По ту сторону... Часть 2. Против Судьбы.

Глава 2. Семьи волшебного мира, или Кандидат на должность профессора ЗоТИ.

Часть 1. Эванс, Лили.

Семья Говарда и Маргарет Эванс была вполне обычной – нормальной – и ничем не отличающейся от прочих семей их небольшого городка. Двухэтажный дом, аккуратно подстриженный газон с цветочными клумбами и две милые девочки, которые, несмотря на разницу в возрасте, были лучшими подругами. Мистер Эванс не покладая рук трудился на одной из многочисленный мелких фабрик, в основном располагавшихся за чертой города, а миссис Эванс – немного располневшая после рождения второй дочери – просто ради того чтобы не сидеть всё время дома, подрабатывала в питомнике для бездомных собак и кошек. Именно оттуда она и притащила восемь лет назад тощего полосатого кота со спутанной и невероятно грязной шерстью. Говард поначалу был очень недоволен появлением «нового члена семьи», но после того как женщина, при помощи Петунии, хорошенько отмыла пока что безымянного кота, выяснилось, что у того просто потрясающе красивый окрас шерсти. Так что глава семейства немного повозмущался, помахал руками для пущей убедительности, но под тремя парами умоляющих глаз не устоял и, в конце концов, сдался. Однако сам кот, из-за цвета шкуры окрещённый Тигром, видимо, предпочёл вести прежний – вольный – образ жизни и уже на следующий день, перебравшись через окно на росшее рядом высоченное дерево, навсегда исчез из их дома. Мужчина вздохнул спокойно.

Впрочем, всё это было до того как серо-коричневая сова влетела в окно на их кухне и уронила на голову мистера Эванса тонкий конверт со странной печатью. С тех пор всё изменилось и, казалось, сама жизнь Эвансов пошла наперекосяк. Лили – одиннадцатилетняя школьница, ещё совсем недавно зачитывавшаяся сказками о волшебных замках и добрых или злых драконах, сама будто попала в ожившую и открывшую для неё свои двери настоящую сказку. Неделю спустя она впервые прошла сквозь барьер на платформу 9 ¾.

Казалось бы, среди преимущественно чистокровных волшебников не было места для пока что ничего не знавшей о волшебном мире магглорожденной колдуньи, но Лили, едва ступив в Косой Переулок, сразу же поняла, что никакая другая жизнь ей уже не нужна. С тех пор прошло почти шесть лет, но за всё это время она ни разу не пожалела о некогда принятом решении. Разве что порой, в минуты особенно жарких споров со старшей сестрой, всегда заканчивавшихся обидными оскорблениями и хлопаньем дверьми, в голову нет-нет, а закрадывалась мысль, что обладание волшебной палочкой не стоит потери сестры.

Лили натянуто улыбнулась, отвечая на какую-то реплику попытавшегося развеселить её Джеймса, и перевела взгляд на окно, но зрелище проносящихся мимо деревьев вызывало головокружение, и она, краем уха прислушиваясь к шутливой перебранке оживлённо болтавших гриффиндорцев, снова откинулась на спинку сиденья.

За те несколько месяцев, что миновали с её возвращения в Хогвартс по окончании зимних каникул, Петуния стала ещё более нетерпимой по отношению к своей «чокнутой» сестрице-ведьме, и Лили стоило немалых трудов не нарушить запрет о колдовстве в присутствии магглов.

Она любила родителей и, если бы не постоянно оскорблявшая её Петуния, с радостью проводила бы время в родительском доме, но о том, чтобы никогда не возвращаться в школу, она не задумывалась ни разу. Отец и мать видимо всё понимали и не пытались ей этого запретить, из-за чего, опять же, возникали всё новые и новые конфликты со старшей дочерью. А Лили мысленно гадала и никак не могла понять, отчего же Петуния так внезапно возненавидела всё волшебное в общем, и свою некогда любимую младшую сестру в частности. Впрочем, та хорошо умела хранить свои – и не только – секреты, и Лили так никогда и не узнала о тех причинах, что побудили старшую сестру впоследствии всеми силами открещиваться от связи с магическим миром и всячески скрывать своё родство с сестрой-ведьмой.

Говорят, что за мгновение до смерти перед глазами человека проносится вся его жизнь: всё то хорошее или плохое, что он успел сделать за отпущенное ему время. Срок Лили ещё не истёк, но сейчас, когда она сидела в уютном купе Хогвартс-экспресса, прислушиваясь к смеху друзей и глядя на мелькавшие за окном зеленеющие поля, Лили вспоминала, какой была её жизнь до того рокового письма и какой она стала после посещения Косого переулка и встречи с самым настоящим чистокровным волшебником. Лили не знала так это или нет, но, невольно улыбаясь при мысли о том, каким было первое впечатление, оказанное на неё тем заносчивым и гордым мальчишкой, она думала, что возможно тот короткий разговор многое изменил в жизни их обоих.

- Finite Incantatem! Пит, смотри сюда! Мне уже надоело, знаешь ли, в пятый раз это показывать!

Лили подняла глаза на парня как раз в тот момент, когда Поттер, отменив действие предыдущего заклинания, принялся с ожесточением прорисовывать в воздухе какую-то фигуру. Получалось очень зрелищно и эффектно: след, оставленный палочкой, некоторое время тускло мерцал, отчего воздух начинал подёргиваться рябью. Гриффиндорец снова взмахнул палочкой, рассеивая сотканную им магическую фигуру, и вновь занял своё законное место рядом с девушкой. Немного поёрзав, та с удобством устроила голову у него на плече.

- Всё, с меня хватит. Пит, надеюсь, ТЕПЕРЬ ты понял? – прозвучал у неё над ухом его немного усталый и раздражённый голос. Видимо Петтигрю, похудевший и малость подросший за летние каникулы, согласно кивнул – Лили этого не видела, лёжа с закрытыми глазами – потому что Джеймс вдруг скомандовал:

- Тогда повтори.

Бедняга Питер, безжалостно третируемый жестокосердным тираном Поттером, обречённо вздохнул и с превеликой неохотой сполз с сиденья – этого Лили тоже не видела, но тяжкий вздох, вырвавшийся из груди парня, позволил ей отчётливо представить картину происходящего со всеми подробностями.

- Давай, Хвост. Мы в тебя верим, – долетел до девушки голос пытавшегося подбодрить друга Ремуса. Вот только для полусонной Лили он показался каким-то скептическим, что ли?.. и язвительным. Рядом хмыкнул Джеймс, и она неохотно выпрямилась на сиденье.

Питер с поднятой палочкой замер в центре купе, всем своим видом выражая напряжённую работу мысли.

Вмешиваться в дела Мародёров Лили не собиралась, и даже если её и тревожило странное поведение Джеймса и Ремуса и их совместные издевательства над Хвостом в последние месяцы, то она старательно не подавала вида. Лучше не вмешиваться в то, чего не понимаешь – иначе может стать много хуже. Надо сказать, в последнее время Лили совершенно перестала понимать то, что происходило с Мародёрами. Всеми четырьмя. И что с того, что Сириус теперь слизеринец?! Как раньше в шутку говорил Джеймс: «Мародёр – он и в Африке Мародёр!» или «Мародёр – это не профессия, а призвание!» А Сириус порой добавлял «…и состояние души». С тех пор как в дружной компании четырёх гриффиндорцев стало на одного человека меньше, прошло больше полугода и все они – кто-то больше, а кто-то меньше, претерпели изменения. Джеймс и Ремус стали более замкнутыми, и несмотря на то, что они по-прежнему общались с Питером, Лили в их беседах виделась какая-то фальшь, притворство. Она и сама толком не знала, что именно. А вот Питер… здесь изменения были как внешние, так и внутренние. Всего за три месяца гриффиндорец вытянулся аж на несколько сантиметров, и даже если Джеймс по-прежнему возвышался над ним подобно каланче над стогом сена, то теперь по крайней мере ни у кого не мог повернуться язык назвать его «малышом» или «коротышкой», как было раньше. Питер вырос. И Лили это совсем не нравилось. Ей не нравилась та невесть откуда взявшаяся уверенность, сквозившая в каждом его движении, но ещё больше ей не нравился его взгляд. Наверное так человек смотрит на крупного таракана, посреди дня внезапно выползшего на кухню и невозмутимого шевелящего длиннющими усами. Во взгляде Питера ей мерещилось превосходство. Не превосходство человека над этим тараканом и прочими неразумными существами, а превосходство, даруемое властью. Вот только откуда могла появиться ВЛАСТЬ у маленького застенчивого и неприметного мальчика по имени Питер Петтигрю?.. Впрочем, в данный момент в его глазах не было ничего, кроме сомнения в собственных силах и боязни опозориться перед друзьями.

Что касается Сириуса, то тут изменения были менее явными, но всё же более ярко выраженными. Интересный парадокс. Но, по крайней мере, так казалось Лили, в памяти которой по-прежнему хранилось воспоминание об их первой встрече. Она помнила, как сдружившись с Джеймсом и Ремусом и приобретя почётное звание Мародёра, тот частенько с жаром разорялся, сыпля фразочками вроде: «Пусть я Блэк, но я не такой, как моя семья!» и так далее в том же духе. Теперь же он вышагивал по коридорам Хогвартса с таким видом, будто он и есть хозяин школы и слыхом не слыхивал ни о каких Основателях. О! Ну кроме Салазара Слизерина, разумеется. Это святое.

