Глава 7. Поймать звездный светДо рассвета оставалось чуть больше часа, и имение спало крепким сном. Ни одно окно не горело, ничто не нарушало тишину странного, немного нереального времени между ночью и утром. Герцог Кунсайт сидел на подоконнике распахнутого настежь окна и вел с собой молчаливую беседу. Самыми мягкими обращениями в ней были «сопляк» и «мальчишка»…
Он бросил попытки уснуть, когда в третий раз явился один и тот же кошмар. Буря, чего бы он сейчас не отдал за привычный и такой безопасный для него сон о Войне за Корону… Подумаешь, бой в ледяной пустыне, раненый Нефрит, который не мог идти сам, а на третий день у него не осталось сил, даже чтобы ругать его, тогда еще полковника Кунсайта, что он не бросил его и не ушел один… Или за другой, когда год спустя Нефрит сам тащил его, почти мертвого, так что даже не было сил зарезаться, из окружения, по Малахитовым болотам… Все эти сны были знакомы до последней снежинки или листа… Последней капли пота, крови и хрипа из слабого горла. Вместо них его мучила она. Даже сейчас перед его мысленным взором стояла ее фигура на морском берегу… Темные вишнево-карие омуты глаз, то улыбающиеся, то упрямые… Она преследовала его во сне и наяву…
Потому он и сидел сейчас на подоконнике и пытался вправить самому себе мозги, уговаривая себя не лезть в очередную авантюру. Это ведь не диверсия, когда ты один в окружении врагов, которые тебя убьют при первой возможности, это гораздо хуже… Самым смешным было то, что все уже решено. Он сам все решил еще вчера…
Окно на верхнем этаже Старой башни, обращенное к морю, тоже было открыто, и цветные витражи, пока еще темные, поблескивали в свете низкой Луны. Так же блестят ее волосы, когда на них не падает свет, и они кажутся черными… Что она делает с ним?! Кунсайт поднял с дорожки пару камешков и запустил один из них в окно. Тот ударился о витраж с легким стуком и упал. Что я делаю?.. Второй камешек отправился вслед, но женская рука перехватила его у самого стекла.
— Доброе утро, — она присела на подоконник и улыбнулась ему с таким видом, будто Кунсайт уже три года будит ее таким образом. Но она с первой их встречи не переставала удивлять его.
— Покатаемся верхом?
— Буду через минуту.
Так, а вот это уже типично женский ответ… Интересно, сколько продлится ее «минута»? Его матери требовалась четверть часа, а ей — три часа…
Через пятьдесят девять секунд толстая дверь распахнулась, и герцогиня Кунсайт предстала перед мужем в своем обычном мундире и сапогах, разве что поверх кителя — зимний форменный же бушлат вместо плаща.
— Ты не перестаешь меня удивлять.
— То ли еще будет, — улыбнулась она, — какую лошадь мне можно взять?
— Любую. А ты вообще-то умеешь ездить верхом? — запоздало спросил он.
Принцесса только улыбнулась.
… Туман нетерпеливо приплясывал на месте, ничуть не удивляясь, что его разбудили и оседлали раньше обычного. Кунсайт погладил коня по морде, успокаивая, но тот неожиданно вскинул голову, дернув герцога за руку. Нет, эта женщина положительно сошла с ума! Сетсуна вывела из конюшни Бурю. Каким образом эта невыносимо вредная и своенравная вороная кобыла позволила оседлать себя, было загадкой. Трое конюхов сломали себе ноги, пытаясь оседлать и выездить ее. Но с момента смерти старого Германа это не удавалось никому…
Буря получила свою кличку за то, что родилась глубокой ночью в страшную грозу и уже с детства отличалась крутым и своевольным нравом. Она кусалась, сбрасывала со спины наездников, не давалась в руки, когда ее хотели оседлать, в общем, вела себя соответственно своему имени — ругательству.
— Я не знаю, как тебе удалось ее оседлать, но это самая злая и своенравная лошадь в конюшне, Сетсуна.
— Мы с ней поладим, — улыбнулась его невозможная жена, и, не дожидаясь помощи с его стороны, одним движением взлетела в седло. Буря пряданула ушами, нервно затанцевала, но Сетсуна что-то зашептала ей на ухо, нежно поглаживая по холке, и кобыла успокоилась.
— Ну, поехали?
— Поехали.
… Широкая тропа поднималась в горы, темнея меж заснеженных склонов. Все выше и выше, к перевалу… С тех пор он был здесь всего дважды. Или трижды?.. Если бы ему сказали, как он окажется здесь в следующий раз… А ведь десять лет назад он мечтал… Впрочем, что толку вспоминать об этом… О желании встретить рассвет… Тогда ты почему ты везешь ее на перевал?..
— Как тебе это удалось? — он и сам не знал, о чем именно ее спрашивает. Как она вошла в его мысли и сны? Лишила покоя? Каждый раз переворачивая его мир с ног на голову и разбивая броню одиночества, которую он возводил слой за слоем многие годы… Или он просто продолжал разговор о Буре?
