Глава VI «Страх»
| Alexandre Desplat — Hermione's Parents |
Гермиона держала в руках свежий выпуск «Ежедневного пророка» и не могла поверить в увиденное, потому как на неё смотрели серые глаза без привычного ухмыляющегося прищура. Лицо Драко Малфоя сейчас казалось ей совершенно незнакомым, словно за время долгого отсутствия стёрлась каждая чёрточка, как нарисованная карандашом на листе бумаги. Статья рассказывала о добровольной капитуляции волшебника и являла собой краткое описание официального допроса, проведённого ранним утром аврором Дином Томасом. Гермиона не совсем понимала, почему делом Драко Малфоя занимался не Гарри, но, задумавшись на секунду и вспомнив свод законов, пришла к выводу, что у друга имелась слишком большая личная заинтересованность. Наверное, именно по этой причине в своём утреннем письме Гарри не написал ни слова о поимке, будто не хотел повторно расстраиваться, а в том, что он был расстроен, Гермиона даже не сомневалась. Её окатило волной беспокойства, ведь друг мог сделать какую-нибудь глупость, как и происходило всегда в присутствии его врагов. И если Малфой не представлял ощутимой угрозы наверняка разъярённому от собственного бессилия Гарри, то именно Гарри представлял огромную опасность для безоружного Малфоя, которому предстояло весьма долгое путешествие в реконструированный после войны Азкабан. Мистер Ханрахан говорил, что совсем скоро будет проведена обзорная экскурсия в усовершенствованную тюрьму, и, судя по отзывам авроров, она была даже хуже прежней, кишащей дементорами.
— Что, Грейнджер, довольна? — раздался за спиной голос Пэнси Паркинсон. — Исполнилась твоя заветная мечта?
— Если ты считаешь, что поимка Малфоя — моя заветная мечта, спешу тебя огорчить — это не так, — тон Гермионы был очень холодным и колючим. — Но меня удивило, что твой дружок сдался добровольно.
— Поттер уже в подробностях рассказал, наверное? Сколько «Круцио» он использовал, чтобы выбить показания? А, Грейнджер?
— Гарри никогда не использует Непростительные Заклинания, Паркинсон, потому что работает в Аврорате. Вижу, со времён Хогвартса ума у тебя не прибавилось. И да, смею напомнить тебе пункт 3 статьи 15 закона «О расследовании и ведении дела», в котором сказано, что «лица, имеющие личную заинтересованность в ведении и раскрытии дела, не допускаются к документации, осуществлению допроса и другому виду юридической деятельности ввиду возможных непредвиденных происшествий». Так что твоего любимого Драко он и пальцем не тронет.
— Зубрила, — выплюнула в ответ Пэнси и заняла своё место.
— Читай больше книг, глядишь, мир станет куда добрее, чем ты его видишь.
— А если я прямо сейчас запущу в тебя заклятьем фурункулов, то он станет просто замечательным.
— Я так не думаю, — произнёс мистер Ханрахан, стоящий позади Пэнси. — Война уже закончилась, девушки, так что ваши перепалки и неприязнь — никому не нужные вещи. В особенности, вам самим. А в качестве наказания за неприятную беседу, свидетелем которой я стал, на каждой совместной паре вы будете сидеть рядом.
— С какой стати?! — воскликнули обе, переглянувшись.
— Из нас троих профессор — я, так что дальнейшие вопросы советую оставить при себе.
— Чёртова грязнокровка, — буркнула Пэнси, с выражением отвращения кладя сумку на стул рядом.
— Уродливая жаба, — ответила Гермиона, пренебрежительно отодвигая канцелярские принадлежности на левую сторону.
— Ещё одно ругательство подобного характера, и я снижу вам обеим оценки с «отлично» до «удовлетворительно».
— Паркинсон отличница? Не смешите меня, — Гермиона кинула на соседку по парте подозрительный взгляд.
— Именно так, мисс Грейнджер, так что можете обменяться друг с другом опытом по написанию эссе и сдаче коллоквиумов. И дважды я повторять не буду.
Судя по хмурой морщинке меж бровей преподавателя, в своём наказании он был настроен весьма решительно, так что тяжело вздохнувшим однокурсницам ничего не оставалось, как молча терпеть общество друг друга. Входящие в аудиторию студенты были слегка озадачены странной парочкой, сидящей за первой партой прямо перед преподавателем, но от комментариев воздержались, дабы не попасть под горячую руку.
— Наша сегодняшняя тема: «Кентавры: права людей или животных?». Как вам всем известно, в магическом мире давно идут споры касательно того, какой же свод законов применять к данному типу живых существ. С одной стороны, это животные, ведущие образ жизни скорее дикий, чем адаптированный к пониманию нормального, с другой — разумные существа, которые обладают моральными принципами, интеллектом, талантами и способностью изъясняться. Возникает вопрос: как именно судить об их проступках? Давайте обратимся к первоначальному термину закона...
Гермиона искренне пыталась сосредоточиться на новом материале, тем более что в будущем она собиралась писать научный проект по этой теме и делать прошение о рассмотрении в Министерство, но слова чёртовой Паркинсон никак не желали выходить из головы. «Что, Грейнджер, довольна?». А Гермиона и не знала, обрадовала ли её новость о поимке Малфоя или нет. С первой страницы аккуратно сложенного «Ежедневного пророка» на неё снова смотрели глаза чистокровного волшебника. В том небольшом отрезке согнутой бумаги они выделялись особенно сильно, источая незримый холод и необъяснимую тоску. Гермиона не могла ответить себе на вопрос, заданный скорее из желания лишний раз уколоть, чем из действительной заинтересованности, но, глядя на Драко Малфоя, ей было его жаль. Чувство было непривычным и совершенно новым по отношению к человеку, ненавидимому ею долгие годы. Вспоминая рассказ Гарри о дне смерти Дамблдора, мимолётные пересечения взглядов во время битвы и сопоставляя всё это с образом нынешнего Малфоя, она видела слишком большую разницу. В свои неполные двадцать он выглядел тридцатилетним, безжизненным и лишённым всяческой надежды. Она не представляла, каково это — жить с меткой самого кровожадного человека в магическом мире, но прекрасно понимала, насколько тяжело носить клеймо. По иронии судьбы именно с этим человеком у неё оказалось слишком много общего.
— Мисс Грейнджер, вы не могли бы повторить то, что я сейчас произнёс? — профессор Ханрахан стоял напротив неё и с явно недовольным лицом взирал на опешившую Гермиону.
Аудитория замерла до такой степени, что был отчётливо слышен порыв ветра за окном и звук падающих на асфальт сосулек.
— Прошу прощения, впредь я буду внимательнее, — Гермиона опустила голову, ощущая бесконечный стыд не только перед преподавателями, но и перед сокурсниками. Момент слишком сильно напоминал ей урок по защите от тёмных искусств и пронзительный взгляд профессора Снейпа.