Лили закрыла глаза, в очередной раз проигнорировав очередное «Милая, с тобой точно всё в порядке?», произнесённое встревоженным голосом встревоженного Джеймса. До Хогвартса было ещё ехать и ехать, а подобная забота со стороны парня уже начинала порядочно утомлять. Пробурчав под нос что-то неразборчивое, но видимо всё же успокоившее Джеймса, девушка прижалась щекой к прохладному оконному стеклу. Сон вступал в свои права.

* * *

Стеклянная витрина соседнего магазинчика разлетелась на куски, мелкими осколками осыпавшись на пыльный асфальт, и семейство Эвансов, ещё не успевшее привыкнуть к тому факту, что магия – это не выдумка и существует на самом деле, от неожиданности в полном составе подскочило на месте.

Солнце клонилось к горизонту, и несмотря на то, что на дворе стоял только конец августа, к вечеру воздух ощутимо похолодел.

- Думаю, нам стоит поспешить, иначе Лили останется без своих учебников, – сверившись со списком из конверта с письмом, задумчиво изрекла миссис Эванс. Её муж, ещё не отойдя от шока после мини-взрыва, с изумлением глядел, как выглянувший из магазинчика седовласый продавец укоризненно покачал головой и, взмахнув палочкой, вернул витрину на место уже целой.

- Ничего себе! – восхищённо присвистнул Говард, чем невольно привлёк к себе внимание проходящих мимо волшебников. Для тех, видимо, восстановившаяся витрина не была в новинку, в отличие от Эвансов, которые всё происходящее в Косом переулке воспринимали как новое чудо света. Умение всего лишь одним взмахом палочки ремонтировать сломанные вещи, по их скромному – непрофессиональному – мнению магглов, вполне можно было отнести к категории маленьких чудес.

- Наверное старику Олливандеру сегодня буйный клиент попался, – пробормотал себе под нос сидящий рядом с Лили пожилой волшебник, зябко кутаясь в свою тонкую мантию. Её ярко-малиновый цвет, судя по всему, его ничуть не смущал. – Надо будет зайти, поздравить, – заключил незнакомец и с тяжким вздохом почесал кожу под густой, спутанной бородой.

Лили с любопытством перевела взгляд на витрину, за которой едва заметно виднелись два мужских силуэта.

- Мам! Давайте вы с папой сами сходите, а я пока здесь посижу? – без особой надежды выдвинула она новое предложение и в ожидании ответа неуверенно подняла глаза на родителей.

Мистер Эванс пожал плечами и взглянул на жену.

- Это уже пусть мама решает.

- Ладно, но только со скамейки – ни ногой. Мы с твоим отцом скоро вернёмся и все вместе поедем домой, хорошо?

Лили активно закивала головой, совершенно позабыв о том, что заколка, которой она скрепила свой хвостик, весьма хлипкая и держится, как говорится, только на одном честном слове, так что в итоге вся её «причёска» тут же развалилась. Рыжие локоны, освободившиеся от сковывающего их плена, свободно заструились по плечам.

Миссис Эванс улыбнулась, на прощание обернувшись, чтобы убедиться, что её дочь всё ещё сидит на месте и потому просто не успела заметить, как из-за угла на неё вылетел какой-то ребёнок – мальчик. То ли юный волшебник был дурно воспитан, то ли просто не заметил – миссис Эванс успела разглядеть у него на носу круглые очки – а то ли он просто очень спешил: не важно. Суть в том, что пробормотав себе под нос что-то неразборчивое (женщина решила, что всё-таки он таким образом извинился), мальчик как ни в чём не бывало скрылся за дверью небольшого магазинчика, над которым виднелась нечёткая из-за осыпавшейся позолоты надпись «Волшебные палочки Олливандера».

Лили неприязненно фыркнула, глядя на столь невежливое обращение со своей матерью и мрачным взглядом проследила за лохматым мальчишкой в очках. На секунду тот вдруг замер, будто почувствовав исходящие от неё волны недоброжелательности, но затем озадаченно пожал плечами и без стука вошёл в тот самый магазин, разбившаяся и восстановившаяся витрина которого произвела столь сильное впечатление на саму Лили и на её родителей.

Этот наглый мальчишка своим безобразным поведением немного поумерил восторг юной волшебницы, напомнив ей о соседских грубиянах, поэтому пока мистер и миссис Эванс покупали учебники для первого курса, Лили послушно сидела на скамейке и кипела от негодования. Имя противного очкарика она узнала только неделю спустя на церемонии Распределения, стоя в толпе других первоклашек и наблюдая за тем, как мальчишка, названный Джеймсом Поттером, уверенно ковыляет к Распределяющей Шляпе. В тот же вечер она узнала также и то, что Поттеры – чистокровные волшебники, а этот лохматый нахал – их единственный сын и наследник, из чего следует, что лучше не рисковать и относиться к нему хотя бы с уважением. В конце концов, мать Джеймса – урождённая Блэк, а с Блэками лучше вообще не связываться. Так Лили выяснила, что Поттер и её новый – чистокровный – знакомый являются довольно-таки близкими родственниками. Причём, как оказалось, ни тот, ни другой не были в восторге от своего так называемого родства. Особенно Сириус.

К тому времени, когда дверь магазинчика Олливандера снова приоткрылась, Лили уже успела поразглядывать абсолютно все вывески, выяснить, что сидящий рядом с ней старый волшебник – тот самый, в малиновой мантии – курит очень крепкий табак, и теперь просто УМИРАЛА от скуки. Именно поэтому вышедший оттуда паренёк показался ей настоящим даром неожиданно смилостивившихся небес.

- О! Теперь понятно, кто Олливандеру витрину испоганил, – мерзко ухмыльнулся старик, но Лили на его реплику не обратила внимания: она с любопытством прислушивалась к словам того юноши и красивой молодой женщины, с которой он умудрился столкнуться при выходе из магазина. В пользу молодого волшебника говорило то, что он, в отличие от памятного очкарика – Лили фыркнула, вспомнив того типа, – всё-таки извинился.

- Извините.

- Ничего. С тобой все в порядке, малыш? – девочка удивлённо вскинула брови: на её взгляд называть высокого юношу «малышом» было очень глупо.

- Всё хорошо, спасибо.

Лили видела, как парень, наконец, распрощавшись с той женщиной, отправился по своим делам и как непонятная незнакомка с задумчивой улыбкой посмотрела ему в след. Тогда Лили ещё ничего не знала и не понимала, что только что стала свидетельницей первой встречи двух Блэков.

- Эй! Подожди! – кинулась она за ним и едва не упала, споткнувшись о камень, и сумела удержаться на ногах лишь потому, что успела вовремя схватиться за плечо незнакомца.

Мантия на плече парня туго натянулась и…

- Вот чёрт! Отойди от меня, чокнутая! – зло завопил он, увидев, как левый рукав мантии треснул и начал расползаться по швам.

- Ой! – ахнула Лили, испуганно прикрыв рот руками и уставившись на образовавшуюся прореху. – Прости, пожалуйста! Я не хотела!

- Вот дура! – всё также зло процедил сероглазый парень, сверля бешеным взглядом то громадную дыру, то возникшую из ниоткуда рыжеволосую девчонку, едва достававшую ему до плеча. Несмотря на страх, что теперь приглянувшийся ей волшебник просто уйдёт и не станет с ней разговаривать, Лили начала злиться.

- Я ведь уже извинилась! Нечего на меня так орать! – она прикусила невольно задрожавшую от обиды нижнюю губу, сквозь слёзы глядя на своего уже почти знакомого незнакомца. Забавно, но вблизи он выглядел куда моложе, чем казалось на первый взгляд, и теперь-то Лили понимала, что сидя на своей скамейке и наблюдая за прохожими, она сильно ошиблась, навскидку дав ему не меньше пятнадцати. Так привлёкший её черноволосый юноша на самом деле оказался безусловно красивым мальчишкой примерно её возраста. Лили страшно обзавидовалась, увидев его волосы: она уже несколько лет мечтала о том, чтобы её собственные локоны прекратили виться и хоть разок позволили себя нормально – без всяких эксцессов! – причесать.

- Только не реви! – закатил глаза мальчик, теперь всем своим видом выражая полную готовность выслушать любой бред новоявленной волшебницы. То, что перед ним волшебница, а не какая-нибудь маггла, яснее ясного говорил кончик волшебной палочки, оттопыривавшей карман джинсовой юбки, в которую сегодня, ради разнообразия, влезла Лили.

- Чего тебе? – тоном бесконечно уставшего за длинный рабочий день воспитателя из детсада, осведомился юный волшебник. Лили с невольной завистью уставилась на то, с каким небрежным изяществом мальчишка заправил за ухо мешавшую ему прядь волос. Она понимала, что подобного эффекта ей не добиться никогда, но всё равно дала себе зарок обязательно потренироваться перед зеркалом.

