Глава 8. Рождественский ангелВ глухую ночь, которой края нет,
Мне кажется: потерян утра след.
С дороги сбилась эта ночь слепая...
Молю: приди же, наконец, рассвет!
(Камаладдин Исфахани)
Стакан виски, украденного из фамильных запасов, стоял передо мной на столе. Я сидел в отцовском кабинете, гипнотизируя его взглядом. В детстве мне казалось, что, сидя в высоком чёрном кресле за этим дорогим столом, отец – повелитель мира. Теперь отец в Азкабане, а в его кресле сижу я. Только чувствуя себя – как в детстве.
Капли стекали по его поверхности ко дну и наверняка оставят въедающееся пятно. Отец был бы возмущён подобной халатностью, мать бы ужаснулась, Грейнджер – наколдовала бы поднос. Только их нет. И это мутное кольцо на глянцевой лакированной поверхности – мелочный способ показать – “Мне наплевать... не больно-то и хотелось”. Хоть никто из них и не увидит это кольцо. Пустое ребячество, словно я шестилетний надутый ребёнок.
Наклонившись вперёд, я отпил из стакана, пытаясь распробовать то, что взрослые так ценят в алкоголе, но чувствовал, лишь как горькая жидкость щиплет горло. Передумав допивать виски, я отодвинул его.
Трудно проводить праздник в одиночестве. Трудно проводить его наедине с собой. Так всегда говорила мне мама, когда я отказывался куда идти на двадцать пятое декабря. Но теперь мне кажется, что мать вообще никогда не была наедине с собой за всю свою жизнь. Потому что в одиночестве трудно быть всегда. Рождество, Хэллоуин, день Гая Фокса, Пасха – любой из трёхсот шестидесяти пяти дней в году можно спустить в унитаз, если вокруг ни единого собеседника, кроме твоего же отражения.
Ещё мама говорила, что нужно уметь отпускать, если хочешь, чтобы рана в душе “затянулась”. Что наводит на мысль, что она ничего не отпускала в своей жизни. А может – ни к чему не прикипевала вообще. Потому что никто за всю историю человечества не смог так просто взять и “отпустить”. Напротив, куда не повернись – кровавые распри из-за мести. Никто не хотел ни отпускать, ни забывать.
Я не смог бы, даже если бы хотел – не тот я человек. Малфои ничего не забывают. Я почти слово в слово помню и могу пересказать наши с Блейзом разговоры, которые проходили больше года назад. Я помню, что три недели назад, во вторник, Гермиона заплетала волосы в косу. Я помню оскорбления. Помню обиды. Помню услуги... Я помню блеск в её глазах, который ловил, иногда встречаясь с ней взглядом. Они светлеют тогда. Виски похож на них цветом...
Я зло смахнул ещё не до конца пустой стакан на пол, разбивая стекло вдребезги, и янтарная жидкость цвета глаз Гермионы начала впитываться в пол. Появился домовой эльф и принялся судорожно всё очищать, но я проигнорировал его, откинувшись в отцовском кресле и закрывая глаза. Повелитель мира, как же... Мир как-то не спешит выполнять мою волю. Может и спешил бы, да только я и сам её не знал.
Чего мне хотелось? Выбрать спасение отца из Азкабана, освобождая тем самым ещё с десяток Пожирателей смерти, а себя навсегда лишая свободы выбора?.. Выбрать трусливое предательство и вернуться в школу, поджав хвост... к кому? В семнадцать лет хочется всего, хотя бы понемногу. Всего несоединимого. Хочется перевернуть мир мизинцем. Хочется не думать ни о чём, сложнее получения “Превосходно” за экзамены. Хочется не запираться двадцать пятого декабря и упиваться своим одиночеством и безысходностью жизни, а помнить про Рождество. Когда-то оно было праздничным для меня...
Я не мог вспомнить, когда.
~*~*~*~
“Рождество... И что? Кому какое дело?”
Из гриффиндорской гостиной раздался радостный шум, слышный даже в отдалённом кабинете.
“Ах, нет, минутку!.. Всем! Чёрт, похоже, в этот раз я в пролёте...”
Большинство учеников уже разъехались с началом каникул, но я всё тянула – не знаю толком сама, чего ждала. Рон и Гарри терпеливо меня дожидались, и сегодня днём мы должны были отправиться в Лондон на Площадь Гриммо, где нас ждал рождественский праздник и честно заработанные каникулы. Те, кто оставался, праздновал, наверное, с утра.
