Глава 1Автор: Estella
Рейтинг: PG-13
Тип: джен, разбавленный намеками на гет и слэш
Жанр: претензия на драму
Дисклеймер: никаких прав на персонажей у меня нет, ни на что не претендую
* * *
Почему отца никогда нет дома, когда он так нужен?
И почему когда не хочешь его видеть, он обязательно появится со своими нравоучениями?
Вряд ли кто-то сможет ответить на эти вопросы. Я ведь не могу, хотя они терзают меня с самого детства.
Во рту вкус крови, солоноватый и даже по-своему приятный. Кончик языка проверяет зубы на целостность – вроде неустойчив только один, и я облегченно вздыхаю. Завтра ведь намечается очередной званый ужин в министерстве… Хотя будет довольно забавно - сын Бартемия Крауча с синяками на лице и с дырами в ряде зубов. Я буду просто гвоздем программы!
- Ты слушаешь, меня, сын?
Отец недоволен, я точно знаю. Он ведь не назвал меня по имени.
Даже смешно – наверняка он дал мне свое имя в надежде вырастить из меня свою идентичную копию. Что ж, представляю, как он разочарован.
Но пока я стараюсь вспомнить, как он называет меня чаще…
- Слабак!
Вот и ответ, неожиданный, зато правдивый. Но от этого мне не легче. Я смотрю исподлобья на отца и вытираю рукавом рубашки текущую из носа кровь. Красное пятно на тонкой белой ткани… Мерлин, это даже красиво.
- Не смог отбиться от шайки малолетних магглов.
Им было примерно столько же лет, сколько и мне, и я думаю уведомить об этом отца, но одна лишь эта мысль заставляет уголки губ подниматься вверх. Сказать что-то наперекор ему просто невозможно.
- Думаешь, я бы спасовал перед ними? Да они бы убежали, поджав свои щенячьи хвосты.
Без палочки, как и я? Что ж был бы рад посмотреть на это… зрелище.
- Жалкое ничтожество, слабак.
Отец всегда повторяется. Одни и те же оскорбления, даже почти привычные, но от этого не становится легче.
И я медленно отступаю к двери, съеживаясь, чувствуя себя мелким тараканом, над которым нависла тяжелая нога в плоском тапке. Нет, в данном случае в начищенном до блеска ботинке из дорогой кожи.
- Что, правда слух режет?! Трус!
Не могу больше слышать его - поворачиваюсь к отцу спиной и толкаю входную дверь дрожащими руками.
Уже стемнело, и улицу освещает одинокий фонарь. Магглов совсем нет – это не тот район, где детям позволяют гулять допоздна, а взрослым это даже не приходит на ум.
Я все стою на пороге, не решаясь сделать шаг вперед. Я ведь теперь боюсь темноты и ночных улиц. Сегодняшняя моя попытка доказать себе, что я выше этих страхов, потерпела полнейшее фиаско и только прибавила еще большей боязни.
Рубашка прилипла к влажной от пота спине, пальцы судорожно вцепились в косяк двери. Я раскачиваюсь на пятках – вперед-назад, как маятник.
- Что, легче уйти, чем выслушать все, как подобает настоящему мужчине?
Я все же делаю шаг вперед и тут же оступаюсь на ступенях крыльца. Нелепые размахивания руками в надежде устоять на ногах не приносят должного результата. Я едва успеваю опереться руками, чтобы не изувечить вконец лицо. У меня ведь и так кошмарный вид, и сломанный нос вряд ли прибавит мне привлекательности.
Я слышу голос отца, но не способен разобрать ни слова. Почему-то боюсь, что он сейчас вернет меня домой, хотя больше всего мне сейчас хотелось бы оказаться в своей комнате. Но я быстро поднимаюсь на ноги и бегу по тротуару подальше от дома и от отца.
Машин на дороге совсем нет, но я перехожу ее только там, где стоит знак перехода. Мне кажется, что только следование всем правилам может меня спасти от новых неприятностей. Парк у озера считается прибежищем плохих компаний, и я бегу в тот сквер, где днем обычно гуляют женщины-магглы с колясками.
Жалкие остатки деревьев в этом асфальтированном царстве, абсолютно одинаковые клумбы и идеально остриженные кусты – вот место, где выгуливают эти правильные мамаши своих детей. Если пройти чуть дальше можно видеть самую безопасную детскую площадку с практически обеззараженным песком и гладко выкрашенными качелями, которые не могут раскачиваться слишком сильно. Совсем не удивительно, что отец выбрал дом именно в этом районе.
Но я все равно боюсь. Тишина стоит такая, что шорох моих же шагов я принимаю за невидимого преследователя. Шелест листьев, обдуваемых ветром, напоминает мне шуршание мантий.
Нигде больше не может быть безопасно.
Моего школьного приятеля Патрика и всю его семью нашли убитыми в собственном доме. А над крышей висел
их знак. Об этом писали в "Пророке" рядом с заметками о других убийствах. Старый друг моего отца был найден рядом с нашим домом. Всего на один день эта спокойная улица была наполнена паникой и криками, пока министерские работники не стерли магглам память, и все опять не вернулось в привычное русло.
А сейчас я сижу на холодной скамье, и мои выпрямленные в напряжении руки упираются в колени, ища хоть какую-то опору. Ветер остужает лицо, и я уже почти спокоен. Вроде и нет никаких признаков опасности. Нечего бояться…
- Неважно выглядишь, Барти.
Женский голос, бархатный и теплый, раздается совсем близко, и от этого дрожь пробегает по всему моему телу, а пыльцы с силой сжимают колени. Всего лишь легкого поворота головы хватает, чтобы убедиться, что незнакомая женщина сидит рядом на скамейке. На ней черный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, и вряд ли это может вызвать доверие.
Резким движением я возвращаю голову на прежнее положение, и вновь смотрю на гладкий щебень асфальта под моими ногами. Стараюсь дышать ровно, но сердце бьется с такой скоростью, что становится дурно, и я судорожно глотаю воздух.
- Возьми.
Я неуверенно и медлительно поворачиваюсь к ней и вижу, что она протягивает мне белый платок.
- Возьми же, - она обхватывает холодными тонкими пальцами мое запястье, заставляя мою правую руку оторваться от колен, и кладет мне на ладонь свой платок, - у тебя кровь идет.
Я зачем-то киваю, и послушно прикладываю к носу мягкую ткань, терпко пахнущую цветами орхидеи.
- Не бойся, ты можешь доверять мне.
Я вновь киваю, не сводя с нее глаз и все прижимая к носу уже пропитанный кровью платок. Из-под капюшона я вижу бледные губы, слегка изогнутые в улыбке, и блестящие глаза. Она кажется мне красивой.
- Кто тебя так?
- Магглы-подростки, - вырывается у меня против моей воли. Даже стыдно… - Ну, моего возраста, даже может старше чуть-чуть.
Кажется, моя попытка поправить свое положение была провалена, поскольку ее губы изгибаются в насмешливой улыбке. Я полнейший неудачник.
- Магглы жестоки, настоящие дикари. Сотни лет существования не изменили их, они так и остались животными.
Я молчу, не зная, что сказать. Впрочем, моя разбитая губа заставляет меня с охотой верить ее словам.
- Они недалеки, следуют своим низменным желаниям. Поесть, поспать, сделать вклад в общество в виде своего очередного мерзкого отродья. Думаешь, можно доверить таким магию, высшее искусство?
Она увлечена, говорит пылко, и я любуюсь ее возбужденно горящими глазами.
- Их кровь оскорбляет нас, волшебников от рождения. Ты ведь понимаешь это, Барти, я знаю. Те парни, что избили тебя, разве достойны они того, чтобы владеть магией?
- Э… нет, - неуверенно бормочу я, хотя не уверен, что ей требовался мой ответ.
- Вот именно, Барти, именно так! – восклицает она и вдруг начинает хохотать. Мне не нравится ее смех, какой-то безумный, резкий, совсем не подходящий ее приятному голосу. Я немного отодвигаюсь от нее и в сомнении отнимаю руку с платком от лица. Она ведь одна из них, я уверен. Опрометчиво рассиживаться в такой вот компании.
Она замечает, что я насторожен, и враз замолкает. Тонкая белая рука поправляет капюшон.
Больше ни слова о собственных убеждениях, и я этому рад. Горячность в ее голосе поневоле заставляла верить ей, но ведь это неправильно. Но неправильно и то, что мы вот так спокойно говорим… Вернее, говорит она, а я слушаю. И мне даже страшно оттого, что я чувствую, как во мне зарождается сомнение. Может, Патрик действительно был недостоин носить звание волшебника? Патрик, со своими жесткими черными волосами, смуглым лицом и широкими ладонями. Патрик, с умными глазами и заразительной улыбкой. Патрик, чьи родители, несмотря на маггловское происхождение, занимали высокие посты в министерстве. Заслуживал ли он смерти? Судя по ее словам, да.
- Большинство волшебников запираются дома и совсем не выходят, сохраняя странную уверенность, что так безопаснее, - она вновь смеется, но на этот раз как-то мягче. Это всего лишь насмешка, ирония. – А ты храбрый парень.
Похоже на неприкрытую лесть, но в ее устах это звучит, как простое озвучение факта. И все же мои щеки горят, а на губах появляется смущенная улыбка, которую невозможно стереть никакими усилиями. Выгляжу наверняка как скромняга-сопляк. И чувствую себя от этого отвратительно… Не хочу смотреть на нее, боясь увидеть на ее губах насмешливую улыбку. Позорище.
Но все же смотрю, когда она неожиданно порывисто вздыхает и хватается за свое левое предплечье, будто его вдруг свело судорогой. Секундная заминка, и вот она уже резко встает на ноги.
А я, не отдавая отчет в своих действиях, вдруг хватаюсь за ее мантию. Я ведь не хочу, чтобы она уходила.
Мои пальцы крепко сжимают плотную черную ткань, и она оборачивается и смотрит на меня сверху вниз, так, что теперь я полностью вижу ее лицо. Красивая… я был прав.
- Мы еще увидимся, Барти. Я обещаю, - с улыбкой произносит она и мягко тянет мантию на себя. Я чувствую, как ткань скользит из моих пальцев, и в смущении отпускаю. Глупо вышло.