- Я просто хотела сказать, что видела, как здорово ты разбил ту витрину.

Серые глаза немного потеплели, и по тому, как безымянный волшебник немного – едва заметно – развернул плечи в её сторону, Лили поняла, что этими словами ей удалось привлечь его внимание.

- Просто палочка не подошла, – немного подумав, свысока сообщил он.

Ага. Лили «понимающе» кивнула, сделав вид, что эта фраза «палочка не подошла» многое ей объяснила. Свою – с пером грифона – она нашла с первой же попытки.

- А тебя как зовут-то? – плавно осведомился подросток, так же, как и Лили некоторое время назад, принявшись разглядывать – изучать – свою новую знакомую.

- Лили.

- Хм. Лили, – он нахмурился, будто что-то старательно припоминая. – А фамилия?

- Эванс.

- А-а-а, магглорожденная, значит, – голос всё ещё остававшегося безымянным незнакомца едва заметно похолодел – Лили этого даже не заметила, но появившиеся в нём новые нотки заставили её вопросительно нахмуриться. В глазах незнакомца появилось что-то новое, что она истолковала как любопытство и… восторг?.. Его что, так обрадовало то, что она магг…

- Это как? Магглорожденная?

Мальчик снова закатил глаза – видимо привычка, потому что, как заметила Лили, за последние пять минут он делал так уже во второй раз.

- Это значит, что у тебя либо оба родителя магглы – то есть они оба не умеют колдовать, – пояснил он, опередив не успевший сорваться с языка рыжей волшебницы новый вопрос, – либо только один. Но судя по тому, что ты ничего этого не знаешь, в твоём случае наиболее вероятен первый вариант. Я прав?

Лили кивнула.

- Чего и следовало ожидать. Я всегда прав, – гордо ухмыльнулся мальчишка, продемонстрировав своей собеседнице безукоризненно ровный ряд зубов, количество которых с неожиданной силой и возжелала уменьшить будущая гриффиндорка. Впрочем, воспоминание о том, что она всё-таки ЛЕДИ и, следовательно, должна быть выше выяснения отношений при помощи кулаков и ногтей, немного поумерило её пыл.

Опрометчиво решив, что вопросов к нему надоедливая гряз… волшебница больше не имеет, мальчишка, старательно замаскировав прореху в мантии, направился дальше по улице, но у Лили на этот счёт было своё мнение.

- Эй! – остановил его её громкий возглас. – Как тебя зовут?!

Лили видела, как тот замер буквально на секунду, видимо раздумывая: а стоит ли вообще называть своё имя какой-то магглорожденной, и она уже было решила, что для неё он так и останется незнакомцем, когда ветер донёс до неё его нахальный голос:

- Сириус Блэк!!!

- Очень приятно познакомиться, Сириус!!!

Такой была их первая встреча. Уже неделю спустя, нос к носу столкнувшись в тесном коридоре Хогвартс-экспресса, Лили увидела, как он, с плохо скрываемым волнением, едва шевеля губами, тихо прошептал:

- Взаимно.

Но ехали они в разных купе.

Часть II. Блэк, Сириус.

До своих десяти лет – то есть до четырнадцатого сентября 1969 года – Сириус был немного беспокойным, очень темпераментным, но послушным мальчиком.

До десяти лет его частенько ставили в пример младшему брату и друзьям-погодкам, которые периодически появлялись на Гриммо 12 вместе с родителями посредством камина.

До десяти лет Орион и Вальбурга души не чаяли в своём старшем отпрыске, не переставая повторять, что о лучшем наследнике они и не мечтали. И пока десятилетний Сириус, в присутствии посторонних всегда старавшийся не ударить в грязь лицом, старательно копировал немного надменное выражение лица Блэка-старшего (судя по ободряющей улыбке отца – ему это неплохо удавалось), но когда ему, наконец, удавалось сбежать из-под бдительного надзора матушкиного Кикимера, будущий наследник тут же исчезал, уступая место безбашенному мальчишке. Впрочем, до рокового, но ещё не состоявшегося знакомства с Джеймсом Поттером проказы юного Блэка не носили тотального и катастрофического характера.

До одиннадцати лет Сириус был обычным – ну ладно, не совсем обычным – мальчишкой, во всём привыкшем слушаться своих родителей, а потом – всего за несколько месяцев до письма из Хогвартса – его ПЕРЕКЛИНИЛО. Или, как выразился обожаемый им дядя Альфард, сорвало крышу. Это определение, так метко высказанное братом матери, весьма точно – прямо в яблочко – отображало произошедшие с ним перемены, и Вальбурга, памятуя о том, что именно Альфард считался изгоем в славном семействе Блэков, всё происходящее с Сириусом немедленно свалила на него. Альфард, широко ухмыляясь, возражать и не думал. Сириус тоже.

Однако ни медленно зверевшая Вальбурга, ни Орион, слишком занятый своими делами, чтобы обращать внимание на выкрутасы старшего сына, ни даже Альфард не подозревали, что все его шуточки и мелкие проказы – всего лишь цветочки по сравнению с тем, что последовало после письма из Хогвартса. К тому, что произошло вечером первого сентября 1970 года, никто из них готов не был. Гриффиндор. Гриффиндор! Такого приговора от Распределяющей Шляпы не ждал никто.

Шутка затянулась.

Разгневанная Вальбурга с красным от злости лицом, не медля ни минуты отправилась в Хогвартс, намереваясь вправить мозги малолетнему обалдую и потребовать у заправлявшего школой директора перевести её непутёвого сына туда, где ему самое место. В Слизерин. Однако Сириус неожиданно заартачился и тем же вечером, сидя в глубоком для него кресле в кабинете директора, угрюмо набычившись, заявил, что ему, видите ли, нравится быть в Гриффиндоре. Дамблдор мерзко ухмыльнулся в бороду – возможно, этого и не было: мадам Блэк всегда была склонна к преувеличениям – и заявил, что он не может пойти против воли ребёнка. Услышав эти слова, «ребёнок» мерзко ухмыльнулся родной матери – вот теперь точно никаких преувеличений! – и Вальбурге не осталось ничего, кроме как с пустыми руками и рухнувшими надеждами вернуться в особняк на площади Гриммо.

Сириус не хотел в Слизерин и точка, а она никак не могла этого понять. Ну как, КАК можно не хотеть учиться на лучшем факультете Хогвартса, куда далеко не каждому волшебнику может посчастливиться попасть?! Впрочем, вспомнив об отпрыске старого Принца – и без того никудышное настроение на этот раз испортилось окончательно – Вальбурга позволила себе на секунду усомниться в избранности слизеринского факультета. Однако то, что на Слизерин поступил грязнокровка, ещё не повод бросаться из крайности в крайность и выпрашивать у Шляпы Гриффиндор. С таким положением дел безутешная мать поделать уже ничего не могла, но когда Сириус вернулся из Хогвартса на зимние каникулы, она отвела душу, не проводя и дня без того, чтобы не прочесть ему лекцию о том, как следует и как НЕ следует вести себя наследнику того состояния, что в недалёком будущем должно было перейти к нему от отца.

Где-то впереди в коридоре образовалась пробка, и Сириус, чтобы не создавать ещё одну, как ни в чём не бывало прошёл сквозь соткавшегося прямо перед ним Почти-Безголового-Ника. Ощущения, конечно, не из приятных (как для него самого, так и для гриффиндорского привидения), но это того стоило. Проходя мимо окна, Сириус выглянул наружу и в последний миг успел увидеть, как кареты, запряженные неведомыми и невидимыми существами, исчезают за углом замка.

Главный зал не наносимого на карты мира замка Хогвартс ничуть не изменился, оставаясь таким же, каким он был шесть лет назад, а возможно и все шестьсот – об этом могли поведать только привидения, а у Сириуса были дела гораздо важнее и интереснее общения с представителями загробного мира. Вот сейчас, например, его взгляд был прикован к пока что пустому столу, который должен был наполниться всякими яствами не раньше, чем Шляпа рассортирует всю ту кучу-малу, в которую сбились новички, плюс пока ещё Дамблдор скажет своё приветственное слово. А учитывая, что это «слово» непременно растянется минут на десять… в итоге на всё про всё не меньше часа.

В животе что-то болезненно заурчало, и Сириус с тоской понял, что до ужина он не доживёт. И станет в Хогвартсе на одного студента меньше. Красота какая. Лепота.

Сириус грохнулся на скамейку и, закинув ногу на ногу, с видом скучающего аристократа повернулся в сторону преподавательского стола. На тревожащее ощущение какой-то неправильности он обратил внимание, только увидев обращённые на себя ошалелые взгляды сидящих напротив… гриффиндорцев. Не больше их понимая и осознавая случившееся, Сириус повернул голову направо и с изумлением обнаружил там не менее изумлённого Джеймса.

- Эээ… – тот озадаченно взлохматил волосы, видимо не зная, что ещё можно сказать. – Ну привет.

К счастью, большинство студентов были слишком голодны и увлечены предстоящей церемонией Распределения, поэтому столь досадный промах слизеринца не стал достоянием школьной общественности.