— Наверное, она почувствовала во мне родственную душу. Если верить моей матери, я самая упрямая и своевольная из принцесс, а если верить тебе, то я просто проклятие какое-то, — улыбнулась Сетсуна.
— Да уж, вы с этой кобылой друг друга стоите, — Да, Сетсуна, ты — проклятие. Сладкое, мучительное проклятие… — Мы почти приехали.
— А куда?
— Сейчас увидишь, — до перевала оставался еще один поворот. И десять минут до рассвета.
Восточный перевал открылся перед ними неожиданно, словно вынырнув из-за поворота. Они остановились на самом верху, глядя на долину, с трех сторон окруженную Снежными горами — естественной границей владений герцога. Низкая, словно нарисованная Луна светила им в спины. Сетсуна спешилась и остановилась у края тропы, ведущей вниз.
Горы тянулись в обе стороны от нее, словно чьи-то огромные крылья. Вторя им, она раскинула руки, отдаваясь ощущению камня под ногами и ветра вокруг нее. Ее взгляд перебегал от одной вершины к другой, вторя склонам и ущельям… Горы…
— Как красиво… — оказывается, она сказала это вслух… Сетсуна чувствовала его шаги за спиной, вот он подошел совсем близко, стоит практически у нее за плечом… но поворачиваться не хотелось.
— Смотри, — тихо сказал он, и в тот же миг первая вспышка солнечного света проникла через ущелье… Свет бежал, и горы из синих становились сиреневыми, потом розовыми, а яркие лучи пробирались все выше, зажигая вспышки в ущельях, и вот уже первые вершины засверкали почти нестерпимым белым светом. Свет играл на снегу, на ледяных сколах, подбираясь все ближе. Сердце переворачивалось от такой красоты, от ощущения чуда… Чуда, когда звездное небо распахивается тебе навстречу… Или когда впервые на моих глазах он улыбнулся, а в льдисто-голубых глазах появились и пропали серебристые искры… Рассвет…
…Рассвет на Восточном перевале. Давняя, почти детская мечта, так неожиданно сбывшаяся… Сбывшаяся, хотя десять лет назад он разучился мечтать. Как разучился надеяться. По крайней мере, так он думал все эти годы… Его взгляд не отрывался от гор, а рукам безумно хотелось лечь на ее плечи и притянуть к себе. Всего-то на полшага… Он не смел. Не смел все эти полчаса, пока они молча стояли на перевале, продуваемом необычно теплым для зимы ветром. Все говорило о скорой весне…
… Она никогда не думала, что горы могут быть такими… бездна, она до самозабвения любила Плутон, но такое было возможно только на Земле… Этот рассвет и горные хребты будили в ней состояние какого-то хмеля, когда хочется забыть об всем и целый день только бродить по горам… К этому примешивалось присутствие Кунсайта, такого близкого и далекого одновременно. Чуть уловимое тепло его тела под форменным зимним мундиром земной армии, его запах… Сетсуне безумно хотелось сделать полшага назад и прислониться к его груди. И подставить лицо теплому пьянящему ветру… Голова кружилась от высоты. Или от чего-то другого?
Она повернулась, машинально нащупывая опору правой рукой. И сжала его сильные пальцы раньше, чем поняла, на что опирается. Взгляд Кунсайта тоже был немного шальным, но она ясно увидела в нем тень беспокойства.
— Что с тобой?
— Я чувствую себя пьяной, — почти рассмеялась она, — Ноги подкашиваются, — и это у нее!
— Это от высоты, — ответил он и потянул ее к лошадям.
— Нет, — решительно мотнула она головой, — Просто здесь… слишком красиво. Не умещается внутри…
Эта женщина действительно любит горы… Любит так же, как он… Рука сильнее сжала ее ладонь. Почему-то Кунсайт был уверен, что Сетсуна улетит, если он отпустит ее. Просто оторвется от земли и взмоет над горами.
— Пойдем, — еще минута, и он сделает глупость, о которой пожалеет. А, может, и не пожалеет…
— Пойдем. Только, — запнулась она, потом вздохнула, и решительно продолжила, — ты помоги мне забраться в седло. Боюсь пролететь мимо, — улыбнулась она. Если уж расписываться в собственной слабости, то без излишнего надрыва.
Кунсайт только кивнул, и они двинулись к лошадям. И всю эту долгую минуту он не выпускал ее руки. Его пальцы были почти горячими, несмотря на холод вокруг. Как и ее собственные.
Лошади мерно рысили вниз по тропе, теперь залитой солнечным светом, а всадники тихо разговаривали. Кунсайт рассказывал о хребтах Северных гор, о всегда проходимом восточном перевале, о торговой дороге, что проходила чуть в стороне… Сетсуна хвасталась трудной проходимостью плутонианских гор, обилием пещер и ущелий… Тропа влилась в дорогу, оставив горы позади…
Через три часа Кунсайт собрался уже повернуть в замок, но передумал.
— Поедем к морю?
