничего не упустить.
– А во-вторых?
– А это и было “во-вторых”. “Во-первых” я опустил, оно было… риторическим. И не очень цензурным. Зато там дальше было “а в-третьих”. Тоже риторическое, правда. Но уже более-менее цензурное. Там вообще ещё много чего было, но всё можно опустить и озвучить только “и в конце концов”. – Тянем время. Время тянем. Время тянем-потянем, но решение пока вытянуть не можем: мозг всё ещё работает со сбоями. – И в конце концов, кто вообще такой “Гарри”?
Этот вопрос отчего-то вызвал всеобщее недоумение и шепотки.
– Гарри – это ты, – немного нахмурившись, пояснил старик таким тоном, будто бы это было совершенно очевидно. Кажется, у них тут дедовщина в самом прямом смысле этого слова: старичок здесь явно за главного. “Альбус”, если к моим визуальным галлюцинациям не примешались слуховые. – Тебя зовут Гарри, – уже не на шутку хмурясь, медленно произнёс он. – Гарри Поттер.
Я очень, очень выразительно-скептически на него посмотрел и уточнил:
– Гарри? Точно Гарри? А может, Нумериус?
Старик крайне озадачился. Было видно, что имя ему понравилось, очень-очень, ведь оно всё из себя такое римское, мудрёное, усато заканчивающееся!..
– Ты думаешь, тебя зовут Нумериус? – осторожно и как будто бы с надеждой уточнил он. Да, точно, ему явно понравилось кошмарненькое имечко, звучащее как проклятье.
– Да Боже упаси!.. – поспешил откреститься я. – Если бы меня кто-нибудь звал “Нумериус”, я бы принципиально никогда не отзывался. Я, слава Богу, разобычнейший Джон Смит. Но иногда, по ночам, за традиционным ом-ном-ном, я думаю, как живут люди, которых наверняка зовут Нум-нум, и что этих бедолаг, если они разъедятся, наверняка все будут дразнить Ням-ням. Ужасная, должно быть, судьба, правда?
У меня чудесные отношения с абсурдом и я много чего могу делать с чушью, и не только её нести, о нет! Я могу её нести, могу везти, могу тащить, могу пинать, могу… В общем, много чего я могу делать с ней, с бедной чушью. И прикидываться, что плющит меня настолько основательно, что она из меня так и лезет, тоже могу совершенно запросто, всегда пожалуйста, совершенно не вопрос.
– Ну и раз уж я любезно представился, вы тоже можете поступить как вежливые люди и сказать кто вы, собственно, такие. Ирландские террористы-фокусники?
– Ирландские? Почему ирландские?
Ага, утверждение про террористов-фокусников не оспаривают!..
– А мы разве не в Ирландии? – оглядевшись, уточняю я.
– Нет, в Шотландии.
Так-с, местность мы узнали. Хоть и очень приблизительную.
– Шотландский филиал ирландских террористов-фокусников, значит?..
– При чём здесь вообще Ирландия? – с удивлением спросили у меня. Какой, право, странный вопрос.
– Во-первых, они на карте крайние и левые, а во-вторых, ирландские террористы-сепаратисты – это классика. Ну нет так нет. А вы какие цели преследуете своей преступной деятельностью? Государственный переворот, свержение монархии, торжество анархии?..
На это реакция была бурной: все тут же возмутились, что как это так – преступной, когда они все из себя такие добропорядочные и законопослушные люди, причём настолько добропорядочные и законопослушные, что даже по газонам никогда не ходили и дорогу ни разу в жизни не в положенном месте не переходили! Видимо, в их правосознании не является преступлением похищение человека с двумя квалифицирующими отягчающими признаками: я ведь вообще-то несовершеннолетний и был при исполнении своих должностных обязанностей. Пошатнуть им систему правового мировоззрения, что ли?..
– Похищение лица при исполнении им своих правоохранительных обязанностей – это, кстати, тоже преступление. Ну просто для справки, вдруг вы раньше не знали. – Часть про “несовершеннолетий” я благоразумно опустил: будем строить из себя взрослого и умудрённого опытом оперативника.
