Следи (не только за собой)До Рождественских каникул оставалось три дня, и все ученики бегали в мыле, с ужасом подвывая от своих учебников, преподавателей и промежуточных зачётов. Меня это обстановка иррациональным образом успокаивала и помогала отвлечься от мрачных мыслей. Вот что я понял за время пребывания здесь: Хогвартс — изолятор. Волшебное, мать его, место, с какой стороны ни посмотри. Нет, я не был совсем идиотом (хотя периодически появлялись сомнения). Я знал, что за пределами замка, умиротворённо ухающих сов, каменных сводов и бесконечных коридоров есть реальный мир. Об этом было легко забыть, когда дети вывались в коридоры, и создавали столпотворения, перебрасывались заклинаниями разных мастей, один из которых походили на туман, другие же — сияли, будто радужные фейерверки. Да, среди волшебства, веселья, ярких, сочных красок, бесконечных приёмах Слизнорта и столь же бесконечных призраков, можно было впасть в блаженное неведение. О жизни за школой я задумался с того момента, как поссорился с Флёр. Я начал обдумывать, что именно меня удерживало в стенах школы. Да, я привязался к Питеру и Сириусу (отличный он парень, зря Флёр с ним так), да, вряд ли я найду такого же превосходного спарринг-партнёра, как Лоуренс. Иногда, слепо бродя по коридорам, я всё надеялся увидеть какие-то видения, иллюзии, но больше подобного не происходило. Я по-прежнему чувствовал время, по-прежнему знал, что до критического момента мне просто оставалось жить. Но, всё же, я мог бы сделать хоть что-то. Взять деньги из Гринготтса и отправиться по тем небольшим крупицам воспоминаний, что у меня были. Шкатулка, найденная в банковской ячейке, по-прежнему не реагировала на слова или фразы, но небольшая выгравированная надпись на дне (моём персональном), дала что-то, что было похоже на зацепку. В.Р.Б.С. Увидев буквы, в голове пронеслось нечто, похожее на тёплый огонёк. Шкатулку сделала моя добрая подруга: она вообще любила рукоделие. Больше всего — вязать, но и с остальным справлялась превосходно. Тогда они, почти как сейчас я, были в изоляции. Все поверхности заполнили кардиганы разных мастей, нитки и мотки пряжи. В какой-то момент одного из нас это так взбесило, что на следующий день в доме появились доски, металлы, какие-то бесконечные ерундовые украшения и инструменты. Моя подруга успокоилась на счастливые три дня. А потом, сделав шкатулку, резко к ней охладела. Инициалы вырезал её брат. А место, где это происходило… я видел его во снах. Я знал, что этот дом находился близ столицы Болгарии, Софии. Ладно. Я очень, очень на это надеялся. В день, когда я собирался собрать свои немногочисленные вещи и уйти, я наткнулся на учеников. Конечно, это случалось и раньше: школа, ничего удивительного. Помимо сахарно-цветочных, бурных, дружеских, да и вообще любых отношений, ученики задирали друг друга. Но то, что я увидел, не было похоже на обычные перепалки. Это, скорее, было сильнейшим проявлением жестокости, а такое я стерпеть не мог. Тем более от Сириуса.
Сириус, Джеймс, Ремус и Питер подвесили какого-то щуплого, худого паренька вверх ногами. Джеймс держал палочку и зло смеялся, выкрикивая что-то, а толпа вокруг подбадривала его, хлопала даже. Я всё ждал, так сильно ждал, что в этот момент они поймут, насколько же то, что они делают, отвратительно. Но когда Сириус поощрительно похлопал Джеймса по плечу, я понял, что ждать чуда не стоило.
— Пожирателям Смерти не место в стенах Хогвартса! — воскликнул Джеймс, покручивая палочкой. — Серьёзно? И с такими, как ты, Тот, кого нельзя называть, рассчитывает на победу?
— Джеймс, отпусти его, — сказал Ремус. — Если такие, как он, действительно лучшее, что у него есть, то Второй магической войны в жизни не случится.
Сердце у меня упало. Я действительно думал, что Ремус поведёт себя иначе. Скажет что-то иначе. Я подошёл к Джеймсу и, положив руку ему на плечо, сказал:
— Завязывай.
— О, Джон! Да брось, знал бы ты, что его дружки сделали с нашей сокурсницей.
— Вот и идти разбираться с его дружками? Что, Джеймс? Почему задеревенел? Они не такая лёгкая добыча? Отпусти мальчика. Что будет, если Лили об этом узнает?
— Что будет, если Лили об этом узнает, — зло передразнил меня Джеймс. — Расстроиться, конечно же. Она вообще расстраиваться из-за любых мелочей.
Я больше ничего не стал говорить: только сильнее сжал его плечо и заставил опустить руку. Мальчик по-прежнему висел в воздухе, но, спасибо Питеру, он произнёс контрзаклятье. Мальчик встал и достал палочку, и я, быстро затолкав Джеймса за спину, прикрыл его от заклинания. И хорошо, что прикрыл: ощущение было даже хуже того, которое устроил мне Лоуренс со своими камнями и отравами. Очнулся я только под вечер. В Больничном крыле. Рядом со мной сидели четверо идиотов: Сириус нервно постукивал палочкой по тумбочке, Джеймс и Ремус рассеяно листали учебники, а Питер, неловко привалившись к моей кровати, спал и едва заметно вздрагивал. Я потрепал его по макушке.
— Джон! — подскочил Сириус. — Мы уже думали, что всё. Дай мне несколько часов и, клянусь, этот урод…
— Вы что устроили? С головой вообще не дружите? — громко сказал я, протягивая руку и заряжая Сириусу по макушке. — Где Альбус? Я знаю, что он очень лоялен, но, клянусь, я вам такие месяцы отработок устрою, что у вас сил даже на еду не останется.
— Да брось, — потерев ушибленную макушку, сказал Сириус. — Конечно, пару отработок нам выставят, но на этом и закончим. Джон, не смотри на меня так. Я знаю, ты относишься к нам, как к детям, но мы взрослые люди и…
Я вскочил с кровати и, поддев ногой стул Сириуса, уронил его на пол. Вскочить он не успел: я сам поднял его на ноги и зафиксировал его туловище в надёжном захвате, так чтобы он даже рыпнуться не смог.
