Глава 9
Эразм Дарвин с тоской посмотрел за окно на полную луну: в такие дни в Бирмингеме идёт собрание Общества Луны, и, хотя тут, в Лондоне, тоже хватает одарённых людей, дух той прекрасной компании слишком памятен, а воспоминания о ней идут рука об руку с печалью по ушедшему времени. Оно всегда кажется лучше настоящего, и возвращаются мысли о том, что зря он согласился переехать в Лондон.
Надо сказать, сегодня ему компанию составлял Майкрофт Холмс, тоже интеллектуал, печально лишь то, что избранное им политическое поприще так далеко от интересов самого Эразма. Ещё большее сожаление вызывала причина, по которой, как догадывался Дарвин, мистер Холмс пришёл сюда.
Они уже обменялись приличествующими случаю приветствиями и любезностями, и пришла пора перейти к делу, но доктор не собирался торопить своего визави. Уж лучше любоваться на ночное светило.
Наконец мистер Холмс разрушил тишину.
— Я уверен, доктор, что вы знаете, беспокойство о ком привело меня к вам.
— Не в первый раз, — Эразм улыбнулся. — И я жду вашего подробного рассказа, так как со своей стороны никаких ухудшений не вижу и нахожу, что обследования вашего брата скорее полезны мне как учёному, но не ему как пациенту. Насколько я понимаю, Шерлок в полном порядке.
— Вы ошибаетесь, — расслабившийся было, подававший реплики чуть в сторону, Майкрофт подался вперёд, — хотя истоки ваших заблуждений понятны и очевидны. Вы не знали Шерлока до того. Вы даже не представляете, сколько он утратил.
— Люди меняются после потрясений, а возвращение к жизни после смерти нельзя назвать обыденностью. И, вспомните, ситуация, которая привела к несчастному случаю, тоже могла сломить вашего брата морально, — возразил Дарвин, и не добавил, что, по его мнению, собеседник предвзят. Хотя доктор действительно считал, что Майкрофт несправедлив, но понимал: обвинения тут не помогут. Он и раньше высказывал некоторые сомнения в состоянии брата, однако Эразму удавалось побороть их, воспользовавшись своим авторитетом. Но сейчас было видно, что Холмс накопил не один-два аргумента, а множество, и пришёл за тем, чтобы его убедили в собственной неправоте. Этого ему хочется более всего прочего, и всё же, боясь ошибиться, он будет упрямо отстаивать своё мнение. Майкрофт — не экзальтированная дама, которой достаточно просто спокойного повторения одного и того же на разный лад: всё будет в порядке, и точка. Доктор обещает. Холмсу нужны убедительные контраргументы. Очень убедительные.
Это был настоящий словесный бой.
Майкрофт рассказывал о том, каким Шерлок был и каким стал. Его страстный монолог, полный ёмких образов, убедил Эразма в том, что тут можно говорить о проявлениях некоей душевной болезни, и он бы хотел развить эту тему, тем более Холмс-старший далеко не всегда с такой готовностью давал ему необходимый материал для размышлений и сравнений. Беда заключалась в том, что Майкрофт знал: Шерлок умер, а потом воскрес, и именно это повергало его в панику. Он настороженно кружил вокруг этой темы, не давая увести себя от неё. Холмс страшился и оттого искал, где за изменением поведения брата стоит нечто большее, чем обычная болезнь. Дарвин не предполагал, что Майкрофт проявит такую склонность верить в нечто мистическое, но Холмс говорил:
— Вы вернули к жизни тело Шерлока, предрасположенности Холмсов помогли сохранить ему разум, но смотрите, как многое попало в лакуну между тем и другим. Даже его способности к расследованию, некогда феноменальные, потускнели. Я убеждаюсь, что человек — действительно нечто большее, чем сочетание разума и тела, возможно, тут есть смысл говорить о душе.
