Глава 3В детском саду Ксю постоянно дралась. И ничуть не смущалась, когда нянечка на пару с воспитательницей, оттаскивая её от оппонента силой, грозили нарушительнице спокойствия страшными карами и суровым возмездием. Всё равно она знала, что, сколько бы они ни ябедничали, отец всегда будет на её стороне.
Но свобода самовыражения в драках закончилась с поступлением в школу.
"Ты уже большая", – напутствовал Ксю отец первого сентября, отправляя её на праздничную линейку в полном одиночестве. Даже Полине было велено идти отдельно, хоть она и рвалась проводить сестру.
"Ты уже большая, будь молодцом!"
И ясное радостное утро померкло. Ксю плелась посреди пёстрой, шуршащей букетами толпы, а сама всё оглядывалась – может быть отец пошутил и на самом деле следит за ней из-за угла? Она стискивала губы и высоко поднимала голову с тяжёлым бантом на макушке, чтобы отец даже издалека видел, какая она молодец. А потом, когда они с Полькой вернулись из школы, оказалось, что он всё это время просидел дома.
"Я тебе доверяю, – сказал он тогда. – Ты – надёжный человек".
А ей так хотелось хоть ещё немного побыть малышкой! Но отец велел быть молодцом, быть самостоятельной и надёжной – и Ксю старалась изо всех сил. Уж по крайней мере не создавать неприятностей в школе она была вполне в состоянии. Так продолжалось до самого её отъезда из родного города. Оказавшись предоставлена самой себе, Ксения немедленно пожелала компенсировать годы примерного поведения, а Полина ей в этом не препятствовала. Только изредка мягко намекала, что компенсация компенсацией, а из уровня детского сада уже можно было бы вырасти.
И сейчас эта мудрая мысль звучала у Ксении в голове как набатный колокол.
"Просто замечательно придумано – сцепиться со скворцовским механиком, как с какой-нибудь Мариной Ворониной, отнявшей у тебя лошадку…"
Нет, Петька был совершенно не похож на Марину Воронину. Да и Скворцов, стоящий у открытой дверцы ауди, ничуть не напоминал воспитательницу. Равно как и нянечку, впрочем.
– Что здесь происходит?
Пожалуй, выражением лица он больше всего походил на их географа. В которого Полька тоже, кстати, когда-то была влюблена. В школьные годы она вообще влюблялась много и охотно, несмотря на неизменную увлеченность Скворцовым. Впрочем, все объекты её пылких, но скоротечных чувств имели во внешности что-то общее, что-то неуловимое, из-за чего их можно было принять за родных братьев. Может, эта сутулость и худоба, которую взрослый Скворцов не только сохранил, но, казалось, даже приумножил.
"Или правильнее сказать – приуменьшил? – фыркнула про себя Ксения, пряча взгляд под предлогом старательного отряхивания комбинезона от пыли. – Короче, совсем оголодал, бедняжка!"
"Бедняжка" меж тем ожидал ответа на свой исключительно дурацкий вопрос, в упор уставившись на Петьку. Как будто версия второго участника событий вообще не представляет никакого интереса.
Конкурент, так же преувеличенно-долго, как и сама Ксения, отряхивавший безнадёжно испачканные джинсы, в конце концов поднял голову и заговорил:
– Да вот, Алексан Семёныч… – по тону было понятно, что до него потихоньку начал доходить весь идиотизм собственного поведения. – Я вернулся, а тут какая-то… Мне откуда знать, по приглашению она или через забор залезла?
Ксения выразительно смерила взглядом возвышавшуюся над ними стену и хмыкнула вроде как себе под нос, но достаточно громко, чтобы Петькины уши начали розоветь. Скворцов тоже оценил глазами высоту своего забора и, похоже, остался доволен инспекцией.
– Нет, ну а что… – задумчиво протянула Ксения, которой в последнее время нечасто выдавалось так повеселиться. – Если с гимнастического мостика попробовать… Или с шестом…
– Или на ходулях, – перебил Скворцов, удостоив наконец Ксению взглядом. – Девушка, вы здесь что делаете?
