Глава 998 слов.
заказчик: [L]Злая Ёлка[/L]
Ференц | Сибилла Трелони «Интересный метод, коллега!».
От автора: это ГЕТ, товарищи! низкорейтинговый, но ГЕТ!
- Интересный метод, коллега!
Сибилла резко оборачивается. Хам! Так и есть, ухмыляется. Прятать бутылку уже поздно, а еще - хочется кинуть ему в голову чем-нибудь поувесистей. Но она себя сдерживает, она не сорвется, она еще хочет сохранить остатки уважения к себе.
Молчит.
Ференц морщится.
- Ну и запах… - она молчит.
- Вы бы еще настойку на укропе сделали, – молчит.
- Неудивительно, что от вас ученики разбежались, - и все еще молчит.
- Не говоря уже о вашей бездарности.
Что?!
- Хам! Животное! Нелюдь! – бросается на него с кулаками, слезы стекают по носу.
Он уворачивается от ее ударов и смеется – легко-легко!
- Я уж думал, тебя не пронять!
Нимфадора Тонкс/Сириус Блек, для Нимфадоры.
Слова: пирожки с гвоздями, зеркало, гранатовый сок
Ты не-на-ви-дишь Сириуса Блека.
Ненавидишь!
За глупый насмешливый голос, за сумасшедшие глаза, за спутанные волосы до плеч… за идиотский смех, и за наглый взгляд. Особенно, особенно за последний!
За то, что он всегда, все время рядом, это выводит из себя, это бесит, это…
Тебе просто плакать хочется.
Спустись вниз посреди ночи, спустись!
Ты, быть может, пить хочешь! Угадай-ка, кого ты встретишь в кухне, в незастегнутой рубашке, в трусах и со следом от подушки на щеке? Ха-ха, глупый вопрос.
Улыбнись Ремусу, твоему, твоему Ремусу! И подумай, наконец, есть ли ему до тебя дело. Он ведь смотрит только на Блека, он замечает только его. Он заглаживает перед ним свою вину, он пытается искупить четырнадцать лет его выкинутой на помойку жизни.
Думаешь, ты для него важнее?
Причесываясь в туалете, ты вздрагиваешь – тебе примерещилась вдруг тень Блека.
И ты не красишь волосы в черный, ха-ха, родную кровь не скроешь, так что подумай хорошенько, на кого ты становишься похожа с черными волосами, глазами? И следи за собой, твои волосы имеют привычку менять цвет по своему усмотрению.
Когда наливаешь гранатовый сок – будь внимательна, Сириус Блек не моет за собой посуду, в стакане побывало огневиски.
Сиди спокойно, думай о вечном, не ори на психованного дядюшку, не порть себе карму, она у тебя и так увечная.
Не перечитывай Мопассана, особенно про пирожки со стеклом, не думай о них. А по ночам снятся пирожки с гвоздями, умирающий Блек и бьющийся в истерике Поттер.
А когда Блек в самом деле умрет, а Поттер – в самом деле будет биться в истерике, не думай о внезапно сменившем форму Патронусе.
И о том, как это редко бывает – тоже.
О том, что у Мопассана пирожки с гвоздями (или нет, со стеклом) девушка подсунула тому, кого любила больше жизни – вообще забудь.
Ты не ответственна за выверты своего подсознания, проводящего неуместные аналогии.
Ты не-на-ви-дишь Сириуса Блека.
Послевоенный ангстовый фем
Гермиона Грейнджер/Андромеда Тонкс, для Grey Kite aka R.L.
Слова: холодный дом, расстояние, пальцы.
ФЕМСЛЭШ!
Ты напоминаешь сама себе девочку, что пыталась греть о спички замерзшие пальцы. Гермиона смотрит на тебя влюбленно-влюбленно, вся твоя, с потрохами. А ты всё греешься о спички: подтыкаешь одеяло волчонку (Тедди, Мерлин правый, Тедди!), разоряешься на цветы могилам, сидишь ночами в кресле-качалке, безнадежно уставшая, безнадежно старая, в пустом холодном доме.
Дети – это счастье. Да-да, точно-точно. Счастье. И не суть важно, что этого конкретного зовут так же, как твоего покойного мужа, что цвет волос и неуклюжесть, как у твоей дочери… тоже покойной. Не суть, конечно, не важно. И что слово «ликантропия» вошла в твою жизнь прочнее, чем «бессонница» – тоже не имеет значения. И, разумеется, тебе не кажется все это в совокупности, как и каждое в отдельности – жестокой насмешкой судьбы. И сам волчонок не кажется вовсе дурацкой пародией на любимых (и мертвых).
Но ведь ты так устала, так устала!.. И нет ведь ничего страшного в том, что иногда у тебя гостит такая отзывчивая, такая правильная, такая умная Гермиона?
Ничего, разумеется, ничего страшного!
Голос в твоей голове, твое альтер-эго, все больше напоминает Беллу. И ты боишься.