Она исчезает с тихим хлопком, оставляя меня в одиночестве. Но вроде и не страшно. Я ведь храбрый, так она сказала…
Я поднимаюсь на ноги и в растерянности оглядываюсь по сторонам. Куда теперь идти? Желудок недовольно бурчит, и только теперь я понимаю, что с самого утра ничего не ел. Даже странно, что я раньше не почувствовал голода.
В кармане брюк есть пара монет, и наверняка не только мелочь. Готов благодарить отца хотя бы за эту его щедрость - мне всегда хватало на личные расходы.
"Папа, ты поможешь мне с трансфигурацией?" – 1 галлеон.
"Папа, помнишь, ты говорил, что мы поедем на рыбалку в выходные?" – 10 галлеонов.
"Папа, ты придешь на мой выпускной?" – 30 галлеонов.
Спасибо, папочка, ты столько всего вложил в мое воспитание. Наверняка ведь я стоил совсем не дешево.
Да, деньги у меня есть, так что я спокойно могу отправиться в любой паб и поужинать там. Пойти вместо этого домой?.. Ни за что! Пусть волнуются, а мне совсем и не страшно. Я ведь уже взрослый, самостоятельный...
Мерлин, на какие чудеса способно самовнушение!
Глава 2/Linara, спасибо, стараюсь писать грамотно =)). Благодарю за замечание. Опечатки… я жутко невнимательна. Обычно проверяю много раз и все же не замечаю ошибок.
Ассиди, можно я пока не буду отвечать насчет мотивов Беллы? В последствии собираюсь все объяснить, но так как повествование идет от лица Барти, понимание этого будет целиком субъективно, с его точки зрения. Также спасибо вам за замечания, галлеон вроде правильно писала, а потом ворд автоматически все исправил, а я и не заметила, когда проверяла.
Эстелла/
Вопреки моему ожиданию, в пабе многолюдно и шумно. Воздух мутный от клубов сигарного дыма, душный и спертый, не дающий дышать полной грудью. И все же я недолго стою у порога.
Пробираясь к барной стойке мимо тесно поставленных столиков, я не могу не заметить, что все посетители сплошь одинаковые. Всколоченные волосы, расплывшиеся лица, покрытые многодневной щетиной, мутные желтые глаза. Надо долго вглядываться, чтобы, наконец, различить одного от другого.
- Эй, Барни, плесни еще чуток! - хрипит мужчина в щеголеватой шляпе, и к нему, торопливо перебирая ножками, устремляется щуплый паренек с пыльной бутылкой в руках. Я замираю на несколько секунд, наблюдая, как янтарная жидкость струей вливается в простой граненый стакан, как золотистые капли падают на выцветшую клеенку, когда Барни не успевает вовремя поднять горлышко бутылки вверх, а нетерпеливый волшебник уже выхватывает стакан и разом его опорожняет, кривясь лицом. Смотрю на золотистые капли на столе, но и они вскоре исчезают, наскоро вытертые грязно-желтым полотенцем. А служка уже бежит к следующему столу…
- Барти, опять жулишь? – грозно рычит голос позади меня, и я в страхе поворачиваюсь. Гляжу на мощного волшебника в черном кителе и сигарой в зубах, держащего в исполосованной шрамами руке засаленные карты. – Чего пялишься, щенок? – говорит он мне, слегка картавя из-за сигары, а потом поворачивается к тощему картежнику. – Еще один раз, Арти, и я котелок-то твой снесу.
Арти… значит, я просто ослышался. Сдавливающий ком в груди рассасывается, и я вновь могу дышать. Каким бы храбрецом меня не посчитала
она, я жутко перетрусил, когда решил, что этот здоровый мужик что-то ко мне имеет. Увидела бы она меня сейчас, такого растерянного и дрожащего от единственного слова, направленного как бы в мой адрес, что бы подумала? Что я трусливый малолетка.
Дурацкая все-таки была идея, идти сюда. Но теперь уже ничего нельзя было поделать. Уйти? Вернуться прямо сейчас домой? Нет уж, пусть лучше отец волнуется…
Я хоть сам-то в это верю? Хотя странно, что такая мысль вообще пришла ко мне в голову. За тот промежуток времени, что зовется моей жизнью, мог бы уже понять, что отцу до меня нет никакого дела. Что ж, отличный шанс вновь в этом убедиться.
Я решительно преодолеваю оставшееся до бара расстояние и сажусь за стойку. Что теперь? Хозяина нет, он, скорее всего, в задней комнате, служка носится между столиками, подливая напитками. А звать мне неудобно. И от этого я весь сжимаюсь, смотрю на шершавую поверхность стойки, будто именно в ней есть выход из моего идиотского положения.
Пришел, сел и все… Стесняюсь даже бармена позвать. Не кретин? Может отец прав, и я полная сопля? Определенно, прийти сюда – это была самая паршивая идея из всех паршивых идей, что приходят ко мне в голову, не считая, конечно же, моего сегодняшнего ухода из дома. Под ночь, когда надо было просто подняться в свою комнату и залезть под одеяло, упиваясь собственной ничтожностью. Но нет, я решил себе что-то доказать. И что? Теперь я в неблагополучном месте, вокруг незнакомые люди, и это явно не та компания, к которой я привык. А главное, я даже не могу осмелиться уйти отсюда. Мне кажется, что это покажется чем-то неправильным, и у меня будут еще большие проблемы.
И все же все это просто пустяк по сравнению с тем, что назревает. В уголках глаз вдруг начинает щипать, и все становится таким размытым, будто я смотрю сквозь мутное стекло. Отлично, только слез мне еще не хватало.
- Давай я угадаю? Ты ушел из дома, зашел в первый попавшийся бар, чтобы доказать себе, что ты уже взрослый, а теперь понял, что мечтаешь только о том, чтобы оказаться вновь в своей уютной кроватке с зассаным мишкой в обнимку. И тогда ты решил потешить здешний народ соплями. Я прав?
Справа от меня, развернувшись вполоборота и опершись локтем о стойку, сидит черноволосый парень на пару лет старше меня. Его лицо обладает всем этим набором аристократических черт, которые сразу превращают физиономию в изящную скульптуру благородства. И это его благородное лицо кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где его видел. А он все смотрит на меня с полуулыбкой на резко очерченных губах, и мне становится от этого неуютно. У него пронзительные серые глаза без того молочно-голубого оттенка, что встречается чаще всего. Глаза прозрачные и ясные, а взгляд слишком прямой для незнакомого человека. Так смотреть даже неприлично.
- Я понимаю, что чертовски красив, но все же хватит так на меня пялиться, – он смеется, резко и отрывисто… надо мной. И это определенно не может повысить мою самооценку на данный момент. Я смущаюсь, и наверняка мое лицо покрывается уродливыми красными пятнами.
А ведь я смотрел на него не назойливее, чем он на меня. Надо было сказать что-нибудь эдакое, подколоть как-нибудь, но вместо этого я в очередной раз перешагиваю поставленное мной же ограничение на багряное лицо.
- Я не пялился на тебя… - выходит жалобно и жалко. Ненавижу свой чертов голос, потому что не могу его контролировать. Вот сейчас хотел, чтобы он звучал более-менее небрежно, может, даже шутливо, отрицая весь конфуз моего лица. Хотел показать, что его слова меня нисколько не задевают, что я так же готов смеяться над собой. Это ведь признак уверенности, умение смеяться над собой? Но нет, я говорю на высоких тонах дребезжащим голосом, и от этого хочется провалиться под землю. И все же мне надо сказать все, что хотел. – И из дома я не ушел. Вернее ушел, но ненадолго… То есть я вообще не ушел, а так, просто гуляю.
Определенно, в моих мыслях все было сказано куда круче, но теперь уже ничего нельзя изменить. Зато теперь у меня есть достаточно повода для очередного сеанса самобичевания.
- Ну конечно, - с улыбкой бросает парень и изящным жестом откидывает со лба длинную челку. Волосы у него длиннее, чем у меня. Это сейчас жутко модно, и я бы тоже хотел себе такую прическу, но тогда, я просто уверен, буду похож на девчонку. А он не походит, нисколько. Может, потому что старше, может, потому что ему просто больше повезло с лицом.
Тут парень поднимается со своего стула, подходит ко мне – его слегка шатает – и подсаживается на соседнее место. Кончиками пальцев он придерживает свой бокал, настоящий низкий бокал для виски, хотя у всех вокруг простые граненные стаканы. Принц среди сброда…
- Это тебя родители? – спрашивает он, но я не понимаю, и тогда он делает глоток из своего бокала, а потом ставит его на стойку и неожиданно подносит руку к моему лицу. Проводит большим пальцем по подбородку, там, где, должно быть, засохла кровь от разбитой губы, превратившись в багровую рассыпчатую пленку. – Ты поэтому ушел… погулять?
Он смотрит так странно, слегка прищурившись в ожидании ответа… в ожидании согласия. И я киваю, хотя это неправда, и он это понимает, поскольку, усмехнувшись, одергивает руку.
- И чего ты пришел сюда? – он говорит, вдруг как-то презрительно выплевывая слова. – Решил налакаться? Смотрите-ка, я уже взрослый… А папаша и мамаша наверняка волнуются, места себе не находят.
- Не волнуются они, - отвечаю угрюмо, - отец во всяком случае. Ему на меня плевать.
Даже странно, что я ему сказал, ведь это относится к запрещенным темам для разговора с незнакомцами по негласному уставу нашей семьи.
Правило номер 1: никаких разговоров о семейных проблемах с другими людьми
Правило номер 2: совершенно никаких разговоров о семейных проблемах с другими людьми
Правило номер 3: вы уже догадались? Правильно, никаких разговоров…
Эту шутку я придумал уже давно, и всякий раз на моих губах появляется улыбка идиота, стоит мне о ней вспомнить. Вот как сейчас…
И все же я недолго предаюсь веселью, поскольку собираюсь развеять еще одно предубеждение насчет моей персоны.
- И пришел я сюда, чтобы поесть. Я голоден.
А он решил, что видит меня насквозь. Ха! И от этой моей маленькой победы я чувствую себя намного лучше.
Но мой новый знакомый лишь безразлично пожимает плечами и вдруг громко кричит, обращаясь к двери, расположенной между двумя сервантами, заставленными пыльными бутылками.