Сетсуна кивнула, сверкнув глазами. Она поселилась бы на берегу, будь такая возможность, — подумал герцог. Ему вспомнилась ее фигура на краю Утеса Судеб… То, как ее волосы плясали на ветру… Какой краской можно их передать?.. И сколько часов пройдет, пока он найдет нужный оттенок… Буря! О чем он думает?! Он, десять лет не прикасавшийся ни к лютне, ни к кисти… даже не вспоминавший о них… до вчерашнего вечера. До звуков лютни из открытого окна и первых признаков скорой весны…
…Это плохо кончится. Это просто не может закончиться хорошо. Он уже давно не верил в сказки и всегда ожидал худшего. Даже теперь. Тем более теперь. Чудес не бывает.
Словно в насмешку над ним на безоблачном северном небе вовсю светило солнце, пуская маленьких, но нестерпимо ярких зайчиков на снегу… И на волнах маленькой бухты, где он тоже не был очень давно… оказывается, его владения настолько велики, что можно десятилетиями не бывать в некоторых уголках.
Он помнил эту бухту до последней скалы, последнего камушка на галечном пляже, некогда поднятом землетрясением из морских глубин. До сих пор в шторм бухту заливало, и, на-верное, до сих пор сюда выносит причудливые раковины, обломки деревьев, водоросли… Кто теперь собирает их здесь, надеясь найти жемчужину в створках? Когда-то он был одержим этой идеей — найти здесь жемчужину. Хотя откуда жемчуг в холодном северном море… Но он искал, и пытался ловить солнечных зайчиков на волнах…
Сетсуна любовалась редкостным, почти невозможным зрелищем — герцог Норманн Кунсайт улыбался каким-то своим мыслям. Как удивительно меняется его лицо… В него приходит… нет, не мягкость, что-то иное… что-то, подобное солнечному свету на острых гранях скал.
— Здесь я пытался поймать солнечного зайчика в детстве… — потом он учился здесь ловить ветер…
Один. Всего один луч звезды вырвался за пределы плотного тумана. Ловил солнечных зайчиков…
— А ты пытался когда-нибудь поймать звездный свет? — один луч, всего один…
О чем она спрашивает?..
— Нет.
— Хочешь попробовать? — но этого достаточно, чтобы увидеть звезду.
— Что?
Сетсуна соскочила с коня и повернулась к нему.
— Давай. Попробуй поймать звездный свет! — ритуальная фраза вызова на поединок… Она серьезно? Кунсайт спешился, хлопнул Тумана по крупу. Обе лошади спокойно отошли к скалам, где сквозь песок пробивалась сухая осенняя трава.
— Попробуй поймать ветер! — они замерли друг против друга в основной стойке.
Что ж, посмотрим, чему их учат на Плутоне. Кунсайт только слышал о «Стиле Звездного света». Ходили слухи, что на Плутоне даже есть пара Ловцов. Ну, это вряд ли… Но Мастера там есть точно… А уж для принцессы наверняка нашли лучших учителей…
Есть только звездное небо… Она чувствовала, что за внешним туманом скрывается яркая звезда. Посмотрим, не обманываюсь ли я…
Она была звездой, ее пламенем и светом. Свет не знает преград. Его можно увидеть, можно остановить, но нельзя поймать. Даже в полной темноте луч света найдет свою цель. Зеркало изменит путь, но оно неспособно ничего сделать с лучом света. Точные, певучие движения… Огромное ночное небо в паутине звездных лучей…
Ветер пел внутри него… Холодный, льдистый северный ветер… В нем угадывались запахи морской соли, леса и близкой весны. Он сам был ветром, могучим потоком, который невозможно удержать. Ветер можно поймать парусом, но парус станет пленником ветра и сможет только следовать за ним… Точные, стремительные движения… Ветер над холодным северным морем…
Они обменялись парой ударов, словно знакомились… Нет, они действительно знакомились. Кто, как не они понимали это…
Удар, блок, поворот, удар, смена стойки, удар, блок… Гранитно-серая и угольно-черная фигуры двигались в каком-то необычном ритме, ведомом только им двоим… Все ярче свет, все сильнее ветер… Все быстрее и быстрее движения, сильнее и опаснее удары. И ни один из них не достигает цели.
Свет нельзя поймать, но можно отразить… Свет нельзя удержать.
Ветер можно поймать, но нельзя отразить… Ветер нельзя удержать.
Все быстрее и быстрее двигались они в точном, расчетливом танце смертельных ударов, прекрасных в своей законченности, четкости и плавности. Не битва, — танец на морском берегу… беседа двух понимающих друг друга людей… Песня во имя мира…
Удар, блок… шелест воздуха… Поворот, внезапная остановка и встреча двух лиц… и два голоса сливаются в один.
— Ты — Ловец!
— Продолжим? — чуть прищуренный взгляд светлых глаз, изломанная левая бровь…
— Конечно, — небесное спокойствие вишнево-карего взгляда…
В его руках сверкает простой армейский меч, который она встречает парой своих клинков, и к их беседе добавляется песня стали. Меч сменяют крылья, а у нее — саи, которыми так удобно ловить чужое оружие… Но стальные жала только пронзают воздух и сменяются новым оружием. Снова и снова…
В разговоре двух Ловцов не может быть лжи. Ей просто нет места, когда беседуют ветер и звездное небо.