Старикашка разразился убедительно-внушительной речью о том, как всё, что ни делалось ими в их жизнях, было сугубо ради моего блага, и даже когда меня на свете не было и даже и не намечалось, они все всё равно предупредительно старались и делали всё ради моего личного блага. Такие вот они все тут ясновидящие-альтруисты.
А потом, по окончании своей торжественной речи, представившийся Альбусом Дамблдором дедулька пафосно заявил, что это Спарта. Ну, точнее, заявил-то он что “Это школа чародейства и волшебства Хогвартс!”, но смысл один: хотим – скидываем со скалы, хотим – не скидываем, у нас своя юрисдикция и что бы ты в ней понимал, мальчик.
– Чудно. То есть, это – что-то вроде страны чудес и волшебства? – Мне кивнули. – Ага… Ну тогда спешу вас разочаровать: вам нужна Алиса. Это такая блондинка, которая ловится на белых кроликов с часами. Вы с ней сразу общий язык найдёте. Ну и раз уж мы прояснили, что это всё было досадным недоразумением, то я, с вашего позволения, поспешу откланяться.
– Гарри, мальчик мой, для твоего же блага мы тебе этого позволить не можем, – с самой печально-скорбной миной произнёс Дамблдор.
Ух ты! Наркоманистые фанатики-альтруисты, помешанные на добре в их собственной весьма специфической его трактовке и фанатично его творящие направо и налево, несмотря ни на какое сопротивление! Нет, ну я и впрямь тот ещё везунчик: из всех возможных сект сатанистов умудрился попасть к хиппи-сатанистам!..
– Ну тогда я поспешу откланяться без вашего позволения.
– Гарри, боюсь, нам действительно надо поговорить, – печально вздохнув, произнёс Альбус.
Им. Им надо поговорить. Желательно с психиатром. А вот мне – не надо. Мне – надо отсюда свалить, и как можно скорее.
– Вокруг Вас, мистер, толпа людей, не думаю, что у вас дефицит собеседников. И потом, это Вам надо поговорить, а мне вот как-то говорить совсем не надо. Вы разве не слышите? Меня долг зовёт! Так что мне – идти надо, а не разговаривать, раз он меня зовёт. Я и рад был бы остаться поболтать, но некогда, уж извините.
– Чувство долга – это весьма похвально, но тебе придётся оставить в прошлом твоё прошлое агента… как Вы там это называете? “Агента специального назначения”?..
– Скажу вам по секрету: информация о прошлом агентов, информация о настоящем агентов, информация о будущем агентов, а также любая информация о деятельности и перемещениях агентов в пределах любого пространственно-временного континуума, подлежит засекречиванию и не подлежит рассекречиванию. Но – тшшш!.. Даже это был секрет.
– Гарри, твои родители, Джеймс и Лили, они были одними из нас.
– Альбус, я не Гарри, моих родителей звали не “Джеймс и Лили”, и мои родители уж точно не были наркоманами! – возмутился я.
– Джеймс и Лили Поттеры были волшебниками.
– И это волшебно. Я очень рад за этих “Джеймса и Лили Поттеров”. И за вас рад. Но я-то тут при чём вообще? – Старик вздохнул и явно хотел начать долгую и проникновенную речь, в надежде, что где-нибудь на её середине я наконец не выдержу и усну. Надежды эти, к сожалению, были не безосновательны: я и без всяких сказок и колыбельных готов был уснуть в любой момент. – Уважаемый дяденька летучая мышка, я прекрасно вижу, как вы тихо-тихо, как мышка, летите ко мне навстречу. Я польщён, но лучше не стоит этого делать, – сняв пистолет с предохранителя, миролюбиво предложил я. – Без обид, но что-то не настроен я сейчас на всякие “давайте-ка обнимемся, друзья”.
– Северус, – строго произнёс Альбус, и летучая мышка отпорхнула обратно. Но как только я отвернулся от неё к дедульке, то уже через секунду периферийным зрением заметил, как она снова шагнула ко мне поближе.
Да что ж я сегодня такой магнит-то и чего ко мне так и притягивает сомнительных личностей, а?! То обладатели гигантских щупальцев не могут удержаться от того, чтобы меня не пощупать, то летучих мышей-переростков так и тянет подлететь ко мне поближе!