- Джерри!
Через несколько секунд из двери показывается, как я догадываюсь, престарелый хозяин паба в засаленном сюртуке. Приглаженные седые волосы его блестели с такой силой, будто на них вылили целую пинту масла.
- Джером, Сириус, и никаких Джерри! Чего опять надо? – старик говорит недовольно, и все же в голосе сквозит добродушное смирение. Видно, что он расположен к этому парню. Но это я замечаю в последнюю очередь, поскольку теперь я вспоминаю, откуда мог знать черноволосого. Сириус Блэк, учился в Хогвартсе на три курса впереди меня… Странно, что я его не узнал сразу, хотя чего странного? Не видел почти пять лет, а в школе мы не общались.
- Как хочу, так и называю, - скривив губы, произносит Сириус. - Мой приятель голоден. Давай, заказывай, - он обращается уже ко мне. – Джерри тебя обслужит в лучшем виде.
- А что есть? – спрашиваю у старика, стараясь не смотреть на него. Мне немного неудобно, потому что Сириус обращается к нему так неуважительно, хотя тот намного старше и, по-видимому, относится с симпатией.
- Похлебка луковая.
Довольно просто, но я люблю. Хочу ответить согласием, но тут влезает Сириус.
-
Он со мной, Джерри, а ты предлагаешь ему такую дрянь, - презрительно говорит он, и мне вновь становится жалко старика. Наверняка это он все здесь готовит – в таких заведениях редко предполагается домовик – и наверняка ему обидно за такую оценку его стряпни, пусть виду он и не подает. А Сириус уже решил, что я должен есть. – Принеси ему… Дьявол, у тебя даже поесть нечего! Ладно, неси пирог мясной и свою дурацкую похлебку. Что пить будешь? Неси сливочное пиво.
Меня даже не удивляет, что моего ответа ему не понадобилось. Я смиренно подчиняюсь, и все кажется таким, как и должно быть. Меня больше не стесняет излишняя самоуверенность Блэка, граничащая с нахальством, потому что я вдруг понимаю, что ему это позволено. Ему все позволено.
Через некоторое время передо мной появляется большая тарелка лукового супа, кусок пирога и кружка сливочного пива. И все очень и очень вкусное, чего я явно не ожидал от такого захолустного паба. Пустота в желудке заполняется, чувствую только приятную сытость и легкую сонливость, возможно, от действия сливочного пива. Я всегда был слишком слаб влиянию даже такого "детского" напитка. А пока я ем, Сириус болтает со стариком Джеромом, а я все не могу перестать пялиться – все-таки в этом я могу признаться хотя бы самому себе – на него, потому что не могу понять, что в нем не так. На его губах улыбка, а взгляд колючий и холодный. Кожа руки, держащей бокал с янтарным напитком, белая, холеная, а костяшки пальцев разбиты в кровь. И под скулой на красивом лице уже поблекший кровоподтек.
- Ты чего задумался?
Старик Джером ушел в заднее помещение, и поэтому Сириус переключает все внимание на меня. Странно, что у него такой ясный взгляд, хотя когда он пересаживался, едва мог устоять на ногах. Еще один пункт в списке его противоречий.
Но он задал вопрос, и мне следует на него ответить, чтобы он не решил, как всегда поспешно, что я думаю о нем.
- Странно, что здесь столько народу… - сказав это, я откусываю от пирога и шумно запиваю сливочным пивом, которого мне любезно подлили в кружку.
- А что в этом странного?
- Ну, сейчас ведь опасно. Война вроде как…
Сириус смеется, долго и от души, прежде чем обвести рукой весь паб, направляя мое внимание.
- Где ты видишь войну?
Это и вправду звучит смешно здесь, среди пьяных криков и шума, среди залихватских песен, раздающихся откуда-то.
- Она ничтожна, эта твоя война, - продолжает Сириус уже без тени улыбки на лице. – И они все это отлично понимают. Им на нее глубоко плевать, потому что она их не касается. И тебя не касается, и меня. Любая война, какие бы цели ни стояли у ее истоков, все равно рано или поздно превращается в противоборство двух лидеров. Вспомни, что было еще совсем недавно: Волдеморт, - он произносит это имя так просто, хотя сейчас его боятся произносить, - со своей идеей чистки расы волшебников и министерство, как противник этой самой идеи. Теперь же главная цель – уничтожение Волдеморта и его сторонников, а с их стороны – захват власти, преимущественно с гибелью всех противников. Война больше не несет идеологию, теперь это примитивные разборки, борьба против своего
личного врага, прикрытая высокими целями.
Он все говорит и говорит, а я смотрю на его двигающиеся в унисон словам руки, со множеством почерневших серебряных колец на пальцах. И тусклый блеск этих колец вместе с его словами вводят меня в какой-то транс. Каждая его фраза отпечатывается в моей голове, и я понимаю, что он прав. Принимаю его точку зрения, будто сам думаю точно также.
- Министерство борется теми же средствами, что и пожиратели, - продолжает Сириус. - Непростительные заклятья стали с легкостью прощаться. "Мы боремся против невиданного по силе врага, нам нужны более жесткие меры" – так ведь сказал Барти Крауч в своем интервью для "Пророка", оправдывая созданный им же закон. Он уже забыл, что говорил в самом начале, когда все только начиналось. Про извращенную идею и аморальность, про отвратительность тех способов, которые использует Волдеморт в достижение своих целей. Все забыто, Крауч делает то, чего от него ждут, то, что необходимо, чтобы уничтожить врага. Врага, а не идею! И поэтому мне плевать на эту войну.
Он выпивает все, что осталось в его бокале, и зовет служку, чтобы тот налил еще.
- Меня зовут Барти Крауч, а тот, о ком ты говорил – мой отец, - говорю я, просто чтобы не молчать, и Сириус воспринимает это как простую констатацию факта.
- Паршивый наверняка из него папаша, - небрежно бросает он и приближает свое лицо к моему, вглядываясь своими серыми пустыми глазами. – А у меня мать настоящая дрянь, - едва слышно шепчет он, обдавая мое лицо горячим дыханием, пропитанным запахом виски.
Тут он отстраняется и встает со своего стула, кидая на стойку пару золотых монет. Он собирается уходить, и я уже второй раз за эту ночь чувствую разочарование.
Жду, что он попрощается, но он, словно забыв о моем существовании, идет мимо столиков, хватаясь за спинки стульев и головы посетителей, чтобы удержаться на ногах. Слышу возмущенные крики и его резкую ругань в ответ.
А потом он выходит, и я остаюсь один, но это ненадолго, поскольку в паб заходят трое волшебников в официальных мантиях – авроры. Отец послал за мной авроров, даже забавно. Теперь меня выведут отсюда под конвоем, как какого-нибудь преступника или, еще хуже, пожирателя.
- Привет, ребята, - с улыбкой здороваюсь я и вдруг пьяно икаю, но даже не могу понять, пьян я на самом деле или только прикалываюсь. А у всех троих каменные лица, и им, похоже, абсолютно все равно.
Двое из них берут меня под локти и ведут к выходу, а третий идет в заднюю комнату, чтобы потолковать с хозяином. Всего через пару минут этот аврор присоединится к нашей компании с полегчавшим казенным кошельком и твердой уверенностью, что никто не узнает о том, что в пабе "Гиппогриф" был сын Бартемия Крауча.
Глава 3Глава 3
/Линара, большое спасибо за такой подробный отзыв. Особенно приятно понимать, что вам нравятся характеры персонажей, поскольку очень старалась сделать их как можно более "живыми". Благодарю за такую оценку стиля написания. А Блэк здесь еще сыграет значительную роль =)).
Ассиди, приятно получить подобный комментарий от такой любительницы Барти, как вы.
КОТ, стараюсь =)
Эстелла/
У каждого члена нашей семьи есть любимое место в этом доме.
Моя мама предпочитает светлую и уютную гостиную. Там она может устроиться на мягком диване и часами зачитываться романами. Она любит читать, а я люблю смотреть на нее, когда она водит тоненьким пальчиком по строчкам, когда она осторожно перелистывает страницы, точно думает, что бумага не вытерпит грубого отношения и превратится в пыль. Когда я был маленьким, мама читала мне сказки, а я сидел у ее ног и заворожено смотрел на нее, точно это она выдумывала все эти волшебные истории. Даже для мальчика, которого с детства окружала магия, они казались невероятно прекрасными. Добро в них всегда побеждало зло, а в жизни такое случалось редко. Вот и отец запретил маме "забивать мне мозги всякой чушью", и больше не стало тихих вечеров в гостиной.
Папа всегда либо в своем кабинете, либо его попросту нет дома. Он не может жить без своей работы, а она не может жить без него. Когда он дома, камин всякий раз вспыхивает лицом его секретаря, говорящего, что отец срочно нужен в министерстве, или в аврорате, или где-нибудь еще. Это все создает видимость его крайней занятости и как-то оправдывает его вечное отсутствие. Мама говорит, что он слишком важная персона, чтобы целыми днями находиться дома. Она говорит, что без него всему волшебному сообществу придется очень тяжко. Говорит, что когда-нибудь все станет спокойно, и мы снова будем счастливой семьей.
Снова… А разве наша семья когда-то была счастливой? В том смысле, что отец с самого моего рождения был на работе. В детстве мне казалось, что это из-за меня. Что раньше все было совсем-совсем хорошо, а потом родился я, и чтобы не видеть меня, папа полностью погрузился в работу. Я думал, что отец меня ненавидит, но мама говорила, что это не так, что он меня любит, но у него слишком много дел.
Прошло столько лет, но ничего не изменилось. Правда, мы переехали в этот дом, где у мамы есть гостиная, у отца – кабинет, а у меня – ничего. Переехали из старого семейного особняка, потому что среди ведущих министерских деятелей стало модным жить среди магглов, подчеркивая тем самым свою близость к рядовым волшебникам.
Этот новый дом для меня чужой, но если выбирать любимый уголок, то это моя комната. Я провожу здесь большинство времени, лежа на кровати и бездумно глядя в потолок. Вот как сейчас.
Но все же в этот раз я не могу избавиться от мыслей.