Они остановились одновременно, застыв живыми статуями напротив друг друга. И коротко поклонились, отмечая конец беседы. Только шумело море, и гнал легкие облака ветер.
— Не хотел бы я встретиться с тобой в бою, — довольно проговорил Кунсайт, рассматривая дыру на рукаве. Меч с легкостью разрезал бушлат и китель.
— Я тоже, — улыбнулась Сетсуна, подняла с берега срезанную прядь волос и сунула в карман, — Поехали в замок? Если честно, есть ужасно хочется.
— Поехали.
…Так прошла неделя. Он звал ее кататься верхом, то в горы, то на южную окраину, то к морю… Потом они разминались в парке, невзирая на погоду, и шли завтракать. После чего занимались каждый своими делами, что для Сетсуны означало просмотр и подписание огромного количества бумаг и долгие споры с матерью по прямой связи. Несмотря на поток денег, хлынувший после свадьбы, Сандра категорически отказывалась выделять дополнительное финансирование на армию. Сетсуну просто бесила подобная недальновидность матери, — как можно жить, надеясь на здравый смысл и милость других держав? Мать все время говорила о климате и оранжереях, но Сетсуна стояла на своем. И добилась-таки увеличения ассигнований. Мать могла говорить что угодно о ее выборе, но Сетсуна была тем, кем была, и с ее мнением Сандра должна была считаться…
Сетсуна дочитала указ о расконсервировании оборонительного комплекса на Хароне, довольно хмыкнула и поставила внизу свою подпись. Ну вот, теперь Внутренние планеты поймут, что Плутон — это не только былая слава и не основанная ни на чем гордость… Принцесса положила указ в лоток для уже подписанных бумаг, которые теперь уйдут на Плутон, и прошлась по комнате. Сидение в кабинете — явно не ее стихия…
Она уже привычным движением прислонилась к каменной раме стрельчатого окна и стала смотреть на море… Ты вела себя, как эгоистка, Сетсуна, наследная принцесса Плутона. Теперь ты видишь, чего лишило бы планету твое упрямство? Да, она понимала и видела. Но не могла не спрашивать: «А что же будет со мной? Я ведь тоже живая…» Эти семь дней были прекрасными и мучительными… Ловить на себе его взгляд и самой следить за ним, когда он отворачивается… Стоять, скованной собственной клятвой и не сметь прикоснуться к нему, просто взять за руку… Не сметь, опасаясь того, как Кунсайт отшатнется, как рухнет такой тонкий, только наметившийся мост между ними… Но не будь того ночного разговора после свадьбы, не было бы и этого моста.
Камешек стукнул в открытое окно. От этого мальчишеского жеста у нее каждый раз замирало сердце, — так не увязывались холодный ледяной герцог и звуки лютни под ночным небом… шальное выражение глаз на озаренном рассветом перевале, шатание под ее окнами… Она узнавала угаданное ею еще тогда, на свадьбе. Тепло его руки под перчаткой… ощущение защищенности… свет звезды за туманом… Последний портрет в галерее… Редкие улыбки в светло-голубых глазах…
Сетсуна высунулась в окно:
— Пожалей своих садовников! Все дорожки разворотил… Поднимайся наверх, у меня не заперто.
Сетсуна успела активировать малый пересылочный портал и установить в его центре лоток, когда дверь комнаты открылась.
— И у тебя бумажные дела? — понимающе вздохнул Кунсайт, глядя, как исчезает в портале внушительная стопка документов.
— У принцесс тоже есть свои обязанности. Не думаешь же ты, что я посвящаю свое время вышиванию?
— Не могу себе представить тебя за вышивкой.
— А как прошло твое совещание?
— Как всегда… Три недели до коронации, Зойсайт то радуется, то исходит ядом от злости, Нефрит проверяет по десятому разу списки приглашенных, чтобы не вызвать скандала… Джедайт мотается по планете от одной чрезвычайной ситуации к другой, а я бездельничаю. Почетный караул — не моя забота, а с обеспечением безопасности все уже ясно.
— С ума от скуки не сходишь?
— Скоро начну, — насмешливый излом левой брови и намек на искру смеха во взгляде, — пошли в горы? До вечера, пешком?
— Пошли. А то я скоро озверею от этих бумаг, — от одного воспоминания о трех с лишним часах бумажной работы у нее опять заломило шею, и Сетсуна потянулась, сидя в кресле…
За разговором они отмахали несколько миль, и скоро достигли скальной гряды. Солнце клонилось к закату, и пора было возвращаться… Но Кунсайту не хотелось уходить. Ему все еще не верилось, что это происходит с ним, с человеком, который… который вот уже десять лет чувствовал себя живым только под пулями, под носом у смерти… С клинком в руке… В смертельной скачке по острым скалам… Он искал спокойствия… но нашел одиночество. Жгучий холод ледяной пустыни вместо свежего морского ветра… Да, там не было места боли, страху… Вообще ничему. Только четыре близких человека, которых он все равно старался не подпускать слишком близко, и безликие фигуры вокруг.