- И пока, – немного резче, чем ему хотелось, ответил Сириус, выбираясь из-за стола и досадуя на собственную рассеянность. Ностальгия, будь она неладна.

Стол Слизерина, как и полгода назад, встретил его единодушным молчанием. Какие выводы они сделали из представшей им картины, Сириусу было невдомёк, да и по их лицам нельзя было сказать, что произошедшее сильно их удивило, только Регулус почему-то выглядел обиженным и оскорблённым до глубины души. Когда Сириус уселся на своё законное место между невозмутимым Снейпом и надувшимся как воздушный шарик братом, Эван Розье – после того как Рудольфус Лестрейндж с отличием окончил школу и присоединился к «бизнесу» своего старшего брата, считавшийся негласным лидером Слизерина – как ни в чём не бывало пожал плечами и продолжил вести тихую, не предназначенную для чужих ушей беседу с сидевшими рядом Долишем и Эйвери. Первый определённо слушал его без особого интереса, согласно кивая только для проформы, а вот Эйвери, периодически бросая опасливые взгляды по сторонам и нервно оглядываясь на директора Хогвартса, внимал ему с таким видом, что казалось, будто Розье – сам Тёмный Лорд во плоти, явившийся к нему лично, дабы наставить на путь истинный. Конспираторы. Пожиратели Смерти недоделанные. Сириус презрительно скривил губы и услышал, как повернувшийся к нему затылком Снейп пробормотал себе под нос что-то нецензурное. Вот только к чему это «что-то» относилось, Сириус понять так и не смог. К Розье, Эйвери и Долишу с их врождённым кретинизмом или к тому, что за пятнадцать минут Распределения Шляпа отправила в Слизерин лишь одного захудалого первокурсника, теперь с любопытством разглядывающего лица других слизеринцев. Хорошо хоть с вопросами пока ни к кому не лез, и то радует. Не идиот, значит.

- Стоун, Дженис!

Мелкая востроносая девчонка с трудом продирается сквозь постепенно редеющую толпу новичков и, когда ей это, наконец, удаётся, уверенно выпятив массивную нижнюю челюсть, проходит к табуретке. На этот раз Шляпа не медлит, практически сразу огласив Зал громогласным:

- СЛИЗЕРИН!

- Ну что ж, хоть двое, и на том спасибо, – тихо «поблагодарил» головной убор Годрика Гриффиндора Северус, явно слишком близко к сердцу принимавший обстановку дел на вверенном ему факультете. В отличие от него Сириусу было откровенно наплевать на то, сколько мальчишек и девчонок будет в этом году учиться в Слизерине: неудобно устроив голову на сложенных на столе руках и старательно скрывая свой интерес, он вовсю использовал плюсы анимагии, с чистой совестью подслушивая оказавшуюся весьма любопытной беседу трёх слизеринцев…

* * *

- СЛИЗЕРИН!!! – провозгласила «никогда не ошибающаяся» Распределительная Шляпа Годрика Гриффиндора, когда тощая и сухая как палка профессор МакГонагалл плавно опустила её на растрёпанную темноволосую голову ещё одного первокурсника. Стол Слизерина взорвался бурными аплодисментами, приветствуя нового студента. На лицах сидевших там сплошь чистокровных волшебников (ну, об одном-единственном исключении там предпочитали не особо распространяться) читалось нескрываемое облегчение: ещё бы, ведь все они прекрасно понимали, какой грандиозный мог получиться скандал, если бы в Гриффиндор, по примеру старшего брата, попал бы и младший. К счастью, всё обошлось.

Вернув Шляпу МакГонагалл, Регулус, едва сдерживая желание вприпрыжку броситься к столу своего факультета, высокомерно – по-Блэковски – задрав подбородок и стараясь ни обо что не споткнуться, прошествовал к освобождённому специально для него месту. Гордый поворот головы, безупречно прямая осанка, карие глаза Ориона – в Слизерин наконец-то попал настоящий Блэк.

Карие глаза, ещё не приобрётшие выражения сонного равнодушия к окружающим, всегда светящегося во взгляде отца, с любопытством оглядели лица однокурсников-слизеринцев, а затем молниеносно метнулись назад – к лицу одного-единственного человека в Хогвартсе, для которого это «СЛИЗЕРИН» было равносильно удару обухом по голове.

Сириус Блэк, которому через тринадцать дней должно было исполниться двенадцать лет, ещё не умел мастерски скрывать свои чувства – этому ему пока только предстояло научиться – и потому в серых глазах, доставшихся ему в наследство от ледяной Вальбурги, сейчас смешалось всё, что бушевало в его душе. Отчаяние, разочарование и боль за брата.

К воспитанию Регулуса Сириус тоже приложил немало усилий, и несмотря на то, что он был старше брата всего на год, вполне можно было сказать, что именно в него, а не в отца и мать, удался младший Блэк. Регулус рос очень капризным и мягким мальчиком, но иногда его выходки – именно выходки, а не обычные проказы избалованного ребёнка – затмевали собой всё, что Сириус в одиночку мог натворить за целый месяц.

Так, для примера: в свои неполные девять лет Сириус, из-за какой-то глупости обидевшись на отца, мистическим образом сумев миновать охранные и сигнальные заклинания, пробрался в его библиотеку и стащил из зеркального стеллажа один из хранившихся там многочисленных томов по Тёмной Магии. Орион был в ярости и впервые наказал своего первенца, да так, что тот несколько дней подряд спал только на животе.

Регулус – видимо тоже по глупости – почему-то позавидовал подобной «славе» брата и, наверное решив испытать нервы родителей и заодно выяснить пределы их любви к своим драгоценным отпрыскам, добрался до летучего пороха, хранившегося на каминной полке и отправился в своё первое самостоятельное путешествие. До такого даже Сириус не додумался, а это уже говорило очень о многом.

Его отсутствие заметили только полтора часа спустя – к ужину и тут же обшарили весь дом от подвалов до самого чердака. О камине они вспомнили только в последнюю очередь ещё полчаса спустя, а когда выяснилось, что его совсем недавно кто-то использовал, Орион задействовал все свои связи в Министерстве Магии, чтобы тамошние служаки на какое-то время отключили каминную сеть. Пришлось нелегко. Орион потратил около тысячи галлеонов – не меньше – подкупая сотрудников, отвечающих за этот вид перемещения, однако, несмотря на все его усилия, это оказалось напрасно. Уже после того как каминную сеть заблокировали, его нашла сова Абраксаса Малфоя. В письме, которое она принесла, старый друг семьи в довольно-таки грубой форме практически умолял (сумев совместить несовместимое!) Ориона избавить его дом от компактной мини-версии торнадо в лице восьмилетнего Регулуса. Как выяснилось позже, когда отключили каминную сеть, мальчика попросту выбросило в первый же попавшийся камин, на счастье оказавшийся центральным камином в особняке Малфоев.

Первые минуты Орион и Вальбурга были просто рады тому, что их младший сын вернулся в родной дом живым и здоровым, а потом… А потом Регулус в полной мере осознал, что завидовать Сириусу ему совсем не стоило…

Сириус вздрогнул и повёл плечом, невольно сбрасывая руку Джеймса, которую тот водрузил туда видимо в знак поддержки и ободрения. Получалось неважно, но по крайней мере он не лицемерил, а действительно понимал, что сейчас творилось в душе внезапно окаменевшего друга.

- Сириус, да ладно тебе, не стоит так переживать. Слизерин – это ведь всего лишь факультет, – как сквозь туман или толстый слой ваты, донёсся до гриффиндорца почему-то далёкий голос Джеймса. В данный момент всё его внимание было сосредоточено на одном-единственном человеке, который был для него дороже даже самого лучшего друга. Родная кровь, как-никак.

Когда Шляпа ещё только произнесла свой страшный вердикт, первой мыслью Сириуса было, что мать всё-таки грамотно запудрила Регулусу его жидкие мозги, но глядя сейчас ему в глаза, Сириус наконец понимал то, что ускользало от него раньше: дома во время летних каникул и в купе Хогвартс-экспресса… Мать была не при чём. Слизерин был сознательным и хорошо обдуманным выбором, с которым Сириусу теперь оставалось только смириться, либо, как вариант, разорвать все отношения с младшим братом. О последнем Сириус запретил себе думать раз и навсегда.

Он поднял голову и уверенно улыбнулся всё ещё наблюдавшему за ним Регулусу, за что и был тут же вознаграждён благодарным взглядом тёмно-карих глаз.

В конце концов, Слизерин – это не приговор, а всего лишь факультет, пусть если даже именно из этого факультета вышло наибольшее число преступников и тёмных магов. Сириус нахмурился, с неудовольствием поняв, что его мысли свернули в нежелательную сторону. Брат есть брат. Даже если он такой балбес, как Регулус.

На третьем курсе, когда тот начнёт общаться со Снейпом – врагом Мародёров № 1, Сириус немного изменит своё мнение, а после небольшого (с его точки зрения) и неприятного скандала (Гриффиндор тогда потерял аж 200 баллов! Лили долго не могла успокоиться) они с Регулусом почти год не разговаривали друг с другом, делая исключения только в самых крайних случаях.