— Беру свои слова назад, — тяжело сказал я. — Вы не дети. Вы — здоровенные лбы, которые считают, что им всё дозволено. Хочешь один урок, Сириус? Вот есть ты, и я. Мне хватило бы одного удара, чтобы переломить тебе позвоночник. Если бы у тебя была палочка, ты бы уделал меня, тут без сомнений. Но палочки у тебя нет, а значит, ты бы остался парализован на всю жизнью. И как? Нравится ощущение?
— Джон, прекрати психовать, — настороженно смотрев на меня, сказал Питер.
— Что такое? Вот я стою, держу вашего друга и до того момента, как он может стать инвалидом, секунда. Давайте, доставайте палочки. Подвесьте меня под потолок.
— Ты наш друг, Джон, — тихо сказал Питер.
— Не пори чушь, — усмехнулся я. — Вы не лезете на меня не потому, что я ваш друг, а потому что гордость не позволяет. Знаете же, что я раскидаю вас, как котят. Знаете, что без палочек вам нечего противопоставить. И вы знали, что если бы вы полезли на тех, за что повинны приятели того мальчика, то с такой бравадой из ситуации вы бы не выбрались.
Я отбросил от себя Сириуса, громко вздохнув.
— Вы хотите быть самыми сильными, самыми лучшими, хотите срывать аплодисменты при каждом вашем появлении, но при этом хотите оставаться хорошими людьми, да? Вы же себя именно такими и считаете. Хорошими. Дерьмо собачье любая ваша доброта по отношению к кому угодно, если потом вы действительно считаете, будто у вас есть право мучить других.
— Джон, — по-прежнему тихо сказал Питер. — Он же в тебя режущее запустил.
— Не в меня он его запустил, а в Джеймса. И неудивительно. Вы можете забивать кого угодно и как угодно, столько, сколько вам вздумается. Но вот вам совет — не удивляйтесь, если за это потом придётся платить. Своими жизнями или жизнями других. И знаю я, знаю. Оправдывайте себя сколько хотите, говорите себе, что это просто школьные проделки. Но школа скоро закончится. И? Думаете, вы сразу же изменитесь? Школьные задиры, которые, выйдя из стен школы, сразу станут хорошими людьми? Не бывает так. Не бывает.
— Мы же…
— Вы и так хорошие люди, да, — устало перебил я Ремуса. — И ничего плохого вы не хотели. Знаю, парень. Знаю. Но никогда не поздно становится лучшей версией себя. И не поступать с другими так, как не хотели бы, чтобы они поступали с вами.
В тот же день у меня состоялся долгий и выматывающий разговор с Альбусом. Стоит сказать, что все наши разговоры были такими, но от этого стало особенно тяжко. Альбус рассказал мне обо всём: о том, кого именно называли Пожирателями смерти, о Томе Риддле, который впоследствии стал лордом Волан-де-Мортом. Услышав это, я невольно вспомнил о том, кого знал всю жизнь. Винсент. Был я уже полностью уверен, что звали его именно так. Услышь он что-то такое претензионное, хохотал бы гиеной. Я и сам не удержался от смешка. Альбус на миг удивлённо замолчал, а потом продолжил, как ни в чём не бывало. К концу его рассказа стало совсем не до смеха.
— Пустите меня на передовую, — сразу же сказал я.
— На передовую? — вскинул брови Альбус. — Я не командир, чтобы пускать вас на передовую. И это не ваша война, Джон.
— Если бы так думали все люди, войн бы не было вообще. Я хочу помочь. Я хочу сражаться.
— Вы можете хотеть столько, сколько вам будет угодно, — прямо сказал мне Альбус. — Но давайте посмотрим правде в глаза: вы ничего не можете противопоставить магам. Возможно, при очень большом везении вы смогли бы победить одного. Исключительно при помощи ваших боевых навыков. Я не хочу вас обидеть, но, Джон, как маг вы…
— Пустое место, — подсказал я Альбусу, который пытался подобрать слова.
— Если на вас нападёт отряд даже из двух магов, живым вы не выберетесь. Впрочем, если вспомнить ваше потрясающее везение то, может, и выберетесь. Но помочь вы точно не сможете. Тем более — станете обузой.
— Я буду больше тренироваться, — с бессильной злобой сказал я, даже сейчас понимая, что ничего у меня не выйдет.
Я не был магом. Палочка нагревалась у меня в руках от простого « Люмос», раздражённо дрожала, когда я пытался сотворить что-то сильнее. На десятое заклинание мерзкий кусок дерева, ненавидящий меня всей своей жилой, пошёл уродливой трещиной и окончательно испустил дух. Всё, что я мог делать — драться. Альбус был прав. То, что я умел сражаться, в этой ситуации не помогало мне ровным счётом никоем образом.
— Тогда что мне делать? Сидеть в Хогвартсе и ждать, пока за его пределами убивают людей?
— Вы хороший преподаватель.
— Что за бред вы несёте? — разозлился я. — Я не преподаватель, а ломовая лошадь. Нет, я не против. Но знаете, что делают с лошадьми на войне? В какой-то момент их пускают в расход. Чтобы спастись или банально выжить.
— Вот видите, вы и сами понимаете, что…
— Сделайте это.
— Простите? — опешил Альбус.
— Пустите в расход меня, — прищурившись, сказал я. — Прямо сейчас. Или тогда, когда это будет нужно. Если я буду тем, кто поможет отступить гражданским или прикрыть чью-то спину, сделайте из меня пушечное мясо.
Альбус глубоко, тяжко вздохнул и сказал:
— Уходите из моего кабинета.
— Но…
— Уходите из моего кабинета, Джон, — повысил голос Альбус, неодобрительно поджав губы. — И научитесь себя ценить.
Я не собирался спускать это на тормозах, но стоило мне открыть рот, как комната завертелась, и я вылетел вперёд ногами. Сначала — из кабинета, затем — за каменную горгулью. Пароль больше не действовал и я не сдержался: от души пнул горгулью. В ответ её каменное крыло снесло меня в сторону. Хорошо. Ладно. Я ещё припомню это, Альбус. Не знаю, как именно, но припомню. Меня осенило. Ну, конечно же. Память. Голова у меня была дырявой, как решето, но что я понял, память у меня была замечательной. Может быть, я не мог колдовать. Но я мог понимать заклинания. С теорией у меня проблем никогда не было.
