Разоблачение

Глава 1

Дисклеймер: персонажи – собственность Роулинг. Мысль о написании этого фика возникла после очередного прочтения «Молчания ягнят», хотя речь пойдет вовсе не о поимке маньяков, а, напротив, о возможном оправдании преступника.


Комментарии: при написании фика использован сюжет одного не слишком известного (по кр. мере, в РФ) фильма. Кто угадает, какого именно, получит пряник! Большой или не очень, в зависимости от моей щедрости на текущий момент.



************************
Глава 1:

«Утерянное пророчество»

She lives in a house
That reflects her state of mind,
Organized chaos
In this labyrinth she hides.

Hooverphonic “Day after day”


Гермиона откидывается на спинку стула. Устало трет глаза. В них словно песку насыпали. Нельзя столько работать, ведь так? Она и сама знает. Но не может иначе.

Потирая спину, Гермиона встает из-за стола. Немного медлит перед тем, как включить маленький электрический чайник.
Ей нужно выпить кофе. Желательно покрепче. Такого, чтобы даже мертвец проснулся. Сейчас это особенно важно. Потому что, кажется, ей наконец-то удалось сложить из разнородных обломков, из имеющихся у нее клочков информации более-менее отчетливую картинку.

*****
Значительную часть своей жизни Гермиона провела в Хогвартской библиотеке. Довольно забавно, что спустя пять лет после окончания Школы она вновь вернулась туда, к десяткам и сотням книг, к пыльным газетным подшивкам , в которые она зарывалась с одержимостью норной собаки, почуявшей лису. В некотором роде Гермиона тоже охотилась. За неуловимыми тенями. За призраками, которых требовалось вспугнуть, чтобы они всплыли из темных глубин чужой памяти.

Гермиона пользовалась различными способами получения информации.
Хогвартская библиотека. Центральная библиотека при Министерстве. Архив Визенгамота. Лабиринты книжных полок, запутанные ходы между стеллажами. Извилистые тропы печатных и рукописных строк, за каждым поворотом - трусость и героизм, преданность и предательство, золото и отбросы, ложь и то, что может сойти за правду, свадьбы и разводы, новорожденные младенцы и покойники. Фотографии и рисунки, рассказы очевидцев и следовательские отчеты, воспоминания и сенсационные интервью «с пылу с жару». Попробуй только извлеки из всего этого то, что тебе на самом деле нужно.

Вот и у нее сначала не очень-то получалось. Но Гермиона чувствовала: выбранный путь обязательно должен был привести ее к цели. И сейчас она убедилась – это действительно так.
*****
Почти каждый день Гермиона с утра до ночи просиживала в плохо освещенных помещениях, вчитываясь в каждую букву книг и газет, рассказывающих о событиях давно ушедшего времени. В Хогвартскую библиотеку она могла приходить практически в любое время: мадам Пинс никогда не отказывала той, кого считала – и не без оснований – чуть ли не своей любимицей, в министерскую – тоже, а вот чтобы попасть в Архив Визенгамота, пришлось обратиться к Рону, а потом и к Тонкс, затем к Хмури, которые на кого-то поднажали, и она, Гермиона, наконец-то попала туда, куда давно стремилась. Гермиона разговаривала с теми, кто мог поведать ей о тех временах, когда она сама еще была слишком мала, чтобы что-то помнить и понимать, встречалась с аврорами и родственниками жертв, с неохотно отвечающими свидетелями и всеми, кто хоть что-то мог рассказать спустя двадцать с лишним лет. Она отчаянно спешила, понимая, что слишком поздно взялась за такую работу, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько ненадежна человеческая память, и как мало тех, кто помнит, как все было на самом деле. Гермионе были нужны достоверные сведения, но шансы получить их таяли с каждым днем.

Работала она и дома, превратив свою квартирку в самый настоящий склад, архив , в котором хранились все мыслимые и немыслимые гнусности, рассортированные по годам и категориям. В некотором роде они представляли из себя просто немного расширенный и дополненный учебник новейшей истории магического мира. Книги и связки газет, еле помещающиеся на полках. Свитки пергамента, валяющиеся, казалось бы, в полном беспорядке – а на самом деле разложенные в строго определенной последовательности. Блокноты , сломанные карандаши, тщательно закупоренная чернильница, связки перьев. И издающий приглушенное гудение компьютер.

Гермиона работала. Целыми днями, а зачастую и ночами, до последнего борясь со сном. В перерывах, чтобы дать отдых уставшим глазам, оглядывала баррикады, укрепления из книг и газет, разложенных повсюду. Эти баррикады призваны были защитить Гарри Поттера от забвения. А ее саму – от чувства вины. Но пока что укрепления представлялись ей не слишком надежными. В них зияли дыры; иногда казалось, что выстроенная защита развалится от малейшего дуновения ветра. Но шло время, росли стопки исписанной бумаги, память компьютера заполнялась, и Гермиона стала чувствовать себя увереннее.
*****
Собранного материала должно с избытком хватить для того, чтобы написать биографию Гарри. Биографию парня, прожившего на этом свете всего двадцать три года. Пребывающего в беспамятстве пять лет из этих двадцати трех.

Гермиона напишет повесть о жизни своего друга, потрясающую и правдивую. Собственно, потрясающую именно своей правдивостью. Без купюр. Без прикрас. Напишет, не прибегая ко всем тем ухищрениям, к которым прибегали многочисленные писаки, чтобы продать побольше своих статеек. И если ее друг не может защитить себя сам, защитить память о себе, то она может. И сделает. Все внимание Гермионы было сконцентрировано на этой цели, до недавних пор еще не слишком отчетливой, но сулившей вывести ее из темного туннеля. Провести над людьми, над приличиями и ложью. Ничто не будет стерто. Никаких искажений и белых пятен.

Подумав так, Гермиона Грейнджер почувствовала себя гораздо лучше. Боль ушла куда-то, отступила на второй план, скрылась с глаз. Ее место заняла холодная решимость. С тех пор Гермиона не испытывала ни раздражения, ни нетерпения. Только пустоту, сжирающую изнутри, подгоняющую, подталкивающую в спину, заставляющую двигаться вперед. Бывали моменты, когда Гермионе казалось, что она смотрит на мир сквозь толщу воды: контуры предметов были расплывчатыми, звуки – приглушенными, запахи – еле различимыми.
******
Гермиона всегда знала: если упорно трудиться, не отступая перед трудностями, то обязательно добьешься своего. Если, конечно, впоследствии не пожалеешь об этом.

Но не теперь. Она прошла слишком долгий путь, чтобы теперь отступить, повернуть назад в двух шагах от ответа. Целых полгода, шесть долгих месяцев Гермиона балансировала на краю пропасти, заполненной чужими страданиями, двигалась в пространстве небытия, над зияющими безднами, где температура приближается к абсолютному нулю, чувствуя себе невесомой, бестелесной. Только теперь, спустя полгода после того, как целители из больницы имени Святого Мунго сообщили , что Гарри становится все хуже, в то время как они всерьез рассчитывали, что пациент наконец-то пойдет на поправку, только теперь она осознала метаморфозу, произошедшую с нею самой.

Если раньше Гермиона терпеливо ждала, когда ее другу станет лучше, жила более-менее размеренной жизнью, и даже получала от нее удовольствие, то теперь, узнав, что Гарри, скорее всего, так никогда и не придет в себя, поняла: пришла пора действовать. Если она хочет, чтобы люди помнили ее друга таким, каким он был на самом деле, пришла пора действовать.

На самом-то деле сначала Гермионе показалось, что она напрочь утратила вкус к жизни. Вкус к какой-либо деятельности. Арифмантика, которой она с таким удовольствием занималась несколько лет, и даже начала завоевывать себе имя в мире науки, больше не привлекала. Теперь же предстояло заняться расследованием. Раскопками на пепелище. Раз уж надежды никакой не осталось, Гермиона Грейнджер решила, что будет пожинать плоды отчаяния. Своего и чужого. Докопается до правды. Обязательно. Станет специалистом по изгнанию боггартов из чужих шкафов. И никогда не скажет сама себе, что все это – лишь ради того, чтобы заглушить чувство вины, загнать его в самый дальний уголок сознания. Чтобы вновь взять свою жизнь под контроль. У нее все получится. У нее, Гермионы Грейнджер, магглорожденной ведьмы, гриффиндорской всезнайки-выскочки. Она из тех, кто выживает в любых условиях. Всегда.

*****
И вот теперь картинка почти сложилась. Гермионе определенно удалось напасть на след, оставленный на месте убийства двадцать два года назад. След старый, более чем двадцатилетней давности, но все еще не выветрившийся. Вполне еще отчетливый. Непонятно только, куда он ведет, этот след. Тот, кто его оставил, был изворотлив и очень хитер. Но не настолько, чтобы вообще не оставить следов.

Пять семей. Отцы, матери, маленькие сыновья. Пятнадцать смертей двадцатидвухлетней давности. Осень тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Пятнадцать смертей, оставшихся чуть ли не незамеченными на фоне всего, что тогда творилось. Темный Лорд был на пике своего могущества. Смертей было столько, что авроры не успевали на все вызовы. Неужели никто тогда не обратил внимания? Гермиона долго колебалась, прежде чем решиться на дальнейшие действия. Благодаря Хмури, Рону и Тонкс ей разрешили взглянуть на дела, давно уже сданные в Архив. В трех случаях их пяти даже не было заведено дело. Все было списано на несчастный случай. Взрыв газа («Эти маггловские штуки так опасны!»), пожар и пищевое отравление. Никаких следов. Ничего общего у этих людей не было. Кроме того, что они все были мертвы. Кроме дат рождения их детей. Конец июля – в трех случаях из пяти. Один мальчик родился первого августа. Другой – третьего. Не может такого быть, чтобы никто не заметил , сказала себе Гермиона. Не может быть. Люди из Отдела Тайн ни в какую не желали с ней разговаривать, несколько раз даже пригрозили арестом, словно навязчивому корреспонденту «Вечернего сплетника», затаптывающему место преступления, ну а осторожные расспросы сотрудников аврората, заставших те времена, ни к чему не привели.

Только благодаря ее, Гермионы, собственным прошлым заслугам да вмешательству Хмури, Рона и Тонкс ее не перестали вообще пропускать в Министерство. Ну и черт с ними всеми, уж если Волдеморт решил проявить предусмотрительность и применить метод, опробованный еще царем Иродом, она, Гермиона Грейнджер, это докажет. В конце концов, выросший в маггловском приюте Том Риддл наверняка был неплохо знаком с библейскими текстами. Войны, кровопролития и хитроумные интриги, которые в изобилии можно найти на страницах Библии, вполне вероятно, влекли его к себе, пока маленький Том не узнал о своей принадлежности к магическому миру. А может, и после того тоже. Скорее всего, была у юного Риддла особенность, которую Гермиона отмечала у себя: он никогда не пренебрегал возможностью чему-нибудь научиться. Чему-нибудь новому. Чему-нибудь интересному. Неужели Волдеморт счел всех пятерых (шестерых – считая Гарри) детей потенциальной угрозой для себя? Неужели все это только потому, что тот, кто повелел называть себя Темным Лордом, поверил Пророчеству, сделанному полубезумной прорицательницей? Ответа пока нет. И Пророчества нет. Его разбил Невилл, которого это Пророчество тоже касалось. Наверное. Просто Волдеморт не успел добраться до его родителей. Добрались его последователи. Список жертв можно пополнить, записав в него еще двоих. Скажи им кто Фрэнку и Элис Лонгботтом, что их под вопросом занесли в «смертный список», они бы ничего не сказали. Они не произносят ни слова уже двадцать два года.

Думосброс Дамблдора утерян. Гермиона знает только то, что рассказал ей Гарри. Этого мало. Этого чертовски мало. Но есть ведь и еще кое-кто, слышавший Пророчество. Пусть и не полностью.

И этот кто-то едва ли окажется столь любезен, что расскажет Гермионе об услышанном.

*****
Гермиона смотрит на экран, по которому с черепашьей скоростью ползет «бегущая строка» - «Проснись, Грейнджер». То, что хранится в памяти компьютера, в самом прямом смысле взрывоопасно. Не хватает лишь ответа на один-единственный вопрос. Получить его можно только у одного человека, при мысли о котором Гермиона ощущает одновременно и страх, и жгучее сожаление, которое чувствует всегда, когда понимает, что так и не сможет добиться своего. А у бывшего Хогвартского преподавателя, профессора Снейпа, предателя и убийцы, последнего из известных Упивающихся Смертью, ей едва ли удастся получить интересующие ее сведения. Хотя бы потому, что тот едва ли захочет разговаривать с бывшей ученицей.

- Вы невыносимая всезнайка, мисс Грейнджер, - говорит Гермиона, сморщив нос. – Вы далеко пойдете, если вас раньше не повесят.

Она разражается нервным смехом, сухим, лающим. Так когда-то смеялся крестный Гарри. Сириус Блэк. Воспоминание о человеке, которому был присвоен порядковый номер четыре в личном списке потерь Гарри Поттера, знаменитого-и-почти-мертвого героя волшебного мира, заставляет Гермиону встряхнуться.


Нервы накалены до предела. Наконец-то в ее руках хоть какие, но факты. Тоненькая и не слишком прочная, но все же вполне реальная путеводная нить. Теперь ей нужны доказательства. Гермиона трет покрасневшие глаза. Она и не заметила, как наступил рассвет. Все это время она, не отрываясь, записывала выводы. Или, скорее, гипотезы, которые теперь надлежит проверить.

Гермиона больше не спрашивает себя, зачем это нужно. Потому что ответ очевиден: она не может иначе. Есть и другой ответ: ради Гарри. Как будто ему не все равно, в его-то теперешнем состоянии. Рассказать правду ради самой правды, какой бы чудовищной она ни была. Перенести все на бумагу. Люди имеют право знать. Просто ради того, чтобы не дать демонам прошлого спать спокойно. Не дать появиться новым – со старыми хотя бы уже известно, как бороться.

Итак, все, что ей теперь нужно – увидеть Снейпа. И узнать у него, верна ли ее догадка. Отчего-то это представляется Гермионе очень важным.

Ей очень хочется спать. Накопившаяся за последние дни усталость разливается по телу теплой тяжелой волной. Нельзя засыпать. Нельзя…
Гермиона опускает голову на скрещенные руки. Через несколько мгновений она уже спит. Электрический чайник давно отключился, издав тихий щелчок. Гермиона спит, так и не выпив кофе. Постоянное напряжение, в котором она пребывала последние несколько суток, все же сумело ее сломить. Сны плывут, легонько касаясь ее разума. Перед мысленным взором Гермионы проплывают умиротворяющие видения, такие бессмысленные, что даже не верится. Но ей хочется верить: спустившись в глубины сна, прикрыв за собой дверь, отделяющую сон от яви, Гермиона Грейнджер оставила свой рационализм за порогом.

Мир по-прежнему стремительно мчится вперед, в будущее.
На все у Гермионы осталась неделя.
Не так уж много, но она еще не опоздала.





«Пропуск в преисподнюю»



If you want to open the hole
Just put your head down and go
Step beside the piece of the circumstance
Got to wash away the taste of evidence

“Evidence” ( “Faith No More”)




Рон избегает ее взгляда. Как и в школьные годы, когда она уличала его в совершении какой-нибудь пакости. Например, в том, что он целовался с Лавандой Браун в пустом школьном коридоре.

Некоторые вещи никогда не меняются, удовлетворенно отмечает Гермиона.

- Хмури спасибо скажи, пробил тебе разрешение, - Рон вздыхает, всем своим видом давая понять, насколько сильно ему не нравится ее затея. - Ты уверена?

Гермиона внимательно смотрит на него, а он опять отводит взгляд в сторону. Слишком многое их связывало раньше, слишком многое стоит между ними теперь. Память о прошлом, в основном.

- Я уверена, - отвечает Гермиона. – Увереннее некуда.

- Ну, если ты этого действительно хочешь, сейчас закажу тебе пропуск, - тянет Рон. С тяжким вздохом берет перо и набрасывает несколько слов на клочке пергамента. Складывает из него кривоватый самолетик и залихватским взмахом руки отправляет в полет. Самолетик вылетает в дверь, приоткрывшуюся на долю секунды. Теперь нужно ждать. Гермиона улыбается – она получит требуемое. Разве Рон способен ей отказать?

- Ну вот, - Рон откидывается на спинку кресла. – Пока мы ждем, может, расскажешь, как ты?

- Что мне рассказывать, - отмахивается Гермиона. – Ничего особенного не произошло, Рон.
*****
Они оба знают, что все особенное, что только могло с ними случиться, уже случилось. Пока существовало «трио». Пока был Гарри. Пока не наступил мир, пока еще шаткий, но все-таки мир. Равновесие стало неожиданностью. Похоже, они оба так и не смогли к нему привыкнуть.

Рон и Гермиона давно не виделись. Каждый раз находился какой-нибудь предлог, какое-нибудь неотложное дело. А может, им просто было неудобно друг перед другом. В том числе и за то, что они почти не пострадали в этой войне. В отличие от Гарри. Трио превратилось в дуэт. Возможно, не навсегда. Рон Уизли и Гермиона Грейнджер все еще на это надеются. Все еще ждут, хотя лучшие целители больницы имени святого Мунго уже почти отступились.

Еще полгода назад Гермиона могла бы сказать, что оба они – неудачники. Стоят себе на унылом берегу реки, а мутная вода вместе с мятой бумагой и прочим мусором уносит в никуда их упущенные возможности.

Может, им вообще видеться не стоило. Ни как старым друзьям. Ни как бывшим любовникам. Воспоминания о прошлой дружбе, равно как и о другом чувстве, которое уж точно никак нельзя было назвать просто дружбой, только бередили их старые раны.
*****
- Видела Гарри? – спрашивает Рон.

- Видела. Три дня тому назад у него была. А ты?

- Я – на прошлой неделе. Еле выбрался, - Рон ловит себя на том, что начинает оправдываться. – Знаешь, на Дрянн-аллее какой-то псих объявился, которого отловить никак не могут. Якобы из недобитых Упивающихся. Кингсли рвет и мечет. Хмури, я думал, вообще отдел разнесет. Все на цыпочках ходят. Вздохнуть боятся. А я…

- А ты, - заканчивает за него Гермиона, - вынужден это дерьмо разгребать. Так, по-моему, ты обычно говоришь?

- Именно, - мрачно отзывается Рон. – Дело взял на контроль Министр. Чтобы было, что сказать борзописцам, - в его голосе сквозит ничем не прикрытая неприязнь.

- Меня ты к ним не причисляешь, надеюсь? – с усмешкой осведомляется Гермиона.

- Тебя – нет, - парирует Рон, - только до сих пор в толк взять не могу, зачем ты в это дело ввязалась. Арифмантику свою совсем забросила.

- Затем, что по-другому я просто не могу.

- Я не об этом. Понимаю, ты хочешь рассказать, как все на самом деле было. Я о другом. Неужели ты думаешь, кто-нибудь это издаст?

- Издаст. Пока еще мое имя на слуху. Пока наши имена еще на слуху (а как, по-твоему, после неполного года службы ты оказался хозяином целого кабинета, пусть и на двоих с Криви?). Пока еще мы можем что-то сделать что-то изменить. Переломить это паршивое общественное мнение.

- Изменить? Мне порой кажется, люди мало что помнят. Те, кого это непосредственно не коснулось. Им запомнились не сами события, а только лишь то, сколько было шума вокруг всего этого. Какой тогда ажиотаж был. Понимаешь?
******
Они оба понимают, что еще пара лет, и вся эта история станет рассказиком из воскресного выпуска «Пророка», из тех, что печатают на последних страницах вместе с комиксами. «Помните, был такой Гарри Поттер? Он победил какого-то там злодея и сошел с ума. До сих пор лежит в больнице Святого Мунго. Да что вы? Не сошел с ума, а просто без сознания до сих пор? Как жаль, такой был молодой. Он потерял родителей в годовалом возрасте. Ах-ах-ах. Гарри Поттер, ну, вы, наверное, помните, должен был спасти мир. Помните, про какое-то Пророчество в газетах писали? Так вот, то самое. Парню пришлось пожертвовать собой. Говорите, сам под то заклятие подставился? Какая жалость, но ничего не поделаешь. А слышали вы о распродаже у мадам Малкин?» И все. Конец истории. Газета дочитана, осталось кроссворд разгадать. А, еще комиксы. Ничего интересного, ну и мусор печатают!

Рон морщится, как от головной боли:

- Не получится ли, что ты опять зря тратишь силы?

- Я уже договорилась в одном издательстве. Они много могут выиграть, используя мое имя. А у меня только одно условие – никакой редактуры.

- Что за издательство?

- Одно из этих, новых, что при «Пророке» образовались.

- Владеет им не Рита Скитер случайно? – ехидно спрашивает Рон.

Гермиона помимо воли расплывается в улыбке. Рон намеренно напомнил о тех временах, когда ей удавалось держать нахальную писаку на коротком поводке. Воспоминания о маленьком милом шантаже, о временах, когда еще можно было утверждать, что все почти в порядке, когда с ними был Гарри, когда стрелки часов в доме Уизли не показывали постоянно «в смертельной опасности» , заставили Гермиону вынырнуть из не слишком веселых раздумий.

- И кстати, о Пророчестве. Мне всего-то и нужен живой свидетель, который его слышал, пусть и не полностью. Слышал своими ушами.

- Ах вот оно что, - Рон кивает, и делает вид, что поверил ей.

- Именно, - твердо говорит Гермиона. – Других свидетелей все равно уже нет. Как ни горько мне об этом говорить. Дамблдор мертв, его Думосброс утерян, от Трелони толку мало, Гарри же…
*****
Они оба прекрасно помнят тот день, когда Гарри покинул их. Это был один из безветренных осенних дней, солнечных и сухих. Гарри на носилках отправили в больницу имени Святого Мунго. Все в порядке, сказали целители. Все в порядке, сказали они, ему просто нужно побольше тишины и спокойствия. Но разве не получил он достаточно тишины и более чем достаточно спокойствия за пять лет в больничной палате? На второй день Рон и Гермиона пришли навестить Гарри. Их собственные раны казались пустяковыми. Две осиротевшие трети гриффиндорского трио сидели у постели друга, сидели по разные ее стороны (вот тогда им впервые пришлось признать – между ними встало несчастье), слушали, как деловито переговариваются целители и молодые практиканты, и ждали, ждали.
Когда друг вернется.

Ждут и до сих пор.
Тот, второй, день был пасмурным и дождливым. Тогда и началась настоящая осень. Улицы были серо-коричневыми от мокрой грязи.
Они сидели у кровати Гарри и впервые за долгое время не знали, что делать. Даже Гермиона, которая, казалось, умела находить выход из любой ситуации. Гарри лежал с закрытыми глазами, его нос заострился, темные волосы разметались по подушке, лицо казалось особенно бледным. За время войны к ранам все привыкли. Рон протянул руку и тихонько коснулся запястья Гарри. Рука Гарри была теплой, но Рон отчего-то отдернул свою, будто коснулся окоченевшего трупа. Голоса целителей убаюкивали и успокаивали, только вот кому оно предназначалось, это спокойствие? Хотя, кто знает, Гарри их слышал. Они вели его за собой в бесконечной белизне, слишком белой, слишком чистой, чтобы быть настоящей. И Гарри, может быть, шел за ними, бежал налегке, беззаботный и свободный, каким никогда в жизни не был, уходил все дальше и дальше от этой палаты, от криков боли, доносящихся из коридора, от серых мокрых улиц, от высоких больничных потолков. И ни Рон, ни Гермиона уже ничего не могли с этим поделать.

*****

- Что толку в этом Пророчестве? Гарри ведь рассказал нам все, что узнал от Дамблдора.

- Рон, мне важно не только само содержание Пророчества, а еще и то, как оно было сделано. Все до последней мелочи. Уж если я хочу написать о том, как все было на самом деле, в моем распоряжении должны быть только достоверные факты.

- Достоверные, - эхом повторяет за ней Рон. – Как же, жди, выдаст он тебе что-нибудь достоверное.

- Может, и выдаст. В любом случае, что бы он там мне ни выдал, это послужит материалом для анализа. Времени осталось мало, Рон. Поэтому я и обратилась к Хмури. На то, чтобы пройти по всем инстанциям и получить официальное разрешение на встречу, ушло бы слишком много времени.

- Кому ты это говоришь, - Рон театрельным жестом хватается за голову. – Инстанции! Если б ты только знала, чего мне стоило отмазать от неприятностей этих уродцев, когда их опять заловили с контрабандой.

Под уродцами подразумевались, конечно же, старшие браться – Фред и Джордж, у которых имелся процветающий бизнес и куча завистливых конкурентов. Им не было нужды жульничать, но иногда («По старой памяти» - сказал бы Фред, только чтобы позлить младшего братца) они шли в обход закона. («Так интереснее», - сказал бы Джордж).

- И чего же тебе это стоило? – усмехается Гермиона. Информация о противозаконных проделках ничуть ее не злит. Не то что в школьные времена.


- Лучше не спрашивай, - Рон закатывает глаза. – Теперь я в неоплатном долгу перед Хмури. Теперь я должен ни больше ни меньше, а изловить какого-нибудь Джека-Потрошителя. А если он так и не появится, мне, похоже, придется самому его придумать.

Проходит еще четверть часа. И еще одна. Рон и Гермиона уже не перебрасываются вымученными шуточками, предпочитая молчать, погрузившись каждый в свои раздумья. А вот молчать вместе им по-прежнему хорошо.

- Ну наконец-то, - ухмыляется Рон, когда в кабинет заглядывает какой-то хмурый тип неопределенного возраста и бесцеремонно швыряет на стол конверт. Рон тут же вскрывает его. На свет появляется прямоугольник пергамента. – Твой пропуск в преисподнюю, прошу!



Лицом к лицу

I*m a rabbit in your headlights
Scared of the spotlight
You don*t come to visit
I*m stuck in this bed

“Rabbit in your headlights” (“U.N.K.L.E”)


Некоторое время Гермиона ждет, пока ее впустят в замок.
Разумеется, она ко всему готова. Это же Азкабан.
Одинокий свист ветра над скалами. Рваные облака, сбившиеся в кучку на небе.

Отвратительные выделения злобы и ненависти. Гермиона дрожит, плотнее кутается в плащ. Трещины в скалах больше напоминают застарелые шрамы. Бушует, бьется о скалы неспокойное море.

Каменистая тропинка, сбегающая к морю. День уходит. Она долго просидела у Рона , теперь еще формальности эти. Куча бланков, заполняя которые, Гермиона чертыхается. Перемазывается в чернилах. Она сдает охраннику (слава Мерлину, эта функция теперь возложена не на дементоров) волшебную палочку и вываливает на специальный столик содержимое своей сумки. Проверка на наличие маскирующих заклятий. На то, не было ли применено к визитеру заклятие подвластья. На это уходит довольно много времени, а у Гермионы его мало. У Снейпа тоже.

Близится ночь. Оживают призраки. В полутьме коридоров. В полутьме памяти.

Призраки – то немногое, чего здесь в действительности не стоит бояться.

Встретиться со Снейпом ей удается не сразу. Еще одно досадное препятствие, но без этого никак.
*****
Кабинет начальника тюрьмы Азкабан производит такое же тягостное впечатление, как и сама тюрьма. Коричневые и темно-серые тона. Широкий письменный стол, книжные полки, заставленные пыльными томами. Ржавые рыцарские доспехи у дверей. Зарешеченное окно, наполовину прикрытое серой занавеской. Никуда не деться от затаенного запаха беды, медленного гниения, испускаемого, казалось бы, самими здешними стенами. Солнце, ветер, жизнь – за многие мили отсюда. Вне этих стен.
Серые каменные стены. Серое небо за окном. И хозяин кабинета – такой же серый и неприметный, как и все тут.

Марк Гринвуд, вспоминает Гермиона. Ставленник Руфуса Скримджера. Магглорожденный, как и она сама. Гермиона физически чувствует – в этом кабинете все пропитано ненавистью, которую это маленький серенький человечек питает ко всему вокруг.

- Мисс Грейнджер, - Гринвуд словно бы выплевывает эти слова. – Какая честь встретиться с вами лично.

От его пристального взгляда Гермионе становится не по себе, но она не отводит глаз.

- Поверьте мне, мистер Гринвуд, для меня тоже, - Гермиона делает паузу, - большая честь встретиться с вами. Буду вам чрезвычайно признательна, если вы окажете мне содействие.

- Кто я такой, чтобы отказывать вам в содействии? – он указывает на прямоугольник пергамента в ее руках. Разрешение, подписанное начальником аврората. Конечно, Гринвуд мог бы и воспротивиться, но Гермиона предупредила его, что в таком случае вся история дойдет до Министра, а кто знает, как в таком случае сам Скримджер поступит. Гринвуду явно не хочется проверять это на собственном опыте, однако же и пропускать к Снейпу такую посетительницу ему тоже не по нраву.

- Должен предупредить вас, мисс Грейнджер, Северус Снейп – чрезвычайно опасный преступник. То, что его удалось задержать три месяца назад – большая удача.

- Удача? – скептически осведомляется Гермиона. Это действительно удача, а не результат тщательного планирования. Преступника, находившегося в розыске многие годы, задержали трое стажеров, впервые вышедших на самостоятельное дежурство.

- Удача, - с нажимом повторяет Гринвуд, склонив голову и внимательно глядя на Гермиону. - Не уверен, что вы от него чего-то добьетесь. За все время пребывания здесь он ни разу не пошел с нами на контакт. Ни разу. Молчал он и на суде. Ни словом не удостоил ни адвоката, которого ему нанял этот щенок, Драко Малфой, ни судью, вообще никого. Сказал только, что своей вины не отрицает.

- Я знаю, - отвечает Гермиона. Она была на первом заседании суда, и прекрасно помнит Драко Малфоя, сидевшего за несколько рядов от нее. Каким жалким он был. При всей его напускной деловитости. Белесые волосы, аккуратнейшим образом зачесанные назад, тонкие губы, которые он тщился растянуть в презрительной улыбке, больше похожей на черную щель в копилке. Нарочитая скупость жестов и эмоций, призванные скрыть неуверенность и страх. Ему все еще было, что терять. Гермиона даже поймала себя на мысли о том, что жалеет его, хотя должна бы презирать, этого хорька, труса, нашедшего способ вывернуться из лап правосудия. Вруна, из кожи вон лезущего, чтобы только соответствовать имени. Она даже почувствовала к нему что-то вроде уважения: при том, что тогда еще тянулось дело о возможности конфискации средств с большей части счетов семейства Малфой, Драко нашел возможность нанять адвоката своему бывшему учителю. Малфои не забывают долгов, сказал он, когда Гермиона попыталась заговорить с ним. И убрался куда-то. Они так и не договорили тогда, а потом заседания суда сделали закрытыми, и Гермиона потеряла возможность их посещать.

- Прекрасно, - кивает мистер Гринвуд, тогда, возможно, вы не испытаете такого уж большого разочарования, если он откажется с вами разговаривать.

- Возможно, и откажется. Но тогда я хотя бы буду знать, что попробовала.

В газетах писали, что на суде Снейп демонстрировал «мрачную угрюмость и оскорбительную дерзость». Как будто он не был и не хотел казаться таким всегда.

- Вы же читали материалы следствия, мисс Грейнджер, - в голосе Гринвуда сквозит неприязнь. – Допрос под «Веритасерумом» ничего не дал. Легилименция тоже. Он не пытался защитить свой разум от вторжения. Не отрицал своей вины. Правда, эксперты пришли к выводу, что над его воспоминаниями кто-то поработал. И поработал филигранно – некоторые, области его памяти будто острым лезвием вырезали. Отредактировали. Аккуратненько так. Только ведущий мозгоковыряльщик из Мунго смог это засечь. Впрочем, это уже к целителям вопрос.

- Спасибо за эти сведения, - говорит, Гермиона стоя на пороге. – Вы меня не проводите?


*****
Дементоры давно уже покинули Азкабан, и Гермиона не может этому не радоваться. Их заменила какая-то недавно разработанная система заклятий, в число которых входит множество разновидностей антиаппарационных, с десяток «следящих», и несколько совсем уж засекреченных, даже названия которых Гермионе незнакомы. Идя по коридору, она чувствует, что каждый дюйм пространства пронизан магией. Воздух кажется разреженным, как в горах. Кожу покалывают невидимые иголочки.

- Это с непривычки, - негромко говорит мистер Гринвуд. – Он в последней камере, мисс Грейнджер. На все про все у вас есть час. Свои вещи получите на выходе.

