Последний рубеж— Вам понравились эти пирожные, юная леди? — поинтересовался толстяк, откусив еще немного от воздушного шедевра со сливочным кремом.
Пятого или шестого — я давно уже перестала считать. Какая разница, сколько он съел? От этого мой визави не станет менее внимательно наблюдать за мной.
Натянуто улыбнувшись, я кивнула.
— Они очень вкусные.
Я доела свое пирожное и вытерла салфеткой руки, но они все равно остались липкими. Доброжелательный тон и гостеприимность толстяка не смогли меня обмануть. Он стерег меня, как верный пес. Только вот где сейчас был его хозяин? Этот вопрос волновал меня гораздо больше, чем существо, сидевшее напротив.
— Они приготовлены по особому рецепту. Семейному.
— У вас есть семья? — вежливо поинтересовалась я.
— Нет. Но это не мешает рецепту быть семейным, — рассмеялся он, протянув руку, чтобы взять еще одно пирожное.
Я опустила голову, стараясь не смотреть на обжору. Он был мерзким, а его улыбка была липкой, словно патока. Когда он разглядывал меня, то, казалось, макал мое лицо в грязь, при этом насмехаясь.
Возможно, все это я придумала, и никаких злых помыслов отродясь не было в его голове, но чувство глубочайшего отвращения к собеседнику никак не проходило.
— Том тоже любит ваши пирожные?
— Нет, хозяин не любит сладкое, — толстяк грустно вздохнул и запихнул в рот остатки десерта.
Интересно, как долго будет продолжаться наша увлекательная беседа? Жаль, что у меня нет с собой палочки, а то бы я с лёгкостью справилась со сторожем и сбежала. В прошлый раз у меня это получилось.
— Не надо думать о побеге. Здесь эти мысли могут быть опасными, — предупредил меня толстяк. Я так и не спросила, как его зовут. Слишком сильно рассердилась на Тома, попав сюда.
— Вы легилимент? — я с интересом посмотрела на него.
— Нет, юная леди. Я не легилимент. И даже не маг. Здесь, — толстяк развел руки в стороны, словно хотел заключить в свои объятия весь мир, — нет магии. По крайней мере, привычной для вас.
— А какая здесь есть магия?
Мне и вправду было любопытно. Должна же я знать, как у Риддла получилось заманить меня сюда.
— Наберитесь терпения, Гермиона, и вы все со временем узнаете.
Толстяк хитро усмехнулся и вдруг стал съеживаться, истончаться. Все краски вмиг исчезли из широкого лица простака, а сам он становился все более прозрачным и тусклым, пока не превратился в тень. Паршивка-тень выскользнула из кресла и спряталась в углу среди своих товарок. Мне же осталось только скрипеть зубами, досадуя, что меня опять обвели вокруг пальца.
***
Я уснула, дожидаясь Риддла. Разбудило меня чье-то осторожное прикосновение, кто-то словно обводил контур моего лица. Было приятно и непривычно. Я улыбнулась, еще до конца не проснувшись, и теснее прильнула к чужой руке. Пальцы дрогнули, но ладонь не исчезла.
— Гермиона, — позвал меня знакомый голос.
Я заворочалась — не хочу просыпаться! — и склонила голову так, что распущенные волосы упали на лицо, полностью скрыв меня от гостя.
— Просыпайся, — вновь настойчиво сказал кто-то знакомым голосом.
Я нехотя открыла глаза и встретилась взглядом с Томом. Смотрел он задумчиво, как-то странно усмехаясь. Лицо у него было бледным, усталым, полностью лишенным привычного лоска и обаяния. Мне совершенно перехотелось с ним ругаться и требовать, чтобы он вернул меня домой.
Было видно, что ему сейчас приходится несладко. Я протянула руку и пригладила взъерошенные волосы на его голове. Когда-то, в другой жизни, Элайза сравнила его с грешным богом, который воплощал в себе все самое желанное и прекрасное. Совершенное. Я же видела перед собой человека. Неидеального, эгоистичного, самоуверенного и одинокого. И в этом одиночестве была его слабость, которая не позволяла Риддлу перешагнуть последний рубеж между человеком и богом.
— Ты опять меня жалеешь, — недовольно заметил он, отстраняясь.
— Кто бы меня пожалел, — проворчала я, встав с кресла.