Я вновь и вновь вспоминаю ту женщину, которую я встретил в парке. Она ведь была одной из этих ужасных людей, я уверен, но тогда почему она не убила меня, не замучила до смерти или не похитила, ведь я сын Бартемия Крауча.
Может, ей вдруг стало меня жаль? Меня итак избили, растоптав остатки моей самоуверенности. Я был повержен, сломлен, ничтожен. Вот она и подумала, что с меня хватит неприятностей.
Хотя вряд ли жалость может быть знакома таким, как она. Я ведь сам слышал, что она не видит ничего плохого в смертях магглорожденных и полукровок. Я ведь сам чуть было не принял каждое ее слово на веру.
Гипноз – так бы сказал мой мертвый приятель Патрик.
Империо – так бы сказал мой отец, скажи я ему о той встрече.
А может, стоит сказать ему? Мол, встретил в парке пожирателя смерти, молодую женщину, красивую и высокую. Подробно рассказать все, что запомнил из ее внешности, все, что запомнил из сказанного ею.
Нет, что за чушь. Она ведь не стерла мне память перед тем, как уйти. Это говорит о том, что она мне доверяет. Она не стала накладывать на меня никаких заклинаний, не сделала мне совершенно ничего плохого, напротив, дала свой платок, чтобы я мог вытереть кровь. И это значит, что и я могу ей доверять. Может, она вообще не причастна ни к одному из этих жутких преступлений. Скорее всего, так оно и есть. Она поддерживает Того-кого-нельзя-называть, но при этом не делает ничего противозаконного. Ну, возможно, вербует сторонников.
А вдруг именно это она и хотела сделать, переманить меня на свою сторону? Но зачем?
Еще один вопрос в список тех, на которых я еще не нашел ответ.
В этом списке также значатся:
Как так получилось, что наша домовик видит отца чаще, чем я?
Почему я вечно веду себя, как придурок?
- Мастер Барти, завтрак подан.
И еще один: почему никто не спрашивает, голоден ли я, прежде чем накладывать мне еду? Мы переехали в современный дом в маггловском районе, но привычка к старомодным церемониям сохранилась. Девять часов – время завтрака.
- Спасибо, Винки, я сейчас спущусь.
Дверь закрывается, и я вновь остаюсь один в своей комнате, где мне не позволили даже расставить мебель, где на окна наложены противовзломные чары, а камин способен только греть. Все ради моей безопасности. В этом мама была солидарна с отцом.
Интересно, излишнюю заботу о моей жизни можно расценивать как признак родительской любви?
* * *
Я намазываю сливочное масло на половину сдобной булочки, пока мама старается залечить все мои синяки и царапины. Она то и дело заглядывает в пособие по целительству, потому что для нее подобное занятие впервой. Я был спокойным ребенком и никогда не попадал в переделки.
- Может, лучше оставить все, как есть? – спрашиваю я с претензией на юмор, поскольку такой расклад просто невозможен из-за сегодняшнего приема в министерстве. Но из-за усиленного жевания булочки мои слова вряд ли были расслышаны. Впрочем, я на это и рассчитывал.
- Может, стоит обратиться в больницу Святого Мунго? – говорит мама. – Боюсь, я не справлюсь с разбитой губой. Хотя на сегодняшний вечер можно будет воспользоваться маскирующими чарами.
Я послушно киваю, запивая тщательно разжеванный кусок булочки горячим какао. Мой взгляд упирается в перламутровые пуговицы на жакете матери, и я все думаю, стала бы она надевать подобные вещи, если бы окна столовой не выходили прямо на маггловскую улицу. Мы живем здесь и обречены выполнять все необходимые требования конспирации. Так что никаких мантий там, где нас могут увидеть, никаких палочек в руках и тем более никакого волшебства.
Мы прячемся от тех, кто
хуже нас…
Делаю слишком большой глоток какао и обжигаю язык и горло. Подобные мысли следует изгонять из головы, о таком вообще лучше не думать. Она наложила на меня какое-то заклинание, это точно!
- Не дергайся, дорогой, не то вечером будешь кошмарно выглядеть.
Я вновь делаю из себя подобие статуи, пока мама работает над моим лицом. Может, она и веснушки уберет? Хотя вряд ли… ее они приводят в полный восторг. Мне бы такую способность – видеть красивое в отвратительном.
- А ты уверена, что все твои старания так уж необходимы? – вдруг произносит отец, не отрывая взгляда от утренней газеты. – Может,
твой сын и не собирается идти на прием. Может, у него свои личные дела.
- Какие такие дела? – непонимающе спрашивает мама. Я тоже хотел задать этот вопрос, но мой рот занят прожевыванием очередного куска булочки.
- Откуда же мне знать? – наигранно удивляется отец и все смотрит на строчки в газете. – Твой сын теперь ведь взрослый, шляется по пабам, пьянствует среди всякого сброда… Ему все равно, что репутация его семьи может от этого пострадать.
Твоя карьера, ты хочешь сказать, да, папа? Больше ведь ты ни о чем не думаешь.
- Барти не хотел ничего такого, - встает на мою защиту мама. – Он просто перенервничал из-за этой ужасной драки. Мне страшно за тех мальчиков. Какими же они вырастут, если уже в юности проявляют такую жестокость.
Она как всегда пытается сменить тему. Теперь будет целую кучу времени рассуждать о неправильном воспитании. Слова в пустоту, поскольку отец ее не слушает. Он занят тем, что читает газету, в которой нет места пространственным рассуждениям о том, что его не волнует. А в сегодняшнем выпуске "Пророка" наверняка есть статья о каком-нибудь новом происшествии со множеством смертей и других ужасностей. И уж точно написано, что поймали такое-то количество пожирателей. А это значит, что виновные понесли наказание, что все идет как надо, несмотря на жертвы со стороны мирных волшебников. Но там ведь точно не написано, каким образом авроры ловили этих самых пожирателей и какими способами выпытывали у них признание. А может и написано, ведь все эти действия направлены на победу над злом…
Доев свой завтрак, я встаю из-за стола и направляюсь к выходу из столовой. Мама все еще говорит, а отец даже не пытается придать лицу заинтересованность. Наверняка, даже не заметят, что я вышел.
Но когда я уже аккуратно прикрываю дверь за собой, доносится голос отца:
- Еще одна выходка, подобная вчерашней, Барти, и ты будешь ходить под надзором авроров.
- А разве у них нет более важных дел? – кричу я и тут же взбегаю вверх по лестнице с чувством восторга от того, как же круто я смог ему ответить.
* * *
Поводом для министерского приема послужила успешная поимка множества пожирателей в недавней облаве. Газетные заголовки назвали это важным стратегическим шагом в устранении нависшей угрозы…
Поворотным событием в ходе текущей войны.
Началом будущих побед.
В общем, все это очередная показуха для повышения морального духа волшебников. Если мы празднуем, значит, все совсем не плохо.
Это нужно для того, чтобы вселить надежду.
"Подъем патриотического духа" – сказал бы мой мертвый приятель Патрик.
"Хвалебные песни своим мизерным заслугам" – сказал бы Сириус Блэк.
А может, и не сказал бы…
Но это волнует меня в меньшей степени, поскольку на этом самом приеме я встретил ее.
Миссис Лестрейндж, то есть Беллатрикс Лестрейндж – вот как ее зовут. Так сказала мне мама, когда знакомила нас.
Я даже подумал, что это вовсе не та волшебница, с которой я встретился вчера, раз нас познакомила именно моя мама, которая частенько окружает меня чрезмерной опекой. Мало ли похожих людей, к тому же я толком и не рассмотрел в полутьме ее лица, которое большую часть времени было скрыто капюшоном. Но стоило мне услышать ее голос, как все сомнения тут же развеялись. Бархатный, с немного ленными интонациями. Именно таким тоном она мне и говорила, что магглорожденные не достойны носить звание волшебников. Именно этим голосом она чуть не внушила мне, что действия пожирателей оправданы.
Но что тогда она здесь делает? Может, готовится нападение, и мы все здесь погибнем? Вдруг в этом зале пожиратели облачены в личину порядочных волшебников и вот-вот скинут маски, чтобы убивать и мучить.
Может, стоит предостеречь всех прямо сейчас? Залезть на стол и закричать о том, что среди нас скрываются пожиратели.
И тогда я умру первым...
Очередная глупая идея, но я не знаю, что еще можно сделать.
- Ты так напряжен, Барти. Что-то случилось?
Я усиленно разглядываю носки своих ботинок и в отрицании качаю головой. Мне даже не надо поднимать голову, чтобы убедиться, что это она со мной говорит. Я вижу подол ее бордово-красной мантии всего в шаге от меня, и это заставляет сердце биться быстрее.
- Ты ведь не боишься меня, правда, Барти?
Я вновь качаю головой из стороны в сторону. Мне душно, и хорошо бы было выйти на воздух. И все же я не могу сдвинуться с места. Или не хочу.
- Умница, - говорит она и проводит ладонью по моей пунцовой щеке. – Ты ведь никому не сказал о той нашей встрече?
- Нет.
Мне все же приходится отвечать вслух, потому что я не хочу смахивать на трусливого идиота, вечно мотающего головой. По той же причине я поднимаю голову и смотрю прямо ей в лицо.
Зря, поскольку такая вот зрительная близость приводит в еще большее волнение, и я отвожу взгляд на что-то менее… опасное?
- Вы пришли меня похитить? – я все-таки задаю этот вопрос и чувствую себя теперь полнейшим дебилом.
- Зачем? – она не смеется и меня это радует, особенно если вспомнить, какой неприятной была ее прошлая вспышка веселья.
- Ну, я ведь сын Крауча.
- И что?
Я пожимаю плечами, потому что не знаю, что ответить. Вроде как все должно быть ясно, но она делает вид, что не понимает. Это такая игра? Или способ вконец меня смутить?
- Мне абсолютно нет разницы, чей ты сын. Главное, что не магглов, - она издает короткий резкий смешок и я тут же понимающе улыбаюсь, быстро бросая взгляд на ее лицо и вновь отводя его в сторону. Странно, что здесь столько народу, но никто даже не глядит в нашу сторону. Все столпились вокруг моего отца. Наверняка восхваляют его заслуги.
- Это для них всех важно твое имя, - она имеет в виду всех этих разряженных волшебников. – А среди нас ценится то, что ты делаешь… ради Лорда.