- Благодарю, - отвечает Гермиона, не глядя на Гринвуда. Она сосредоточена и собранна, как перед прыжком в холодную воду.

Крыло смертников. Так называют этот закуток. Хотя больше похоже на уголок смертников. Три камеры, занята только одна. Еще не поздно отступить. Мистер Гринвуд взмахивает палочкой, и тяжелая дверь открывается перед Гермионой . вот теперь отступать уже поздно. Если честно, она этому рада.

Последняя камера. Всего один заключенный. Последний из узников, чья известность расценивается как прямая издевка над тюремными властями. Больше таких не будет. («И слава Мерлину. На мой век уж хватит», - сказал бы мистер Гринвуд.)

- Мисс Грейнджер, - доносится до слуха Гермионы, и она запоздало кивает головой в знак приветствия.

Гермина задается вопросом, когда же слышала этот в последний раз. Тогда, на первом заседании суда, единственном, которое не было закрытым.


- Здравствуйте, профессор, - говорит она, останавливаясь напротив решетки, заменяющей переднюю стену камеры. Сдерживая любопытство, заглядывает внутрь, стараясь сделать это как можно незаметнее.

Гермиона присаживается на стул, который , судя по всему, принесли сюда специально для нее. Внимательно разглядывает камеру. Лишь бы не смотреть на ее обитателя. Как будто, если она на него посмотрит, случится что-то непоправимое. Ну уж нет. Она посмотрит ему в глаза. Гермиона поднимает голову.

- Не могу сказать, что обрадован вашим визитом, мисс Грейнджер, но я услышал, как этот Гринвуд говорил о том, что вы имеете право находиться здесь в течение часа. Время идет, знаете ли.

- Профессор, - Гермиона с ужасом понимает, что голос не намерен ее слушаться. Она вглядывается в лицо профессора, худое и бледное. Лицо аскета, живущего от войны до войны, отчего-то приходит ей в голову. – У меня к вам один только вопрос…

- И какой же? – Снейп пристально смотрит на нее, приподняв бровь. Как будто она на уроке, отвечает на какой-то сложный вопрос, а он только и ждет, когда она ошибется и даст повод снять с Гриффиндора десяток-другой баллов.

Профессор Снейп, могу ли я спросить вас о Пророчестве? - скороговоркой выпаливает Гермиона. Вот и все, пути назад нет. Снейп выглядит удивленным.

- И вы даже не спросите, виновен ли я в тех преступлениях, за которые меня вскоре казнят? Не спросите, действительно ли я служил Темному Лорду по собственной воле ?

- А зачем? – Гермиона пытается копировать его ледяной тон. – Вы же признали себя виновным. Меня интересует пророчество, сделанное Сивиллой Трелони. Вам прекрасно известно, при каких обстоятельствах оно было сделано. Ведь это вы донесли о нем Волдеморту.

- Это действительно так, мисс Грейнджер. Я предоставил его распоряжение всю информацию, которой тогда располагал.

- Тогда расскажите мне.

- Зачем?

- Я хочу знать, как все было на самом деле, - Гермиона наклоняется вперед.

- Вот как? – издевательски тянет Снейп. – А что, если…что, если все было вот так, - он опускает голову, и темные волосы, в которых уже изрядно седины, занавешивают ему лицо. Снейп обхватывает плечи руками, и Гермиона ловит себя на том, что только сейчас поняла, как же здесь холодно. Прикладывает все усилия, чтобы не дрожать. – То, что они сделали со мной…с моей памятью, - его голос звучит сначала глухо, потом громче. Голос меняется до неузнаваемости. Теперь это слабый тенорок мальчишки-подростка. – Я сам не знал, что делаю. Они меня заставили. Я не смог убежать от них. Я стал тем, кем стал. Я не смог от них убежать. Это не я. Это все тот псих, который зельеварением увлекался…Северус Снейп его звали.

- Что? – Гермиона придвигается еще ближе к решетке, впитывая каждое слово. Он же сумасшедший! Как только тюремщики не видят? Снейп уже не говорит, а еле слышно шепчет.

- Он…он…чудовище. Он заставлял меня делать ужасные вещи… мисс…помогите мне!

Гермиона, сама того не замечая, вскакивает со стула. Сердце ее бешено колотится. Бумаги, лежавшие на ее коленях, рассыпаются по полу.



- Вы поверили? – Снейп резко поднимает голову, и Гермиона отшатывается от решетки. – Я разочарован. Забудьте.

Вот теперь в голосе профессора звучит так хорошо знакомое ей ехидство. Презрение. Усталость. Издевка. Гермиона не боится его, не должна бояться. Но у нее возникает чувство, будто она протягивает руку через прутья решетки клетки с опасным хищником.


- Профессор, - говорит Гермиона, придав своему голосу всю твердость, на которую оказалась способна, – я никоим образом не хочу оскорбить или как-то унизить вас. По-моему, я не заслужила такого отношения с вашей стороны. Просто ответьте на мой вопрос. Если сочтете нужным, разумеется.

- Все та же знаменитая гриффиндорская самонадеянность. Вы по-прежнему невыносимая всезнайка, а? – профессор усмехается, словно старой семейной шутке. – Все так же самонадеянны. Постоянство – похвальная черта характера, но далеко не всегда. Почему же вы решили, мисс Грейнджер, что я стану отвечать на ваши вопросы, что я буду в этом заинтересован? Знаете ли вы, какая это темная и страшная радость, когда умирает человек, который знал все твои тайны? Полагаю, что не знаете. Неужели вы думаете, что мне вдруг захочется с кем-то ими поделиться, и этим «кем-то» будете вы?

Профессор замолкает и выжидательно смотрит на Гермиону. Та понимает: он больше ничего ей не скажет. Ни того, что ей действительно нужно, ни чего-то еще.


Мистер Гринвуд не выражает никакого удивления по поводу того, что Гермиона покидает «крыло смертников» задолго до истечения выделенного ей на все про все срока. Ему не впервой видеть такое. Ни репортерам, ни адвокату, ни сынку Люциуса Малфоя не удалось разговорить Снейпа. Не удалось и этой странной девице Грейнджер. «Тоже еще героиня войны, - думает Гринвуд. – Занималась бы себе своей арифмантикой и дальше. Так нет же…»

Он не успевает додумать. Гермиона быстрым шагом проходит мимо него. Спешит убраться куда подальше, наверное. Вот и чудесно. Ему не нужны лишние проблемы.



Над краем бездны

Like a snake between two stones
it itches in your bones.
take a deeper breath and swallow
your sorrow
tomorrow.

So raise it up and lets propose a toast.
To the thing that hurts you most.

It*s your last cup of sorrow.
what can you say?
Finish it today.

Last Cup Of Sorrow “Faith No More”

Гермиона чувствует себя вымотанной до предела.
На одной лишь силе воли долго не продержаться. Да, она будет стараться. Но – не продержится. Выносливость организма тоже не беспредельна, каким бы неукротимым внутренним огнем она не подпитывалась.
Еще немного, и усталость одержит полную и безоговорочную победу.
Нужно перестать злиться, говорит себе Гермиона.
Неужели ты ожидала, что он все расскажет?
Неужели ты думала, что все будет просто?
Вовсе нет.
Еще есть время.
Пять дней.

Гермиона понимает, что на данный момент ей не удалось ни на миллиметр продвинуться в желаемом направлении. Все улики похоронены. Все пленки стерты.
Кроме одной. Подобной той, что вынимают из разбившегося самолета.
Той самой, что в «черном ящике».
Той самой, доступ к которой у нее будет еще целых пять дней.

Целых пять дней, а потом Северус Снейп, бывший профессор Школы чародейства и волшебства, унесет свои тайны в могилу. И, возможно, именно к этому он и стремится. Может быть, ему противна сама мысль о том, что кто-то узнает о нем хоть что-нибудь помимо того, что уже известно. Гермиона усмехается, вспоминая учебник «Продвинутое зельеделие», хранящийся под двойным дном сундука с книгами. Наверное, немного осталось людей, знавших, кем на самом деле был полукровка-Принц. И это только одна его тайна. Вероятно, он из тех, кто скрывают свою натуру. Изо всех сил. Живет ради своих секретов.

Гермиона понимает: нужно спешить. Не давить на Снейпа, не задавать больше прямых вопросов. Найти что-то, что поможет проникнуть за эту его броню. Это «что-то» существует, она уверена.
Нужно перестать злиться и поискать другое решение.
***
Гермиона сидит за столом, на котором разложены все материалы, касающиеся ареста Снейпа. Тогда, три месяца назад, об этом не писал только ленивый. Тонкс помогла раздобыть протокол задержания.

Черт подери, зачем Снейп отправился тогда на Дрянн-аллею? Неужели не понимал, что улочка просто кишит работниками аврората, вылавливающих торговцев «дурью» и контрабандистов? Что ему там понадобилось?

Гермиона еще раз перечитывает все имеющиеся у нее материалы. Никаких зацепок. Сам же Снейп на допросах не пожелал никак объяснить причину своего появления на Дрянн-аллее. Что-то тут кроется, определенно.

Что-то, или скорее кто-то.

Гермиона прикрывает глаза. Что за день, Мерлин, что за день…
На колени забирается Косолапус, и, поглаживая кота, тут же начавшего урчать, как работающий мотор, она понемногу успокаивается. Кот «бодает» головой ее подбородок, ластится и так, и этак, пока, наконец, Гермиона не перестает противиться усталости и не перебирается на диван, позволив ему устроиться у нее на животе.

Кот, немного потоптавшись по животу хозяйки, сворачивается клубком и засыпает. Гермиона прикрывает глаза и, прежде чем погрузиться в сон, решает – утром она отправится на Дрянн-аллею. Если Снейп на самом деле пришел туда встретиться с кем-то, она найдет этого «кого-то». Обязательно. Сон все никак не идет, и Гермиона мысленно выстраивает свой завтрашний день.
Что ж, она отправится на Дрянн-аллею.

Гермиона повторит его путь. Почувствует то же, что и он. Достроит картину событий, допишет недописанное письмо. И поймет, что слова, появляющиеся из-под пера – вовсе не ее, а того, чье молчание непроницаемой стеной преградило ей дорогу. Только тогда – возможно – она сможет понять Снейпа. Тогда, может быть, ей больше не нужны будут все его так тщательно оберегаемые секреты.

Ради этого Гермиона готова опуститься до самого дна.
Дойти до чистейшего ада.


******

У торговцев на Дрянн-аллее отменная память.
Но чаще всего они стремятся убедить своих собеседников в обратном.
Особенно если эти собеседники – авроры.
Или разозленные кредиторы.
Гермиона не подходит ни под одну из этих категорий, может быть, поэтому с ней они более-менее любезны.
В другое время она сто раз подумала бы, стоит ли соваться на Дрянн-аллею в одиночестве. Но, в самом-то деле, не Рона же с собой тащить. В бытность стажером он немало карманников и сбытчиков маггловских наркотиков отловил. Тогда уж с нею точно никто разговаривать не станет.

Монти Грант – восьмой, с кем она разговаривает. Беседовать с людьми вроде него - тяжкий труд, Хагрида на руках таскать и то легче. Слава Мерлину, Гермиона никогда не помышляла о карьере аврора.

Гермиона исподтишка разглядывает собеседника. Хилый паренек, несколькими годами моложе ее самой, еще не до конца простившийся с прыщами. В ее памяти словно фотоальбом открывается. Выпуск двухтысячного года. Монти Грант - не самый худший ученик на своем курсе. И при всем этом – торговец наркотическими зельями на Дрянн-аллее. Впрочем, сколько их было, не худших учеников, тех, которые присоединились к Волдеморту сразу после выпуска из Школы, или даже не дожидаясь его? Множество.
Северус Снейп тоже был не худшим учеником. Одним из лучших, уж если смотреть правде в глаза.


Но торговцы запрещенным товаром – отличные свидетели, если, конечно, сами того захотят. Если уверены, что им ничего не грозит. Если думают, что помогают своими показаниями топить конкурентов. Или если им за это хорошо заплатят. Гермиона пытается комбинировать сразу несколько методов. Вроде бы получается неплохо. В разговоре она шаг за шагом воссоздает тот день, когда арестовали Снейпа. Ей важна каждая деталь. Если Монти начинает артачиться, мол, не помнит ничего, Гермиона ледяным голосом напоминает о самых разнообразных последствиях, которые могут ожидать ее собеседника. Ловит себя на том, что неосознанно копирует Тонкс (не положено, конечно, но несколько раз Гермиона наблюдала за тем, как допрашивают подозреваемых), поэтому смогла взять на вооружение некоторые методы допроса.

- Подумайте еще, Монти. Вспомните, постарайтесь, кого вы видел ив тот день?

- Мало ли кого я видел…вы еще спросите, кого я НЕ видел.

- Монти, - терпеливо повторяет Гермиона, - все же постарайтесь вспомнить. Это важно.

- Вам, мисс, может, и важно, а старому Монти Гранту еще пожить на белом свете хочется.

- Абсолютно нормальное желание, мистер Грант. Только получится ли у вас осуществить свои намерения, если Пол Спеллинг из «Троллева кулака» узнает, чем ты здесь промышляешь? Это же его территория…

- Я понял, понял, - Монти Грант понуро опускает голову, и начинает подробный рассказ. Гермиона внимательно слушает, не отфильтровывая ненужные подробности. Этим она займется потом, ведь никогда сразу не определишь, является ли какая-то деталь действительно ненужной.

- Хватит уже разыгрывать приступ амнезии, Грант. Если, конечно, тебе не хочется, чтобы тут появились ребята из аврорского отдела и, скажем так, проверили твою лицензию на торговлю.

- Но и прям не помню…ну честное слово, - говорит Монти, прежде чем до него доходит, что «честное слово» - роскошь непозволительная, уж если ты торгуешь наркотическими зельями на Дрянн-аллее.

- Монти, если бы у тебя была плохая память, то тебя уже давно на свете не было бы. При таком-то бизнесе. Поэтому будь хорошим мальчиком и расскажи мне, что знаешь. Имен можешь не называть. Давай. Это не для протокола. И денежку получишь.
*****
Гермиона не особенно боится, что Монти Грант кликнет дружков. Во-первых, тот «в деле» совсем недавно, и дружками-покровителями обзавестись еще не успел, а, во-вторых, неподалеку от них прогуливается девица в весьма откровенном наряде, девица из тех, про кого говорят «пробы негде ставить». Тонкс немало позабавилась, когда Рон, настаивая, чтобы Гермиона не отправлялась на Дрянн-аллею одна, собрался идти с ней сам. «Рон, да твоя рыжая башка не хуже маяка светится. Вся шпана разбежится», - сказала она тогда. И отправилась сама, заявив: «Тридцать один год – не тот возраст, когда надо хоронить себя на кабинетной работе. Только Рему не говорите, идет?»

Гермиона в тот момент мысленно посочувствовала Ремусу Люпину, чей сын, четырехлетний Джеймс Сириус Люпин, вовсю тянется за неугомонной мамашей, чей характер унаследовал, а когда думает, что его никто не видит, периодически отращивает себе нос «пятачком», или стоячие треугольные уши на манер то ли собачьих, то ли волчьих.
*****
Гермиона улыбается краешком губ, подумав о друзьях. На душе становится немного теплее. Она понимает, что на какое-то мгновение отключилась от происходящего, и тут же выдает сама себе несколько отборных ругательств. Тут же вновь сосредоточивается на словах Гранта.

- …Геймз, старьевщик…ну, такой старый хрен с тележкой, он в ней дерьмо всякое на продажу возит…Люк проходил, который лавку напротив, вон ту, с разбитой витриной, держит. Ребята мимо шли какие-то, лет по восемнадцать, в бар они шли, знаете, «У злобного гоблина»? Дерьмовое местечко, между нами говоря. И еще один хмырь был. Быстро так мимо пробежал. Я-то думал, он у меня что купит. Ну, знаете, вид у него был такой…э…специфический. Бледный , под глазами черные кругим, руки трясутся…чисто мой клиент. Но он даже не посмотрел на меня, мимо пронесся. Как будто бежал от кого-то. Или кого-то искал. Все по сторонам оглядывался. Испуганный такой, наверное, душа в пятки ушла. А он все хорохорился, крысеныш белобрысый, хотя со стороны видно было – только что в штаны не наложил, так его трясло. Крысенок…как же его фамилия…

Гермиона чувствует, как кровь приливает к щекам.

- Да, такой…белесый парнишка. Я ж видел его. И в школе когда учился, и еще…бывало, приеду летом на Диагон-аллею, ну, за покупками, и тут же этот…вышагивает. И родители при нем. Не то что, как у меня – один папаша, и тот редкостный забулдыга, важные такие. И оба белесые, как и парень их. Мамаша так вообще, будто ее за нос сушиться повесили. Ну, такая вся…как же его фамилия…

- Не напрягайся, Грант, - советует Гермиона. – И слезай, пожалуй что, со своего «товара». Дрянью торгуешь, и сам употребляешь. Мозги у тебя, наверное, уже как сито – все в мелкую дырочку.

- Да я…

- Спасибо, - говорит Гермиона, выуживая из кармана мантии «гонорар». Сегодняшний рейд ощутимо облегчил ее кошелек. – Возьми, заслужил.

Монти Грант, радуясь, что легко отделался, растворяется в ближайшем переулке. Гермиона делает знак Тонкс: прикрытие больше не нужно. Тонкс подмигивает ей и с тихим хлопком растворяется в воздухе. Через четверть часа они встретятся в «Дырявом Котле» - таков уговор.

Гермионе надо спешить. Хорошо бы успеть встретиться с Драко Малфоем уже сегодня.

У профессора Снейпа осталось пять дней.

Старая тайна, ждавшая много лет, больше ждать не станет.
*****
Помощь Тонкс оказывается весьма кстати и теперь. Возможно, Нарцисса Малфой, овдовев и едва не лишившись поместья, решила поддерживать более-менее стабильные отношения с оставшимися родственниками. Тем более, если кое-кто из этих родственников работает в аврорате.

Оказавшись в поместье Малфой, Гермиона старается особо не крутить головой во все стороны. Она же не туристка, в конце концов.

По распоряжению какого-то министерского чина, с поместья полностью снята антиаппарационная защита. Система раннего предупреждения, судя по всему, работает по-прежнему. Да и домовики не зря едят свой хлеб.
*****
Нарцисса Малфой выходит к ним сразу же, едва только Тонкс и Гермиона ступают за порог. Гермиона разглядывает ее со сдержанным любопытством, с таким же, с каким до того разглядывала поместье и внутренность замка. Поначалу Гермионе кажется, что Нарцисса мало изменилась. Худенькая фигурка, узкие плечи, бледное как мел лицо. Гермиона старается не смотреть на нее, вместо этого внимательно рассматривает гостиную, куда их с Тонкс провели.

Камень, серебро, темное дерево. Высокие узкие окна выходят в обширный сад, порядком заросший. Массивная мебель распространяет слабый запах полироли. Домовые эльфы, скорее всего, не покинули хозяев. Гермиона вспоминает про свое «Общество защиты прав эльфов», которое Рон обзывал «Гавнэ», и сдерживает улыбку.

На плитах пола лежат тени, отбрасываемые коваными свечными люстрами. Здесь по-прежнему царит атмосфера тех суровых времен, когда чистокровность решала все. Поместье Малфой вполне могло бы стать убежищем, в котором можно спрятаться от быстротечного времени, настоящим хранилищем богатства, ставшего иллюзорным. Впрочем, если у семейства Малфой и были финансовые проблемы, то на внутреннем убранстве дома они почти не отразились.

- Миссис Малфой, - говорит Гермиона, - нам нужно увидеться с вашим сыном.

- Вам? – переспрашивает Нарцисса, и Гермиона отмечает, что надменности в ее голосе убавилось вдвое по сравнению с прежними временами. Зато теперь появился страх. Хотя, впрочем, «теперь» - не совсем верное слово. Страх появился уже давно. Возможно, тогда, когда Драко Малфой получил Темную метку.

- Мне, - уточняет Гермиона. Кивает на Тонкс. – Это не по работе. И я не из аврората.

- Я просто так заглянула, - мило щебечет Тонкс, которая не раз признавалась Гермионе , что терпеть не может такие вот визиты, но Андромеда с чего-то решила возобновить родственные отношения, и взяла с нее слово, что Тонкс не станет этому препятствовать. К удивлению Тонкс, и у нее самой возникла видимость хороших отношений с тетушкой Нарциссой. Как бы нелепо это ни звучало.

- Ним…Тонкс, - говорит Нарцисса, вымученно улыбаясь одними губами. Гермиона прослеживает ее взгляд – та смотрит на низенький столик, на котором стоит початая бутыль «Огневиски» и пара стаканов. Нарцисса наполняет один из них, и, прежде чем Тонкс успевает перехватить ее руку, залпом выпивает.

- Мне не нужны домовые эльфы, чтобы наполнить мой стакан. В этом я совершенно свободна, - Нарцисса машет рукой при виде появившегося у дверей эльфа, облаченного в драную наволочку. – Пошел вон, Ники! Кому говорю!

- Где Драко? – спокойно спрашивает Тонкс.

- В кабинете своего папаши, - отвечает Нарцисса, наливая себе еще стакан. В этот раз Тонкс и не пытается помешать ей. Выпивает новую порцию, издав какой-то странный звук, сродни рыганию. Сквозь неплотно сдвинутые занавеси просачивается дневной свет, и тут только Гермиона замечает, какое увядшее у Нарциссы лицо.

- Грейнджер? – на пороге стоит Драко Малфой собственной персоной. Гермиона думает, что Монти Грант описал его вполне верно. Бледный, с темными кругами под глазами. Отчаянно старающийся выглядеть холодным и невозмутимым. Нервничающий из-за того, что не получается. – Нимфадора?

И тут только он замечает Нарциссу, чье внимание полностью поглощено бутылкой.
Драко бледнеет еще больше.

- Мама! Ну я же просил тебя…Ники!!! Гиппогриф тебя задери, Ники!

С тихим хлопком появляется домовик.

- Хозяйка велела Ники убраться, молодой господин.

- Ники, - говорит Драко, безуспешно пытаясь справиться с собой, - маму…то есть…доставь госпожу в спальню и оставайся с ней…

- Я побуду с ней, Драко, - голос Тонкс остается невозмутимым. Она встает с кресла, в которое уселась, не дожидаясь приглашения, и берет Нарциссу под руку.

- Мама, тебе же нельзя пить. Совсем. Что сказал целитель Морланд? Еще немного, и у тебя откроется язва. Язва, мама. Как у маггловский алкоголиков. Мама…

- А? Как ты сказал? Язва ? – Нарцисса вдруг обвисает на руках у Тонкс, согнувшись почти пополам, хватается за живот.

Гермиона наблюдает за происходящим как будто со стороны, в этот же самый момент быстрым шагом подходя к Нарциссе, и, преодолевая ее слабое сопротивление, вместе с Тонкс укладывая ее на мягкий диван. Нарцисса какое-то время лежит спокойно, потом приподнимается на локте и, давясь то ли смехом, то ли слезами, говорит:

- Да не болит у меня ничего. Драко, случись со мной что, ты же пропадешь…и Люциус пропал, и ты пропадешь. – Она прикрывает глаза и через мгновение уже спит.

- И часто с ней такое? – шепотом спрашивает Тонкс.

С лица Драко начисто пропадают последние остатки напускного спокойствия.
Гермиона понимает: ему больно и стыдно за себя. За Нарциссу. Что и Драко, и его матери досадно и горько друг за друга.

И теперь снова, как в давно ушедшие времена, Гермиона видит вполне отчетливо, что Драко по своей натуре крайне несдержан, что фамильное хладнокровие, если он вообще им обладал, его покинуло. Что казаться бесстрастным Драко удается только громадным усилием воли. А на самом деле под этой оболочкой кипят самые обыкновенные, неприличные Малфоям страсти.

- Не очень, - отвечает Драко. – Ты не могла бы…

- Я присмотрю за ней, - говорит Тонкс. Вынимает палочку и заклинанием поднимает бесчувственную Нарциссу с дивана. Когда за ними захлопывается дверь, Драко Малфой пристально смотрит на Гермиону.

- Так чего ты хотела, Грейнджер?

Некоторые вещи не меняются. Разумеется. Церемониться с ней явно не намерены. Что ж, она ответит в том же духе.

- Странно, что ты дома, Малфой. В такое время.

Насколько ей известно, последние годы Драко Малфой пытался (и не всегда безуспешно) создать себе репутацию делового человека. Как-то выжить в этом новом для него послевоенном мире. Построить хоть какое благополучие на обломках деловых связей отца. Интересно, и хорошо у него это получается?

Но до казни Снейпа – меньше недели, а потому нет времени ломать голову, справляется ли младший Малфой с финансовыми трудностями.

- Я знаю, что ты был на Дрянн-аллее в тот день, когда арестовали Снейпа. Ответь мне только на один вопрос, Малфой, и я уйду. И обещаю больше тебя не беспокоить. Со мной нет никаких подслушивающих устройств.

- Я знаю, Грейнджер, - наклонившись к самому ее уху, говорит Малфой. – Некоторыя заклятия, знаешь ли…Ты что, работаешь вместе с сестрицей Тонкс?

- Нет. Малфой, повторяю – я знаю, что ты там был. Есть свидетель.

- Этому свидетелю лучше бы смыться из города, поняла? Если он, конечно, еще в своем уме. И если ты его не выдумала.

- Малфой, - медленно, глядя прямо в глаза Драко, говорит Гермиона. – Мы оба знаем, что Снейп попался только из-за того, что засветился на Дрянн-аллее. Его искали почти пять лет, и не нашли. Но он идет на встречу с тобой, и попадается аврорам.

Гермиона прекрасно отдает себе отчет в том, что выходит за грани дозволенного. Но ей плевать. Ей нужен ответ. Как будто он может пролить свет на тайну двадцатидвухлетней давности.

Тайны, черт бы их побрал. Секреты.
Секреты – свои и чужие, старые обиды и свежие травмы, а когда их мало, думаешь: «И это все?»


- Неужели ты не хочешь ему помочь? Это ведь все из-за тебя случилось. Ведь это ты выбрал место для встречи, Малфой, разве не так? Самоуверен донельзя, как и всегда.


Гермиона едва успевает увернуться от бутылки «Огневиски», летевшей ей прямо в голову. Бутылка разбивается о стену, «Огневиски» стекает по деревянной панели, распространяя повсюду тяжелый запах.

«Запах горя», - произносит про себя Гермиона. Ей становится жаль Драко, но отступать нельзя. Она просто не может себе этого позволить.

- Грейнджер, - тихо говорит Драко, опускаясь в кресло. Закрывает лицо руками, чтобы она не могла видеть его глаз. – Я знаю, что из-за меня. Спасибо, что напомнила. Профессор…Снейп хотел мне помочь. Только он мог это сделать тогда. И он сделал. Он хотел, чтобы у меня осталось все это, - Драко взмахом руки обозначает полукруг , - по суду у меня вполне могли отобрать поместье, как отобрали большую часть вкладов.

- Чем же он тебе помог?

- Советом, Грейнджер. Советом. Он был другом моего отца, если ты не знала.

- Я знала.

- А ты знала, что в свое время он дал моей матери Нерушимую Клятву? Что обещал заботиться обо мне и защищать меня? И он продолжал делать это, пока мог. Когда мы с ним встретились, он сказал, что не может бросить меня в тяжелой ситуации. Даже если моей жизни ничто не угрожает. На улице бы мы с матерью все равно не остались. Профессор Снейп дал мне сведения, располагая которыми, я смог остаться хозяином поместья, не потеряв почти ничего.

- Что за сведения?

На какое-то время к Драко возвращается его прежнее самообладание.
Но Гермиона уже видела слишком много из того, что вовсе не предназначалось для ее глаз. Глаз посторонней.
Глаз грязнокровки.
Эта его часть – та, которой она никогда не знала.

- Сведения, используя которые, я смог надавить на одного типа в Министерстве…очень, ну просто чрезвычайно замазанного типа, который был столь любезен, что оказал мне всяческое содействие в деле о конфискации нашего имущества. Жаль только, этого содействия не хватило, чтобы Снейпа вытащить. Он отказался от нанятого мной адвоката.

Руки Драко трясутся, как у пьяного.

- Черт побери, Грейнджер, отец меня бросил. Когда умер. Теперь еще Снейп. Ты видела, что творится с матерью. Они все меня бросили. А ведь Снейп поклялся заботиться обо мне. Я хотел заявить на суде, что профессор убил вашего директора потому, что дал моей матери нерушимую клятву. Но я этого не сделал. Я должен был думать о матери, Грейнджер. И о профессоре тоже. О том, чего он хотел на самом деле. А единственное, что он сказал мне тогда: «Поклянись, что не посмеешь». И я поклялся. Знаешь ли, твое имя определяет, как именно пройдет твоя жизнь. Мое имя ты знаешь, Грейнджер. Малфои не забывают своих долгов. Никогда. Так что возрадуйся этой новости и пристрели меня. Какой-нибудь маггловской игрушкой. Грязнокровка.

Драко разражается нервным дребезжашщим хихиканьем.

Гермиона едва удерживается от того, чтобы выразить вслух мысль о том, что Драко все же покупает на Дрянн-аллее кое-какие запрещенные зелья. Просто берет он их не у таких забулдыг, как Монти Грант. Она неплохо разбирается в колдомедицине, и уже через минуту убеждается – это не так. Драко абсолютно трезв.

- Надо посмотреть, как там мать. Грейнджер, можешь уходить – я ничего тебе не скажу. Присылай сюда кого хочешь, хоть авроров, хоть кого – мои адвокаты что-нибудь придумают. Но о Снейпе ты от меня ничего не услышишь. Никогда. Можешь даже не пытаться. Все, чтомогло бы помочь в деле защиты, я рассказал адвокату. Так что прощай. Надеюсь, ты помнишь, где тут выход.

Он выходит из гостиной прежде, чем Гермиона успевает что-то возразить.
***************
Спасибо всем за оставленные комментарии. Постараюсь не разочаровать вас и в дальнейшем. Могу одно лишь сказать: фик давно продуман до конца, и финал представляется мне вполне определенным. Каким? Позволю себе надеяться, что об этом знаю только я. А вы можете догадываться)))

«До Рождества еще далеко, не так ли?»

So what can I do
With cheap honesty
You*re giving me more
Than I can see
But I*m too cool to say
That I want it all my way
Get blasted by this sincerity

“Cheap honesty” (Skunk Anansie)



Это всего лишь очередная неудача, говорит себе Гермиона, дожидаясь, пока появится Тонкс. Через несколько минут та и впрямь выходит в гостиную в сопровождении домового эльфа. Лицо Тонкс непроницаемо. Гермиона опускает взгляд. Да, ей жаль Нарциссу. Да, ей жаль Драко. Особенно за то, что посторонние (разве она сама не подпадает под это определение?) стали свидетелями его позора.

А еще Гермиона чертовски зла сама на себя. Она не смогла вытянуть из Драко хоть что-нибудь, из чего можно было бы скроить мало-мальски приемлемую версию того, что произошло двадцать два года назад. Нет. Это не то.

Но вот сам факт того, что Снейп встречался с Драко Малфоем – важен. Просто сам по себе. Возможно, теперь ей удастся подобраться к профессору поближе. Сыграть на его чувстве долга. Слишком уж много свидетельств в пользу того, что уж чем-чем, а чувством долга профессор Снейп обладает сполна. И даже в избытке. Тяжеловатая ноша.
*****
Гермионе приходится потратить полчаса, ожидая, пока полусонный клерк в Архиве Визенгамота отыщет ей адрес конторы Эдварда Эрвилла, того самого адвоката, который представлял в суде интересы Снейпа. Точнее – пытался представлять, потому что работать с клиентом, никак не желающим помогать защитнику вытаскивать себя из болота, занятие не из самых перспективных. Ну а через весьма короткое время Снейп отказался от защитника. Может, именно поэтому процесс и вышел рекордно коротким.

Представляю, что там потом этот Эрвилл сказал Малфою, бурчит про себя Гермиона, дожидаясь, пока клерк, двигающийся так, словно не до конца еще проснулся, а, возможно, так и родился на свет спящим, пролистает свои бумаги и выдаст нужные сведения. Адрес в «Справочнике министерского работника», справочнике, лежащем чуть не в каждом кабинете Министерства, отчего-то оказался устаревшим.
*****
Через четверть часа Гермионе приходится вступить в словесный поединок (что и говорить, неравный, - нервы у девицы явно из нержавеющей стали) с секретарем и личной помощницей адвоката Эрвилла. «М. Дэйвис» - кратко и сурово. Сама девица столь же сурова и неуступчива. Повторяет раз за разом, как заведенная пластинка:

- Мистер Эрвилл уехал по делам конторы.