В камине горело пламя, но его не хватало, чтобы разогнать тени в углах комнаты, поэтому создавалось впечатление, что за тобой постоянно кто-то наблюдает. Я поежилась и опустилась на корточки, протягивая руки к огню. Мне было холодно, и я пыталась хоть как-то согреться.
— Тот толстяк, что угощал меня пирожными, он… настоящий? — я оглянулась и вопросительно посмотрела на Риддла.
— Он такой же настоящий, как я или ты.
— Я не понимаю. Он тоже чья-то копия? — нахмурилась я, пытаясь понять, к чему он клонит.
— Зачем тебе это знать?
— Я хочу понять…
— … как сбежать?
Риддлу наш разговор казался забавным.
— Вовсе нет!
— Врешь, — Том подошел ближе, насмешливо глядя снизу вверх.
Я встала на ноги, но Риддл все равно был выше почти на голову. Ненавижу, когда на меня смотрят сверху вниз! Подставку, что ли, найти?
— Ты меня больше не боишься, — заметил он, чуть щуря глаза.
Том всегда так делал, когда говорил о том, что его волновало.
— Боюсь, — возразила я. — Но те существа из зеркального коридора пугают меня больше.
Хмыкнув, он отвернулся и направился к креслу. Сев в него, Том склонил голову на бок и сказал:
— Продолжай.
Ну да, конечно. Только твоего разрешения мне не хватало.
— А еще я думаю, что ты не плохой человек, — я повернулась к нему лицом и улыбнулась.
Наверное, мои слова звучали наивно и нелепо, но я в них верила.
— Гермиона, нет хороших и плохих людей. Все зависит от обстоятельств и интересов, которые имеют дурную привычку пересекаться. Тогда-то и возникают понятия «хороший» и «плохой».
Его слова звучали разумно и убедительно. Доверчивая часть меня хотела поверить в них, но другая, подозрительная, считала все это глупыми отговорками. И сейчас я была согласна поверить той, другой.
— То есть ты именно из-за столкновения интересов не хочешь поставить во всей этой истории точку?
Его поступки были лишены логики. Зачем он цепляется за меня, если знает, что я никогда не смогу заменить ему Элайзу?
— Нет. Просто мне скучно.
Я спрятала руки в складках мантии, сжимая от досады ткань. Ему, видите ли, скучно! Но это не повод разрушать чью-то жизнь.
— Я не хочу здесь находиться. Мне нужно вернуться назад, к друзьям…
— …учебе и библиотеке, чтобы учиться и помогать этим самым друзьям. Так, кажется, ты проводила все свое время?
Риддл презрительно посмотрел на меня, и я ощутила, что краснею. Да как он смел такое говорить?! Что он вообще обо мне знал?
— Все.
— Что?
— Я все о тебе знаю, — повторил Том.
— Но откуда? — растерянно спросила я. Злость ушла бесследно, оставив после себя усталость и горечь поражения — в словесных баталиях Риддл всегда выигрывал.
— Сны, — просто ответил он. — Они не только открывают двери в чужие воспоминания, но и позволяют заглянуть в твои.
— Ты хочешь сказать, что в то время, когда я просматривала воспоминания Элайзы, ты пересматривал мои? — я недоверчиво посмотрела на него.
Как такое могло быть? Да и зачем ему это?
Мне было неприятно. Такое впечатление, словно меня застали за чем-то постыдным и мерзким.
— Да, — Том кивнул. — Мне нужно было узнать, что ты за человек, прежде чем заключать с тобой сделку.
— Другими словами, узнать, смогу ли я тебя обмануть?
— Верно.
Как у него получалось так невозмутимо произносить все это? Он понимал — не мог не понимать! — что, раскрывая передо мной карты, не сможет добиться моего расположения. Но нужно ли оно ему? Вот в чем вопрос.
Сглотнув, я попыталась взять себя в руки. Не время быть слабой. Да и обида со злостью мне не помогут. Нужно перевести разговор в другое, более мирное, русло.
— Том, а почему ты не исчез, когда действие Ловчей закончилось?
Резкая смена темы разговора не смутила Риддла. Он выглядел скорее задумчивым, нежели озадаченным. Сейчас он напоминал мне Чеширского кота, безмятежного и улыбчивого. Вот только что принесет мне его улыбка?
— Было наложено два заклинания. Одно — Элайзой, второе — мной. По крайней мере, той частью меня, которая осталась в реальном мире.
— Так вот почему ты настолько самостоятельный! Здесь ты ни от кого не зависишь и можешь делать все, что хочешь.