Я пытаюсь сделать шаг назад, но спина упирается в стену.
- Тебя оценивают по твоим поступкам, а не по имени, не правда ли, это великолепно? Ты станешь тем, кем захочешь.
Я смотрю на нее и вновь вижу тот безумный огонек в глазах.
- Вы из-за меня сюда пришли? – спрашиваю почти шепотом, боясь услышать ответ. А она качает головой. Выдыхаю с облегчением…
Или с разочарованием?
- Нас пригласили.
"Нас" – это она имеет в виду себя и своего мужа. Я видел его сегодня. Высокий и плотный волшебник с резковатыми чертами лица. Неприятный тип и наверняка тоже пожиратель. Может, это он и виноват, что она стала одной из последователей Того-кого-нельзя-называть.
- Но мне уже пора. Ты ведь никому не скажешь про наш с тобой разговор?
Я усердно мотаю головой из стороны в стороны. Сказать кому-то? Ни за что! Это все так странно, так непривычно – все эти подозрительные разговоры, которые уж точно не понравятся моему отцу. И разве я могу ее подвести? Ведь она не лжет мне, ничего не скрывает, включая то, кем она является на самом деле. Подумать только, я единственный из всех этих глупых взрослых волшебников знаю практически всю правду о ней! Мой отец приветствовал ее, даже не подозревая, что она одна из преступников. Да он удавится от злости, если узнает, что прямо перед его носом была пожирательница, а он ее не поймал. Но я не скажу ему, ни за что. Пусть думает, что он самый умный, а на самом-то деле даже я могу его обдурить.
Но она собирается уходить, вновь оставляет меня мучиться в догадках. К чему был весь этот разговор, чего она пыталась добиться, рассказывая мне все это?
- Мы еще увидимся? – вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать об этом.
- Завтра, - говорит Беллатрикс Лестрейндж и ее бледные губы растягиваются в улыбке, – в том же парке.
Я понимающе киваю, и она уходит, вновь оставляя меня с чувством разочарования. Чувствую себя тем принцем из маминой сказки. А она - девушка, что вечно убегала. Золушка...
Глава 4/Диана Шипилова и Сумирэ, это вам спасибо за такие слова =))/
Прошло уже два часа моей отчаянной скуки с тех пор, как она ушла...
А среди этой кучи волшебников нет ни одного, кто мог бы оценить меня не в качестве сына Бартемия Крауча. Даже миссис Бишоп, которой я всегда немного симпатизировал, подошла не ради того, чтобы поболтать со мной. Она шевелила своими очаровательными розовыми губками и встряхивала белокурыми локонами, утверждая, что по страшному мне завидует. Она спрашивала меня, что я чувствую, будучи сыном такого великого человека, как мой отец.
И я ответил ей, что горжусь этим и тому подобную чепуху. Хотя мог бы сказать правду. Сказать, что мне абсолютно безразлично, чего такого великого делает мой папаша, потому что сам я не вижу в его действиях ничего хорошего. Но она бы не поняла, начала бы спрашивать, почему я так считаю, а мне волей неволей пришлось бы отвечать. Но я не люблю слишком много болтать, потому что только в мыслях удается построить фразу как надо, а так вообще, я вечно запинаюсь…
Смущаюсь
Краснею
Выгляжу полнейшим идиотом.
Поэтому я и сказал, что это просто великолепно, носить имя такого человека, как мой отец. А теперь раскаиваюсь. Надо было крикнуть на весь зал, что он просто отвратителен, что он делает все это только чтобы отхватить побольше власти. Что ночами он забавляется, репетируя перед зеркалом свои разгромные и бесконечно вдохновляющие остальных волшебников речи, а еще довольно смеется, когда ему удается убедить даже самого себя в верности всех своих решений. Тот, кого вы все восхваляете, это плод бесконечных тренировок и работы над собой, а не рожденный лидер и герой!
Я бы сказал, что мой отец заботится о всеобщей безопасности только ради своих целей, в которых нет места бескорыстию и альтруистическим замашкам.
"Ничего для себя и все на благо волшебного сообщества!" – нет, это не его лозунг.
Мой отец – гнусный лицемер, сказал бы я им.
Но я молчу. Пью вишневый компот, так любезно преподнесенный мне мамой и думаю о том, что могу выпить несколько бокалов вина для храбрости и все-таки высказать папаше все, что я о нем думаю. Казалось бы, нет ничего проще: подойти к столу с напитками и взять себе бокальчик красного эльфийского вина. Или даже огневиски – еще круче. Но только представлю, что кто-то может заметить – какая-нибудь старая знакомая или папин сослуживец – и тут же пропадает всякая охота. Да, я уже не маленький, но ведь все именно так и считают. Особенно мама. Что она скажет, если я вдруг при всех подойду к столику с алкогольными напитками? Будет так неловко…
Нет, лучше пусть все останется, как есть. К тому же отцу плевать на мое мнение, пусть даже и о нем.
"Я не обязан выслушивать тех, кто ничего из себя не представляет" – это его слова, отчасти они относятся ко мне, потому что именно так отец и думает о моей персоне.
Он даже не представляет, как ошибается. Беллатрикс Лестрейндж говорит, что я сильный и храбрый. Она ценит меня, а значит, есть за что.
Но он этого никогда не узнает, умрет в неведении. Ха! А ведь он наверняка думает, что знает все обо всех, тем более о членах своей семьи.
Сейчас он выступает с очередным тостом за свержение зла в лице Того-кого-нельзя-называть. Голос его звучит четко и уверенно, с небольшой небрежностью, чтобы показать, что все эти четко выстроенные предложения родились в его голове только что. А сколько он переписывал все эти слова, комкая обрывки пергамента с неудачными вариантами, останется тайным для каждого из присутствующих. Кроме меня, разумеется.
Я слышу звон бокалов и одобрительный смех. Они все беспечно радуются, не думая о том, что возможно именно сейчас пожиратели придумывают свои коварные планы. Поэтому ведь она ушла и оставила меня?
Да, подходят к концу эти два часа беспросветной скуки, и тут в зал входит Сириус Блэк.
Чувство дежа вю. Все то же самое, что и вчера. Сначала я встретил Беллатрикс Лестрейндж, потом – его. Не удивлюсь, если и завтра все будет также. Моя жизнь всегда казалась чем-то упорядоченным. Если даже случилось что-то из ряда вон выходящее, рано или поздно и это пополнит список обыденщины.
Почему-то когда он вошел, стало чуть тише. И теперь каждое его произнесенное слово доносится до меня, как если бы он находился всего в нескольких шагах.
- Отличная вечеринка, Крауч, - он обращается к моему отцу с тем же отсутствием вежливости, как и к хозяину паба, где я был вчера. Взгляд – я замечаю это даже со своего уголка – все так же колюч и язвителен, длинные черные волосы небрежно спадают на лицо. Его кожаная куртка и потертые джинсы выделяются на фоне бесконечных парадных мантий, как выделялся бы чертополох в ровном ряду золотой пшеницы. Но это отнюдь не принижает его достоинства. И возможно, это чувствует и отец, поскольку он не подвергает Сириуса игнорированию, как наверняка бы поступил со мной, позволь я себе высказаться.
- Что празднуем? – Сириус обращается именно к моему отцу. Это понимают остальные присутствующие и возвращаются к своим разговорам, пусть украдкой и поглядывают в его сторону, и их лица вытягиваются, превращаясь в хищные маски любопытства.
По правилам этикета, они не должны вмешиваться в чужие разговоры, но что мешает им, как и мне, украдкой наблюдать.
- Очередное убийство?
Сириус дерзко улыбается, но отец сохраняет невозмутимость, хотя я отлично знаю, что он возмущен. Он научился контролировать свое лицо, но кончики его ушей полыхают от гнева. Недобрый знак
- Мистер Блэк, вам бы следовало воздержаться от подобных высказываний, - с учтивой улыбкой произносит отец и практически незаметно кивает в сторону, предлагая отойти, но Сириус, похоже, не собирается двигаться с места. Тогда отец решает перейти в наступление. – Вы не были приглашены.
Я готов хлопать в ладоши, меня переполняет восторг, и все оттого, что Блэк достает из кармана куртки сложенный в миллионы раз лист бумаги, и я почти уверен, что это приглашение. А какое выражение безграничного омерзения появляется на лице папы, когда тот протягивает ему комок бумаги. Просто блеск!
Но все же у отца хватает терпения, чтобы развернуть приглашение и впериться взглядом в потрепанный листок.
- Приглашение на имя миссис Поттер. Вы все-таки приняли предложение вашего друга? - отец одаряет Сириуса скупой ухмылкой.
- А ты, Крауч, оказывается, способен родить шутку. Снимаю шляпу!
Сириус склоняется в театральном поклоне, а отец лишь в ярости сжимает губы.
- Мистер Блэк, прекратите этот фарс. Вам следует уйти. Тем более, что приглашение явно адресовано не вам.
- Видишь ли, Крауч, глубокоуважаемая миссис Поттер не смогла посетить сие важное мероприятие в виду своего неважного самочувствия. По этой же причине не пришел и мистер Поттер. И они настоятельно просили меня пойти вместо них, что я и сделал, поскольку не мог отказать своим друзьям.
- За границами моего понимания находится тот факт, что подобная семья может иметь что-то общего с таким человеком, как вы, мистер Блэк.
- Твоя отрицательная оценка моей персоны является для меня лучшим комплиментам.
Сказав это, Сириус идет к столику с напитками и так просто наливает себе янтарную жидкость в низкий бокал. Я пытаюсь повторить его небрежные движения, представляя в воздухе бутылку и стакан, но тут до меня доходит, как глупо это выглядит со стороны. Впрочем, на меня никто и не смотрит. Все заняты либо собой, либо отцом и Блэком.
Интересно, Сириус узнает меня, если я подойду? Мы ведь виделись только вчера, так что он не мог забыть меня в силу прошедшего времени. Но вчера он был пьян… вроде. Говорят, что наутро после пьянки можно и не вспомнить, что было день назад. Сам я такого еще не испытывал, так что точно не могу быть уверенным.
Может, стоит подойти и поздороваться?..