- Нет. Нет, в Южную Америку.

- Вы договаривались о встрече?

- Когда будет? К сожалению, вынуждена проинформировать вас: вернется мисте
Эрвилл не ранее, чем через неделю.

- По какому делу? Мисс, я не имею права разглашать эту информацию.


В очередной раз за последние дни Гермионе хочется освежить в памяти весь запас бранных слов, которым она обладает. В очередной раз за последние дни ей приходится признать свое поражение. Нет, разумеется, не полное. Она еще сюда вернется. И не одна. Хотя найти в Министерстве человека, который сможет надавить на адвоката, работавшего на семью Малфой – громадная проблема. И еще сложнее найти человека, который не стал бы интересоваться, зачем это нужно.

Гермиона вовсе не собирается тратить время на поиски адвоката Эрвилла по всей Южной Америке. Если он вообще там. Действительно, как будто он согласился бы ответить на ее вопросы. Ха! Такой человек никогда не был бы нанят семейством Малфой, а ведь выбор был сделан еще Люциусом.
*****
Гермиона никогда не была суеверной, но в этот раз, не застав в аврорском отделе ни Рона, ни Тонкс, на какое-то коротенькое мгновение она ощущает что-то сродни жалости к себе. Отгоняет назойливую мысль: «Черт побери, и как же мне не везет!»

Самостоятельно отыскать того неприметного типчика, который достал ей пропуск в Азкабан по просьбе Рона, ей также не удается. Усевшись в коридоре на банкетку рядом с каким-то типом, прикованным наручниками к крюку, вбитому в стену, Гермиона некоторое время тратит на то, чтобы внести некоторые изменения в свои планы на день. Так она и сидит там, пока за прикованным к стене типом не являются двое стажеров, один из которых кажется ей смутно знакомым. Мальчик из Хаффлпаффа, учившийся на два курса младше. Поймав его за рукав и заставив отвлечься от конвоируемого уличного карманника, Гермиона выясняет, что Рона Уизли в отделе нет и не будет до самого вечера. Едва сдержавшись, чтобы не плюнуть с досады прямо на пол, Гермиона разворачивается на каблуках и, намереваясь в быстром темпе пролететь по коридору и усесться прямо под дверью кабинета, который делят Рон и Колин Криви, едва не сбивает с ног самого Колина, несущего в объятиях целую кипу фотографий.


- С Дрянн-аллеи, только что заснял, - поясняет он, прикрывая рукавом верхнюю фотографию.

- Что там произошло? – спрашивает Гермиона.

- А… так…беспорядки. Молодежные группировки что-то не поделили, - говорит Колин таким тоном, словно сам является умудренным жизнью стариком в свои двадцать два с половиной года. – Два трупа. Поножовщина вместо заклятий. Рон там, кстати, если ты его ищешь. Только за оцепление не суйся, попроси кого-нибудь, его позовут. Тонкс, по-моему, тоже там.

Сдержанно поблагодарив Колина, Гермиона решает последовать его совету. Пропуск она получит, когда Рон вернется в отдел, ну а пока нужно сделать кое-что еще. И как только она раньше об этом не подумала?

*****
Магазин близнецов Уизли переживает свой звездный час. Точнее, магазин у близнецов уже не один, отбоя от клиентов нет. Шум и суета от открытия до закрытия. А самих близнецов если где и можно найти, так в «головном офисе», который, собственно, располагается в самом первом их магазине.

Когда Гермиона входит внутрь, несколько секунд у нее уходит на то, чтобы глаза привыкли к пестроте красок и миганию огоньков, уши – к скрипу, хлопкам и визгу, издаваемому какими-то там «ловушками-дразнилками», а нос – к некоторым весьма интригующим запахам.

Гомонящая толпа и две молоденькие продавщицы, еле успевающие поворачиваться.

Гермиону здесь знают, поэтому на вопрос, где можно найти хозяев, ей просто машут рукой в сторону подсобки. Гермиона отодвигает занавес, отделяющий подсобные помещения от торгового зала, и бредет по коридору, пока не утыкается в дверь, за которой, как она знает, располагается помещение, играющее роль и офиса, и лаборатории, и испытательного полигона. Дверь украшает табличка, на которой, насколько Гермиона помнит, должно быть написано «Ф. и Дж. Уизли». Но вместо этого табличка гласит: «Ф. Уизли, генерал-не-директор, и Дж. Уизли, безответственный консультант». Пока Гермиона смотрит, слова на табличке меняются на: «Фордж Вризли. Всякая ерунда под заказ». Дурное настроение Гермиолны совсем уж капитулирует, когда чертова табличка меняется в третий раз, выдав краткое: «Подозрительные типы».

Гермиона толкает дверь и входит. Ждет, пока ее заметят: на столе, стоящем посреди обширного помещения, разложены, судя по всему, опытные образцы чего-то, не поддающегося описанию, зато издающего звуки, по сравнению с которыми крик мандрагоры - мелодичнейшее пение.

Джордж (или Фред?), склонившийся над столом, выпрямляется, соизволив, наконец, заметить Гермиону. Нет, все-таки это Фред. У Джорджа все пальцы левой руки на месте.


- Как тебе наша новинка? Табличка на дверь с сюрпризом.

- Вот уж действительно – сюрприз, - улыбается Гермиона. – Ну а если серьезные клиенты пожалуют?

- Если ты покупаешь такую табличку, ты настраиваешь ее по своему желанию. Если клиент хочет…

- … чтобы шеф видел надпись «Отдел планирования», коллеги – «Оставь надежду, всяк сюда входящий», а , скажем, случайно забредшая на работу жена – «Лучший работник месяца», так не вопрос.

- А наша собственная табличка…

- …ты еще не дождалась ее звездного часа…

- …папа недавно купил маме какую-то жуткую маггловскую хреновину…

- …а уж ее название и того лучше…

- …папа в восторге от новой игрушки…

- …и мы тоже. Поэтому мы позаимствовали это просто чудесное…

- …совершенно восхитительное слово для нашей разработки.

- Хочешь сама прочесть?

- Лучше уж вы мне скажите, - склоняет голову Гермиона.

- Яйцерезка! – гордо провозглашает Фред. – Правда, работают у нас почти одни девушки-продавщицы…

- …очень симпатичные…

- Но иногда мы вызываем на ковер наших работничков из дочерней компании…

- …и вот тогда Джимми Фергюссон и Руперт Пакстон получают по первое число…

- …а надпись на табличке вполне соответствует действительности, потому что эти парни…

- …скоро окажутся на бирже труда…

- …но сначала в Святом Мунго.

- О Мерлин, - Гермионе начинает казаться, что на глазах у нее выступили слезы. От смеха. Хотя еще несколько минут назад ей уж точно было не до смеха.


- Ладно, ребята, - говорит она, выслушав все новости, коими Фред и Джордж в изобилии ее снабдили. – Мне нужна одна вещь. И я полагаю, что вы можете мне в этом помочь.


- Все что угодно ради ваших прекрасных глаз, миледи, - Джордж склоняется в шутовском поклоне.


- Мне нужна ваша новая разработка.


- Слышишь, Джордж, у нас уже есть первый заказчик на усовершенствованную дверную табличку!


- Та, которая пока что называется «глушилка», - продолжает Гермиона.


- Это та, которую…


- …девчонка может прилепить себе на дверь, если хочет привести парня, а родители ее, если им вздумается под дверью подслушивать, только и слышат, как эти двое там разговаривают о погоде да о квиддиче.

- Так она работает? – с подозрением спрашивает Гермиона.


- Ну разумеется! – несколько даже обиженно отвечают Фред и Джордж. – Сводит на нет действие всех известных нам подслушек. То есть почти всех имеющихся на данный момент. Между прочим, к нам из Министерства подкатывались какие-то. По поводу наших подслушек. Предлагали нам очень, ну просто очень соблазнительную сумму…


- На производство? – интересуется Гермиона.


- На то, чтобы это нигде не производилось, Грейнджер. Или производилось только для нужд некоего отдела…

- Мы обещали подумать…

- Но ничего кроме «подумать» не обещали…

- Наша «глушилка» тебе зачем? Впрочем, - Фред взмахивает руками, - можешь не говорить.

- Мне очень важно, чтобы никто, пожелавший послушать беседу, которая очень ждя меня важна, не услышал и не смог записать ничего, что будет сказано. Ничего.

Фред и Джордж в курсе того, чем она занимается последние месяцы. Правда, весть о том, что подруга собирается встретиться со Снейпом, для них в новинку. Рон, значит, не рассказал пока, думает Гермиона. Возможно, потому, что до сих пор сердит на братцев за ту историю с контрабандой.

- Так ты к Снейпу идешь?

- Ну ничего себе…

- Тогда мы немного перенастроим нашу «глушилку». Едва ли кто поверит, что вы со Снейпом там квиддич обсуждать будете.

- Спасибо, - кивает Гермиона. – Хотя, возможно, ничего, кроме издевок и оскорблений я от него ничего не дождусь.

- А говорили мы тебе, что мама очень хотела бы, чтобы ты приехала в гости? Наш разгильдяй Ронни совсем отбился от рук…

- …и от ног…

- …но мама же не бьет его ногами.

- А стоило бы. Мама очень переживает, что младший сынок сбежал из семейного гнезда и строит из себя крутого сыщика.

- Ну, насколько крутым бы он ни был, - улыбается Гермиона, - а вас из неприятностей с контрабандой вытащил.

- Разве это были неприятности? – Фред и Джордж переглядываются. Лица их выражают крайнее изумление.

- В общем, мама вздумала женить братишку Ронни. И теперь чуть ли не каждое воскресенье мы вынуждены присутствовать на смотре невест.

- Они одна ужаснее другой. Наш братишка вечно отговаривается занятостью на работе. Якобы на Дрянн-аллее завелся какой-то маньяк.

- А может быть, и завелся…

- …если только это не наш Ронни…

- …чего только не сделаешь, лишь бы спастись.

И пока Гермиона сидит в рабочем кабинете близнецов, нельзя сказать, что она пребывает в мрачном расположении духа.

Два часа спустя Гермиона снова в аврорате. На этот раз ей везет: Рон у себя в кабинете. На сей раз он заказывает ей пропуск в Азкабан без всяких возражений. Может, ему просто сейчас не до того.

*****
Миновав крайне недовольного ее визитом Гринвуда, Гермиона идет знакомым коридором по направлению к «крылу смертников». «Глушилка», замаскированная под кнат, лежит в ее кармане. При обыске на входе никто ею не заинтересовался.

Гермиона принуждает себя не спешить. Как же мало осталось времени. Сейчас или никогда, верно?
Ей кажется, что наручные часы тикают просто оглушительно.
Слишком мало осталось времени, чтобы тратить его на увертки и предосторожности.
В таком случае, может быть, Снейп оценит ее прямоту.
И из его взгляда уйдет враждебность.
Может быть, он поймет, что какое-то время им предстоит двигаться в одном направлении. Все эти оставшиеся дни.
Может быть, профессор Снейп не станет возражать против попутчицы, когда они пойдут по дороге над утесами и ревущими морями, обрывающейся в неизвестность.
В непроницаемо черную холодную воду.
Гермиона готова последовать за ним почти до самого конца.
А дальше он пойдет один.


Снейп словно бы заранее знает о ее приближении. Когда Гермиона подходит к его камере, он говорит:

- А, так это вы, мисс Грейнджер. Я уж было испугался, что увижу студентку, пишущую курсовую на тему «Когда убивает государство». Или какую-нибудь из этих сумасшедших дамочек, которые устраивают по воскресеньям благотворительные чаепития, чтобы собрать деньги для бедных несчастных узников Азкабана.

- Неужели они к вам уже приходили? – удивляется Гермиона, не сумев избежать ироничного тона. – И как? Их сразу же увезли в Мунго?

- Нет, мисс Грейнджер, - вполне миролюбиво отвечает Снейп, и у Гермионы холодок пробегает по спине. Это уж точно не к добру, что он так…мирно, что ли…с ней разговаривает. – Не приходили. Но я вполне их насмотрелся на том единственном заседании суда, которое было открытым. Мисс Грейнджер, - говорит Снейп, и в голосе его сквозит беспредельная усталость, - разве я уже не говорил вам, что не собираюсь делиться с вами никакими сведениями? Так ведь я и повторить могу. Хотя, должен признать, в школьные годы вы казались мне человеком, который усваивает все с первого раза. Так вот, мисс Грейнджер, если бы я хотел обсуждать обстоятельства, приведшие меня сюда, равно как и Пророчество, я обсудил бы все с адвокатом, которого нанял мне Драко Малфой. Я мог бы, но не стану. И уж тем более я не желаю обсуждать это с вами. В том числе и ради вашего блага. Мне бы не хотелось, чтобы у вас возникли неприятности…скажем, более ощутимые, нежели визит сюда.

- Профессор Снейп, - говорит Гермиона. – Помните близнецов Уизли?

- Я никогда еще не жаловался на память, мисс Грейнджер.

- Если вы их помните, то представляете себе, сколько не слишком законных изобретений могли бы оказаться именно их творениями…

- А уж сколько в свое время было конфисковано Филчем, не сосчитать.

- Одно из этих изобретений лежит сейчас в моем кармане. И если кому-то вздумается нас послушать, то он услышит лишь, как мы говорим о погоде. Или как вы называете меня назойливой выскочкой. Так что никаких неприятностей, профессор. Никто не узнает, о чем мы тут разговариваем. Эта штука явно работает по принципу генератора случайных чисел. Сейчас, по-моему, время «погоды».

- Действительно, тема крайне актуальная. А сейчас, мисс Грейнджер, не угодно ли вам перейти к другой теме?

- Вы не отклонили ни одно обвинение из тех, что вам предъявлялись, верно?

- Верно, - Снейп кивает.

- А известно ли вам о гибели пяти семей осенью одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года? Пяти семей, в каждой из которых было годовалый мальчик, родившийся в конце июня?

- В то время было много смертей, мисс Грейнджер. Слишком много, чтобы кто-то заметил эти смерти на общем фоне.

- Но эти смерти – особенные.

- Я знаю, на что вы мне тут намекаете, мисс Грейнджер. Вы слишком уж напористы, разве не так? Едва ли это пойдет вам на пользу. Впрочем, если уж вы действительно намерены двигаться в избранном направлении, отсюда, - Снейп обводит свою камеру выразительным взглядом, - я не могу вам помешать.

- Но можете помочь, - стараясь говорить твердо, произносит Гермиона. На самом деле она уже не очень далека от того, чтобы просить совсем по-другому. Торговаться. Врать. Что угодно. Как будто это может пройти со Снейпом.

- А вы уверены, мисс Грейнджер, что я в этом заинтересован?

- Профессор Снейп, - говорит Гермиона, встав со стула и приблизившись к решетке. Теперь они со Снейпом смотрят друг на друга практически в упор, - этого я не знаю. Возможно, вам все равно.

- Знаете, мисс Грейнджер, - начинает Снейп, - я действительно мог бы помочь вам. Не так, как бы вам самой хотелось. Но я могу дать вам шанс узнать то, к чему вы так стремитесь. Вам всего-то и нужно найти мисс Эшли Макхоун. Думаю, она могла бы рассказать вам кое-что интересное. Может быть, это поможет вам в ваших…поисках. Если к тому моменту вы все еще будете намерены их продолжать.

- Я намерена, - отвечает Гермиона, - уж можете мне поверить. И я не отступлю. Чего бы это ни стоило.

- Тогда, мисс Грейнджер, я предоставил в ваше распоряжение некую информацию. Если вы сообразительны, то сможете ею воспользоваться. А вот если вы в действительности умны, то вы хорошенько подумаете, стоит ли двигаться дальше в ваших поисках.

- Профессор…

- Мисс Грейнджер, до Рождества еще далеко, не так ли? Я буду лишен возможности подарить вам что-либо, даже если у меня вдруг появилось бы такое желание, так что хотел бы сделать это сейчас. А теперь – прощайте. Наш «разговор о погоде» представляется мне несколько затянутым, а вам?

Гермиона еще какое-то время смотрит на него, стараясь проникнуть за выстроенную профессором Снейпом защитную стену – его же собственный непроницаемый взгляд, заглянуть в темную непроницаемую бездну его души. Но, как и всегда, по лицу Снейпа трудно определить, о чем именно тот думает.

Она идет по коридору, стремительно удаляясь от «крыла смертников». Профессор Снейп, «заключенный номер один», пристально смотрит ей вслед. Гермиона уходит, хотя час, отведенный ей на свидание с самым опасным на данный момент преступником современности, далеко еще не истек.
*****
Еще немного, и я вообще поселюсь в этом Архиве, невесело думает Гермиона, перелистывая папку с делом об убийстве мисс Эшли Макхоун.
Уж если Снейп хотел над нею поиздеваться, то ему это ужалось сполна. Девушка, убитая летом одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, едва ли сможет ответить на какие-либо вопросы. Если, конечно, она не стала призраком.

Эшли Макхоун, дочь чистокровной ведьмы и магглорожденного колдуна, работала в отделе регистрации родильного отделения больницы имени Святого Мунго. Летом одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года девушка была найдена убитой. Дело так и не было раскрыто. Гермиона уже ничему не удивляется. Перед смертью девушку жестоко пытали. Гермиона содрогается и старается как можно скорее изгнать из памяти те страницы протокола, где описывалось, что и как именно было проделано с Эшли Макхоун, двадцати одного года от роду. На какой-то короткий миг Гермионе начинает казаться, что со страниц, написанных двадцать с лишним лет назад, капает густая темно-багровая кровь.

Новый мощный летальный ужас изгоняет прежние опасения и страхи. Когда Гермиона думала, что у нее ничего не получится. Теперь она знает – получится. Только отступать нельзя. И Гермиона не отступит.

Итак, Эшли Макхоун.

Что-то, связанное с этим именем, всплывает в памяти Гермионы. Ну разумеется, лето одна тысяча девятьсот восемьдесят первого! Скандал в родильном отделении святого Мунго, едва не закончившийся увольнением нескольких заслуженных сотрудников. Когда пропали данные на пятерых детей.

Гермиона, спалив весь свой запас терпения, принуждает полусонного клерка раздобыть ей нужные материалы.

Крайне интересно. Особенно перечень пропавших из родильного отделения документов на детей. Детей, родившихся в конце июля и самом начале августа одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Пять фамилий из пяти.

Полное совпадение с ее, Гермионы, личным списком.
И если Волдеморт в действительности решил опробовать метод царя Ирода, то для пущей надежности он пользовался сведениями, поставляемыми информаторами.
Видимо, этих сведений оказалось не вполне достаточно.

Бедная Эшли Макхоун.


-продолжение следует-

"Девушка и смерть" *



And just when it seems as though
You*ve got strength enough to stand
Sorrow*s child all weak and strange
Stands waiting at your hand

“Sorrow*s Child” (Nick Cave)


Гермиона откладывает в сторону папку с делом об убийстве. Наверное, нет никакой спешки – Эшли Макхоун давно мертва, а убийца (или убийцы) ее – вероятнее всего, тоже. Вернее, не было бы никакой спешки, если бы не…

Если бы время, отмеренное Северусу Снейпу, не подходило к концу. Если бы Гермиона не знала совершенно точно, что он может дать ей возможность получить ответ, который ей так нужен. Пять неполных дней. А потом – полнейшая неизвестность. Следы, оставленные Северусом Снейпом на этой земле, пока еще могущие привести ее, Гермиону Грейнджер, к ответу на единственный важный для нее сейчас вопрос, стираются и разглаживаются, словно их никогда и не было

Получив ответ на свой запрос, посланный Рону, Гермиона удовлетворенно улыбается. Персефона Эмброуз, чье имя фигурировало в материалах дела, все еще работает в родильном отделении Святого Мунго. Персефона Эмброуз, урожденная Уилкс. Единственная подруга Эшли Макхоун. Надо бы поговорить с ней.

Гермиона встает со стула и тут же садится обратно, почувствовав, что вот-вот упадет на пол. Надо бы хоть на несколько часов забыть обо всех делах и поспать. Но с каждым днем она спит все меньше и меньше, решив ликвидировать последствия недосыпания когда-нибудь потом. А пока нужно быть сосредоточенной, нужно быть бодрой, нужно, чтобы мозг воспринимал и анализировал информацию.

Гермиона открывает сумку и достает небольшую бутылочку из темного стекла. Последняя из созданных на сегодняшний день модификация бодрящего зелья. Несколько суток без сна – не проблема. Побочные эффекты минимизированы.

Гермиона варит его сама, не полагаясь на аптекарей. Отворачивает крышечку, пара глотков – и можно будет продержаться еще сутки. Зелье начинает действовать незамедлительно. По всему телу проходит горячая волна, температура повышается на несколько долей градуса, кажется, что сердце начинает стучать быстрее. Гермиона пережидает несколько минут, потом встает со стула и идет к выходу Архива, чувствуя, что зелье, кажется, не дало того эффекта, на который она рассчитывала, но часов на двенадцать хватить должно.

*****
Родильное отделение больницы имени Святого Мунго. Когда Гермиона входит туда, ей становится как-то не по себе. Как будто она кого-то обманывает.

Молодые (и не очень) мужчины с растерянно-счастливыми лицами, сидящие на мягких скамеечках у стен или беспокойно бродящие из угла в угол.
Проходя по коридору, Гермиона заглядывает в несколько палат.

Посетители и посетительницы. Мужья и отцы. Матери, сестры и подруги. Некоторые плачут, будто слушают сказку со счастливой развязкой. Когда так хочется поверить в невероятное.


Все эти: «На кого похож?», «Почти десять фунтов, крупный какой парень», «Назовем его Теодором в честь дедушки».

Все заняты своими делами, и Гермионе кажется, что на нее никто не обращает никакого внимания. Но это далеко не так. Ее мягко берут за руку. Гермиона оглядывается и видит средних лет целительницу, чей вид вызывает неизбежные мысли о свежеиспеченной сдобе, такая она румяная и пышная.

Вся в белом. Упитанный ангел с бейджем «Ф. Донован». Страшно приветливый и деловитый ангел с одной из этих «расскажи-мне-все-деточка» улыбочек.

- Ищете кого-нибудь, мисс…

- Грейнджер.

- Итак, вы кого-то ищете? Впервые у нас?

- Да. Впервые. Вообще-то мне хотелось бы увидеть одну из ваших сотрудниц. Персефону Эмброуз. Если это возможно, разумеется.

Целительница потрясающе нелюбопытна.

- Смена Персефоны только послезавтра, - говорит она, не выпуская руку Гермионы из своей. – Мисс, с вами все в порядке?

«Нет, со мной не все в порядке», - хочется сказать Гермионе. Сейчас она ненадолго заглянет к Гарри, проверит, как он там, ну а затем отправится к Персефоне Эмброуз домой.

- Со мной все хорошо, не… - начинает Гермиона, но не успевает договорить. Перед глазами плывут темные круги, звуки куда-то пропадают, словно на уши надвинули плотную шапку. Еле успев схватиться за плечо держащей ее за руку целительницы, Гермиона сползает на пол. Свет гаснет.

*****

- Она вовсе не беременна, - чей-то довольно сварливый голос. Гермиона чувствует, как на ней задирают рубашку и дотрагиваются теплой шершавой ладонью до живота. – Такая худая. До чего только эти диеты доводят.


Гермиона хочет возразить, что она вовсе не на диете, просто порой забывает поесть, но язык не слушается.


- О, а это что? – судя по звукам, кто-то вытряхивает ее сумку.

- Так. На четвертый этаж. Срочно. Похоже на отравление.

Гермиона чувствует, как ее поднимают и перекладывают. Везут на каталке по коридору. Ее качает, как в лодке.

Беспокойное море вздымает утлую лодчонку на высоких волнах. Рев и грохот.
Какая непроглядно черная холодная вода. Лучше не смотреть, а то голова закружится и наизнанку вывернет.
Свет снова гаснет.

*****
Сознание возвращается. Гермиона открывает глаза и видит что-то белое. Этой белизне нет ни конца, ни края. И тут только она понимает, что смотрит в потолок. Стремительно садится в кровати, не обращая внимания на слабость и головокружение.

- Я в больнице, - тихонько говорит Гермиона, пробуя эти слова на вкус, но вовсе не затем, чтобы к ним привыкнуть. Палата пуста. Остальные две кровати никем не заняты. Гермиона выбирается из кровати, быстро
обшаривает палату. Ее вещей и одежды нет.

Нужно уходить. Где же часы? Наверное, со всеми остальными вещами. Сколько прошло времени?

Гермиона снова присаживается на кровать. В голове шумит, руки подрагивают. Но медлить нельзя.

Открывается дверь. Гермиона с самым смиренным видом сидит в постели.

- Добрый день, мисс Грейнджер, - приветливо говорит вошедший. Я целитель Уотт.

- Что со мной произошло? – спрашивает Гермиона, кутаясь в одеяло. Ее знобит.

- Вы в отделении «Отравления растениями и зельями», мисс Грейнджер. Наш лаборант внимательнейшим образом изучил зелье, найденное в вашей сумочке и нашел, что оно сварено по всем правилам. Просто имела место некоторая передозировка. Плюс общее истощение организма. Позавчера вас доставили сюда в довольно-таки плохом состоянии, и я порекомендовал бы…

- Когда? – вскрикивает Гермиона, отказываясь поверить услышанному. – Вчера?

- Позавчера, - поправляет ее целитель.

- Позавчера, - потрясенно повторяет Гермиона. Позавчера. Она потеряла почти два дня. Ни на йоту не приблизившись к ответу.

- Мне нужно идти, - говорит она. Выбирается из постели. – Где я могу получить свои вещи и одежду?

- Но мисс Грейнджер, вам нужно пробыть здесь как минимум сутки. Чтобы мы могли завершить курс лечения…

- У меня нет времени, - обрывает Гермиона.


Препирательства с целителем Уоттом не дают желаемого результата, и тогда Гермиона, изображая покорность судьбе, снова забирается в постель. Едва дождавшись, когда за Уоттом захлопнется дверь, Гермиона выходит в коридор. Ей нужно найти заведующего отделением. Гермиона умеет настоять на своем, если возникает такая необходимость. И, наконец, ей это удается. Под неодобрительным взглядом заведующего отделением она подписывает необходимые бумаги, вполуха слушая предупреждения.

«…предупреждена о последствиях…»
«..под свою собственную ответственность…»
«..обязуется не предъявлять претензий…»

Все это, и даже более того. Даже в случае собственной смерти, усмехается Гермиона, выводя подпись.

И идет получать свою одежду и вещи, а вслед ей несется неодобрительное бормотание заведующего. Тот начал работать еще в те времена, когда молодых целителей действительно учили заботиться о пациентах. Даже вопреки желанию последних.

*****
«Ее смена послезавтра», - всплывает в памяти Гермионы. Всплывает медленно. Нехотя.
Ничего, еще порция бодрящего зелья, и все будет в порядке.
Зелье находится в сумке. Для анализа, очевидно, взяли совсем немного: уровень жидклости в бутылочке почти не изменился.

Смена Персефоны Уилкс послезавтра.
То есть уже сегодня.

Персефона Уилкс встречает Гермиону без малейшего удивления, как будто давно ее ждала, только мягко выговаривает за то, что вошла в палату прямо в уличной одежде.


- Неужели кто-то еще занимается делом моей несчастной подруги? Спустя столько лет?

- Да, миссис Эмброуз, - смиренно отвечает Гермиона, исподволь разглядывая собеседницу.


Персефона Эмброуз, сорока пяти лет. Урожденная Уилкс. Чистокровнее просто некуда. Была замужем за магглом, Эндрю Эмброузом. Овдовела год тому назад. Работа – то немногое, что у нее еще осталось. А может, и не только. У Гермионы не было возможности попристальнее изучить личную жизнь миссис Эмброуз.

Персефона Эмброуз не очень-то хочет разговаривать прямо в отделении, где полным-полно любопытных ушей, и Гермиона покорно направляется в кафетерий на шестом этаже. Сидит там, наливаясь кофе. Пока перед глазами не начинает мельтешить «снег». Как бывает, если переберешь с кофеином. Оговоренные четверть часа уже истекли. И полчаса. Время неумолимо движется вперед. Утекает сквозь пальцы.

Персефона Эмброуз появляется только через час.

- Прошу прощения за задержку. Еле договорилась, чтобы меня подменили. Трудные роды, знаете ли. Итак, мисс Грейнджер…

- Что вы могли бы рассказать о вашей подруге, миссис Эмброуз? – Гермиона отдает себе отчет в том, что не вполне способна сейчас себя контролировать. И она бросается в атаку. – Какой она была, с кем общалась?


- Подруг у Эшли было мало, - говорит Персефона Эмброуз. – И, кстати, мисс Грейнджер. Мне сразу надо было спросить об этом. Вы из аврората? Хотя едва ли. Журналистка?

- Не «Пророк», - вымученно улыбается Гермиона. – И не «Придира». Я работаю только на себя. И ни на кого иного.

- У бедняги Эшли в не все благополучно было в семье, - говорит миссис Эмброуз. – Родители постоянно ссорились. Впрочем, поначалу они довольно хорошо жили. Только потом, когда Эшли была уже подростком, все и началось. Эшли старалась брать по две смены подряд, лишь бы поменьше бывать дома. Ее мать была чистокровной ведьмой. А отец – из магглов. Немало есть примеров…С моей матерью вместе училась одна чудачка, Эйлин Принц. Из хорошего рода, правда, совсем небогатого. После школы она встретила этого маггла, Тобиаса Снейпа. Ее бывшие одноклассницы чуть со смеху не умерли. Мол, отличная партия. Что дальше было, вы и сами знаете. Они не слишком хорошо жили, мисс Грейнджер. Эйлин порядком доставалось. И сыну ее тоже, - говорит Персефона Эмброуз. – Моя мать была одной из немногих одноклассниц, кто не порвал с Эйлин отношений. Странно, да? С учетом того, что они учились в Слизерине. Хотя, может, именно поэтому мать не прокляла меня, когда я встретила Эндрю и уехала с ним. Так что вы понимаете, каково приходилось Эшли. Одноклассники все в курсе – мол, полукровка. Хаффлпаффцы тоже порой вспоминали о происхождении. Мать с отцом постоянно ругаются. Подруг нет.

- А парень у нее был?

- Парень, - задумчиво тянет Персефона, а Гермиона вспоминает фотографию Эшли Макхоун, подшитую к делу. Вытянутое лицо, непонятного оттенка волосы, крупноватые зубы – от матери. Тяжеловатый подбородок и нос картошкой – от отца. И жалобно-просящее выражение глаз. Вечная неудачница, на которую едва ли обращали внимание одноклассники и – впоследствии – коллеги.

Мерлин , каково же было этой Эшли работать в родильном отделении, где основная публика – молодые (и не очень) пары?

- Знаете, мисс Грейнджер, едва ли у нее был парень. По крайней мере, в то время, пока она здесь работала. Эшли училась на два курса младше меня. В Хаффлпаффе. Мы не общались. Познакомились мы только здесь, когда она устроилась к нас на работу.

- Вы ведь учились в Слизерине?

- Еще бы. Моих родителей хватил бы удар, если бы я попала куда-то еще. Думаю, вы захотите спросить меня еще и о Северусе Снейпе, не так ли? В последнее время всем опять стал интересен Северус Снейп. Еще бы. Так вот. Мы с ним никогда не пересекались. Я поступила уже на третий курс, когда он пришел на первый. Довольно быстро прибился к старшекурсникам. Фамилии тех старшекурсников вы и так знаете, не правда ли? Да, мой брат тоже был из той компании. В обществе ровесников Снейп не слишком нуждался, да мы бы его и не приняли. Он же был полукровка. А мы, девчонки, с самых малых лет рассматривали любое лицо мужского пола как вероятного кандидата в мужья. О да. Едва ли не с того возраста, когда дети учатся пользоваться ножом и вилкой. Это в крови, мисс Грейнджер. Но у некоторых это отмирает, поверите ли, как змеиная кожа. Уходит , перестает быть важным то, за что ты еще недавно был готов перегрызть горло кому угодно. Снейпа с его разбавленной родословной мы даже и в расчет не брали. Мальчишкам же он казался слишком сложным. И…пугающим, что ли.

- Я ведь даже не спрашивала вас о Северусе Снейпе, - говорит Гермиона, испытующе глядя на собеседницу. Может быть. Та скажет еще что-нибудь. Но Персефона Эмброуз рассказала все, что была намерена. Бывшая школьница-слизеринка, разве скажет она хоть что-то сверх того, что собиралась? Едва ли. Даже памятуя о том, что исповедь может очистить прошлое в один прием. Насколько это вообще возможно. Персефоне Эмброуз исповедь ни к чему.