А мне всё казалось, что Драко одумается и приедет. Ко мне, ага. Очнись, девочка – он наслаждается Рождеством в своём роскошном поместье, готовясь жениться и стать Пожирателем, о чём мне вскорости радостно сообщит “Пророк” – первое они уж точно осветят. А был бы он здесь – на праздник уж точно бы не пришёл. Уверена, ему, как и мне, не был особенно по душе этот оголтелый детсад, который яростно орал и дико раздражал, начиная с без четверти двенадцать.
Я даже дома, или с ребятами старалась пораньше улизнуть – всё это радостное веселье переходило подчас в пьяные дебоши, а у взрослых – в слезовыжимательную ностальгию. А моё отсутствие всё равно никто не замечает – все заняты собой и друг другом, а старая добрая Гермиона ничьи мысли никогда не занимает. Сходит за участие и то, что я до двенадцати не засыпаю, что было бы лучшим вариантом, чем лицезреть массовый взрыв в полночь.
Не чувствуя себя особенно празднично, я спустилась вниз. Гриффиндорцы носились по гостиной с оглушительными воплями в попытках поймать снитч, который какой-то умник стащил из их реквизита по квиддичу и выпустил в помещении. Я закатила глаза, когда золотой мячик пролетел у меня над ухом – лучше бы я училась в Рейвенкло...
Гарри и Рона пришлось вытаскивать из гостиной почти за уши – один, может, и наигрался в ловца за эти семь лет, но другому просто мечталось блеснуть и сломать себе шею. Жаловались, что время с ними не провожу? Вот она я – отрывайте с руками и ногами. А если честно – просто хотелось на воздух. И не хотелось идти одной.
Разговор не очень клеился, и через некоторое время, проведенное в гробовом молчании и сопении, я пожалела, что не пригласила Блейза – вот кому всегда есть что сказать. Он бы не позволил мне идти в тишине, убивая себя мыслями о Драко.
– Кто-то может, наконец, что-то сказать? – сердито поинтересовалась я.
– Спроси у Рона, кого он собирается пригласить на День Святого Валентина на свиданье, – мрачно предложил Гарри. Посмотрев на них обоих, я поняла, что и правда провожу с ними слишком мало времени – они поругались, а я даже и не заметила.
– А в чём дело? – опасливо спросила я, чуя не ладное.
– У Рона поя…
– …вилась подружка, – быстро закончил Рон, – собирается наябедничать тебе Гарри, как будто это что-то из ряда вон выходящее. Но это не так.
– Ещё бы, – проворчал Гарри.
– То, что ты видел... Ты всё не так понял!
– Не надо передо мной оправдываться так, как будто у тебя со мной то же самое! – дёрнулся Гарри. Оба насупились. Я покосилась на них обоих, всерьёз беспокоясь за состояние их голов.
– Кто-нибудь хочет рассказать мне, что произошло?
– Нет!
Я закатила глаза и подождала десять секунд. Первым струхнул Рон:
– Это всё твои шашни с Малфоем – слизеринцы теперь на каждом шагу. Упасть негде.
– А ты, конечно, просто упал... – ворчливо прокомментировал Гарри.
– Нет, упали на меня, – в тон ему отозвался Рон.
– Меньше надо по подземельям в одиночку шастать в надежде, что записка была от Сьюзен Боунс.
– А сам ты там что делал? Со Снейпом в прятки играл?
– Вы нормально мне признаетесь, что такого ужасного совершили?
– Скажешь ей – твоей предательской заднице конец! – театральным шёпотом предупредил Рон.
– От извращенца слышу – пропел Гарри.
– Знаете что? Если мне вас придётся слушать все каникулы в таком же духе, я, пожалуй, последние часы проведу с Блейзом. Или просто не поеду.
– С Блейзом? – переспросил Рон – оба они как-то нехорошо позеленели. Я прищурилась.
– Только не говорите мне, что отправили его в больничное крыло.
– Нет, ничего такого. Ну ты... привет ему типа передавай, – Рон махнул рукой и зашагал дальше. Гарри, помедлив, пошёл-таки за ним, по-прежнему за что-то отчитывая. Мерлин мой... Эти мальчишки! Вечно раздувают из всего проблему, а в итоге – сплошное разочарование.
~*~*~*~
Я, Драко Малфой, семнадцати лет, испытал в Рождественский день 1997 года самое большое разочарование своей жизни... Мы с Панси стояли в зале, где в мирное время мать или, реже, отец давали шикарные приёмы, и ждали появления Того-Чьё-Имя-Нельзя-Называть. Словно охваченный Золотой лихорадкой, я жаждал и боялся увидеть Его... Того, чьё величие принимали все, включая тех, кто не следовал за Ним.
И вот – это!.. Он вошёл, окружённый толпой разношёрстных Пожирателей – чуть волнующихся, чуть напуганных. Его лицо было отталкивающе уродливо, но не пугающе – голый череп, бледная зеленоватая кожа, словно мокрая резина, полное отсутствие губ и еле очерченный нос, словно без переносицы, лишённые белка звериные глаза, красные от крови – словно два камня, вставленных в эту пародию на человеческую внешность.