***
Сириусу не было стыдно. Напротив, высокоморальные рассуждения Джона наводили тоску и откровенную скуку. И оттого он ещё больше злился, когда все, даже Джеймс, постоянно обдумывали что-то, сидели с мрачными лицами, да и вообще, притихли настолько, что даже преподаватели не могли на них нарадоваться. Хотелось показательно развалиться в кресле и заорать на всю гостиную « Скучно». Он так и сделал. Получая мрачное неодобрение и ласковый, снисходительный взгляд Ремуса. Время пролетело достаточно быстро, на носу были промежуточные зачёты, а затем — долгожданные Рождественские каникулы. Но перед этим, среди ворохов снега, подготовкам к зачётам и самих каникулах, был Рождественский приём у Слизнорта.
— Почему ты ещё не готов? — поражённо сказала Марлин, нервно поправляя голубой бант и одёргивая юбку столь же голубого платья.
— Но я готов.
— Сириус, ты в свитере.
— Это рождественский свитер, в котором я иду на Рождественский приём. По-моему, всё вполне логично.
— Сириус, ты в очень уродливом свитере.
— Конечно, — согласился Сириус. — В этом и есть смысл рождественских свитеров — они должны быть уродливыми. Зато он в цвет твоего платья. И банта. И глаз. И…
— Сириус!
— Марлин!
На этом все её аргументы закончились и всё, что ей оставалось, это взять Сириуса под руку и пойти, растворяясь во множестве снежных хлопьев, что сыпались с потолка всего Хогвартса. А в кабинете Слизнорта и вовсе творился настоящий бедлам, сотканный из вороха снега, серебряных снежинок, гроздьями свисающих с потолка и морозных узоров, прозрачных, почти кружевных; они оплетали весь кабинет, причудливыми тенями играя на лицах и нарядах учеников. Сириус подумал, что не ту профессию выбрал Слизнорт. Ему нужно было идти не в учителя, а дизайнеры. Но даже эта пестрота украшений не могла бросить тень на Флёр. Она стояла рядом с одной из ёлок и махала палочкой, аккуратно нанизывая на хвойные ветки игрушки. Видимо, во всей этой суматохе Слизнорт забыл о ёлке для своего кабинета. Платье на ней было то же, что и на приёме по случаю Хэллоуина: бордовое, с множеством пайеток. Флёр, закончив с ёлкой, обернулась и Сириус не смог сделать вид, будто смотрел не на неё. Она не отвела взгляда. Подняла руку в знак приветствия, грустно улыбнувшись. Сириус неловко махнул в ответ, сразу же отвернувшись. Не хотел он смотреть на грустную девушку, когда рядом с ним была весёлая Марлин. После двух бокалов медовухи стало ещё веселее. Марлин кружилась в танце, её юбка весело кружила вокруг её ног, а когда Сириус притянул её к себе, смеющуюся и раскрасневшуюся, она засмеялась пуще прежнего, не делая попыток отстраниться, но накрывая рукой его пьяные губы.
— Сириус, — сказала она, расплываясь в яркой улыбке. — Помни про цвет моего банта.
— Точно, — кивнул ошалевший Сириус и просто погладил Марлин по щеке. — Я всегда буду помнить про цвет твоего банта.
Настроение у него было потрясающее и если уж с поцелуями нужно было повременить, потому что с Марлин ему, очевидно, ничего не светило, хотелось совершить что-то глупое. Что-то, что могло бы снова растормошить его друзей… на миг Сириус задумался. Нужно было придумать что-то такое, что могло бы исключить любые проявления вандализма. Или снятие штанов с Нюниуса. Или подвешивание его под потолок. Или… Сириус загрустил. Раньше идеи били из него фонтаном, но сейчас хотелось издеваться именно над этим заморышем, пафосно называющим себя Пожирателем смерти. И вот зачем Джону было вмешиваться?! Нет бы просто защитить Джеймса и не лезть со своей моралью. В конце концов, они были взрослыми людьми.
« Вы — здоровенные лбы, которые считают, что им всё дозволено».
Сириус поморщился. И снова вернулся к танцу с Марлин, стараясь не думать над словами Джона. О, ради Мерлина, его даже не так звали! Он появился под деревом, голым и считал, что его имя, так или иначе, связанно с этим самым деревом. Прав был Питер, он был стукнутый на голову, которую стукал себе сам. Блаженный, чтоб его. Сириус не удивился бы, что на одном из завтраков ученикам бы сообщили, что его до смерти забили кентавры, с которыми он так рьяно искал встречи. Сириус остановился, а Марлин налетела на него, едва не сбивая с ног. Нет, понял Сириус. Он бы не хотел, чтобы с Джоном что-то случилось, не хотел его смерти. Но отомстить… не отомстить даже, так, разыграть. У Сириуса появилась замечательная, чудесная идея. Благо, до каникул оставалось целых три дня, у сплетниц Хогвартса не было стоящих тем для обсуждений, а Элли, чтобы она там не думала, по-прежнему была к Сириусу нежно привязана. Ладно, не нежно. Но он ей определённо нравится.
— Сириус, вот скажи мне, сколько тебе лет?
Сириус, Джеймс, Питер и Ремус уже почти сели в кареты: Джон нагнал их в последний момент. Он был взмыленный, тяжело дышащий и смотрел таким недобрым взглядом, что Сириус, не удержавшись, сухо сглотнул. Он бы даже мог признать самому себе, что переборщил, но вспоминая реакцию друзей, да даже Лили, которая смеялась так, что прихватило живот… о, нет. Всё это определённо того стоило.
— Семнадцать.
— Да? А по-моему, двенадцать! — рявкнул Джон. — Почему вся школа думает, что я участвую в оргиях с кентаврами?!
— Мне откуда знать? — изумлённо спросил Сириус. — Ты же участвуешь, не я.
— Да как… как в твою голову вообще подобное могло прийти?! — продолжал разоряться Джон.
— Джон, тише, тише, не горячись так, — ласково сказал Сириус, похлопав его по спине. — Все мы люди, все мы любим людей… и не только. Никто не осуждает твои вкусы, все будут принимать тебя таким, какой ты есть. Мы не отвернёмся от тебя, ты же наш друг. Самое главное, чтобы об этом не узнал Итан…
— О, да, — прожигая Сириуса взглядом, сказал Джон. И достал из кармана брюк пергамент. — Итан. Тот самый Итан, который создал школьный клуб по защите прав магических существ и теперь грозится подать на меня в суд, потому что я издеваюсь над несчастными животными?!