– Александр Семёныч, это я пригласил! – вмешался Василий Иванович, высунувшись в окно с водительского места. – Гоните этого дармоеда в шею, я ему уже замену подыскал…
– Василь Иваныч! – жалобно воскликнул "дармоед", поворачиваясь к суровому начальнику. – Я ж говорил… – тут он, видимо, вспомнил, что его, без сомнения, тщательно отрепетированная защитная речь была произнесена впустую, и ещё раз злобно зыркнул на Ксению. – Ну в смысле – я объясню всё. И отработаю!
– Без тебя всю работу сделали, – Василий Иванович был неумолим. – Пока ты в Ялте пузо грел. Александр Семёныч, возьмите девочку – девочка хорошая, толковая. МАИ закончила…
– О, это очень кстати! – с искусственным оживлением отреагировал Скворцов. – Как только заведу себе авиапарк – непременно её кандидатуру рассмотрю вне очереди. А пока что небогаты мы самолётами… Не заскучает девочка твоя?
"Чтоб тебя… сноб проклятый!" – ругнулась про себя Ксения. А вслух сказала, криво улыбнувшись:
– Вы не волнуйтесь, я найду, чем заняться.
– Василий Иваныч! – вот теперь Петька забеспокоился всерьёз. – Ну вы чего?! Я правда больше не буду!
"Что не будешь? Квасить со своими дружками-подружками?"
Ксения подняла голову, провожая взглядом взлетающий самолёт. Внутри она ощущала ужасное разочарование. Хоть сам Петька этого и не понимал, но, судя по тому, как его сейчас распекал Василий Иванович, потеря работы ему не грозила. А значит Ксению просто использовали, чтобы припугнуть обнаглевшего мальчишку. Попугают-попугают и простят. Жалко, конечно, но она ведь и не собиралась тут работать. Скорее было обидно из-за того, что Василий Иванович тоже оказался предателем.
– Можно, я не буду сегодня никого увольнять? – неожиданно прервал перепалку своих механиков Скворцов.
Гораздо больше, чем раздражения, в его голосе было самой обычной усталости. В самом деле – отличную встречу ему тут приготовили. Ксении даже на мгновение стало стыдно. Человек приехал с работы, на которой практически жил последние пять дней, и прямо на пороге вынужден разбирать какой-то нелепый спор. А тут ещё она со своими попытками острить…
– Александр Семёнович! – окликнул его Василий Иванович. – Всё-таки как насчёт…
– Всё завтра, – отрезал тот и шагнул в калитку.
– Дочка… – неуверенно позвал Ксению Василий Иванович. – Ты это, завтра приходи. Разберёмся.
– Хорошо, я приду, – уныло пообещала она, коротко кивнула обиженно пыхтящему Петьке и направилась домой. И только дойдя до их дачки, вспомнила про разобранного "старичка" с оторванным глушаком, который остался валяться где-то там же, под машиной. Конечно, Василий Иванович и без неё разберётся, но сам факт, что "хорошая толковая девочка" оставила такое явное доказательство своей профнепригодности… Но что поделать – не вламываться же снова на скворцовскую виллу!
– Ксю вернулась! – звонким голосом провозгласила Юлька, втащив тётушку с улицы в сад и тем самым положив конец её колебаниям.
***
– Ну, – Юлька аж приплясывала от нетерпения, – а теперь рассказывай, какой он?
– Похож на Сашку, – ответила Ксения автоматически, не успев толком подумать. Но эта спонтанная реакция, если подумать, была самой правильной. Начни она анализировать скворцовскую внешность – сразу бы столкнулась со сложностями, которые испытывают люди, пытающиеся описать всего единожды виденного человека. Но когда её память получила зацепку, тут же оказалось очень легко представить мысленным взором каждую чёрточку узкого продолговатого лица. – Очень похож. Только нос с горбинкой и не курносый, а, я бы сказала, крючковатый даже немножко.
– Ага, – кивнула Юлька, – у нас с Сашкой носы мамины… А глаза какие?
– Серые. Или голубые. Не знаю, светлые какие-то вроде. Из-под чёлки не очень-то их разглядишь.
– Жалко, что интернета тут нет, – вздохнула Юлька. – Сейчас бы запросто нашли в сети, если уж он такой известный.