- Но все равно спросили бы, верно?

- Может, и так.

- А теперь об Эшли Макхоун. Мы познакомились и подружились, только когда она пришла сюда работать. В ту пору я все еще ощущала вину за то, что сбежала из родительского дома. Вину и одиночество. И мы с Эшли стали почти подругами. Эшли еще училась на целительницу, но ей было нужно зарабатывать на жизнь, поэтому она начала работать. Ей доверили вести регистрацию новорожденных. Я в ту пору работала в приемном, рядом с ней. Когда поблизости никого не было, мы о многом разговаривали. Она говорила, что помнит меня по школе. Помнит, какая я была высокомерная и заносчивая. Ох, Эшли…Но это было чуть ли не единственным, что она рассказывала о школе. Она вообще была очень робкой, всего боялась. И очень хотела встретить такого парня, который не стал бы обращать внимания на то, что она полукровка.

- Эшли так этого стеснялась?

Эшли Макхоун, всю свою короткую жизнь прожившая не так, как хотелось. Стеснявшаяся своего лица, своего происхождения, вечно стремящаяся всем угодить. Пытающаяся использовать свой единственный козырь – хваленое хаффлпаффское трудолюбие. Хотя вовсе не оно было причиной того, что Эшли Макхоун предпочитала сдвоенные смены, а если бы ей позволили, то набрала бы еще больше рабочих часов. Даже единственная подруга Эшли, и та была напоминанием о вечных школьных унижениях.


- Да. Она вообще не слишком одобряла смешанные браки. Говорила, ничего хорошего из этого не выйдет. А хуже всего придется ребенку. Ну а через некоторое время у нее появились совсем другие друзья. Незадолго до того, как она пропала.

- Какие же друзья?

- Такие же, мисс Грейнджер, как и у первокурсника Северуса Снейпа. Да, вполне возможно, мой брат тоже был среди них. В то время я давно уже была замужем и совсем не общалась с родителями. И не знала, чем брат занимается. Подозревала, но не знала точно. А может, считала, что это не мое дело.

- Вы хотите сказать, что Эшли Макхоун была Упивающейся Смертью?

- Нет, этого я сказать не хочу. Хотя тогда они изредка принимали и полукровок. Но Эшли не стала Упивающейся Смертью. Зато один из них за нею ухаживал. И это не мой брат, скажу, прежде чем вы об этом спросите. Кто-то ухаживал за Эшли, моей несчастной подругой. Некрасивой хаффлпаффской девчонкой. Боящейся лишний раз поднять глаза. И полукровкой к тому же.

Персефона Эмброуз замолкает, и они с Гермионой молча смотрят друг на друга. Тут и так все ясно, думает Гермиона. Упивающимся было что-то очень нужно от Эшли Макхоун. Та сначала, может быть, и согласилась. А потом испугалась и решила пойти на попятный. И те, кто притворялся таким доброжелательным, таким понимающим, те, кто, по мнению Эшли, могли бы помочь ей избавиться от двух навязчивых спутников ее неприметной серенькой жизни. От одиночества и отчаяния, разумеется. Такие замечательные новые друзья.

Они превратили и без того некрасивое лицо Эшли Макхоун в кровавое месиво.
И не только лицо.
После того, как тело Эшли пролежало несколько дней на августовской жаре, опознать ее удалось только благодаря медицинской карте, заведенной на работе.
Вечно пьяный папаша даже не явился на ее похороны.


- А потом с ней случилось то, что случилось, - резкий голос Персефоны Эмброуз прерывает ее размышления. – Если у вас больше нет вопросов, я пойду.

*****
Попрощавшись с Персефоной Эмброуз, Гермиона какое-то время сидит за столиком кафетерия, обхватив голову руками. Пора идти. Надо что-то делать. Иначе будет поздно.

Ноги сами несут Гермиону в отделение «Повреждения от заклятий». Кажется, ей знаком здесь каждый уголок. И уж точно все целители ее знают.

Гермиона открывает дверь в палату, где уже пять лет находится Гарри Поттер.

- Гарри, - тихонько говорит она, стоя на пороге. Ясное дело, он не откликается. Голоса, звучащие по эту сторону мира, не имеют для него ровным счетом никакого значения.

Раздается тихий скрип – это приходит в движение кровать, заколдованная таким образом, что лежащий в ней человек периодически переворачивается. Чтобы не было пролежней.

Тонкие руки не одеяле. Заострившееся лицо. Темные волосы неровно подстрижены. Гладкий белый лоб, на котором больше нет шрама.

И снова на какие-то мгновения Гермиону охватывает жгучее чувство стыда. Она в порядке, вот, стоит себе у порога. А он – лежит в постели, неподвижный и беспомощный. Пять лет прошло с тех пор, как он покинул ее. И Рона.
Гарри мог бы откупиться от скептиков и сплетников своей нелепой ранней гибелью.
Потому что мертвым героям все прощается.
Но Гарри недоплатил. Потому что все еще жив.
Его сердце все еще бьется.
Если Гермиона захочет, она может взять у целителей и посмотреть на графики его температуры.
Холодные и мертвые цифры, показывающие, что еще дышит и существует теплое и живое тело.
Вопреки всему.

Окно приоткрыто. Пахнет недавно прошедшим дождем.

Гермиона быстрым шагом подходит к постели Гарри и касается его руки.

- Я не говорю, что все будет в порядке. Врать не хочу.

Разумеется, Гарри ничего не слышит. Но он всегда ценил тех, кто ему не врал. И Гермиона говорит:

- Я сделаю что смогу. Докопаюсь до правды.

Пока еще можно сделать так, чтобы о Гарри больше вспоминали, чем забывали.


*****
Одного только не пойму, - говорит себе Гермиона, - зачем понадобилось выуживать сведения о рождении детей у Эшли Макхоун, когда эти самые сведения свободно публиковались в «Ежедневном пророке». Ведь именно так она сама когда-то нашла объявление о рождении Северуса Снейпа.

Четвертьчасового перелистывания газетных подшивок хватает, чтобы установить – ни в одном из пяти случаев родители не давали объявлений о рождении ребенка. Кровь проступает сквозь пожелтевшие газетные страницы, на которых так и не появились сведения о рождении тех, кому предстояло умереть через год с небольшим.

Джеймс и Лили Поттер тоже не давали объявления в газету.

Зато Гермионе удалось найти объявление о рождении наследника в семье Фрэнка и Элис Лонгботтомов.



* С той поры Любовь и Смерть, как сестры,
Ходят неразлучно до сего дня,
За Любовью Смерть с косою острой
Тащится повсюду, точно сводня.
(М. Горький «Девушка и Смерть». Просто понравилось название, а может, и не просто понравилось. Так нужно было для дела, наверное…)


Спуск в небытие

It*s sometimes just like sleeping
Curling up inside my private tortures
I nestle into pain
Hug suffering
Caress every ache

I play dead
It stops the hurting


“Play dead” (Bjork)

Гермиона вихрем врывается в свою комнату. Она прекрасно помнит, на какой полке, в какой именно стопке хранятся нужные ей сведения. Всегда прекрасно помнила. Помнит и сейчас, сбрасывая книги и подшивки газет с полок, нарушая давным-давно установившийся порядок. Немного хаоса никому еще не вредило.


И как, как можно было раньше этого не заметить?

Спокойно, говорит она себе. Раньше все было по-другому.
Раньше, возможно, это и не имело никакого значения.


Гермиона обессиленно опускается на стул. С силой трет виски. В закрытую дверь скребется Косолапус, завывая не хуже банши. И, между тем, кот – единственный, кто сохранил хоть какое хладнокровие.


Итак, все пять семей сменили место жительства вскоре после рождения сыновей. Все пять семей отказались от мысли дать в газете объявление о рождении детей.

Кто-то их предупредил. Разумеется.
Но кто?

Черт побери, кто?
Все, что Гермиона знает – это то, что именно Снейп подслушал Пророчество.
Это Северус Снейп рассказал о Пророчестве Темному Лорду.

И почему родители Невилла Лонгботтома не стали связываться с теми мерами предосторожности, которые были предприняты остальными семьями?

Гермиона делает несколько пометок в блокноте, гасит свет, обновляет заклинание, позволяющее корму в кошачьей миске долго оставаться свежим, и вновь покидает квартиру, прекрасно отдавая себе отчет в том, что едва ли скоро вернется туда.

Вероятнее всего, только после того, как…

После того, как Северус Снейп сделает свои последние шаги по этой земле.
Гермионе предстоит гонка наперегонки со временем.
У нее в запасе шестьдесят восемь часов.

Отсчет начался.
******
Едва ли Хмури согласится на этот разговор, думает Гермиона, быстрым шагом преодолевая последние метры, отделяющие ее от ронова кабинета. Не в ее правилах врываться без стука, но сейчас Гермионе не до хорошего воспитания.

- Рон, - начинает она с порога.

Стол Колина Криви пуст. За столом Рона сидит, собственно, его хозяин. Спит, опустив на скрещенные руки растрепанную рыжую голову. Темный галстук стелется по столу, больше всего напоминая потеки крови из перерезанной глотки.

Гермиона подходит ближе.

- Рон, - говорит она уже громче.

Никакой реакции.

- Уизли, вас вызывают к начальнику аналитической группы!

- Что? – Рональд Уизли поднимает голову и непонимающе озирается. – Какого фига? Я же не работаю в аналитической группе…

- Это всего лишь я, Рон, - мягко говорит Гермиона. – И мне кое-что нужно от тебя. Прямо сейчас.

- Сейчас? – отзывается он. Улыбается, устало и совсем не весело. – О, сейчас…один момент, только дверь закрою. Правильно говорят, что старая любовь не ржавеет…

Переждав традиционный приступ дурачества, который является непременным роновым спутником в не слишком приятных ситуациях, Гермиона кратко рассказывает другу, что от того требуется.

- Во-первых, право круглосуточного доступа к Снейпу.

- И это только «во-первых»? Ну ничего себе у тебя запросы, Грейнджер…

- Еще, - не останавливаясь, говорит Гермиона, - мне нужно поговорить с кем-то, кто мог бы поделиться сведениями о программе защиты свидетелей. Точнее – о ее использовании не по прямому назначению.

- Это еще зачем?


- Сейчас нет времени объяснять, Рон. Найди мне того, кто работал с этой программой в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году и после.

- На данный момент эта программа в ведении Отдела тайн.

- Но тогда эта программа была в ведении одного из подразделений аврората. Кабинетных подразделений, как их принято называть. Одного из боковых ответвлений аналитической службы. Я точно это знаю, Рон.

- Что ты со мной делаешь, Грейнджер, что ты со мной делаешь…вот выкинут меня со службы, точно выкинут, раз я не поймал еще ни одного из «десятки самых разыскиваемых»…слушай, вот что нужно сделать. Есть такой старик, Бернард его фамилия. Когда-то он работал вместе с Хмури. Но он уже тогда был слишком стар для оперативной работы, и Бернарда определили в собственно группу, занимавшуюся программой защиты свидетелей. А так как защищать поначалу было особо некого, Бернарду в помощь выделили какого-то парнишку-стажера. Стажер едва ли знал хоть что-то важное, но…в общем, поговори с этим Бернардом. Если он вообще захочет с тобой разговаривать.

- Где его найти?

- Кабинет Тонкс знаешь? Третий коридор направо, последняя дверь. И не зли старика. Говорят, он совсем уж того, но специалист классный.
******
Сопровождаемая такими напутствиями, сжимая в кулаке круглосуточно действующий пропуск в Азкабан, Гермиона стоит перед дверью в кабинет старика Бернарда.

На какое-то мгновение Гермионе кажется, что она видит перед собой чуть ли не копию Аластора Хмури. Точнее, такого Хмури, каким тот станет лет через двадцать. Правда, у старика Бернарда оба глаза на месте и нога не деревянная. Но сходство несомненно. Так и кажется, что сейчас услышишь: «Неусыпная бдительность!».

- Вы зря пришли ко мне, мисс…

- Грейнджер, - напоминает Гермиона, по-прежнему стоя в дверях. Под пристальным взглядом старика ей крайне неуютно. Как будто рентгеном просвечивают.

- Мисс Грейнджер. Да. Меня попросили рассказать вам столько, сколько смогу. О тех временах. Да. Я вполне мог бы и рассказать, мисс Грейнджер. Раз уж мистер Уизли за вас ручается. Но, видите ли, дело все в том, что мне рассказать нечего. Если вы мне не верите, можете запросить соответствующие записи. Все регистрируется. Всегда во всем порядок.

- Почему же вам нечего мне сказать?

- Потому, мисс Грейнджер, что поисками нового жилья для тех семей занимался не я. В тот год мне дали помощника, толкового, как мне казалось, парнишку. Это было его первое самостоятельное дело.

- Такое ответственное дело поручили новичку?

- Мисс Грейнджер, не я принимал это решение. Если, конечно, вы мне поверите. Впрочем, хотите – верьте, хотите – нет. Это дело поручили моему подопечному по приказу какого-то крупного чина из Отдела тайн. Причем дело было не по нашему профилю – никто из этих пяти семей не выступал свидетелем в суде. Возможно, им кто-то угрожал, да. Но я не спрашивал о причинах передачи дела нам. Смысла не было спрашивать.

- Хорошо, - говорит Гермиона. Ей очень не хочется задавать этот вопрос, потому что, кажется, ответ уже известен. – Где я могу найти вашего тогдашнего помощника?

- Боюсь, что нигде, мисс Грейнджер.

Что ж, ответ действительно как раз такой, как она и ожидала. Ни больше ни меньше.

- Как его звали, мистер Бернард?

Бернард молчит какое-то время. Гермионе кажется, что секундная стрелка ее часов бежит все быстрее. Старик начинает говорить, быстро, отрывисто, как будто боится, что его прервут. Не дадут договорить. Словно против течения плывет, совершая мощные гребки. Сжигая в груди остатки кислорода.
Наверное, устаешь от секретов. Особенно если они утратили свежесть.
Иногда можно и выбросить часть стухших продуктов.
Все равно им кто-нибудь найдет применение.

А может, Бернард просто на какое-то мгновение забывается. И становится обычным стариком. Из тех, кто любит поговорить, пока не наступило настоящее безмолвие. Которое уже никогда не кончится.

- Толковый и расторопный был парнишка. Вроде напарника вашего приятеля. Колина Криви, если я не ошибаюсь. Его звали Стюарт Толлис, мисс Грейнджер. Сомневаюсь, что его до сих пор так зовут. Если, конечно, он все еще жив. Стюарт Толлис пропал без вести в августе одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Мы подключили все имеющиеся в наличии силы (ведь парень, помимо всего прочего, располагал крайне опасной информацией), но так его и не нашли. Мой помощник как сквозь землю провалился.

- Где можно найти его родственников?

*****
Гермионе приходится довольно долго ждать, пока ей откроют. Дом на окраине Лондона. Необъятный холл внизу. И тесные коридоры, способные вызвать приступ клаустрофобии.

Гермиона прислоняется затылком к холодной стене и пытается привести мысли в порядок.
Тихо. В квартире, где, как ей удалось узнать, до сих пор живет жена (или вдова) Стюарта Толлиса, кто-то есть. Определенно, есть. Гермиона слышит чьи-то осторожные шаги. Кто-то подходит к двери вплотную. Становится тихо.

Тишина и полумрак. Больше всего на свете Гермионе сейчас хочется спать. Вздремнуть хотя бы часок.

Скрипит, открываясь, дверь.

На пороге стоит женщина, поначалу показавшаяся Гермионе молодой. Чуть ли не ровесницей. Но потом свет падает на ее лицо, и Гермиона понимает свою ошибку. Это Эрика Толлис. Вдова (действительно ли вдова?) Стюарта Толлиса. Ей сорок два. И выглядит она ничуть не моложе. Гермиона приняла ее за молодую женщину из-за крайне хрупкой фигуры. Эрика Толлис едва достает не слишком высокой Гермионе до плеча.



- Миссис Толлис, - обращается к ней Гермиона. – Могу я войти?

- Кто вы?

- Меня зовут Гермиона Грейнджер. Я работаю в аврорате, - говорит Гермиона, тут же выругав себя за такие слова – а что, если женщина потребует продемонстрировать удостоверение, которого у нее, разумеется, нет? Но Эрика Толлис молчит, и Гермиона продолжает. – Я пока еще практикантка, мне поручили разобраться в некоторых делах из архива. В том числе и в деле исчезновения вашего мужа. Вы могли бы ответить на несколько вопросов, миссис Толлис?

- Могла бы. Входите, - отвечает, наконец, та. – Я отвечу на ваши вопросы. Хотя прекрасно знаю, что пользы от этого никакой.

Эрика Толлис проходит в тесноватую комнатку, садится в кресло. Гермиона какое-то время стоит напротив нее, затем, не дождавшись приглашения, усаживается во второе кресло.


- У вашего мужа были враги?

- А как вы сами думаете, мисс Грейнджер, если кто-то работает в аврорате, будут у него враги?

- Полагаю, что будут.

- А друзья у него были?

- Нет. Почти что нет. Приятели – были. Но не из разряда «друзей на всю жизнь». Если вы понимаете, что я имею в виду. Он ни с кем особенно не откровенничал.

- И с вами?

- Да. Почти никогда.

- Миссис Толлис, скажите мне…как вел себя ваш муж незадолго до того, как исчезнуть? Вы заметили какие-либо перемены в его поведении? Может быть, у него появились какие-то новые знакомые?

- Новые знакомые, - у миссис Толлис вырывается каркающий смех. – Новые и весьма перспективные. Стюарту уже не будет хуже, мисс…как вас там. Были у него новые знакомые. Он еще говорил, мол, совсем иные перспективы перед ним открываются. Что ж, он прав был. Они действительно открылись.

Где-то в глубине квартиры раздается грохот, словно что-то свалилось на пол и разбилось. Эрика Толлис делает такое движение, словно собирается сорваться с места и броситься на шум, но сдерживает себя. Гермиона смотрит, как та комкает в руках подол старого платья. Как кусает губы.

- Это кошка, должно быть.

Подумать только, сколько тревог из-за кошки. Гермиона встает, и, быстрым шагом пройдя через всю комнату, открывает дверь в соседнюю.

Та комната еще меньше и темнее. Окно занавешено куском толстой ткани. Под потолком тускло светит слабенькая электрическая лампочка. Пара стульев. Незастеленная кровать. Кресло. На полу – разбитая тарелка и ошметки каши.

А в кресле…

Что ж, хоть в одном миссис Толлис не соврала: у нее и впрямь есть кошка. Крупная трехцветка сидит на коленях у пожилого мужчины. Пожилого? Да, на вид сидящему в кресле человеку около шестидесяти. Вид у него крайне изможденный, но ошибиться нельзя: это и есть Стюарт Толлис. Пропавший без вести осенью одна тысяча восемьдесят первого года. Он и действительно пропал без вести: в тесной темноватой комнате присутствует лишь тело. Светлые лаза уставились в стену, из уголка рта стекает струйка слюны. Рука поглаживает кошку, сидящую на коленях. Движения механические, как у маятника часов. Вниз-вверх, вправо-влево. Странно, что этот маятник еще движется, ведь часы, отмерявшие время для Стюарта Толлиса, остановились уже давным-давно.

Гермиона чувствует, что ее тянут за рукав. Миссис Толлис умоляюще смотрит на нее.

- Только не отнимайте его у меня. Только не отнимайте, - жалобным, хныкающим тоном.

Гермиона мягко высвобождает свою руку. Нашаривает в кармане палочку, но миссис Толлис вовсе не намерена нападать. Стоит, закрыв руками лицо, раскачивается из стороны в сторону.

На полочке – фотография. Совсем еще юная Эрика Толлис держит под руку молодого мужа. Оба улыбаются, искренне и немного смущенно. Над ними тогдашними занесено тонкое острое лезвие, отделяющее прошлое от будущего. Нож гильотины скоро упадет, но они еще об этом не знают.

- Мисс, можно, он останется тут? Ну какой от него прок в Азкабане? Я вам все расскажу, все-все. Разве Стью еще не достаточно наказан?

Стоя в нескольких шагах Стюарта Толлиса, Гермиона видит – тот и впрямь наказан более чем достаточно. Но ему долго еще придется платить по счетам.

- Стью все говорил, как ему надоело клерком работать. Хоть и в таком важном отделе, а и все равно надоело. А потом к нему пришли какие-то. С выгодным предложением. Что за предложение, я только потом узнала. Когда Стью пропал. Когда авроры весь дом перерыли. Душу из меня на допросах вытрясли. Но я тогда уже знала, что Стью не пропал. Его мне вернули. Подбросили под дверь, как щенка паршивого. Он уже тогда был таким. Я вернулась с допроса, дверь открыта, а он…он в кухне сидит. На полу. На десять лет постаревший. Меня не узнает. Не говорит. Как и сейчас. Я его спрятала. Хорошо хоть, допрашивали меня не слишком…пристрастно. Я смогла скрыть, ну, что Стью вернулся. Прятала его. И только когда узнала, что …что Темный Лорд побежден, я привезла Стью домой. Сюда. Пять лет назад. И тут вы появились. Простите. Что теперь с нами будет? Нельзя ему в Азкабан. И мне нельзя: без меня он пропадет.

Эрика Толлис разражается рыданиями. Может, она давно не плакала, думает Гермиона. А теперь и не остановить.

Эрика Толлис забудет, как зовут Гермиону, быстрее, чем та закроет за собой дверь в квартиру, скрывающую в себе двух мертвецов, которые все никак не истлеют. Быстрее, чем незваная гостья спустится по лестнице и выйдет на улицу.

Гермиона какое-то время стоит, подставив лицо холодному осеннему ветру. Решение не сообщать в аврорат о Стюарте Толлисе было принято еще в квартире. Гермиона не хочет думать о том, правильно ли это. Разумеется, ему не грозит Азкабан. Но каково придется Эрике Толлис, если ее мужа поместят в изолятор больницы Святого Мунго? Скорее всего, она и сама там очутится через весьма короткое время. Оттуда нет выхода. По крайней мере, родителям Невилла Лонгботтома этот выход так и не открылся. А тут хоть какое подобие жизни. Квартира, а не палата, где сквозь старательно наведенный уют все же проглядывает казенность. Кошка. И живые цветы на подоконниках. Чуть увядшие – видимо, поливают их не всегда вовремя.

Подумать об этом можно и через три дня, решает, наконец, Гермиона. А пока необходимо встретиться со Снейпом. Как можно быстрее.
Что за подсказку он, черт побери, дал ей?

«Найдите Эшли Макхоун», сказал он.
«Она много может рассказать интересного».
Так, что ли, Снейп говорил?
И можно ли вообще доверять тому, что говорит этот человек?
Загадок меньше не делается.

Зато ощущение, что она, Гермиона Грейнджер, пытаясь следовать подсказкам Северуса Снейпа, заглядывает в мрачную бездну, становится все более отчетливым.

Гермиона помнит, как когда-то в детстве любила читать детективы. Дерзкие ограбления, коварные похищения и зловещие убийства, хитроумные кражи со взломом. Профессиональные преступники и дилетанты, впервые шагнувшие на скользкую дорожку. Воры-взломщики, не взявшие с собой даже перчаток. Не готовые к неожиданностям. Натягивающие края рукавов на пальцы, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Панически покидающие место преступления. Без добычи.

Это не про нее. Отступать уже поздно. Остается только идти по уже выбранной дороге. Не бояться спуститься в небытие. Не так уж и далеко до правды. Если Гермионе все еще хочется ее найти. Двигаться вперед по этой самой дороге. Бежать и спотыкаться, ползти или нестись сломя голову. Теперь уже все равно. Дорога ведет под уклон.


-продолжение следует-

Спасибо всем за проявленный интерес.

Путеводные нити

I laughed and shook his hand, and made my way back home
I searched for form and land, for years and years I roamed
I gazed a gazely stare at all the millions here
We must have died along, a long long time ago

Who knows? Not me
We never lost control
You*re face to face
With the Man who Sold the World

“The Man who Sold the World” (D. Bowie)



Разумеется, мистер Гринвуд не слишком рад ее видеть. Точнее, совсем не рад. Но пропуск, предъявленный Гермионой, заставляет его поумерить свой пыл. И вспомнить, что у него, начальника тюрьмы, вообще-то, много дел.

Последние метры коридора, отделяющие ее от камеры Снейпа, Гермиона преодолевает почти бегом. Даже немного задыхаясь на бегу. Не оттягивая встречу с неизбежным.

Снейп сидит на своей кушетке, разглядывая свои руки. В камере нет книг. Вообще почти ничего нет, кроме минимально необходимых (и минимально допустимых) удобств. У него осталось двое суток плюс хилый обрубок. И вечность впереди.
Как будто есть выбор, на что еще тратить время.

- Здравствуйте, профессор, - голос Гермионы почти не дрожит. Еще чего. Все потом. Все переживания. В том числе и по поводу собственной неудачливости. В этой истории есть те, кому не повезло куда больше. – Я нашла Эшли Макхоун. Как вы и говорили. Только теперь вопросов у меня стало еще больше.

- Мисс Грейнджер, - начинает Снейп, а Гермиона думает, как это будет, если он сейчас на нее посмотрит. В упор. Может, он знает о ней то, чего не знает она сама. – Я же предупреждал вас. Помните? Я говорил, что если вы достаточно умны, то сто раз подумаете, пользоваться ли полученной информацией. Но, видимо, я переоценил ваш ум. Или «сто раз подумать» - это не для гриффиндорцев?

- Нет времени, профессор. На все эти увертки. Ни у вас. Ни у меня. На «сто раз подумать». Извините.

- Вот даже как. Ну что ж. Уж если вы добрались до Эшли Макхоун…

- … и до Стюарта Толлиса.

- Неужели? Эта ваша штуковина, полученная от близнецов Уизли, все еще при вас?

- Да, она со мной. Вы же понимаете. Если, конечно, знаете меня достаточно хорошо. Вы ведь хотели, чтобы я нашла Толлиса. Зачем?


- Затем, мисс Грейнджер, чтобы вы кое-что поняли. Вы знаете, сколько весит крыса? Если вы не знаете, поинтересуйтесь у своего кота. Что бы там ни лежало на чашах весов, благие желания или что-то еще, нельзя сбрасывать со счетов самых обычных людей. Тех, мимо которых вы на улице пройдете и не заметите. Помните Стюарта Толлиса? Те пять семей были защищены. Схема работала, как, по-вашему? Иначе от нее бы давно отказались. Но она работала достаточно хорошо со дня своего внедрения. И Заклятие Доверия, при помощи которого защитили Поттеров, работало. А теперь представьте. Сколько весит крыса? Уж не знаю, что там на чаши весов положили, а крыса взяла и перевесила. Нельзя на людей полагаться. Про некоторых заранее известно – нельзя.

- Заранее известно? Что вы хотите этим сказать?

- Только то, что уже сказал. Я знаю, что людям нельзя верить. А вы это знаете?

- Знаю. И все же…

- Все же. О да. Вам сколько лет, мисс Грейнджер? Хотя неприлично задавать такие вопросы женщинам. Странно. Как будто я забыл, что вы грифффиндорка.

- Вы ведь хотели, чтобы я нашла Стюарта Толлиса. Вы хотели. Не отрицайте. Вы знали, что я его найду. И что у меня появится еще больше вопросов.

- Не то, чтобы я действительно надеялся, мисс Грейнджер, что вы оставите свою затею. Что вы остановитесь. Но я хотел бы, чтобы вы поняли: добившись своей цели, вы едва ли станете счастливее.

- Я и не планирую стать счастливее, профессор. Это было бы возможно, если бы Гарри стало лучше. Но целители уже почти что отступились. Так что я просто хочу сделать кое-что для Гарри. Хочу, чтобы все знали, как все обстояло в действительности. Чтобы люди не верили бесчисленным выдумкам борзописцев.

- Иногда, мисс Грейнджер (хотя вы, конечно, мне не поверите), выдумки борзописцев куда предпочтительнее правды.

- Позвольте мне самой решать это, профессор.

- Что ж, мисс Грейнджер. Хорошо. Если вы к этому готовы. Я отвечу на ваши вопросы. Не на все, но на некоторые.

- Почему Лонгботтомы не воспользовались программой защиты свидетелей? Ведь и Фрэнк, и Элис были аврорами , так неужели Министерство не сделало бы все возможное для своих сотрудников?

- А кто вам сказал, мисс Грейнджер, что они ею не воспользовались? Ведь Темный Лорд и его последователи не сумели добраться до них.

- Только потому, что Волдеморт сначала напал на родителей Гарри. А потом Беллатрикс Лестрейндж и другие до них все же добрались.

- Не совсем верный ответ, мисс Грейнджер.

- А какой же верный?


Какой же чертов ответ верный? Может, заключить с ним сделку? Малфоя бы сюда. Хотя куда этому щенку. Заключить сделку, одну из тех, которые дают крупную и срочную прибыль. И не бояться. Смотреть прямо в глаза. Моэет быть, даже пожать руку. Правую. Провести пальцем по запястью левой. На которой все еще запечатлена Темная Метка. Напомнить ему, кто есть кто. И кто по какую сторону решетки находится.

- Вот это вам и предстоит выяснить, мисс Грейнджер. Ваше время истекает. И мое тоже. Вот и постарайтесь как следует. Ведь все это ради того, чтобы загнать куда подальше своих демонов, а? Думаю, на какое-то время это вас займет. Ну а пока – прощайте, мисс Грейнджер. Я должен встретиться со своим душеприказчиком. До следующей встречи. Если вы успеете. И если вы преуспеете. В следующий раз я отвечу на ваши вопросы. Если вы покажете себя достойно на этом этапе.


Гермионе ничего не остается, кроме как встать со стула и двинуться к выходу из «Крыла смертников». И там ждет Марк Гринвуд. Гермиона проходит мимо него, старательно сохраняя равнодушное выражение лица. Еще не хватало, показывать ему свою слабость. Снейп над нею смеется. Но он не сказал своего окончательного «нет». Если ему вообще можно верить.

*****
Солнце давно уже зашло. Десятый час. Гермиона стоит под дверью дома Невилла Лонгботтома. Как будто здесь можно получить интересующие ее ответы.

Гермиона стоит и ждет, пока ей откроют. Что-то долго приходится ждать. Впрочем,
каминная связь и аппарация отпадают. Охранные заклятия в доме Лонгботтомов работают отменно. А ей вовсе не хочется, чтобы ее расшибло на атомы.

Дверь наконец-то открывается.

- Гермиона! – Луна Лавгуд повисает у нее на шее. Гермиона осторожно высвобождается из объятий подруги. Окидывает взглядом округлившийся животик той.

- Луна, - говорит Гермиона, – привет. А где Невилл?

- О, он сейчас будет. Засел в кабинете. Проходи

Гермиона покорно терпит: вот ее берут за рукав, провожают в гостиную. Усаживают на диван и вручают чашку горячего чаю.

- Луна, - начинает Гермиона. – Мне бы очень хотелось поговорить с Августой Лонгботтом. И да, извини, что я без предупреждения.

- Гермиона, - глядя на нее в упор своими светлыми глазами, начинает Луна, - ты разве не знала? Бабушка Невилла умерла еще в прошлом году.

Черт. Черт побери это все. Она, Гермиона, ведет себя просто непростительно. У Невилла, ее давнего друга, умерла бабушка, заменившая ему родителей, а она явилась с нею поговорить. Хорошо хоть не ляпнула такое самому Невиллу. Черт. Черт. Да что с ней такое?


- Невилл сейчас придет, - говорит Луна, а Гермиона чувствует, что ей все труднее и труднее бороться со сном. Она проиграет. Рано или поздно. Слова Луны доносятся будто бы сквозь толстое стекло. Бронебойное, почему бы и нет. Гермиона засыпает, сидя в низком мягком кресле. Только вмешательство Луны спасает ее ожогов. Луна мягко отбирает у Гермионы кружку с не успевшим остыть чаем.

- Я не знаю, что у тебя случилось, но лучше бы тебе поспать. Поговоришь с Невиллом завтра. Эй! Завтра воскресенье, он будет дома. Гермиона?

Но Гермиона уже спит. Скрючившись в кресле, уткнувшись лицом в колени. Сквозь сон слышит:

«…она прямо так и заснула…»
«…не буди ее, поговорим завтра…»
«…еще чуть-чуть, и она прямо на пол бы свалилась…»

*****
Гермиона просыпается посреди ночи. Нет, не посреди ночи.
Хмурое сероватое небо за окном.
Мимолетный взгляд на часы.
Семь утра.
У нее осталось пятьдесят пять часов. Гермиону подбрасывает, словно пружиной.