— Мерлиновы панталоны, — картинно ахнул Сириус. — Так это всё ещё и недобровольно?
Искры, посыпавшие из глаз Джона, могли бы вот-вот принять физическую форму, и Сириус, быстро попятившись к карете и весело помахав Джону ручкой, быстро запрыгнул к своим друзьям. Он довольно прикрыл глаза, завязав шутливую потасовку с Джеймсом. Каникулы должны были пройти замечательно. И, с вероятностью в девяносто девять процентов, к ним должна была присоединиться Марлин. Она сказала, что есть у неё прехорошенькая подруга. И вкусы у них обоюдны.
***
Хорошо, Флёр ожидала чего угодно, но явно не этого. Когда она узнала, что именно так взбудоражило сначала учеников, а потом и весь преподавательский состав, то сначала не могла поверить. А потом, видя сначала непонимающего, потом — потрясённого, а потом свирепого Джона, который рассекал по Хогвартсу разъярённым быком, пытаясь выловить Сириуса, хохотала до слёз. Насколько же жизнь была полна сюрпризов. По-прежнему — полна сюрпризов.
— Флёр!
Определённо. Жизнь была удивительна.
— Извини? — сказала Флёр, оборачиваясь на оклик и картинно озираясь по сторонам. — Ты ко мне обращаешься?
— А что, в этой школе есть ещё кто-то, кого бы звали Флёр? — поднял брови Джон.
— Могу с уверенностью сказать, что нет, но кто знает. С Флёр, которая стоит перед тобой, ты не общался почти два месяца.
— Ну, кто знает, может быть, Флёр, с которой я не общался, продолжала бы вести себя так, как она себя вела!
— Флёр, которая… хватит уже! Тебе что-то нужно?
Джон стоял, переминаясь с ноги на ногу, стараясь не задерживаться взглядом на чём-то одном и уж тем более — на ней. Когда он отважился посмотреть ей в глаза, то, вздохнув, быстро выпалил:
— Это не правда.
— Что именно? — сделав вид, что ничего не понимает, спросила Флёр.
— То, о чём говорят в школе, — сказал Джон так, словно каждое слово доставляло ему нестерпимую муку. — Это не так и я вообще не понимаю, как Сириусу могло прийти в голову подобное.
— Подобное? Джон, я действительно не понимаю, о чём ты говоришь.
— Да всё ты понимаешь!
— Правда? — нахмурилась Флёр. — Просто последнее время мне кажется, что я вообще ничего не понимаю. Нет, я знала, что человек ты сложный, но есть вещи, которые попросту не укладываются в моей голове. А, впрочем, прости меня.
Джон, медленно закипающий, растерялся и удивлённо на неё посмотрел.
— За что ты извиняешься?
— За свои пуританские взгляды, — охотно поделилась с ним Флёр. — Знаешь, мне нужно стать более терпимой. Любовь — вещь поистине удивительная, а иногда и настолько страшная, непонятная, большая и животная, что…
— Я не участвую в оргиях с кентаврами!
— Видимо, вас я и ищу.
Флёр даже не заметила, что к ним кто-то подошёл. А когда Джон, резко дёрнувшись и, что удивительно, сдержав себя и не врезав тому, кто, фактически, подкрался за спину, отошёл в сторону, Флёр не удержался от тихого недовольного вздоха. И что, во имя Мерлина, понадобилось Люциусу Малфою в Хогвартсе посреди зимы?
— Оставлю вас, — сказал Джон. — Было приятно пообщаться.
— Не спешите, — властно сказал Люциус. Джон же на подобный тон удивлённо вскинул брови. — Я ищу вас, мистер…
— Барбара, — почти сразу же выпалил Джон.
— Мистер Барбара, — презрительно заключил Люциус. — Полагаю, ваши родители магглы? Или только один из них?
— Какая разница? — осматривая Люциуса с откровенным весельем, сказал Джон. — Одно могу сказать точно: матка моей матери была поистине удивительной.
Люциус настолько оторопел, что непроизвольно сделал шаг назад. Джон продолжал смотреть ему в глаза откровенно глумливым взглядом и Люциус, взяв себя в руки, посмотрел на него в ответ: холодно, уничтожающе и одновременно — снисходительно. Флёр постаралась не поддаться, не обхватить себя руками. Что за отвратительная черта Люциуса смотреть на людей так, словно они — грязь на подошве их ботинок.
— Я хотел бы поговорить с вами, — с нажимом повторил Люциус. — О том, что именно вы делаете в этой школе.
— Выполняю роль ломовой… твою мать, — поморщился Джон. — Простите. Уверен, ваша мать чудесная женщина, но сравнения с животными сейчас играют не в мою пользу. Хорошо, давайте поговорим. Но зачем, во имя чего и почему?
— И что вы хотите этим сказать? — спросил Люциус и Флёр, едва не обмирая от радости, увидела, как у него дёрнулось веко.
— Кто вы такой? — сжалился над ним Джон.
— Он один из учеников, — сказала Флёр, собираясь добавить, что бывших, но Джон её опередил.
— Однако, — потрясённо посмотрев на Люциуса, сказал он. — Сколько же раз вы оставались на второй год? Раз десять?
— С меня довольно! — гневно сказал Люциус. — Мы сейчас же отправляемся к директору.
— С учётом того, как долго вас держат в этой школе, дорогу вы знаете, и провожать вас не нужно, — пожал плечами Джон. — Ох, прошу прощения. Действительно, столько раз оставаться на второй год… хорошо, сейчас мы очень, очень осторожненько пойдём к директору. Хотите, я подержу вас за руку?
Что же, Флёр думала, что Люциус сорвётся ещё на фразе о его матери, поэтому щит она наколдовала сразу же после того, как их разговор продолжился. Заклинание, пущенное в Джона, отскочило и, так и не долетев до Люциуса, растворилось в воздухе.
— Конфудус?! — послышался разъярённый крик мадам Помфри.
Флёр поёжилась. Хотела бы она сказать, что мадам Помфри появилась не вовремя, но у неё был законный завтрак, который она пропустила, спешно поднимая на ноги учеников, которые покалечились за день до каникул.
— Люциус Малфой, немедленно прекратите портить мою работу! — бушевала мадам Помфри. — Да вы вообще знаете, какие у него проблемы с головой? Я его лечу чуть ли не через сутки, а вы в него Конфудусом?!