Интернета они лишились ещё весной, когда состояние Полины резко ухудшилось. Тогда как-то сразу стало ни до чего, и Ксения попросту забыла заплатить за очередной месяц. А вскоре стало ясно, что с квартиры вообще придётся съезжать. Телевизора у них тоже никогда не водилось, по принципиальному решению Полины. Может быть, она в своё время отказалась от него именно потому, что не хотела, чтобы дети увидели Скворцова. Но в таком случае это была совершенно лишняя предосторожность. Первые полтора месяца после смерти Полины они наоборот и слышать ничего не желали об отце. Любопытство пробудилось позже, когда они уже поселились на даче, без единой лишней копейки, чтобы позволить себе ездить в Москву и там расхаживать по музыкальным магазинам в поисках плаката или диска со скворцовским изображением.
– Может и не такой, – злорадно произнесла Ксения. – Вот ты можешь похвастаться, что не знаешь, как выглядит… ну, к примеру, Башмет? Во-о-от, а ведь, небось, никогда не искала его фотки в интернете? Как говорится, почувствуйте разницу: где Башмет, а где…
– Ну ладно! – перебила её Юлька. – А он высокий?
– Угу, – в памяти вновь возник скворцовский силуэт в белой, явно концертной, рубашке. – Выше меня на полторы головы примерно. Это получается…
– Метр девяносто – метр девяносто пять, – прикинул Саша. – Девушки, вы вообще о чём? Какая разница, с горбинкой у него нос или курносый? Расскажи лучше – он прямо вот так взял тебя и уволил?
– Нет ещё…
"Всё завтра…"
– Так ты пойдёшь туда опять? – спросила Юлька.
– Конечно, – Ксения решительно тряхнула головой. – Когда уволит, просто расскажу ему всё.
– Может не надо? – племянница послала ей свой самый жалобный взгляд. – Если он такая сволочь…
Ксении стало неуютно. Одно дело – самой ругать Скворцова последними словами, совсем другое – слышать эти слова от его родной дочери.
– На чём это твоё мнение основано? – поморщился Саша, которого тоже явно покоробило выступление сестры.
– Да уж, Юльк, думай, что несёшь, – поддержала его Ксения.
– Чего тут думать? Взять и уволить человека, даже не проверив, как он справляется…
– Работа всё равно была временная. Так, пока второй механик отсутствует…
– Я уверена, что ты в десять раз круче этого Петьки! – пылко воскликнула племянница. – Он хоть диплом твой посмотрел?
– А чем мой диплом такой замечательный? – пожала плечами Ксения. – У него же не самолёт, в самом деле…
– МАИ – это круто, – уверенно провозгласил Саша, а Юлька отчаянно закивала.
Вот и Ксения так думала когда-то. Что ещё могло больше порадовать отца, всю жизнь проработавшего механиком базировавшегося в их городочке авиаполка? Тогда Ксения искренне верила, что унаследовала его страсть к самолётам в полной мере. И только спустя много лет поняла, насколько они разные. Обоим доставляло огромное удовольствие разбираться в том, как что устроено, и прикладывать свою руку к тому, чтобы всё работало, как надо. Но если отец при этом восхищался самой идеей полёта, то Ксения от души её ненавидела.
Трудно сказать, когда это началось. Может быть, когда она – вчерашняя жительница маленького зауральского городка – попала в каменные джунгли столицы и впервые взглянула на мир с высоты многоэтажки? Когда поняла, что обливается холодным потом при одной только мысли о поездке на лифте и смертельно боится ступить на эскалатор? Или в те несколько месяцев, что она прожила в пашкиной квартире с телевидением и интернетом, благодаря которым вдруг пришло осознание, сколько в мире случается авиакатастроф?
Возможно, диагностированная Сашей акрофобия и была ответственна за кошмарные сны, в которых каждый раз лифт проваливался в шахту, нога соскальзывала с подоконника, автобус срывался с высокого моста, а самолёт разваливался на части или входил в штопор, и которые всегда заканчивались одинаково – сосущим ощущением стремительного падения с одной только мыслью: "Я сейчас умру". Но за всей иррациональностью своих страхов Ксения чувствовала нечто большее, правильное, то, что впоследствии стало ей принципиальной позицией: человеку незачем лезть в небо. Земля такая большая – зачем городить на ней головокружительной высоты башни? Зачем нужен этот безумный темп жизни, который заставляет людей летать не потому, что они наслаждаются этим чувством, а только потому, что иначе не успеть к сроку? Почему нельзя жить как-то иначе – смакуя каждую минуту, касаясь стволов деревьев, запрокидывать голову, чтобы любоваться небом снизу – как чудом и непостижимой тайной?