И всё равно от принятого в тот первый день сентября решения Сириус никогда не отказывался. Несмотря на довольно частые межфакультетные стычки, Регулус не пострадал ни в одной, и дело было отнюдь не в его уникальных талантах дуэлянта: просто таким образом Сириус в меру своих скромных возможностей, как мог оберегал своего младшего брата, стараясь, чтобы тот об этом не узнал. Впрочем, его защита тому была не особенно-то и нужна. Слизеринцы – существа гордые и по натуре держащиеся особняком от остальных студентов, но за своих они готовы постоять так же, как и гриффиндорцы.

Кстати, что касается Лили…

Как это ни странно – просто-таки паранормально, но Сириус не забыл ту наглую рыжую девчонку с растрёпанными волосами, которая из-за своей феноменальной неуклюжести порвала новенькую мантию, которую он в тот день впервые одел специально для прогулки по Косому переулку. Наверное поэтому её лицо так отпечаталось в его памяти, что он узнал её, едва увидев в тамбуре Хогвартс-экспресса. Впрочем, это ничего не значило – мало ли какие капризы может выкинуть человеческое подсознание, так что Сириус, отчаянно скучая и не зная, чем себя занять, ехал вместе с Беллатрикс, перешедшей на шестой курс, Люциусом (эту белобрысую тварь он уже тогда недолюбливал) и ещё несколькими слизеринцами, которых Сириус видел впервые в жизни.

Практически всю дорогу до Хогвартса они всеми силами рекламировали ему «самый лучший факультет школы» – Слизерин, разумеется. Особенно старалась, во избежание непредвиденной ситуации, Беллатрикс. Однако уже тогда Сириус начал проявлять свои «самодурские» качества, так как, либо из-за того, что та девчонка – Лили Эванс – была отправлена Шляпой в Гриффиндор, либо из-за нежелания действовать под указку взрослых, которые как всегда лучше него самого знали, что он должен делать, он, прекрасно сознавая последствия, попросил у Шляпы отправить его на факультет, о котором ему даже думать запретила предчувствующая беду Белла.

Разумеется, все гриффиндорцы были в шоке, и только старая знакомая с неизменной копной рыжих волос поздравила его с поступлением в Гриффиндор в первые минуты удивлённой тишины.

Во избежание недоразумений – вернее, дабы никто не подумал о существовании некоего любовного треугольника, следует заранее предупредить, что между будущим любимчиком той женской половины Хогвартса, которая не была влюблена в Поттера, и Лили не было абсолютно ничего, кроме приятельских отношений. Просто какое-то время – а именно до дружбы с Джеймсом – он общался только с ней, да изредка с ним заговаривал Ремус, по непонятной Сириусу причине сторонившийся почти всех однокурсников. А потом, когда Блэк и Поттер – мало того что дальние родственники, стали лучшими друзьями не на жизнь, а на смерть, их общение с Лили постепенно сошло на нет. Джеймс её терпеть не мог – девчонка отвечала ему тем же, а Сириус предпочитал не ввязываться, чтобы потом не было нужды разрываться между ними и выбирать, кто из двух друзей ему дороже. С Джеймсом ему было легко и спокойно, а то, как быстро они наловчились понимать друг друга с полуслова, делало их дружбу особенно крепкой. С Лили было не так просто. Как магглорожденная волшебница, она прикладывала все силы к тому, чтобы быть лучшей, и почему-то считала, что и другие студенты должны следовать её примеру. Наивная. Сириус ей как-то однажды так и заявил, на что та возмущённо ответила, что далеко не всем, видите ли, дано валять дурака весь год, а потом с лёгкостью сдавать все экзамены. В общем, они поссорились. А потом Джеймс вдруг ни с того ни с сего воспылал к Эванс нежными, но пылкими чувствами. Сириус, не понимая, с чего это друг так внезапно переменил свои взгляды, грешным делом валил всё на любовное зелье и тайком от Поттера, конечно же, даже подлил тому в сок отворотное, но всё было напрасно. Спустя какое-то время ему пришлось согласиться с тем, что его лучший друг Джеймс Чарлус Поттер по уши влюбился в суровую гриффиндорку, которую из-за её трепетного отношения к потере баллов за глаза прозвали второй МакГонагалл. Причём вина за это прозвище лежала исключительно на Джеймсе. МакГонагалл, к счастью, об этом не знала, иначе количество отработок непременно увеличилось бы как минимум вдвое.

Впрочем, сказать, что Джеймс был влюблён в Лили, было бы большим преуменьшением. Он был одержим ею, и его друзья-Мародёры практически дозрели до того, чтобы бежать к Лили и на коленях умолять ту смилостивиться над ними и хотя бы один раз уступить Джеймсу, согласившись на его предложение пройтись вместе по Хогсмиду, когда тот на какое-то время успокоился. Ремус, Сириус и Питер вздохнули спокойно. Однако потом «болезнь» или, как точно сформулировал это явление Ремус, «лилимания», вновь обострилась.

А дальше был пятый курс и история с боггартом. Жуть, если честно. Но зато ничего не скажешь, впечатление произвёл. Да ещё какое. Особенно на девушку. Лили была в шоке. Ремус, сидя тем вечером в спальне, рассказывал, как нашёл её у озера всю в слезах. В общем-то, это было совсем не удивительно: мало кому понравится глядеть на то, как из шкафа вылезает твоя точная и в то же время утрированная копия, которая тут же принимается орать на виновника своего появления. Именно – то ещё зрелище.

Сириус так и не узнал, как Ремусу удалось это провернуть. Хотя оборотень, со своим печальным, всепонимающим и всепрощающим взглядом, мягкими интонациями и сочувствующим выражением лица, как никто другой умел расположить к себе человека. Так или иначе, но на следующий день Лили САМА подошла к Джеймсу, и они вместе ушли куда-то для долгого разговора, оставив Сириуса и остальных Мародёров изнывать от любопытства. Всё окончательно прояснилось к обеду, куда те заявились уже вдвоём, держась за руки и чуть ли не целуясь на ходу.

С тех пор Лили, всегда считавшая четверых гриффиндорцев безответственными болванами, стала быстро вливаться в их сплочённый коллектив. Некоторое время спустя она стала единственным посторонним человеком, осведомлённым об истинном происхождении их прозвищ и «мохнатой проблеме» Ремуса. Под её воздействием Джеймс стал более уверенным в себе и, что не могло не радовать всё того же Ремуса, даже кажется, повзрослел. А Сириуса, как возможно читатели помнят из его комментариев и замечаний в самом начале заарочной истории, столь «ранее» взросление совсем не устраивало.

Часть III. Поттер, Джеймс.

Дориа Блэк была ещё совсем молодой колдуньей, когда она вышла – вернее выскочила, вот наиболее подходящее слово – замуж за чистокровного (главное условие брака!) волшебника Чарлуса Поттера. А уже два года спустя она родила своего первенца, которого по настоянию осчастливленного отца назвали Джеймсом. В честь какого-то далёкого предка, о котором Дориа не знала абсолютно ничего. Впрочем, это её и не касалось.

Чарлус Поттер был чистокровным (это можно повторять снова и снова), талантливым и обеспеченным волшебником. Настолько обеспеченным, что даже свою незначительную работу в Министерстве Магии он делал не из-за острой нужды в деньгах, а попросту из-за того, что дома ему нечем было заняться. По крайней мере так было до рождения сына. Потом стало не до работы.

В общем, Чарлус оказался неплохой партией для волшебницы из Блэков, но вряд ли у кого мог повернуться язык сказать, что она вышла за него исключительно по расчёту: скорее Дориа просто стремилась как можно быстрее сбежать из отцовского особняка в Уэльсе, где после его внезапной смерти – поговаривали, будто всё дело в яде – всем заправляла мать. Впрочем, любовь не заставила себя долго ждать, и Дориа, сама того не заметив, всем сердцем полюбила своего мужа.

Да, в общем и целом их брак был достаточно хорош, для того чтобы на фамильном гобелене Блэков, отражавшем всю историю рода, имя Дориа тонкой золотой нитью навеки соединилось с именем Чарлуса. Миссис Поттер вздохнула спокойно, с облегчением поняв, что новой дыры на гобелене пока не предвидится, а когда она узнала, что мать – в девичестве Виолетта Булстроуд – видимо вспомнив о том, что Поттеры всегда и во всём поддерживали политику Министерства и Дамблдора, наотрез отказалась выткать на гобелене имя новорожденного Джеймса, все связи с Блэками были окончательно разорваны. О чём она впоследствии не пожалела ни разу, будучи вполне довольной своей жизнью среди магглов. Оказывается, для счастья нужно совсем немного. Любимый и любящий муж и маленький сын, которым она отдавала себя без остатка.

Кстати о детях… И кто сказал, что они – цветы жизни? Спустя несколько дней после того как принимавшая роды целительница св. Мунго позволила, наконец, Дориа вместе с младенцем вернуться домой, та пришла к выводу, что дети – конечно цветы жизни. Но только на могилах их родителей.

Джеймс капризно сучил ручками и ножками в своей колыбели, некрасиво кривя сморщенное личико в постоянном, практически не прекращающемся надрывном плаче. Это был ад. А потом он улыбнулся. Впервые. Ей.

Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло и пошла своим чередом, неторопливо набирая обороты. Как показало время, Джеймс вырос активным и отходчивым мальчиком, совместившим в себе черты и отца, и матери. Вот только в кого из них он удался своей непоседливостью, Дориа никак понять не могла: её родня здесь точно была не причём – из-за родственных браков и отсутствия прилива «свежей крови» Блэки начали вырождаться, и вместо могучих, темпераментных волшебников, какими они некогда были, в роду стали появляться какие-то амёбоподобные человекообразные. В глубине души всё ещё тая старую обиду на покойную мать, Дориа была полностью уверена, что старший сын Вальбурги – кажется, ровесник её Джеймса, так же, как и младший, окажется слишком аморфным, чтобы противостоять силе убеждения своей матери. А после мимолётной встречи с Сириусом в дверях магазинчика Олливандера – мальчик был копией своего отца, поэтому не узнать его было просто невозможно – Дориа только ещё больше укрепилась в своей точке зрения: слишком заторможенным он ей тогда показался.

Свою ошибку она поняла, прочитав длиннющее письмо Джеймса, которое тот прислал из Хогвартса на следующий день после Распределения. Вечером, всей семьёй собравшись за одним столом – родители и младшая сестра Чарлуса аппарировали к ним откуда-то из Италии – они шумно праздновали поступление Джеймса в Гриффиндор, а Дориа, вместе со всеми поднимая свой бокал с маггловским шампанским, мысленно желала Сириусу удачи выстоять перед напором своей матери. Женщина почти десять лет не видела Вальбургу Блэк, но того, что она помнила, было достаточно, чтобы понять – мальчику придётся нелегко.

С какой стати её вдруг так взволновала судьба этого ребёнка, Дориа не знала и сама, возможно всё дело было в том, что им заинтересовался Джеймс? Совы из Хогвартса прилетали как минимум два раза в неделю, а иногда даже ещё чаще и в каждом – КАЖДОМ! – хоть раз, да упоминалось имя Сириуса. Чарлус, по вечерам читая эти письма, сидя в своём любимом кресле либо у камина, либо перед телевизором, порой иронично посмеивался, заявляя, что благодаря сыну он знает о юном Блэке даже больше, чем ему хотелось бы.

Поттеры. Всегда гриффиндорцы, за что их так и не любят прочие чистокровные. Большинство.

Блэки. Почти все волшебники из поколения в поколение учились либо в Слизерине, либо в Равенкло. Третьего не давно, а теперь вот появился Сириус. Хотя немного поразмыслив, Дориа удалось вспомнить, что вроде бы кто-то из близких родственников Финеаса Найджелуса умудрился в своё время угодить в Хаффлпафф. Она точно не помнила, но подобную забывчивость очень просто было объяснить тем, что имя этого мага давным-давно было выжжено с фамильного гобелена Блэков. Неизвестный волшебник не оставил после себя ничего, кроме дыры на старинном полотне. Дориа не знала даже, как его звали, но ото всей души надеялась, что Сириуса не постигнет та же участь.

Поттеры и Блэки. Джеймс и Сириус. Казалось бы, на первый взгляд, два совершенно разных и несовместимых по своей природе человека. Ан нет. Спустя два месяца после Распределения они подружились. И вот тогда-то Чарлус и Дориа поняли, каким, оказывается, пай-мальчиком был Джеймс до того, как уехал в Хогвартс, потому что либо так плохо на него влиял отпрыск Вальбурги, либо он только там полностью раскрыл весь свой потенциал. Ведь разбитые коленки, порванные джинсы и спонтанные всплески стихийной магии такая мелочь по сравнению с тем, что они вдвоём вытворяли, лазая по Хогвартсу, вместо того чтобы спокойно спать – как все нормальные студенты.

С тех пор письма в дом Поттеров стали приходить ещё чаще. Правда, к прискорбию обоих родителей, в своём подавляющем большинстве это были письма от заместителя директора, исправно сообщавшей им о каждой «шалости» начинающих мародёров. Сначала это были разные мелочи, вроде забрасывания навозными бомбами группы слизеринцев, но всё перешло на совсем иной уровень, когда эти двое стали негласными предводителями своего курса. На них начали смотреть с уважением, восхищением их храбростью и находчивостью и, как следствие, пытаться во всём им подражать. Что тоже было чревато своими последствиями.

На втором курсе они прошли отборы в гриффиндорскую команду по квиддичу, и в первом же матче Слизерин, впервые за последние восемь лет, был разбит в пух и прах.

На третьем курсе Джеймс и Сириус провели зимние каникулы в Хогвартсе. Чарлус, всё же выкроив немного свободного времени, смотался в Хогсмид на встречу с сыном, а вечером за ужином обмолвился жене, что у Джеймса был такой вид, словно он на грани великого открытия. Мистер Поттер даже и не подозревал, насколько он был близок к истине.

С окончанием зимних каникул и возобновлением учёбы выяснилось, что мальчики сильно изменились: они стали тише, спокойней, наконец, взялись за ум и даже перестали портить жизнь однокурсникам-слизеринцам. Чарлус и Дориа, радуясь тому, как резко и внезапно уменьшилось количество писем от МакГонагалл, опрометчиво решили, что Сириус и Джеймс наконец-то повзрослели.

Джеймс стал писать гораздо реже, но теперь в его письмах вместо имени Блэка пестрело имя некой Лили Эванс. Что это за чудо Поттерам ещё только предстояло узнать.

Когда их сын перешёл на пятый курс, Чарлус и Дориа с огорчением осознали свою ошибку: взрослеть Джеймс пока что точно не собирался. В одном из своих писем того года он с каким-то непонятным восторгом рассказывал родителям, что они с друзьями придумали друг другу прозвища. Сириус стал Бродягой, Питер Петтигрю – Хвостом, Ремус Люпин – Лунатиком, а сам Джеймс – Сохатым. В чём смысл этой клички никто из старших Поттеров так и не понял, но Джеймс писал, что она ему нравится, о чём Сириусу ни в коем случае знать нельзя, так как именно он является её автором. Ещё зазнается.

О! И самое главное! То самое чудо – Лили Эванс, о которой Джеймс все уши прожужжал не только своим друзьям, но и родителям, наконец-то сдалось и стало его девушкой. Счастью «Сохатого» не было предела.

На шестом курсе противостояние четверых Мародёров какому-то шестикурснику – тоже слизеринцу, достигло своего апогея и перешло в открытую и порой жестокую войну. Имени этого «везунчика» Джеймс никогда не называл в своих письмах, называя его только Нюниусом и никак иначе, но от всё той же МакГонагалл Поттеры знали, что мальчишку зовут Северус Снейп.

Шестой курс оказался насыщен событиями больше, чем все предыдущие годы обучения Джеймса и Кo вместе взятые. Во-первых, на этих зимних каникулах Чарлус и Дориа наконец-то познакомились с лучшим другом их сына – Сириусом Блэком. Как это ни странно, сынок Вальбурги оказался хорошо воспитанным молодым человеком, что не могло их не радовать. Во-вторых, всё на этих же каникулах Сириус, не без помощи Джеймса и гостившего у него Ремуса, сбежал из своего дома на площади Гриммо 12 и оставшиеся до возвращения в Хогвартс две недели провёл под крышей у Поттеров. В-третьих… Третье стало шоком. Вспоминая многочисленные жалобы МакГонагалл, радостные письма Джеймса, обрётшего в школе друга, казалось бы, на всю оставшуюся жизнь и настороженные полуулыбки Сириуса, которыми тот молча благодарил хлопотавшую на кухне миссис Поттер за приготовленные ею пироги, Дориа и подумать не могла, что этот мальчик, так разительно отличающийся от своих родителей, вдруг ни с того ни с сего переведётся в Слизерин. Да ещё сделает это таким кардинальным способом. Это ведь надо было додуматься обратиться к Дамблдору с Просьбой?!?! Где он только про этот Ритуал вычитал?!

Что ж, Дориа, всего за две коротких недели успевшая привязаться к экс-гриффиндорцу, худо-бедно пережила это, но следующая новость стала шоком как для неё, так и для Чарлуса. О Дамблдоре к тому времени ходило уже много самых разнообразных слухов, причём наиболее распространённым был тот, в котором говорилось, что старый директор Хогвартса якобы уже давно выжил из ума. Люди, хорошо знавшие Альбуса Дамблдора, разумеется, ничему подобному не верили, так что мистер Поттер был первым, кто поставил под сомнение его здравый рассудок, когда увидел на одном из собраний Ордена Феникса сидящих в отдалённом уголке и старавшихся казаться максимально незаметными Джеймса и Ремуса. Спровадить детей не удалось (- То, что вам уже шестнадцать лет – это не аргумент, Джеймс!), но после совещания сыночку влетело по полной. Решать за Люпина Поттеры не могли, а потому попросту отправили сову его родителям, на случай если те тоже были не в курсе того, во что ввязался их отпрыск.

На следующее утро перед Ремусом плавно опустился ярко-красный – уже дымящийся – конверт.