— О, поверьте мне, я знаю, какие у него проблемы с головой, — прошипел Люциус. — Через тринадцать лет мой сын должен поступить в эту школу, и я не позволю, чтобы он обитал на одной территории кем-то, кто делает… подобное.
— Через тринадцать? — удивлённо посмотрев на Флёр, спросил Джон. — Если ваш сын только родился… в Хогвартс зачисляют с одиннадцати. Не с тринадцати. Ох, конечно же. Прошу прощения, вы надеетесь, что ваш сын окрепнет интеллектом. Я безмерно уважаю то, что вы учитесь на своих ошибках.
Мадам Помфри поперхнулась смешком, и Флёр знала, что рассмешили её вовсе не слова Джона.
— В семье Малфоев всё по расписанию, — объяснила Флёр Джону. — Даже рождение детей.
— Подождите, — моргнув несколько раз, сказал Джон. — То есть, вы пришли в школу поговорить с директором о вашем гипотетическом сыне, который гипотетически должен поступить в эту школу, где, тоже гипотетически, всё ещё должен обитать я? Хорошо, я могу это принять. С трудом, но могу. Всего один вопрос: а если дочь? Нет, два. Допустим, близнецы? Есть ещё третий. Вдруг вас что-то собьёт?
— Вы смеете мне угрожать?
— Да как вы могли о таком подумать! — поднял руки Джон. — Мне действительно интересно, что вы собираетесь делать, если у вас не появится ваш гипотетический сын.
— О, поверьте мне, с этим проблем не возникнет, — так высокомерно сказал Люциус, что Джон издал какой-то странный, гиений звук.
— Простите, — откашлявшись, сказал Джон. — Как я мог сомневаться в ваших… способностях. Можно ещё один вопрос?
— Нет, нельзя, — направив на Джона палочку, сказал Люциус. — Мы сейчас же идём к директору. И, поверьте мне, вам лучше собирать вещи прямо сейчас, потому что свою должность вы потеряли.
— Вот как. Позвольте узнать, что я такого сделал? — продолжал веселиться Джон. — Оскорбил ваши нежные, как первые ландыши, чувства? Боюсь, это вовсе не повод.
— Для того чтобы оскорбить мои чувства, нужно что-то большее, чем несмешной клоун, — усмехнулся Люциус. — Но то, что вы сделали, не поддаётся никаким объяснениям и нормам морали. За стенами спальни вы можете делать, что хотите, но вы выставили свои предпочтения на всеобщее обозрение, и когда у меня будет достаточно доказательств, я…
Джона прорвало, а Флёр не могла оторвать от него взгляда. Как же искренне, как же заразительно он смеялся, каким же счастливым и довольным он выглядел сейчас. Он словно сбросил десяток лет, он выглядел так, словно ему было по колено и море, и небеса, и весь свет. Если бы Флёр любила обманывать себя чуть больше, то на миг бы она подумала, что этого было бы достаточно.
— Просто я… как… нет, мне действительно интересно, как именно вы собрались искать доказательства того, что я участвую в оргиях с кентаврами?
— Что?!
Джон сразу же замолчал, с ужасом посмотрев на Флёр. Она его понимала: до Слизнорта, живущего в своём личном вакууме, слухи и сплетни доходили с опозданием в неделю.
— Джон, но о чём вы говорите? — побелев, растерянно спросил Слизнорт.
— Он говорит о том, что…
— Да заткнись ты, — устало бросил Джон. — Гораций, не волнуйтесь и дышите. По школе пустили крайне нелепый слух и теперь мне нужна табличка, на которой бы было написано «я не участвую в оргиях с кентаврами». Вот. Если бы меня просто спросили, то и этого разговора у нас бы не возникло. Пожалуй, пойду, я не отказался бы от двух часов сна.
Флёр, мысленно пожалев мадам Помфри и Слизнорта, сказала:
— Поппи, Гораций, сделайте одолжение, проводите мистера Малфоя до кабинета директора. Если, конечно, вы, мистер Малфой, ещё хотите с ним говорить.
Джона она нагнала быстро. Тот, вопреки своим словам, сонным вовсе не выглядел и куда-то целенаправленно шёл. О, нет. Флёр знала этот взгляд. Джон искренне верил, что у него есть замечательная идея.
— Что ты задумал? — сразу спросила она.
— Та девочка, Эмма или Эми, — весело сказал он. — Она же осталась в Хогвартсе на каникулах, потому что её родители чистокровные высокопоставленные шишки, у которых нет времени на дочь, да? У неё постоянно красный бант в волосах.
— Элли, — поняла Флёр. — Что ты собрался делать? Предупреждаю, она очень… доверчивая и восприимчивая.
— Дурочка она, — не стал юлить Джон. — Это же из-за неё с такой скоростью разносятся слухи, ведь так?
— Она, телепатическая связь сплетниц Хогвартса и Итан, выступающий антенной, — вздохнула Флёр. — Итан, это…
— Парень из Когтеврана, создавший клуб по защите магических существ, — сказал Джон, дотронувшись до кармана. — Да, наслышан.
Удача им улыбнулась почти сразу: одна из первокурсниц, которая попалась им по пути, сказала, что Элли сейчас в Большом зале. Элли же, в свою очередь, уже успела увидеть Люциуса Малфоя и, едва завидев Флёр, накинулась на неё с вопросами, знает ли она, зачем он тут появился.
— А мне откуда знать? — пожала плечами Флёр. — Я видела его всего один раз в жизни.
— Флёр, прекрати, — расстроенно сказал Джон. — Неужели ты думаешь, что это получится скрывать вечность? Хорошо, допустим, получится. Но это жестоко. Почему он должен думать, что чего-то подобного стоит стыдиться?
— О чём ты? — растерялась Флёр.
— Да, о чём ты, Джон? — закивала Элли.
Джон состроил такое потрясённое, несчастное выражение лица, что не знай Флёр его дурной головы, обязательно бы купилась.
— Хотя, ты права, наверное, — задумчиво сказал Джон. — Вдруг из-за этого у него появятся проблемы…
— Джон, мои родители сотрудничают с мистером Малфоем, — взволнованно сказала Элли. — Иногда они покупают у него артефакты или же, напротив, достают и продают ему что-то нужное. Совсем не опасное, не подумайте, просто ерунда для баловства!
