Твоих родителей этой ночкой прикончили ПожирателиНовости разносятся слишком быстро. Их несет ветер, они печатаются в газетах, их разносит молва. Сейчас ученикам доставили свежайший и экстренный выпуск «Пророка». Ужасная и страшная новость разнеслась по стенам замка, но тот, кто действительно должен был переживать — ничего не подозревал. Марлин проснулась со странным предчувствием горя. Вот знаете, такое ноющее ощущение и вроде все нормально, но ты понимаешь, что что-то произойдет. МакКиннон озадачено посмотрела на себя в зеркало. Бледная, почти как смерть, девушка со спутанными волосами цвета пшеницы и такие бледные, разбавленные голубые глаза. Она не была красивой, ее внешность многих не трогала и, если раньше Марлин рвала на себе волосы от безысходности, то сейчас просто свыклась, что она никогда не сможет сиять.
МакКиннон поднялась и отряхнула сумку с учебниками, застегнула пуговицы и, накинув мантию, медленно и очень насторожено вышла. Почти что сразу Марлин заметила трагические взгляды, что случайно бросали на нее. Обычно на нее обращали внимания меньше. Она даже как-то поежилась, ей не нравились эти зловещие знаки, чей скрытый смысл будет еще хуже. Девушка неуверенно пошла к выходу, но ее неожиданно остановил глумливый голос:
— Эй, МакКиннон! — Марлин развернулась и уставилась на свою одноклассницу и, пожалуй, на самого злейшего своего врага.
Они не могли найти общий язык еще с младших курсов. Гартензия Сильер — красивая звездочка, любимца учителей и на редкость двуличная особа. Марлин же была настоящей, никогда не подделывающая эмоции девочка, она была намного скромнее и, наверное, именно поэтому люди стали тянуться именно к ней. Но, а когда Сириус Блэк, в которого Гартензия была влюблена, предложил ей встречаться, Сильер ее возненавидела. Чем только не мстила ей Гартензия: прилюдные унижения, превосходство в учебе, победы в конкурсах. Поэтому, повернувшись, Марлин не была удивлена.
— Чего тебе, Гартензия? — холодно поинтересовалась МакКиннон.
— А ты не знала? — Сильер грустно, точнее наиграно грустно
улыбнулась и прильнув к Марлин, крепко и «по-дружески» ее обняв. — Мне та-ак жаль.
— Да о чем ты?! — возмутилась Марлс и откинула ее руки.
— Ох, — Гартензия глуповата-то похлопала накладными ресничками. — Твоих родителей этой ночкой прикончили Пожиратели.
Сильер засмеялась, кто-то ее из фанаток тоже. Марлин устремила свой взгляд на ковер и поняла, что не может понять, не может осмыслить эти слова. Она озадаченно закусила губу, и опять хотела было воспроизвести слова Сильер в голове, но никак не могла их припомнить. «Показалось…» мелькнула мысль в голове, и МакКиннон, на пятках развернувшись, медленно вышла из гостиной. Ученики пихали ее в разные стороны, не замечая, кругом бегали младшие курсы, а она шла как сквозь пелену, не понимая и не чувствуя ничего. Девушка не услышала звонка, а когда подняла свои глаза, то поняла, что коридоры опустели и МакКиннон остановилась.
— Твоих родителей этой ночкой прикончили Пожиратели, — тихо произнесла Марлин и свалилась на пол. — Нет, нет!
Она заплакала, как первокурсник, не заботясь о том, что может кто-то на нее смотрит. Она сжимала кулаки до боли, стараясь заглушить душевную. Марлин отрицала, качала головой в разные стороны, как будто отгоняя назойливую мысль, непрошеные слова. А потом она просто остановилась. Ее бледные, разбавленные глаза закрылись, и как бы она хотела, чтобы навсегда.
— Глупо, — Марлин шмыгнула носом и посмотрела наверх. На нее обыденным взглядом смотрела Лили. — Глупо вот так вот просто рыдать.
— Да что ты понимаешь? — тихо спросила МакКиннон и пустым взглядом уставилась в одну точку.
— Что я понимаю? — презрительно ухмыльнувшись, проговорила рыжеволосая. — Что я понимаю…мой отец бросил мою мать, когда мне было семь. Сестра уехала с ним же, и мне пришлось поднимать на ноги обезумевшую от горя мать. Отец ей изменял…мерзавец. — Она говорила так спокойно, так легко, как будто это уже не имело смысла. — Я не пошла в школу, а когда пришла, меня не полюбили всего лишь из-за того, что я была слишком тихой, слишком молчаливой. Они издевались надо мной, унижали, как могли. А потом, моя мама спилась к чертям, а на прошлой неделе умерла. Так вот ты спрашиваешь, что я понимаю? — Эванс сделала вид, словно задумалась. — Слезами горю не поможешь. Либо ты встаешь и идешь мстить Лорду Волан-де-Морту, либо валяешься здесь, как тряпка на грязном полу.