— Я повторю вопрос: как вы считаете, что следует предпринять, если при нападающим на безоружного человека или ребёнка был кентавр? По какому закону его следует судить и предавать ли смертной казни, как это было в случае вашего сокурсника мистера Малфоя и гиппогрифа?
— Нет. Я считаю, что кентавра следует судить по закону людей, а история с Малфоем — плод несправедливости и коррупции.
— Я протестую! — Пэнси поднялась с места. — Он его чуть не задрал тогда! Ты всё видела!
— Я видела, как Малфой нагло подошёл к Клювокрылу, обозвал его, за что и получил урок. Так что, да, это коррупция и влияние Малфоя-старшего на суд министерства.
— Чушь! Это у недопрофессора Хагрида не хватило ума, чтобы привести на урок кого-то менее опасного.
Гермиона в мгновение ока достала палочку из внутреннего кармана мантии и навела её на Паркинсон.
— Ещё хоть слово о Хагриде, и я за себя не отвечаю.
Студенты застыли, словно эта угроза предназначалась им всем, а не испуганно глядящей на соседку по парте Пэнси. Мистер Ханрахан тихо подошёл к Гермионе и сжал её запястье крепкими пальцами, призывая опустить палочку.
— Мисс Грейнджер, прошу вас, успокойтесь, — он говорил шёпотом, наблюдая за тем, как вспыхнувшие злостью глаза постепенно светлели, становясь привычного янтарного цвета. — Мисс Паркинсон, сядьте, пожалуйста, на своё место и воздержитесь от комментариев.
Пэнси послушно села, не отрывая взгляда от Гермионы, которая медленно выдохнула и опустилось рядом.
— Извините, профессор, — твёрдо произнесла Гермиона и уткнулась в свою тетрадь.
— Прошу вас и мисс Паркинсон прийти после занятий в мой кабинет.
— Вы всё-таки снизите нам отметки? — раздосадовано произнесла Пэнси, закусив нижнюю губу.
— Нет, — он прочистил горло, — но явка строго обязательна.
— Да, профессор, — ответили девушки в унисон.
До конца урока они не произнесли ни слова, изредка бросая злобные взгляды, хотя и пытались делать вид, что не замечают присутствия друг друга. Профессор замечал это и не отходил от их парты ни на шаг, словно боялся, что студентки учинят дуэль прямо посреди аудитории, но Гермиона и Пэнси сохраняли поразительное хладнокровие. Время до окончания занятия тянулось, точно резиновое, а когда зазвонил колокол, и вся аудитория вздохнула с облегчением, Гермиона выбежала из класса первой, не желая ни с кем разговаривать. Увидев идущую навстречу Полумну, она и вовсе свернула в противоположный коридор, что вёл на улицу. Сидя в классе, она грустила от того, что ветер, казалось, выл стаей волков, но, оказавшись под небом, она даже обрадовалась его шумным порывам. Статуя Дамблдора читала невесть откуда взявшуюся книгу, вызывая дикий интерес у уже подходящей Гермионы. Заняв свободную лавочку, она внимательно разглядывала каменного директора Хогвартса, меж бровей которого даже залегла задумчивая морщинка, и задумалась сама: ни Пэнси, ни Малфой, ни даже Хагрид не были причиной её внезапного гнева, ведь, по сути, в чём-то Паркинсон была права, хотя признавать это было крайне сложно. Гермиона не понимала, что происходило внутри неё, откуда взялись чувства и мысли, ранее не появлявшиеся? Почему за последние пять часов ненавистное имя всплывало чаще, чем она успевала выбросить его из головы? Безумно хотелось поговорить с кем-нибудь, обсудить что угодно, хоть последние тенденции магической моды, только бы перестать думать. Гермиона опасалась, что грядёт буря, она бесконечно сильно боялась, что кошмар многих лет снова вернётся за ней, утащит в своё мерзкое логово и будет мучить по ночам. И хотя видимых причин к новому всплеску войны и распрей не было, неконтролируемый страх до сих пор жил в сердце Гермионы Грейнджер, навсегда потерявшей прежнюю жизнерадостность и ярое желание спасти весь мир.
— Гермиона, ты замёрзнешь, — рядом сел Джастин, накидывая ей на плечи своё пальто.
— Я что-то выбежала и не подумала одеться, — неловко произнесла она, понимая, насколько замёрзла. — Спасибо.
— Как ты? — он взглянул на неё внимательно.
Зная о его прекрасных способностях в психологии и окклюменции, Гермиона решила, что врать просто глупо.
— Плохо, — честно призналась она, опустив голову. — Я чувствую себя пустым, наполовину разбитым кувшином. Вроде и заполнить себя чем-то можно, но что бы я ни вливала, будь то учёба, чтение или погоня за самосовершенствованием, всё это вытекает через мелкие трещинки, — Гермиона сжала покрасневшие от холода пальцы в кулаки.
— Значит, их надо заклеивать. Рассказывать о боли друзьям. Нельзя носить в себе страдания, Гермиона, — он протянул ей варежки, наблюдая за тем, как тонкие ладони утопают в них. — Так и на куски разлететься недолго. А тебе совершенно точно нельзя разбиваться. Ты ещё многого не сделала для мира.
— Веришь, что мне под силу его изменить? — ухмыльнулась Гермиона.
— Знаю, — уверенно ответил Джастин. — Я всегда жалел, что мы так особенно и не поладили в Хогвартсе.
— Нам ничего не мешает поладить сейчас, м? — смахнув с чёрной макушки снег, она наконец-то полноценно улыбнулась.
— Думаю, ты права.
— Я идиотка, ты же из-за меня простудишься. Пойдём в замок?
— Ты не идиотка, но лучше вернуться, тем более что следующая пара — моя любимая.
— Окклюменция, — застонала Гермиона, отряхивая варежки и возвращая их хозяину.
— Почему тебе так сложно освоить её?
— Сознание слишком уязвимое. К тому же мужской половине человечества лучше удаётся контролировать своё сознание и эмоции.
— Но ты ведь только что попыталась от меня закрыться, — улыбнулся Джастин, кинув быстрый взгляд на пригладившего бороду Дамблдора.
— Правда?! — Гермиона настолько обрадовалась, что чуть не выронила сумку. — Как здорово!
— Думаю, если попрактиковаться, у тебя всё получится.
— Тогда я обязательно попрошу о дополнительных занятиях. Спасибо тебе, Джастин, за совет и вообще...
— Не за что, — открыв дверь, он пропустил Гермиону вперёд. — Если тебе вдруг станет одиноко или понадобится помощь, смело приходи ко мне.
— Хорошо. До встречи.