Но ни капли харизмы. О, я знал харизму. Когда мой отец входил в помещение, излучая власть и холодный аристократизм, все снимали перед ним шляпы и готовы были повиноваться любому слову – у Люциуса Малфоя не было власти, он сам был власть. Когда я смотрел в глаза Дамблдору, у меня шёл мороз по коже – эти глаза видели и знали тебя насквозь, и в них было такое знание, словно он ходил по земле, когда основали Хогвартс.
Тёмный Лорд был похож на Мальчика-Который-Выжил: тому все целовали ноги за его “великую победу”, которую он совершил, когда ещё ходил под себя, целовали ни за что. Разница была в том, что у Поттера хватало совести чувствовать по этому поводу неловкость и понимать, что он этого ни черта не заслужил, даже если бы воспользоваться этим было умнее. Мать говорила, что тот, кто взглянет на Тёмного Лорда, уже не останется таким, каким был прежде. Но я чувствовал лишь свинцовое разочарование, заливающее грудь – не отдавая себе отчёта, я хотел этого очищающего впечатления, хотел этой встречи, которая изменила бы меня навсегда. Но все ожидания и предчувствия, которые в последние дни заставляли кровь закипать, вдруг бесследно испарились. Облетели, как лепестки у отцветшего цветка. Я чувствовал опустошающую неудовлетворённость. И страх – такой, которого не было до этого. Тот страх исчез, и это-то и было страшно.
Я верю, что когда-то в этом человеке было всё. Что он был именно таким, как описывали его первые сторонники – как неопалимая купина. Что его фигура внушала бездонный страх. Но это всё исчезло, когда исчез человек. Лицо перед моими глазами было лицом мертвеца, лицом, которое должно было бы глубоко оскорблять своим существованием всех, кто был здесь. Но никто этого не видел. Да никто и не смотрел. И в этот миг я их всех ненавидел. За то, что их иконой была смерть. Иначе и не скажешь – фигура излучала меньше энергии, чем греко-римская статуя. Да, он никогда до конца не умер. Но также до конца и не воскрес. Он переворачивал всё с ног на голову своим существованием и обращал всё в полную противоположность. Полутруп.
Я поглядел на Панси, стоящую подле меня, и увидел, что она плачет. И с остротой понял, что она не видела того, что видел я. Там, где я, которого, как и её, всю жизнь готовили к этой встрече, разглядел катастрофический обман, она испытала облегчение. Её страх тоже исчез – потому намного проще поклоняться кому-то, если он уже умер. В существе перед нами не было власти и не было вызова, не было жизни, и я осознал восхищение, которые испытывают люди до сих пор – любое его проявление силы идёт как шок, как доказательство его попрания природы, как крик недочеловека: «Я Бог!» И все они верили. Он сам верил. Верили отец и мать. Но не я. И мне стало тошно.
Он обменялся несколькими фразами с приближёнными и подошёл к нам. Его безжизненные слепые глаза, похожие на стеклянные шары, встретились с моими – скучающими и наполненными отвращением, и я испугался, что он увидел моё понимание. Но он не увидел. Он не мог...
Он – не мог.
А потом он заговорил. Как один из тех дешёвых злодеев, упивающихся собственной речью. Он говорил, говорил, говорил, говорил, говорил... Он сулил, хвалил, обещал, играл словами, гипнотизировал... говорил, говорил, говорил. И каждым словом он лгал.
В эту минуту я всё решил.
~*~*~*~
Пока я искала Блейза по пустым коридорам Хогвартса – решила провести здесь все каникулы. Просто решила. Здесь было спокойно и не обременительно. Одиноко, конечно, но мне с этим жить ещё долго – пора привыкать.
Блейз отыскался в библиотеке – друзья уехали, в коридорах пусто, поэтому я не удивилась, что он решил скрасить одиночество книгой. Мне кажется, даже Рон, будь он один, добрался бы до библиотеки. Хотя с Роном может я и перебарщиваю.
– Почему не на празднике? – я приветственно помахала слизеринцу рукой.
– Умоляю тебя... Апокалипсис наступит только через четырнадцать лет.
– Не рад наступающему Новому Году? – притворно изумилась я, садясь рядом.
– А надо? – кисло отозвался он, оглядываясь. – Всё выглядит так... же, как и обычно. И будет в следующем году. Ну как можно быть удручённым в такой момент? – он фыркнул.
– Я понять не могу – у всех вдруг массовая депрессия? – я откинулась назад. – Ты сейчас похож на Драко. Вас бы в одну комнату, и к вам Гарри и Рона – скиснет, наверное, даже кальмар в озере.