Громоподобный голос Джона Люпина не сказал ни одного лишнего слова, которое могло бы навлечь беду на его единственного сына, но оборотень – с восходом полной луны один из самых опасных хищников, после этой речи был похож на щенка, которого вместо того чтобы почесать за ушком, пнули под рёбра, бесцеремонно отшвыривая со своего пути.

Ремус знал своего отца гораздо лучше Джеймса – честно говоря, тот вообще ни разу не видел мистера и миссис Люпин – так что к словам Джона он отнёсся с полной серьёзностью. Впрочем, прямого запрета на присутствие на собраниях Ордена тот не ставил, а убедившись, что Дамблдор и сам категорически против их с Джеймсом участия в боевых акциях, Джон немного успокоился. Ремус с облегчением и с радостью помирился с отцом, после чего всё вернулось на круги своя.

Чарлус, разумеется, не на шутку разозлился из-за подобного – недопустимого! разбаловали мальчишку! – самоволия, но ничего не смог с этим поделать. В конце концов, немного посовещавшись, они с женой пришли в единогласному решению, что уж лучше пусть всё останется так, как есть, – по крайней мере они смогут присматривать за мальчиками. Ведь если их убрать с собраний Ордена, с Джеймса вполне может статься вляпаться во что-нибудь ещё более серьёзное и непременно потянуть за собой Ремуса. Такой милый мальчик. Только слишком бледный.

С тех пор за юными фениксовцами бдительно наблюдали четыре пары глаз: Альбус Дамблдор, Чарлус и Дориа Поттеры и, конечно же, Алекс Уайт.

* * *

Слава Мерлину, церемония Распределения завершилась против обыкновения довольно быстро, да и Дамблдор в этот раз не стал затягивать со своей речью, за что Джеймс был безмерно ему благодарен. Он даже не стал дожидаться, когда Ремус и остальные насытятся, а попросту схватив с круглого блюда пару пирожков со столь ненавистной ему печёнкой, выполз из-за стола. И всё из-за плохого настроения.

Свернув в одно из ответвлений основного коридора, чтобы придти в гриффиндорскую башню позже прочих студентов, Джеймс сам не заметил, как налетел на стремительно вылетевшего из-за угла – просто закон подлости какой-то! (и жанра) – высокого типа в просторной чёрной мантии с надвинутым на голову капюшоном.

- Осторожней! – возмущённо окликнул его парень, потирая ушибленное плечо, но когда незнакомец замедлил шаг и обернулся на его голос, Джеймс испуганно отшатнулся в сторону в одно мгновение, поняв КОГО ему «повезло» повстречать на своём пути. В тусклом свете чадящих факелов зловеще сверкнули два алых глаза.

- Иди куда шёл… – тихий шёпот, больше похожий на змеиное шипение, тут же прогнал прочь всю головную боль и скуку. – Погоди-ка, – в голосе мага проскользнули нотки чего-то похожего на любопытство, – юный мистер Поттер, если я не ошибаюсь?

И без того узкие глаза сузились ещё больше, впившись в напрягшегося, как струна, гриффиндорца. Джеймс, откровенно не понимая, что вообще здесь происходит и куда, спрашивается, смотрит Дамблдор, если в подведомственной ему школе, как у себя дома, разгуливает Тёмный Лорд Волан-де-Морт собственной персоной, потянулся за палочкой, чем вызвал свистящий смех у возвышавшегося над ним волшебника.

- Не стоит, юноша, с вашим жалким набором школьных заклинаний тыкать палочкой в такого, как я, – отсмеявшись, тихо и холодно произнёс маг и, напоследок бросив на парня презрительный взгляд, резко повернулся к нему спиной. Прежде чем раствориться в уходящем вдаль тёмном коридоре, до Джеймса донеслись его прощальные – насмешливые – слова.

- Так и знал, что ты слишком гриффиндорец, Поттер, чтобы напасть сзади… Если хочешь выжить – придётся этому научиться!

Джеймс не знал, сколько после его ухода он стоял в полном оцепенении, переваривая услышанное и увиденное. То, что Волан-де-Морту откуда-то известно его имя, наводило на неприятные размышления, а от взгляда красных глаз у него до сих пор по коже мурашки бегали. Как ни тяжело это признать – даже перед самим собой – но Джеймс был чертовски напуган. В себя он пришёл, только заслышав гомон и топот ног приближающихся студентов. Засунув руки в карманы мантии, он, во избежание нежелательной встречи с ними, задумчиво потопал в сторону Башни, спеша поскорее поделиться своими впечатлениями с Люпином. К тому же теперь надо было решить, стоит ли рассказывать о произошедшем Алексу. Учитывая его одержимость изменением будущего и спасением его – Джеймсовой – жизни.

Такой была первая встреча Джеймса Поттера и его будущего убийцы – Тёмного Лорда.

Часть 4. Реддл, Том.

Детство и юность некоего Томаса Марволо Реддла были не столь яркими и красочными, как у первых трёх героев, к тому же не стоит раскрывать все тайны сразу и лишать главного злодея тех времён всей его неповторимой загадочности, присущей отрицательным персонажам, поэтому автор оставит читателей в благом неведении относительно того, как этот юноша, впоследствии оказавшийся потомком самого Салазара Слизерина, уничтожил всех своих маггловских родственников и стал тем, кем он стал. Тем, чьё имя боялось произносить вслух множество взрослых волшебников и волшебниц магического мира Великобритании. Он стал Тёмным Лордом. Но человеку, претендующему на звание величайшего волшебника, нужно было другое – особенное – имя. Имя, способное внушать людям страх. Имя, которое заставляло бы их трепетать от ужаса и преклонять колени перед Лордом Волан-де-Мортом.

Том Реддл – слишком простое, отвратительное маггловское имя – единственное, что досталось ему в наследство от отца, с помощью ненавистного сына отправившегося в мир иной вместе со своими родителями-магглами. Но перед этим сын брошенной им колдуньи – той, в чьих жилах текла кровь могущественнейшего тёмного волшебника древности – сполна отомстил своему отцу и за годы, что он провёл в сиротском приюте, и за мать, которую, по его вине, он никогда не знал. Таким образом будущий Лорд Волан-де-Морт оборвал последние ниточки, связывающие его с миром столь отвратительных ему магглов. Впрочем, это утверждение ошибочно. Одно напоминание он всё-таки оставил, хотя за несколько лет причины, которыми он тогда руководствовался, были вытеснены увлёкшей его идеей о поисках бессмертия.

Волан-де-Морт. То особенное имя, которое он искал. Всего лишь анаграмма от Тома Марволо Реддла.

В семнадцать лет он стал убийцей, лишив жизни сразу трёх человек. Не то чтобы потом его преследовали муки совести – нет, скорее это были опасения, которые становились всё сильнее с каждой – якобы случайной – встречей с Альбусом Дамблдором, в то время преподававшим Трансфигурацию. Хотя эти опасения становятся более ясны, если вспомнить, что Британия всё ещё кипела после ошеломляющей победы Дамблдора над Гелертом Гриндевальдом. К тому времени только-только отгремела вторая мировая война и маггловский мир только начал восстанавливаться после немыслимых потерь, и одновременно с этим постепенно возвращались к своему прежнему состоянию также и жители волшебного мира, наконец-то освободившиеся от гнёта Гриндевальда. Волан-де-Морт в какой-то степени даже был его последователем. В последние годы обучения в Хогвартсе он ещё больше увлёкся Тёмной стороной магии и практически с головой окунулся в её изучение, ища путь к обретению вечной жизни. И кто бы мог подумать, где и как он его нашёл.

Гораций Слагхорн с самого первого курса стал выделять одарённого и умного полукровку, отправленного Шляпой на возглавляемый им факультет, так что не стоит и удивляться тому, что юный Том Реддл в глазах большинства учителей и своих однокурсников занял выдающееся положение. Благодаря этому ему не составило труда вытянуть из старика-декана правду о хоркруксах и способе их создания.

К выпускному Том уже твёрдо знал, что он будет делать, когда стены Хогвартса с подозрительным профессором Трансфигурации останутся позади. Он жаждал власти и бессмертия. И именно созданием хоркруксов он намеревался заняться по окончании школы, а власть... Всему своё время.

Он много путешествовал в следующие годы. Албания, Тибет, Трансильвания, Чехия, Польша… Он побывал во многих местах, знаменитых своими неразгаданными тайнами, познакомился с интересными людьми и прочёл немало магических книг, прежде чем решился на создание первого хоркрукса. После проведения ритуала он три дня проспал беспробудным сном и ещё почти неделю был вынужден прожить как обычный маггл, напрочь лишившись колдовских способностей. Но вместо того чтобы остановиться на достигнутом, страх смерти стал ещё сильнее, и Том Реддл, уже принявший своё новое имя, со всё большей ожесточённостью занялся поисками подходящего сосуда для осколков своей души. Самый первый хоркрукс, едва не стоивший ему жизни, был помещён в медальон, который колдун, оставаясь немного сентиментальным человеком, спрятал в памятном для него месте. Громадной пещере на берегу моря.