Всю жизнь ты подавляешь в себе семейную страстность, семейное проклятье, семейное безумие Блеков, и вот теперь – оно вспыхнуло, как сухой лист и ты не знаешь, что с этим делать. Ты не знаешь, а потому – пускаешь все на самотек, пусть идет, как идет. И оно заходит не туда.
Гермиона смотрит на тебя – твоя, с потрохами, а ты все понять не можешь: снилось ли? Луна – в окно, отблеском на стене, тяжелый графин и – холод граненой колбы в руке. Озябшие ступни и холодный дом.
Ты думаешь – приснилось. Ночами уговариваешь себя, совесть и спящего Тедди – приснилось, приснилось, никуда ты ничего не подливала, никому ничего не предлагала. Просто ты устала от одиночества, от собственной ненужности, от бессмысленных ошибок и жертв. И нет никого, кто сказал бы: «Эй, брось хандрить, Андромеда!» А ведь это, наверное, самое главное, чтобы было, кому такое сказать.
Гермиона – юная, тоненькая, как спичка и ты греешь ночами об нее холодные ноги. И совсем-совсем, совершенно, не думаешь о расстоянии, что вас разделяет. И о том, как похоже все происходящее на сон – тоже. И об Азкабане, восьми годах за приворотное – уж точно.
На день рождения Флер. Гудшип.
Как дети
Роза хмурится и постукивает пальцами по подлокотнику. Раздраженно.
Папа с мамой вновь ругаются на кухне - и как не надоест, а Роза слушает их крики и не понимает: зачем?
Зачем портить друг другу жизнь, мотать друг другу нервы, когда ясно же, с первого взгляда понятно, что они не подходят друг другу, совсем-совсем, не совместимы.
Хьюго держится за мишку, как утопающий за соломинку, стоит возле стены и слушает. По-хорошему, стоит отогнать его подальше, пусть играет, рисует, слушает колдорадио, но не родителей. Их сейчас вообще лучше не слышать; да что там, они сами ни друг друга, ни себя не слышат.
Мысли в голове: как оглашенные - дикие, сумбурные, глупые и жестокие.
"Поссорить их надо" - думает она, - "Так, чтобы уже не помирились. Хотя разве это возможно, они же всегда мирятся".
Поссорить их надо, они же несовместимы, они портят Хьюго, недавно он назвал Розу истеричкой, а ведь раньше бы не посмел.
Их надо поссорить, нужно, нужно. Надо им хотя бы напомнить, что они в любой момент могут развестись, брак-то без волшебных клятв, она специально у дяди Гарри узнавала. Роза понять не может, как они вообще поженились, как не поссорились навсегда за долгие годы дружбы.
Роза любит родителей: и каждого по отдельности, и вместе, просто она давно уже устала слышать, как мама запирается в ванной - щелчек, - включает воду - шумят трубы, - и плачет - совсем-совсем не слышно.
А папа нервно ходит в гостиной - из угла в угол, из угла в угол, все быстрее и быстрее, а потом быстро-быстро, будто от скорости зависит его жизнь, обувается, сминая задники ботинок, и выбегает на улицу.
Тишина. Хьюго сопит так, будто собирается плакать.
"Что-то идет не так", - понимает она.
Время идет, в кухне молчание, никто не идет спокойно-спокойно в ванную и не спрашивает весело про "что это вы тут делаете?" Что-то идет не так, в корне не верно.
Она выглядывает из комнаты и успевает увидеть, как мама, с лицом спокойным, как воздух перед бурей, выходит на улицу, аккуратно прикрыв дверь.
Роза идет в кухню. Папа ходит из угла в угол, но, против обыкновения, не бормочет, что он не младенец и не нуждается в опеке, что она дышать ему не дает, что достала уже. Просто молчит.
Роза мнется у дверей, не зная, как завести разговор.
Она боится - полчаса еще мечтала, а теперь боится, - что родители поссорились окончательно. Что уже не нужен разговор про развод, потому что они сами уже со всем разобрались, все поняли, все осознали.
Роза - смелая. Роза - умная. Роза соберет всю свою волю в кулак, и скажет нерешительно:
- Папа...
Тот взглянет на нее дико, запустит руки в волосы, проведет ладонью по лицу.
- Папа... Почему вы не разведетесь?
Тот побледнеет, отшатнется. Оттолкнет ее в сторону, и в тапочках, прямо по лужам, побежит на улицу, догонять маму.
Они помирятся, к вечеру снова поссорятся и так и будут мотать друг другу нервы до старости.
А пока идет время, стынет чай на столе, мама уходит все дальше от дома, а папа ходит по кухне - все медленней и медленней.
Дождь стучит по крыше, и солнце светит в лицо, и глаза слезятся, и кажется, что все-все поменялось в какие-то полчаса, а она своими мыслями: дикими, сумбурными - накликала беду.
Мерно стучит дождь, стынет чай, мамино кольцо блестит на полу. Хьюго держится за мишку и говорит устало:
- Ну, прямо как дети.