– Они что-то говорили? – поинтересовался Блейз самым невинным тоном, заставив меня сфокусировать на нём самое пристальное внимание.
– Только не говори мне, что и ты присутствовал при инциденте в подземельях, о котором они спорили. Вы что – поймали миссис Норрис и пытали её? Или, лучше того, Филча?
– Да, как раз сегодня утром. Привязали их спина к спине и тренировались делать предложение... Считается достаточной пыткой?
– Ну, если только вы будете распространять нелегальные копии Омута Памяти с этим воспоминанием... – я скрестила руки на груди. – Прямо даже интересно, что вы там учудили, что мне все боятся в этом признаться.
– О, дорогая, мы же из лучших побуждений – о тебе заботимся, – послал мне обезоруживающую улыбку Блейз. Я насупилась.
– Ничего. У меня ещё целые каникулы, чтобы тебя расколоть.
– Кани... Грейнджер, ты что, собираешься тухнуть в этой каменной громадине? – я пожала плечами. – Надеюсь, это никак не связано с Малфоем? – я снова пожала плечами, уже более виновато. – Сейчас я кого-то оглушу Ступефаем... – Блейз угрожающе наставил на меня палочку.
~*~*~*~
Оглушённый, я сидел в кабинете отца, тупо смотря перед собой. Всё, что говорил Тёмный Лорд... Такая неприкрытая фальшь. Словно он был один из тех дешёвых злодеев, которые упиваются собственной речью. Он говорил, говорил, говорил, говорил, говорил... Он сулил, хвалил, обещал, играл словами, гипнотизировал... говорил, говорил, говорил. И каждым словом он лгал.
И все мои надежды рухнули, как карточный замок... Никто не собирался освобождать моего отца. Ему было плевать и на него, и на других Пожирателей – что на тех, кто оказался в Азкабане, что на тех, кто был с ним. У Лорда оставались такие, как я – новая кровь. Кто бы что ни думал, но сторонников у него было достаточно. Ему не было нужды в тех, кто умудрился попасться – к тому же он знал, как предали они его в те тринадцать лет, что его не было поблизости. И в тех, что принимали метку в семнадцать, ему тоже особой нужды не было. Что мы могли ему предложить? Магический потенциал? Мудрый глубокий совет? Ха!.. Простое пушечное мясо.
И, думается мне, не для такой участи меня семнадцать лет растили, холили и лелеяли. И у такой судьбы на поводу я точно идти не собирался. Мне нужно было спасаться. А потом – как-то вызволить отца. Но я не мог заставить себя думать – а если я хотел сбежать до начала церемонии, что-то должно было прийти мне в голову и поскорее. Мне всегда что-нибудь приходило в голову – на протяжении всей жизни меня выручал какой-нибудь трюк, в запасе всегда имелась какая-нибудь хитрость, всегда я глядел на ход дальше других. И добивался, чего хотел.
Сейчас я хотел находиться подальше отсюда. Но ничего не шло в голову. Мои нервы, казалось, были глухи и мертвы, а мозг пересох. Я чувствовал себя деревцем в пустыне – вокруг змеи, ящерицы и скорпионы, поклоняющиеся мёртвому стволу саксаула. А мне одному нужна вода. Да только никто вокруг не видит дальше горячих песков. А если я сейчас уйду... долго ли потом протяну?
Почему-то при мысли об убежище в голову приходил Хогвартс. Да, там и правда было безопасно. Ещё полгода. А после выпуска? Я вернусь сюда, сделаю храброе лицо и умру? Или, ещё лучше, отправлюсь скитаться по Британии – с миру по нитке? Да и что безопасного было в самом Хогвартсе? Это всего лишь школа.
И в этот момент я вспомнил, почему эта школа всё ещё была полна, несмотря на угрозу, которую второй год представляет Тёмный Лорд – её директором был Дамблдор. И этот простой факт как-то разом всё менял. К нему-то и надо было обратиться за помощью! А я осёл и забыл, что на Пожирателях в моём поместье Лондон не заканчивается. Ну, Лондон, формально заканчивается – поместье приграничное, но помимо Пожирателей всё ж есть такие люди, которые разглядели, что Лорд – тот ещё подарок жизни.