— До встречи, Гермиона, — помахав ей рукой, Джастин побежал по лестнице вверх, скрываясь из вида, а воодушевлённая словами она впервые за долгое время чувствовала себя уверенно перед профессором Ханраханом, пытающимся проникнуть в её разум и увидеть всё, что он в себе скрывает, и даже предстоящая очная ставка с Паркинсон не омрачала её настроение, ведь совсем скоро её жизни предстояло поменяться.
— Мисс Грейнджер, прежде чем сюда войдёт мисс Паркинсон, я хотел бы задать вам несколько личный вопрос.
— Да, профессор, — Гермиона собирала канцелярские принадлежности в сумку.
— Когда вы в последний раз говорили с мистером Уизли?
Она ответила не сразу. Странное любопытство профессора повергло её в некоторый шок, ведь ещё ни разу за всё обучение они не общались без рамок «профессор-студент».
— Давно, — тихо сказала Гермиона.
— Поговорите с ним. Ваши мысли полны беспокойств, которые мешают вам сосредоточиться.
— Вы меня удивляете, хотя и напомнили мне профессора МакГонагалл в своём беспокойстве. Не думайте, будто я не замечаю ваших взглядов на уроках, но я не хочу жалости к себе. Да, я понимаю, что многое пережила, пусть и гораздо меньше Гарри, чуть было не погибла и не потеряла родителей, похоронила друзей и...
Она осознала, что плачет, только когда тёплая капля упала на тыльную сторону собственной ладони.
— Гермиона, послушайте меня. Вы не одиноки и не должны замыкаться в себе. Это ещё хуже, чем говорить гадости. К слову, вы очень страшны в гневе. Даже мне, зрелому волшебнику, стало не по себе от вашего взгляда. Вы таите в себе злобу и страх. Отпустите это. И дышите полной грудью. Войны больше нет, тёмные силы повержены и никогда не вернутся. Научитесь жить в мире, не ища опасностей вокруг себя.
— А вы говорите весьма оптимистично для человека, по которому тоже прошлась коса войны.
— Я далеко не оптимист, но могу отличать белое от чёрного, изредка заменяя их полутонами. У вас же до сих пор вокруг темнота. Выбирайтесь из неё, Гермиона, вы ещё слишком молоды, чтобы загонять себя в бездну. И ещё: вокруг вас не враги, вокруг вас люди, которые, возможно, очень хотят с вами подружиться, но боятся. Оглянитесь, и увидите.
В классе повисла тишина, но неуютной она не была. Подняв глаза и встретившись взглядом с профессором, она почувствовала спокойствие. И хотя её страх не развеялся, но осел где-то глубоко в сердце пеплом, и руки больше не дрожали. «Вы не одиноки», — повторял в её голове голос, и она в буквальном смысле кончиками пальцев ощутила поддержку взрослого человека, искренне желающего выслушать и дать совет.
— Профессор Ханрахан, я могу войти? — на пороге стояла немного взъерошенная Пэнси Паркинсон, которая заметно нервничала и чего-то боялась. И если сначала Гермиона приняла это поведение на свой счёт, то мгновениями позже поняла, что оно не имеет никакого отношения к их ссоре. Сокурсница просто пришла с занятия окклюменции, и, судя по её лицу, ей было также тяжело бороться внутри себя.
— Да, мисс Паркинсон, проходите.
— Джастин передал мне, что вы здесь, — она остановилась у парты с другого края и села рядом с Гермионой.
— Итак, девушки, я позвал вас сюда не для того, чтобы читать нотации или учить жизни. Вы — взрослые люди, которые в состоянии принимать решения, невзирая на мнение остальных, поэтому я бы очень хотел, чтобы вы сейчас остались и поговорили. Быть свидетелем, подслушивать, подглядывать я не собираюсь и уповаю на ваше здравомыслие. Блокировку магии я также накладывать не буду, так что не подорвите моё доверие.
Профессор поднялся и, поправив мантию, тихо покинул аудиторию, оставив двух смотрящих ему вслед девушек наедине. Они не видели надобности в этой странной терапии, но, когда их взгляды встретились, обе фыркнули в унисон, а потом как-то уж слишком нервно хохотнули.
— Такое ощущение, что мне одиннадцать, я провинилась, и Снейп запер меня в подземелье, оставив наедине со своими баночками-пузырьками-пробирками и лапками летучих мышей на столе, — Пэнси через некоторое время заговорила первой, оглядываясь по сторонам.
— Он вас так наказывал?
— Ага. Поэтому уже после первой нарезки слизней и измельчения клыков змей я решила, что никогда не буду нарушать правила.
— Я всегда думала, что он делает вам поблажки, — недоумённо произнесла Гермиона, повторяя кончиком ногтя узор царапин на столе.
— Многие вещи насчёт Слизерина — чушь, но этому факультету уже давно выпал жребий быть ненавидимым всеми.
— Это вы, значит, и глаза Гриндилоу у себя в банках на прикроватной тумбочке не хранили?
— Господи, Грейнджер, откуда этот бред в твоей голове?
— Да это я так, разрядить обстановку.
— К слову, я никогда не любила зельеваренье. Во всякой гадости возишься. Хотя меня всегда забавляло, как мальчишки пакостили вашим изнеженным девочкам, подбрасывая что-нибудь в карман или подмешав в котёл.
— И ты утверждаешь, что байки насчёт вас — чушь?
— Ой, вы, гриффиндорцы, тоже идеалом не были.
— Верно...
Гермиона улыбнулась, вспомнив, как они с друзьями постоянно нарушали правила, сбегали по ночам, лазали в местах, где обычным студентам появляться запрещалось, а уж о посещениях Запретного леса и вовсе стоило промолчать, так как количество вылазок едва ли можно было сосчитать.
— Так странно, мы впервые за десять лет поговорили нормально.
— Бьём рекорд.
— Всё-таки, становясь старше, переоцениваешь многие вещи.
— Драко их тоже переоценил? — неожиданно для себя спросила Гермиона.
— То есть?
— Он говорил тебе о своей капитуляции? Почему сделал это?
— Грейнджер, с чего вдруг такой интерес? Шпионишь для Поттера?
— Я с ним даже не разговаривала. И вообще...
Гермиона осеклась, глядя как ранее прищуренные глаза Пэнси стали дико грустными.
— О капитуляции он мне ничего не говорил. Я так же, как и ты, узнала всё из газеты.
— Ясно.
Посидев ещё немного и ощущая нечто странное из-за разговора о Малфое, Гермиона засобиралась, а после, скомкано попрощавшись, покинула кабинет.
Взяв вещи из гардероба, Гермиона оделась и вышла на улицу, что была окутана густым сине-белыми туманом вечера. Мистер Ханрахан велел отпустить свою злость и жить, но как сделать это, если разучился воспринимать мир в добром свете? Всю дорогу к главным воротам Гермиона размышляла и противоречила сама себе, возвращаясь к старым воспоминаниям о треклятом слизеринце, разговоры о котором раньше вызывали в ней приступы тошноты. Она хотела, чтобы так случилось и сейчас, но ветер дул в лицо, заполняя лёгкие морозной свежестью, и никаких неприятных ощущений не было. Ни единого. И это пугало. Кажется, страх всё больше становился её заклятым другом.