"Привет, я Барти, ты меня помнишь? Вчера мы были в одном пабе" – неловко становится даже от одной мысли, что мне придется ему это сказать. Вот уже и сердце стучит чуть быстрее, будто я уже стою перед ним, раскрыв рот и собираясь всего лишь поприветствовать.
Слабак…
Нет, чушь! Я сильный, так она ведь думает. И я подойду к нему и поздороваюсь. Ну, не сейчас. Может, чуть позже. К тому же сейчас он наверняка занят…
Миссис Бишоп окружила его своим вниманием и открывает теперь перед ним свой замечательный ротик. Ну конечно, теперь ей дела до меня нет. К тому же с ним наверняка куда интереснее говорить, нежели со мной. И куда только смотрит ее муж? Перепархивает, как бабочка, с одного на другого. Ладно, мистер Адамс или сэр Фредерик, они ведь друзья ее семьи, да и скорее в отцы ей годятся. Но что она думает, когда так вот обольстительно улыбается мне или Сириусу, хотя мы на пару лет и моложе ее.
Я смотрю на них и пытаюсь понять, о чем они могут говорить. Вернее говорит она, а Сириус ее лишь слушает и то без особого внимания. Я вижу, как хмурится ее очаровательный лобик, когда очередное ее высказывание остается без должной оценки.
И меня это безумно радует.
Мама бы наверняка сказала, что это проявление ревности. Вот еще! Да мне плевать на эту миссис. Просто бесит, что Сириус говорит с ней, а не со мной. Ведь это я вчера сидел с ним за одной барной стойкой, и это обо мне он сказал хозяину паба "он со мной".
А пока мой папаша произносит очередной тост. Я пытаюсь вслушаться в слова, но за наполненными пафосом словами смысл ускользает.
- Они храбро сражались и отдали свои жизни во благо будущей победы.
Вокруг все эти горестно понукнутые головы с масками скорби на лице. Все молчат, лишь четкий и полный смирения с судьбой голос отца разносится по залу. И вдруг раздается громкий смех. Не просто вспышка веселья, а холодный, полный издевки хохот. И я даже не вижу смысла поворачивать голову, чтобы понять, кто это.
- Ну разумеется, каждый из них был готов сдохнуть ради победы… Да это же смешно! Никто из них не хотел помирать. Все они хотели вернуться домой целыми и невредимыми. И уверен, они бы хотели, чтобы за их смерти отомстили, но нет, вы отмечаете то, что ваши жалкие жизни сохранены. А вместо этого лучше бы пошли и подохли ради так называемой победы. Это же типа благородный жест.
Зал заполняет возмущенный гомон гостей, но все они в мгновение замолкают, поскольку мой отец вдруг начинает хлопать. Он ведь не из тех, кто оставит последнее слово за кем-то еще.
- Браво, мистер Блэк, какие речи. Сколько экспрессии, сколько лицемерия!
Лицо Сириуса приобретает какое-то хищное выражение, черты становятся еще резче. Определенно, на месте моего отца я бы подумал, стоит ли продолжать.
- Так вот, мистер Блэк, не стоит равнять всех на себя. Если вам абсолютно плевать на происходящее вокруг, это еще не значит, что и всех вокруг занимают лишь развлечения… Вы ведь для этого сюда пришли? Устроить очередной скандал, чтобы потешить себя очередным беспорядком. Думаю, нам хватило вашего присутствия на Рождественском балу…
Я пытаюсь вспомнить, о чем говорит отец, но тут вспоминаю, что рождественские каникулы тогда провел у бабушки в поместье. Как всегда все интересное произошло в мое отсутствие.
- …с компанией ваших "друзей", - с насмешкой произносит отец. – Подходящая компания, что сказать. Пьяницы, дебоширы и бродяги… Но вы органично вписались в их круг. Смотрите-ка, не кончите, как ваш друг Флетчер. Тот едва избежал Азкабана.
- С кем я общаюсь, тебя не касается, Крауч, - со злостью выплевывает слова Сириус и тычет пальцем в грудь моего папаши. Вновь замечаю эти почерневшие серебряные кольца на длинных пальцах, их тусклый блеск так не похож на сверкание хрустальных бокалов, начищенных подсвечников и бесконечных украшений на холеных шеях волшебниц вокруг.
- Не думай, что знаешь меня, - бросает напоследок Сириус и выходит из зала.
Все снова встает на свои места. Навязчивый напев музыкантов все так же делает попытку воспроизвести мотив "для настроения", улыбки и смех, поздравления и неприкрытое желание почаще бывать на таких вот мероприятиях. Все продолжает течь своим чередом, будто и не было небольшого изъяна в лице Сириуса Блэка. Наверняка все они не желают портить столь чудесный вечер такими мелочами. Они все готовы в одно мгновение забыть то, что произошло всего несколько секунд назад ради того, чтобы сохранить положительное впечатление от этого приема.
Может быть, завтра очередным поводом для сплетен будет эта перебранка моего отца и Сириуса, но пока что все продолжают развлекаться "на полную катушку". А я буду все так же скучать…
И тут я понимаю, что нужно сделать, чтобы вновь не остаться одному.
* * *
Отчего я решил, что смогу найти его здесь?
Почему я не подумал, что он мог бы быть уже где-нибудь далеко отсюда?
И все же моя интуиция меня не подвела…
Тощий месяц высоко в небе и бесконечные пятна звезд. Убогая улочка и обмызганная телефонная будка. Огромный мусорный бак, цвет которого мог быть ранее в равной степени как зеленым, так и красным, а теперь обретший ровную окраску цвета грязи, и сидящий прямо на его крышке черноволосый парень.
В его пальцах обычная маггловская сигарета, глаза сверлят противоположную стену, ноги в огромных черных ботинках слегка согнуты в коленях, представляя моему взору грязную рифленую подошву.
И все же, несмотря на растрепанные волосы и небрежный внешний вид, он сюда явно не вписывается. Он вообще никуда не вписывается. В том пабе среди отбросов общества, на приеме среди богатых зануд и в этой грязной подворотне – нигде ему нет места.
- Что тебе надо? – спрашивает Сириус, хотя не заметно, что этот вопрос его интересует.
- Я Барти, ты меня помнишь?
Голос дрожит, но я стараюсь выдать волнение за озноб, потирая ладони друг о друга. Здесь ведь и вправду холодно, пусть и не настолько, чтобы окоченеть в парадной мантии. Но я ведь могу быть таким вечно мерзнущим парнем. Была у меня одна знакомая в Хогвартсе, Бенедит. Вот она постоянно говорила, что ей холодно, зябко, когда мы прогуливались вдвоем, хотя я ничего подобного не чувствовал. Говорил ей это, а она надувалась непонятно почему. Или еще хуже, прижималась ко мне, говоря, что так ей теплее.
Вот и я, получается, тоже могу сейчас мерзнуть. Хотя возможно это признак слабости тела и здоровья. Или какие-нибудь девчоночьи замашки…
Мерлин, теперь Сириус точно решит, что я настоящий дохлик, размазня.
Но он даже не смотрит в мою сторону.
- Помню, - говорит он, разглядывая, как клубы табачного дыма медленно рассеиваются в недвижимом воздухе, исчерчивая его мутными узорами. – Так что тебе нужно?
Я молча смотрю на него, не решаясь сказать то, что собирался. Но он будто и не ждет ответа. Никакого интереса не проявляет, просто сидит и раз за разом затягивает сигаретой. Его рука слегка дрожит, но это непохоже на волнение или страх. Какая-то нервозность прослеживается в каждом его движении. Неужели это мой отец смог вывести его из равновесия. Но как?
- Ну, я хотел сказать… - почему мне так неловко? И вообще, зачем я только сюда пришел, сидел бы себе спокойно в зале. – Ты все верно говорил! – выговариваю быстро, с тайной надеждой что он ничего не понял в этой тараторке, потому что мне кажется, что подобные слова показывают меня как настоящего идиота. А Сириус улыбается и с насмешкой глядит на меня. И будто ждет продолжения.
Но я молчу, потому что не знаю, что еще сказать. Чувствую себя так неловко под его взглядом, пальцами без конца тереблю тонкую ткань мантии, дышу чаще обыкновенного и наверняка еще и покраснел от смущения.
Что я здесь делаю? Очередной поиск неприятностей?
Тут Сириус ловко спрыгивает с мусорного бака и подходит ко мне. Хитрая улыбка, лукавый прищур и его бледное лицо, обласканное серебристым светом месяца.
Он выше, поэтому когда я стараюсь смотреть прямо перед собой, перед глазами лишь его резко очерченные губы, искривленные в усмешке. Он подносит к ним сигарету, медленно и глубоко затягивается, потом, не выдыхая, отбрасывает сигарету в сторону и вдруг обхватывает ладонью мой затылок, притягивая к себе. Сириус прикладывается своими губами к моим и резко выдыхает табачный дым мне в рот…
Глава 5/Элвайза, как всегда рада читать твои комментарии. Пре-слэш? Не думаю, хотя кто знает =)). О намеках ведь предупреждала в шапке)).
notangel.4ever, ничего, у каждого свое мнение по поводу персонажей, и не всем обязан нравится "мой" Барти и тем более этот фик.
Диана Шипилова, большое спасибо =)). Очень рада, что вам нравится. Персонажей всегда стараюсь сделать как можно более живыми. Ну а мотивы Сириуса, думаю, будут понятны впоследствии.
КОТ, на слэш меня потянуло, говоришь… не знаю, в принципе нравятся все типы фиков. А Барти не обижай! =)) Совсем он не деффка!*грозно*
В общем, благодарю вас всех за отзывы. Всегда приятно узнать мнение читателей.
Эстелла/
Я покойник. Я сейчас точно умру.
В смысле рухну в обморок, но, на мой взгляд, это одно и то же. Опозорюсь так, что жить уже не захочется.
Голова моя кажется абсолютно пустой - полый череп, наполняющийся табачным дымом до такой степени, что мысли тонут в сером тумане.
Еще секунда, и будет уже нечем дышать. И тут Сириус меня отпускает, а я даже не могу насладиться свежим воздухом, потому что вдруг начинаю кашлять.
"Естественная реакция непривыкшего организма" – сказала бы мама с заботливой улыбкой и участливо похлопала бы по спине.