Я радостно вскочил со стула, но тут же рухнул обратно. А Дамблдору я что предложу? Тоже пушечное мясо? Он, конечно, будет несказанно рад меня увидеть, но я же всё-таки Малфой – уж я-то знаю, что никто тебе ничего не сделает за так. Я растерянно огляделся – что из злодейских планов Тёмного Лорда могло остаться на хранении у отца? Я не знал. Даже не представлял, где искать. Просто беспорядочно перетасовывал его бумаги – бухгалтерия поместья, министерские дела. Ещё бы – отец не мог быть так неосторожен, чтобы хранить секретную информацию на глазах у всех в кабинете: это было бы обескураживающе, но всё же надёжней были заклятья и чугунные замки. Это – при условии, что отец вообще что-то писал об этом. Но... надежда умирает последней.
Именно за поисками надежды меня застукала мама.
– Драко, что ты так лихорадочно ищешь? – я дёрнулся и обернулся. Мать закрыла за собой дверь и посмотрела на меня – на её лице явственно читалось беспокойство из-за того, через что мне предстояло пройти.
– Ничего, мам, – я отвернулся, продолжая перебирать бумаги.
– Дорогой, всё начнётся через двадцать минут, – печально прошептала она, и я застыл. Сердце рухнуло куда-то вниз.
– Уже? – язык внезапно высох и отяжелел. Мать не ответила. Я обернулся. Она не плакала. Не урождённая, она всё-таки Малфой – не проронила ни слезинки, даже когда отца забрали в Азкабан. Но её лицо, выражающее чистое отчаяние самое близкое к слезам, что я у неё видел.
–Мам... – успокаивающе начал я, шагая к ней. – Всё будет в порядке... – со всем своим образованием я не мог подобрать слов лучше, чем эта банальнейшая фраза – потому что она действительно успокаивала.
– Конечно, дорогой, – согласилась мать, беря меня за руки. Несколько секунд мы просто молчали. – Я хотела бы сказать тебе что-то успокаивающее, но твой отец никогда не вспоминал о ночи, когда получил Метку.
– Я верну его, обещаю, – твёрдо произнёс я, сжав мамину руку. Она кивнула. – Но не здесь, – мать подняла на меня глаза, удивлённо смотря в моё лицо. – Я ухожу. Прямо сейчас. К Дамблдору. Я не хочу принимать Метку.
Мать смотрела на меня, словно я сошёл с ума, и даже нежно прикоснулась к моему виску. Я упрямо сжал губы.
– Драко... – я уставился на свои ботинки, не желая перебивать, потому что готов был сорваться, если открою рот. Но мама ничего не сказала. Просто снова погладила меня по щеке и поцеловала в лоб. – Торопись.
Я испытывающе взглянул на неё – часть меня ждала уговоров остаться, вспомнить о чести семьи и всё в этом духе. Часть меня надеялась, что ей удастся меня переубедить, потому что сбегать от Тёмного Лорда было страшно. Но она не стала.
– Он ведь ничего тебе не сделает? – тихо произнёс я.
– Не волнуйся за меня, дорогой, – мать отступила назад, и мне показалось на мгновение, что в её глазах светилась гордость. – Пока он хочет хоть что-то выжать из тебя или Люциуса, он не станет меня трогать. Да и сестрица вряд ли ему позволит, – она улыбнулась. Я ответил улыбкой, но вспомнил тётю Беллу и улыбаться расхотелось – некоторые пошучивали, что Беллатрикс Лестранж была пострашнее Лорда. И уж точно поболезненней.
– Позаботься о Панси, хорошо? – я собрал несколько бумаг со стола, которые счёл важными. – Не хочу, чтобы ей досталось из-за меня.
Мать кивнула. Я шагнул в камину, с сомнением глядя на бумаги в руке, и оглянулся на неё.
– И... мама? Ты не знаешь, что я мог бы подать Дамблдору?
Она удивлённо вскинула брови, а потом рассмеялась, понимающе качая головой.
– Драко. Дамблдора не нужно подкупать. Он поможет тебе просто потому, что ты не стал Пожирателем. Да даже если бы и стал – помог бы.
Я недоверчиво посмотрела на мать – женщины иногда так наивны.
– Мама, мне семнадцать, но я не дурак. Чтобы получить взамен, нужно сначала заплатить.
Мать хотела было возразить, но, взглянув на часы, поманила меня пальцем.
– Думаю, у меня как раз есть кое-что для тебя.
Мы вышли из кабинета, чтобы лоб в лоб столкнуться с Тёмным Лордом.
~*~*~*~
Я повернула назад и стукнулась лбом о Блейза, закрывающего мне путь к отступлению.
– Может, я всё-таки останусь? – я заискивающе заглянула слизеринцу в глаза. Он с мрачной улыбкой повернул меня лицом к портрету Полной Дамы.
– Езжай-ка ты домой.
– И что я там буду делать?