Недостающая часть паззла встала на свое место, и картинка обрела целостность. Риддл с самого начала мог свободно путешествовать по снам и зеркальному коридору. Чары защищали его, сохраняя какую-то часть его могущества. И если кто-то и знал выход отсюда, то только он.
Но если мои предположения правильны, то на него действуют все заклинания.
Я подошла к нему и взяла за руку. Пальцы были непослушными и дрожали. Запонка на манжете белой рубашки то и дело выскальзывала и не хотела поддаваться. Но я не сдавалась. Под пристальным взглядом Риддла я чувствовала себя неуютно, но старалась не обращать на него внимания. Я должна была увидеть это собственными глазами. Должна.
Справивший с запонкой, я закатала рукав мантии почти до локтя. На светлой коже отчетливо виднелись черные, словно выжженные, следы нитей, оставленные Непреложным обетом.
***
— Ты умираешь.
Я не спрашивала его, это и так было понятно. Когда-то давно я читала о действии Непреложного обета, о его преимуществах и недостатках. И о последствиях. Жертва не просто умирала. Перед смертью она испытывала боль, сравнимую разве что с действием Круцио. И не минуту, не час, а гораздо дольше. Были случаи, когда человек дотягивал до десяти-одиннадцати дней, но большинство едва ли сумели миновать рубеж в сутки. Сколько же сможет протянуть Риддл? Насколько сильна его сила воли и упрямство?
Я крепко сжала его руку, даже не представляя, что еще можно сказать или сделать в этом случае. Конечно, много раз Том выводил меня из себя, виртуозно манипулируя слабостями и чувствами. Заставлял делать то, что я не хотела. Даже влюбил в себя играючи, совершенно не заботясь о последствиях. Но, несмотря на все это, я никогда не желала ему смерти.
— Отправь меня назад в реальность, — потребовала я.
— Исключено, — непреклонно произнес Риддл.
Глупец! Как он не понимает, что выход находится рядом, стоит только руку протянуть. Ведь чтобы снять чары, вызванные нарушением Непреложного обета, нужно исполнить его условия. А Том сделал все, что от него требовалось, кроме одного: он не вернул меня назад в реальность. Не захотел отпустить, поэтому и расплачивается сейчас.
— Ты умрешь! — воскликнула я.
Мне хотелось хорошенько встряхнуть его, чтобы убедиться, что он все еще вменяем. Или же Риддл настолько обезумел от боли, что не понимает, что ему грозит?
— Гермиона, я все прекрасно понимаю.
Том аккуратно разжал мои пальцы, освобождая свою руку, но мои ладони не отпустил. Напротив, сжал в своих холодных руках. Я крепко зажмурила глаза, чтобы не смотреть на него. Мои чувства были противоречивы и поэтому опасны. В первую очередь для меня.
— Гермиона, посмотри на меня, — Том крепче сжал мои ладони и слегка потянул на себя, так, что мне пришлось наклониться.
Но я из-за упрямства, а может быть из-за страха, не открывала глаза.
— Я слишком долго был равнодушным, раз за разом проживая то время и те события, в которых пленила меня Ловчая. А сейчас я проснулся от глубокого бесполезного сна. Я жив и, впервые за долгие годы, я по-настоящему ощущаю это. Неужели ты думаешь, что смерть меня пугает? Что я променяю оставшиеся дни на вечность в одиночестве?
— Ты здесь всесилен, — сказала я, чтобы хоть чем-то заполнить возникшую паузу.
Я была бессильна что-либо изменить, потому что не могла убедить его. И это пугало. Ранило меня в самое сердце, разрывая его на части. Я не желала его смерти. Никогда и ни за что. Он должен жить, потому что с ним будет жить та глупая Гермиона, которой так не хватает рассудительности и здравого смысла, но она по-своему идеальна, безупречна.
— Моя сила кончается в зеркальном коридоре. Ты видела настоящих хозяев этой реальности и понимаешь, что не мне с ними соперничать.
— Но так нельзя! — воскликнула я, открыв глаза.
Том по-прежнему был спокоен, только слишком бледен. И глаза сильно прищурил. Неправильно так, болезненно.
— Как тебе помочь, Том?
Вопрос вырвался так быстро, что я едва смогла осознать его. В то мгновение я отчетливо поняла, что сделаю все, чтобы ему помочь. И любая просьба, любой приказ будут исполнены без промедления и без сомнений. Риддл умел манипулировать людьми, умел подчинять их и вселять в их сердца страх. Обо всем этом мне не раз рассказывал Гарри. Но друг забыл упомянуть, что Том также завоевывал эти сердца. Добивался любви, всепоглощающей, фанатичной и искренней. О да! Любовь его последователей была искренней в гораздо большей степени, нежели моя.