Я, не поворачивая головы, сделал предупредительный выстрел под ноги, отгоняя подальше очередную галлюцинацию. Ибо нефиг всяким там шастать ещё и тут.
– Ой! Рука дрогнула что-то. Вы не очень испугались, я надеюсь? Мы ведь люди мирные, – не моргнув глазом и не опустив оружие, вдохновенно врал я, – нам кровопролитие не нужно! – А потом, доверительным шёпотом, я поставил в известность: – Но следующий выстрел будет в сердце.
На некоторое время воцарилось молчание, и я попробовал ещё раз оценить ситуацию.
Так, что мы имеем? Смесь наркопритона и психбольницы, называющая себя школой, в которой сектанты учат детей, как правильно сойти с ума и стать членами их секты.
Секты. Их нейтрализовывать лучше изнутри, понять, на чём они зиждутся, и попробовать разбить основание. А для этого в секты нужно внедряться.
Ну не зря же меня Лаки зовут – вот и сейчас повезло наткнуться на секту, которая жаждет видеть меня в своих рядах. И раз уж мне наверняка поручат это дело, и всё равно для начала надо собрать как можно больше информации… То сейчас главное как-нибудь поубедительнее сделать вид, что я поддался их внушению, и с неохотой и сопротивлением даю им шанс запудрить мне мозги. Благо, вон сколько вокруг меня сектантов с пудрой наизготовку столпилось – им только подставь мозги, сразу за любимое дело возьмутся.
А пока я прикидывал возможные варианты, ко мне на огромной скорости приближалась очередная галлюцинация. Причём не абы какая, а такая, что у меня даже рука почти дрогнула, и я присел на корточки, чтобы по привычке поприветствовать того, кого уже не чаял увидеть даже в таком вот бредовом состоянии.
– Бродяга… – Пёс оббежал вокруг меня несколько раз, бешено виляя хвостом и подтявкивая от щенячьего восторга. – Иди сюда, иди ко мне. – Эта псина на мою похожа невероятно просто, и лишь некоторые малозначительные детали выдают подмену. Чуть другая форма морды, немного другие глаза, шерсть подлиннее и потемнее, галстучек беленький, который у моего был, у этого – отсутствует. А ещё этот – живой, а мой…
Мой мёртв, и я по нему скучаю. И поэтому я убираю один пистолет обратно в кобуру и треплю за холку ласкающуюся галлюцинацию, зарываюсь пальцами в собачью шерсть и немного жалею, что перчатки не позволяют почувствовать, какая она наощупь.
– У меня такой вот был. Ну, почти такой. Жалко так было, когда умер. Чей этот? Я бы его с собой забрал, если ничей. Пойдёшь со мной, а, лапа? – Пёс особенно усиленно завертелся и заласкался, всем своим видом показывая, что не то что пойдёт – побежит радостным галопом, и не только за мной, а ещё и вокруг меня будет успевать круги нарезать от огромного энтузиазма.
– Куда ты хочешь его забрать и зачем? – вздохнул Дамблдор.
– Домой, конечно, – говорю очевидное я.
– Твой дом здесь, Гарри, – пытаясь проникновенно заглянуть мне в глаза, заявил тот-самый-дедулька-божий-одуванчик, после облучающего ругательства которого у меня, между прочим, до сих пор голова болит и сонливость повышенная.
– Я не Гарри, и мне лучше знать, где мой дом. Так вот: не здесь.
– Боюсь, ты не понимаешь: тебе небезопасно уходить. И идти отсюда тебе некуда.
– Почему это некуда? Конечно, есть куда: к себе домой. Не к вам, заметьте, а именно к себе.
– Твоего старого дома больше нет.
Нет, всё-таки недостаточно меня мухоморами накормили для таких разговоров. Про какой именно из старых домов дедулька говорит? Он имеет в виду Дурслей, что ли? Их старого дома, и впрямь, уже давно нет, это я прекрасно знаю: я некоторым образом приложил к его уничтожению свою лапку.
– Нет старого – построим новый, не проблема.