* * *
Тёмно-зелёные стены второго этажа Министерства Магии отражали звук шагов взбудораженного и ничего не понимающего Гарри. За его плечами развевалась длинная мантия, некогда бывшая невидимой, и сегодняшним вечером намеревающийся попасть в министерство тайком он хотел было снова воспользоваться ею в целях маскировки, но, надев её, понял, что ровным счётом ничего не изменилось, а вместо привычной прозрачной картины он видел себя. Что конкретно произошло, и почему мантия отца перестала действовать, он не знал.
Гарри трясло от волнения, а кончики пальцев пульсировали болью, словно все разом были надрезаны острым ножом. Петляя по коридорам и минуя темницы, он судорожно размышлял над событиями последних двух дней, ища изъяны в весьма удачном стечении обстоятельств. Слишком подозрительным казался факт безоговорочной капитуляции труса Драко Малфоя, слишком странным было его поведение и выбор места для выхода в свет, слишком сильное волнение царило в душе Гарри из-за этого бума в магическом мире.
Что-то здесь явно было не так.
И он намеревался выбить признание из скользкого «друга». Не то, которое Малфой озвучил на официальном допросе, а подлинное, скрытое искусным владением окклюменцией, коей и сам Гарри владел весьма неплохо, так что оставался вопрос времени, как быстро удастся проникнуть в сознание Малфоя и всё выяснить.
— Я так и знал, что встречу тебя здесь, — у двери в камеру сидел Дин Томас с выпуском «Придиры» и смотрел на Гарри так, будто он буквально в это мгновение подтвердил теорию собственной предсказуемости.
— А ты что тут делаешь? — Поттер остановился, не зная, что предпринять.
— Тебя жду. Я был уверен, что не вчера, так сегодня ты обязательно здесь появишься. И если у МакЛаггена не было соображений на этот счёт, то я заранее знал о твоём намерении попасть к Малфою.
— И я попаду.
— Нет.
— Дин, ты ведь знаешь, что он сделал, знаешь, что произошло по его вине, и вообще...
— Гарри, я всё знаю и понимаю твои чувства. Я тоже терял друзей, но ты должен успокоиться и заняться тем, что действительно важно, — он сжал его плечо, заглядывая в глаза. — Малфой не представляет никакой угрозы.
— Думаешь? А с какой стати он так легко сдался? Я считаю, он что-то замышляет.
— Ты одержим войной. В который раз в этом убеждаюсь. Ты ищешь её повсюду, словно тебе её не хватает. Гонишься за всем, что имеет её отголоски, но зачем? Реддла больше нет. Он не вернётся.
— Как и мои родители.
— Я уверен, они бы точно не хотели для тебя вот такой доли.
— Мне надо к нему, Дин, — твёрдо сказал Гарри, глядя на тяжёлую дверь. — И я попаду к нему либо тихо, либо с жертвой.
— Это угроза?
— Нет, но ты должен меня пропустить.
— Хорошо, но ты, в свою очередь, должен сдать свою палочку.
— Я не буду колдовать.
— Вот и прекрасно, тогда она тебе точно не понадобится.
Сжав губы, Гарри достал палочку из внутреннего кармана мантии и отдал Дину.
— Даю тебе двадцать минут, а потом силой вытаскиваю оттуда.
— Спасибо, Дин, — набрав побольше воздуха, Гарри дёрнул ручку, оказываясь внутри еле освещаемой камеры.
Малфой сидел в центре на стуле с выгнутой назад спинкой и ножками разной длины. Это было изобретением Грозного Глаза, чтобы преступники, чувствуя неудобство, страдали от боли и быстрее признавали свою вину. Драко сейчас дремал, склонив голову набок, отчего изрядно отросшие светлые волосы падали на лицо. Чем ближе Гарри подходил к нему, тем сильнее начинал качаться мир вокруг: его точно посадили на бешено несущуюся карусель. Видел ли он сейчас в Малфое опасного врага? Едва ли. Но две борющиеся внутри сущности не давали ему отпустить, наконец, свою ненависть и впервые в жизни не искать подвоха.
— А я всё думал, когда же ты явишься, — прохрипел Драко и поднял голову; лицо его было бледнее обычного и блестело от пота, а на скулах виднелись глубокие борозды порезов и багровых ссадин.
— И даже не боишься меня? — Гарри с усилием говорил твёрдо, хотя дышать было весьма сложно.
— Самоуверенности в тебе не убавилось, Поттер. А ещё ты даже на работе пренебрегаешь правилами. Наследие отца никак не искоренить.
— Лучше я буду нарушать правила, чем убивать людей.
— А мой отец никого и не убивал.
Гарри встал рядом ним, не зная, что сделать в первую очередь — ударить или высказать всё, что копилось годами. Малфой его не боялся, это было видно по глазам, которые в полумраке казались стеклянными и совершенно пустыми.
— Ты уверен? Вы настолько откровенны с папочкой?
— Я просто знаю.
— Трус!
— Напыщенный идиот.
— Я тебе жизнь спас!
— А я — тебе.
— Это не отменяет факта твоей принадлежности к пожирателям, — Гарри ощутимо трясло, а от вида ухмыльнувшегося лица напротив он искренне пожалел, что отдал палочку Дину.
— Я его и не отрицаю. Я сказал это Дамблдору, ты слышал сам. В каком конкретно моменте я утверждал обратное?
— Что ты задумал?
— Ничего.
— Врёшь!
— Представь себе — нет.
— Тогда почему блокируешь сознание? Что ты в нём прячешь?
— А я-то думаю, чего у меня ощущение, словно кто-то мозг царапает.
— Отвечай на вопрос! — Гарри заорал так громко, что если бы не звукопроницаемые стены, его бы слышало всё министерство. Он сходил с ума от злости и собственной беспомощности, потому что Драко Малфой словно и не намеревался говорить правду.
— Я защищаю мать.
— Говори мне правду, Малфой!
— В отличие от тебя она у меня есть, я её люблю и не хочу, чтобы ваша министерская свита причинила ей вред.
— Не смей говорить о моей матери! Никогда! — Гарри схватил его за ворот рубашки, сжимая его и перекрывая воздух. — Ты не стоишь и её локона, поганый пожиратель.
— Я смотрю, тебе нравится каждый раз обращаться ко мне словами Реддла, — прохрипел Драко, — конечно, столько лет жить бок о бок с его душонкой, прекрасное чувство, верно?
— Заткнись! — в камере раздался громкий хлопок и звук тяжёлого удара — Малфой упал на пол вместе со стулом и сдавленно рассмеялся.