Гермиона выпутывается из чужой ночной рубашки с длинными рукавами. Мечется по комнате, разыскивая свои вещи. Тут же находит. Их сложили аккуратной кучкой. Мантия немного измялась. Пустяки.

Надо найти Невилла. Черт, как же она рассчитывала на разговор с Августой. Проклятье. По какой дороге не пойдешь, та тут же обрывается в пропасть.

Гермиона спускается в кухню, думая выпить там кофе, а потом разбудить Невилла и попытаться расспросить хоть его. Как будто он что-то может знать о своих родителях. Мальчик, который с самого юного возраста навещал их в палате больницы святого Мунго.

Маленький Невилл, увлекаемый бабушкой к выходу, с воплем цепляющийся за рукав матери или отца. Никак не желающий их отпускать. Ждущий от них ответа, что же все-таки случилось. И они двое, Фрэнк и Элис. Молча сидящие на простынях, пахнущих средством для стирки. Хранящие непонятно от кого свои тайны. Гермиона тоже ждет ответа. Ждет его и Невилл – уже двадцать два года. И безуспешно.

Скоро и ее повлекут к выходу, возьмут на руки, вытеребят из ее цепких пальцев крохотный обрывок истины, за который Гермиона тщетно цеплялась. И унесут на руках, ласково уговаривая, что надо подождать. И тогда все образуется.

****
Но ничего само собой не образуется.
Гермиона входит в кухню. Нехорошо хозяйничать на чужой территории, но сейчас не до правил хорошего тона. Открывает шкаф с посудой и берет первую попавшуюся кружку. Так, где же кофе?

- Гермиона, - слышит она. Оборачивается. На пороге кухни стоит Невилл. Невыспавшийся, должно быть: немного припухшее лицо, синяки под глазами. Подходит ближе. Все так же неловко, как и в прежние годы (Гермиона вспоминает, как он приглашал ее танцевать на вечере встречи выпускников), обнимает ее.

- Что же ты не предупредила, что приедешь?

- Я и сама не знала. До вчерашнего вечера. Послушай, Невилл…только не отвечай на мой вопрос «нет» сразу. Я бы хотела кое-что выяснить о твоих родителях.

- Что именно? И зачем тебе это? – хмурится Невилл.

И Гермиона объясняет. Невилл сдвигает брови, когда она заводит речь о Снейпе. А что поделаешь?

- Так ты хочешь узнать, что происходило в то время? Так? До того, как Упивающиеся Смертью, возглавляемые этой чертовой Лестрейндж, напали на моих родителей?

- Да. Извини. Я прекрасно понимаю, что тебе не хочется говорить об этом. И я пойму, если сейчас ты пошлешь меня к чертовой матери. Или еще куда.

Невилл молча выходит из кухни. Гермиона опускается на табурет, думая, чем же все закончится. Как не хочется портить отношения с друзьями. Их у нее всегда было не слишком много.

Невилл возвращается довольно скоро. Гермиона не успевает обдумать и десятой доли возможных исходов этого разговора.

В руках у Невилла небольшая шкатулка. Прежде, чем Гермиона открывает рот, чтобы задать вопрос, Невилл говорит:

- Вот, можешь посмотреть. Я не должен был бы этого делать, но раз уж тебе так нужно…тем более я знаю, зачем это надо. Это письма моих родителей. Не личная переписка, если ты об этом. Точнее, не самая личная. Может, в этих письмах есть то, что тебе нужно.

- Но, Невилл, как же я буду их читать?

- Очень просто. Во-первых, у меня нет причин стыдиться своих родителей. Во-вторых, если ты ограничишься только тем, что будешь искать ответ на свой вопрос, то все в порядке. Я же все равно не могу сам тебе на него ответить.

- Спасибо, - это все, что может сказать Гермиона. Трясущимися руками ставит шкатулку себе на колени.

Невилл какое-то время молча наблюдает за ней, а потом выходит из кухни, тихонько притворив дверь.
*****
Примостив шкатулку на стол, Гермиона приоткрывает крышку. Вытаскивает все письма, и , сложив их стопочкой на коленях, берет верхнее.

Пока ничего интересного. Приглашения на торжественный обед. На свадьбу. Поздравления от самых разных людей. Все как в мирное время.

Гермиона просматривает всю стопку. Ничего из того, что могло бы дать ей хоть какую подсказку. Абсолютно ничего.

В самом низу стопки обнаруживается листок, вырванный из тетради. Письмо. Странно. Элис Лонгботтом обычно писала письма на специально для этого предназначенном пергаменте из магазина «Флориш и Блоттс». Гермиона могла бы назвать цену за фут.

Возможно, это черновик. Или письмо, которое так и не было отправлено. Адресата нет.

«…мы с Фрэнком очень долго спорили по этому поводу. Я не намерена давать своего согласия. Да, я знала, на что иду, когда выбирала профессию аврора. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что могу не увидеть того, как вырастет и повзрослеет мой сын. И если так получится на самом деле, в этом некого винить. Но как можно было просить нас о таком? Фрэнк согласился. И уговаривал меня. Но я не могу пойти на такое. Все что угодно, только не это. Стать приманкой для Упивающихся Смертью? И для самого Темного Лорда? Как же так можно, ведь у нас ребенок. Если бы я не стала матерью, я бы согласилась, не раздумывая. Но ведь Тому Риддлу нужны не мы с Фрэнком. Ему нужен наш ребенок, который вполне может оказаться – а может и не оказаться – тем самым, кто остановит Темного Лорда в будущем. Невилл родился в самом конце июля. Проклятое пророчество».

И тут только Гермиона понимает, что в руки ей попало не письмо, а страница, вырванная из дневника.

Гермиона продолжает чтение.

«…28 августа.

Три дня назад пропал без вести клерк, ведущий программу зашиты свидетелей. Это значит, Упивающиеся попытаются добраться до тех пяти семей, в которых дети родились в конце июля или начале августа. Кингсли и Хмури выделяют дополнительные силы для охраны. Клерк до сих пор так и не найден.


1 сентября

Эта девушка – Эшли Макхоун. Работница родильного отделения. Ее удалось опознать с большим трудом. Фрэнк вернулся с работы чернее тучи.

И эти самые тучи все больше сгущаются над нами.

23 сентября.

Несмотря на аврорскую выучку, мне действительно страшно. Вчера Фрэнк сообщил мне о гибели Фонтейнов. Якобы взрыв бытового газа. И еще. Странно, но даже не было заведено никакого дела. Все списали на несчастный случай. Как опасны эти маггловские штуки. О да! Но не странно ли? За неделю до смерти Фонтейнов в несколько раз повысилась активность Упивающийся в том районе, где семья получила новый дом. И авроры, которых Хмури отрядил для охраны, были сняты с дежурства и направлены на место происшествия. Кто-то убил двоих магглов у пищевого (зачеркнуто) продуктового магазина и выпустил в небо Смертную Метку.

Остались еще Гольдстейны и Харпы. И мы. Фрэнк на удивление спокоен. Нас охраняют, говорит он. И когда за ними придут, охрана будет во всеоружии. Ну конечно. Если в двух кварталах от нас никто не вывесит Смертную Метку.

Лучше бы было вообще не заводить ребенка. В таком случае сейчас я была бы на службе и не мучилась этими страхами…»

Больше на листке ничего нет. Гермиона вновь и вновь перерывает все содержимое шкатулки, но не находит ничего, что могло бы хоть как-то объяснить только что прочитанное.

Гермиона аккуратно складывает все письма в шкатулку, закрывает крышку. Листок из дневника лежит у нее в кармане. Неся в руках шкатулку, Гермиона отправляется искать Невилла. Тот обнаруживается в библиотеке (о, в прежние времена Гермиону было бы не вытащить из обширного, вдоль и поперек заставленного книгами помещения, но сейчас она довольно равнодушно скользит взглядом по полкам). Невилл сидит за массивным столом и читает толстую книгу. Гермиона, привыкшая отмечать все вплоть до самой мелкой детали, прочитывает название: «Классификация психических расстройств и методы их лечения». Ей становится неловко, и Гермиона делает несколько шагов назад, нарочито хлопает дверью, как будто только что вошла.


- Невилл, - говорит она. – Я хочу попросить тебя кое о чем еще. Только дай мне договорить, не отказывайся сразу.

- Я слушаю, - мягко отвечает он.

- Мне нужно посмотреть другие письма твоих родителей. Особенно твоей матери. Мне нужно знать, с кем она переписывалась в то время, когда…в общем, с момента твоего рождения (а также незадолго до него), до того дня, когда Волдеморт попытался убить маленького Гарри и лишился тела на многие годы.

- Ты думаешь, я не пытался это выяснить, Гермиона? Еще в те времена, когда …короче, в те времена, когда мне все никак не удавалось смириться с тем, что произошло с моими родителями.

- Мне кажется, что…подожди. Посмотри сам, - Гермиона вынимает из кармана вырванный из дневника листок.

- Мне тоже так кажется, Гермиона, - тихо отвечает Невилл. – И, прежде чем ты спросишь еще о чем-то, я скажу: мамин дневник не уцелел. Бабушка уничтожила его сразу же, как только я научился читать. Как только я стал пытаться читать родительские письма. Этот листок – единственное, что мне удалось тогда припрятать. Так вот, мне кажется (думаю, сейчас ты скажешь то же самое), что моим родителям предложили укрыться от преследователей, а они отказались. Точнее, отказался отец. А мать подчинилась его воле. Разумеется, Дамблдор рассказал им о Пророчестве. О том, что я вполне подходил под все условия.

- Почему же, по-твоему, твои родители отказались скрываться?

- Они…я ведь совсем их не знаю. Только по рассказам бабушки. Мой отец был очень смелым. Не то, что я. И, может быть, безрассудным. У меня нет никаких доказательств, но мне представляется, что он еще с кем-то задумал некую…авантюру, по-другому и не скажешь. Стать приманкой для Упивающихся. Почему бы и нет? Не думаю, что он подверг бы нас с матерью опасности. Скорее всего, если бы появились явные признаки опасности, нас бы спрятали. А отец бы остался. Так вот, Гермиона. Я могу лишь догадываться. Но ничего не могу доказать.

- Может быть, я смогу. Хотя я не то хотела сказать. Я никому ничего не буду доказывать. Мне просто нужно выяснить, кто посоветовал твоим родителям отказаться от программы защиты свидетелей. И хочу знать, кому и зачем это было нужно. Имена твоих родителей в моей работе фигурировать не будут, если ты …

- Мне нечего стыдиться своих родителей. Как бы там ни было, они прожили честную жизнь. Держи, - что-то звякает, и в руки Гермионы приземляется ключ с тяжелым брелоком. – Это ключ от их комнаты. Там у дверей стоит большой сундук с бумагами. Можешь их просмотреть. Хотя предупреждаю сразу: они все явно прошли через бабушкину цензуру.

Гермиона сжимает ключ в кулаке. Невилл смотрит на нее так спокойно, с таким доверием во взгляде. Как смотрел еще в те времена, когда она украдкой помогала ему не засыпаться на зельеварении. Знает, ведь точно знает, что она не сделает ничего ему во вред. Только во благо. Как тот «Петрификус Тоталус» на первом курсе.
*****
Комната родителей Невилла встречает Гермиону ненасытной тишиной. Тьма и тишина. Тьма разоблачает все, и те, кто неспособен больше хранить свои тайны, преданы в руки непрошеной гостьи. Гермиона зажигает свечи. Комната, истосковавшаяся по любому живому звуку, наслаждается учащенным дыханием Гермионы, легким скрипом половиц, шорохом ковра под ее туфлями… Может быть, комнате отчаянно недостает звука шагов маленького Невилла, который не мог дотянуться до верхних полок шкафа, который был слишком слаб, чтобы приподнять крышку сундука. И, будучи в те времена почти сквибом, не мог прибегнуть к помощи еще совсем неуправляемой детской магии.

Если Гермионе повезет чуть больше обычного, то память, живущая в этой комнате, в каждой складке портьер, в каждой из книг, расставленных на полке, в накидке на кресла, в потемневших флаконах на туалетном столике, сама бросится к ее ногам, виляя хвостом и отчаянно визжа, как щенок, забытый на автобусной остановке, за которым все же соизволил вернуться хозяин.

Идеальный порядок. Нигде ни пылинки. Скорее всего, специальные заклятия. И хорошо наложенные, кстати. У самой Гермионы так никогда не получалось. И приходилось браться за пылесос и тряпку.

Нигде ни пылинки. Чисто и пусто, как в гостиничном номере, откуда только что съехали очередные постояльцы и куда уже успела наведаться трудолюбивая горничная. Никаких цветов и памятных фотографий (они наверняка ждут своего часа в альбомах), никаких знаков поддельной скорби.

Гермиона подходит к сундуку и без труда откидывает крышку. Оказалось, та тяжелая только на вид.

В любом случае не тяжелее того, что она под собой скрывает. Настоящую бездну безграничных домыслов. Гермиона подсаживается к сундуку и запускает руки в его разверстую пасть. Ожидая найти хоть что-то. Хоть какую-нибудь путеводную нить. Чтобы знать, в каком направлении двигаться дальше. Те, кто оставляет после себя письма, дневники и записки, эти (не всегда, но отчего бы и нет?) путеводные нити, непрочные , легко запутывающиеся и рвущиеся, на что же они рассчитывают? Может быть, как раз на то, что найдется человек, готовый в этих самых нитях путаться. Может, ими движет простое стремление существовать дальше, заставляя кого-то беспрестанно думать о них, ушедших и оставивших эти вехи, такие ненадежные, способные завести в болотную топь. Хотя, возможно, в данном конкретном случае Фрэнк и Элис Лонгботтомы просто не успели ничего уничтожить. И очередной клубок перепутанных нитей Ариадны занял свое почетное место в кованом сундуке.

Гермиона вскоре убеждается: следов не отыскать. Ни явных, ни скрытых. Ни прямых ни запутанных. Невилл был прав: тот листок из дневника существовал отдельно от самого дневника, сожженного Августой Лонгботтом, стремящейся защитить…что? Или – кого? Маленького Невилла от слишком опасного знания? Память о его родителях от него самого?

Кто знает. Пальцы Гермионы ворошат старые пергаменты, взгляд бездумно скачет по строчкам. Может быть, иногда в этот сундук что-нибудь подкладывал и сам Невилл. Вот статья, вырезанная из «Пророка». Статья об аресте Упивающихся, среди которых и были и виновные в том, что случилось с родителями Невилла. Фотографии. Молодой Барти Крауч. Каркаров. Фотографии Беллатрикс и Рудольфуса Лестрейндж. Совсем рядом. Чуть ли не в фигурной рамочке. Как будто это приглашение на помолвку.

И что ей здесь делать? Времени слишком мало. Надо найти родственников тех пятнадцати погибших в одна тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Может быть, в этот раз Гермионе повезет больше, и среди них окажется тот, кто сможет все-таки вспомнить, кто именно посоветовал пяти семьям обратиться за помощью в программу защиты свидетелей. Это важно. Потому что, как бы там ни было, эта самая программа сработала как ловушка. И никакой там защиты.

Люди организованно пришли к месту своей гибели.
Солдаты на войне, бегом бросающиеся под вражеские пули, хотя бы знали, на что шли.

-продолжение следует-





Линия отрыва

There*s a gap in between
There*s a gap where we meet
Where I end and you begin
And I*m sorry for us

“Where I End And You Begin” (Radiohead)

Роберта Харп, мать Максимилиана Харпа, погибшего вместе с женой и маленьким сыном осенью одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, внимательно смотрит на Гермиону. Внимательно и недоверчиво. И неприязни в ее взгляде куда больше, чем Гермионе хотелось бы. Но не больше, чем она способна вынести.

Гермиона сидит в продавленном кресле, осматривается, стараясь делать это как можно незаметнее. Скорее всего, здесь она ничего не узнает. Миссис Харп не пожелала включать свет, и Гермиона прищуривается, силясь разглядеть побольше. Какой была эта комната, когда был жив сын этой женщины, когда ее жизнь еще не обратилась в остывшее пепелище? Хранит ли она что-нибудь в память о тех, кого потеряла? Но Гермиона не просит разрешения взглянуть на вещи умерших. Нет времени. Да и к тому же, поскольку люди исчезли, то и предметы, когда-то помнившие тепло их рук, давно уже остыли. И уже никому ничего не смогут поведать.


- Миссис Харп, - вновь повторяет Гермиона, - прошу вас, попытайтесь припомнить обстоятельства, при которых ваш сын и его жена приняли решение обратиться в программу защиты свидетелей. Кто им посоветовал? Вы помните этого человека?

- Нет, - уже в который раз отвечает миссис Харп. – Не помню. Точно не помню, мисс. Я ведь уже говорила. Хорошо, что после стольких лет кто-то все же решил всерьез взяться за это дело. Но не могу вам ничем помочь. Не могу припомнить ничего из того, что могло бы вас заинтересовать. А ведь я никогда не жаловалась на память.

«…никогда раньше такого не было: хочу что-то вспомнить, а не могу…»
«…может, кто-то и порекомендовал, да что с того? Сейчас уже и не припомню, кто это был…»
«…да, возможно, они и не сами это придумали. Но вы же знаете, какие это были времена, мисс. Сыну и его жене казалось, они в безопасности будут…»

И ничего больше. Миссис Харп – предпоследняя в списке ее визитов. Предпоследний шанс узнать хоть что-то. Родственники Гольдстейнов (вмешательство Энтони Гольдстейна не помогло, скорее наоборот) и Макдермоттов вовсе отказались с нею разговаривать. Семейство Гиббонс подалось в Европу, и разыскивать их там не представлялось возможным. Точнее, просто не было времени.

Гермиона начинает закипать. Она потратила на эту женщину больше часа. Безрезультатно.

Гермиона на миг прикрывает глаза. Нет, она не устала. Этой ночью ей даже удалось выспаться. Просто хочется хоть немного побыть в темноте. И в тишине пустого дома, где никого нет, кроме них с миссис Харп.

- Пожалуйста, миссис Харп. Это очень важно. Я ведь объясняла вам, почему.

- Мне действительно нечем вам помочь, мисс Грейнджер. Я стараюсь вспомнить изо всех своих сил. Прекрасно помню, как сын сказал мне, что какое-то время будет жить в другом доме. Вместе с Мари и маленьким Дэйвом. Помню, как занималась похоронами. Вы же знаете, что спустя месяц после всего этого я потеряла и мужа. Но вот о том времени, когда сын и его жена приняли то решение, ничего не могу вспомнить. Просто какая-то дыра в памяти. Понимаете, я читала кое-какие книги. Даже маггловские. Мне их кузина присылала, она замужем за магглом. Магглы ведь тоже кое-что соображают в изучении памяти. Логичнее было бы, если бы я начисто забыла, скажем, тот день, когда пришло известие о гибели сына. Или тот день, когда моего мужа не успели доставить в больницу имени Святого Мунго.

- Миссис Харп, - медленно говорит Гермиона, - вы хотите сказать, что …

- Именно это я и хочу сказать. С моей памятью какая-то проблема. И знаете, мисс Грейнджер, было время, когда я помнила то, что вас сейчас интересует. Помнила еще пару месяцев после всего этого…после падения Темного Лорда. А потом все начисто стерлось. Или мне просто не до того тогда было.

Еще одно сокрушительное поражение. Итак, остался последний шанс.
Попрощавшись с миссис Харп, Гермиона аппарирует к дому Мередит Дивайн, матери Эвелин Дивайн, ставшей впоследствии женой Саймона Фонтейна.
****
Дверь открывается, так быстро, что Гермиона не успевает еще отдернуть палец от кнопки звонка. Мередит Дивайн живет в маггловском районе, в многоквартирном доме, полном крайне беспокойных жильцов. Тонкие стены квартирки прекрасно пропускают посторонние звуки. Кто-то плачет. Кто-то пьяно ругается. Истошно завывает какое-то животное. Кошка.

Гермиона внимательно разглядывает миссис Дивайн. Та, в свою очередь, рассматривает ее. Недоверчиво и боязливо. И в то же время – равнодушно. Такое вот странное сочетание. А еще в ее глазах Гермиона видит отчетливую ненависть ко всем представителям власти.

- Должна сразу предупредить вас, миссис Дивайн, что я не из аврората. То есть не из полиции. Поэтому вы вовсе не обязаны со мной говорить.

- Если бы я не собиралась с вами разговаривать, будьте уверены, мисс, я не пригласила бы вас. Не отправила бы вам ответное письмо с той дурацкой птицей, что от вас прилетела. Черт, как давно ничего такого не было. Как давно я не получала писем. Ведь дочь только так со мной и общалась. Кроме тех раз, что навещала меня сама. Ваш мир нравился ей куда больше того, в котором она родилась.

- Миссис Дивайн, я ведь тоже…родилась в этом мире.

- И как родители согласились отпустить вас?

- Они не стали принуждать меня поступать так, как хотелось бы им самим.

- И я так думала. Я не слишком много могла дать дочери. Она ведь росла без отца. И вот, приходит приглашение это. Я сначала подумала, какие-то психи развлекаются. А потом эти птицы стали прилетать каждый день. И старик …сказал, у моей дочери может быть блестящее будущее. Ладно, не будем об этом. Так что вы хотели? Давайте побыстрее с этим закончим.

У Эвелин Дивайн и впрямь могло бы быть блестящее будущее. В материалах дела случайно затесался ее табель успеваемости. Ничуть не хуже, чем у самой Гермионы. А СОВ Эвелин сдала вообще на сплошные «Превосходно».

- Я отпустила дочь в эту вашу школу. И все было хорошо. Целых семь лет. Но в школе она встретила этого типа, Фонтейна. Он был из семьи магов, - с отвращением произносит Мередит Дивайн. – Целая семья этих…помахивающих своими палочками и получающих что угодно. Они смотрели на меня как на пустое место. Хотя, надо отдать им должное, были крайне любезны.

- Миссис Дивайн, - осторожно начинает Гермиона, - вот зачем я попросила вас о встрече. Я задам вам один вопрос. И сразу же уйду. Только один вопрос. Ваши отношения с дочерью не прекратились после того, как она вступила в брак, верно?

- Да.

- Вы многое с ней обсуждали?

- Ну, то, что она хотела рассказать. Это и есть тот самый «один вопрос»?

- Пока еще нет. Дочь рассказывала вам, что вынуждена была скрываться от…опасности?

- Да. Вместе с мужем и сыном. Кто-то посоветовал им обратиться за защитой в это ваше…Министерство.

- Так, миссис Дивайн. Пожалуйста, это очень важно. Попытайтесь вспомнить, не говорила ли ваша дочь, кто это был. Кто им это посоветовал. Повторяю, это очень важно.

Мередит Дивайн надолго задумывается. Шевелит губами, хрустит пальцами. Гермиона замирает на краешке стула, еле сдерживая нетерпение. Это ее последний шанс узнать хоть что-то. Почти последний.

На улице давно уже стемнело.
Мередит Дивайн молчит. Когда Гермиона отводит от нее взгляд, ей кажется, будто в комнате никого нет. Только переползающие с места на место пятна света от фар проезжающих машин. Свет и тени, разрываемые на части качающимися за окном голыми ветвями.
Целый день потерян. У Гермионы остался ровно сорок один час. И ни минутой больше.
Неужели, думает она, я полагала, что все будет легко?
Вовсе нет.
Разумеется, она и не рассчитывала на то, что Снейп вот так просто ответит на все вопросы.
Или скажет: «Идите по моим следам, мисс Грейнджер. И где-нибудь мы встретимся».
Где-нибудь – надо полагать, в баре «Кабанья голова», где много лет назад Сивилла Трелони звякнула браслетами, закатила глаза и выдала это чертово Пророчество.
Из-за которого столько шума.
Как будто на глазах у изумленной публики появился из скорлупы новый мир.
Настоящая редкость.

Наконец Мередит Дивайн начинает говорить.


- Вы знаете, я тут пыталась вспомнить. Честно пыталась. Никогда не жаловалась на память, всегда все отлично помнила. А тут – как отрезало. Ни единой детали. Помню свадьбу Эвелин. Рождение внука. Помню, как дочь сообщила мне, что некоторое время мы не будем видеться, потому что они с мужем вынуждены скрываться от каких-то психов. Помню, как она строго-настрого наказала мне не сообщать в нашу полицию. Будто те ничем не смогли бы помочь, только за ненормальную меня бы сочли. Помню, как пришло письмо с совой. Как открыла его, помню. Помню всех этих Фонтейнов на похоронах. И я одна среди них. Помню, как жила потом. А вот кто дал моей дочери такой совет, увы, не могу сказать. А ведь когда-то я это знала. Определенно, знала, мисс.

- Вы знали?

- Да. У меня такое чувство, будто в течение какого-то времени я точно знала, ведь Эвелин что-то такое рассказывала…и взяла с меня клятву, что я больше никому не расскажу. Но это не сохранилось в моей памяти. Совсем. Несколько месяцев спустя после того страшного октября я помнила, а потом забыла.

- Вы знали… Так вы все-таки знали?

- Да. Странно ведь – помню, что знала, а восстановить в памяти не могу. Никак. Увы. Просто черная дыра какая-то. Это меня пугает.

- Миссис Дивайн, - медленно, осторожно подбирая слова, говорит Гермиона, - не согласились бы вы сейчас отправиться со мной к одному человеку?

- К какому же?

- К одному специалисту, занимающемуся изучением памяти. Совершенно бесплатно.

- Он…из ваших?

- Да, миссис Дивайн. Но вам нечего бояться. Я буду с вами. Может быть, он сумеет вам помочь.

****
Оказавшись в больнице имени Святого Мунго, Мередит Дивайн, вопреки ожиданиям Гермионы, не начинает изумленно оглядываться и задавать бесчисленные вопросы. Может быть, ей хочется поскорее со всем этим закончить. А может, ей просто все равно.

- Я была здесь как-то раз. Только на другом этаже, - поясняет миссис Дивайн. – Когда Эвелин родила. Тогда Фонтейны взяли меня с собой. Этот ваш специалист, он кто?

- Он очень известен в своей области. Автор множества книг. Способен обнаружить неполадки с памятью, о которых сам пациент и не подозревает. Подождите меня здесь, - просит Гермиона, остановившись перед дверью с табличкой «Николас Роузберри, специалист по проблемам памяти». Воскресенье, час поздний. Это не имеет значения. Гермиона поворачивает ручку и входит.

В небольшом холле за стойкой сидит молоденькая ведьма. Секретарь. «Лиза Глэдстоун», вспоминает Гермиона. Имя - все, что она знает о секретаре целителя Роузберри.

- Чем могу быть полезна, мисс? – спрашивает Лиза Глэдстоун. – Ищете мистера Роузберри?

- Да.

- Увы. Не могу вас порадовать. Он не принимает. Экстренное совещание у директора лечебницы.

- Сейчас?

- А что вас удивляет?

- Да нет, ничего, пожалуй. А когда можно будет его увидеть?

- Боюсь, не раньше, чем через пару часов. Вам повезло, мисс – мистер Роузберри находится здесь почти круглые сутки. Если не жаль времени, ждите.

- Мисс Глэдстоун… - нетерпеливо начинает Гермиона. Ей нельзя терять время. Ждать несколько часов без дела она просто не может себе позволить.

- Если у вас что-то срочное, - прерывает ее Лиза Глэдстоун, - обратитесь к его ассистенту. Роузберри только пару месяцев назад взял нового парня. Поищите, он где-то на этаже, - и отворачивается, даже не назвав имени ассистента, всем своим видом показывая, насколько она занята. Нарочито шелестит своими бумагами, пока Гермиона не отступает в коридор, едва сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверью.

Следующие несколько минут уходят на то, чтобы отыскать на этаже хоть кого-то из медперсонала. Проблема состоит еще и в том, что никто из встреченных Гермионой не знает имени нового ассистента целителя Роузберри. Но удача все же улыбается Гермионе: у дверей в одну из палат ей попадается молодой практикант, который в ответ на ее вопрос машет рукой куда-то вглубь коридора и добавляет:

- А, этот, как там его…так он в лаборатории. Говорит, если сегодня не закончит, то Роузберри надерет ему задницу. Так что едва ли он станет говорить с вами, мисс…Мисс?
*****
Но Гермиона не слушает, она со всех ног несется в лабораторию. Не думая о последствиях, распахивает дверь, забыв постучать. Лаборатория погружена во тьму. За столом, освещенным неярком лампой, склонившись над чем-то вроде маггловского микроскопа, сидит человек.
На звук распахнувшейся двери он даже не оборачивается. Просто делает рукой какой-то знак и говорит:

- Прошу подождать еще минуту. Или три. Сейчас я закончу.

Голос Невилла Лонгботтома звучит немного по-другому в этом громадном помещении, дальней стены которого Гермионе от порога не даже видно, но все же прекрасно узнаваем.

Гермиона стоит и ждет, пока Невилл обернется. Ждать долго не приходится: действительно, проходит всего лишь три минуты. Гермиона засекает по часам.

- Это ты? Вот так сюрприз.

- Извини, если помешала, но дело срочное. Не знала, что ты работаешь с Роузберри . Где можно найти твоего шефа?

- А зачем он тебе?

- Мне нужна консультация по одному вопросу. Необходимо осмотреть кое-кого. Женщину. У нее какие-то проблемы с памятью.

****
Невилл уводит Мередит Дивайн в маленький кабинет рядом с лабораторией. Миссис Дивайн опасливо оглядывается на Гермиону, но та успокаивает ее , говоря, что целителю Лонгботтому можно полностью доверять.


- Я еще не целитель, - возражает Невилл. – Но скоро им стану. Если Роузберри не решит от меня избавиться. Пойдемте, миссис Дивайн. Это займет около часа. А ты подожди здесь, - он указывает на скамеечку у стены, - и смотри, чтобы никто сюда не совался. Если честно, я еще не вправе производить самостоятельные осмотры, - добавляет он так, чтобы слышала только Гермиона. Дверь захлопывается за Невиллом и Мередит Дивайн.

Гермиона остается в коридоре. Хорошо, что можно присесть. Несмотря на то, что этой ночью Гермионе удалось поспать, ее шатает от усталости. Ломит спину, голова немного кружится. Гермиона прикрывает глаза. Нужно бы сходить в кафетерий и чего-нибудь поесть. От мысли о еде ее мутит.

И вот опять, как пять лет назад, когда она и Рон по очереди дежурили в больнице, ожидая, пока Гарри очнется (хотя все наперебой уверяли, что нет необходимости так себя изводить), Гермиона одна в коридоре отделения «Повреждения от заклятий». Коридор освещен неяркими лампами, но даже от этого света режет глаза. Гермиона на миг смеживает веки. И тут же ей начинает казаться, что она слышит, как кричат души тех, кто заперт в белоснежной тишине палат.
Кричат от боли.
В полной темноте.
Разумеется, это все иллюзия. Нет никакой темноты. Никаких криков. За соседней дверью кто-то похрапывает. В конце коридора молодая целительница переставляет на конторке еле слышно позвякивающие склянки.

Время как будто растягивается. Гермиона то и дело поглядывает на часы. Пятнадцать минут. Тридцать. Тридцать пять. Ну что же так долго? У нее начинают дрожать руки, и Гермиона, рассердившись, зажимает ладони между колен.
*****
Ровно через пятьдесят пять минут Невилл Лонгботтом выходит из кабинета. Один.
Прежде чем Гермиона успевает задать вопрос, он говорит:

- Она спит. Я погрузил ее в…как магглы называют? Гипноз. С моим уровнем квалификации об этом судить трудновато, но, похоже, кто-то поработал с ее памятью. Поработал хорошенько. Превосходная техника. Ювелирная, я бы сказал. Этот участок памяти теперь не восстановишь.

- Не восстановишь? – упавшим голосом спрашивает Гермиона

- Увы. Хотя тебе лучше все же поговорить с шефом. Покажешь ему мои записи. Я сделал несколько «мыслефото». Вернее, это магглы бы так сказали. Наша (ну, вернее – самого Роузберри) новая разработка. Принцип работы заимствован у изготовителей Думосбросов. Только воспоминания фиксируются в виде застывших картинок, а не целых эпизодов.

- И по картинкам легче определить, не было ли вмешательства в память…извне?

- Совершенно верно. Очень легко засечь «линию отрыва». Участок, где имело место изменение либо полное удаление какого-то отрывка.