— Я бы назвал это не так громко. Скорее у вашего брата стали менее выразительны чувства и эмоции, знаете, мистер Холмс, я сталкивался с подобным. Позвольте рассказать вам одну историю, возможно, она вас убедит. Некая мисс, назовем её мисс Н., страдала похожими симптомами, случилось это после того, как отец отказал её ухажёру. Семья заметила не сразу — ведь это вполне простительно, что девушка может несколько расстроиться в подобном случае, коль скоро кавалер ей нравился. Однако состояние, в которое Н. впала в итоге, никак нельзя было назвать нормой. Девушка стала чрезвычайно послушной, она делала то, что ей указывали, ела то, что ей положили в тарелку, но не проявляла своих желаний вообще. В целом её существование напоминало обычное: она, как и раньше, вставала и ложилась, шла обедать и рукодельничать, но в свободное время просто сидела, сложив руки и глядя перед собой. Её спрашивали, о чём она думает, и она отвечала: ни о чём. Сёстры говорили, будто феи подменили их всегда весёлую сестру куклой, хотя на самом деле девушка просто была больна. Её пришлось расшевеливать физическими упражнениями, беседами. Гипноз и электричество не помогли вовсе, и, откровенно сказать, в данном случае лучшим выходом было выдать её замуж за того молодого человека, к чему в итоге и пришли родители. Конечно, не все случаи так просты и очевидны, но ваши описания, мистер Холмс, кажутся весьма похожими.
Разумеется, рассказ не развеял убеждённости старшего Холмса.
— Не думаете же вы, что я так легко пришёл к подобным выводам? Мой брат не просто изменился, он влияет на окружающих. Люди его опасаются, инспектор полиции, с которым он работает, сделался более нервным и подозрительным, а уж как пострадали домашние... Знаете, навещая брата, я ощущаю, будто в доме свежий покойник. Насколько домашние были веселы, настолько стали печальны — это касается даже прислуги. А невроз доктора Уотсона? Этот некогда смелый человек, не боящийся смотреть в глаза смерти, теперь — невротик! Я опасаюсь, как бы ему не пришлось лечь в клинику для душевнобольных, его состояние внушает серьёзные опасения.
«Особенно если он будет мешать вашим планам», — подумал Эразм Дарвин и промолчал. Есть вещи, которые не говорят в лицо Майкрофту Холмсу. Вместо этого он рассказал, как даже простое тревожное состояние одного человека естественным образом влияет на его близких, и что присутствие душевнобольного действительно угнетает.
Холмс верил и не верил, в какой-то момент доктор понял: есть нечто, о чём он не говорит, но что убеждает его лично. Точку зрения Майкрофта относительно брата сейчас переломить нереально, наоборот, спор лишь укрепил его в собственных заблуждениях. И тут доктор Дарвин испугался за Шерлока. Майкрофт — человек волевой и склонный к сильным решениям. Кто знает, чем это обернётся для его брата?
Эразм не думал долго — наоборот, решение было простым.
— Как бы там ни было, правы вы или я — сейчас наш спор сугубо теоретический, в то время как гораздо важнее практический подход. Для этого вашим братом нужно заняться всерьёз. Я предлагаю вам отдать брата под мой присмотр. Вам ведь известно, в моей лаборатории всем оживлённым созданы хорошие условия, куда лучшие, чем в любой клинике. Хотя большинство из них и не заметит разницы между приличными апартаментами и ямой, вашего брата это явно не касается. И опасность находящихся в лаборатории для окружающих исключена, вы прекрасно знаете, какая там система охраны.
Майкрофт кивнул. Эразм продолжил:
— Я приложу все усилия, чтобы разобраться в случае Шерлока и помочь.
— Я верю вам, доктор! — и по тому, с какой страстью Холмс это воскликнул, Дарвин понял: он испытал немалое облегчение от того, что эту мысль не пришлось высказывать самому. Что ж, он действительно любил брата и желал ему добра — в своей непростой манере.
А Дарвин ощущал себя ответственным за Шерлока как за своё детище, да ещё и лучшее. Самое удачное, самое живое.
Потому участь Шерлока Холмса была решена.