— Скучаешь по его талантам? Ты же теперь обычный человек, который владеет магией уровня чуть выше среднего. Тяжело быть обычным, а, Поттер?
— Это не твоё дело! — удары приходились по рёбрам, лицу, спине, ногам. В Гарри словно вселился бес или осколок души Реддла, как на пятом курсе, он не мог остановиться, выбивая из Малфоя глухие стоны боли и хриплые смешки, которые вызывали ещё большую агрессию. — Твой отец чуть не убил Джинни, по его вине погиб мой последний родной человек, он позволил самому беспощадному существу волшебного сообщества остаться в своём доме, а ты — его точная копия! Будь проклято всё ваше семейство! — Гарри остановился, когда увидел, что все его ботинки покрыты каплями крови, и осел на пол.
В камере повисла гробовая тишина. Драко лежал в неестественной позе, больше похожий на сломанную куклу-марионетку, чем на человека. Гарри с ужасом смотрел на него, не веря, что этот кошмар сотворил собственноручно. Малфой хрипел так, будто у него было пробито лёгкое, но Гарри не решался приближаться к нему, так как попросту не смог подняться. Если в самом начале визита ему было нехорошо, то сейчас состояние было на грани обморока: тело выворачивало наизнанку, каждую мышцу сводило судорогой, а сердце словно горело огнём, прожигая рёбра.
— Ты такой слабый, Поттер, — еле слышно произнёс Драко. — Ты ничего не можешь решить без силы. Ничего. И даже сейчас... кха-кха, — он громко закашлялся, сплевывая кровь, — тебе легче избить меня до полусмерти, чем поговорить.
— С тобой невозможно разговаривать, Малфой. Ты жалок, — выдавил Гарри и снова предпринял бесполезную попытку встать.
— Я не скажу тебе ничего. Хоть убивай. Я сяду в Азкабан, состарюсь там и сдохну, но моего сознания тебе не видать.
— Не будь так уверен.
— И ещё: я тебя не боюсь. Сейчас я понял это окончательно.
— А чего же ты боишься, Малфой?
— Потерять то единственное, ради чего живу.
— Что?
— Мать, — это было последним, что произнёс Драко Малфой, прежде чем потерять сознание.
Гарри замер, глядя на своего заклятого врага, и не чувствовал никакого облегчения от вымещенной злобы, что, казалось, рикошетила болью в него самого, не давая дышать и ясно мыслить. Заявление Малфоя никак не вязалось с человеком, которого он помнил со времён войны. Он не ожидал, что этот бессердечный трус мог кого-то любить и защищать.
— Гарри? — на пороге стоял Дин Томас, шокировано глядя на друга и преступника. — Что здесь произошло?
— Я схожу с ума, Дин.
— Да, я вижу.
— Ты не понял. Я его чуть не убил.
— Тебе лучше уйти.
— Я не могу встать. Ноги словно из ваты.
Дин подошёл к полулежащему Гарри, утягивая его вверх и взмахом палочки поднимая бессознательного Малфоя с пола, отчего тот завис в воздухе, как тряпичный человечек. В углу камеры появилась деревянная кровать, куда тот и был размещён. Закрыв дверь, Дин усадил Гарри на стул и смотрел на него так, словно пытался что-то прочитать в его лице, но друг молчал, думая о своём и не пуская в свои мысли.
Надеялся ли Гарри, что с уничтожением крестража перестанет быть похожим на Реддла? Очевидно. Но он не предполагал, что подобная злость вообще имеет место быть в его сердце после всего случившегося. При виде Малфоя ему хотелось причинить ему бесконечную боль, заставить страдать, видеть его муки. Только чем сильнее было это желание, тем хуже становилось ему самому. Его душа будто постепенно испарялась с каждым огненным всплеском ненависти.
— Иди домой, Гарри, и не смей тут показываться, пока не поправишься. Иначе я доложу МакЛаггену, — Дин протянул ему руку, чтобы помочь встать, но Гарри оттолкнул её, поднимаясь самостоятельно.
— Верни мою палочку.
— К Малфою ты больше не зайдёшь.
— Я знаю. Верни.
Глядя на него с опаской, Дин отдал желаемое. Гарри пустился бежать прочь с этажа темниц.
Двери лифта открылись сразу же, увозя его наверх. Гарри хотелось исчезнуть отсюда как можно скорее, будто собственный страх превратился в телесное существо и гнался за ним. У страха были серые глаза и кривая улыбка.
— Ублюдок, — пошипел Гарри, шумно выдохнув через нос.
Оказавшись в Атриуме, он, почти падая, дошёл до каминов и уже через пару секунд оказался в собственной квартире.
— Джинни?
— Гарри, дорогой! Я вернулась на пару дней, матч перенесли из-за вспыхнувшей эпидемии драконьей оспы.
— Хорошо, — он прошёл мимо, стараясь не выдать истинного самочувствия, и зашёл в ванную.
Он повторял про себя один и тот же вопрос, ответ на который не мог найти вот уже несколько месяцев: что со мной? Судорожно смыв с себя капли крови и кинув грязные штаны вместе с ботинками прямо в ванну, он нервно усмехнулся. Сейчас Гарри сам был похож на преступника, заметающего следы после совершенного убийства, и, хотя до этого не дошло, он чувствовал омерзение к самому себе, потому что Малфой был прав — он слаб и ничего не может сделать без силы. Все его враги, так или иначе, были подвергнуты заклятьям, но сегодняшний вечер доказал, что он запросто может переступить черту.
— Гарри, ты голоден? — раздался за дверью голос Джинни, но Гарри не мог и не хотел ничего отвечать, боясь сказать что-нибудь резкое и болезненное.
Сколько бы Снейп не учил его контролировать свои эмоции, он так и не сумел овладеть этим искусством до конца. Каждый недруг вызывал его на агрессию, зная наверняка, что ослабит, а после наносил свой удар. И даже если Реддла больше не было, даже если никто и никогда не сможет проникнуть в его сознание, привычки и уязвимые места отпечатались слишком глубоко внутри, чтобы избавиться от них в одночасье.
— Чёрт, — он с силой ударил по тумбочке, отчего та опасно хрустнула.
— Гарри, ты в порядке? Что у тебя там происходит?
Резко распахнув дверь, он застал обеспокоенную Джинни с большой ложкой в руке.
— Со мной всё нормально, — сухо ответил он, не обращая внимания на проводивший его взгляд.
— Идём ужинать, — тихо произнесла Джинни, чуть сжав его руку повыше локтя.
— Я разве говорил, что хочу есть? — отбросив от себя её ладонь, он направился в комнату на поиски чистой одежды. Найдя хлопковые штаны и чуть растянутую толстовку, Гарри резко обернулся, видя, что Джинни последовала за ним и наблюдала за его действиями.
— Перестань быть таким.
— Каким?
— Эгоистичным.
— Эгоистичным? Не нужно мне навязывать свою помощь.