Но Сириус смеется. Нет, даже хохочет, глядя на мое наверняка покрасневшее лицо и прослезившиеся глаза.
- Ты забавный, - говорит он сквозь смех, и я смущенно улыбаюсь. Пытаюсь сдержать все накатывающие приступы кашля, выровнять сбившееся дыхание, глубоко вдыхая ночной воздух. А Сириус все смеется, уж точно считая все это смешной шуткой, и я вроде тоже должен так реагировать. Поэтому издаю короткий смешок и широко улыбаюсь, пусть на веселье я настроен сейчас меньше всего.
Невероятно, но сейчас мы с ним заодно. Любой, кто бы нас увидел, не понял бы, отчего мы смеемся. Выходит, у меня с Сириусом Блэком есть что-то свое, общее.
Но неожиданно все прекращается. Он сует руки в карманы джинсов и, слегка нахмурившись, смотрит перед собой, вновь становится холодным и отстраненным. Я стою всего в шаге от него, но такое чувство, что он также далеко, как эти осколки, разбросанные по черной глади неба.
Слышу приближающиеся шаги за своей спиной и оборачиваюсь. Из темноты выплывает сутулая фигура в простых брюках и свитере. Лицо неприметное, но по щеке ползет белая неровная линия шрама. Волосы светлые, правда, темнее моих. На меня он даже не смотрит, улыбается Сириусу.
- Привет, - голос у него хрипловат, как от простуды. Да и выглядит он плоховато в холодном свете молодого месяца. Лицо осунувшееся, с резко выделяющимися скулами, под глазами пролегли тени. Такое чувство, что он совсем недавно перенес тяжелую болезнь.
Сириус приветственно кивает ему и скептически оглядывает.
- Выглядишь паршиво. Рука-то зажила? – замечаю, что левое предплечье незнакомого парня под свитером шире, чем должно быть. Наверняка перевязано.
- Почти.
- Зачем пришел? Сидел бы себе дома, - с какой-то неприязнью говорит Сириус, глядя в упор на своего знакомого.
- Твоя идея пойти на прием явно не входит в разряд удачных. Вот Джеймс и предложил мне сходить тоже… на всякий случай, - он улыбается и достает из кармана аккуратно сложенное приглашение. Протягивает Сириусу, будто предлагая тому взглянуть, но тот игнорирует его. Тогда парень разжимает пальцы, и лист падает на асфальт. А светлое квадратное пятно так и остается лежать у его ног, потому что воздух сегодня совершенно недвижим, как в комнате без окон и дверей.
А может, сегодня вокруг города возвели стены? Они прозрачны, но настолько плотны, что ветер не может прорваться сквозь них...
Мерлин, что за чушь! Вот из-за таких размышлений, отец и считает меня идиотом, и иногда я даже готов с ним согласиться. Уверен, Сириус подобную чепуху не выдумывает.
Смотрю на него, а он вроде уже забыл о моем существовании. Наверняка, если я сейчас уйду, он и не заметит. А все потому что пришел этот светловолосый, который нравится мне все меньше.
- Мне нянька не нужна, - выплевывает слова Сириус и морщится с долей брезгливости на лице, когда другой парень так снисходительно ему улыбается.
- Ну какая нянька, Бродяга? Я просто…
Бродяга… Значит, этот парень его друг. Это ведь друзья придумывают друг другу забавные прозвища. Патрик называл меня Малыш в честь персонажа какой-то детской книжки, а я всегда сгорал от стыда, если кто-нибудь слышал. Да, по сравнению с моим бывшим прозвищем, Бродяга звучит куда круче. Интересно, а мне можно его так называть?
"Бродяга" – произношу едва слышно, пробуя слово на вкус. Нет, "Сириус" определенно звучит лучше, и мои губы растягиваются в улыбке на каждом слоге, только в конце замирая, трубочкой выпячиваясь вперед.
Мерлин! А вдруг они сейчас смотрят на меня? Перевожу взгляд с одного парня на другого, но понимаю, что все так же нахожусь вне поля их внимания. С облегчением – или разочарованием? – выдыхаю, все еще ощущая во рту легкий привкус табачного дыма.
- Я просто, просто, просто… - передразнивает Сириус, кривляясь лицом. В его пальцах я вновь замечаю дымящую сигарету – когда он только успел? Он подносит ее к губам и с таким наслаждением затягивается, словно впервые за пару минут вдохнул свежего воздуха. – Чего ты вечно оправдываешься? Сказал бы, что тебе доставляет наслаждение контролировать каждый мой шаг, потому что сам ты ни на что подобное не способен. Да ты бы и не зашел в зал, Рем! Струсил бы пройти незваным гостем и тем более с чужим приглашением.
Я бы обиделся на такие слова, смутился бы точно, но с лица этого парня – как Сириус его назвал, Рем? – не сходит улыбка, такая всепрощающая и терпеливая, будто обращенная не к своему ровеснику, а к маленькому ребенку. И я вижу, что именно эта улыбка и выводит Сириуса из себя.
- У тебя ведь куча проблем, Ремус! - шипит Блэк. – Так займись ими вместо того, чтобы влезать, куда не просят. Проклятье! – вдруг выкрикивает он и истерично топает ногами. – Достало все! Как меня все достало!
Я отступаю на шаг назад, не зная, как еще реагировать на "такого" Сириуса. А он подходит вплотную к своему другу – хотя в последнем я уже не уверен – и, притянув за затылок свободной от сигареты рукой, говорит ему в ухо, почти касаясь кожи губами:
- Какого черта ты пришел, Ремус? – его голос неприятно резок, как и выражение лица. - Решил, что я навлеку на себя неприятностей или еще хуже – доставлю неприятностей этим говнюкам из министерства? С чего ты вообще взял, что я не могу просто так сходить на этот гребаный прием и повеселиться, как принято в этом обществе?
- Так ведь это ты, Сириус, - все с той же улыбкой произносит светловолосый парень. Я вижу, как Сириус резко отталкивает его от себя и смотрит на него с такой яростью, что будь у него способность воспламенять взглядом, от этого Ремуса осталась бы сейчас лишь жалкая кучка пепла.
А я с интересом смотрю то на одного парня, то на другого. Мне ведь так редко доводится присутствовать при чьей-либо ссоре, и поэтому я пытаюсь запомнить каждое мгновение этого вечера. Так странно, еще пару дней назад, моя жизнь была скучна и тосклива. Сейчас же на меня обрушивается столько событий и впечатлений, что я не успеваю ничего понять. Вот и теперь, я спохватываюсь лишь тогда, когда Сириус, развернувшись, уходит все дальше и дальше. Я уже почти не слышу его шагов, и это приводит меня в панику.
Он уходит?
Я растеряно смотрю на стоящего напротив меня светловолосого парня, который, наконец, заметил мое присутствие.
- Ремус Люпин, - он приветственно протягивает мне руку, но я лишь бросаю на нее короткий взгляд и вновь смотрю на его лицо. Пытаюсь придать себе надменное выражение и игнорирую его протянутую для рукопожатия ладонь, как сделал тогда Сириус с приглашением. И у меня наверняка получается, потому что Люпин слегка хмурится в непонимании. Еще пара секунд уходит на то, чтобы вдоволь этим насладиться, и тут я срываюсь с места и бегу туда, где скрылся Сириус. Я должен его нагнать!
* * *
Длинная и грязная площадь так похожа на коридор, где стенами выступают вереницы домов по обе стороны. Тусклый свет фонарей лишь бросает мутно-желтые островки на широкие тротуары, замощенные темно-серым камнем, но воздух остается все так же черен и плотен, словно свет не в силах пройти сквозь него.
Ни единого дерева я не вижу, здесь будто все вымерло. Окна домов даже в ночном мраке похожи на пустые глазницы. Лишь один из этих домов, кажущихся совсем не жилыми, лукаво подмигивает одиноко светящим окном.
Здесь тихо, слышен лишь звук шагов, да едва различимое жужжание фонарей. Под ногами грязь и черные пятна луж, хотя дождь в последний раз был четыре дня назад, и центральные улицы города уже сверкают просохшим асфальтом.
Никогда еще мне не доводилось бывать в подобных местах. Уверен, и днем в здешнем воздухе витает смрад уныния и тоски.
Сириус идет на пару шагов впереди, не обращая внимания на лужи, которые я старательно перешагиваю. Гляжу под ноги, но без конца поднимаю взгляд на высокую фигуру передо мной, боясь, что она вдруг исчезнет, оставив меня здесь одного. Мы оба молчим, и от этого у меня иногда возникает чувство, что впереди лишь бесплодная тень, порождение этой мрачной улицы. Пару раз я пытаюсь начать разговор, но я не специалист в этом деле, и поэтому покорно закрываю рот. А что можно сказать?
"Как прекрасно прогуляться ночью по городу" – ну да, фраза в духе дешевых романчиков, которыми зачитывается моя мама. Ничего, кроме издевательского смеха она у Сириуса не вызовет.
Хотя есть у меня пара вопросов к нему:
Во-первых, это ведь никакая не прогулка?
Во-вторых, куда мы все-таки идем?
В-третьих, ты вообще, не против того, что я за тобой увязался?
Ну и наконец, тебя что, совсем не волнует грязь, налипшая на твои ботинки?
И все-таки я молчу, потому что не вижу в этих вопросах ничего того, что заставило бы Сириуса ответить мне. Все так незначительно и мелочно, что мне становится противно.
Тебе позволили идти рядом, Барти, так иди себе и ни о чем не спрашивай!
Прекрасно, я начинаю говорить сам с собой…
Не успеваю даже ухватиться за эту мысль, как наталкиваюсь на вдруг остановившегося Сириуса и тут же принимаюсь бормотать извинения. Но он отмахивается от них, как от назойливых мух, разглядывая дом перед собой.
Особняк, мимо которого я обязательно прошел бы и не заметив, вдруг выделяется среди множества однотипных маггловских домов, точно драгоценный камень среди вороха стекляшек.
- На нем заклинание, - будто прочитав мои мысли, поясняет Сириус. - Не посмотришь специально, ни за что не заметишь. Магглы вообще его не видят.
- А чей это дом? – я все же осмеливаюсь спросить, хотя меня и не покидает чувство, что здесь я лишний. Незваный гость, которому не дано разрешение говорить. Я стою на пороге этого давящего своей мрачной изящностью дома и, наконец, понимаю, почему Сириус никуда не вписывался. Его место здесь.