Она должна была стать еще одной безликой фигурой… безликой, безмолвной фигурой в белом платье и непрозрачной вуали. Именно такой она явилась ему в тот первый день… Но ее глаза были непреодолимым зовом в бездну… Ее вызов… Чего бы она не хотела тогда, она разбудила его. Разбудила еще раньше… в тот миг, когда он встретился с ней глазами. Как больно быть живым… Режут глаз цвета, обрушиваются звуки… Обжигает горло воздух, саднят пальцы, чувствуя каждую шероховатость камня, каждую прожилку древесины, каждый удар ее пульса…
— Кунсайт, что с тобой? — он стоял, прислонившись к скальной стене, пальцы сжимают камень, в глазах — дикая помесь опьянения и безумной ясности…
— Весна скоро, — всего два слова, но в них…
— Полезли наверх? — Бесшабашное веселье в вишневых глазах… — Наперегонки?
— Полезли!
В их руках материализуются веревки с крюками — стандартное армейское снаряжение, и вот уже кошки взлетают вверх, зацепляясь за уступы.
— Готова? — она только улыбается в ответ, — Пошел! — срывается с губ армейская команда. Он знает эти скалы, каждую трещину, каждый камень — это его скалы, его родина…
… Ей ли, выросшей на опаснейших скалах Плутона, впитавшей саму суть камня, боятся гор, робеть перед ними?..
Они двигались вровень, легко и быстро, и вот уже меньше трех метров до плато… Кунсайт рванулся вперед, подтянулся и протянул ей вниз руку:
— Давай помогу.
Она удивленно смотрит на него снизу:
— Я и сама справлюсь…
— Я знаю, — серьезно говорит он.
И он действительно знает. Сетсуна протянула руку, и Кунсайт без заметного усилия втащил ее наверх.
— Зачем?
— Тебе нет надобности что-то мне доказывать. Так зачем отказываться от помощи? — Быть рядом с ней, хотя бы так…
— Просто я привыкла справляться сама, — они стоят на самом краю, так близко друг к другу… Разве ты сама не хочешь прикоснуться к его руке? Хотя бы так…
— А может, это просто предлог… чтобы взять тебя за руку?..
Наверное, даже всезнающее небо не знало, кто из них двинулся первым, но это не имело значения. Просто секунду спустя они уже целовались прямо там, на самом краю скального плато.
…Она падала, парила в космической пустоте, пронизанной теплым звездным светом, почему-то пахло морем…
…Он летел, подхваченный ветром, куда-то вверх, в небо, откуда неслись запахи близкой весны…
Больно, очень больно отрываться… терять поток света, отпускать ветер… Прохладная ткань земного мундира под кожей ее щеки… Ощущение ее плеч в его руках… мягкие пряди волос, выбившиеся из строгого узла ее прически…
— Тебе тоже нелегко? — он даже не спрашивает. Он знает. Она кивает, — Но ты не отступишь.
— Нет.
Какое-то время они стоят, просто прижавшись друг к другу…
— Кунсайт, посмотри, как красиво! — серебристо-белые языки густого тумана наползали на тропу, оказывается, они уже покрыли низину…
— Красиво. Но теперь мы застряли… Через несколько минут туман поднимется к нам. А внизу вообще невозможно будет что-то разглядеть.
— А, по-моему, нам вполне по силам спуститься, — Сетсуна присела на корточки и ощупала скалистый край, — скала крепкая, а вниз можно и на ощупь…
— Можно, — кивнул он, — Но тропа узкая и по обрыву… Идти не меньше трех часов.
— Ты прав, лучше заночевать здесь… — Сетсуна огляделась в поисках подходящего убежища, но ничего не нашла, — Хотя на открытом месте будет прохладно.
— С той стороны есть пещера.
Пещера в скале была довольно просторной, и когда-то обитаемой. Темное пятно от кострища, правда, очень старого, сваленные в углу толстые поленья…
— На всю ночь нам этого не хватит… — с этими словами в руке Сетсуны материализовался армейский топорик.
— Я сам. Ты лучше запали костер прямо сейчас.
— Хорошо, — кивнула она.
Зажигалка была в кармане бушлата, как и еще куча разных полезных мелочей… Слабый свет заходящего солнца еще пробивался в пещеру, но скоро и его не будет. Только неизвестно, то ли все скроет туман, то ли солнце успеет раньше закатиться…
Кунсайт, пригибаясь, вошел в пещеру с охапкой сучьев в руках. Почему-то внутри что-то дрогнуло, когда он увидел небольшой костер и армейский котелок с водой на наскоро сложенном из камней очаге… Спокойно. Это просто еще одна глупая мечта двадцатилетнего мальчишки…
— Теперь сможем продержаться до утра, — он положил дрова к остальным и принялся стряхивать снег с воротника.