– Твоим друзьям была изменена память. Они думают, что ты погиб тогда. – Я отрываюсь от почёсывания за ухом пса и скептически смотрю на Дамблдора. У нас пока не достанут тело, не проведут кучу анализов и не установят, что именно это тело принадлежало именно этому агенту, будут считать пропавшим без вести, а не мёртвым. Мало ли, почему агент не может выйти на связь, если каждого вот так запросто признавать трупиком, то этак никаких табличек над пустыми могилками не напасёшься.
– Представляете, как обрадуются, когда поймут, что это не так?
– Кроме того, мы изменили все твои фотографии и в памяти твоих друзей твою внешность. Даже если ты и вернёшься, они тебя не узнают.
…мания величия, комплекс бога, поразительная самоуверенность и, возможно, неплохие способности к гипнозу. Страна чудес становится всё чудесатее и чудесатее, однако.
– Как долго я провалялся в отключке и почему вы не подождали меня? Я раньше никогда не участвовал в выборах бога, мне, между прочим, тоже очень хотелось проголосовать! Не знаю, кто выбрал вас, я бы голосовал за Зевса, но в любом случае – давайте переголосуем. Давайте дадим громовержцу ещё хотя бы один шанс и хотя бы один голос!
Дедулька вздохнул и завёл старую шарманку про моё благо, общее благо, всеобщее благо и вселенское благо. Благо, я про эти благи не слушал – я самозабвенно чесал шейку своей галлюцинации. Галлюцинация, после укоризненного “Сириус” со стороны Альбуса Дамблдора, повела себя странно: она, широко лизнув мне щёку, стала корчиться и менять форму, постепенно превращаясь из лезущей целоваться собаки в лезущего обниматься человека.
Человека, которого я, кстати, узнал – он меня прикрыл в прошлом бою. Что, конечно, здорово, и я ему за это, несомненно, благодарен, но это, знаете ли, ещё не повод лезть ко мне с объятиями.
– Я тебе так рад! – очень-очень радостно и крайне искренне заявил, видимо, Сириус. – Гарри, я так рад тебя видеть!
– Не могу сказать, что рад видеть хоть кого-то из вас. Точнее, вот как раз Вам, мистер Пёс, я был вполне себе рад вплоть до того момента, как Вы зачем-то перестали быть псом. К слову, шикарная из Вас собака была, мне очень нравилось. А вообще я не могу понять, почему вы все заладили это странное “Гарри”. Мы, вроде бы, уже прояснили, что всякие “Гарри” тут неуместны, а нужна вам Алиса.
– Неужели ты не помнишь, как тебя зовут? – искренне изумился бывший пёс.
– Конечно помню! И прекрасно знаю своё имя. Так вот, МОЁ имя не Гарри. Ясно? Это какая-то ошибка. Вы меня с кем-то путаете. Я брюнет и мальчик, а вам нужна блондинка и девочка!
Кста-а-ати… А ведь если так подумать… Алиса ловилась на белых кроликов, я – немножко ловлюсь на чёрных собак… Упс?..
Я начинаю делать вид, что вот прямо сейчас буду решительно предпринимать нафиг-отсюда-сбегательные меры, потихоньку стороной обходя всех собравшихся.
Намагниченная на меня летучая мышка тут же подала голос, стоило мне только сделать полшажочка в сторону:
– Гарри Поттер он или нет определить не столь уж сложно. Пусть он откинет чёлку и покажет лоб.
Идея посмотреть на мой лоб почему-то привела собравшихся сектантов в экстаз, все тут же зашептались, заволновались и чуть ли не заскандировали “Да, покажи лоб, покажи!”.
– Ну уж нет уж! Никакой порнографии, никакого раздевания и никакого показа никаких частей тела! А то знаю я вас: сначала вам откинь чёлку и лоб покажи, а потом что снимать и показывать прикажите, а?!
– Мистер Поттер!.. – тут же ахнула женщина, судя по голосу – та, которую ранее называли “Минервой”. – У Гарри Поттера на лбу шрам в виде молнии, и только поэтому!..
Точно. Есть у меня такой шрам, и даже в свидетельстве о рождении моё имя именно как “Гарри Джеймс Поттер” указано, и что теперь, прямо сразу отложить в сторону лом и больше не ломать комедию, что ли?