И будто в подтверждение моей догадки он произносит:
- Чей дом? Мой… Будет моим, когда матушка наконец-то соизволит оставить сей мир.
Он оборачивается ко мне, и я вижу на его лице плутовскую улыбку. Это приводит меня в благоговейный трепет. Ведь даже в шутку так говорить нельзя! Но в который раз убеждаюсь, что Сириусу можно все, поэтому кивком головы принимаю его слова.
- А потом ты будешь здесь жить?
- Нет, спалю дотла.
Я жду, что с его рта сорвется привычный смешок, но его голос серьезен. Бросаю взгляд на темнеющий впереди фасад дома, представляя, что через некоторое время здесь останутся лишь обугленный каркас. А Сириус тем временем взбегает на крыльцо и что-то делает с дверью. Через минуту раздается противный скрип, и он хозяйским жестом приглашает меня внутрь.
В холле темно и пахнет затхлостью. Толстый слой пали на полу убивает последнюю надежду, что здесь кто-то живет. А вдруг мы сейчас найдем в одной из комнат уже преставившуюся мать Сириуса? Моего двоюродного деда Густава нашли лишь через полгода после смерти. Он всегда был затворником и больше всего на свете любил одиночество, и все же это не помешало одной "чудесной" идее посетить голову моей матери. Решив нагрянуть большой толпой всех наших родственников и друзей к нему в гости, чтобы поздравить его с юбилеем, мы лицезрели лишь запущенный дом и разлагающийся труп деда Густава в кресле-качалке.
И теперь дрожь пробегает по спине, когда мы входим в одну из дверей. Переступаю порог и зажмуриваю глаза, но лишь на секунду, потому что без зрения чувствую себя абсолютно незащищенным, и только мне вновь представляется возможность созерцать окружающий меня "мир", тут же в опаске оглядываюсь по сторонам.
Пустая столовая и Сириус у раскрытых дверец старинного резного бара, придирчиво разглядывающий содержимое какой-то пыльной бутылки.
Определенно, нужен свет. Льющего из окон серебристого сияния молодого месяца явно недостаточно, чтобы разогнать мрак дома. Может, стоит зажечь эти канделябры? Но что скажет на эту самодеятельность Сириус?
- Достань бокалы, - произносит вдруг он, и от неожиданно разорвавшейся паутины тишины я вздрагиваю, но тут же послушно подхожу к изящному серванту. В нерешительности оглядываю дорогой сервиз и покрытые тонким слоем пыли фужеры. Какие выбрать и сколько нужно? Может, это настоящий идиотизм, так волноваться из-за такого пустяка, но я ничего не могу с собой поделать. Выбираю два – надеюсь, столько и надо было – самых красивых бокала и несу Сириусу.
- Merde*, – с брезгливостью на лице произносит он, и бокалы летят на пол, разбиваясь на множество осколков. – Пошлые стекляшки. Абсолютная безвкусица.
- Извини, - быстро произношу я, склонив голову. Действительно дурацкий выбор.
- Это чей-то подарок, - поясняет Сириус, – поэтому и не выбросили.
Он проходит к серванту и небрежно берет два бокала с верхней полки. Простые, неприметные, но только он наполняет их кровавой жидкостью из бутылки, филигранно обработанная хрустальная поверхность начинает искриться, отражая серебристое сияние месяца и багряный отсвет напитка.
- Лучшее эльфийское пойло, - с улыбкой произносит Сириус и вручает мне бокал, заполненный лишь на треть. – Только ради него стоит сюда хоть изредка захаживать.
Я киваю и отпиваю немного. Совсем на чуть-чуть задерживаю душистый маслянистый напиток во рту, а потом проглатываю. Во рту еще остается сладостное послевкусие, и я жадно делаю новый глоток. Лишь когда бокал становится абсолютно пуст, я чувствую легкое жжение горла и томительную теплоту в желудке. В голове эфирная дымка, дурман. Мне так тепло и приятно, точно сижу у горящего камина, когда за окном бушует вьюга.
- Еще, - прошу, протягивая пустой бокал, и Сириус заливисто смеется, глядя на меня.
- Ты забавный, - наклоняет бутылку и заново заполняет мой и свой бокалы. Вновь игра света на хрустальных стенках завораживает меня, и все же я недолго любуюсь, жадно выпивая напиток. В этот раз немного по-другому. Жар приливает к голове – наверняка она теперь похожа на большую помидорину, но я не собираюсь заострять на этом внимание – по всему телу разливается приятная леность.
* * *
Сириус лежит на столе, свесив согнутые в коленях ноги. Недопитый бокал на его груди при каждом вдохе угрожающе дрожит в предчувствии падения. Он внимательно изучает потолок, а я смотрю на него. Перекатываю языком остатки вина во рту, не давая себе задать вопрос. Глупо бояться высказать свои мысли, но мне кажется, что в этом доме мне нужно сначала получить разрешение на изречение слов. Но я теряю привычную осторожность.
Это вино или я стал чуточку решительнее?
- Ты здесь не живешь? – мой язык заплетается, и я не уверен, понял ли Сириус вопрос. На всякий случай повторяю, пытаясь произнести более понятно, но тут же раскаиваюсь. Впрочем, я об этом быстро забываю – мысли совсем не хотят задерживаться в голове дольше, чем на пару секунд.
- Нет, - после недолгой паузы отвечает Сириус и, ловко подхватив чудом не упавший бокал, садится. В темноте его кожа кажется неестественно бледной, почти белой. Взгляд направлен точно на меня, и от этого я в очередной раз смущаюсь и чувствую себя уже не так хорошо, как мгновение назад. – Ты разве не чувствуешь, как здесь скучно?
Скучно?.. На мой взгляд, это слово подходит к дому меньше всего. Но я не смею сказать это вслух.
А Сириус одним большим глотком допивает вино и отбрасывает со лба длинную челку. Пару секунд он с внимательностью притаившегося кота разглядывает пустой бокал и вдруг швыряет его об стену. Я от неожиданности зажмуриваю глаза и тут же слышу хрустальный смех осколков и его звонкий хохот.
- Расслабься, ты чего такой дерганый? – с насмешкой говорит он и вновь смеется. Потом вдруг резко замолкает и глядит на меня с тем же выражением, с каким разглядывал бокал. Я не знаю, что он сейчас сделает, потому что не уверен ни в одном его действии. Он меняется слишком часто, чтобы я мог понять, чего от него ожидать. Поэтому я чувствую страх, когда он кладет мне руку на плечо и слегка притягивает к себе. – Зачем ты за мной пошел?
Вот такие вопросы нравятся мне меньше всего, потому что я никогда не знаю, что на них ответить. И в этот раз также лишь пожимаю плечами. Впрочем, не заметно, чтобы подобный ответ хоть как-то его не устроил, потому что он в одно мгновение теряет ко мне всякий интерес и опять задумчиво смотрит на потолок. Тоже поднимаю голову вверх, пытаясь понять, что он там видит, но в темноте различаю лишь смутные узоры.
Ночь, тишина… В такое время в мыслях должен возникать какой-нибудь философский бред, и наверняка сейчас Сириус думает о чем-то жутко умном. Может, и мне тоже стоит о чем-нибудь задуматься?
Вот, например, хотя бы о том, что в моей жизни вдруг наступил период, когда мне в самом деле начинает казаться, что судьба действительно может выкидывать… Мерлин, о чем это я? Прекрасно, я начинаю забывать начало своих же мыслей.
Мой друг Патрик рассказывал, что некоторые рыбы забывают то, что случилось мгновение назад. Впрочем, я не уверен, что хоть одно животное вообще способно хоть что-то запоминать. Наверняка Патрик всего лишь хотел показаться умным.
Тетя Амелия вечно читала какие-нибудь шибко умные книжки, чтобы показать свой незаурядный ум. А еще она носила очки и постоянно поправляла их, когда они сползали. Мама говорила, что тетя видит отлично, и носит их, потому что они придают ей серьезности. А по мне так они были нелепы и выглядели, как эти маггловские велосипеды. Смешно, велосипеды, прикрепленные к носу.
- У моего друга такие очки, – лениво произносит Сириус, и мое лицо наверняка теперь сплошь покрыто уродливыми пятнами румянца. Определенно, те крупицы моего достоинства, что еще уцелели за все годы моей нелепой жизни, превратились в прах, и их унесло каким-нибудь ветром разрушенных надежд. А ведь я действительно начинал надеяться, что Сириус может думать обо мне что-то хорошее.
Но на повестке дня следующий вопрос: он умеет читать мысли или это я не закрывал рта вместо того, чтобы держать все в голове?
По его лицу понимаю, что ответа я не узнаю, но от этого я не расстраиваюсь, тем более мне сейчас больше всего хочется, чтобы моя пустая болтовня была забыта. Чувствую себя настолько паршиво, что предпочитаю сейчас оказаться даже на том занудном приеме. Только не здесь, в осознании того, что Сириус может принимать – и наверняка уже принимает – меня за настоящего тупицу.
Во избежание новых казусов запрещаю любым мыслям появляться в моей голове. Впрочем, мои собственные запреты еще ни разу не имели должной силы.
"Отсутствие самоконтроля – признак слабости" – сказал бы мой отец. Сейчас я вынужден с ним согласиться.
- Ты оглох? – вдруг трясет меня за плечо Сириус. – Я говорю, пошли наверх. Не хочешь, можешь оставаться здесь.
От понимания того, что он может уйти, и я останусь здесь один, к горлу подкатывает тошнотворная волна страха. На мгновение цепляюсь за мысль, что я показал себя не в лучшем свете, заставив Сириуса повторить свои слова, но я тут же забываю об этом, только вижу, как он выходит за дверь.
Совершенный мною рывок с места наверняка бы пригодился мне, когда надо было удирать от тех больных магглов. Но сейчас он был совсем некстати. Выбежав из столовой, я тут наталкиваюсь на спину Сириуса, и мне вновь приходится затыкать себе рот, дабы прекратить этот поток бесконечных извинений.
В очередной раз спрашиваю себя, почему я не остался на приеме?
___________
*дерьмо(фр.)