Дурочка, с жалостью подумала Флёр.
— И… если есть что-то, что я должна знать, то…
Джон опустился перед Элли на колени и взял её за руку, ласково посмотрев. Элли, что было внезапно, не стала расцветать: кажется, она действительно боялась за своих родителей и беспокоилась, что происходящее с Люциусом могло на них повлиять.
— Элли, Люциус Малфой никогда не уезжал из Хогвартса.
— Что?
— Что?! — повторила Флёр вслед за Элли.
— У Люциуса Малфоя огромные, масштабные, космические проблемы с учёбой, — грустно сказал Джон. — Он оставался на второй год больше десяти раз и, в какой-то момент, ему стало так стыдно, что он просто перестал выходить из подземелья. Домовые эльфы приносят ему еду, а учителя прокрадываются в ночи, чтобы вбить в его несчастную голову знания и, наконец, отдать ему диплом. Ты знаешь, что именно продавали твои родители Люциусу?
— Нет, не знаю, — нахмурилась Элли.
— Новейшие разработки зелья для улучшения памяти, — продолжал вдохновенно вещать Джон. — Вряд ли они встречались с ним лично. Пойми своих родителей, Элли, они просто не хотели тебя расстраивать.
— Но это же…
Точно, это было абсурдом, покачав головой, подумала Флёр. Даже если родители Элли просто упоминали о Люциусе и та, по догадкам Джона, никогда не виделась с ним лично, это по-прежнему звучало как бред сумасшедшего.
— Так ужасно, — потрясённо закончила она. — Он не должен стыдиться своих трудностей с учёбой. Я немедленно напишу родителям и попрошу их прислать зелья мне, а не мистеру Малфою. Я отдам зелья лично и обязательно навещу его. Мы все его навестим! Вы не видели Итана? Пойду, поищу его. И, Джон…
— Да.
— Не забывайте, что вы в Хогвартсе, — посмотрев на него с искренним сочувствием, сказала Элли. — Большинство из нас поддерживает всех, вне зависимости от жизненных позиций и предпочтений. Я обязательно поговорю с Итаном. Вы хороший человек и, я уверена, всё творящееся в вашей жизни происходит по обоюдному согласию.
— Элли, я не участвую…
Но Элли, ласково похлопав его по плечу, развернулась на каблуках и резво убежала. Ленточки её пышного красного банта задорно подпрыгивали в волосах. Не сговариваясь, Джон остался вместе с Флёр в Большом зале. Джон пил кофе, с крайне довольным видом листая газету, а Флёр, помешивая своё какао, иногда скользила по нему взглядом и изредка качала головой.
— Ты же понимаешь, что поступил не лучше Сириуса?
— Что? Нет, конечно же, — отмахнулся Джон. — Малфой даже не учится в этой школе, на нём это не отразится.
— Ты же сделал это из расчёта на то, что Люциус поговорит с Альбусом больше часа и, так или иначе, что-то услышит?
— Хорошо, возможно.
— А Элли собралась писать родителям. И если Элли будет писать так, как она это делает всегда, то её родители действительно могут запутаться и подумать, что Люциус Малфой…
— Десятикратный второгодник, — довольно подсказал Джон. — Что? Да брось, не смотри на меня так. Идея вышла не такая и дурная.
— Голова у тебя дурная, — печально сказала Флёр.
***
Я был согласен с Флёр: поступил я ничуть не лучше Сириуса. Но всё навалилось слишком быстро. Сначала косые взгляды, перешёптывания и резкое молчание, стоило мне только подойти ближе. Потом ко мне подошёл пышущий гневом и злобой, красный как рак, коренастый парень. Он стоял передо мной, говорил, что я аморален и отвратителен, что мои ценности в жизни не доведут меня до добра и что, на самом деле, удовольствие от всего этого получаю только я. Честно признаться, я удивился и решил, что он говорит о Флёр. И высказал удивление, заявив, что не понимаю, почему учеников Хогвартса так сильно интересует подобие моей личной жизни. На что Итан, прошибаемый тремором, вручил мне пергамент.
Сириуса я смог выловить только через два, в самый последний момент перед его отъездом. Наверное, хорошо это было: смотря на его сияющее, довольное лицо, мне всё сильнее хотелось намылить ему шею. Потом же… да. Я хотел бы оправдать себя тем, что все мы люди, все мы совершаем ошибки, а подчас — шутим над другими, не осознавая, может ли это задеть их или нанести вред репутации. Но знал я, что дело не в этом. Никогда мне не нравились холёные ублюдки породы Люциуса Малфоя. Не понимал я, какой смысл было в претензии к человеку, которого ты видел впервые в жизни, не знал, почему кто-то искренне верил, будто имел право разговаривать так со мной. Да не со мной даже — со всеми. Всё, что ему следовало сделать, поговорить со мной, можно было и без вежливости и уважения, о которых и речи не шло, мы видели друг друга в первый раз. Но если человек не осознавал, что банальное спокойствие в первых разговорах приносило гораздо больше плодов, то, что же, настроение для перепалок у меня было подходящее.
К вечеру всё успокоилось и я, памятуя о том, что с людьми необходимо разговаривать, нашёл Итана. Тот, выслушав меня, стушевался и сказал, что погорячился, не разобравшись в ситуации. Я улыбнулся. Всё-таки, жизнь учила людей.
— Извини, Джон, — прежде, чем уйти, добавил Итан. — Чего ещё взять с Мародёров? Сириусу давно пора обзавестись с мозгами, а мне — перестать верить слухам. Не хочешь пойти со мной? Мы с оставшимися учениками подготавливаем речь для Люциуса Малфоя. Бедняга не выходит из подземелий несколько лет, и мы хотим сделать доброе дело.
Я отказался. И искренне продолжил верить, что жизнь учила людей. Правда, не всех.
На пути к своей комнате я увидел знакомую атласную мантию серого цвета. Стояло шесть часов вечера и я, стараясь вести себя тише, пошёл за Люциусом Малфоем, не понимая, почему он так сильно задержался в Хогвартсе. В то, что всё это время Малфой и Альбус разговаривали, верилось слабо. Так же слабо верилось в то, что щуплый парнишка, которого Сириус и компания подвесили под потолок, решил поговорить с ним о чаепитии. Какие у них вообще могли быть общие темы для разговоров?