– Развлекаться и забывать нашего дорого Покорителя Сердец, – Блейз потрепал меня по плечу. – Ты ж умная, Грейнджер, – не дело тебе за всякими аристократами-сынками бегать и убиваться по поводу их сволочной природы. Ты здесь себя, дорогуша, загубишь своими же чересчур умными мыслями. А там – отвлечёшься, развеешься. Тебе количество народу не даст себя в гроб загнать и крышечку заколотить. А тут только я, собака слизеринская – я по натуре очень сговорчивый, сам гвозди куплю и молоток подам.
– Ты думаешь – я деградирую? – печально спросила я.
– Я думаю, что в семнадцать лет – вполне нормально влюбляться. Даже убиваться нормально. Я вот сам – тихо убиваюсь из-за этого. Но таким умным гриффиндоркам, как ты, убиваться не стоит. Поверь мне и продолжай радостно жить – Малфой не ждал бы от тебя меньшего.
Я постояла немного, размышляя, к какой бы из фраз придраться, и наконец хитро прищурилась:
–
Ты... убиваешься по кому-то?
– Веришь ли, Грейнджер. Это я для тебя креплюсь – а сам живу, как домашний эльф: бьюсь башкой о стенки и столы.
– Подарить тебе носок? Эльфам помогает...
– Нет, – усмехнулся Блейз. – Я не фетишист, спасибо. Хотя я не отказался бы от его нижнего белья.
Я сморщила нос.
– Боже, Блейз, ты отвратительный пошляк!
– Да, это потому что я тщательно скрываю душу романтика. Мне, может, хочется, чтобы сейчас был Рождественский бал. И я бы набрался смелости, выпил бы, подошёл бы к предмету обожаний и признался бы во всём! Нет, пригласил бы на танец! Или просто молча утащил бы танцевать. Или молча утащил бы в подземелья и зацеловал бы до смерти...
Я сочувственно обняла его.
– Ты же Блейз. Ты и улитку убедишь выйти за тебя замуж.
– Я знаю, – он безбашенно улыбнулся и подхватил меня на руки. – Но в таких делах никогда не можешь быть уверен. А теперь – ты отправляешься в рождественское путешествие.
Блейз шагнул вперёд, но не успел покрыть и десяти метров, когда портрет отъехал в сторону и в проёме показались Гарри и Рон – видно, собирались искать меня. Обоим заметно поплохело при виде нас с Блейзом, и Гарри скрылся обратно в гостиной с явным намерением удавиться.
– Получайте невесту и переносите через порог бережно, – проинструктировал Блейз Рона, передавая ему меня. Тот от удивления чуть не уронил меня, и я немедленно потребовала, чтоб меня поставили на пол.
Рон опустил меня, и я аккуратно отряхнулась, поцеловала Блейза в щёку и попрощалась. Рон даже ничего не сказал на эту дружелюбность – может, учится? Блейз ухмыльнулся и послал мне воздушный поцелуй.
– Оторвись, как следует, Грейнджер!
Я закатила глаза и шагнула в гостиную. Рон задержался ещё на минуту, и когда за ним, наконец, закрылся портрет, у него горели уши.
– Надеюсь, ты не вменял ему, чтобы он держался от меня подальше? – с подозрением спросила я.
Рон помотал головой. Гарри вытянул шею:
– Это он там с Блейзом миловался? – Рон покачал головой, я кивнула. – Что опять?! – возмутился Гарри, и я снова почувствовала себя участницей драмы абсурда.
– Нет! – огрызнулся Рон. – Это была случайность, говорю же! И ему так же сказал! – проходя мимо, он отвесил Гарри щелбан.
О чём бы они ни спорили, всё ж таки помирились, так что по приезде на Площадь Гриммо об инциденте было забыто – хотя бы на время. И, признаться честно, я и сама забыла о своих проблемах. Может, прав был Блейз, и мне нужно было с головой нырнуть в общение и не думать о том, отчего сердце так ноет, и просто насладиться Рождеством.
~*~*~*~
Дамблдор посмотрел на Омут Памяти и бумаги отца на своём столе. На меня. На своего феникса. У меня ныло сердце, да и вообще всего трясло – как подумаю, что сделал. Когда, выйдя из кабинета, мы с мамой нос к носу столкнулись с Тёмным Лордом, я был готов признаться даже в том, что духи, которых не достаёт у мамы, дарил девочкам в Хогвартсе, а из её лосьонов в детстве варил зелья и травил соседских кошек. Как ни странно – всё обошлось. Меня едва удостоили взглядом и велели через пять минут быть в зале. Через пять минут я уже воспользовался Каминной сетью и оказался в Лондоне, а оттуда аппарировал к воротам Хогвартса – не хотел беспокоить аппарационный барьер самого поместья, чтобы не заметили, не приведи Цирцея.