Маг, сумевший расщепить свою душу на отдельные части, просто не в состоянии умереть как обычный человек, и Волан-де-Морт защитил хоркрукс так, что добраться до него было практически невозможно. Магия крови, некромантия, зелья… Тёмная магия действительно разнообразна и притягательна…

Открыть вход в Выручай-комнату незаметно для учителей, как и в прежние годы было проще простого – даже обидно стало из-за смешной защиты, которая, по мнению Дамблдора, должна была обезопасить Хогвартса от вторжения Пожирателей Смерти. Хотя возможно она должна была активизироваться только после прибытия студентов?

Запахнувшись в длинную чёрную мантию, Волан-де-Морт окончил свой путь по лабиринту, остановившись напротив облезлого старого буфета, на вершине которого стоял рябой каменный маг, в старом пыльном парике и в чём-то похожем на древнюю выцветшую диадему.

Маг улыбнулся тому, как сильно истинный артефакт отличался от своих копий. В башне Равенкло, помнится, была статуя Основательницы этого факультета, и на ней тоже была диадема, но с оригиналом она разнилась как огонь и вода.

В узких глазах, сегодня почему-то принявших свой первоначальный цвет, отчётливо читалось торжественное удовлетворение, а быть может, это была виновата сама диадема, тускло отражавшая игру света.

Так или иначе, но тут ей было самое место. Кому может придти в голову искать очередной – и на этот раз точно последний – хоркрукс под самым носом у Дамблдора в Выручай-комнате?

Красивый призрак молодой девушки с длинными волосами и длинной мантией, выступив из стены, грустно посмотрел ему вослед, когда Том Марволо Реддл покинул это место и направился в кабинет директора, находившийся несколькими этажами выше.

* * *

Среди предков Альбуса Дамблдора точно никогда не было провидцев, и тем не менее старый директор, ещё со школьной скамьи не переносивший сюрпризы (ибо ничем хорошим они не заканчивались), с самого утра чувствовал, что первое сентября этого года будет очень занимательным. Уж лучше бы победитель Гриндевальда ошибался. Хотя бы раз.

Сюрприз удался на славу, так как если чего он и ожидал меньше всего на свете – так это встреча со своим бывшим учеником. Особенно учитывая сложившиеся обстоятельства, в свете которых Хогвартс находился практически на военном положении, в любой момент ожидая нападения Пожирателей Смерти во главе со своим господином.

Итак, что называется, «сюрприз». Не дай Бог и Мерлин такой сюрприз кому-нибудь пережить.

Бесшумно отворилась дверь директорского кабинета, прошелестел по выложенному плитами полу бархатный плащ, и посетитель (Дамблдор, видимо, думал, что это вновь заглянула его заместительница, поэтому даже не стал отвлекаться от своей работы с документацией из Министерства, которую нужно было закончить до начала Церемонии) деликатно кашлянул, привлекая к себе его внимание. А дальше как раз начинается самое интересное. Учитывая репутацию незваного и, чего уж душой кривить, нежеланного гостя, думаю, вполне можно понять и простить первую реакцию Дамблдора, когда тот, подняв голову на незнакомца, вместо приветствия «Привет, Том. Как поживаешь?» бросил в того невербальное и очень мощное заклинание. Однако к тому времени Лорд Волан-де-Морт уже успел многому научиться и многого достичь – о его достижениях весьма подробно излагалось в сенсационных статьях «Пророка» – так что сиреневый луч, вылетевший из палочки директора, будто натолкнулся на невидимый щит, окружавший всю фигуру вошедшего волшебника, и вместо того чтобы просто рассыпаться яркими искрами, тот почему-то мгновенно поглотил чары. Ибо таков принцип действия большинства защитных заклинаний из Тёмного раздела магии. Лицо Дамблдора посерело.

- Том.

- Здравствуй, Дамблдор, – вполне человеческие губы – разве что слишком серые – едва шевельнулись, выдавив из горла два сухих слова. Презрительное и насмешливое «старик» произнесено не было, но казалось, что оно так и витало в воздухе между бывшим учителем и его бывшим учеником ещё с их прошлой встречи. – Как школа? Уже успел найти преподавателя по Защите? Авось и я сгожусь.

- Спасибо за заботу, Том, – Дамблдор довольно быстро пришёл в себя от удивления и шока после короткой, но эффектной демонстрации Тёмной магии в стенах Хогвартса. – Но у меня уже второй год подряд есть замечательный профессор, который весьма неплохо справляется со своими обязанностями.

- Да неужели?

- Именно так, Том. И из всего этого я могу сделать вывод, что нам наконец-то удалось справиться с… последствиями твоего прошлого визита.

Синие глаза Реддла недоверчиво сощурились, и феникс Фоукс быстро перепорхнул со своей жёрдочки на директорское плечо при виде того, как стремительно меняется их цвет. Теперь из-под предусмотрительно надвинутого на лицо капюшона на Дамблдора взирали две узких алых щёлочки.

- Я вижу, ты многого добился, Том, – медленно произнёс старый волшебник, с интересом наблюдая за происходившими на его глазах метаморфозами. – Зачем ты пришёл? Ты ведь не настолько глуп, чтобы думать, что после того что ты натворил, я отдам тебе эту должность, – не вопрос, а утверждение.

- Ностальгия. Решил зайти, вспомнить старые-добрые времена.

- Ну да, как же. И на этого человека я возлагал такие надежды… – вскользь заметил старый волшебник в тёмно-бордовой мантии, развалившийся в кожаном белом кресле на одном из многочисленных портретов. Предшественник Дамблдора – ныне покойный директор Хогвартса Армандо Диппет.

Лорд никак не выказал охватившей его ярости: он просто быстро взмахнул палочкой, и портрет тут же скрылся за упавшей на него тяжёлой бархатной портьерой. Дамблдор на это не сказал ни слова, вместо этого как-то по-особенному повернув голову и пристально глядя на бывшего ученика поверх очков-полумесяцев.

Волан-де-Морт расхохотался.

- Не пытайся, старик! Этот фокус со мной не пройдёт! Тренируй его на своих гриффиндорцах!

Не многие студенты могли «похвастаться» тем, что побывали в кабинете директора – для этого нужно было натворить нечто такое, что выходило бы за любые рамки. Одними из таких «счастливчиков» были Джеймс, Сириус, Ремус, Питер и Северус Снейп. Претензий к Петтигрю обычно не возникало, так что можно сказать, сюда он попадал за компанию. И если обычно в разговоре с этой четвёркой Мародёров Дамблдор мог себе позволить немного расслабиться и даже пару раз незаметно хмыкнуть в бороду, то в беседах со Снейпом подобное поведение было просто недопустимым. И неподходящим. По правде говоря, директор Хогвартса слишком опасался повторения истории: что из юноши со временем вырастет новый Тёмный Лорд, а магическому миру и нынешнего Волан-де-Морта было более чем достаточно.

Дамблдор встряхнулся, проверяя и укрепляя защитный блок на своих воспоминаниях.

- Зачем ты пришёл, Том? – с нажимом повторил он, сворачивая и откладывая в сторону свиток пергамента.

- Вижу, у тебя опять проблемы с Министерством, Дамблдор, – заметив знакомую печать, холодно отметил маг, снова пропустив вопрос мимо ушей. Из-за портьеры, укрывавшей портреты, раздалось неясное бормотанье.

- Всего лишь небольшая конфронтация с министром.

Маг понимающе кивнул, приподняв уголок мертвенно-серых губ в ироничной усмешке, мысленно напомнив себе поблагодарить и наградить Люциуса за его старания, и на секунду замер, будто прислушиваясь к чему-то или кому-то невидимому.

Дамблдору почудилось тихое шуршанье в проходивших за стеной трубах, но затем Волан-де-Морт стремительно встал из кресла.

- Не стану вас больше задерживать, – он почему-то вдруг перешёл на вежливое и официальное «вы», – к тому же мне пора идти. Скоро увидимся, Дамблдор, и возможно это произойдёт гораздо раньше, чем ты думаешь.

Хлопнула дверь.

- Хорошо, что поезд ещё не приехал, – откашлявшись, произнёс голос Финеаса Найджелуса из-за портьеры. – Но, наверное, стоит проверить количество учителей. Вдруг на одного меньше стало.

Директор улыбнулся и покачал головой, слыша такие суждения, но вместо того чтобы последовать совету, снова развернул заинтересовавший Волан-де-Морта свиток.

Василиск, по повелению наследника Салазара Слизерина, неохотно вернулся в пещеру, недовольный из-за того, что хозяин не позволил ему подольше побыть на воле, но ослушаться приказа он не посмел.

Кому-то этот визит в Хогвартс мог показаться бессмысленным, но Тёмный Лорд никогда ничего не делал, не имея чёткой цели, и сегодня он выполнил сразу две: позаботился о сохранности жизненно-важной для него диадемы и проведал своего старого-старого друга. Василиска, так как назвать Дамблдора другом у него просто язык бы не повернулся. Так что лучше всего этот визит можно было объяснить старым желанием остаться преподавать ЗоТИ. Старик, конечно, был слишком умён, чтобы поверить в это, но дело уже было сделано. Хоркрукс был спрятан от посторонних глаз в надёжном месте. А что может быть надёжней Хогвартса?