- И ты заметил…

- Да. Один-единственный временной период. Я бы датировал его осенью одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. И, знаешь, прекрасная работа. Соседние воспоминания не повреждены. Очень чистая «линия отрыва». Так что восстановить утраченное уже нельзя. Если бы были какие-то перемычки с соседними участками, я думаю, шефу бы удалось что-то сделать. Но не в этом конкретном случае. Тех, кто мог бы такое проделать, очень мало. Нужно быть настоящим специалистом, Гермиона. Целитель Роузберри признавался мне, что ему самому не под силу было бы такое проделать.

Гермиона опускает взгляд. Еще одна нить оборвана. Ничего уже нельзя сделать. Но она, Гермиона Грейнджер, не намерена просто так сдаваться. Ну уж нет.

- Невилл, - просит она, - ты мог бы прямо сейчас со мной кое-куда съездить?

- Мог бы. Наверное, в ближайшие два часа Роузберри меня не хватится. Пошли.

- А миссис Дивайн?

- Я дал ей снотворного зелья. До утра хватит. Если ты сюда не вернешься, утром я ее разбужу и доставлю, куда она скажет.
*****
Эрика Толлис ничуть не удивляется, увидев Гермиону. И не протестует, когда та говорит, что с ней пришел еще один человек. Только получив согласие миссис Толлис, Гермиона делает Невиллу знак, чтобы тот вошел.

Гермиона замечает, что посреди гостиной стоит небольшая сумка.

- Это мои вещи, - говорит Эрика Толлис. – И вещи Стью. Я ждала вас. Вы ведь пришли меня арестовать и забрать Стью? Да?

Миссис Толлис стоит перед дверью комнаты, в которой находится ее муж, стоит, безвольно опустив руки вдоль тела. По ее лицу катятся слезы. Эрика Толлис еле слышно подвывает, оперевшись плечом о дверь. Невилл мягко берет ее за руку, Гермиона успевает отметить, как он мягко надавливает двумя пальцами на ее запястье, и женщина перестает всхлипывать. Покорно позволяет препроводить себя к дивану. Усаживается и замирает, сложив руки на коленях.

- Мы не станем арестовывать вас, - говорит Гермиона. – Хотите, я поклянусь? Мой друг – врач, то есть целитель, он осмотрит вашего мужа. И никто не собирается забирать его в больницу. Без вашего согласия, я имею в виду.

- Миссис Толлис, - Невилл обращается к женщине, как к малому ребенку. К младшей сестре или брату, которых у него никогда не было, думает Гермиона. – Я только осмотрю вашего мужа, и мы тут же уйдем. Обещаю. А если вы захотите, я буду иногда навещать вас. Я пока еще не являюсь практикующим целителем, но мог бы вам помочь. Мисс Грейнджер рассказала мне о вашей…проблеме. Я не собираюсь сообщать властям. Кроме того, насколько мне известно, по таким делам существует срок давности…

Невилл не успевает договорить: Гермиона делает ему знак замолчать. Он пожимает плечами и скрывается в комнате Стюарта Толлиса. Его жена не отрывает взгляда от двери, глядя на Гермиону так отчаянно, словно у нее собираются забрать единственное дитя.
Это вовсе не так, хочется сказать Гермионе. Но она молчит. Если здесь и можно что-то еще поправить, Гермиона это сделает. Потом. Через два дня. Тогда у нее будет время на что угодно. На то, чтобы избавить эту рано постаревшую женщину от страха, преследовавшего ее большую часть жизни. «Спаси и сохрани», - шепотом молилась мама (единственный раз – вслух, больше Гермиона никогда этого не слышала) , когда ее маленькая дочь заболела так тяжело, что выжила лишь благодаря чуду. Или тому, что в больнице, куда ее отвезли, оказался молодой врач, которого считали чуть ли не психом из-за яростно отстаиваемых тем нестандартных методов леченияя . С тех пор, как с Гарри случилась беда, Гермиона, хоть и никогда не была религиозной, не раз вспоминала мамины слова. Может быть, ей самой пришла пора сделать это. Взять за руку, спасти и сохранить кого угодно.


Гермиона сидит, держа Эрику Толлис за руку, чувствуя, как дрожат тонкие пальцы. Женщина снова начинает всхлипывать, вздрагивая всем телом. Через какое-то время всхлипы затихают. Видно, что миссис Толлис изо всех сил прислушивается, что происходит в комнате ее мужа. Но оттуда доносится еле слышный голос Невилла. Слов не разобрать.

Когда Невилл Лонгботтом выходит из комнаты Стюарта Толлиса, он видит Гермиону, гладящую Эрику Толлис по растрепанным полуседым волосам . Женщина дремлет, положив голову Гермионе на колени.

- Она спит? – спрашивает Невилл.

- Да.

- Лучше ей не слышать того, что я сейчас скажу.

Гермиона встает, поудобнее устраивает Эрику Толлис на диване, подсовывает ей под голову диванный валик.

Они с Невиллом выходят в маленькую темноватую кухню. Закрывают за собой дверь.

Они тараются говорить как можно тише. Сказанные ими слова проваливаются в полутьму и умирают. Погружаются на дно холодного бездонного озера.

- Не думаю, что этому парню можно помочь. Я имею в виду, если мы не поместим его в больницу.

- Его жена все равно не согласится на это.

- Боюсь, она и сама… не слишком адекватна.

- Слушай, Невилл, я ей обещала. Пока что она в состоянии сама ухаживать за мужем. А потом – посмотрим.

- Если что, - отвечает Невилл, - я мог бы это устроить. Даже если этот тип действительно виновен в том, за что его разыскивали, тюрьма ему уже не грозит. Я мог бы попросить шефа устроить его к нам в отделение.


Туда же, где по сей день находятся его собственные родители. В его персональный ад. Почти круглые сутки – рабочий день ассистента самого Роузберри явно ненормированный.

- Рассказывай, что тебе удалось узнать?

- На часы смотрела? Сейчас уже заполночь. Куда ты пойдешь? Сядь. И послушай спокойно.

- Спокойно - не слишком подходящее слово. Да. Извини. Я слушаю.

- Я пришел к выводу, что с памятью этого Толлиса и миссис Дивайн поработал один и тот же человек. Либо двое, но один из них был учеником другого. Помнишь, я говорил, что если кто-то вмешивается в структуру памяти и что-то оттуда удаляет, образуется некая «линия отрыва»?

- Да.

- И что засечь такое вмешательство можно, только если специально искать?

- Да. Но никто ведь не искал.

- Не искал. Ты права. А кроме того, в те времена методы работы были совсем не те, что сейчас. И вот еще что странно. Эти воспоминания были просто удалены, а не заменены на смоделированные.

- Значит, целью было не обмануть, а скрыть. Смоделированные воспоминания призваны ввести в заблуждение, верно? И из-под них при должной квалификации можно (не всегда, правда: если работал очень сильный специалист – не получится) извлечь настоящие. Так?

- Так. А здесь все просто начисто срезано. Этакий выжженный участок. «Линия отрыва», образующаяся при удалении того или иного воспоминания, индивидуальна. Почти как отпечатки пальцев. Если ты учился у кого-то, твой стиль похож на стиль работы учителя. И «линии отрыва» имеют определенную схожесть.

- Здесь поработал один и тот же человек, верно?

- Вероятно. Верно – не совсем то слово. Кроме того, в память Стюарта Толлиса вмешивались дважды. Сначала – когда он исчез - просто грубо все потерли. Остались какие-то ошметки ранних детских воспоминаний. И кое-какие воспоминания более позднего периода. Мне удалось засечь и несколько эпизодов о работе в Министерстве. Но это еще не все. Через несколько раз после первого вмешательства в его память, месяца через два-три, имело место и второе. Более квалифицированное. Черт побери, если бы этот кто-то покопался в мозгах Толлиса в тот самый первый раз, то не было бы таких…последствий. Стюарт Толлис не пускал бы слюни , видя в кресле-качалке. Может быть, сидел бы в Азкабане. Не знаю уж, что для него лучше.

- Так во второй раз…

- Кто-то подчистил чужие огрехи. Только и всего. Комар носа не подточит. Если бы я не прошел подготовку у Роузберри, я бы и не заметил ничего. Вот так, Грейнджер. И, знаешь, если ты действительно заинтересована в том своем…деле, я готов поговорить с шефом. И попросить его помочь тебе. Если случай покажется ему достаточно интересным, он на это пойдет.

- И что, согласится держать этого беднягу у себя в отделении?

- Почему нет? У Роузберри полно связей. Главное – сыграть на его желании покопаться в мозгах у какого-нибудь несчастного, чей случай не является тривиальным. Этот Толлис как раз подходит.

Гермиона и Невилл уходят, оставив спящую Эрику Толлис и ее мужа, которые проспят до утра и едва ли (Стюарт Толлис уж точно) вспомнят утром о ночных визитерах.

Когда Невилл Лонгботтом и Гермиона Грейнджер возвращаются в клинику имени Святого Мунго, Гермиона еле сдерживается, чтобы не побежать. Ей нужно срочно увидеть Николаса Роузберри.

Ведь это он - ведущий «мозгоковыряльщик» лечебницы.
Именно он осматривал Северуса Снейпа после задержания.
И именно Николас Роузберри установил наличие «черных дыр» в его памяти.


- продолжение следует -

Всем большое спасибо за хорошие слова в адрес фика ;)


Белые пятна

Who can you trust when you need to?
Why do we rust when we heed you?
Crashing back down to earth I*ve found
We can love

Oh, let me see
All of the places that I can be
Oh, let me know
All of the places where we can go

“Let Me See” (Morcheeba)


Суровой Лизы Глэдстоун, секретарши Николаса Роузберри, нет на месте. Невилл проходит через приемну, открывает дверь кабинета своего шефа, пробормотав пароль. Гермиона не прислушивается: если друг сочтет возможным и (или) необходимым, он сам ей скажет этот пароль. Отсутствие секретарши Гермиона принимает за хороший знак. Даже слегка улыбается. Хоть маленький, а триумф. Может быть, ей сегодня повезет. Или завтра. Кому уж точно не повезет – так это Северусу Снейпу. Но пока этого не случилось, она, Гермиона Грейнджер, сделает все возможное, чтобы он не унес с собой все свои тайны. Незаконное проникновение в кабинет Роузберри – меньшее из того, на что она готова пойти. Да почти что кража со взломом.

Открыв еще одну дверь, они входят в кабинет Роузберри. Гермиона с любопытством оглядывается, затем обеспокоенно смотрит на Невилла.

- Сколько еще продлится совещание?

- Насколько мне известно, - говорит Невилл, - меньше двух часов эти совещания никогда еще не длились. Но два часа уже давно прошли. Осталось лишь надеяться, что…

Хлопает дверь, и они оба замирают. По полу приемной стучат каблуки. Скрип отодвигаемого стула. Шорох страниц. Судя по всему, вернулась секретарша Роузберри.

- Подожди здесь, - просит Невилл. Выходит из кабинета, заперев в нем Гермиону. Она пытается расслышать, о чем там говорят Невилл и Лиза Глэдстоун. Невилл возвращается быстро. Войдя, закрывает дверь и устало прислоняется к косяку.
*****
- Его задержал директор лечебницы. Лиза сказала, не меньше, чем на час. Так что время еще есть. Правда, не так много, чтобы просто так его терять.

- Как думаешь, Роузберри согласится поговорить со мной?

- Я ведь уже говорил. Если случай покажется ему интересным, шеф непременно за него ухватится. Давай пока подумаем, какие вопросы ты ему задашь. Лучше перечисли их сначала мне. Потому что потом я уже не смогу вмешаться в ваш разговор и предостеречь тебя, чтобы ты не говорила того-то и того-то. Шеф терпеть этого не может. Вывести его из себя на удивление легко. Уже можешь мне поверить.

- Невилл, - начинает Гермиона, - думаю, пока твоего шефа нет на месте, мы должны сделать кое-что другое. Ты знаешь, о чем я. У тебя ведь есть пароль, позволяющий отпереть вон ту дверь? - Гермиона показывает на дверь в противоположной от входа стене кабинета целителя Роузберри.

- Есть. Как-то случайно подслушал, - соглашается Невилл. Его обычно добродушное лицо на миг становится жестким. – Я догадываюсь, что именно ты затеяла.

- Так ты поможешь мне?

- Помогу.

- Извини. Мне вообще не следовало тебя в это втягивать.

- Но уже поздно о чем-то жалеть, а? К тому же я уже втянут.

- И ты уже не отступишь?

- Нет.

- Мне нужно взглянуть на записи твоего шефа, сделанные им в то время, когда он производил осмотр Северуса Снейпа после его ареста. Те самые записи, в которых упоминается, что целитель Роузберри отметил наличие «белых пятен» в памяти Снейпа.

- Разумеется, тебе это нужно. Я бы удивился, если бы ты об этом не попросила. Всего-то. Это единственные записи, которые шеф мне ни разу не показывал. Сказал, потом как-нибудь. Когда у меня будет должный опыт. Когда он убедится, что не прогадал, отбирая себе практиканта.

- И еще. Мне нужно, чтобы и ты просмотрел эти записи и сказал мне, что ты думаешь по поводу увиденного. Думаю, твоего опыта вполне хватит, чтобы сделать хоть какие-то выводы. Как в случае с миссис Дивайн и Стью Толлисом. По-моему, твой шеф тебя просто недооценивает.

- Случай Северуса Снейпа - нечто совершенно особенное. Техника работы едва ли не уникальна. Роузберри довольно часто об этом говорил мне. Так что ты, думаю, поймешь, как сильно мне хотелось увидеть все собственными глазами.

- И сейчас хочется?

- Сейчас – куда больше, чем раньше. После того, как я осмотрел этих несчастных. С женщиной бы тоже поработать. Я имею в виду, с женой этого Толлиса. Я более чем уверен, что и в ее памяти обнаружатся следы внешнего воздействия.

- А раньше? Ты ведь выбрал эту специализацию давно, а, Невилл?

- Давно. С самого первого дня обучения на целителя.

- И потом, когда ты попал к Роузберри…

- Я попал к нему неслучайно, уж можешь мне поверить. Распихивать конкурентов локтями не в моем стиле, но тут уж пришлось сделать исключение.

- Потому что ты думал, Роузберри может как-то помочь твоим родителям?

- Нет, не поэтому. На данный момент не существует никаких методик, которые бы действительно работали. Дело совсем в другом.

- В чем же?

- Расскажу как-нибудь потом. Пока что лучше заняться делом, - криво усмехнувшись, Невилл поворачивается к двери, за которой находится святая святых целителя Роузберри, а именно – его архив. На несколько минут Невилл скрывается из виду; слышно, как он вполголоса чертыхается, сетуя на то, что в этом бардаке сам черт ногу сломит.

*****

Невилл Лонгботтом ни капли не сожалеет о том, что в данный момент подвергает нешуточному риску свою карьеру. Как и свое будущее. Кого это волнует, когда можно так много выяснить о прошлом. Пусть Гермиона посмотрит эти чертовы записи, над которыми Роузберри так трясется. Ведь вовсе не нужно быть специалистом в области работы с памятью, чтобы просто просмотреть их. Невилл готов рискнуть. Если у него и Гермионы найдутся достаточно весомые доводы для того, чтобы заинтересовать Роузберри, тот, возможно , простит Невиллу его самоуправство. И, что куда важнее, согласится взглянуть на записи, которые Невилл Лонгботтом сделал после того, как, едва окончив базовый курс обучения целительству, провел осмотр двух пациентов отделения «Повреждения от заклятий».

Он сделал это одним весенним вечером, когда каждый из дней стремился завоевать почетное звание самого долгого, но до вручения главного приза оставался еще месяц; а на вечернем небе полыхали закатные пожары – занятное зрелище, если кому-то до этого есть дело. Почему бы и нет, раз уж тебе ничто не угрожает, а это уж точно не те пожары были, чтобы кому-то угрожать чем-то пострашнее банальной рези в глазах.

Пациенты отделения (разумеется, только те, в чьих палатах были окна) охотно любовались закатами в погожие дни.
*****
Невилл возвращается к ожидающей его Гермионе, неся две большие папки. Кладет обе на стол перед ней.

- Это, - он указывает на первую папку, - «мыслефото», сделанные моим шефом в то время, когда он работал со Снейпом и краткие примечания. В другой папке – более подробные записи. С чего начнешь?

Несколько секунд Гермиона колеблется, затем берется за первую папку.

- Я хочу увидеть все сама. Своими глазами. Если ты не против.

Невилл откидывается на спинку кресла. Если им повезет, Роузберри не вернется раньше, чем Гермиона просмотрит хотя бы часть материалов. Чертовы папки даже нельзя вынести за пределы кабинета, иначе на вой охранной системы (куда там золотому яйцу, чьи неподражаемые завывания Невилл не раз слышал на четвертом курсе) сбежится вся больница, не только персонал, а и те пациенты, которые способны к самостоятельному передвижению.

Подумав так, Невилл ощущает странное спокойствие. Как будто его мало волнует, что будет, если Роузберри вернется прямо сейчас.
*****
Гермиона открывает папку. Она никогда раньше не работала с «мыслефото». Более того, она никогда раньше о них и не слышала. Гермиона поражается тому, насколько они похожи на маггловскую фотопленку. Воспоминания запечатлены на «мыслефото» словно…

…кадр за кадром, - думает Гермиона. Именно так. Последовательность застывших мгновений.

Папка содержит в себе несколько «тетрадей», сшитых из листов, на каждый из которых помещены несколько лент «мыслефото». На каждой странице – вверху, внизу или же на полях – сделаны надписи. Даты. Предполагаемые даты запечатленных на «мыслефото» событий. Плюс какие-то обрывки разговоров (словно стенограмму допроса читаешь). И – возможно (а почему бы и нет?) – даты предполагаемого вмешательства в память Снейпа (все , как на подбор, - конец зимы одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года, плюс последние дни мая одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Года, когда одной летней ночью профессор зельеделия Северус Снейп убил Альбуса Дамблдора и скрылся. Как многим казалось – навсегда). С трудом продираясь сквозь крайне неразборчивый почерк Роузберри, Гермиона удовлетворенно улыбается. Эти записи помогут ей сэкономить время. И помогут узнать хоть что-то, если ей не удастся просмотреть вторую папку.

Почему же этих материалов не было в деле Снейпа? Или же Рон и Тонкс, оказавшие Гермионе помощь в добывании материалов дела, просто не смогли их достать? Фигурировали ли эти записи в суде? Гермиона была только на первом заседании, материалы последующих ей раздобыть удалось, как видно, не полностью.

Кто бы меня пропустил в Архив Отдела Тайн, невесело думает она. В кабинете Роузберри ей тоже не полагалось бы находиться. И, разумеется, смотреть на содержимое принесенной Невиллом папки.
*****
Гермиона бегло просматривает всю папку и обнаруживает, что большинство записей относится к весне-лету одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, осени и зиме одна тысяча девятьсот восемьдесят первого. Одна тысяча девятьсот девяносто седьмому году также уделено немало внимания.

В этой папке собраны только те «отрезки» памяти Снейпа, которые привлекли к себе внимание Роузберри. Иными словами, те, что содержат «белые пятна». Или черные дыры, если угодно. Остальные, судя по словам Невилла (в свое время Роузберри объяснил своему ассистенту именно так) у него изъяли какие-то типы из аврората, а может (судя по их чрезмерно самоуверенному поведению) и из Отдела Тайн. Оставили ему то, что им самим было без надобности, а вот для науки интерес представляло.

Это жизнь Северуса Снейпа. Прямо перед ней. И она, Гермиона Грейнджер, собирается прочесть ее, как открытую книгу.

Не этого ли хотел сам Снейп, когда давал ей подсказки? Ведь он знал Гермиону достаточно хорошо, чтобы понять: она не отступит, пока своего не добьется. Так или иначе, следуя его указаниям, она добралась сюда.

Гермиона перелистывает страницы еще раз. Загадок меньше не становится. Скорее наоборот. Стоит ей приблизиться к чему-то, мало-мальски напоминающему ответ, как путь ей тут же преграждают «белые пятна». Словно бы оборвалась кинопленка, затем показ фильма вновь начали, а зрители так и не узнали, что же таил в себе вырезанный фрагмент. Каждый «отрывок» завершается совершенно пустым «мыслефото». Этаким абсолютно черным квадратом. Пустым кадром, если угодно. Самым настоящим затемнением. После которого свет вновь загорается, а ты долго понять не можешь, где вообще находишься.

Действительно, не белые пятна, а самые настоящие черные дыры.

Самая первая запись. Как раз то, что она, Гермиона, искала все эти дни. Затаив дыхание, она всматривается в последовательно разложенные «мыслефото». Внимательно читает подписи, чтобы убедиться – она не ошибается. Лето одна тысяча восьмидесятого года. Интерьеры «Кабаньей Головы» Гермиона узнает с первого взгляда, хотя ни разу не была в этой комнате. Как там говорил Гарри? Одна из комнат наверху трактира. За столом, освещенным тусклой свечой, сидят двое. Гермиона видит их сквозь узкую щель. Скорее всего, Снейп подслушивал у двери. Как же еще. И – неужели? Гиппогриф задери, неужели? Корявым почерком, по сравнению с которым даже роновы каракули – образец каллиграфии, внизу страницы подписано «…грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда…рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца…» *

То самое пророчество. Точнее, обрывок его. Все, что удалось тогда услышать молодому Упивающемуся Смертью.

Гермиона тяжело дышит, словно только что пробежала милю, таща за собой полную книг сумку. Ради Мерлина, только спокойно! Спокойно просмотреть папку до конца. Посмотреть на следующий лист. И тут только она замечает, что последнее «мыслефото» на этом листе вовсе не является «белым пятном». Видимо, одного листа для запечатления того эпизода не хватило. Дверь, возле которой подслушивал Северус Снейп, распахивается во всю ширь, появляется еще один человек. Аберфорт Дамблдор, ну конечно. И еще какой-то невзрачный коротышка. Снейпа не слишком вежливо берут под руки и…очевидно, несколько «кадров» за ненадобностью пропущены, потому что на следующем «мыслефото» - задний двор «Кабаньей Головы» и куча мусора, в опасной близости от которой оказался Снейп. После того, как его, судя по всему, спустили с лестницы. Но он возвращается, пытается подобраться к двери все той же комнаты, где находятся Трелони и Дамблдор. Ему это удается. Снова полуоткрытая дверь (да закроют ее уже, черт побери?), Трелони, сидящая у стола, устало глядящая прямо перед собой. Дамблдор, стоящий вполоборота к двери, что-то говорящий человеку, которого Снейпу не видно.

«…все как нужно?»
«…вполне…»
«Не думал, что это будет именно он. Вовсе не думал…»

Затемнение.

Это еще что? Гермиона осторожно откладывает папку, словно та вот-вот взорвется. Что это, черт побери, было? Что же такого Снейп там увидел, что кто-то, потрудившийся над его памятью, не озаботился стереть воспоминания о подслушанном пророчестве, зато постарался подчистить память о событиях, которые последовали через несколько минут после этого? Гермиона еще раз прочитывает дату образования «белого пятна». Конец зимы одна тысяча девятьсот восемьдесят второго. К тому времени Снейп уже давно считалось, что Снейп находится на стороне Дамблдора.

Раз уж у нее есть такая возможность, нужно увидеть как можно больше. Потому что едва ли она представится еще раз.

Гермиона снова кладет папку перед собой.
******
Эшли Макхоун, сидящая с каким-то типом за столиком кафе на Диагон-аллее. Скорее всего, Снейп видел парня только со спины, поэтому и Гермиона не видит его лица. Затемнение.

Холл дома, где до сих пор живет Эрика Толлис. Узкий темноватый коридор с давно требующими покраски стенами. Сама Эрика, удивленная и испуганная, открывающая кому-то дверь. (Снейпу?). Затемнение.

Мередит Дивайн, на двадцать с небольшим лет моложе себя нынешней, стоящая у двери в свою квартиру, копающаяся в сумочке в поисках ключей. Близоруко щурящаяся, чтобы получше рассмотреть того, кто подходит к ней все ближе. Затемнение.

Миссис Харп, стоящая у витрины аптеки на Диагон-аллее. Затемнение.

Гостиная Лонгботтомов. Алиса с малышом Невиллом на руках. Фрэнк, чье лицо искажено гневом, поднимающийся с кресла. Гермиона смотрит на дату – середина ноября одна тысяча девятьсот восемьдесят первого. Две недели после гибели родителей Гарри. На стену за спиной Лонгботтомов падают чьи-то тени. Чьи же? Одна из них – Снейпа, раз уж это его собственная память, но чья же другая? Затемнение.

Не заглянув в середину, Гермиона смотрит на последний лист.

Кабинет Дамблдора. Директор Хогвартса сидит за своим столом, внимательно глядя на своего собеседника. Судя по жестикуляции, старается в чем-то того убедить. Затемнение.

Последняя страница.

Северус Снейп едва ли ей что-то скажет, хоть и обещал, с горечью думает Гермиона. На часах – половина третьего. Бывшему хогвартскому профессору осталось тридцать шесть с половиной часов. Но воздуха в его легких хватит как на легкую ложь, как и на то привычное вранье, которое сопровождало его в течение едва ли не всей жизни. Ее бывший профессор привык заметать все следы. В том числе и в себе самом. И – Гермиона уверена – завтра, в три часа дня, когда он встанет напротив Арки Смерти, чтобы вечность могла заглянуть в его непроницаемое лицо, он не изменит своей привычке. Никто не будет знать о нем больше, чем сам Северус Снейп хотел бы рассказать. Даже тогда, когда из Арки на него потянет еле уловимым ветром, зарождающимся где-то совсем в другом мире, этому ветру не под силу будет сдуть непронцаемый саван из множества тайн, которым Северус Снейп сам себя окутал.

****
Гермиона вздрагивает, когда ей на плечо опускается чья-то рука.
Невилл.

- Пора тебе уходить, - шепчет он. – Надеюсь, теперь ты знаешь, какие вопросы задашь Роузберри. И знаешь, как это следует сделать, чтобы он тебе ответил.

Да. Теперь она знает.

Они с Невиллом запирают архив, Невилл проходит через кабинет, не таясь, а Гермиона крадется за ним, не решаясь прибегнуть даже к Заглушающему заклятию. Очевидно, рабочий день Лизы Глэдстоун хоть и был ненормированным, но все же кончился. За конторкой никого.


Три утра. Роузберри все еще нет. Им повезло. Невилл ведет Гермиону в лабораторию, где она присаживается на стул за его спиной и, пока Невилл там возится со своим так и не оконченным экспериментом, размышляет, чем же закончится ее собственный эксперимент под названием «Вытяни из Северуса Снейпа сведения, которыми он не хочет делиться».

*****
Хлопает дверь. Невилл даже не оборачивается. Гермиона медленно поворачивает голову. Нет сомнений, перед нею сам Николас Роузберри. В блеске и сиянии своей научной славы. Коренастый, невысокого роста, буквально искрящийся весельем (и это в три утра, при такой-то работе) он чем-то напоминал маггловского Санта-Клауса. Наверное, его любят дети, если они есть среди его пациентов.

Гермиона, старательно улыбаясь, встает ему навстречу.


- Доброе утро, мистер Роузберри. Я – Гермиона Грейнджер. Могли бы вы ответить на несколько моих вопросов? Разумеется, если у вас найдется время.

- Грейнджер…Грейнджер…- бормочет Роузберри, будто вспоминая, но Гермиона видит – не самом-то деле он просто решает, стоит ему разговаривать с нею, или нет. – Не ваши ли работы по арифмантике были отмечены в прошлом году премией…э…премией…

- Мои, - опустив взгляд, говорит Гермиона. – Но я здесь по совсем другому делу. Если вы позволите, я расскажу.

- Да уж понятно, что вы не арифмантику пришли обсуждать. Цифры – не мой конек. Чем же могу быть полезен? Присаживайтесь, мисс…хотя погодите-ка…

С нетипичной для человека его телосложения резвостью Роузберри выбегает в коридор. Через минуту возвращается. Перед ним по воздуху плывет поднос с тремя чашками кофе. Одну он выдает Невиллу, мимоходом заметив:

- Пейте, Невилл, я не хочу, чтобы вы уснули и расколотили что-нибудь.


По тому, как Невилл украдкой улыбается, Гермиона понимает: такие подначки у них в ходу. Может быть, ей повезет и Роузберри действительно выслушает ее до конца, не вышвырнув из лаборатории в середине разговора.


- Профессор, - говорит Гермиона, - мне хотелось бы расспросить вас об одном необычном пациенте. Если, конечно, эти сведения не принадлежат к тем, которые нельзя разглашать ни при каких условиях.

- Я слушаю, - целитель Роузберри допивает свой кофе. Складывает руки на круглом животе, всем своим видом демонстрируя, что очень внимательно слушает.

*****
Вот и все. Гермиона рассказала, что могла. Роузберри молчит. Тишину нарушает только напряженное сопение Невилла, который, судя по всему, забросил свой эксперимент и весь обратился в слух.

- Лонгботтом, - вдруг обращается к нему целитель Роузберри, Невилл вздрагивает и все же роняет что-то стеклянное. - Я же знаю, что вы совали нос в мой архив. Наверное, теперь придется вас убить, - целитель тихонько хихикает. – Вот что. Раз уж вы все равно в него заглядывали, принесите мне папку номер 187-Л. Несите, несите. Там содержатся куда более точные данные, нежели те, которые вы получили, осмотрев своих родителей. Думаете, я об этом не знаю? И те две папки, что вы показали нашей юной гостье, тоже несите сюда. Работаете со мной полгода, и даже не удосужились как следует разузнать о моих охранных заклятиях. Ну и ну.

Невилл, стараясь двигаться как можно тише, выскальзывает из лаборатории.

******
- Знаете, зачем я его взял, мисс Грейнджер? Хотя были и куда более способные ребята? Парень не сверхталантлив, но у него есть задатки. И, что более важно, есть стимул их развивать. Вы меня понимаете?

- Вы о его родителях? – спрашивает Гермиона, просто чтобы не молчать.

- Вы очень догадливы, мисс. Но вот и мой ассистент. Прежде чем вы зададите мне тот самый вопрос, мистер Лонгботтом, я сам вам на него отвечу. Да, с памятью ваших родителей кто-то поработал в конце осени одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Нет, то состояние, в котором они сейчас находятся, вовсе не следствие этого.

- А Снейп? – спрашивает Гермиона.

- Прекрасно помню этот случай. Что ж, мисс Грейнджер, с Лонгботтомами и со Снейпом поработал один и тот же человек. Кто-то, кому они доверяли. Или вынуждены были доверять.

Чувствуя, что нужно использовать представившуюся возможность до самого конца, Гермиона говорит:


- Сэр, этой ночью Невилл по моей просьбе сделал несколько «мыслефото» после того, как осмотрел двух человек. Мужчину и женщину. Невилл думает, что с ними сделали то же самое, что и со Снейпом и его родителями. Пожалуйста, посмотрите эти записи.

- Лонгботтом, давайте-ка взглянем, что там у вас, - Роузберри протягивает руку, и Невилл подает ему две папки, куда более тонкие, чем те, в которых находятся записи, касающиеся Снейпа и родителей Невилла. – А знаете, не зря я вас взял ассистентом. Из вас определенно выйдет толк. Неплохая работа, Невилл, друг мой. Очень даже. Нет, то не один и тот же человек, точнее, не тот, что работал со Снейпом и Лонгботтомами. Есть ряд характерных признаков…но стиль работы очень похож. Очень изящная техника. С этой вашей миссис Дивайн и парнем, которого вы обозвали «Джон Доу» (маггловских детективов вы, что ли, перечитали?), явно работал один и тот же человек, и, должен отметить, стиль его работы очень похож на стиль работы человека, обработавшего самого Снейпа и ваших, Лонгботтом, родителей. Может быть, один из них – ученик другого.

- Это все? – в нетерпении спрашивает Гермиона, прикидывая, разрешат ли ей встретиться со Снейпом в полпятого утра, несмотря на наличие у нее круглосуточного пропуска.

- Пока – да. И еще, мисс Грейнджер. После всего, что я тут от вас услышал. Если вы в действительности хотите узнать, что там такое случилось в то время, ищите Думосброс. Думосброс Снейпа, я хочу сказать. На последних «мыслефото» на каждом листе есть кое-какие крохотные детали, позволившие мне сделать вывод, что эти воспоминания, прежде чем даже следы их были уничтожены, до того были аккуратно перемещены в Думосброс. Найдете его – найдете и ответ на свои вопросы. По крайней мере, на часть из них..

- И где искать? – безнадежно, просто, чтобы заполнить наступившую тишину, спрашивает Гермиона. Как будто всерьез ожидает ответа.

- А вот этого я не знаю, - отвечает Роузберри, снова улыбается в бороду, растеряв свою серьезность. – Этого я не знаю, юная мисс.