– Я не буду вам показывать лоб. В конце концов, это просто-напросто некрасиво!
– Почему же?
– Как почему?! Мне без чёлки не идёт! У меня, знаете ли, очень специфичный овал лица, мне не все причёски подходят. А без чёлки мне вообще просто кошмар!
– Если покажешь лоб, то сможешь уйти, – решил поторговаться замутивший всё это мужик-летучая мышь.
– В любом случае? – уточнил я.
– Если ты Гарри Поттер, а ты Гарри Поттер, то мы тебя, покамест, никуда не можем отпустить, – повинился огромный великан.
– Ну я так не играю. Сначала вы поржёте, увидев меня без чёлки, а потом ещё что-нибудь придумаете. Нет, так дело не пойдёт: мне ведь и впрямь так не идёт без чёлки…
И вот тут снова заговорил некто “Сириус”, честно носящий усы и оправдывающий усатость своего имени.
– Если он не хочет, пусть не показывает. Он нам не обязан. – Он повернулся ко мне и проникновенно произнёс: – Гарри, я думаю, будет лучше, если мы тебе кое-что покажем.
– Я не лобный ценитель, чужие лбы мне совершенно безразличны.
– Ты позволишь?.. – Бывший пёс медленно вытянул из кармана лазерку и, не дрогнув под направленным на него пистолетом, махнул ей куда-то в сторону со словами о какой-то акции на фотоальбом, после чего сразу же убрал её обратно в карман.
Через некоторое время к нему подлетел какой-то предмет, который он ловко поймал в воздухе и представил мне как фотоальбом, прежде чем зачем-то попытался мне его впихнуть.
– Я не возьму.
– Почему?
– А зачем мне какой-то странный летающий альбом? Ладно бы ещё соль и мел, круги очерчивать против вас, нечистей, но альбом-то зачем? Кроме того, мы с Вами абсолютно не знакомы, а меня учили не брать вещи от чужих людей. Да и мало ли, при моей-то профессии! Может, вы меня отравить хотите. Может, этот миленький альбомчик весь пропитан ядом. Откуда же я могу знать, а?
– Гарри, ты в перчатках.
– Я не Гарри.
– Но ты в перчатках.
– Это не делает меня “Гарри”.
Сириус рассмеялся отрывистым, лающим смехом, и согласился:
– Это делает тебя человеком в перчатках. В отличие от меня.
– Попробуй попросить себе такие на Рождество у Санты, вдруг подарит?
– Я держу альбом голыми руками и ничего со мной не случилось, а ты в перчатках.
– К ядам бывают противоядия, – резонно возразил я. – А ещё люди разные бывают: у кого-то иммунитет, кто-то самоубийца, а кто-то и Сократ: иммунитета нет и вроде не самоубийца, а всё одно сам до дна испивает заботливо для него налитые чаши с ядами.
Сириус с улыбкой пожал плечами, открыл альбомчик, достал какую-то фотографию и развернул её так, чтобы мне было хорошо видно.
Видно мне было даже слишком хорошо.
На очень странной фотографии, на которой люди двигались, улыбались, махали руками и смеялись, были запечатлены мужчина, женщина и грудной ребёнок. Мужчина был похож на меня так сильно, что кабы в моих волосах вороны тоже гнёзда вили и были бы у меня другие глаза, то нас можно было бы даже и спутать. Но у улыбающегося счастливого человека на фотографии глаза карие, а у меня – зелёные. Настолько же ярко-зелёные, как у обнимающей его на снимке женщины. И как у черноволосого малыша, сидящего у неё на руках.
У меня хорошая память на лица. Я знаю этих людей. Я знаю, кто они. И хотя именно эту фотографию мне раньше видеть не доводилось – в моём досье есть только две небольшие чёрно-белые фотографии, но я знаю, кто на них запечатлён.
Ну и раз так, то что же. Вот и предлог.
– И что дальше? – со вздохом спрашиваю я.
– Гарри Поттер… – уверенно начал Сириус, но я перебил.
– Я знаю это имя. Я знал человека, который когда-то отзывался на это имя. И я знаю, что этого человека больше нет.