— Тебе осталось разместить пять, — сказал Люциус.
— А твои?
— Не лезь не в своё дело, мальчишка.
— Ты соображаешь, что несёшь? — скривил губы парнишка. — Если ты разместил кристаллы не так, всё пойдёт прахом. Где они?
— Четверо — за территорией школы. Пятый — в Большом зале. Тебе осталось только…
— Будешь объяснять мне магию, концепцию которой я создал сам? — хмыкнули в ответ Люциусу. — Не стоит.
— Если бы не мои ресурсы…
Я не слышал его дальнейшие на слова: на всех парах помчался в Большой зал. Альбус никогда бы не согласился на кристаллы и магию, созданную учеником, тем более, если помимо ученика об этом знал Люциус Малфой. Альбус избегал меня или же показательно не замечал, но вряд ли моё мнение о Люциусе Малфое сильно отличалось от его. Оказавшись в Большом зале и быстро его осмотрев, я задумался, где можно было бы спрятать что-то, похожее на кристалл. И поморщился, подходя к песочным часам факультетов. Конечно же, навершие не открывались, а стекло, которое я попробовал разбить с помощью одного из стульев, даже не покрылось царапинами. По прошествии десяти минут я обнаружил, что колбы песочных часов можно было вытянуть из обрамляющего его металла. Открыть их по-прежнему было нельзя. Заметил я и ещё кое-что: один из камней в часах Гриффиндора, не смотря на столь же красный цвет, был почти в пять раз больше остальных.
— Джон, могу я узнать, что вы делаете?
— Добрый вечер, Минерва, — сказал я, размышляя, как именно можно объяснить ситуацию, где я, с часами на плече, полных рубинов, выхожу из Большого зала. — Мне нужно проконсультироваться с Альбусом.
— И для этого вам понадобился счётчик очков факультета Гриффиндора?
— Мне нужно крайне специфически проконсультироваться с Альбусом.
Минерва смотрела на меня крайне скептически и я, попытавшись разрядить обстановку, сказал:
— Рубины в этих часах настоящие?
Судя по вытянувшемуся лицу Минервы, мне стоило попрактиковаться разряжать обстановку.
— Проводите меня до кабинета? — решил пойти я на компромисс.
— Правильно ли я понимаю, что часы вы на место не вернёте?
— Боюсь, что так.
— Тогда у меня не остаётся выбора, — вздохнула Минерва.
Мне стало стыдно, ведь Минерву я обожал. Из всех людей в школе она, казалось, была одной из немногих, кто остро ощущал происходящее за её стенами. Альбус дал мне доступ ко всем урокам ещё с наших первых разговоров, но почти везде что-то не задалось. Историю магии вело приведение, до того монотонное и скучное, что я начал ходить к нему лишь для того, чтобы поспать, зелья я старательно избегал, потому что видеть Слизнорта и в обычное время было мукой, почти вся Защита от Тёмных искусств строилась на создании заклинаний, так что на самих уроках от меня пользы бы не было, а с теоретической частью мне помогали учебники. На некоторое время меня увлекла Травология, но Помона была женщиной крайне специфичной, и когда я появлялся на её уроках, больше пыталась говорить со мной, чем следить за учениками, которых могли покусать мухоловки или же упасть в обморок от криков мандрагоры. Прорицание было… прорицанием, так что я даже не досидел до конца урока. Потому что смерть, несварение, проблемы в любви, проблемы в отношениях, проблемы со всей жизнью и всё именно в таком порядке стало для меня краем. Так и получилось, что к концу третей недели в Хогвартсе я часто появлялся на Нумерологии, почти регулярно — на Древних рунах и, если не было работы, старался появляться на каждой паре Трансфигурации. Тогда я что-то перепутал в расписании и, войдя в класс, обнаружил, что аудитория была пуста, а Минерва МакГонагалл сидела за своим столом, опустив голову на скрещенные руки. Я не ушёл, решив предупредить её лично о своих возможных появлениях и не-появлениях на уроках.
— Профессор МакГонагалл, меня зовут Джон. Мы виделись в Большом зале, да и Альбус должен был предупредить вас о моих возможных появлениях.
Минерва подняла голову, явно стараясь посмотреть на меня взглядом если не враждебным, то точно холодным и отстранённым. Но красные, опухшие глаза и не высохшие дорожки слёз вкупе с этим взглядом предали её лицу лишь отпечаток полнейшей беспомощности.
— Что-то случилось? — встревожился я. — Могу я что-нибудь сделать?
— Вы? — сухо усмехнулась МакГонагалл, направляя на пергамент палочку и превращая её в платок. — Что вы можете сделать? Насколько я знаю, в любых заклинаниях вы полный ноль. Ох, мне не стоило…
— Вы правы, — согласился я. — Но если нужно кого-то избить — только свистните.
Я сразу же прикусил язык и подумал, что такого говорить не стоило. Моя особенность говорить бред в неподходящие моменты могла сильно выйти мне боком, но Минерва меня удивила. Она засмеялась, старательно вытерла слёзы и сказала:
— Мисс Ришар предупреждала, что юмор у вас специфичный.
— Так что произошло? — спросил я, осторожно сев на край стола. — Мисс… Флёр тоже рассказывала мне о вас. Я даже искренне поверил, что при первой нашей встрече плакать буду я.
— Ничего особенного, — вздохнула МакГонагалл.
— Люди редко плачут из-за чего-то, что не особенно.
— Или вы не знаете людей.
— Я знаю, что происходит за пределами школы, и большую часть времени умею строить причинно-следственные связи.
Минерва, отложил платок в сторону, сразу же поджигая его, перевела на меня удивлённый взгляд.
— А что происходит в оставшееся время?
— Я сильно туплю, — пришлось признаться мне. — Но если я ошибся, то прошу меня простить. Пожалуй, я пойду и позволю вам плакать над чем-то, что не особенно. Или…
— Или?
— Вы можете со мной поговорить, — просто сказал я. — Выговориться. И не опасаться, что я буду разговаривать об этом с кем-то. Я не болтлив, когда дело касается чужих секретов. Только если вы никого не убили, конечно же! Вы же никого не убили?