Омут Памяти, который стоял на столе Дамблдора, дала мне мать. Времени было – двадцать секунд, так что я толком не мог объяснить, что там было, потому что слушал в пол-уха. Понял, что воспоминания там – не отца. То ли самого Лорда, то ли приспешников – вроде фетиш, на особо ужасные моменты смотреть. Может я и не мог рассказать, что творится у самого сумасшедшего узурпатора в голове, но хоть в Министерстве новые лица занесут в графу “Разыскивается”. Это всё, на что у меня хватило времени. И это было что-то. Но, тем не менее, директор продолжал нервировать меня своим молчанием.
– Зачем всё это? – наконец, спросил он. Я уставился на него, размышляя, не ошибся ли я сумасшедшим.
– Я должен был что-то предложить взамен.
– Не должен. Я искренне благодарю тебя за это, но я хочу, чтобы ты запомнил: ты ничего мне не должен. В первую очередь, ты не должен покупать моё расположение: я сделаю всё что угодно, ради человека, нашедшего в себе достаточно смелости, чтобы отвернуться от того, к чему его толкали долгие годы, и выбрать другую сторону. Ради того, кто отвернулся от Волдеморта, – я поёжился от этого имени.
– Тогда я покупаю у вас другое, – упрямо гнул свою линию я. – Я хочу, чтобы моего отца выпустили из Азкабана.
Дамблдор помрачнел. Я поджал губы – знал, что это не просто. Знал, что это опасно. Чем я мог поручиться за приверженности отца? Да я и не мог. Люциус Малфой, сражающийся на стороне света против Тёмного Лорда? Так же реально, как оранжевая мышь, надирающая задницу синему коту – твоя правая рука не может задушить твою шею.
– Я не могу ничего обещать, Драко, но даю слово, что мы это ещё обсудим, и всерьёз.
– Я понимаю, о чём вы думаете, сэр. И я тоже не могу обещать, что отец после стольких лет вдруг решит предать Тёмного Лорда. Но я хочу его освободить. Если он верит в... это, – я неопределённо махнул рукой, вспоминая лицо Лорда, – пусть погибнет за это. Как Малфой. Малфой не должен умирать в тюрьме.
Дамблдор кивнул.
– Зайдите ко мне завтра с утра, мистер Малфой. Я расскажу вам об Оппозиции Волдеморту, – меня снова перекосило. – И да, боюсь, вам тоже стоит привыкнуть называть его по имени. А сейчас идите – уже очень поздно.
Я кивнул, поднялся и вышел - на выходе меня достигло его прощальное: “Я рад видеть вас с нами, мистер Малфой”. И дверь захлопнулась. Статуя гаргульи вернулась на свой законное место и попыталась пнуть меня ниже копчика, чтобы я двигал дальше. И мне вдруг стало легко от дамблдоровского “с нами”. Я вдруг почувствовал себя частью организации как минимум более умной и стратегичной, более надёжной и целенаправленной – ну честно, кто на самом деле знает, чего хочет Тёмный Лорд? Помимо смерти Гарри Поттера, которая осчастливит только нищего гробовщика и тётю Беллу...
Я, словно на крыльях, бросился в подземелья. Блейз заснул на диване над книгой, и я накинулся на него самым неподобающим образом – словно мы вдруг поменялись местами.
– Блейз, проснись! – я встряхнул его, заорав в ухо, и он тут же вскочил и свалился с дивана мне под ноги, палочка наготове – что поделаешь, такие уж мы слизеринцы.
– Драко? Я что, столько пил?
– Нет, Блейз, ты забыл – ты не пьёшь. Я вернулся.
Блейз заморгал и пробормотал сквозь зевок:
– Ну, с женитьбой тебя, старик, но если ты собрался проводить со
мной свою первую брачную ночь – боюсь, ты не в моём вкусе.
Я отмахнулся, держась за грудь и пытаясь отдышаться:
– Я не женился.
Блейз с подозрением посмотрела на меня.
– Уломал-таки? Или убил невесту? – он покачал головой. – Ну, полагаю, с меткой тебя.
– И метку я не ставил, – я замотал головой. Блейз уставился на меня почти испуганно.
– Ну, тогда просто с Рождеством.
– Ага, – я кивнул. – Тебя тоже, – я рухнул рядом и вкратце пересказал ему свои умозаключения, попытавшись объяснить все свои переживания, чтоб он понял, что я собственно тут делаю, за два часа до полуночи.
– То есть, позволь мне подытожить. Ты решил, что Тёмный Лорд – позёр и фигляр, и поэтому бросил у алтаря невесту, отказался от спасения отца, о чём думал целый год, и из-за чего ходил как в воду опущенный предыдущий, и забил на то, к чему тебя готовили три последних, и бросился за помощью к другому маразматичному позёру?