Роза смотрит на него с благодарностью.
Рон Уизли/Гермиона Грейнджер. Поваренная книга. А-
Для Gella von Hamster.
Рон прислушался.
- Припустить... Куда припустить? От плиты подальше, пока не взорвалось?
Разулся и осторожно подошел к кухне.
Гермиона, перемазанная чем-то белым, встрепанная, склонилась над книгой. Рон облегченно вздохнул - зрелище привычное и давным-давно любимое.
Не отрывая взгляда от книги, Гермиона нашарила коробку с яйцами. Рон снова забеспокоился: она, конечно, могла читать в любых условиях, но это было слишком даже для нее.
Он кашлянул. Гермиона вздрогнула, уронила яйцо и сердито буркнула:
- Ну вот, уже второе! - обернулась к Рону. - Чего тебе?
- Яйцо было сырое, - ляпнул он и чуть-чуть покраснел.
- И? - вздернула брови Гермиона.
- Ты же собиралась его съесть?
- Не говори глупостей! - отмахнулась она. - Я готовлю!
Рон нахмурился. Он готов был поклясться, что у его матери процесс выглядел иначе.
- Три ложки... Ага, а потом стакан молока и... Ах, ч-черт! - всплеснула руками Гермиона и бросилась к плите.
- Помешивать надо было, да? - сочувственно спросил Рон, даже не пытаясь уточнить, что это должно было быть. Пожалуй, даже к лучшему, что оно сгорело.
- А ты вообще молчи! - рявкнула Гермиона. - Не отвлекай!
- Может, пойдем в ресторан? - робко спросил он. - Свечи, вино, а?
- Рестораны хороши, когда можешь поесть и дома, – отрезала Гермиона.
В общем-то, Рон был с ней согласен, но он был решительно против того, чтобы эксперименты ставили именно на нем.
- Живоглот! – ахнула Гермиона.
Кот дернулся, спрыгнул со стола и опрокинул на пол какую-то миску. Рон пошел за тряпкой.
- А что это было? – рискнул спросить он, вытирая какую-то клейкую массу с пола. Масса растекалась и собиралась плохо.
- Оладьи, – очень спокойно сказала Гермиона. Отвернулась и пошла наверх.
Рон оттирал оладьи с пола и думал беспокойно о том, что непонятно, что это нашло на его жену. Раньше она ставила на поваренную книгу - подарок Джинни – горячий котел, и все были довольны.
Он как раз собрал мусор в пакет и все вытер, когда сверху спустилась Гермиона и нетерпеливо спросила:
- Ну? Мы идем?
Рон только рот открыл. Она же обиделась! Он же видел это своими глазами! У нее была такая походка, такая спина, такой голос… А теперь она зовет его в ресторан?
- Не хочешь? - как-то беспомощно спросила Гермиона. Вздохнула поглубже и стиснула пальцы в кулаки.
- Послушай, я знаю, я вовсе не идеальная жена, но... Но... - она слегка всхлипнула, и Рон вышел из ступора.
Происходило что-то неладное.
- Ты поругалась с мамой? - осторожно спросил он.
- А? При чем тут... Да и вообще, как я могу с ней поругаться, она же чудесная!
Рон нахмурился еще больше. Гермиона уже достаточно давно не называла его мать чудесной.
- Просто, понимаешь, - продолжила Гермиона, - я была у доктора, а он еще, знаешь, такой противный, носатый, на Снейпа слегка похож, и он такой еще, мол, берегите себя, а я готовить не умею, ну вот и... - она развела руками.
- Зачем ты была у доктора? - не понял Рон.
- Я же беременна, ты что, с луны упал? Я и подумала, что надо начинать учиться готовить, не будем же мы всегда в ресторанах есть.
- Гермиона! - рявкнул он. - Ты что, беременна?!
- Ну да, - сказала она своим любимым тоном: "Это же так очевидно, как можно этого не понять, Рон; и прекращай рисовать на полях, я все вижу!"
- Мерлин... - прошептал Рон.
- Ну, ты и дура, - прошептал Рон.
- Ты что же сразу не сказала?! - и счастливо рассмеялся.
- У тебя мука на щеке, - хмуро сказала Гермиона. - И вообще-то я тебе говорила.
Рон, подхватил ее на руки:
- Ну, ты и дура, - смеялся он, целуя ее куда попало - в нос, подбородок, уголки губ.
Она отбивалась, хмурилась и ворчала.
_______________________________________________________
P.S. Ночная Всадница, вам Джинни/Том я писать начала, но что-то мне кажется, что это немного не то, что вы заказывали. Или даже совсем не то (смущенно пунцовеет). Не говоря уже о том, что до самого ДжинниТома там еще - как до Китая пешком.
Но вы, разумеется, можете посмотреть - это "И линия начинает размываться"( http://www.hogwartsnet.ru/mfanf/ffshowfic.php?l=0&fid=48979 )