— Сильный снегопад?
— Не особо. Но поверь, ничего приятного в сочетании с туманом, — герцог материализовал РД, вытащил упаковку пищевых концентратов, отложил ее в сторону… и вспомнил разговор за обедом неделю назад, — Как насчет национальной кухни Плутона?
— Можно. Только давай всухую, а? Я в котелке лучше чай сделаю, чем на эту гадость воду тратить. Так, где он у меня? — Сетсуна принялась шарить по карманам, и, наконец, извлекла из бушлата бумажный сверток с зеленым чаем.
Нет, она что, серьезно готова есть белковый концентрат в сухом виде?.. Это же на вкус еще хуже, чем тот же самый концентрат, но разведенный в воде… Тем временем Сетсуна высыпала чай в котелок и сняла его с огня.
— Ну, надеюсь, твое пищевое довольствие не просрочено? — в принципе белковый концентрат не портится со временем, только на вкус становится еще более мерзким…
— А ты что, просроченный не ешь?
— Ем. Но только, когда нет ничего другого, — серьезно ответила она.
— Ну, тогда держи — Кунсайт, с трудом пытаясь сохранить серьезное выражение лица, протянул жене непрозрачную упаковку с маркировкой земной армии. Та невозмутимо вытащила нож и вскрыла пластик, заглянула туда…
— Шуточки у тебя, Кунсайт…
— Какие?
— Армейские, — улыбнулась Сетсуна и вытащила из подпространства свой рюкзак, — Подсунул мне дегидрированный комплексный обед вместо моего любимого концентрата…
— Ну, извини… — в глазах герцога не было даже намека на раскаяние.
Час спустя в пещере стояло молчание, нарушаемое только стуком ложек о стенки котелка, который быстро опустел.
— Красота, — заявила Сетсуна, вытаскивая из рюкзака скатанный спальник и флягу. Бушлат давно служил ей сидением, как и Кунсайту, но, похоже, никто из них не мерз, — я могла бы здесь поселиться…
— Летом я жил здесь неделями… Сначала убегал, потом родители махнули рукой и раз-решили…
— Почему ты пошел в армию, Кунсайт?
— Армия — лучшее место, когда надо что-то забыть.
— Получилось?
— Нет. Почему ты так на меня смотришь?
— Просто вспомнила твой портрет в галерее…
Последний портрет в череде картин… Молодой двадцатилетний юноша сидит на скале, на морском берегу… Снежно-белые волосы плещутся по ветру… Светло-голубые глаза сверкают теплыми серебристыми искрами озорства… и чего-то большего. Норманн Кунсайт двадцати лет от роду, беспечный, счастливый… житель старой башни…
— Портрет… Человека, изображенного на нем, давно уже нет… — а боль осталась…
Ее звали Аквамарин. Лиана Аквамарин, наследница древнего славного рода… Благо-родного рода. Яркая тропическая птица с теплого берега аквамаринового моря… Вся словно обласканная солнечным светом, застывшем в ее медовых волосах…
Он влюбился в нее со всем пылом двадцатилетнего мальчишки, каким тогда был. Графская семья часто приезжала на север, и каждый раз он ждал их приезда, как праздника. Аквамарин милостиво принимала знаки его внимания, осматривала замок, восхищалась красотами поместья… Потому что род Кунсайтов был богат, а дела у семьи Аквамаринов шли неважно…
Тогда он не понимал этого. В пылу обожания прекрасной Аквамарин Кунсайт не замечал ее постоянных отказов от прогулок в горы или к морю даже ради портрета, он готов был ждать часами, пока она приведет себя в порядок и уделит ему несколько минут своего драгоценного внимания… Он был слеп от первой любви, пьян бешеной весной… Они уже больше года были знакомы, и родители, похоже, не возражали, что Лиана Аквамарин станет их невесткой… Сама Аквамарин была в этом уверена.
Да, она была уверена в том, что задурила голову глупому юноше с дикого севера, который был для нее просто возможностью и дальше вести беззаботный, но очень дорогой образ жизни. Вдали от него…
Отрезвление пришло внезапно. На весеннем балу в Элизиуме Кунсайт отправился искать Аквамарин, чтобы просить ее руки. Он нашел ее. В темном углу парка она бесстыдно кокетничала с престарелым герцогом Сердоликом, позволяя ему то, в чем неминуемо отказала бы ему, Кунциту, имей наглость он это попросить…
Он до сих пор не помнил, как умудрился сохранить хладнокровие, хотя перед глазами плавали алые круги боли… Умирать всегда больно…
О, она открыла ему глаза! Ничуть не смущаясь, Аквамарин объяснила, насколько плохи дела ее Дома, и что только выгодное замужество могло их поправить. И уж если выбирать между богатым дикарем из офицерского рода с продуваемого всеми ветрами глухого севера и еще более богатым, но очень знатным Сердоликом, который к тому же так стар… Неужели он считал себя достойным ее, Аквамарин?!