МакГонагалл снова заплакала и я, не зная, что делать, молча пододвинул к ней ворох пергаментов. Когда она немного успокоилась, и я услышал всю историю, моё сердце затопила сильнейшая нежность по отношению к этой женщине. У меня, при всём желании, не нашлось бы столько эмпатии, чтобы плакать по погибшим родителям своих учеников. Я всегда искренне считал, что чужое горе — не моё, но глядя на МакГонагалл, невольно почувствовал себя моральным уродом.
— Ей всего двенадцать, — как-то тихо, потрясённо сказала она. — Сейчас она лежит в Больничном крыле, а Поппи поит её Успокаивающими зельями. Но скоро… скоро ей придётся столкнуться с действительностью. Оказаться сиротой в двенадцать, при таких любящих родителях, это… это так чудовищно, Джон.
— Вы знали их лично, да?
— Знала её отца, — кивнула МакГонагалл. — И немного — мать. Я не хотела разводить сырость, но что будет дальше? Эта девочка — не единственная. У девочки есть бабушка, но не всем везёт с родственниками. Обязательно будут другие. И что же их ждёт, Джон? Детские дома? А те дети, которые вот-вот выпустятся? Осознают ли они в полной мере, что именно происходит за стенами школы? Понимают ли?
Тот разговор закончился на печальной, но, всё же, какой-то правильной ноте. Я не ушёл, когда в класс ворвались ученики, оставшись до конца урока. Трансфигурация оказалась крайне захватывающим предметом и, как мне показалось, теоретически крайне полезным. В конце урока я подошёл к МакГонагалл и искренне сказал, что она — великолепный преподаватель. В тот день большим я помочь не мог, а в последующие просто старался поддерживать её по мере своих возможностей.
— Какая занимательная картина, — прокомментировал Альбус, сначала осматривая Минерву, потом — меня, и только в самом конце — песочные часы на моём плече. — Полагаю, этому есть какое-то объяснение.
Я положил колбу на стол и немного потряс её. При освещении в кабинете огромный красный камень внутри казалось уж совсем инородным. Альбус, применив заклинание, открыл навершие часов, выудив камень на свет.
— Альбус, я не ошибаюсь, это Кло Астра? — настороженно спросила Минерва.
— Боюсь, что именно она, — сказал Альбус, беря камень и поднося его к свету. — Но кристалл… деформирован.
— Выходит, угрозы он не представляет?
— Как и любые кристаллы Кло Астра, Минерва.
— Вы поняли, что я хотела сказать, Альбус.
— Полагаю, я просто постою здесь и буду делать вид, что тоже понимаю, о чём вы говорите, — решил напомнить я о своём присутствии.
Альбус взмахнул палочкой, подвешивая кристалл в воздухе.
— Кло Астра, — сказала Минерва. — Кристаллы, разрушающие барьерные заклинания. Крайне слабые барьерные заклинания, но, как заметил Альбус, кристалл деформирован и вряд ли это было сделано по незнанию.
— А если применить на барьер несколько таких кристаллов?
— Ничего не выйдет, — ответил мне Альбус. — В нашем мире существуют предметы, способные вступать в симбиоз друг с другом, но Кло Астра к ним не относятся. Но то, что такого экземпляра я ещё не видел, крайне сильно тревожит. Джон, как вы его нашли?
Я рассказал Альбусу и Минерве о разговоре щуплого парнишки и Малфоя, упоминая, что мальчишка что-то сделав с кристаллами, тем самым изменив их магию.
— Мальчик сказал, что если разместить кристаллы не так, то всё пойдёт прахом, — нахмурился я. — Есть ещё четверо и они за территорией школы. Остальные пять — у этого черноволосого худого мальчика. Я не помню его имени. Он точно со Слизерина, и Сириус с друзьями… видимо, иногда они делали то, что делать не стоило.
— «Иногда» — крайне сильное преуменьшение, — грустно сказала Минерва.
Прежде, чем кто-то из них сказал что-то ещё, в комнату влетела Флёр с охапкой кристаллов в руках. Губы её дрожали, а весь вид выражал такую панику, что я не смог подойти к ней, не положить руки на её плечи.
— Альбус, — сказала Флёр. — Я нашла только четыре, но пятый… его нигде нет.
— Где Северус?
— Я… оглушила его, — сухо сглотнула Флёр. — Петрификус Тоталус. С ним всё хорошо, я оставила его под присмотром мадам Помфри. Он не успел разместить свои кристаллы, так что остался только один и я даже не представляю, где он может быть.
— Как ты узнала? — спросил я Флёр.
— Что? А… я подслушала разговор Северуса и Малфоя. Я тебя заметила, но решила… ты ведь отправился в Большой зал, да?
Я кивнул, махнув рукой на стол Альбуса.
— Я попыталась найти другие и, как видишь, удачно, — сказала она, кивнув на кристаллы в руках. — Но магия упорно не хочет найти последний, я всё перепробовала.
— Запретный лес не так сильно реагирует на чары, как весь остальной Хогвартс, — сказал я. — Ты сама мне говорила, что большое скопление магических существ может внести помехи в простейшие заклинания. Искала там?
— Нет, я… я растерялась, — покачала головой Флёр. — Альбус, я…
— Идите в Запретный Лес, — сказал Альбус. — Минерва, вы тоже отправляйтесь с ними. Я навещу Северуса. Если будут проблемы — не пытайтесь геройствовать и подайте сигнал.
***
Они нашли кристалл в Запретном лесу. Камень расщепило на две части, он обуглился, стал почти чёрным. Флёр могла его даже не заметить, но Джон, истерически щупая пульс кентавра, чьё лицо обгорело с одной стороны, случайно толкнул кристалл в сторону.
— Флёр, отомри, — раздражённо сказал Джон. — И подай сигнал.
— Он жив?
— Нет.
— Тогда… тогда зачем сигнал? — поёжилась Флёр: в лесу было холодно. — Забираем кристалл и относим его Альбусу. И… об этом рассказать тоже придётся.
— Его надо похоронить. Тут есть лопата?
— Нет, Джон, тут точно нет лопаты, — непонимающе сказала Флёр. — Это не дело людей, а его вида. Его стаи. Она о нём позаботится.
— И как они позаботятся о Лоуренсе? Я знаю об их обычаях, мёртвых собратьев они даже не хоронят. Нет, мне нужна лопата.
— Джон, послушай…
Джон встал с земли и равнодушно посмотрев на Флёр, никак посмотрев, так, что невольно закололо сердце, сказал:
— Сделай одолжение, трансфигурируй мне лопату. А потом — уходи.