— Я и не навязываю. Простые вопросы, по-твоему, досаждают?
— Да.
— Отлично, — Джинни швырнула ложку на пол. — Но ты мог хотя бы сделать вид, что рад меня видеть.
Развернувшись, она вышла из спальни, гремя на кухне. Гарри пытался унять раздражение, но грохот не давал ни единой к этому возможности.
— Чего ты нервничаешь? — спросил он первое, что пришло на ум, когда увидел свою девушку, старательно утрамбовывающую тушеное мясо в мусорное ведро.
— Нервничаю? Я?! Я в бешенстве, Гарри! Потому что один Мерлин знает, как мне осточертело жить с крабом, который вечно идёт на попятный и боится хотя бы вытащить нос из своего каменного панциря! — тарелка с салатом приземлилась рядом с его ногами. — Ты постоянно что-то скрываешь от меня. Всё время утаиваешь правду и живёшь, как в мыльном пузыре, потому что не даёшь никакой возможности до тебя достучаться. А вот лопнет он, и что? Как тебе помогать?
— Да не нужна мне ничья помощь! Не нужна!
Гарри взмахнул палочкой совершенно неосознанно, не помня даже о природе произнесённого им заклинания в порыве ярости. Руки Джинни побагровели, а сама она громко вскрикнула и стала медленно оседать на пол.
— Джинни, прости! — подняв её, он смотрел на следы ожогов вокруг тонких запястий, и, проведя палочкой, заставил их постепенно исчезнуть. — Прости меня, прости, прости, прости... — повторял он, как мантру, а когда положил её на диван в гостиной, поспешил аппарировать в первое пришедшее на ум место.
Подальше от человека, которого любил всей душой.
Подальше, чтобы не причинить боль.
Подальше, чтобы унять страх самого себя.
* * *
Гермиона в десятый раз помешивала уже давно растворившийся в чае сахар, а Рон глотал сливочное пиво. Ровно пятнадцать минут они сидели за одним из столиков «Дырявого котла» и не разговаривали. Скомкано поздоровавшись, Гермиона и Рон просто заняли места друг напротив друга, не решаясь поднимать взгляд, что изрядно напрягало обоих. Людей было достаточно много для буднего дня, гул стоял невообразимый, а радостный от наплыва посетителей Том работал с ещё большим энтузиазмом, разнося кружки и блюда клиентам.
— А «Котёл» совсем не изменился, — всё же нарушил тишину Рон, выдавив неловкую улыбку.
— Разве что люстра стала гораздо чище, и посуда без трещинок, — положив, наконец, ложечку, Гермиона сделала глоток уже остывшего липового чая.
— Помню, как меня пугал Фред, говоря о том, что он людоед. А я, идиот, боялся.
— Твои братья всегда были не прочь над кем-нибудь подшутить.
— Сейчас Джордж не такой.
— Я знаю.
Гермиона почувствовала, как в носу защипало, но старалась сдерживать слёзы, потому что знала, как Рону тяжело вспоминать о погибшем брате.
И снова попытка разговора закончилась молчанием. Было странно осознавать, что с некогда близким человеком сейчас не получалось связать и двух слов, словно трещина их отношений из крохотной превратилась в огромную.
— Как учёба? — и снова неправильный вопрос.
— Как всегда отлично. Ханрахан загорелся идеей сдружить меня и Паркинсон.
— Паркинсон?
— Ага. Не знаю, что на него нашло, но, знаешь, нам с ней удалось даже поговорить без ругани.
— И тебе не хотелось выдрать ей волосы? — Рон сделал шумный глоток из стакана, отчего над его верхней губой осталась пена.
— Я уже не двенадцатилетняя девочка, да и... жалко мне её стало.
— Жалко? Ты серьёзно?
— Более чем. Если отбросить те гадости, что она творила со своими сокурсниками в Хогвартсе, сейчас она сильно изменилась. Я не знаю, с войной ли это связано, с тем, что у неё в итоге из друзей никого не осталось, или с арестом Малфоя...
— Не вспоминай этого мерзкого слизняка, — Рон нахмурился, а Гермиона осеклась, вспоминая круговорот своих мыслей после их встречи с Пэнси. Она снова почувствовала необъяснимую панику и волнение, но никак не могла связать это с настоящими событиями.
— В любом случае, странно, что всё с ног на голову перевернулось. Сегодня ещё и с Джастином разговаривала. Странный выдался день...
— Что он хотел?
— Грел мне руки своими варежками и говорил, что в окклюменции нет ничего страшного.
— Значит, подкатывал... — сквозь зубы прокомментировал Рон, пытаясь унять своё раздражение.
— Вот поэтому я и ушла, Рон, — хмыкнула Гермиона, глядя ему в глаза. — Потому что ты мне не веришь.
— Верю.
— А к чему тогда эти вечные поспешные выводы? Ты постоянно додумываешь всё за других, — Гермиона чувствовала накатывающее раздражение. — Вечно чувствуешь себя ущемлённым или обделённым, виня в этом кого угодно, но только не себя.
— Но я...
— И не смей даже оспаривать факт своего бесконечного эгоизма, Рональд.
— Ты права, я эгоист и вечно тебя ревную. Но я не могу иначе, понимаешь? В голове словно что-то щёлкает, и я перестаю себя контролировать. Пытаюсь с этим бороться, но ничего не выходит. Вообще ничего. Без тебя у меня всё из рук валится...
Гермиона ненавидела себя в эту секунду. Ненавидела за то, что снова давала ему шанс, пусть и говоря колкости. Живя бок о бок с этим человеком, она настолько привыкла к его присутствию в своей жизни, что не могла и представить, каково это — без Рона. Она злилась на него почти перманентно, учила и тыкала носом, будто слепого котёнка, но, видя эти раскаявшиеся глаза побитого судьбой человека, отбрасывала всю обиду и стремилась проявить заботу.
— Что ты понял за время нашего с тобой «отдыха»?
— Что ты мне безумно дорога и без тебя я попросту никто.
— Неверный подход, Рон. Абсолютно. А что, если меня не станет? Что, если завтра я аппарирую на край земли, и ты меня больше не увидишь? Как ты будешь жить?
— Никак.
— Вот именно! Нельзя допускать, чтобы твоё сердце было смещено чужим.
— Это твой ответ?
— И снова ты всё додумал сам. Мои слова будто сквозь сетку вылетают.
— Ты же знаешь, умом я никогда не блистал, — Рон опустил взгляд и как-то вмиг стал очень маленьким.
— И вечно страдал от заниженной самооценки. Так нельзя.
— А как надо? Вы с Гарри всегда говорите, что нужно меняться, но не говорите, как. Я не знаю, в каком направлении двигаться, чтобы стать лучше.