— Что ж, очень мило с твоей стороны расставить все по местам. Я так понимаю, что никаких чувств ты ко мне не испытывала?
— Ты был мне противен, Кунсайт! Противны твои взгляды, твои глупые попытки заинтересовать меня. Господи, как же я ненавидела эти поездки на север! Торчать в твоем замке неделями… Как ты мог подумать, что мне нравится эта глушь? Эти голые скалы, вечный промозглый ветер, холодное море! Единственная забава — водить тебя за нос. Слава Небу, теперь мне нет нужды это делать. Моя помолвка с Сердоликом — уже решенное дело.
— В таком случае, я желаю долгих лет твоему мужу, Аквамарин…
Осколки… Острые, как бритва, зазубренные осколки впиваются в руки… Чернеет провалом оконная рама с разбитым витражом… В студии на верстаке осталась лежать почти готовая лютня… Оставалось только нанести серебряный узор на деку… Она останется там. Как напоминание о его глупости. Боль уже не застилает глаза, она просто присутствует рядом — напоминание о разбитых мечтах… Он готов был положить к ее ногам весь мир… Но ей нужно было только золото.
Утром он сказал родителям о своем решении уйти в действующую гвардию. Из своей старой комнаты он зачем-то унес только лютню, одну из лучших, сделанных им. Зачем, он и сам не знал. Ведь он никогда больше не будет играть…
На вербовочном пункте немало удивились желанию герцогского сына, но спорить не стали. Сержант только посмотрел на нового рядового и спросил, где тот был ранен… К тому времени, когда умер старый король Алмаз, Норманн Кунсайт дослужился до лейтенанта десантного подразделения. Войну за Корону, длившуюся семь лет, он закончил генералом-главнокомандующим земной армии. Самым опасным человеком Системы. Он выжил, вопреки всему. Выжил и вернулся на север. Не в старую башню — первую постройку во владениях старого, никому не известного баронского рода офицеров, — в замок герцогов Кунцитов — теперь одного из четырех самых сильных Домов Земли.
Год спустя политическая необходимость потребовала брака Советника Принца Эндимиона и одной из принцесс Солнечной Системы.
Кунсайт закончил свой рассказ и некоторое время просто сидел, прислоняясь к стене пещеры. Просто сидел и смотрел сквозь пламя костра в темные глаза своей жены.
— О чем ты думаешь?
— Интересно, как повернулось бы все, познакомься я с тобой тогда…
— Мне тогда было четырнадцать… В тот год погиб отец.
… Она была Принцессой. Но свой путь она выбрала сама. Еще в детстве она предпочитала куклам баталии на ковре, а вышивке — метание в цель. Нет, она любила музыку, и от лютни Сетсуну оторвать было так же сложно, как и от оружия. Матери, сатурнианке по происхождению, не очень это нравилось. Но отец одобрил выбор дочери. Он и сам не раз учил ее на татами, и разыскал для нее своего старого наставника. «Он помог мне стать мастером, вырастит и тебя». Она не стала мастером. Она стала Ловцом. Но отец не увидел этого.
— Всю свою жизнь я была на войне… Плутон находится в осаде с тех пор, как вошел в Систему… Политика Внутренних планет душила нас все эти годы. И все было закономерно — закрывались форпосты, выходили из строя оранжереи. Одни жители уходили под землю, в старые города-убежища, другие покидали планету. Дисбаланс климата породил пыльные бури. Когда-то плодородная земля стала смертоносной… Отец и его офицеры спасали людей, в тот день разрушился последний воздушный купол. Они все остались там, когда от взрыва обрушились скалы.
Траурная церемония проходила на Луне. Она вообще не понимала, зачем это нужно. Отца не вернуть, даже с телом не проститься, не отдать последние воинские почести. Тем более, какое дело Луне? Политические игры и интриги были тогда чужды ей. Тогда, в четырнадцать лет, она еще не была Ловцом… но уже тогда она видела фальшь во взглядах Серенити и Афро, сдержанное сожаление Ареса и Меркурия. Невыплаканные слезы матери и тети Ио. Нереида и старый король Урана не приехали вовсе. И Сетсуна была благодарна им за это. Прощальная церемония стала для нее одним из главных уроков — выпало позорное испытание — терпи его. Важно лишь то, что есть на самом деле. Смешки и взгляды, вспышки фотокамер — ничтожное шевеление пред вечным звездным светом.
— Я была высокой нескладной девчонкой… Совсем некрасивой. Думаю, ты бы не посмотрел на меня. Вернемся в замок, я тебе покажу снимок.
— Думаю, он есть в досье на тебя, которое мне всучил перед свадьбой Нефрит.
— Глава контрразведки лично собирал обо мне сведения? Мне стоит быть польщенной, — усмехнулась Сетсуна, — И как?
— Не знаю. Я его не читал.
— Я тоже.
— Что «тоже»?
— Не читала досье на тебя. Перед свадьбой мне его принес заместитель главы разведки.
— Все равно там правды едва половина.
— А в моем — и того меньше.
— Да, вы, плутонианцы, насквозь пропитаны тайнами.