"Переезжай в деревню, утопистка, – ехидно посоветовала сестра. – Будешь на тракторе пахать. Поди плохо – всеми четырьмя колёсами на твёрдой земле!"
"Лучше обеими гусеницами, так ещё надёжнее, – без особого запала парировала Ксения. – Полька, ну что мне делать?! Я не могу заниматься тем, во что не верю. А я
не верю в безопасные полёты, и значит…"
"…значит, не можешь их обеспечивать, я поняла. Но ведь так не всегда было? Раньше ты думала, что эта работа имеет смысл?"
Да, когда-то Ксения полагала, что можно никогда не летать самой, но при этом проектировать или ремонтировать двигатели, чтобы они больше никого не подводили. Чтобы, если уж люди такие идиоты, если уж человечество не может обойтись без этой нелепой прихоти, сделать на совесть хотя бы свою часть работы. Но рано или поздно иллюзия, что от неё что-то зависит, должна была развеяться. И это произошло в те секунды, когда маленький легкомоторный самолётик, разработанный в их бюро, беспомощно кувыркаясь, летел к земле. Только что он, новенький и блестящий, гордо выкатывался из ангара – и вот уже лежит в овраге, как сломанная неловким ребёнком игрушка. А двое молодых ребят-испытателей никогда больше не попытаются покровительственным жестом взлохматить Ксении волосы, не потребуют себе самый большой кусок пиццы, не устроят на взлётной полосе гонки радиоуправляемых машинок, доводя Михалыча до нервной трясучки… И всё из-за какой-то дурацкой стаи птиц!
Наверное, именно тогда её фобия окончательно превратилась в стойкое убеждение, что небо опасно. Точно так же, как она отказывалась прокачивать машины стритрейсеров, принципиально не желая иметь ни малейшего отношения к их забавам, Ксения не могла больше готовить самолёты к полётам, зная, что любой из них может закончиться трагедией.
Полина, бывшая на хорошем счету в своей конторе, зарабатывала достаточно, чтобы сестра могла "искать себя", не задумываясь о завтрашнем дне. А Пашка, который в своё время и подал Ксении идею с автожурналами, иногда подкидывал всякие подработки – в основном тоже связанные с машинами. Воистину, нет ничего более постоянного, чем временные явления. На самом деле Ксения
нашла себя ещё в четырнадцать, когда отец впервые пустил её за руль. Сейчас воспоминания об этом казались более яркими, чем годы учёбы в МАИ и последующая практика в бюро. Сколько всего можно было бы успеть, если бы она только вовремя поняла, что истинное призвание всегда было у неё под самым носом!
Отец считал иначе.
"Если не понимаешь, как твой автомобиль устроен – нечего и за руль садится, – высказал он как-то соседу, дяде Володе, который попросил глянуть, что там в его Ниве "как-то подозрительно стучит". – Не умеешь сам чинить – учись, а не ищи, кто за тебя сделает. Хочешь – покажу, объясню, но за тебя делать не буду".
И когда дядя Володя, слегка озадаченный таким отпором, ответил, что странно слышать подобные речи от механика, и поинтересовался, почему в таком случае тот не против, когда пилоты передоверяют ему ковыряться в двигателях своих "птичек", отец произнёс речь, которая настолько врезалась Ксю в память, что она даже процитировала её в школьном сочинении на тему "Кем быть".
"Разница, Володенька, огромная. Машина – это как продолжение тебя. Ты её для своих собственных нужд приобретаешь и используешь, и служит она лично тебе. А авиация – дело общее. Всех в небо пустить не могут, но на земле каждый из нас что-то делает, чтобы человечество – понимаешь, Володенька, – чтобы
человечество летало! Ты вот в своей поликлинике, я в ангаре, и каждый полёт – он немножечко благодаря нам. Потому что нам всем это нужно. А кому, прости, радость от того, что ты к тёще за картошкой съездишь? То-то. Никакой наёмный механик душу в твою машину не вложит. И я не вложу. В самолёт – сколько угодно, а ради Нивы своей сам старайся".