— Я не говорю, что ты плохой, — Гермиона подогрела свой чай заклинанием и шикнула от того, насколько горячим он оказался — кончик языка сильно жгло. — Ты просто привык, что всё делают за тебя. В этом твоя проблема.
— Хочешь сказать, я настолько унылый, что даже сделать сам ничего не могу?
— С тобой невозможно разговаривать, — резко поднявшись, Гермиона схватила сумочку, — ничего не изменилось с того дня, когда я ушла. И не изменится.
— Подожди. Прости меня! Я же идиот, — он крепко обхватил её предплечье, не желая отпускать.
— Когда перестанешь им быть, пришли мне сову. Хотя нет, можешь не присылать, — высвободившись, Гермиона твёрдыми шагами направилась к выходу, но резко остановилась, увидев Гарри, вид которого был близок к безумному и жутко расстроенному одновременно. Буркнув приветствие Тому, он кивнул в сторону ключей и через пару секунд уже сжимал один из них, направляясь к лестницам.
— А что здесь делает Гарри? — Рон встал рядом с ошарашенной Гермионой.
— Пойдём быстрее. Узнай у Тома номер комнаты.
Гермиона заметно нервничала, перепрыгивая по паре лестниц вверх, а быстро нагнавший её Рон вообще что-то бормотал, не давая ни единого шанса понять смысл своих слов.
— Комната девятнадцать, — чётко сказал он, и Гермиона резко повернула налево.
Ключ в двери повернулся несколько раз, но они успели произнести одновременное «Алохомора» прежде, чем Гарри наложил запирающее заклятье.
— Вы здесь откуда? — Гарри смотрел на друзей расширившимися глазами, цвет которых напоминал застывший в непогоду океан.
— Мы тут... у нас, в общем, — Гермионе было сложно произнести слово «свидание», ведь, по сути, оно не состоялось, и они с Роном поругались, но, увидев понимание во взгляде напротив, напрягаться больше не стала. — Что случилось?
— Ничего, — буркнул Гарри и сел на кровать.
— Из-за «ничего» ты бы не отказался в миле от дома, — Рон опустился рядом и положил ладонь на плечо друга.
— Гарри, ты же знаешь, мы от тебя не отстанем, пока не расскажешь, — взмахнув палочкой, Гермиона разожгла огонь — в комнате было настолько холодно, что изо рта летели облачка пара.
— Я ходил к Малфою.
— Это ещё зачем?! — воскликнула Гермиона, едва не перевернув стул, на который хотела присесть.
Теперь ей было ясно, откуда в душе поселилось волнение. Друг всё-таки сделал глупость.
— Только не говори мне, что причина твоей злости, — а ты злой, да, — уточнил Рон, — это визит к этому предателю?
— Не только.
— То есть его причастность всё-таки есть?
— После допроса, — Гарри кашлянул и откинулся на подушку, — я воспользовался сетью Летучего пороха и попал домой, а там оказалась Джинни. Я был настолько расстроен и выбит из колеи, что не осознавал происходящее. Даже сейчас, разговаривая с вами, я не понимаю — реальность это, или я в обмороке.
— Я могу хорошенько треснуть тебе по ноге, — предложила Гермиона с беспристрастным выражением лица, но когда поняла смысл сказанного, громко прыснула, а за ней и остальные.
— Я её обидел, — Гарри вмиг стал серьёзным. — Сильно обидел, а потом ещё и ушёл. И понятия не имею, что теперь делать.
— Для начала тебе надо разобраться, на что ты зол особенно — на слизняка Малфоя или на себя.
— Рон, в том-то и дело, что это всё — разом. У меня, знаете, такое ощущение, что кусок Волдеморта снова оказался внутри, и меня прямо на куски рвёт от клокочущей ненависти. Я никак не могу успокоиться, и чем сильнее стараюсь, тем слабее становлюсь.
— Тебе надо отдохнуть, — строго произнесла Гермиона, видя, что друг стал просто мертвецки бледным и покрылся испариной. — И если ты хоть кончик носа сунешь в министерство, я лично попрошу Кингсли перевести тебя в отдел контроля магических животных.
— Это шантаж! — хотел было возразить Гарри, но под давлением руки Рона принял горизонтальное положение.
— Ты меня очень беспокоишь в последние месяцы, — опустившись рядом с кроватью, Гермиона взяла друга за руку. — О твоём самопожертвовании ходят легенды, ты до последнего скрываешь факт того, что с тобой творится неладное, не желая создавать проблемы другим, но послушай меня, Гарри Поттер: прекрати это. Ты пережил самую жуткую войну магического мира, но силы твои на исходе. И даже не пытайся уверить меня в том, что всё хорошо. Отдохни, пожалуйста. Ради Джинни, которая наверняка сейчас места себе не находит, ради меня и Рона, ради себя, в конце концов. Тебе дали выходные, так вспомни себя во времена Хогвартса и от души побей баклуши.
— Вечно ты говоришь так, словно всё просто, — произнёс Гарри, сжимая её пальцы.
— Всё просто, только в природе людей заложено одно очень гадкое качество — усложнять окружающий себя мир.
— И спать ты тут не будешь, — заявил Рон, оглядываясь по сторонам. — Здесь наверняка по ночам крысы бегают.
— Домой я пока не могу вернуться.
— Я знаю, поэтому предлагаю остаться в моей холодной холостяцкой квартире, — Гермиона опустила голову, услышав такие слова об их когда-то общем доме, но комментировать не стала.
— Гермиона, ты...
— Я как раз собираюсь к ней. Не переживай. Всё будет хорошо.
Маленькую комнату окутала оглушающая тишина, потому как никто из друзей не решался что-либо произносить, словно любой звук мог разрушить магию произнесённых Гермионой слов. Они безмолвно переглядывались, ища в глазах друг друга ответы на мучающие вопросы, но, к сожалению, ничего кроме невыразимого страха они не отражали: Рон боялся навсегда потерять нить, связывающую их с Гермионой, которая, в свою очередь, боролась с собственным разумом и переживала за лучшего и единственного друга, а сам Гарри не имел ни малейшего понятия, как искать выход из сложившейся ситуации и какими словами просить Джинни принять его, ведь за все годы, что они знали друг друга, Гарри слишком часто причинял ей боль.
— Я сейчас аппарирую к Джинни, а ты, Рон, проследи, чтобы Гарри поел и лёг спать.
— Обязательно. У меня ещё где-то твоё сонное зелье было...
— Не надо зелий, я сам, — выставив руку вперёд, сказал Гарри и поднялся с пружинящей постели. — Позаботься о ней, ладно?
— Кто, если не я, будет трястись за вас, м? — улыбнулась Гермиона, потрепав и без того взъерошенные волосы друга.
— А кто же будет заботиться о тебе, Гермиона? — спросил Рон, жалея об этом почти мгновенно.
— Я сама. За многие годы это вошло в привычку, — помахав друзьям, она вышла из комнаты и закрыла дверь, но спускаться не торопилась.