Наступило молчание. Блондинка тяжело дышала, ей хотелось накинуться на эту мерзкую девчонку Лили, но и одновременно она понимала, что та права. А что делает Марлин? Лежит и плачет, как последняя слабачка.
— Пока мы одни, мы ничего не сделаем, — продолжала Эванс. — Но если мы объединимся, нам не будет равных. Ты понимаешь, что это здесь нам хорошо и уютно, но за стенами замка, за его пределами, мы в опасности. Весь мир в опасности. Кто как не мы должны сражаться за справедливость, за мир?
Марлин поднялась. Она взглянула на Лили и впервые заметила, насколько усталые у нее глаза. Как будто она прожила на этом свете не семнадцать, а семьдесят с лишним лет. Ее слова МакКиннон пыталась принять, пыталась осмыслить до конца.
— Но что можем мы, подростки, против Темного лорда и его приятелей? Они убивали и тех, кто был намного сильнее нас.
— Ты мыслишь неправильно, МакКиннон, — отрезала Эванс. — Какой смысл сможем мы или нет. Главное, что мы хотя бы попытаемся, когда другим и мысль об этом не приходит. А насчет этой Сильер…я думаю, что безнаказанной ее оставлять нельзя.
Лили Эванс коварно улыбнулась. Ее губы изогнулись в змейку, и Марлин вдруг поняла, что ей нечего делать на Гриффиндоре.
***
— О боже, вы видели ее лицо? — распевала Гартензия. — Оно позеленело от ярости!
Она засмеялась противным смехом, а ее подруги с радостью поддержали ее. Пятеро девушек сидели в комнате Гартензии и рассказывали друг другу свежие сплетни, обсуждали новинки и готовились к очередному походу на вечеринку.
— Ну что, готовы? — спросила одна шатенка и устремила свой взгляд на предводителя их шайки.
— Вы идите, я чуть позже спущусь, — махнув рукой, проговорила Сильер и улыбнулась своему отражению.
Что-то кто-то зашипел, ведь всем прекрасно было известно, что ее чуть позже, могло затянуться на час. Гартензия открыла шкатулку с украшениями и забралась в нее своими длинными, бледными пальцами. Сегодня она как всегда идет в очередной клуб, чтобы все увидели ее и желательно ослепли от ее вида. Сильер еще раз вспоминала лицо Марлин и победно улыбнулась. Ей доставлял немалое удовольствие тот факт, что именно она рассказала этой некрасивой МакКиннон, как умерли ее родители. И если б была возможность, Сильер повторила это действие дважды.
— Ну и куда мы собираемся? — Гартензия выронила шкатулку из рук и, развернувшись, увидела смутно знакомую рыжеволосую девушку.
— Ты кто? — спросила Сильер, надменно поднимая брови. Гартензия презрительным взглядом окинула Лили, на что последняя лишь хмыкнула. Такой взгляд был не в новинку.
— Если повезет, то твоя смерть, — Эванс стала наступать на удивленную девушку, испытывая странное чувство триумфа, видя страх в лице девицы.
— Да ты знаешь, кто я?! — зашипела явно оторопевшая девушка.
— А кто я? — улыбнулась Эванс, которая чуть не впечатала Гартензию в стену.
— Я закричу! — еле-еле проговорила Сильер, которая больно ударилась о стену, пытаясь не думать о том, что может появиться шишка. — У тебя будут большие проблемы...
— М-м-м, я почему-то так не думаю. — Лили вытащила палочку и нацелилась на нее.
— Еще хоть одна гадость в сторону Марлин МакКиннон и я лично придушу тебя или испоганю твое прекрасное личико, уяснила? — грубо проговорила Эванс и подошла к Сильер почти вплотную. — Мне повторить?
— Почему это я должна тебя… — начала было Гартензия, но Лили взмахнула палочкой, и на ее руке появился глубокий порез.
— Еще слово и тебе будет очень больно. А чтобы ты никому не рассказала, я отрежу твой острый язычок, понятно?
— Но… — начала было Гартензия, однако Лили застала ее замолчать, взмахнув палочкой.
— Я неясно выражаюсь? — процедила Эванс, наблюдая за тем, как Сильер испуганно прижимается к стене, пока учебники со свистом падают на пол, в сантиметре от нее.
— Я…я по-оняла, — тихо проговорила Гартензия, жмуря глаза.
— И не дай бог ты кому-нибудь проболтаешься, — прошептала рыжеволосая. — Иначе, я превращу твою жизнь в ад.
Гартензия зажмурила глаза и покорно закивала, а когда открыла, то увидела, что странная гостья уже ушла. Она дрожащей рукой начала собирать украшения и желание противиться этой девчонке у нее не возникло. А тем временем Лили и Марлин, громко смеясь, с торжеством удалялись.