Уже-не-пёс хрипло спросил, можно ли, повторив странный махающий жест рукой, который уже делала Джинни. Я пожал плечами, так как очень хотелось спать, а внедряться всё равно надо, и тот медленно поднял руку и осторожно убрал мне волосы со лба, совсем немного – только отбросил в сторону ту необходимую малость, которая требуется для того, чтобы увидеть шрам.
– Я твой крёстный отец, – неправильно процитировав Дарта Вейдера, произнёс Сириус, чуть подрагивающими руками проводя по моим волосам, приглаживая их обратно, скрывая шрам.
Ну это здорово, конечно. Я очень рад. Прямо даже думаю, а не воспылать ли мне к нему родственными чувствами. Прямо вот так сразу, с первого взгляда, скоропалительно?
– Я что, ещё и крещёный? – уточняю я, и Сириус серьёзно кивает. – Вот так новость! А как же шрам? Ведь если он у меня в виде латинской буквы “N”, как мне всегда казалось, то это символическое обозначение множества всех натуральных чисел, что скорее попахивает пифагореизмом, чем христианством, а если в виде молнии, как утверждаете вы, то я не зря собирался голосовать за Зевса. И если Пифагор-то моё крещение переживёт – он всё равно уже не пережил бобы, то громовержец наверняка будет рвать и метать. Да и не по-христиански как-то так поступать с языческими богами: давать им надежду и подло в них не верить! – воскликнул я, а потом вкрадчиво продолжил: – Почти настолько же не по-христиански, как духовным родителям не принимать участие в жизни крестников.
Сириус покаялся, что все те почти четыре года, которые он находился на свободе, он думал, что я мёртв, и очень-очень по мне горевал. А до этого он сидел за убийство, которого не совершал, в такой дыре, из которой даже письма заключённым слать запрещали, и совсем не знал, где я и с кем я, а потому думал, что жив, и очень хотел увидеться. А как вышел из тюрьмы, да как узнал про мою печальную судьбу, так прямо горевал и горевал без перерывов и выходных.
Хм… А вот это может быть интересно. Потому что если у него действительно не было возможности связаться со мной вообще никакой, и если смерть моих родителей была насильственной, а не несчастным случаем на дороге – то это вполне может означать, что мои родители действительно состояли в этой секте. И, возможно, попытались уйти. Но из некоторых сект выйти нельзя: из них могут только вынести, и то сугубо ногами вперёд. Поэтому кто знает, может, моих родителей – убрали, а крёстного – куда-то упрятали, чтобы подумал над своим поведением, одумался и в следующий раз побоялся даже ненароком тявкнуть что-либо не то.
У этого может быть потенциал. Хотя бы потому, что Сириус смотрит на меня так, что я вижу: мне он действительно рад. И как бы сильно ни промыли ему здесь мозги, как бы тщательно ни гасили желание уйти – но если правильно разжечь в нём погасший было мятежный дух… То это можно использовать. Он может быть союзником, и он может встать на мою сторону, если что.
– Понятно, – кивнул я, после чего сделал жест доброй воли: сказал, что меня зовут Лаки, можно ещё называть Счастливчиком, можно Везунчиком, но лучше просто “Лаки”, позволил своему так называемому крёстному накинуть мне на плечи тёплую “мантию”, потому что всё равно нет никакого смысла стоять и грозно зубами стучать, а образ обездоленного и благодарного за помощь сиротки может и пригодиться. И даже позволил себя обнять обнаружившемуся члену семьи и даже приобнял его в ответ. После чего принялся с интересом рассматривать гордо представленную мне на обозрение фотографию, на которой маленький я увлечённо носился на каком-то реактивном венике практически по потолку, а с пола меня страховал на случай, если навернусь, видимо, всё-таки действительно мой крёстный, счастливый и улыбающийся. – Это с вот этой штуки я так упал, что шрамом обзавёлся?
Сириус покачал головой и хотел что-то ответить, но со стороны наблюдающих сектантов я заметил подозрительную активность. Пришлось снова наставлять пистолет на летучего мыша и любезно у него спрашивать, какую именно часть тела он хочет, чтобы я ему прострелил, потому что в том, что он этого хочет, сомнений у меня уже не осталось.