– Я бы выразился иначе, но это довольно ёмкое объяснение, – легко согласился я. Блейз принял новости вполне благодушно – ничего другого от него я и не ждал.
– Будут ещё шокирующие новости? – поинтересовался он, покачав головой.
– Хм, – я задумался, а потом меня осенило – факт не оставлял меня ни на секунду с того момента, как сформировался в моей голове, и даже если я не думал об этом, само осознание ненавязчиво тянуло где-то у затылка.
– Я люблю Гермиону! – Блейз уставился на меня так, как если бы я сказал ему, что выучил Манящие Чары.
– Дошло, наконец?
– Эй, ты должен был страшно изумиться и театрально рухнуть в обморок от этого факта, – я пихнул его в бок. – Пойду, постучусь к гриффиндорцам.
– Драко, сейчас Рождество – она уехала.
– Нет, она говорила мне, что останется заниматься на каникулы. Правда это было сказано, когда я предложил ей вместе заняться в это время проектом, если она захочет, и до того, как я сказал ей, что лелею мечту пустить её грязную кровь на консерванты для вампиров, но она же гриффиндорка – они никогда не врут.
– Ну, кхм, – Блейз неловко заёрзал. – Она так убивалась, что ты её ненавидишь. А потом Панси ей рассказала, куда и зачем вы едете, и она убивалась, что всё плохо, и Земля на грани катастрофы, что я посоветовал ей... передумать и поехать с гриффиндорцами отпраздновать Рождество.
Судя по изменению температуры моего лица – оттенков оно сменило сразу несколько, и вряд ли приятных. Через секунду палочка была забыта и моя ладони душили шею Блейза с нешуточной силой, а он с воплями “Насилуют” пытался от меня отбиться. Кончилось это тем, что мы валялись на ковре у камина, словно в нас не было ни йоты аристократической крови, а сами мы были шести лет, и поглощали торт, который Блейз умыкнул прямо из кухни. Я не помню, как давно проводил Рождество так же бесцеремонно и обескураживающее приятно.
– Кстати, Грейнджер просила тебе передать, – он подтолкнул ко мне книгу. Я узнал талмуд из собственной библиотеки, который отдал ей в безвременное пользование, как раз перед тем, как Панси решила вправить мне мозги. Внутри, на первом листе было написано: “Спасибо, Драко. С Рождеством!”
Поразмыслив, я лениво призвал со стола пергамент, перо и чернильницу, чуть не разбив последнюю, задумался, что хотел бы ответить, и принялся писать.
~*~*~*~
Как я и говорила – праздники всё-таки не для меня. Я слышала буйство на первом этаже дома Сириуса, сидя в своей спальне, куда поднялась незадолго до этого, сославшись на сонливость. Сонливость, как же – уснёшь тут, когда галдёж стоит в каждом доме, как будто Гарри снова победил Волдеморта.
Но Блейз был прав: пока я была с друзьями, я не думала о Драко. Я слушала сплетни Тонкс о Министерстве, слушала беззлобное переругивание Молли с шалящими близнецами, разговаривала с мистером Уизли о маггловских приборах и обещала купить ему недорогой сотовый. Я слушала споры профессора Люпина с профессором МакГонагалл, которая позволила себе заглянуть к нам ненадолго, и сварливый бас Грюма, рассматривающего рождественского гуся так, словно в нём мог притаиться Петтигрю. Гарри и Рон забыли, о чём спорили ещё этим утром, и пытались утопить друг друга в сливочном пиве. Все это было так замечательно и по-рождественски, что, если бы не мои изматывающие режимы, меня не стало бы клонить ко сну.
А может, меня и не клонило – просто интуиция сработала. Потому что через несколько минут после того, как я скрылась в комнате, мне в окно постучала сова. Я открыла окно, поражаясь, как птица не окоченела на дыхнувшем на меня морозе, и отвязала пергамент от её лапки.
Сова принесла записку с одним единственным словом: “Прости”.
Даже не знай я почерк малфоевской руки, я бы всё равно догадалась, от кого это.
Кроме «прости» на пергаменте ничего не было – ни скрытых надписей, ни зашифрованных текстов, ни следов магии. Только капля чернил, от чего мне подумалось, что это – только часть большего письма, которое Драко в последний момент решил не отправлять, а просто оторвал неровный кусок и написал одно слово. Но от этого “прости” стало как-то хорошо. Спокойно. Я ещё не знала тогда, что он в Хогвартсе, и что проблема позади, но сам факт существования этого “прости” на моём столе сейчас подсказывал мне это.
Улыбнувшись, я почесала сову под клювом, села за стол, обмакнула перо в чернильницу и написала на обратной стороне равнозначно простое слово: “Прощаю”.