Дядя Володя, бурча что-то вроде "только приди ко мне давление померять, философ", отправился переодеваться в рабочую одежду, а отец, улыбнувшись, добавил специально для Ксении:
"Выбери себе дело, в которое не жалко будет душу вложить. Чтобы польза была для всего человечества, а не тебе одной, понимаешь?"
Ну и как после этого было признаться ему, что она ушла из авиабюро? Впрочем, вранья за последние десять лет между ними и без того выросла целая гора. Одна ложь влекла за собой другую, ещё более ужасную – и так, по нарастающей Ксения увязла настолько безнадёжно, что весь последний год даже не могла решиться поехать к отцу. Она просто не смогла бы больше умалчивать о состоянии Полины. Как бы ни была обижена сестра, как бы ни был отец перед ней виноват – скрывать от него
такое было нельзя. Но если рассказать, неизбежно бы открылось и то, что все эти годы Ксения общалась с Полиной, знала о существовании Юльки и Саши – и молчала. А когда отец изредка интересовался, как она устроилась в Москве, ещё и врать приходилось, изобретая несуществующие подробности жизни в общаге, из которой она на самом деле съехала ещё на третьем курсе, сразу после замужества. О котором Ксения, кстати, тоже никогда не упоминала.
Когда весной Полине вдруг стало хуже, Ксения едва не послала отцу телеграмму. И остановили её вовсе не категорические протесты сестры, которая всё ещё не желала ничего слышать о примирении, а суеверный ужас накликать тем самым беду, предав свою веру в хороший исход. Вместо этого Ксения поклялась себе: как только Полина пойдёт на поправку, первым делом привезти отца в Москву и заставить их поговорить. Потом были два месяца кошмара, уже не борьбы, а агонии. Но даже в самые тяжёлые моменты Ксения по-прежнему цеплялась за призрачную картинку будущей встречи, после которой её семья снова станет одним целым. Может быть, именно это и позволило ей тогда выдержать, когда хотелось бежать прочь, подальше от боли и ужаса, которыми пропитался их дом. А потом, когда всё кончилось, когда стало не на что
заставлять себя надеяться, Ксения осталась наедине с последствиями своей трусости. И то, о чём она молчала раньше, показалось такой ерундой в сравнении с самым главным, что ей предстояло сообщить отцу. Что Полины больше нет. Что ещё несколько месяцев назад он мог что-то исправить, попросить прощения или хотя бы попытаться понять, а теперь уже поздно. И что виновата в этом именно Ксения, со своим враньём и молчанием не пойми во имя чего.
Иногда ей удавалось прожить целый день, за повседневными заботами ни разу не вспоминая обо всём этом. Но ночью снова обрывался трос лифта или проламывались под рукой перила балкона – и она просыпалась, разбуженная собственным криком. И обещала себе, что, как только убедится, что Юлька и Саша нормально устроены, сразу поедет к отцу, чтобы признаться наконец во всём.
В том числе и в том, что она больше не считает диплом МАИ такой уж крутой вещью.
***
Когда Ксения с независимым видом подошла к площадке перед скворцовским гаражом, Василия Ивановича нигде не было видно. Зато из-под москвича торчали уже знакомые мокасины.
– Доброе утро! – жизнерадостно провозгласила она, присаживаясь рядом на корточки. – Может, помочь чем?
– А, явилась… – вместо приветствия произнёс Петька, высунув из-под машины голову. – А я как раз доделываю то…
– …с чем я бы отлично справилась ещё вчера, если бы некий неандерталец не…
– Ну разумеется, – сухо ответил он, вновь скрываясь под днищем.
– Так что – помощь не нужна? – поинтересовалась Ксения, поднявшись на ноги и обойдя москвич кругом. Снизу раздался лишь какой-то невнятный звук. – А где Василий Иваныч?
– В доме, – буркнул Петька, на этот раз выкатившись целиком. – Как раз рассказывает Александру Семёнычу твою трогательную историю.
История – это было слишком сильно сказано. Ксения успела поведать Василию Ивановичу только о том, что раньше снимала жильё в Москве, но хозяйка подняла плату, и тогда удалось подыскать недорогую дачку – просто чтобы где-то перекантоваться лето. Ещё для солидности упомянула про свою работу в журнале и про диплом, представив всё так, чтобы сложилось впечатление, что высшее образование она получала для корочки.
– Ясно… – неопределённо протянула Ксения.