Тот отреагировал как-то очень болезненно. Процедил что-то про фамильное тявканье Поттеровских щенков и полез в карман, причём явно не за успокоительным: он запустил руку в правый карман, где, как я заметил, у него лазерка хранится.
Пришлось реагировать.
Расстояние между нами было не столь велико, чтобы я не успел выхватить его оружие у него из рук. Тот дёрнулся, отшатнулся рефлекторно, как будто сбежать хотел, но я напомнил:
– Бесполезно убегать от снайпера: умрёшь уставшим. Я ведь предупреждал, не так ли?
Палочка-облучалочка слабо билась током. Слабо, но неприятно, и поэтому я демонстративно выронил её из рук, а затем поставил на неё легонько сверху сапог. Только слегка поставил, не наступая – но только пока не наступая.
– Гарри!.. – обеспокоенно подал голос Сириус.
– Во-первых, Лаки, а во-вторых, не переживай, крёстный, я при исполнении, имею полное право устранить угрозу. Как у тебя в данном случае точно не выйдет: моё право открыть огонь на поражение законодательно прописано. – Я с интересом понаблюдал, как с и без того бледного лица “Северуса” схлынули последние краски. Помолчал немного. И ещё немного. Но потом решил, что слишком уж затягивать с драматической паузой не стоит: я того и гляди прерву её неуместным широким зевком. Пришлось, выждав минимально необходимое время, уточнять: – Так что, мистер Дамблдор, мы будем устраивать кровопролитие?
Меня заверили, что они люди мирные, а потому конечно нет.
Я ответил, что это весьма удачное совпадение: мы тоже отвергаем насилие как способ разрешения проблемы!
…потому что мы прибегаем к нему только как к способу устранения проблемы, ну да такие малозначительные детали я благоразумно опустил.
– Гарри, профессор Снейп извиняется за своё поведение. Больше такого не повторится. Правда, Северус?
“Северуса” изрядно перекосило. “Северуса” явно не устраивала необходимость цацкаться с каким-то сопляком. А ещё эта очень хитрая тварь наверняка знала, что я на ногах стою на одной только силе воли: уж не знаю, чем они меня траванули, но меня буквально тянет вниз, к земле, чтобы прилечь хотя бы ненадолго. И так хочется хотя бы на чуть-чуть, всего на пару минуточек, просто прикрыть глаза. Да, ледяная вода озера меня немного взбодрила, но всё равно долго я так продержаться не смогу: я такой сонный, что просто муха. И это означало, что раньше или позже, добровольно или не очень, но меня вынудят здесь задержаться ещё на некоторое время.
То, что со мной вообще приходится нянчиться, “профессора Снейпа”, очевидно, не устраивало. Возможно, он был в ответе за те наркотики, которыми меня накачали, и тот факт, что я на ногах стою, а не пускаю слюни в подушку – удар по его “деловой” репутации.
– Значит, говорите, у вас тут школа? Серьёзно? И вот этот вот подозрительный мрачный мужик – профессор и не меньше? Хотя, не спорю, химичит он определённо профессионально – прямо вылитый профессор по химии! Впрочем, к чему гадать, когда можно просто спросить. Что вы здесь преподаёте, профессор?
Тот презрительно фыркнул, почуяв плохо прикрытую издёвку в моих словах, процедил “зельеварение” и заявил, что его предмет гораздо круче, чем какая-то там химия.
– Ну тогда скажите мне, профессор по предмету, которому химия и в подмётки не годится, какой жидкости рассеивающие свет коллоидные частицы белков и шарики жира придают непрозрачность, растворенный в жире каротин – кремовый оттенок, лактоза — сладость, хлориды – солоноватость, белки и некоторые соли – полноту вкуса, а жир – некоторую нежность?
Тот не ответил, только презрительно задрал нос. Я, конечно же, сбился немного на поэзию, но говорить о любимом молоке без придыхания мне сложно: люблю я его. Но всё равно этот профессор тот ещё химик, даже если никакой он и не химик, так что надо будет за ним приглядывать повнимательней.
– Мы можем сесть за стол переговоров и всё обсудить, – показательно миролюбиво предложил Дамблдор.