— Это неплохой способ защитить себя, не так ли?
— Один из лучших. Ну, что, отбой?
— Пожалуй…
Наблюдая за тем, как Сетсуна быстро достает из РД спальник и пристраивает бушлат себе под голову, Кунсайт подумал, что вряд ли ему удастся заснуть… Но он сможет смотреть на нее всю ночь…
— Спокойной ночи, генерал.
— Спокойной ночи, офицер.
Он все-таки уснул. И очутился посреди бескрайней ледяной пустыни… Это не остров Тагирен, и не архипелаг… Во все стороны тянутся лед и снег, отовсюду бьет холодный, какой-то злой ветер… Ледяное крошево и снежинки кажутся стеклянными осколками… Это действительно осколки прозрачного стекла… Цветные, окрашенные в алый цвет, они падают на снег… Нет, это просто кровь. Его кровь из многочисленных ран, нанесенных этими осколками… Холодно. Как холодно…
Как может быть холодно здесь ему, урожденному северянину и магу?! Ему, который шел по острову Тагирен трое суток без еды и оружия, с раненым Нефритом на плечах в тылу у Сапфиров? Здесь будет холодно любому, — пришло понимание. Этот ветер — не тот, что несется над морем, или даже над островом Тагирен и меж лиан Малахитовых болот. Этот ветер… Ветер пустоты… И осколки его желаний, так никогда и не сбывшихся…
И женская фигура в белом, не торопясь, идет к нему. Холодные морские волны в ее глазах… Мертвый блеск металла на светлых волосах… Она знает, что он никуда не сможет убежать от нее…
Не сбывшихся?!
И фигура в черном идет к нему с другой стороны. Идет скользящим хищным боевым шагом. Раскаленными углями жжет ее взгляд… Плещутся по ветру темные волосы, сверкая искрами живой стали. Она знает, что должна успеть…
Холод дарил покой, заставлял забыть о ранах от осколков…
Тепло призывало вспоминать… И каждая, даже давно зарубцевавшаяся рана, открывалась и яростным прибоем накатывала боль…
Больно? Значит, живешь…
Они подошли к нему одновременно…
— Ты останешься здесь, — надменно сказала она, — Ведь тебе некуда идти. Все разбито.
Осколки мечтаний, так никогда и не сбывшихся…
Не сбывшихся?!
— Пойдем, — улыбнулась она, — Дорога уже открыта.
И мир раскалывается надвое… Слепящая белизна пустыни… Глубокая бездна звездного неба…
Он шагнул. Шагнул, вцепившись в ее руку так, что стало больно собственным пальцам, способным ломать железо. Она пришла за ним…
Морские волны лениво набегали на галечный берег бухты. В воздухе стоял запах соли, дыма и недавней грозы… Вечернее солнце висело над морем, неяркое, теплое…
— Так мы идем? — раздался голос за спиной.
Он обернулся.
— Идем, — он легко поднялся и взял ее за руку.
Они шли по мелкой гальке на самой кромке воды. Шторм как и много раз до этого, выбросил на берег раковины… Он взвесил в руке одну целую, не расколотую бурей — черную и блестящую… Потянулся за ножом и разжал широким лезвием створки…
Значит, несбывшихся?..
Костер догорел, только жарко тлели угли, расчищенные от золы… тлели и роняли красные отблески в гранатовую глубину глаз.
— Ты что не спишь? — удивился он.
Вместо ответа Сетсуна подошла к нему, коснулась рукой лба… Сиди спокойно, генерал…
— Тебе приснился кошмар…
— Нет. Просто странный сон, — но почему тогда в голове звенит, как после магической контузии? Неужели тоже на холоде осколок словил? Возможно… Но тогда она… Черная фигура, обжигающий взгляд… Ледяная пустыня, полная смертоносного снега… Да, осколок…
— Ты метался и горел, как в лихорадке… — Сетсуна присела рядом с ним. Только сейчас Кунсайт заметил ее черный бушлат рядом с собой. И багровый синяк на тонком запястье… Да, он отчетливо помнил, как сжал ее руку, шагая в бездну, полную звезд… Она действительно пришла за ним… В груди стало горячо, как будто там растаяло что-то острое и холодное… Она пришла за ним…
— Извини…
— Ерунда. Пройдет.
— Конечно, — Кунсайт аккуратно взял ее запястье в свои руки, словно отогревая… — Вот и все.
— Спасибо, Норманн… — почему он на нее так смотрит?! — Я что-то не то сказала?..
— Меня очень дано не называли по имени…
— Извини, — потупилась Сетсуна. Надо же было такую глупость сморозить!
Она потянулась за курткой, чтобы уйти на свое место, но Кунсайт удержал ее, и Сетсуна обернулась.
— Не надо.
Не извиняйся. Не уходи. Не оставляй меня одного.
Хорошо.
Первые лучи зимнего солнца осторожно пробирались внутрь пещеры, освещая двух человек, что сидели у скальной стены.
— Знаешь, она действительно была там.
— Жемчужина?
— Да.