Дыхание резко перехватило, а из глаз брызнули слёзы. Откуда они взялись, Гермиона не знала, но было ужасно обидно услышать подобное от Рона. У неё, конечно, был Гарри, который мог примчаться в любое время только за тем, чтобы поговорить, но к Гарри не прижмёшься во сне, будучи самой уязвимой, Гарри не согреет поцелуем, успокаивая и даря ощущение заботы, Гарри никогда не скажет слов, которые не дают душе умирать от тоски и засухи.
Прикрыв глаза на мгновенье, Гермиона шумно выдохнула и мысленно дала себе пощёчин. Одна так одна. От этого ещё никто не умирал. Она справится. Обязательно.
Громкий щелчок и пустота — всё, что осталось в коридоре «Дырявого котла» где мгновения назад стояла Гермиона Грейнджер.
* * *
Оказавшись у квартиры друзей, Гермиона попросту не знала, как именно ей стоило появиться, ведь дверь вряд ли откроют, а врываться пусть даже и к лучшей подруге, было верхом неприличия и наглости. Она была уверена, что сейчас Джинни было плохо, поэтому всё же повернула ручку и вошла.
—
Люмос, — тихо произнесла она, и коридор залил серебряный свет.
Прислушиваясь к звукам в квартире, Гермиона даже забеспокоилась — было слишком тихо.
— Джинни?
Ответа не последовало. Она ускорила шаг и перешла на бег, но оказавшись в кухне, с облегчением выдохнула: подруга сидела за столом и пила прямо из бутылки. Гермиона закачала головой и подошла к ней, забирая алкоголь и садясь рядом.
— Лучше бы на Гарри летучемышиный сглаз наложила, чем травиться.
— Ненавижу его! Ну в кого он такой баран? — Джинни, на радость подруги, оказалась не настолько пьяной, как она того ожидала, и очень убедительно постучала по столу кулаком. — Вечно что-то скрывает, недоговаривает, тайны хранит, ничем не делится. У меня ощущение, что мы отдаляемся друг от друга, а я ничего не могу поделать.
— Он всегда был таким, разве нет? Ты давно должна была привыкнуть.
— Я думала, совместная жизнь изменит его, но, кажется, ошиблась. Гарри Поттер никогда не изменится, — выхватив бутылку из рук Гермионы, Джинни снова глотнула и закашлялась.
— Пьянством ты проблему не решишь.
— Ну и ладно, зато... ик! Зато чуть полегче на душе станет. И тебе поною.
— Ты такая дурная временами, — Гермиона улыбнулась.
Взяв из шкафа два бокала, она поставила их на стол.
— Ты что, тоже решила предаться грусти? — Джинни в изумлении приподняла брови.
— А почему нет? Поводов у меня достаточно.
Девушки перебрались в импровизированный лес и долго сидели в молчании, слушая ухание сов и стрёкот сверчков. Гермиона, сделав глоток медовухи, поняла, что начинать употребление крепких напитков лучше не стоит и, поморщившись, отставила бокал, а Джинни, придя в нужную кондицию, действительно стала жаловаться на все трудности жизни, упоминая и Гарри, и Оливера, и семью, и даже хогвартских учителей, которые были уж очень строги к ней во время обучения. Гермиона в ответ на пьяную тираду отвечала глубокомысленным «угу», а сама улетала мыслями далеко за пределы квартиры. У неё самой в душе зияла дыра, да вот только делиться своими переживаниями ей совсем не хотелось. Такова была натура Гермионы Грейнджер —помогать людям, но не позволять помогать себе. Больше всего на свете ей хотелось снова стать той беззаботной девочкой, беспокоящейся из-за плохих отметок, влюбляющейся в преподавателя и придумывающей план незаметной транспортировки малютки-дракона. Той девочки словно и не существовало вовсе, точно из возраста двенадцати она махом перепрыгнула в двадцать, и жизнь превратилась в бесконечный лабиринт испытаний, по витиеватым коридорам которого ей приходилось блуждать в одиночестве. Скорее всего, мистер Ханрахан был прав, и Гермионе стоило научиться жить заново, только дороги к этим переменам были окутаны туманом её страхов, и как именно бороться с ними она не знала.
В реальность Гермиону вернула засопевшая на плече Джинни, которая обняла ее руку так крепко и трогательно, словно подруга являлась последним спасением. Погладив её по голове, Гермиона легла щекой на рыжую макушку и тяжело вздохнула. Жутко хотелось остаться здесь и впасть в затяжную спячку, чтобы проснуться лет так через тридцать, когда всё вокруг изменится.
«Вот бы снова получить Маховик Времени и промотать время вперёд, жить уже будущим. Хотя... что за глупости? Нельзя вмешиваться во время! Вдруг из-за этого мои будущие дети исчезнут? Дети... — Гермиона хмыкнула. — С такими успехами в делах сердечных мне они точно не светят».
— Гермио... ик!
— Ну и чего проснулась?
— Спина зытикл-ла.
— Вставай, алкоголик недоделанный.
— Га-а-а-арри-и-и-и, — захныкала Джинни и прижалась к подруге ещё крепче.
— Он придёт завтра. А сейчас мы пойдём спать.
— Нихчу.
— Это ещё что за новости? А ну-ка поднимайся, Джинни Уизли, и марш в спальню!
— А д`вай тут ляжем? — взгляд Джинни был по-детски наивным и по-взрослому пьяным.
—
Вингардиум...
— Нет-нет-нет! Я с`час.
Попытки принять вертикальное положение оказались тщетными, и Гермиона, обречённо вздохнув, подхватила подругу подмышками и позволила ей повиснуть на своей шее. Тащить не совсем трезвого человека было тяжело, но она понимала, что без неё Джинни уснёт прямо на полу, а там и сквозняк, и последующая простуда вкупе с пропущенными соревнованиями, которые Оливер ей никогда не простит.
— Вот та-а-ак, — уложив подругу на мягкую кровать, Гермиона накрыла её тёплым одеялом и уже собиралась уйти, как руки слабо дотронулись горячие пальцы.
— Не ух`ди, ладно?
— Темноты боишься?
— Одиночества, — чётко произнесла Джинни.
Выбора не оставалось, поэтому, долго не размышляя, Гермиона легла на свободную половину. Джинни подползла к ней и затащила в свой тёплый кокон.
— Всё будет хорошо, — прошептала Гермиона.
— Угу, — еле слышно ответила подруга и засопела.
«Всё будет хорошо» — как призрачно звучала эта фраза на фоне внутренней агонии, которая поглощала душу слишком остро и сильно, чтобы в одночасье поверить в смысл этих слов. Тяжело убедить человека в том, что жизнь наладится, а убедить саму себя казалось и вовсе непосильной задачей даже для такой умной и столько пережившей Гермионы Грейнджер, безмолвно глотающей собственные слезы.