- Почему вы вообще согласились мне помочь? – Гермиона задает свой последний вопрос, уже взявшись за дверную ручку.

- Потому что ненавижу неразгаданные загадки. И, прежде чем вы успеете ответить навязчивому старику отказом, прошу вас только об одном: когда все закончится, вы расскажете мне об этом деле то, что сочтете нужным.

У нее есть еще тридцать четыре с половиной часа. Может, эти часы ей стоит прожить так, как, она уверена, живет Снейп. Думая, что будущего не осталось ни капли. Тогда, возможно, она своего добьется.

Когда они виделись в последний раз, он обещал ответить на ее вопросы. Тоже – в последний раз. Наверное, пришло время. Ждет ли Снейп ее, сидя без сна в своей камере, с того самого часа, когда Гермиона оставила его одного, даже не пометив крестом это место на своей карте, будто давая понять, что не вернется?

Или спит, зная, что часы, отмеряющие его личное время на этой Земле, скоро уже остановятся?

Максимум через полчаса она это узнает.

* - насколько нам известно, Снейп слышал пророчество не полностью. Я взяла на себя смелость предположить, что прервали его именно на этом месте.


Огненная стена

Do not cry out or hit the alarm
You know we*re friends till we die
Either way you turn
I*ll be there
Open up your skull
I*ll be there
Climbing up the walls

«Climb up the walls» (Radiohead)



Разумеется, мистер Гринвуд выражает максимум неудовольствия, когда видит ее. Гермиона другого и не ждет.


- Это, мисс Грейнджер, тюрьма. А не пикник общества «Прогрессивные ведьмы за равноправие». Какое право вы имеете являться сюда в такое время, в пять утра, и требовать встречи с моими заключенными?


- Позвольте напомнить вам, мистер Гринвуд, что эти заключенные – не ваша собственность. Они не более ваши, чем мои. И не забывайте вот об этом, - она достает из кармана свой пропуск и швыряет его Гринвуду. Накрыв пропуск ладонью, тот ничего не отвечает. Как будто взвешивает варианты. Гермиону трясет от злости. От того, что наткнулась на очередное препятствие в лице этого вот псевдоблюстителя законов. – Если вас что-то не устраивает, мистер Гринвуд, вы вправе написать жалобу Министру. В трех экземплярах. И не забудьте зарегистрировать в секретариате. А пока не чините мне препятствий. И верните пропуск. Его выписывали не вы, не вам и отбирать.

Гермионе даже стараться не приходится, чтобы эти слова звучали как можно более холодно и бесстрастно. Нельзя давать этому Гринвуду понять, что он ее задел. Нет уж. Гермиона отмечает, что ее вновь охватило то самое странное ледяное спокойствие, которого ей так не хватало в последние дни. Когда оно действительно было так нужно. Что ж, сейчас самое время. У нее осталось тридцать четыре часа и ни минутой больше. Так что самое время становиться холодной и бесчувственной, если она хочет хоть что-то успеть сделать. Нельзя позволить себе тратить время на отчаяние и преодоление желания опустить руки и сдаться, отступить, а потом притвориться перед самой собой, что не особенно-то и хотелось достичь цели. Не вышло, ну и ладно.

Ну уж нет. Если понадобится, она найдет способ убрать со своего пути этого Гринвуда. Хотя писать жалобы и кляузничать не в ее характере, но, если будет нужно, Гермиона это сделает, еще как сделает!

Может быть, Гринвуд прочел в ее глазах эту неукротимую решимость добиться своего несмотря ни на что, на миг проглянувшую из-под ледяной корки безразличия, за которое она упорно цеплялась.


- Мисс Грейнджер, - ухмыляется начальник тюрьмы, возвращая пропуск, - мы оба знаем законы. Ведь правда? Так вот, время сейчас не военное, а потому я не могу позволить себе потворствовать нарушениям режима. Хотя готов пойти на некоторые уступки. В любом случае, я обязан поинтересоваться у заключенного, хочет ли тот вас видеть. Раз уж вы явились раньше семи утра.

- Я пойду с вами, - Гермиона ясно дает понять, что возражений не потерпит.

Марк Гринвуд и не думает возражать. Легко встает со своего кресла и проходит мимо Гермионы. Дожидается, пока та выйдет из его кабинета следом за ним. Заперев дверь, ведет Гермиону по уже хорошо знакомому ей маршруту. Гринвуд идет быстро, Гермиона старается не отставать, дивясь про себя, какую скорость развивает этот маленький серый человечек.

Когда они подходят к камере Снейпа, Гермиона видит, что там зажжен свет, а сам Снейп сидит у стола и что-то пишет. Конечно же, он заметил ее. Только не подает виду. Только лишь поставив точку в предложении, профессор поворачивается в сторону Гермионы. Молча смотрит на Гринвуда, и тот, наконец, извлекает из внутреннего кармана мантии какую-то бумажонку и, озабоченно глядя на нее, уходит, бормоча себе под нос что-то вроде: «…и как можно было об этом, черт побери, забыть».

- Не рановато ли вы пришли, мисс Грейнджер? Видите ли, я готовлюсь к встрече со своим душеприказчиком, тем, которого назначил мне суд. Нет, не с тем, которого нанял мистер Малфой. Думаю, вы, мисс Грейнджер, захотите узнать имя этого человека. Но не стоит вам его разыскивать и пытаться вызвать на разговор. Равно как и пытаться найти в Южной Америка этого Эрвилла. Пустая трата времени. Итак, вы пришли.

- Профессор, я …- Гермиона сама себя обрывает. На язык просятся десятки вопросов, она и не знает, с какого начать, хотя, пока она шла сюда с Гринвудом, Гермионе казалось, что она выстроила в уме план разговора со Снейпом и уж сумеет его придерживаться.

- Нет, так дело не пойдет, мисс Грейнджер. Мне, знаете ли, казалось, что вы все же приобрели хоть зачатки навыков дисциплинированного мышления. Жаль, если я ошибся. Так вот, мисс Грейнджер. Идите и приведите свою голову в порядок. Я не могу позволить себе просто так терять время в вашем обществе. У вас появились новые вопросы, не так ли? Ну вот и займитесь ими. Отсейте лишние, выделите те, ответы на которые вам хотелось бы получить в первую очередь.

Ощущая себя как будто на уроке, Гермиона кивает.

- Я бы хотела…

- Прекрасно, мисс Грейнджер, что вы еще чего-то хотите. Может быть, я в вас ошибался. Я полагал, вы отступите. Такая молодая и хрупкая девушка, - тон Снейпа становится совсем уж издевательским, - и такое упорство. Как в школьные времена. Только я не могу поставить вам «превосходно», мисс Грейнджер. Но у вас будет время хорошенько подумать над тем, чего вы действительно от меня хотите. Возвращайтесь, если будете действительно уверены в том, что вам есть, что мне сказать. Вы вернетесь, не так ли? Жду вас к трем часам дня. Вы умеете быть пунктуальной, мисс Грейнджер?

******
К трем часам дня, повторяет про себя Гермиона. Это значит, что почти десять часов она потеряет зря. А когда придет сюда снова, то у нее останутся лишь сутки. И ни минутой больше. Может быть, именно этого Снейп и добивается.

Полшестого утра – не лучшее время для того, чтобы пытаться чего-то добиться от министерских клерков даже в том маловероятном случае, если их удается застать на рабочем месте. Ночной дежурный долго и слышать ничего не хотел, потом все же пропустил Гермиону, разумеется, вдоволь поворчав о своей непомерной доброте, которой пользуются всякие бессовестные личности. И вот уже Гермиона, не чуя под собой ног, несется по пустынному в такой час коридору аврорского отдела. Сшибает какую-то банкетку, и только после этого переходит на нормальный шаг, чтобы не производить излишнего шума. Ей все же не полагается тут находиться в такой час. Из-под некоторых дверей пробивается свет. Слава Мерлину, Рон на месте. Сидит, скрючившись в три погибели, над какой-то бумагой. С самым страдальческим видом обмакивает перо в чернильницу и дописывает пару предложений. Гермиона еле слышно усмехается. Все как всегда. Рональд Уизли никогда не любил бумажную работу. Более того, она наводила (и продолжает наводить) на него священный ужас.

- А, это ты, - меланхолично говорит Рон, не отрываясь от мучительного процесса сочинительства, только на секунду поднимает голову, чтобы поприветствовать вошедшую Гермиону. Улыбается, устало и совсем не весело. – Я-то уж решил, что это Кингсли явился по мою душу. Не кабинет, а проходной двор какой-то. Ну что, выяснила, что хотела?

- Нет еще.

- Да ты садись. Похоже, разговор долгим будет, а? Давай, садись.

Пока Гермиона ищет, куда бы пристроить стопку каких-то пыльных бумаг, лежащих на стуле, Рон, не глядя, сгребает со стола несколько свитков пергамента, какие-то свои заметки на маловразумительных бумажных огрызках, и сметает все это в выдвинутый ящик стола. В ответ на вопросительный взгляд Гермионы поясняет: - План мероприятий по розыску того психа с Дрянн-аллеи. Ненавижу сидеть и вот так писать какую-то ерунду, от которой толку-то…

Вся бумажная рухлядь со стола в один ящик не помещается, и Рон выдвигает второй, по дну которого, звякая, перекатывается пустая бутылка.


- Повышение Майлза отмечали, - поясняет он, - того, который раньше под началом у Тонкс работал.

Гермиона медлит, прежде чем ответить. Сейчас ей не до того, чтобы говорить о недопустимости нахождения каких-то там пустых бутылок в ящиках рабочего стола. Нет времени и на предисловия. Одна лишь надежда на то, что Рон ее поймет. Как понимал раньше.


- Мне нужно взглянуть на вещи Снейпа. Те самые, которые были при нем в момент задержания. И на те, которые авроры нашли в том доме, где Снейп жил. Мне нужно посмотреть на эти вещи. В том числе и на те, которые не вошли в список вещественных доказательств, приобщенный к делу. Я прекрасно знаю, как это делается. Я более чем уверена, что существует и другой список.

- Существует, - спокойно отвечает Рон. – Самый полный. Существует, а как же. И посмотреть тебе, уж извини, удастся только на список. Во всяком случае, пока. Я не могу позволить тебе шастать по помещению для хранения вещественных доказательств. Это тебе не Архив.

- Так ты мне поможешь?

- А как же? Разве я могу устоять, когда ты так вот просишь? Ох, Грейнджер, и во что ты только пытаешься меня втянуть?

- Уже втянула, - она улыбается извиняющейся улыбкой. – Прости. Если бы был другой выход, я бы не стала к тебе с этим обращаться.

*****
Рон уходит, заперев ее в кабинете. Гермиона встает со стула и начинает кружить по комнате. От одной стены к другой, вокруг стола Колина (ронов стол так просто не обойдешь – придется перебираться через бастионы , сложенные из каких-то пыльных пергаментов. Возможно, когда-то это были служебные инструкции. Или еще какие-то документы, которые Рон вовсе не намерен был читать), шаг за шагом. Как будто с каждым шагом, который она делает по кабинету, Гермиона приближается к разгадке. Но в некотором роде так и есть. Она делает шаг, и Рон делает шаг, идя по коридору Министерства. Гермиона кружит по кабинету, как мышь, посаженная в стеклянную банку, видящая прямо перед носом желанную и недостижимую свободу.

Рон возвращается, неся туго свернутый свиток пергамента. Отдает его Гермионе, и та, тут же развернув его, впивается взглядом в написанное.

Так и есть. Этот список действительно полный. И в него внесен Думосброс. Правда, в примечании написано, что он пуст. То есть не содержит ни единого воспоминания. Но такого быть не может. И что за идиот работал с вещественными доказательствами?

Невозможно, чтобы Думосброс был пуст, думает Гермиона. Скорее всего, он просто запечатан неким заклятием-кодом, не зная которого, доступа к воспоминаниям не получишь. В любом случае, если в этом Думосбросе и содержатся какие-либо сведения, без Снейпа до них не доберешься. Если, конечно, он окажется так любезен и откроет ей код. А еще ей нужно время.

Времени-то как раз у Гермионы полно. Если можно так сказать о тех восьми с половиной часах, что остались то того момента, когда она сможет увидеть Снейпа и поговорить с ним. И это время она может потратить на то, чтобы попытаться вскрыть код самостоятельно. Не зря же она столько занималась Арифмантикой.

В любом случае, Гермиона не может сидеть в хранилище вещественных доказательств и возиться с этим Думосбросов. Туда ее никто не пустит. И вынести Думосброс тоже едва ли удастся…

- Сколько у тебя денег? – спрашивает Гермиона. Рон от неожиданности роняет перо.

Роется по карманам, извлекает восемь галлеонов и какую-то мелочь.

- Подожди. Вот еще, - говорит он. Открывает нижний ящик стола и извлекает оттуда бумажный пакет. – Это деньги, которые нам выделяют на оплату информаторов. С таким финансированием неудивительно, что мы приплачиваем конфидентам из собственного жалованья. Так, что тут у нас? Негусто. Но все же возьми, - Рон протягивает Гермионе десяток галлеонов и пару кнатов.

- Спасибо, - благодарит Гермиона, сгребая монеты в карман. Судорожно подсчитывает имеющиеся дома запасы наличности. Не хватит, разумеется. – Рон, прошу тебя, никуда не уходи отсюда. Мне понадобится твоя помощь. Если ты сможешь это для меня сделать. Я вернусь максимум через час.

Но вернуться ей удается не так быстро, как она рассчитывала.
*****
Гоблины Гринготтса не слишком доброжелательны к тем, кто полностью опустошает свой сейф. Гермиона решает оставить там какую-то мелочь. Плевать она хотела на гоблинов! За аренду сейфа уплачено сполна.

В маггловском банке куда проще. Никому нет до тебя дела, и, когда Гермиона заявляет о желании снять со своего счета почти все деньги, выражение лица молодого клерка не меняется.

Еще – вот ведь досада – у нее уходит некоторое время на то, чтобы поменять фунты в Гринготтсе. Теперь должно хватить. Отлично, что когда-то она интересовалась стоимостью Думосбросов и теперь хотя бы примерно представляет, на какую сумму стоит рассчитывать. Думосбросы – товар едва ли не штучный. Коллекционный.

Ей улыбается удача. Один из торговцев антиквариатом, чья лавка явно знавала и лучшие времена, соглашается продать ей один из своих Думосбросов. Честно предупреждает покупательницу, что тот не совсем исправен. Потому и цена такая невысокая. Гермионе все равно. Лишь бы внешне он не отличался от других.

Хорошо хоть, на Гермиону давно перестали обращать внимание в Министерстве, и не слишком внимательно смотрят, что она проносит внутрь («А что еще ждать от этой девицы? Вечно какие-то рукописи да куча бумажек по всем карманам…»), и ей не составляет никакого труда пронести в кармане уменьшенный при помощи несложного заклятия Думосброс.

*****
Когда она переступает порог ронова кабинета, то сразу замечает: друг заметно встревожен. Ждет ее, нетерпеливо поглядывая на часы.

- По твоей милости я пропустил оперативное совещание у Хмури, - недовольно заявляет он. – И он теперь имеет полное право содрать с меня шкуру. Живьем.

- Когда это тебя останавливала необходимость нарушать правила? – ехидно интересуется Гермиона. – Одно или десяток, чем больше, тем лучше, а?

Рон улыбается, глядя на раскрасневшееся лицо Гермионы. Она ожила хотя бы, думает он. Другого и не нужно. А то последние дни была сама не своя. Хотя, на фоне последних-то шести месяцев…
Как в старые времена. Когда Гермиона-второкурсница, ничуть не колеблясь, взломала кабинет Снейпа, чтобы добыть ингредиенты для Многосущного зелья. Как тогда, когда придумала «Дамблдорову Армию». Глаза горят, усидеть на месте не может. Живая. Что бы она там ни попросила, он это сделает. И точка.

Гермиона вытаскивает из кармана уменьшенный Думосброс и ставит его на стол перед Роном. Когда к тому возвращается дар речи, он убирает каменную чашу в карман и направляется к двери.

- Трансфигурация – не мой конек, но уж сделать так, чтобы никто не заметил подмены, я смогу. Полагаю, ты захочешь забрать его с собой?

- Да, - благодарно выдыхает Гермиона. – Если можно.

- Уж если спереть его из хранилища вещественных доказательств можно, то и все остальное тоже.

Рон уходит, снова заперев ее в кабинете. Гермиона заставляет себя спокойно сидеть на стуле, вместо того, чтобы кругами носиться по кабинету. Время от этого не пойдет быстрее. И не замедлится. Уже скоро десять утра.

Рон возвращается через полчаса, с видом триумфатора извлекает из кармана уменьшенный Думосброс.


- Это тот же самый?

- Это тот, который тебе нужен. Извини, что так долго. Мне пришлось проторчать там битых полчаса, притворяясь, что работаю над уликами по делу Уилкинсона. Над ними и впрямь надо бы поработать. Забирай эту дрянь, давай, давай. А мне еще работать надо.

Гермиона уходит, прижимая к груди свою драгоценную ношу. Так и идет по коридору, и едет в лифте, пока, наконец, не находит в себе силы спокойно опустить каменную чашу в карман.

*****
Истинные размеры Думосбросу Гермиона возвращает только дома. За какие-то несколько дней квартира уже успела принять совершенно нежилой вид. Когда же она последний раз была дома?

Сутки назад забегала принять душ, вот когда. Даже не позавтракала.

Косолапус мечется, трется о ее ноги. Как же, ведь хозяйка дома, второй раз за такое короткое время! К чему бы это? Возможно, в ближайшем будущем что-то изменится.

Гермиона и сама знает, что так будет. Все изменится, и очень скоро.
Она насыпает коту свежего корма и запирает Косолапуса в кухне. Ей бы и самой надо поесть. Когда же она ела в последний раз?

В кафетерии, когда встречалась с Персефоной Эмброуз? Нет, когда заходила к Невиллу и Луне. А, и еще кофе с Роузберри пила. Неудивительно, что ее шатает от голода. И от недосыпа, но поспать она сейчас не может себе позволить.

Гермиона разгребает залежи бумаг на своем рабочем столе. Некоторые она, не колеблясь, просто стряхивает на пол. Ловит себя на том, что подражает роновым действиям и недоуменно улыбается. Как можно брать пример с такого разгильдяя?

Половина одиннадцатого утра. В ее распоряжении – четыре с половиной часа. До встречи со Снейпом. Которая будет последней, судя по всему.
Да, эта встреча будет последней. Или Гермиона недостаточно хорошо знает Снейпа.

Вот и посмотрим.
*****
Из дальнего угла комнаты, с верхней полки снимаются две толстые, основательно пропыленные папки. Еще полгода назад Гермиона увлеченно писала работу на соискание научной степени по Арифмантике. Работа была посвящена защите информации. Информации и имущества, если таковое нуждалось в защите. Гермиона планировала разработать новую систему защитных заклятий-кодов, совместив формулы заклятий с набором цифровых и буквенных символов, которые бы сами по себе заклятиями не являлись, но, будучи примененными, давали бы куда большую гарантию сохранности информации или ценностей. Когда-то (как будто в прошлой жизни) Гермиона прочла по этой теме все, что только смогла достать. Справедливости ради стоит отметить, что прочитанного было не так и много. Гермионе предстояло самой заполнять белые пятна в этой области. Работа была крайне изматывающей, требующей максимально кропотливого труда, но увлекательной. Когда Гермионе, наконец, показалось, что она уловила направление, в котором стоило двигаться, тогда и пришло то самое сообщение от целителей. Что Гарри, скорее всего, никогда уже не поправится. И две пухлых папки отправились на самую верхнюю полку шкафа, где им и предстояло лежать, вероятнее всего, очень долго.

Зато теперь Гермиона уверена, что сможет если не разгадать, каким именно заклятием запечатан Думосброс Снейпа, то хотя бы приблизиться к разгадке. И, если она действительно сможет показать Снейпу, что значительно продвинулась в разгадке разработанного им кода, то это, может быть, заставит его отнестись к ней с большим уважением. И, может быть, даже ответить на некоторые ее вопросы.

Вяло ковыряясь ложкой в упаковке с готовым пудингом, Гермиона листает свои записи. Как можно было так все позабыть за столь короткое время? Отставив в сторону пудинг, Гермиона погружается в работу.

Минутная стрелка совершает оборот за оборотом, растет гора смятой бумаги на полу, Гермиона постоянно пьет чай и кофе, чтобы унять першение в горле, пересохшем от постоянного повторения самых разных заклятий и формул. Но чертов Думосброс по-прежнему бесстрастно хранит вверенные ему тайны.

Только подвывание запертого в кухне Косолапуса заставляет Гермиону прерваться. Она смотрит на часы, отчаянно чертыхается.

- Гиппогриф тебя задери! Два пятнадцать…ну что за черт…

До встречи со Снейпом, от которой так много зависит, остается сорок пять минут. Трансфигурировав Думосброс в потрепанного вида книгу, Гермиона засовывает его в сундук со своими старыми школьными учебниками, тот самый, где под двойным дном хранится когда-то доставшийся Гарри снейпов старый учебник зельеварения.

Надо бы душ принять. Все равно ничего путного в голову не приходит.
Хоть чем-то себя занять. А еще неплохо бы и обрести спокойствие.

Гермиона стоит под упругими струями воды (она намеренно пустила холодную воду, такую, что едва можно терпеть) и чувствует, как оцепенение постепенно спадает, голова становится куда более свежей.

Нужно продержаться еще сутки. А потом можно рухнуть и проспать хоть неделю. Вне зависимости от результата.

Гермиона спешно расчесывает мокрые волосы и высушивает их заклятием. Нужно выглядеть собранной и сосредоточенной, раз уж она хочет, чтобы Снейп хотя бы сегодня разговаривал с нею на равных.

*****
В этот раз Марк Гринвуд и не думает ей мешать. Точнее, он вообще не берется сопровождать Гермиону к камере Снейпа. Это хорошо, потому что так у нее появляется последняя возможность собраться с мыслями перед встречей с ним.

Перед последней встречей.
Гермиона идет по коридору, с каждой стороны которого – камеры, по большей части пустые. Стук ее каблуков эхом отражается от каменных стен.
Гермиона ощущает волнение, но волнение умеренное. И вдруг она понимает, на что похоже это волнение. Оно точь-в-точь такое, какое она испытывала, идя по Большому Залу к табурету с Распределяющей Шляпой. Маленькая Гермиона шла и думала, что все непременно будет хорошо, что ее распределят непременно на самый лучший факультет. А шепчущиеся за спиной глупые мальчишки пусть что хотят, то и думают.

- Мисс Грейнджер, - тихо говорит Снейп, завидев ее. – Вы очень пунктуальны, что само по себе похвально. Что ж, раз уж вы пришли вовремя, справившись со своим нетерпением, я готов ответить на некоторые ваши вопросы, оставив за собой право не отвечать на часть из них.

- Насколько велика будет эта часть? – непринужденно интересуется Гермиона. На самом-то деле ей очень хочется задать Снейпу только один вопрос.

- Все зависит лишь от вас, мисс Грейнджер. Не тратьте зря ни свое, ни мое время. Начинайте.

- Профессор, - говорит Гермиона вынув из кармана замаскированную под монетку «глушилку» близнецов Уизли и продемонстрировав ее Снейпу, - я знаю, что некоторые ваши воспоминания стерты. И вы об этом знаете, ведь верно? Я знаю, что вы хранили некий Думосброс, где они все и находились. Зачем? Почему бы просто не уничтожить его вместе с этими воспоминаниями?

- Вы добрались до моего Думосброса, мисс Грейнджер? Что ж, возможно, я вас несколько недооценивал. А хранил я эти воспоминания лишь потому, что существовала вероятность того, что мне захочется все вспомнить. Вернее, не «захочется», это слово не слишком подходит к ситуации, а, скажем так, возникнет необходимость. А они все там, те самые мои воспоминания, к которым вы так хотели бы подобраться. Да и не только вы. Так куда удобнее.

- Профессор, как можно получить доступ к вашим воспоминаниям? Я могла бы дать какую угодно клятву, что просмотрю только те, которые непосредственно относятся к пророчеству Трелони.


- Даже Нерушимую Клятву? А кого позовем в свидетели, Гринвуда? Нет, мисс Грейнджер. Не стоит. Но я могу дать вам шанс. Если вы принесете мне одну вещь, которую мне непременно хотелось бы получить. Кое-какие бумаги и письма. Прежде чем передать их мне, вы сможете лично убедиться в их совершеннейшей безвредности, а также в невозможности использования их для побега из тюрьмы. И тогда я назову вам заклятие, которым запечатан мой Думосброс.

- Какие письма? – подавшись вперед, спрашивает Гермиона.

- О, просто семейная переписка. Всего-то несколько писем. Все, что вам надо – посетить дом моего папаши на Спиннерс-энд. Там, в подвале, в полу устроено углубление, в котором и находятся письма. Наши доблестные авроры так и не нашли их. Хотя не стоит их особенно винить: я трансфигурировал письма в самый обыкновенный кусок строительного камня, и если кто-то и обнаружил нишу в полу, то и внимания на нее не обратил. Наверное, кадровый вопрос стоит очень уж остро, вот в аврорат и набирают первых попавшихся бездарей.

- Я принесу вам эти письма, профессор. Сегодня. Тогда вы согласитесь ответить мне?

- Идите, мисс Грейнджер. Не теряйте времени. Все зависит лишь от вас.

Гермиона оборачивается, отойдя от снейповой камеры на несколько шагов. Профессор Снейп стоит у решетки своей камеры, глядя ей вслед. Лицо его абсолютно непроницаемо; на нем живут только глаза. На какое-то мгновение Гермионе кажется, что она видит в них торжество. Она всматривается повнимательнее. Нет, никакого торжества. Зола и потухшие угли.
Гермиона, сама того не осознавая, фиксирует это мгновение в своей памяти.
А оно того стоит; впоследствии она это оценит.

*****
Гермионе удалось однажды побывать в доме на Спиннерс-энд, правда, ее довольно быстро тогда оттуда выпроводили. За прошедшие полгода ни дом, ни квартал не стали выглядеть лучше. В угасающем свете осеннего дня дом кажется полусгнившим остовом большого затонувшего корабля. А где-то внизу, в трюме – сокровища. И, может быть, парочка скелетов.

Засечь и снять слабенькие охранные заклятия, установленные, судя по всему, стажерами аврорской школы, не составляет ни малейшего труда. Гермиона не тратить время на то, чтобы обойти весь дом. Она и так помнит, что все комнаты отталкивающе мрачны. Подсвечивая себе Люмосом, она спускается в подвал.

Подвал погружен во тьму. Живую и дышащую. Темнота дышит, просто не может надышаться неожиданно явившейся непрошеной гостьей, которая ведет себя так, будто находится здесь по праву. Ну да ничего, ее еще сюрприз ждет, ох и сюрприз же!


Шорохи и копошения наводят на мысль о мышах. Где-то там, в темноте, хлопотливо снуют маленькие существа. Теперь дом принадлежит им полностью. Пахнет сыростью. Может быть, что-то потихоньку гниет. Может быть, весь дом. Хотя с чего бы это ему. Дом же каменный. Но гнилостный запах упорно лезет в ноздри. Гермиона обходит подвал по периметру. Звук ее шагов эхом отражается от стен. Слава Мерлину, он почти пуст. Какие-то стеллажи с потемневшими склянками у дальней стены. Пол покрыт толстым слоем пыли. Где-то капает вода.

В самом центре помещения слой пыли как будто немного тоньше. Никаких следов ног нет, но…

Что-то со звоном падает на каменный пол. Сердце Гермионы замирает, а потом начинает биться часто-часто. Она еще долго не может успокоиться, убеждая себя, что всего лишь слышала, как мышь или крыса свалила с одного из стеллажей какую-то склянку.
Гермиона решительно подходит к тому самому месту, где слой пыли тоньше, чем по всему квадрату пола. Присаживается на корточки, ощупывает камни. Так и есть – один из них чуточку смещается. Гермиона осторожно тянет его на себя. Камень неожиданно легко поддается, и Гермиона едва не заваливается назад. Чертыхнувшись, она собирается рассмотреть камень поближе, но не видит ничего. В глаза бьет ослепительный свет, и сознание гаснет.
*****
Гермиона приходит в себя, лежа на холодном полу. Кости вроде бы целы, голова тоже. Повреждения, если они вообще есть, минимальны. С глаз постепенно спадает пелена, Гермиона щурится, стараясь получше рассмотреть подвал. Что-то не так. Голова кружится, в глазах двоится. Отчего-то в подвале больше не темно.
Еще бы. Даже черно-фиолетовое пламя способно рассеять темноту.
Как в старые времена, говорит себе Гермиона. Как на первом курсе.
Старое доброе фиолетовое пламя. Только теперь у нее нет под рукой того зелья, которое могло бы помочь сквозь это пламя пройти.
Такая маленькая изящная месть.
Из этого чертова подвала невозможно аппарировать.
Гермиона, отряхиваясь, привстает с пола, нашаривает откатившуюся палочку.

- Люмос! – громче, чем собиралась, выкрикивает она. Никакого эффекта.

Гермиона окружена стеной черно-фиолетового пламени, отделяющей ее от выхода из подвала. Тот, кто устроил эту ловушку, явно знал, что делает. Снейп, кто же еще это мог быть. Именно за этим он и послал ее в этот чертов подвал.
Без посторонней помощи отсюда не выберешься.

Невозможно вот так сидеть на полу в кольце огня, пусть и не дающего жара. Невозможно бездействовать.
Гермиона вспоминает все, что знает о заклятиях-ловушках.
И знания эти не прибавляют ей оптимизма.
«…невозможно выбраться без посторонней помощи. Довольно простое заклятие-ловушка тем и хорошо, что не требует высокой квалификации от накладывающего его мага». Просто великолепно. Не требует особых навыков. Навыки Снейпа никак нельзя назвать «не особыми». Ловушка, похоже, активировала еще и заклятие, блокирующее не только аппарацию, а и любую магию вообще. Вот черт.
Сколько же ей придется просидеть здесь, пока кто-нибудь догадается, где ее искать?

Она не станет просто так тут торчать. Гермиона обещает себе, что обязательно выберется. Это, черт побери, задачка для первоклассников. Если, конечно, у этих самых первоклассников под рукой пузырек подходящего зелья.

Тишина, как на кладбище. Пламя не издает ни гудения, ни потрескивания. Гермиона слышит только свое прерывистое дыхание. Недостатка кислорода вроде бы не чувствуется. Прекрасно. Сдаваться нельзя ни в коем случае. Она не сдастся. Ни за что. Не сдастся. Еще чего!

Сколько же прошло времени, пока она здесь сидит? Гермиона пытается разглядеть циферблат часов. Безрезультатно. Тьма хоть и не полная, а положение стрелок ей различить не удается.

Сжавшись в комок на холодном полу, Гермиона укрывается мантией и старательно подавляет дрожь. Это паршивое пламя даже не греет. Нельзя поддаваться отчаянию. Она и не поддается. Вцепившись зубами в ладонь, чтобы не позволить себе разрыдаться, Гермиона молча лежит на полу, пока не засыпает тяжелым беспокойным сном, в котором она так нуждалась все прошедшие дни. Вокруг нее пляшет фиолетовое пламя.

*****
Просыпается Гермиона оттого, что ее кто-то бьет по щекам.

- Грейнджер, просыпайся. Грейнджер! Ты долго намерена здесь лежать?

- Что? – Гермиона потрясенно открывает глаза. Вокруг нее все так же пляшут языки темно-фиолетового пламени. Но она не одна больше в кольце огня. Рядом с нею кто-то стоит. Еще пара секунд, чтобы идентифицировать голос. Драко Малфой собственной персоной.

- Грейнджер, вставай, выпей эту дрянь, и пошли отсюда. Ну же! – он тянет ее за руку, поднимая с пола. Приставляет к ее губам какой-то пузырек, и Гермиона послушно выпивает его содержимое, вяло подумав, а не яд ли там.

Не яд. Вкус у зелья совершенно такой же, как тогда, когда Гермионе пришлось выпить его. Давным-давно, на первом курсе. Когда она разгадала снейпову головоломку. А вот сейчас – не справилась. Зелье просто ледяное.

Гермиона не противится, когда Драко берет ее за руку и волочет к выходу из подвала. Она покорно плетется за ним вверх по лестнице.

И только, уже стоя у двери на улицу, Гермиона заставляет Драко отпустить ее. В разбитое окно первого этажа смотрит гаснущий осенний день. Мимолетный взгляд на часы. Семнадцать тридцать.