– Сесть – это хорошо. А лечь будет ещё лучше. Давайте я сначала лягу, а потом, когда встану, мы сядем за стол. Лучше обеденный, и лучше чтобы на нём стояла та жидкость, про которую я спрашивал, и если она там стоять будет – то этот стол из обеденного вполне может стать переговорным. Мы договорились?
К счастью, мы всё-таки договорились, и поэтому уже через пару минут я тщательно баррикадировал мебелью все входы и выходы из расположенной на первом этаже комнаты со всеми удобствами, до которых мне особого дела не было, ведь в ней была горизонтальная поверхность, предназначенная для сна. И кроме кровати меня в тот момент, признаться, мало чего интересовало.





Пояснения по главе:
Нумерий (лат. Numerius) – римское личное имя оскского происхождения. Так как в принципе и Люциуса правильнее называть Луций (Люций), то в данном случае я намеренно закрыла глаза, что правильно будет “Нумерий” и использовала именно “Нумериус”.
Ом-ном-ном – это американский эквивалент нашего “ам-ням-ням”, обозначает звук смачного поедания какой-нибудь вкусняшки.
Ирландская республиканская армия, ИРА – ирландская национально-освободительная организация, целью которой является достижение полной независимости Северной Ирландии от Соединённого Королевства, в том числе – и главным образом – воссоединение Северной Ирландии (части Ольстера) с Республикой Ирландия. ИРА в своей деятельности опирается на поддержку части католического населения Северной Ирландии. Основными своими противниками считает сторонников сохранения провинции в составе Соединённого Королевства.
“Приключения Алисы в Стране чудес” (англ. Alice’s Adventures in Wonderland, часто используется сокращённый вариант “Алиса в Стране чудес”) – сказка, написанная английским математиком, поэтом и писателем Чарльзом Лютвиджом Доджсоном под псевдонимом Льюис Кэрролл и изданная в 1865 году. В ней рассказывается о девочке по имени Алиса, которая попадает сквозь кроличью нору в воображаемый мир, населённый странными существами.
Сократ – древнегреческий философ, учение которого знаменует поворот в философии – от рассмотрения природы и мира к рассмотрению человека. Сократ знаменит не только тем, как жил, но и тем как принял свою смерть. После того, как Сократа приговорили к смертной казни, она по некоторым причинам была отложена на 30 дней. Друзья уговаривали философа бежать, но он отказался. Сократ спокойно и сам выпил свою чашу с ядом до дна.
“Люк, я твой отец” – знаменитая фраза Дарта Вейдера, персонажа фильмов культовой саги Джорджа Лукаса “Звёздные войны”.
Множество всех натуральных чисел принято обозначать символом N (от лат. naturalis – естественный). Множество натуральных чисел является бесконечным, так как для любого натурального числа n найдётся натуральное число, большее чем n.
Пифагореи́зм – религиозно-философское учение, возникшее в Древней Греции VI-IV вв. до н. э. (также известно как пифагорейство). Получило название по имени своего родоначальника Пифагора. По этому учению мировая гармония, в которой заключается закон мироздания, есть единство во множестве и множество в единстве. Как мыслить эту истину? Непосредственным ответом на это является число: в нём объединяется множество, оно есть начало всякой меры. Ряд предписаний и запретов пифагорейцев восходят к глубокой древности, из этих запретов более всего стал известен запрет употреблять в пищу бобы, из-за которых, по одному из преданий, погиб и сам Пифагор.
Свежее сырое молоко характеризуется определёнными органолептическими или сенсорными показателями: внешним видом, консистенцией, цветом, вкусом и запахом. Согласно нормативной документации закупаемое молоко должно быть однородной жидкостью без осадка и хлопьев, от белого до слабо-кремового цвета, без посторонних, несвойственных ему привкусов и запахов. Белый цвет и непрозрачность молока обуславливают рассеивающие свет коллоидные частицы белков и шарики жира, кремовый оттенок – растворенный в жире каротин, приятный, сладковато-солоноватый вкус – лактоза, хлориды, жирные кислоты, а также жир и белки. Жир придаёт молоку некоторую нежность, лактоза – сладость, хлориды – солоноватость, белки и некоторые соли – полноту вкуса.