– Я только одного не понял, – Петька в упор уставился на неё, стягивая замызганные пупырчатые перчатки. – Ты с реальными машинами вообще дело когда-нибудь имела?
– Ещё побольше твоего, – фыркнула она. – Меня с детства отец натаскивал.
– И что у вас было?
– Шестёрка была. Потом вольво. Точнее, три вольво. На одной ездили, а ещё две во дворе стояли, на запчасти. Сейчас фольксваген. Ещё что-нибудь интересует?
– И это весь твой опыт? В рухляди ковырялась "с детства"?
– Представь себе, – вспылила Ксения, – "гольф" мы купили с конвейера! И я его с закрытыми глазами могу…
– Хорошо-хорошо, – Петька насмешливо выставил вперёд ладони, как будто запросил мира. По счастью, он не обратил внимания на её оговорку. Или посчитал, что "мы" означает "мы с отцом". – А с машинами представительского класса работать приходилось?
– Я не понимаю, ты мне тут собеседование, что ли, устроил?
– Какое ещё собеседование? – ухмыльнулся Петька. – Просто понять пытаюсь, что же в тебе Василий Иваныч нашёл.
– Слушай, у тебя совсем совесть атрофировалась?! Забыл, кто тут за тебя всю чёрную работу сделал?
– Не за меня, – он состроил важную мину, поправляя воображаемые очочки, – а за того таджикского парня, которого надо было нанять на несколько часов для выполнения неквалифицированного физического труда.
– А ты, значит, – Ксения картинно хлопнула себя по лбу, – предназначен для труда квалифицированного и интеллектуального?
– Вот именно! – радостно подтвердил Петька, потирая грязное пятно на носу. – Но если ты готова отобрать у несчастного уроженца Душанбе его законное место под солнцем, то добро пожаловать в наш дружный коллектив! Сейчас, к примеру, надо днище этого страдальца отмыть, перед антикором. Уже можно приступать.
– Ага, – она неторопливо подошла к верстаку, выдвинула из-под него чурбачок и села, всем видом изображая, что никуда не торопится. – Только дождусь Василия Иваныча. Хочу послушать, что он об этом думает.
– Чего тут думать-то! Нельзя терять ни секунды – коррозия-то расползается!
– Боюсь, для такого занятия мы с таджиком не годимся. Слишком ответственность большая. Тут нужен кто-то квалифицированный. И интеллектуальный.
– А я-то думал, вам деньги нужны… – Петька сокрушённо покачал головой.
– Нам? – по её спине пробежал холодок. Неужели дотошный Василий Иванович уже успел выяснить, что она живёт не одна?
– Вам с таджикским парнем, – он снова ухмыльнулся.
– Знаешь что, парень отдельно, а я отдельно. Так что, если хочешь, чтобы за тебя кто-то выполнил грязную работу, можешь сам себе нанять таджика. Хоть троих. А меня Василий Иванович для другого приглашал.
– Скучная ты, – погрустнел Петька. – Я-то уж обрадовался, что наше одинокое мужское существование отныне будет скрашивать прекрасная дама…
– Ваше существование уже успешно скрашивают пироги Миланы, разве нет?
– Этого мало, – вздохнул он ещё горестнее. – Нужна ещё верная боевая подруга, чтобы сквозь огонь и воду…
– …и под машину без лишних вопросов, – закончила за него Ксения. – Что-то ещё вчера ты так не думал.
– Я был слеп! – практически взвыл Петька и рухнул перед ней на колени. – Умоляю, будь нашей Анкой!!!
На этой драматической ноте Ксения не выдержала и расхохоталась. Петька с серьёзнейшим видом смотрел на неё снизу вверх.
– Могу пока побыть вашей Ксенией, – представилась она, отсмеявшись, и протянула ему руку.
– Я тебя всё равно буду называть Анкой, имей в виду, – он ответил рукопожатием, но подниматься с колен не спешил. – Меня же все Петькой зовут – и ничего…
– А это разве не твоё имя? – её изумлению не было предела.
– Вообще-то я – Игорь, – ответил он просто, без паясничания, и впервые за всё время улыбнулся обычной искренней улыбкой. На щеках немедленно появились ямочки.