— Останься со мной.
Том встал с кресла и обхватил ладонями мое лицо. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него.
— Останься, — повторил он. — Ведь Непреложный обет потеряет свою силу, если ты останешься по доброй воле. — Чуть помолчав, он спросил: — Ты останешься со мной?
Так просто и сладко звучали его слова. Такими желанными были прикосновения Тома. Я открыла рот, чтобы сказать «да», но не смогла. Горло пересохло, казалось, что его сдавил шипастый стальной обруч. Ведь это «да» станет началом конца. Признанием и одновременно согласием добровольно поместить себя в клетку. Такую красивую, позолоченную. Смогла бы я так жить? Сумела бы променять свободу на шанс быть рядом с Томом?
— Да, — тихо прошептала я. — Да, Том, я останусь.
***
Словом можно убить, но также и спасти. Я зачарованно смотрела на предплечье Риддла. Черные нити сначала побледнели, а потом вспыхнули золотым сиянием. Лишь на краткий миг, приковывая к себе внимание и завораживая красотой. Опасной, утонченной, волшебной. И исчезли, бесследно растаяв.
Я провела пальцами по бледной коже руки Тома и победно улыбнулась. Удивительно, как страх, почти паника, мог мгновенно обратиться в триумф. Он пьянил не хуже огневиски и я, не удержавшись, громко расхохоталась. Сказывалось нервное напряжение, сопровождавшее меня всю последнюю неделю.
— Ты сделала правильный выбор, — попытался приободрить меня Том.
Я медленно покачала головой и сказала:
— Мой выбор состоял не между жизнью и смертью, а между тобой и собой.
— Это больше не имеет значения, — возразил он.
— Имеет. Теперь я, как и ты, потеряла все, что у меня было.
— Зато обрела новый мир и новую жизнь, — Том продолжал доказывать свою правоту.
Мне стало смешно. Кого он пытался убедить: меня или себя? Он понимает — не может не понимать! — что все это иллюзия. Стабильность — к черту! Честь — а она у него была? Любовь — Риддл не знает, что это такое. А я? Я знаю?
Глубоко вздохнув, встала на цыпочки и обняла его за шею крепко-крепко, как лучшего друга. Мои губы были рядом с его ухом, и я прошептала, не размыкая губ:
— Лжец, лжец, лжец.
Это звучало почти как признание в любви. А может быть, оно им и было. Понял ли Том сам или прочел эти мысли в моей голове — я не знала. Все знать было скучно и… опасно.
Поэтому, не позволяя себе задуматься над последствиями, я повернула голову так, что наши лица оказались совсем рядом. Облизнув внезапно пересохшие губы, я пристально посмотрела на Тома. Следующий ход был за ним.
Риддл не спешил, растягивал ожидание, словно дожидался чего-то. Но я умела ждать. Терпение тоже оружие. И оно порой куда более опасно, чем острый нож в руках безумца.
Склонившись ниже, Том поцеловал меня. Медленно, чувственно, пьяняще.
«Ближе», — мелькнула в голове мысль. Том, как будто решив что-то для себя, дал волю рукам. Я же освободила свое сердце.
Может ли любовь связывать тех, кто согласился разделить вместе не жизнь, а смерть? Или этого будет недостаточно?
Том уже давным-давно стащил с меня мантию. Его руки сжимали мои плечи, а губы скользили по шее, опускаясь к ключицам и ниже. Меня охватывало томление, слабость в ногах заставила покачнуться и еще сильнее вцепиться в Тома.
Ближе... Так где же находится тот рубеж, который отделяет любовь от похоти, долга или жалости?
У Риддла были сильные руки. И жадные. Впрочем, в нежности я сейчас не нуждалась. Мое безумие длилось слишком долго, его же — только начиналось. Том еще не умел контролировать новые для себя эмоции и ощущения, я же изучила их вдоль и поперек.
— Ближе, — попросила я, обвивая его руками и ногами, бесстыдно прижимаясь, напрашиваясь на ласку.
И Том вновь уступил, исполняя мой каприз. Но и он не остался внакладе. Испив меня всю, до дна, Риддл заполнил пустоту собой. А мне лишь оставалось принять его всего, без остатка.