Она провела в чертовом подвале больше суток. Все тело ломит от долгого лежания на холодном полу. Чушь какая. Вовсе не поэтому. Совсем не поэтому.
У Гермионы подгибаются ноги, и она оседает на пол.

Она опоздала. Опоздала. Снейп никогда никому уже ничего не скажет.

- Эй, Грейнджер, - откуда-то сверху доносится голос Драко. - Ты собралась здесь поселиться? Я бы ни за что не пошел тебя вытаскивать, если бы профессор Снейп меня не попросил.

Гермиона с удивлением понимает, что в голосе ее давнего недруга нет ни издевки, ни насмешки. Только грусть и безграничная усталость.

- Знаешь, когда я получил от него это письмо, я все никак не решался открыть его. Все думал, а что там внутри. Там могло быть что угодно. Если у тебя есть деньги, то почта может идти и в обход цензуры. Это было последнее письмо Снейпа. Человека, который поклялся моей матери, что меня не бросит. Знаешь, он держал свое обещание до последнего. И заставил меня тоже кое-что пообещать. Как видишь,

Гермиона перестает слушать и слышать, что там еще Малфой говорит. Ей плевать, что она сидит на грязном полу. Вцепившись в руку Малфоя (отчего-то ей всегда казалось, что у него должны быть холодные и влажные пальцы, противные на ощупь, будто трогаешь лягушку; но нет, рука сухая и теплая, пальцы слегка подрагивают. Еще один неудачник.), второй рукой она размазывает по лицу пыль и запоздалые слезы. Слезы страха, которым было самое время вылиться еще там, в подвале. И слезы отчаяния и злобы, которым самое время, потому что она опоздала, окончательно и бесповоротно.

- В своем письме профессор что-то говорил о своем старом учебнике по зельеварению, который якобы попал когда-то в руки Поттера. Так вот, профессор Снейп хотел бы тебе передать, что, раз уж ты единственная из всей троицы проявляла хоть какой интерес к чтению, то можешь оставить книгу у себя. Пошли отсюда, Грейнджер. Да приведи себя в порядок, если не хочешь распугать всех местных бродяг.

Гермиона смотрит на Драко, который, ссутулившись, стоит на пороге. Открытая дверь дома поскрипывает, движимая сквозняком. Малфой прав. Хватит уже сидеть на полу и предаваться отчаянию. Зачем бы ни была задумана Снейпом эта шутка с подвалом, уже не важно. Важно другое. Профессор знал (или же догадывался), что учебник, подписанный «Собственность Полукровки-Принца» у нее. Что-то такое в этом учебнике есть, и это «что-то» может помочь ей в ее поисках. Если это не очередная снейповская издевка, тот его последний подарок. Подарок ей, Гермионе, в чьей душе он всего за несколько дней свил свою темную паутину. Ощущая головокружение и тошноту (ради Мерлина, только не при Малфое!), Гермиона поднимается , опираясь на протянутую им руку. Откуда-то возникает (вот ведь проклятье, никак не отгонишь) чувство вины и безысходного отчаяния. Гермиона ощущает себя вялой, как плохо набитая тряпичная кукла. Какое-то мертвое ощущение; она словно выпотрошена. И отчего эта пустота внутри?

Как бы то ни было, Гермиона попытается получить доступ к воспоминаниям из профессорского Думосброса.

Она и Малфой выходят из дома под накрапывающий дождь, безостановочно сыплющиеся с неба мелкие капли воды, и вовсе не святой, никому не обещающие благословения. Какое-то время они оба стоят на улице, потерянные, без вести пропавшие, не собирающиеся сознаваться друг другу, что им остро не хватает, пусть и по разным причинам, одного и того же человека, сейчас покоящегося где-то в своем благословленном и самонадеянном уединении.

Попрощавшись с Драко, что-то буркнувшим в ответ, Гермиона аппарирует домой.
И, ощущая себя игрушкой в руках мертвеца, извлекает из-под двойного дна сундука с книгами потрепанный учебник по продвинутому зельеделию. Хотелось бы ей, чтобы профессор мог увидеть ее победу.

-продолжение следует-

По моим прикидкам, осталась одна глава + эпилог. И да, как вы уже поняли, хэппи-энда не будет, зато будет грязная политика во всем ее великолепии. Плюс маленький намек на "просветление" в судьбе для оставшихся героев.

Чёрная пустошь

Глава 12 : "Черная пустошь"

I wanna write myself on the walls of your heart
Because the knot that holds us altogether throws us all apart
I`m gonna stop myself before I say something true

Because the answers that roll from my tongue are nothing to do with you
And I hold a piece up to the light, hold a piece up to my eye
Found a missing piece from my set, found a person I*d not met

"Missing piece" (Recoil)



Чувствуя себе вовлеченной в чужое убийственное безумие, Гермиона держит в руках Думосброс. Обманчиво пустую каменную чашу, до верху заполненную так тщательно оберегаемыми снейповыми секретами. Зачем же он передал через Драко то самое послание об учебнике? Хотел ли он, чтобы Гермиона все же нашла заклинание-код? Хотел Снейп этого или нет, она найдет.

И она больше не намерена сидеть, оперевшись спиной о входную дверь и уткнувшись носом в колени. Это не для нее. Гермиона со стыдом вспоминает настигшую ее слабость. Почти сразу после того, как она попрощалась с Драко Малфоем.
****

Гермиона не слишком отчетливо помнит, как попала домой. Впервые в жизни она так ошиблась с местом прибытия. Даже во время обучения аппарации она так не промахивалась. Это вполне могло бы стоить мне жизни, вяло думает она теперь, держа в руках учебник в истрепанной обложке.
*****
Аппарировав, она оказалась на какой-то незнакомой улице. Ни рискуя больше прибегать к аппарации, Гермиона пошла пешком. Путь домой вспоминается ей как-то смутно. Кажется, потом она ехала в такси и едва не попыталась расплатиться галлеоном.


Придя домой, Гермиона полчаса просидела на коврике у входной двери, опираясь на нее спиной. Вокруг ходил Косолапус, вылетевший рыжей молнией навстречу хозяйке, терся, выгибая спинку, о колени Гермионы, поддевал своей крупной лобастой головой ее руку. Гермионе было все равно. Хотелось просидеть на этом коврике до скончания века. И никогда не вставать. И никогда не спешить. Не гоняться за только-только успокоившимися призраками прошлого. Хватит уж.

Гермиона сидела так, рассеянно глядя перед собой, машинально поглаживая тревожно мурчащего кота. И почему Малфой не ушел сразу, как вытащил меня из огненного круга, думала она. И ответ не заставил себя ждать. Острый ум Гермионы не желал мириться с бездеятельным сидением на полу. Она поняла, кажется, почему Драко Малфой не убрался куда подальше сразу же, как по настоянию своего учителя спас ненавистную грязнокровку-заучку. Почему не вытер брезгливо руку о мантию, когда помогал Гермионе подняться с пола.

Все очень просто. Он не хотел уходить. Малфой хотел побыть еще немного с кем-то, кто видел человека, к которому он был сильно привязан, уже после него самого. Малфою было как никогда одиноко. Последний человек, на кого он еще мог опереться, покинул его. Теперь уже навсегда. И так ладно сидевшее облачение самоуверенного слизеринского ублюдка трещит по швам и распадается. Вот так, Малфой. Не стоит верить тем, кто говорит, что никогда тебя не покинет.

Гермиона понимала, что такое состояние вызвано прежде всего невероятным нервным напряжением, в котором она находилась последние дни. Недоеданием и бессонницей. И неотступной боязнью не успеть. И она не успела. Так что ж теперь?

А теперь у нее полно времени на разгадывание последней снейповой загадки. Если , конечно, Гермиона все еще этого хочет. Она прислушалась к себе, даже дыхание затаив, и поняла - хочет. И сделает. Вскроет профессорский Думосброс, эту одну большую тайну, содержащую в себе множество других тайн.

Подумав так, Гермиона заставила себя встать с пола. Принудила дотащиться до кухни и выпить крепчайшего кофе. А потом - принять душ. И только после этого она бросила взгляд на часы и отметила, что с момента ее прихода домой прошел лишь час.
*****
Каменная чаша кажется пустой. Упорно хранит свои тайны. Интересно, сколько их там? Наверное, столько, что проклятая чаша должна по швам трещать.
Гермиона засиживается заполночь. Это давно стало привычкой. Желание рухнуть в кровать и проспать как минимум сутки, преследовавшее Гермиону последние дни, куда-то отступило. Ненадолго. Гермиона отдает себе в этом отчет. А еще в том, что едва ли у нее получится так быстро взломать код. Уж точно не сегодня. Время, когда-то потраченное на изучение Арифмантики, в любом случае окупится, это бесспорно, но, вероятнее всего, успех придет нескоро. Гермиона старается не думать о бесконечном пространстве вероятностных сочетаний, которые ей придется перебрать, прежде чем она доберется до цели. Если на это хватит всей ее жизни.

И кстати, о жизни. Если она, Гермиона, сейчас же не отправится спать, она просто рухнет от усталости. Поэтому, взяв с собой Думосброс, она бредет в спальню, где, поставив каменную чашу на прикроватный столик, ложится на постель поверх покрывала и засыпает. Темным тяжелым сном. Слава Мерлину, без сновидений.

Гермиона просыпается и смотрит на часы. Полдень. Она не может позволить себе просто так терять время, хотя торопиться уже некуда. За несколько дней (или недель, но об этом Гермионе думать совершенно не хочется) старая тайна всего лишь станет чуть более старой. И все тут.

*****
Снова бессонные ночи. Когда окружает темнота, как-то лучше думается. Такая же тьма скрыта и в каменной чаше, Гермиона уверена. Отсыпается она днем, но и во сне видит себя саму бродящей по спутанным лабиринтам нумерологических вычислений, а иногда - сидящей в каменной темнице со стенами, уходящими высоко вверх, так высоко, что и не разглядишь, где де они заканчиваются.

Думосброс стойко хранит вверенные ему тайны.
Но вечно так продолжаться не может.

*****
Проходит две недели, пока Гермиона не находит верный вариант. Уже не основываясь на научных расчетах, на схемах подбора ключа к шифру, а ведомая исключительно интуицией, как собака - чутьем.

Как все просто, оказывается. Код - вовсе не заклятие, а сочетание букв. Стоило всего лишь внимательно прочесть записи, сделанные на полях учебника подростком, именовавшим себя Полукровкой-Принцем.

Пробуя различные комбинации, Гермиона добралась до нужной. Вспомнив, как на самом первом уроке зельеварения профессор спросил Гарри: "Где вы будете искать безоаровый камень?", Гермиона улыбается уголком рта. У Полукровки-Принца было свое мнение относительно того, как расставить противоядия, дополненный (по сравнению с учебником для младших классов) список которых был приведен на одной из страниц в порядке роста эффективности. У Принца было свое мнение, его-то он и выразил на страницах. Едва ли это мнение получило одобрение Слагхорна, но список остался. Какая ирония, что код оказалось возможным расколоть при помощи списка противоядий. Тут куда более уместными были бы самые страшные яды. По первой букве от названия каждого противоядия - и пароль к вашим услугам. Без учебника ни за что не доберешься до искомого кода.


Зачем только Снейп хранил эти воспоминания?
И зачем он предоставил Гермионе шанс увидеть то, что так долго скрывал тот всех, почему вручил себя ей?
Может быть, потому, думает она, что в конце концов признал ее равной себе. Способной нести эту ношу. А ноша тяжела, тут уж можно не сомневаться. Вернее, Снейп позволил ей, Гермионе, самой решать, хочет она эту ношу нести, или нет.

Или дело в другом. Гермиона вспоминает, как в детстве , еще не зная, кто она такая, читала книжки про ведьм и колдунов. Якобы колдун не мог умереть, не передав кому-то свой дар. Свое проклятие, как было написано в тех книжках. Маленькая Гермиона, научившаяся читать куда раньше своих сверстников, то посмеивалась над такими глупостями, с удовольствием играя свежевыученным словом "суеверие", то плакала от жалости к ведьмам и колдунам. Так вот оно, суеверие. Вся ее теперешняя жизнь, начавшаяся с принесенного совой письма, написанного изумрудными чернилами.

Гермиона склоняется к чаше, еще чуть-чуть, и ее лицо погрузится в серебристый туман. Сейчас она увидит все своими глазами. Как когда-то видел и Снейп.
Разоблачение. Поднятие занавеса. Она уже не остановится. Руки, которыми она опирается о стол, почти совсем уже не дрожат.

*****

Сейчас, сидя на полу, держась за живот (минуту назад ее вырвало желчью) Гермиона проклинает себя за то, что слишком уж упорно шла к цели. А ведь надо было остановиться. Пусть бы паршивая старая снейпова тайна покоилась себе в чаше Думосброса. А Снейп бы покоился там, в Арке. И какого черта она, Гермиона Грейнджер, старательно избегавшая (когда это представлялось возможным) нерациональных поступков, приняла этот последний подарок от приговоренного к смертной казни преступника? Сама во всем виновата, только сама. Гермиона всегда считала, что страшная правда лучше спасительной лжи. Всегда считала, до сегодняшнего дня.

И вот тебе твоя правда. Некоторая ее часть желтоватой лужицей растекается по полу. Смотри не влипни коленкой, когда будешь вставать. Не к ней ли ты стремилась все это время? Не на ее ли раскрытие уже после того, как профессор Снейп прошел свои последние футы по этой земле, ты тратила все свое время в течение двух недель? Ты же получила то, чего добивалась. Вот она, эта старая тайна. Выпотрошенная, аккуратно разрезанная от горла до паха, все внутренности в строгом порядке разложены поодаль. Вот теперь все ясно. До самого конца ясно.
*****
И именно поэтому Гермиона Грейнджер сидит, держась за живот, на полу своего кабинета, заставленного еще не разобранными, но уже не нужными, не сумевшими ее защитить бастионами из книг и газетных подшивок. Именно поэтому. Две недели после казни Снейпа Гермиона старалась подобраться к врученной ей тайне, и вот теперь, когда ей это все же удалось, девушка не испытывает никакой радости. Хотя бы оттого, что своего добилась, как и всегда.

Несколько минут назад она закончила просмотр последнего воспоминания из профессорского Думосброса.

*****
Все. Дыхание пришло в норму. И стены комнаты больше не кружатся. Теперь можно и вспомнить спокойно.
Всегда думайте, прежде чем разорвать подарочную упаковку и открыть коробку.
Просто на всякий случай.
*****
Первое воспоминание

Директорский кабинет. Снейп - совсем молодой, Дамблдор выглядит таким, каким Гермиона привыкла его видеть. С достижением определенного возраста люди перестают меняться внешне. Разговаривают. Не видят ее. Гермиона подходит к ним поближе, становится за спиной Снейпа.

Их голоса давно уже отзвучали; не осталось и эха.
Но он и - Снейп и Дамблдор - все еще там, оба. Ученик и учитель, убийца и жертва. Кто есть кто, не так просто определить; границы слишком уж размыты. Они живы, пока Гермиона на них смотрит.

Дамблдор говорит медленно и спокойно, тщательно взвешивая каждое слово.

"Крауч сказал мне, что какой-то прорицатель, очень недолго пробывший на службе у Волдеморта…да, тот самый родственник Амикуса и Алекто, сделал некое пророчество, в свою очередь указывавшее на то, что Сивилла Трелони выдаст предсказание, могущее изменить весь ход истории, предсказание, касающееся пока еще не родившегося ребенка, которому суждено будет победить Лорда. За Трелони ходили по пятам. В том числе и ты. Уж извини, Северус, но тебя приставили следить за ней, когда мероприятие было практически признано безнадежным. Таким оно и было: только я да Крауч слышали настоящее пророчество. На Сивиллу нашло как раз в тот момент, когда я и Крауч пришли в очередной раз уговаривать ее на время где-нибудь укрыться. Мы оба слышали, что относилось пророчество именно к Гарри Поттеру и никому иному, Северус. Сивилла назвала Джеймса Поттера в качестве отца ребенка, которому суждено будет уничтожить Темного Лорда. Об этом пророчестве была сделана соответствующая запись, помещенная в хранилище. После этого я и Крауч поняли, что нельзя терять ни минуты. Крауч задействовал все свои связи, чтобы подменить запись. Мы действовали быстро. Насколько это было возможно. Быстро и тайно. Хмури и его людей пришлось использовать в темную. Я отвел Сивиллу в "Кабанью голову". Мы с Краучем оба знали, что за нею следят. Раз уж Лорд знает, что пророчество будет сделано, так пусть услышит его, сказал тогда Крауч. Все под контролем, сказал он. Все равно другого выхода нет. И Сивилла Трелони, по моей просьбе разыгравшая транс, сказала то, что должна была сказать. Пусть у Волдеморта не будет точных сведений, сказал Крауч, а уж от неточных какая польза? Я сам наложил на Сивиллу "Обливиэйт", когда все закончилось. Так что она помнит лишь как тебя вышвырнули из "Кабаньей головы". Она по сию пору думает, что именно там и сделала настоящее пророчество. И мне очень жаль, Северус, что именно ты был тем, кто все рассказал Лорду. Мне действительно жаль".

*****
Следующее воспоминание.

На настенном календаре совсем другое число. Со времени первого разговора прошла неделя.

"Крауч взялся за обеспечение безопасности тех семей, которые подходили по описанию. Тех, в которых родился ребенок в конце июля и начале августа. Сначала все работало. Программа обеспечения безопасности свидетелей прекрасно справлялась со своей задачей. Но мы недооценили Волдеморта. Первой была Эшли Макхоун. Тебе ведь и самому прекрасно известно, что с нею стало, а, Северус?"

Гермиона ловит себя на том, что ей хочется поскорее увидеть все; она словно книгу пролистывает, бегло проглядывая страницы, в нетерпении стремясь найти ответ. Или, быть может, ей просто не хватает сил прочесть все внимательно. Некоторые воспоминания она пропускает, едва заглянув. В других задерживается подольше.

"Фрэнк согласился нам помочь. Крауч планировал захватить если уж не самого Волдеморта, то хотя бы самых преданных его сторонников, которые явятся за Невиллом. Но до этого не дошло. Отчего-то Гарри показался Волдеморту более…подходящим, что ли…"

"И если мы - точнее, ты - этого не сделаешь, Крауч тебя выдаст. Точнее, не позволит мне тебя вытащить. Сказал, что терять ему нечего. Точнее, наоборот: есть, что терять. Если выплывет вся эта история, что он гарантировал людям безопасность, а они погибли. Что в самой сердцевине Министерства - человек Волдеморта. Кто-то же отозвал авроров, которые должны были охранять семьи по приказу Хмури. Отозвал всего на несколько часов, но этого хватило. Человека, который сделал это, я нашел. Точнее, это не один человек, как ты понимаешь. Трое. Все они получили приказ устроить все так, чтобы в определенный момент семьи остались без охраны. Как ты понимаешь, мне не удалось установить, от кого исходил этот приказ, Северус. Зато в больнице Святого Мунго прибавилось пациентов. И Крауч еще не знает про Барти. Когда узнает, поймет: терять и впрямь нечего. Лонгботтомов я возьму на себя. Тебе они не доверяют".

Снейп молчит, уставившись в пол.

"Нужно это сделать, Северус. Я готов сполна заплатить за все свои ошибки, за то, что решил участвовать в реализации плана Крауча, но то - я. Последствия меня не пугают. Но Крауч - другое дело. Участие в этой истории может его погубить. Прямо сейчас. Конечно, известие о том, что его собственный сын - сторонник Волдеморта, еще всплывет. Мы могли бы держать Крауча в узде, но нет никакой гарантии, что кто-то другой не поделится этой новостью с широкой общественностью. Нужно это сделать. Стереть нескольким людям часть их воспоминаний. Я ведь сам тебя учил. А потом, если захочешь, я сделаю то же самое для тебя".

*****
Хватит.
Следующее воспоминание.


"Знаешь, Северус, я ошибался, когда говорил, что смогу держать Крауча в узде при помощи сведений о том, что его сын - Упивающийся Смертью. Кое у кого были сведения, так сказать, из первых рук. И этот "кто-то" прекрасно знал, как распорядиться ими наилучшим образом. Это Крауч, хотя мне никогда не удастся доказать этого, отдавал распоряжения отозвать авроров с охранных постов. Это он, Северус. Кто-то сослужил Волдеморту очень хорошую службу, когда привел к нему Барти Крауча".

И последнее воспоминание. Его она намерена досмотреть до конца. Если получится.

В нем - уже не молодой Упивающийся Смертью, а суровый хогвартский преподаватель, угрюмый слизеринский декан. Это воспоминание относится к маю одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года, думает Гермиона. Она заглядывает через плечо Дамблдора в какие-то разложенные на столе письма. "Председатель попечительского совета школы уведомляет…" и что-то там еще. Гермиона понимает, что с датой не ошиблась. Совсем скоро профессор Северус Снейп убьет Альбуса Дамблдора. Гермиона об этом знает; они двое - вероятно, догадываются. Она понимает, что не сможет долго на них смотреть. Не сможет, но все равно смотрит. И слушает.

"Обещай мне, Северус, что сделаешь это, как только я тебя попрошу. Если возникнет необходимость. А она возникнет, я знаю. Рано или поздно возникнет. Это единственное решение стоящей перед нами задачи".
"Перед нами?"
"Да, перед нами, Северус. Если ты все еще со мной".
" Я с вами".
"Тогда вспомни, что я тебе говорил. О целях и способах их достижения, которые почти всегда являются крайне неприятными. Северус, ты знаешь, о чем мне рано или поздно придется тебя попросить. Сделай так, чтобы мне не пришлось просить тебя дважды. Просить кого-то тебя убить - задача и без того нелегкая".

Нужно досмотреть до конца, говорит себе Гермиона. Но, как и в случае с предыдущими воспоминаниями, она не может себя заставить. Так вот как это бывает, когда мир рушится по-настоящему, думает она. Гермиона сидит на полу , обхватив колени руками.

*****
Так вот что она получила от Снейпа по его негласному завещанию. Он хотел, чтобы она знала. Он хотел, чтобы Гермиона поняла. А может, просто хотел лишить ее оставшихся иллюзий.

Первое ее побуждение - бежать, бежать с этой тайной. Оказаться как можно дальше отсюда. Бежать куда угодно. Когда найдутся силы встать на ноги. Ее оглушает стук собственного сердца; во рту неистребимый горький вкус. Это, наверное, и есть вкус победы. Гермиона ведь добилась своего.


За ее спиной - Думосброс, стоящий на рабочем столе. Отчего же Снейп решился предать себя в ее руки? Нет ответа, да и никогда не будет. Может быть, бывший учитель зельеварения смеется где-то там, за Аркой. Над ней, гриффиндорской выскочкой, казавшейся себе самой такой разумной, такой предусмотрительной, ломившейся в закрытую дверь и все-таки сумевшую ее открыть, обнаружив потом за дверью лишь черную пропасть.

Его Думосброс. Гермиона, вытирая рукавом глаза, на которых выступили злые слезы, с ненавистью смотрит на каменную чашу. Снейп мертв, но все еще продолжает оказывать на нее, Гермиону Грейнджер, свое влияние.

"Вы действительно этого хотели", - мог бы сказать он.
Она бы кивнула, не решаясь возразить. Все верно. Она действительно этого хотела.
И получила.
Этот Думосброс, наполненный несчастьями, ждущими момента произойти. Его посмертный дар. Его самодельное никому не нужное бессмертие. Такое же вечное, как кучка пепла, хранящаяся в урне. Пока кладбищенские воры не заберутся в склеп и не вытряхнут ее наземь в поисках неведомых сокровищ. Руки Гермионы по локоть выпачканы в этом самом пепле. И она понимает, что пепел - единственное, на что можно было рассчитывать.

Снейп ведь не говорил ей: "Я не виноват". Даже на суде он не говорил этого. Все это время он пытался сказать ей, Гермионе Грейнджер, нечто совсем иное. Он хотел сказать: "Вы не понимаете". Именно так. Если она сможет понять, значит, достойна и знать все остальное. Снейп предоставил ей шанс. Он говорил: "Хотите знать правду, мисс Грейнджер, так сумейте задать мне правильные вопросы".
А вот и ответы на них. То, что для всех остальных является неким черным полем, стертыми записями.

Первое ее побуждение - уничтожить Думосброс. А вместе с ним и проклятие, которое он в себе скрывает, эту ногу, которая слишком тяжела для нее одной, как тяжела была и для Снейпа.

Когда-то, давным-давно, за две с небольшим недели до своего двенадцатилетия, садясь в "Хогвартс-экспресс", Гермиона дала себя клятву, что не будет бояться. Что у нее все получится. Особенно если она будет стараться больше, чем другие. Возможно, эта старая клятва поможет ей и сейчас.

*****
Гермиона открывает окно и высовывается из окна едва ли не по пояс. Жадно вдыхает холодный воздух.
Серый и мокрый мир.
Тишина, нарушаемая только изредка проезжающими внизу машинами.
Такие страшные предрассветные часы, когда улицы практически пустынны, как будто весь город вымер.

Обхватив себя за плечи, чтобы слегка согреться, Гермиона стоит у окна, размышляя, что же ей теперь делать. Она ведь узнала все, что хотела узнать.
И даже много больше того.
Вопрос лишь в том, стоит ли делиться этим с кем-то еще.

Прошепчи миру правду. Даже и стараться особенно не придется, чтобы этот шепот сделался криком.
И Гермиона понимает, что не станет этого делать.
Никто никогда не узнает, что послужило причиной гибели пятнадцать человек в далеком одна тысяча восемьдесят первом году.
Ее недавняя решимость узнать все о Пророчестве и рассказать об этом в своей книге раздавлена о четко очерченный острый край занимающегося осеннего дня.

Гермиона не хочет, чтобы те, кто мог бы прочесть пока еще не написанную ею книгу, блевали желчью так же, как и она. Да, эта ноша слишком тяжела, но уж если ей, Гермионе, суждено тащить ее в одиночку, то так тому и быть. Гарри это все равно ничем бы не помогло.

И еще. Профессор Снейп добровольно отказался от возможности воспользоваться заключенной в Думосбросе индульгенцией; ведь те, кто увидел бы, к примеру, как Дамблдор берет с со Снейпа обещание непременно убить его в случае необходимости, а потом вернуться к Волдеморту как ни в чем не бывало, увидели бы и остальное. Фальшивое пророчество. Плохо организованную работу по защите пяти семей, практически подведенных под удар.

Теперь Гермиона может понять, зачем Северус Снейп отправил ее в подвал дома на Спиннерс-энд, а потом послал Драко Малфоя ее оттуда вытаскивать. Снейпу просто было нужно время. Пока она там сидела , окруженная огненной стеной, сам профессор отгородился от мира более чем надежно.

И почему он решил передать эту ношу ей, Гермионе?
Ответа по-прежнему нет, и не будет.
Она добралась до правды; и тут же приняла то же самое решение, которое когда-то принял Снейп.
Никто не должен знать, что случилось на самом деле.
Это никому не принесло бы пользы.

По лицу Гермионы текут слезы горя и ярости; она небрежно вытирает их рукавом.
Ничего. Это пройдет. Никто не видит, как я реву, повторяет она про себя.
Никто не видит.
Никто никогда не узнает.
Даже Роузберри, которому Гермиона обещала рассказать о том, что сумеет узнать. И Невилл тоже ничего не будет знать.
Пусть уж все остается как есть.
Пусть эта черная пустошь, вырванная из чужой памяти, принадлежит только ей, эти мгновения далекого прошлого, выбранные (возможно, только лишь возможно) для увековечения потому, что они того стоили.



"Когда-нибудь я стану отращивать крылья..."


Don*t get sentimental
It always ends op drivel
One day I am going
to grow wings
Chemical reaction
Hysterical and useless

“Let Down” (Radiohead)


Прошел месяц. Близится конец ноября. Гермиона вплотную взялась за работу над своей книгой. Ей часто приходилось бороться с желанием уснуть, не вставая из-за рабочего стола; усталость сделалась ее постоянной спутницей. Гермиона отметила, что стала вялой и сонной, но продолжала упорно работать, не позволяя себе расслабиться.
Боль затихла, затаилась, но не ушла совсем; ее можно заглушить работой, чем Гермиона и занялась, а боль все еще с ней, гноится где-то внутри; но глаза Гермионы сияют, хотя кто-то сказал бы – лихорадочно горят, жгут, как змеиные.

Раз или два в неделю она приходит в больницу к Гарри, и, если в палате нет целителей, читает ему вслух отрывки из написанного. Не Косолапусу же их читать. Работа продвигается хорошо; так всегда бывает, когда материала набрано достаточно, и он хорошо систематизирован. В систематизации же Гермиона всегда могла найти утешение.

Этим холодным ноябрьским утром она сидит у постели Гарри. Как водится, вполголоса рассказывает ему последние новости. Что у близнецов дела идут просто прекрасно, хотя какая же это новость, а Джинни на днях объявила, что у нее и Дина будет уже третий ребенок. Что Рон, сумевший таки поймать того убийцу с Дрянн-аллеи, по-прежнему избегает появляться дома, особенно на семейных ужинах, куда Молли неустанно приглашает девиц на выданье. Что она, Гермиона, решила вернуться в науку, пока ее имя еще не всеми забыто. Ей даже вон премию какую-то присудили, приглашали на вручение. В общем, жизнь продолжается, идет своим чередом, только без него, Гарри.

А сынок Рема и Тонкс отрастил себе третью ногу и с перепугу забыл, как от нее избавиться, зато стал небывало популярен среди ровесников, рассказывает Гермиона. И тихо смеется, нисколько не обращая внимания на то, насколько неуместен ее смех в этих стенах. Гладит Гарри по руке, привычно ожидая, что его пальцы останутся неподвижными. Но только не в этот раз. Пальцы Гарри конвульсивно сжимаются; Гермиона, от неожиданности резко отдернув руку, вскакивает, зажимая ладонью рот. И чего испугалась? Это же просто судороги.

Но, может быть, не просто судороги, а? Ну пожалуйста, пожалуйста, бормочет Гермиона, не решаясь опуститься на стул, стоит, склонившись над постелью Гарри. Если в этом чертовом мире есть хоть какая справедливость. Если ее стало чуть больше, чем в те времена, когда погибли пять семей, в которых были сыновья, родившиеся в конце июля или начале августа одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года.

Гермиона ждет. Смотрит на Гарри, не отрываясь, стараясь даже не мигать. Пока не начинает жечь глаза.

И Гермиона видит, что ждала не напрасно. Руки Гарри вздрагивают, пальцы начинают по-паучьи перебирать складки одеяла. Веки ее друга едва уловимо приподнимаются, и тут же опускаются снова.

Так чего она ждет? Позабыв обо всем на свете, в том числе и о кнопке вызова персонала, Гермиона выскакивает в коридор. Найдя целителя, все эти годы занимавшегося Гарри, она без сил опускается на стул в коридоре. Так и сидит, глядя на проходящих и пробегающих мимо нее целителей, вслушиваясь, пока еще есть на это силы, в обрывки их разговоров. Все будет в порядке, говорит она себе. Гарри стало лучше. Он вернется, и, возможно – довольно скоро. И впервые за долгое время эти слова – не самообман. Словно подброшенная пружиной, забыв об усталости, Гермиона вскакивает со стула. Ей срочно нужно воспользоваться совиной почтой. Хотя она предпочла бы телефон.

Отправив письмо (пока одно – все остальные потом, потом!), она возвращается к стулу, стоящему у дверей в палату Гарри. Гермиона садится, прислоняется затылком к холодной стене, и закрывает глаза. Но сидеть и бездействовать она не может. Просто не может, и все. Ей срочно необходимо с кем-то поделиться, рассказать о том, что только что случилось.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, вовсе не задумываясь над тем, что же именно ею движет, Гермиона нагибается, достает из-под стула свою сумку, а из сумки - старый учебник, подписанный «собственность Полукровки-Принца», и походную чернильницу. Ничуть не колеблясь, обмакивает перо в чернила и пишет на наугад открытой странице: «Меня зовут Гермиона Грейнджер». И вглядывается в страницу, вглядывается бесконечно долго, хотя это занимает всего секунду, и ждет, ждет…Но чернила и не думают впитываться в страницу, они просто высыхают на ее поверхности.

Торопливые шаги. Быстро захлопнув учебник и сунув его в сумку, Гермиона поднимает голову. По больничному коридору, отряхиваясь на ходу, как попавшая под дождь большая собака, быстрыми шагами идет Рон.

Она поднимается и делает пару шагов навстречу, еще миг – и утыкается лицом в его промокшую мантию.


-конец-