– Петька! – раздалось громогласное восклицание, заставившее их обоих дёрнуться от неожиданности. Василий Иванович с чрезвычайно грозным видом шагал к ним через лужайку, а от дома за разыгрывающейся сценой с интересом наблюдал Скворцов. – Кончай девочку с толку сбивать! Тебе заняться нечем?
– Давай быстрее соглашайся! – шепнул Петька, театрально втягивая голову в плечи, как будто всерьёз ожидал, что Василий Иванович начнёт его лупить.
– На что? – почему-то тоже шёпотом спросила Ксения.
– Зваться Анкой, конечно! Ну?!
– Нет уж! – решительно ответила она. – Если так приспичило, можно Ксанкой. Пойдёт?
– Замётано! – с широкой улыбкой он снова пожал её руку и на этот раз встал на ноги.
Подошедший Василий Иванович попытался отвесить Петьке шутливую затрещину, но тот ловко пригнулся и отскочил.
– Ты на этого паразита внимания не обращай. Небось хотел, чтобы ты за него всю работу сделала… Слушай, дочка… – он замялся, явно не зная, как приступить к разговору. – Ты подожди ещё, ладно? Я Александру Семёновичу рассказал про нашу договорённость, он обещал подумать, – видимо, после этих слов лицо Ксении заметно вытянулось, потому что Василий Иванович торопливо добавил: – Но я тебе обещал работу до сентября, так что в любом случае… Заплачу из своего кармана – поди, не обеднею. Тем более, что сейчас если что и надо, так это старичка моего реанимировать.
– Да продай уже своего старичка, Василь Иваныч! – подал Петька голос, всё ещё держась от начальника подальше. – Он своё отъездил.
– Цыц, салага! Ты мне сейчас
товарища предлагаешь продать? Который мне столько лет верой и правдой… Кстати, будешь наглеть – я и тебя переведу на почасовую оплату, чтоб неповадно было бездельничать. Понял?
– Понял… – уныло протянул Петька, но в глазах его кувыркались весёлые чёртики. – Ну что, Ксанка, тащи из гаража щётки и садовый распылитель, будем отрабатывать свои кровные.
– Ты девочку-то оставь в покое! – возмутился Василий Иванович. – И без тебя ей дело найдём.
Ксения кинула взгляд в сторону дома. Скворцов, не обращая больше внимания на происходящее у гаража, преспокойно улёгся посреди лужайки, прямо на траву, закинув руки за голову. Сейчас явно был неудачный момент, чтобы приставать к нему с разговорами. Да и вообще маячить перед глазами. Если
Александр Семёныч и собирался о чём-то подумать – так это о том, какими словами отказать своему шофёру в просьбе. С чего бы ему брать в штат ещё одного человека, когда весь автопарк состоит всего из трёх машин, включая василь-иванычевского "старичка"? Тем более, если этот человек – неизвестно откуда взявшаяся девица… В общем, меньше всего Ксении сейчас хотелось бегать по поручениям Василия Ивановича на глазах у этого сноба, который, судя по всему, рассчитывал, что она уйдёт сама.
– Всё в порядке, Василий Иваныч! – произнесла она, чуть возвысив голос, чтобы у Скворцова не осталось никаких иллюзий. – Вдвоём-то удобнее. Тут в посёлке, между гаражей эстакада есть, и колонка рядом, мы съездим? Там отмоем, обработаем и вернёмся…
– Ну, если ты сама хочешь… По правде говоря, тут сегодня действительно делать нечего. Только не позволяй этому лоботрясу на тебя всю работу сваливать! Нашёлся тоже командир…
Позволив "лоботрясу" самостоятельно развивать бурную деятельность, опуская москвич на землю и загружая в него всё необходимое, Ксения исподтишка наблюдала за Скворцовым, который продолжал лежать в той же позе – не то заснул, не то облаками любовался. Она почему-то до последнего надеялась, что он всё-таки окажется человеком, с которым будет легко заговорить – и попросту рассказать ему правду о том, кто она такая и зачем явилась в его дом. Но от него почти ощутимо веяло холодом и отчуждённостью от всего остального мира. "Какое мне дело до ваших проблем?" – девиз подобных людей.
– Сударыня, экипаж подан! – провозгласил Петька, галантно открывая перед Ксенией дверцу.
"Что ж, раз так – я сделаю эти проблемы твоими!" – мстительно подумала она, приняв наконец окончательное решение.
